Позвоню. Марья!

Глава первая

Известие огорчило Костромина. Огорчило злобно и глубоко.  Пятый раз его дом в деревне Орлово какие-то подонки ограбили. До этого  воры побывали в его доме совсем  недавно – всего недели три назад, когда он приезжал, чтобы привести в порядок после зимы огород и засадить грядки. Правда, вынесли они тогда из дома только самогонку, которая осталась после расплаты с наемными работниками, копавшими его участок. На этот раз ехать туда ему не хотелось. Да пропади все пропадом: и этот дом, и речка, к которой он привык, и лесные массивы вокруг, и даже баня, которую он с большой любовью строил вместе со своей женой Ольгой и к которой относился особенно заботливо.  Это было  единственное сооружение,  построенное собственными руками,  которое оценили в деревне даже местные мужики и бабы. Баня была действительно хороша, и все его домочадцы всегда испытывали огромное наслаждение после ее посещения.
 «Какое-то безумие, беспредел, - подумал он. - В стране нет ни власти, ни порядка. Ни собственность, ни жизнь людская уже ничего не стоят, и жаловаться некому. Каждый сам за себя, а по сути – один против всех..
 Так жить нельзя, - продолжал рассуждать про себя Костромин. - Так мы дойдем до ручки. Куда подевалось все, что еще совсем недавно справно работало. Какой-никакой, но был все же порядок. А сейчас?»
В последние годы его все больше поражало поведение людей, среди которых неудержимо распространялся чрезмерно агрессивный стиль поведения. Люди самостоятельно  ищут способы защитить себя и свою собственность и постепенно привыкают жить вне рамок закона. Воровство, взятки, незаконный захват собственности, использование  закона для того, чтобы взять больше, чем допускает мораль, стали обычным явлением и не очень беспокоят людскую совесть. В обществе совершаются поступки, хотя и считающиеся официально преступлением, но все более не осуждаемые коллективным сознанием. Чувствуется, что власть потеряла контроль над ситуацией в стране. И что же дальше?
- Надо ехать в деревню, - твердо решил Костромин.
Однако одному ехать не хотелось. Он мысленно представил себя одного, стоящего внутри разграбленного дома, и у него защемило сердце. Дрожь и холодок острой струйкой пробежали у него по спине, волнение сдавило горло.
 «Нет, надо кого-то взять с собой, так будет спокойней», - решил он про себя.
- Вера, - позвал он хозяйку дачи, с которой на паритетных началах собственными руками строил крольчатник.
Это была его идея – создать по методу Игоря Михайлова, известного по всей стране кроликовода, свою кролиководческую мини-ферму, которая могла быть подспорьем для семейного бюджета. Выйдя на пенсию, он, как и множество, ему подобных, оказался один на один с проблемой – выжить, ибо пенсия, которую ему назначило государство, была смехотворно мизерной. Прожить на нее – задача не из легких.  Влачить же жалкое существование – не в его правилах. Он – доктор наук, член-корреспондент одной из сельскохозяйственных академий, бывший научный работник одного из институтов Госплана Союза, имевший отношение к развитию и размещению производительных сил Российской Федерации, известный в своем мире как специалист высокого уровня, не мог себе позволить пойти в сторожа или охранники. Умереть или жить достойно в это смутное время было единственным выбором для него. Умирать было рано. Да и слишком прост был бы выход из положения, в которое он попал. А то, что он оказался невостребованным обществом и государством – не его вина, а беда системы, которая сформировалась на развалинах бывшего мощного государства и, судя по всему, сама еще не определилась и не знает, чего хочет. У старой же гвардии, он это точно знал, есть еще порох в пороховницах, и государство напрасно забывает про этот потенциал. Он еще может сослужить хорошую службу своему отечеству.
В успехе кролиководческого дела Костромин мало сомневался. Расчеты показывали, что  дело это прибыльное. Он даже написал книгу по кролиководству, в которой обстоятельно изложил технологию кролиководческого дела и его эффективность при соблюдении определенных требований. Книга даже ему нравилась, поскольку ничего подобного по этому делу в литературе он не встречал, ибо она была написана на собственном опыте организации кролиководческого дела, а не на чьих-то рекомендациях и советах. Смущало его лишь одно обстоятельство – надежность выбранного партнера. Уж слишком навязчиво хозяйка дачи доказывает свою заинтересованность в деле. По опыту он знал, что такое поведение редко себя оправдывает. Как правило, результат бывает противоположным. И, тем не менее, он продолжает строить и вкладывать деньги в задуманный проект, все же на что-то надеясь.
Средств никаких у Веры не было, но был участок, который великолепным образом подходил для строительства фермы. Здесь было все: и свободная земля для кормов, и вода, и подсобные помещения, и место под мастерскую. Не было одного – уверенности в том, что та же Вера не выкинет ему какой-нибудь фортель, который погубит начатое дело. И все же он надеялся, что этого не произойдет. Ведь у нее тоже есть не меньший интерес в ферме – надо не только кормить семью, но и растить детей. А детей у Веры после гибели мужа осталось двое. Сама же она убирала автобусы на автовокзале за довольно низкую плату. Естественно, денег не хватало. Ферма для нее была как, соломинка для утопающего, которую, однако, надо было еще довести до ума. Сделать это мог только Костромин.
На пороге показалась Вера. Это была женщина лет сорока пяти, с окрашенными в рыжий цвет волосами, толстыми ногами и крупным, не по росту, задом. Лицо улыбающееся, но не очень искреннее.
- Да, Игорь Николаевич!
- Ты не будешь против, если я возьму с собой Марью. Мне с ней будет сподручнее и спокойнее. Мало ли что там придется сделать.
- Нет вопросов, Игорь Николаевич, пусть едет.
-Марья! - Позвала Вера дочь.- Игорь Николаевич хочет взять тебя в деревню, ты ведь давно этого хотела.
- Конечно, с удовольствием, - защебетала Марья. – И когда ехать?
- Сейчас, пока еще день не закончился, - твердо произнес Игорь Николаевич.
Марья – черноволосая семнадцатилетняя красавица, нравилась Игорю Николаевичу. Ее расположение к себе  чувствовал и он, хотя она и не была навязчивой. Доброжелательная, приветливая, готовая выполнить его любое распоряжение, она притягивала к себе, и Костромин  частенько жалел о своем возрасте. Было бы ему хотя бы лет сорок – он обязательно влюбился бы в Марью. Однако эти мысли он отгонял прочь, понимая, что такие вещи к добру не ведут. Финал таких романов очевиден:  расстроенные судьбы близких людей и малоперспективное будущее. Этого он бы не хотел ни при каких обстоятельствах.
С матерью у Марьи были сложные отношения, доходившие до острых конфликтов. Причины их Костромин не знал, однако чувствовал, что они неизбежно ведут к разрыву, и только по молодости лет Марья держится в семье. При каждом возможном случае она остается ночевать у своих подруг или хороших знакомых и, по всей вероятности, не случайно избегает своего дома. Короткая ее судьба была ему известна. Отец погиб в автокатастрофе, когда ей было лет одиннадцать, а лет в пятнадцать ее изнасиловал собственный дядя, сводный брат отца, который лет на пять, был старше Марьи. Эту трагедию девушка очень близко приняла к сердцу и часто упрекала мать, что та не защитила ее, а спустила все на тормозах. Очевидно, не хотела портить отношения со свекровью, которая, чувствуя вину перед семьей своего старшего сына,  взяла на временное воспитание младшего сына Веры. Очевидно, Марья это чувствовала и прятала в себе непримиримую обиду на свою мать, которая изредка выливалась наружу в ссорах между ней и уже повзрослевшей дочерью.
 В момент катастрофы Марья уцелела чудом. Она вылетела в открывшуюся дверь автомобиля и обо что-то сильно ударилась. Черепно-мозговая травма, полученная при аварии, изредка напоминала о себе головными болями и постоянно повышенной температурой тела, которые она с большим трудом переносила. Часто лежала в больнице. Однако иногда чувствовалось, что она не всегда искренна и выгодно использует свое состояние в своих интересах. Марья много читала,  разбиралась в политике, писала стихи и заметки в газеты, была приятной собеседницей, имеющей свою точку зрения. С ней было легко  общаться, поскольку она была остроумной и привлекательной девочкой. Она училась в вечерней школе  и временами подрабатывала на птицефабрике. Сейчас же была свободна и помогала матери по хозяйству на дачном участке.
Костромин завел машину. Марья села рядом на переднее сиденье. Одевалась она почти всегда одинаково:  джинсы, кофточка на голое тело, кеды. На этот раз  она добавила вязаный свитер поверх кофточки и прихватила сумочку с женскими принадлежностями.
Машину Костромину подарил  старший сын от первого брака на его шестидесятилетие. Посмотрев однажды, как живет  отец, он спросил его:
- Пап, почему ты такой умный и такой бедный?
- На что он не задумываясь ответил:
- Времена были другие, сынок. Мы всегда больше думали о деле, чем о себе. И потом, я никогда не был притязателен к богатству и роскоши, передо мной никогда таких целей не стояло. А если бы они и были, то не было честных возможностей, чтобы этого добиться. И, тем не менее, вы выросли и ни в чем никогда не нуждались. А сейчас времена не мои, а ваши. И слава богу, что нашли свое место в этой жизни. Не многим сейчас это удается.
Его старший сын, очевидно не без помощи матери, работавшей когда-то в торговле, занимался игорным бизнесом в Москве и преуспевал в своем деле. Часто менял иномарки, построил роскошный дом в Переделкино, постоянно ездит за границу на отдых, не отказывает себе в других удовольствиях:  охоте, ресторанах, ночных клубах. С ним он встречался редко, и по  делам, интересующим больше сына, чем его самого. Был доволен его успехами, но даже в мыслях не допускал обратиться к нему за помощью. Это была  принципиальная позиция, которой он придерживался всю свою жизнь и не изменял ей, хотя жизнь и поставила его в исключительно трудную ситуацию именно тогда, когда возможности его  не только ограничены, но и практически сведены к нулю. Он отлично понимал, что пенсионеры не нужны не только государству, но и для детей обуза. А обузой он быть не хотел. Поэтому и ферма возникла не случайно. Только бы не подвели обстоятельства, которые от него не зависят.
Машина медленно тронулась с места и, объезжая разбросанный вокруг дома строительный мусор, выехала на проселочную дорогу. Ехать предстояло километров девяносто. При этом им еще нужно было заехать в город, чтобы сделать кое-какие продовольственные запасы. Это было необходимо, поскольку и дорога дальняя, и неизвестно, какие еще сюрпризы могут возникнуть в самой деревне.
Выехав с проселочной на асфальтированную дорогу, Костромин спросил Марью:
- Скажи откровенно, Марья! Что у тебя с матерью, неужели нельзя с ней ужиться мирно. Вроде бы родственные души…
- Нет, нельзя,- твердо заявила она. - Вы просто ничего о ней не знаете. Она не только предала моего отца, которого я очень любила, но и нас с братом.
- И как же она вас предала, если не секрет?
-А-а! Это долгая история... В ее жизни на первом месте мужики и деньги, а мы на последнем. Она все время мне твердит, что только и видит меня  в гробу и в белых тапочках, хотя я ей ничего плохого не сделала.
Марья нервно открыла сумочку, достала из нее пачку сигарет, закурила и глубоко задумалась.
- Ты куришь?
- Иногда, когда пытаюсь представить свое будущее.
- Ну и каким же ты его для себя видишь?
- Пасмурным, непредсказуемым, да и есть ли оно у меня вообще...
- Это как же понимать?
- Очень просто. Собственного жилья нет, специальности тоже, образование незаконченное среднее.
- Но у вас же есть квартира в городе и дом в деревне, - возразил Костромин.
- В паспорте прописка есть, это верно. А реально мы с братом бездомные, то есть бомжи.
- Это почему же?
- Да потому, что в городской квартире давно живут черные, а в деревне кто-то чужой прописан. Мать фиктивно вышла замуж, прописала везде одну черноту, а мне говорит, что так нужно для дела. Она и меня-то для дела готова им подсунуть...
- Что ты имеешь в виду?
- То и имею. Однажды, когда я была в пионерском лагере, туда к вечеру приехала моя мать с каким-то кавказцем. Она вызвала меня к машине и сказала, чтобы я была ласковой с ним. Так, мол, нужно для дела. Мужик этот пошел меня провожать до лагеря, а где-то по дороге прижал к дереву. Я сказала ему, что если он меня не отпустит, то буду кричать. Он отпустил меня, но после этого случая ненависть к матери не покидает меня. Я не вещь, которую можно купить или продать. А сколько было еще таких случаев...
- Так, кажется, мне все ясно, хотя умом понять это трудно, - подумал про себя Костромин.
- Ну, а дом - то в деревне у вас на кого-нибудь оформлен?
- Нет, он не только не оформлен, но мать даже земельный налог и налог на имущество не платит с момента смерти отца. Дом был на отца записан, а с того времени прошло уже больше семи лет.
- Вы же его можете потерять?
- Возможно, если уже не потеряли. Просто в сельсовете ее подруга работает, она как-то ей помогает. Но все это до поры до времени.
- Марья, а на чьей же земле я ферму строю? Ведь мать твоя мне сказала, что дом и земля оформлены на нее, а на самом деле все это фикция?
- В том - то и дело, что фикция, Игорь Николаевич! А вы-то, собственно говоря, почему решили ферму строить с моей матерью, а не с кем-то другим?
С вашей стороны это опрометчивый шаг. Я вам это говорю только потому, что вы мне симпатичны. У своей матери я никогда не видела таких друзей, как вы. Обычно – это алкаши да деляги. А вы – совсем другое дело. В вас и влюбиться можно. Вы умный и добрый интеллигент. Сейчас таки, как  вы,  редкость.
- Полно, Марья! Таких как я много вокруг, только ты их не замечаешь. Просто каждый из них занят своим делом, но если ты окажешься в беде – они непременно придут к тебе на помощь, если ты их попросишь об этом.
- Не знаю, - парировала Марья - Я, однако, таких не встречала.
Костромин задумался. Действительно, почему он, вроде не раз битый и считавший себя опытным человеком в работе с людьми, так просто и быстро согласился влезть в дело с женщиной, которую  практически не знал.
- Видишь ли, Марья! Меня с твоей матерью познакомил наш общий знакомый, которому я всегда доверял, и он меня не подводил. К тому же твоя мать очень активно изучала кролиководческое дело, ездила даже на лекции к самому Михайлову. А это просто так не делается. Ну, а то, что ей трудно жить – мне и так видно. В такой ситуации нельзя пойти на обман.
- Вы глубоко заблуждаетесь, Игорь Николаевич! Я буду счастлива, если все хорошо обойдется. Поживем, увидим.
Машина уже въехала в город и подъезжала к рынку. Костромин припарковал ее у обочины дороги и пригласил Марью пройтись по нему вместе с ним. Она не отказалась. Наоборот, чувствовалось, что ей это доставит большое удовольствие.
- Игорь Николаевич! А можно,  я куплю себе что-нибудь вкусненькое?
- Можно, Марья, можно, - спокойно согласился Костромин.
Ведь он отлично понимал, что эта девушка, росшая последние годы без отца, мало чего видела хорошего в жизни, особенно в питании. Макароны да каша были постоянными блюдами в их доме. А о деликатесах речи быть вообще не могло. Их просто в этом доме никогда не было.
Местный рынок был  достопримечательностью города. Построенный еще в конце восемнадцатого века в старом классическом стиле, он представлял собой большое прямоугольное сооружение арочного типа, во внутренней части которого и кипела торговая жизнь. Здесь можно было купить все: от даров местной природы до экзотической. Частники и  торговые фирмы выставляли на продажу то, что только можно себе представить: кислое и сладкое, с запахом и без запаха, мелкое и крупное, печеное и моченое, соленое и квашенное, свежее и мороженое, спелое и зеленое... Сказка, а не рынок! Цены были сносными, но если поторговаться, то можно было купить товар и подешевле. Торговки и торговцы, розовощекие и небритые,  старые и молодые, толстые и тонкие, высокие и не очень, наглые и влюбленные,  смущенные и прочие - все наперебой привлекали к себе внимание, расхваливая свой товар, навязывая его покупателю.
В былые времена этот рынок назывался Мучными рядами, потом стал колхозным, затем центральным, а в последние годы - муниципальным. По мнению же Костромина, он должен быть  корпоративным. Если бы он и на самом деле принадлежал тому, кто здесь торгует и поставляет сюда товар, то и порядка было бы больше и казне лучше. Здесь следовало бы организовать свою корпоративную дирекцию, совет - как представительный орган торговцев, кредитную кассу, свою службу охраны, конфликтную комиссию и все другое, что могло бы работать на интересы продавцов и покупателей. Пока же власть устраивает тот порядок, который она считает нужным. И напрасно! Разборки, доходящие до критических, - явление здесь постоянное. А этого могло бы и не быть.
Марье Костромин доверил присмотреть для себя что-нибудь вкусненького, а сам стал выбирать то, что можно поесть, чтобы не умереть с голоду. Потратив примерно с полчаса времени, они покинули рынок, сели в машину и стали выбираться на загородную трассу, ведущую в его незабываемое «Нью-Орлово». Так ласково называла свою деревню его жена.
Выехав на дорогу, ведущую прямо к месту их назначения, Костромин снова завел разговор с Марьей. На этот раз больше о ней, чем о ее матери.
- Скажи, Марья, как ты собираешься строить свою жизнь? Ты уже достаточно взрослая, скоро тебе исполнится восемнадцать лет. Можно сказать - дама на выданье. Самое главное для тебя сейчас - это правильно сделать свой выбор в жизни. Оценить свои силы так, чтобы не надорваться. И запомни одно: прожектов быть не должно. Исходить надо из реальных обстоятельств и возможностей. И этот выбор ты должна сделать сама. Что ты думаешь по этому поводу?
- Я, Игорь Николаевич, пока хочу кончить школу. Это самое важное для меня. А что будет потом, будет видно. Мне очень хочется учиться, и, как мне кажется , у меня есть к этому способности и призвание. Но для этого нужны средства, а у меня их нет. Если бы был жив отец у меня, проблем не было бы, а так...
Она замолчала, прикусила губу, и Костромину показалось, что она вот-вот заплачет.
- Ситуация у тебя, дорогая моя, не из простых, но не безвыходная. Давай вместе подумаем, что можно предпринять двоим, в общем-то, одиноким людям. Я ведь тоже не от большой любви потянулся к кроликам. Просто, когда начинаешь осознавать, что ты никому не нужен, чихать все хотели на твои регалии и заслуги и никого не интересует, как ты пытаешься выжить, то невольно задумываешься,  как жить дальше и что за люди пришли к власти, которых ничего, кроме собственного благополучия, не интересует. Народ стонет, а они шикуют на наших же глазах, и управы на них никакой. Стыдно перед миром, как будто мы проклятые.
 Вообще-то мы с тобой, Марья, почти в одинаковом положении. Мне на пенсию не выжить, тебе на твое пособие, которого ты скоро лишишься. Разница в одном: я на исходе жизни, а ты в ее начале.
- Игорь Николаевич, - повысила голос Марья - И все же у вас есть то, чего у меня нет и, по всей вероятности, не будет. У вас есть семья, о  вас беспокоятся, вам помогают, вас уважают. А что у меня? Полный раздрай:  ни семьи, ни любви, - ничего... кроме проблем и белых тапочек, обещанных мамой.
- Я вот что подумал, Марья. А что, если мы нашу ферму используем и в твоих интересах. Доход от нее может быть достаточным, чтобы решить и твои проблемы. Нужно только довести ее до ума и исключительно по науке. Не без твоей помощи, конечно. Мне, например, совершенно ясно, что нам нужно на ее базе создать союз кролиководов, а тебе его возглавить. С божьей помощью мы его создадим, ведь было же когда-то такое общество, но почему-то приказало долго жить. Подумай, может, стоит этим заняться и возродить доброе дело. Какие-никакие, но у тебя появятся собственные средства и положение, а там видно будет. А я тебе помогу.
- А что это такое - союз кролиководов и зачем он нужен?
Костромин улыбнулся и, посмотрев на успокоившуюся, как ему показалось, Марью, начал объяснять ей цель своей идеи.
- Видишь ли, Марья, все дело в том, что индивидуальные кролиководческие хозяйства лишь тогда приобретают силу и устойчивость, когда они объединены в определенную общественную силу. Такой силой может быть только общество единомышленников. Ему и власть не страшна, и частник чувствует себя увереннее под защитой такого общества.
- Ну и что же оно может - это общество?
- Многое, Марья Николаевна, многое.
Костромин впервые назвал ее по отчеству, словно уже почувствовал, что рядом сидит не вздорная, взбалмошная девчонка, а уже готовый руководитель не существующего пока общества.
- Как ты думаешь, Марья, чем может отличаться мешок комбикорма, купленный в магазине, от закупленного вагоном у производителя?
- Детские задачки ставите, Игорь Николаевич. Стоимостью, конечно. Опт и розница вещи разные.
- Ну, а как лучше продать продукцию?
- Конечно, сообща, через общество, лучше оптом.
- Тоже верно. И так во всем, Марья, - в учебе, получении кредита, заготовке кормов, ветеринарном обслуживании. Кроме того, сообща легче и проще отстаивать свои права и независимость. Попробуй, тронь власть или криминал члена такой организации. Мало не покажется, если это действительно союз единомышленников.
Марья внимательно слушала Костромина и, очевидно, обдумывала его предложение. Потом резко повернулась к нему  и, улыбаясь, спросила:
- А вы мне поможете?
- В обязательном порядке, Марья. Только ты должна отнестись к этому делу серьезно, а люди должны тебе поверить. В этом я почему-то нисколько не сомневаюсь.
Их «Нива» уже подъезжала к центральной усадьбе, от которой до деревни оставалось всего километров восемь. Въехав в село, Костромин вспомнил, что забыл купить сигарет. Раскуренную пачку он уже выбросил. Подъехав к местному магазину, он спросил Марью, что ей еще купить.
- Если можно, Игорь Николаевич, купите мне пива. Я его ужасно люблю, с черным хлебом и солью.
- Ладно, если оно есть, то куплю.
В магазине он взял несколько пачек сигарет и две бутылки пива - одну большую, полуторалитровую, и маленькую. Расплатился с продавцом и вышел к машине. Марья сидела на кресле, выставив свои длинные ноги наружу. Увидев Костромина с пивом, она заулыбалась и язвительно спросила:
- Споить меня хотите, Игорь Николаевич? Я ведь просила одну бутылку.
- Это на всякий случай, может, еще захочешь, - смущенно ответил Костромин. - В деревне магазина нет, а запас карман не тянет.
Они не трогались с места, пока Марья не выпила всю маленькую бутылку. Выпив ее, она с облегчением сказала:
- Теперь можно ехать.
Ехать предстояло по берегу реки, вдоль которой и раскинулась деревня Орлово.
Места здесь были сказочно красивыми. По левую сторону от дороги - судоходная река, с большим и красивым заливом – любимым местом местных и приезжих рыбаков, по правую – поле.. За полем густо стоял лес. Не случайно здесь с незапамятных времен обосновался известный в этих краях писатель, не без помощи которого и построили дорогу, по которой сейчас ехали Костромин и Марья. Им еще предстояло проехать хутор, в котором и жил этот писатель. Кто он такой, Костромин не знал, книг его не читал. Местные жители рассказывали, что по его инициативе и на его деньги рядом с хутором вырыли котлован, заполнили его водой, и он со временем превратился в длинное, с километр озеро, в котором завелись в огромном количестве караси. Озеро было неглубоким - чуть выше колен, что позволяло местным мужикам бреднем ловить мешками красивого серебристого карася. Костромин и сам иногда здесь ловил. Рыбалка на озере доставляла ему огромное удовольствие. Карась ловился не каждый год. По какой причине, Костромин не знал. Сейчас озеро было тихим и пустым от рыбаков. Видно, не сезон.
Сразу за хутором начинался сосновый бор, который тянулся  вдоль дороги до самой деревни. В самом начале леса, в придорожье был березняк - излюбленное место Костромина. Он всегда здесь останавливался, заходил в березняк и проверял,  есть ли в лесу грибы. Если грибы попадались, то это был своего рода знак - можно ходить по грибы.
Остановился у березняка Костромин и на этот раз. Сказал Марье, что сейчас вернется, сделает только разведку. Однако грибов на этот раз не было, и Костромин вернулся к машине.
Вернувшись к машине, он был  несколько удивлен. Марья сидела в кресле уже без свитера. На ней оставалась только кофточка на голом теле, верхние пуговицы которой были расстегнуты, а между  отворотами, очевидно сознательно раздвинутыми, виднелась великолепная девичья грудь - крупная, напряженная, до невозможности красивая.
- Ну и ну, - подумал про себя Костромин, но промолчал.
- Мне жарко, Игорь Николаевич, и в машине душно,- не смущаясь, заявила Марья.
- Потерпи, Марьюшка, мы почти приехали. За этим лесом наша деревня. А в голове невольно всплыли слова кого-то из великих: «Женщине гораздо легче дать понять о своих желаниях, чем выскаэать свои чувства…»
Как прав этот был этот мудрец!


















Глава вторая
      Лес кончился так же неожиданно, как и начался. За ним сразу возникло огромное свободное пространство, ограниченное со всех сторон лесом. Слева от дороги, рядом с рекой, вытянулось в одну улицу Нью-Орлово, на переднем плане, которого в строгом порядке, ближе к дороге, выстроились бани разнообразных конструкций, справа – поле, перерытое каналами мелиорации, на котором за все эти годы мало что вырастало. Дорога огибала деревню с правой ее стороны и уводила к видневшемуся впереди лесу. Въезд в деревню был обозначен каким-то шутником дорожным знаком с названием самой деревни. Это всегда умиляло Костромина. Ну не заброшенная, тупиковая деревня, а прямо-таки ближнее Подмосковье, да и только.
Костромину с Марьей предстояло свернуть в правую часть деревни, которую, по случайно сложившимся обстоятельствам, за последние десять лет занимали дачники. Всего  в деревне было около сорока домов, которые располагались по обе стороны проезжей части дороги.
Когда-то здесь кипела жизнь. Да и не так давно это было – лет двадцать-тридцать назад. И домов здесь было больше, и жителей. Почти в каждом доме были дети. Сейчас здесь только старики-пенсионеры. Есть, правда, несколько мужиков предпенсионного возраста, но в основном – это пьянь беспробудная, у которой от запоев морды неизвестно на что похожи. Свободных баб и девиц для замужества здесь давным-давно не было. Все в село или в город уехали – там и женихов побольше и жизнь получше.
Делать здесь местному населению было действительно нечего. Работы не было не только в этой деревне, но и на центральной усадьбе. Под мудрым руководством новой власти удалось не только разорить некогда процветавшее хозяйство, но и создать задел для того, чтобы оно никогда не возродилось.
Без работы, без пенсий, но жила деревня. Жила случайными приработками – то огород кому-то вскопают, то крышу починят, то травы накосят, то гвоздь где-то прибьют, то рыбу или грибы с ягодами продадут. Да и свой огород – подспорье. Живности, кроме кур, здесь не было по причине отсутствия кормов – воровать их было негде. Наиболее зажиточные, по местным меркам, держали свиней, кое-кто овец, по одному-двум ульям пчел. Кое-кто заготавливал мох и продавал на сторону. Тем и жили. Жили тихо, одиноко, скучно. Жизнь начинала проявлять себя здесь только летом, когда наезжали дачники, которые привозили сюда своих детей и внуков, близких и знакомых.
А места вокруг деревни были великолепные – с рыбной рекой, лесом, полным ягод и грибов, изумительно чистым воздухом, дышать которым особенно любил Костромин, поскольку разом куда-то исчезали все проблемы, а все тело испытывало блаженство. Он не мог вспомнить, чтобы подобное чувство он испытывал где-то в другом месте. Не было для него такого другого места.
В этот период в деревне было весело и уютно. Единственная деревенская улица в это время года была полна ребятни разных возрастов и полов. Река никогда не была пустой. На ее берегу тут и там гуляли и барахтались в теплой, как парное молоко, воде стайки мальчишек и девчонок.
Костромину всегда казалось, что возродить жизнь в этой деревне и ей подобных – нет никаких проблем. Он хорошо понимал, что народ устал от новой жизни, хочет перемен, но бессилен по отношению к тем, кто взял на себя право им управлять. Управлять бездарно, безответственно, нахально обирая его, ставя на колени, унижая и оскорбляя. И конца этому не было видно.
 «А что, собственно говоря, нужно сделать-то, - рассуждал про себя Костромин. - Отдать людям в собственность или долгосрочное пользование землю, помочь создать производство, организовать что-то для души. Проще всего создать на базе этой деревни с прилегающей к ней территорией что-то подобное территориальному кооперативу, как это сделали в Израиле наши отечественные переселенцы евреи. Если организовать здесь все по типу израильского мошава, то жизнь в деревне забьет ключом, тем более что и построен-то этот мошав на нашем российском опыте, опыте наших предков, о котором мы почему-то забыли».
Пока же он наблюдал неприятную картину. Только за последние десять лет на его глазах сожгли конюшню с лошадьми, разобрали до фундамента в хорошем состоянии телятник, разграбили картофелехранилище, забросали силосные ямы. Магазин, который берегли местные жители, и тот  председатель  продал дачникам. Практически в деревне уничтожили все, что еще могло с пользой для местных жителей работать. И права- то этой власти никто на это не давал – просто так, от нечего делать, для мелкого приработка, проку от которого хозяйству – ноль, если не считать кармана хозяев. А теперь винят во всем верховную власть, которая отношения ни к ферме, ни к картофелехранилищу, ни к магазину  не имеет. Так удобней, поскольку этого стрелочника никому не достать, а значит, и концы в воду.
На этот раз деревенская улица, несмотря на то что уже начался летний сезон, была пуста. Людей не было видно даже в огородах, как будто они чувствовали свою вину перед Костроминым и сознательно попрятались. Именно в этот момент тревожное чувство навалилось на Костромина и сдавило ему грудь.
- Что-то неладное с моим домом, - подумал он, подъезжая к нему.
Остановив машину рядом с калиткой, ведущей во двор, он пристально стал осматривать все вокруг, пытаясь найти следы преступления. Внешне казалось, все было цело. Так же как и раньше у крыльца стояла его удочка, садовый инвентарь, на веревке, тянувшейся от березы к его дому, висело оставленное им в прошлый раз всякое тряпье. Замок на двери тоже был цел. Рамы и стекла в окнах не тронуты, даже не побиты. И только после пристального осмотра дома Костромин заметил, что маленькое окошечко над входной дверью крыльца зияло пустотой. Рама была выбита и валялась тут же, рядом со стеклом на земле.
 «Вот, значит, как попали во внутрь дома,- подумал про себя Костромин. – Хотел бы я знать, что там сейчас?»
- Марья,  я сниму замок, а ты пройди в дом, посмотри, что там натворили. Мне самому как-то жутковато все это видеть. Обустраивал, обустраивал, а тут какие-то подонки взяли и все разом изгадили.
- Я вас хорошо понимаю, Игорь Николаевич, - вы только не расстраивайтесь особо, я сама посмотрю, что там нам оставили.
Костромин снял замок, открыл дверь, которая с трудом открывалась, и пропустил Марью вперед. Сам же присел на лавочку под окном и закурил. Через несколько минут она вышла. Лицо ее было озабоченным и печальным.
- Если бы было можно, то вам туда, Игорь Николаевич, лучше бы не ходить. Там такой бардак сотворили. Ничего подобного никогда не видела, просто ужас.
 «Однако делать нечего, надо принимать то, что есть. И никуда ты от этого не денешься, господин хороший», - говорил сам с собой Костромин, подходя к дверам.
Он стал медленно подниматься по ступенькам небольшой лестницы, ведущей в коридор  дома. Двери  обеих комнат были  раскрыты настежь. Тут же валялись доски, которыми он, когда уезжал, забивал двери в комнаты, чтобы потом хотя бы знать:  был в его доме кто-нибудь или нет. Раньше бывало так, что каким-то образом проникали в  дом, очевидно через лазы под крышей дома, брали продукты и вино, если они были, и уходили. Из вещей в таких случаях, как правило, ничего не брали. Все делалось так, как будто в доме никого из посторонних не было.  Костромин знал о таких наездах и даже догадывался, кто этим занимался, но мер никаких не принимал, так как хорошо понимал, что жрать этим людям нечего, а потому и спускал все на тормозах. Так же относилась к этому и его жена. Не хотела портить отношения с соседями, какими бы они ни были. На этот раз все было иначе.
Ворюги перевернули весь дом, вывернули его наизнанку. Постельные принадлежности были разбросаны по всем комнатам, белье валялось тут же  на полу, измятое и испачканное грязной обувью. На полу разбросаны ложки и вилки, часть осколков разбитой посуды. Ящики с хозяйственными инструментами и другой домашней утварью валялись тут же, а их содержимое выкинуто на пол. Кровати перевернуты, стулья сломаны. И всюду обгоревшие спички. На ковре, который почему-то не тронули воры, виднелись следы воска. Вероятно, грабили ночью в потемках. Время грабежа Костромин установил тут же. Его электронные часы, висевшие над дверью в кухню, показывали половину второго ночи. Это было именно так, поскольку часы почему-то не взяли, а вытащив из них батарейку, повесили их на место. Ее Костромин вставил всего недели три назад, когда был здесь в последний раз. Из того, что унесли, Костромину больше всего было жаль телевизора, магнитофона, электроточила, масляного обогревателя. Унесли и часть одежды, постельные принадлежности. Словом все, что можно было продать. Хорошо, что не тронули газовую плиту и холодильник, не выпустили газ из баллонов.
Скрепя сердце, Костромин взял себя в руки и сказал:
- Ладно, Марья, - как в Библии сказано: “Гнев человека не творит правды Божьей. Гнев губит и разумных”. Давай лучше наводить порядок в доме. Пока мы живы, не будем терять надежды на лучшее. Его больше, Марья, чем всякой пакости и мерзости. Давай-ка приниматься за дело.
- С чего начнем, Игорь Николаевич?
- Давай разделимся, ты прибираешь маленькую комнату, а я большую. И затоплю-ка я печь, что-то здесь прохладно стало.
 Костромин принес дрова, растопил печь, прибрал двуспальную постель, которая стояла одна-единственная в большой комнате, подобрал все разбросанное на полу, подмел.  Печь в это время уже хорошо растопилась, а дрова весело потрескивали, создавая  уют в этом доме. Через полчаса порядок  был восстановлен, и ничто уже не напоминало Костромину, что здесь произошло.
Марья вывалила на стол все закупленные на рынке продукты, а Костромин быстро сообразил из них хорошую закуску. Плитой пользоваться не стали, так как сильно проголодались. Марья с аппетитом поглощала салат, умело приготовленный Костроминым, фрукты и всякие сладости, которые  прикупил он, зная ее слабости. Скоро с закуской все было покончено, и они расслабились.
- Пока я прибираю со стола, подбрось, Марья, дровишек в печку. Нам, по всей вероятности, придется здесь переночевать. Нужно все же узнать у соседей, как и почему это произошло. Не может быть, чтобы никто ничего не знал. Это же деревня. Здесь как в замочную скважину – все видят и слышат, но и мимо рта не пронесут. За дармовщинку скупят ворованное, не побрезгуют.
- Я сама хотела вас попросить, Игорь Николаевич,  не уезжать сегодня. В такой деревне я впервые. Здесь даже дома другие – огромные, с сараями. И тихо в ней,  воздух особенный и очень чистый. Да и красиво здесь. Я бы хотела сходить на речку, посмотреть, какая она, очень хочется.
- Без проблем, Марья, и на речку сходим, и в лодке покатаемся, и рыбку половим. Я без этого отсюда никогда не уезжаю. А пока смотри за печкой, а я зайду к соседям.
Костромин встал из-за стола, надел видавшую виды куртку, его вечную спутницу в деревне, и пошел на улицу.
Напротив его дома жила пара отпетых пьяниц, находившихся в гражданском браке, Павел и Наталья. Просыхали они редко и только тогда, когда продавать уже было нечего. Пили неделями, иногда по месяцу – насколько хватало денег.  Костромин даже удивлялся: откуда у них берутся силы, другой на их месте давным-давно бы окочурился, а этим хоть бы что. Проспятся и опять за свое.
В деревне они не одни такие. Еще мужиков пять могли составить им компанию. Но что в них поражало Костромина, так это внимательность друг к другу. Хотя и пьют до поросячьего визга, иногда в грязи валяются, но чувства уважения к себе и  друг к другу не теряют. От них никогда не услышишь унизительно-пренебрежительных словечек Только – Павел Александрович, Николай Николаевич, Аким Петрович и никогда – Пашка, Колька, Акимка.
 Дверь к Петровым была открыта, и Костромин вошел в дом. Поперек кровати одетым лежал Павел Александрович, Наталья, его сожительница, валялась на полу. Сразу было видно, что оба пьяные вусмерть. На столе стояла недопитая бутылка самогонки, валялись куски черного хлеба и отваренная в мундире картошка. На полу  окурки, разбросанная обувь.
- Живой есть кто-нибудь? – для порядка спросил Костромин.
На его слова Пашка не отреагировал, только Наталья зашевелилась, приподнялась и села на пол.
- А, это ты Николаич, - пропитым голосом прошипела хозяйка и попыталась встать на ноги. Ей это с большим трудом удалось, и она неуверенной походкой прошла к столу на кухне и медленно присела на табуретку. Под глазами красовались синяки, губы распухли, и от нее несло отвратительным перегаром. Похоже, что еще совсем недавно ее «воспитывал» Павел Александрович. За что он ее бил, предположить было трудно. Может, за то, что жизнь его не удалась, и в этом винил он ее, а может быть, за то, что выпила больше него. А может, и за то, что приятелю его дала. Ведь во всей деревне она была одна на всех мужиков, еще способных на что-то. Такое в их жизни тоже бывало.
- Скажи-ка мне, Наталья, что здесь стряслось, кто же грабанул мой дом?
Не может быть, чтобы вы ничего не видели и не слышали?
- Видеть не видели, но от людей слышали. Да и разве только твой дом обчистили. Восемь домов ограбили. У Кольки Чистякова унесли все иконы и кольцо золотое, у Николая Александровича – ружье и рыболовные снасти, у врача, который купил дом напротив вашего, – холодильник, постельное белье, перерезали и ободрали всю электропроводку, вывезли газовые баллоны, у Никольских – два лодочных мотора. В общем, у всех понемножку. Анатолий Иванович, тот, у кого дом напротив вашего, продает свой дом, то же делает и Николай Александрович. Не хотят они больше сюда ездить. Устали от воровства. Жалко, конечно. Хорошие люди уезжают.
- Ну, и кто же все это мог натворить? Не может же быть, чтобы такой погром остался незамеченным!
- Все знают, конечно, но молчат. Боятся, чтобы их не тронули.
- Это не те, которые купили в прошлом году дом на твоей стороне деревни?
- Их пацаны, наркоманы, да внук нашей старосты, который в Ярославле живет, а здесь скрывается. Его, говорят, разыскивает там милиция. В розыске он.   Только имей в виду, Николаевич. Я тебе ничего не говорила. Они уже и Павлу угрожали. Проговорись, мол, только, голову отрежем. Ты только на нас не обижайся, мы тут ни при чем. Нам самим страшно из-за этих бандитов.
- Посмотри-ка, Наталья, не знаком тебе этот топорик?
И он протянул ей небольшой туристический топор, который нашел у себя в доме, когда прибирал пол в большой комнате. Топор этот был не его . Свои инструменты он хорошо знал. Скорее всего, воры нечаянно оставили его на месте грабежа. Может быть, даже искали, но в темноте не нашли.
- Знаю я этот топор. Наркоманов он. Они прошлой зимой вместе с моим Пашкой  метлы им заготавливали у реки. Я им тоже сучья рубила, хорошо его помню.
- У тебя выпить ничего нет, Николаевич? Поправиться надо, - попыталась увести разговор в другую сторону хозяйка.
- Ты чего, Наталья, у тебя же стоит недопитая бутылка, хватит тебе, надеюсь.
- А, отрава это, голова от нее сильно болит и тошнота какая-то. Вот у тебя самогоночка так самогоночка. А эту, черт знает, на чем настаивают, с нее и помереть можно.
- Нет, Наталья, ничего у меня нет. Да и хватит тебе пить, посмотри, на кого похожа. Кости да кожа, да и морда побита. Пашка, что ли, пригрел?
- Это наше дело, разберемся...
Делать у Петровых Костромину было больше нечего. Всю картину местных погромов он уже хорошо представлял, виновников тоже искать было не нужно. Все они у него были как на ладони. Вину их нужно было только доказать. Но это уже не его дело, а органов. Не понимал он только одного:  почему коренные жители терпят этот произвол от каких-то мелких негодяев, склоняют перед ними головы. Ведь сокрытие зла порождает новое зло и так может  продолжаться до бесконечности. Неужели они не понимают, что, скрывая преступников, они становятся их  соучастниками. Неужели страх сильнее бесчестия? Если это так, то плохи наши дела. Нет, с этим надо бороться. Примириться – значит опуститься. Этого себе Костромин позволить не мог и решил довести это дело до конца.
Вернувшись в свой дом, он застал Марью за работой. Она не только заново прибралась в доме, но и успела где-то нарвать полевых цветов, поставив их в обрезанной пластмассовой бутылке на обеденный стол, вымыла холодильник, перемыла всю посуду. О погроме уже ничто не напоминало. Костромин понял, что Марья старается все сделать так, чтобы он как можно быстрей забыл о случившемся и переключился на другое дело. Внутренне он был благодарен ей за это, поскольку ясно осознавал, что в таких ситуациях люди всегда нуждаются в помощи. И она – эта маленькая девочка, понимая все, своими маленькими делами уводила его от печали, дурных мыслей и беспокойства, уводила  не сочувствием и сопереживанием, а активизацией его действий, дружеским общением.
- Игорь Николаевич, вы мне обещали рыбалку и на лодке покатать. Или вы передумали?
- Что ты, Марья. Своих слов я на ветер не бросаю, сейчас пойдем. Нужно только приготовить тебе удочку и червей накопать. Придется подождать минут пятнадцать. А ты пока переоденься. Не в этом же тебе идти на рыбалку. В маленькой комнате ты найдешь, пожалуй, все для себя. Не утащила же эта братва старое тряпье, цена-то которому в базарный день копейка.
Марья ушла переодеваться, а Костромин быстро соорудил для нее удочку и пошел копать червей в огород. Дело это оказалось достаточно простым, поскольку начало лета было дождливым и червей в мокрой земле было предостаточно. Стоило ему только поднять пару досок, брошенных между грядками, как банка наполнилась червями, которых вполне хватит для развлекательного лова.
Марья, переодевшись, ждала Костромина у крыльца на лавочке.
- Ну, и как я выгляжу? – игриво спросила она.
- Высший класс, мадонна.
На ней была легкая женская куртка, специально купленная для похода в лес, спортивные брюки и резиновые сапоги. На голове не было ничего.
- По форме одежды ты напоминаешь видавшего виды рыбака, значит, улов будет.
- А я в этом не сомневаюсь. Я ведь первый раз иду на рыбалку, а новичкам, как правило, везет. Думаю, повезет и мне.
- Никогда не загадывай наперед, Марья, - плохая примета.
- Больше не буду. Я послушная.
- Ладно, поехали.
До реки нужно было пройти метров сто через огороды и картофельное поле, выделенное местным сельсоветом специально для частников. Был здесь небольшой участок и у Костромина. Однако последние несколько лет он этим участком не пользовался – затрат много, а толку мало. Его и навозить надо, и окучивать, а главное – трудно вывезти урожай. Проще купить несколько мешков осенью на рынке – и картошка отборная, и цена та же. А для текущих потребностей в самой деревне ему хватало небольшого участка в огороде.
К реке они вышли в том месте, где обычно все купались. Здесь должна быть  и лодка Костромина, но на этом месте ее не оказалось. Пришлось пройтись вверх по берегу реки до того места, где крутая тропинка, петляя между кустов и деревьев, вела к небольшой заводи, удобной для причала. Оказалось, что лодка стояла действительно здесь. Хотя Костромин и не часто бывал в деревне, о ней он особенно не беспокоился, поскольку отдал в пользование  Пашке Петрову с одним условием – смотреть за ней, чтобы не угнали, и вытащить осенью на берег. Павлу с Натальей она нужна была больше, чем самому Костромину. Лодка для них была хлебом насущным. На ней, когда не было запоев, ловили рыбу, возили мох из-за реки, перевозили гостей с другого берега, вылавливали топляки для дров на зиму, ездили воровать картошку с полей колхоза соседней области.
Первым в лодку забрался Костромин, затем в нее вошла Марья. Костромин устроил ее на корме, а сам сел за весла.  На реке было пусто – ни рыбаков, ни купальщиков, ни баб,  полощущих  белье. Все разом куда-то исчезли, словно надвигалась гроза. Грозы, правда, не было, но кое-какие тучки медленно ползли на деревню.
Лодка была огромная, дюралевая, трудно поддающаяся управлению. Борта были высокие, и только на том месте, где крепился мотор, в нее можно забраться из воды. Поскольку течение реки было сильным, Костромин греб,.мощно налегая на весла, пока не достиг ее середины. А ширина реки была немалая. В отдельных местах она доходила до ста метров. По берегам ее  росли крупные ивы, ветки которых склонялись прямо к воде, прикрывая песчаный берег. Казалось, что вокруг только вода и деревья, которые росли из реки. На самом же деле берега здесь были крутые.
 Марья решила искупаться, не спрашивая  совета у Костромина, быстро скинула с себя куртку, сапоги вместе с брюками и, оставшись в одних трусах и кофточке на голое тело, тут же бросилась в воду. Костромин не успел сообразить, что происходит, как Марья вынырнула из воды, словно ошпаренная, отчаянно хватая ртом воздух, словно его ей не хватало, и часто-часто взмахивая руками, пытаясь достать лодку. Костромин быстро подгреб к Марье, схватил  за руку и втащил в лодку. В глазах ее был страх, нижняя губа дрожала, и чувствовалось, что она сильно испугалась.. Постепенно  приходя в себя, выпрямилась во весь рост, попыталась отжать воду из своей кофточки, от чего крупные девичьи груди  вот-вот были готовы выскользнуть наружу. Трусики, едва прикрывавшие ее наготу, словно приклеившись к телу, лишь подчеркивали красоту и стройность прекрасного тела. Марью ничто сейчас уже не смущало: она выполнила то, что задумала. В полуобнаженном виде  стояла в лодке перед Костроминым гордая и красивая и, как показалось Костромину, счастливая. Она словно спрашивала его: чем я хуже других, Игорь Николаевич?
- Оденься, Марья, простудишься. Только этого нам не хватает. Ты хоть плавать-то умеешь?
-Немножко.
- Ну, ты даешь, Марья.
- Да, для нее это был поступок, - подумал  Костромин.- Но с чем он был связан? Оставалось только догадываться.
- Ну вот, Марья, считай, что полплана мы с тобой выполнили – не только покатались, но даже искупались. Пойдем рыбу ловить, похоже, клев будет.
Они медленно подгребли к берегу, зацепили за кусты лодку и достали удочки. Костромин их ловко размотал, насадил на оба крючка червей и забросил в воду по разные стороны лодки. Одну удочку передал Марье. У него клюнуло сразу. Поймав несколько средних сенцов и сорожек он  решил, что на сковородку им хватит. У Марьи клева не было. Она почти с обидой спросила:
- Почему у меня не клюет?
- А ты не болтай удочкой, рыба любит тишину, а ты ее пугаешь. Сидеть надо тихо.
 В это время неожиданно потянул ветерок, а за ним и мелкие капли дождя ударили в лицо. Клев прекратился. Дождь усиливался. Ничего хорошего на реке ожидать было нечего.
- Пора сматывать удочки, Марья, - скомандовал Костромин,- иначе сухими до дому мы не дойдем.
Они быстро собрали удочки, закрепили на берегу лодку и, пробираясь по мокрому кустарнику, выбрались на высокий берег. Бежать к дому уже не имело смысла – дождь лил, как из ведра. Марья остановилась, протянула руки к небу и защебетала, улыбаясь.
- Какая прелесть, Игорь Николаевич, оставьте меня здесь на недельку одну. Здесь хочется жить и любить, рожать детей, ловить рыбу, огород копать, по лесу бродить...
- Полно, Марья, у тебя ведь тоже есть дом в деревне, и даже речка.
- Там не то, Игорь Николаевич, там народу много, там мать, наконец... А здесь тишина и покой, покой и тишина. Ничего подобного я в своей жизни не видела и не чувствовала. Здесь рай, а там ад кромешный.
- Ты еще, Марья, слишком молода и все у тебя впереди. Будет и покой, будет и тишина. И с любовью у тебя еще не все потеряно. Посмотри на себя – ты же красавица. Многие бы хотели оказаться на твоем месте, но не многим это дано. Хоть и говорят, что красота редко сочетается с мудростью, у тебя есть и то и другое. К тому же ты по природе добрый человек, а это уже перебор для твоего поколения.
- Вы мне льстите, Игорь Николаевич. И никакая я не красавица, а обычная девушка, каких в городе и даже в нашей деревне пруд пруди, - разве вы сами не видели?
- Видел, конечно. Но ты особенная - и это не только мое мнение. Если тебя еще приодеть, изменить прическу, - словом поработать с тобой, тогда без всяких сомнений место на конкурсе красоты тебе обеспечено.
- Так уж и на конкурсе? Да я там умру со стыда – у меня же ноги косолапые.
- Поправимое это дело, Марья. Да и сними ты, наконец, эти вшивые джинсы. Они не красят тебя. Надень юбочку, встань на каблучки, прическу поправь и все тому подобное, что требуется для женщины.
- Да я бы с удовольствием, но средств у меня нет и спонсоров тоже, а на что мать живет – вы сами знаете.
- Ладно, давай закончим дискуссию. Что делать-то будем? Мы же промокли до нитки.
Войдя в дом, они сразу почувствовали, что в нем тепло. Печь за время их отсутствия успела накалиться, и от нее тянуло жаром. На душе сразу стало светлей и веселей. Костромин ушел в маленькую комнату, где складывали все ненужные вещи, и стал искать, во что бы переодеть себя и Марью. Для нее он нашел оставленные кем-то из домочадцев трусики, какие-то женские панталоны и свою, еще довольно сносную рубашку. Для себя он выбрал майку и шаровары, которые, по его памяти, он вроде бы никогда и не носил.
Костромин, вернувшись, заставил Марью переодеться. Попросив его отвернуться, она сбросила с себя всю мокрую одежду и быстро оделась в то, что предложил ей Костромин. Вид у нее был сказочно притягательным. Наполовину расстегнутая мужская рубашка не могла скрыть всей прелести ее молодого упругого бюста, крупные бедра, красивые ноги, обтянутые панталонами чуть выше колен.
- Нет, это уже не девчонка, а женщина в самом расцвете лет, - подумал  Костромин и уже в который раз пожалел, что ему не тридцать и  даже не сорок лет.
Неожиданно Марья спросила:
- Игорь Николаевич, я видела, что у вас в огороде пленка снята с грядки с огурцами. Может, их надо  накрыть? Посмотрите, какой дождь во дворе, ведь они все вымокнут.
- Может, и вымокнут. Не идти же туда под дождь. Да и переодеваться уже не во что.
- Я все же пойду и закрою, - возразила Марья.
 Прихватив с собой какую-то накидку, она решительно вышла из дома и ушла в огород. Вернулась она минут через десять по пояс мокрая, и вода стекала с нее ручьями.
- У нас с тобой, Марья, проблемы. Рубашку я тебе еще найду, а вот штаны  навряд ли, - проворчал Костромин и ушел копаться в старом тряпье в соседнюю комнату. Ничего подходящего, кроме еще одной рубашки, там не нашел; штанов вообще больше никаких не было.
- Пусть ходит нагишом, - решил он,  возвращаясь обратно.
Марья сидела на табуретке, расставив ноги, вокруг которых образовывались лужицы. Вода медленно стекала по ногам, делая лужицы все больше и больше.
- Снимай, эти чертовы панталоны и одень вот эту рубашку. Лучше будет, если залезешь на печку. Там тепло, и трусы твои подсохнут, иначе простудишься.
Марья сняла мокрые совсем панталоны и полезла на печку, не возражая.
- Как хорошо-то здесь, мать моя, - бубнила она себе под нос.- Отродясь ничего подобного не испытывала. Прелесть-то какая! Сейчас все мои косточки согреются. Только жестко здесь очень.
- На, возьми, подложи под себя, - протянул ей Костромин легкое детское одеяло, которое извлек из-под матраца.
- Совсем другое дело, теперь здесь и поспать можно.
- Спи, если хочешь. Только имей в виду, что к ночи печь будет еще горячее, и не забудь, что сейчас все же лето и кругом не зимняя стужа, а всего лишь дождливая погода.
- Да я это так, к слову, просто никогда не видела такой печки. В нашей деревне таких нет. Там у нас везде газовое отопление и ванны. А это старина какая-то. Все здесь не так, как у людей. У нас даже бани – большая редкость.
- Люди здесь обустраивались на века, милая моя. Строили не только для себя, но и для своих детей и внуков. Потому и капитально здесь все, начиная с дома и кончая двором. Этому дому, наверное, лет восемьдесят, а он еще лет пятьдесят простоит. Когда мне было примерно столько же лет, сколько тебе,  нас перевели в новую школу, только что построенную. Лет через тридцать, когда я снова приехал в этот город, ее уже снесли. Оказалось, что при ее строительстве цемент в раствор положить забыли. Можешь ли ты себе это представить?
- Могу, конечно. Мы живем, как временщики на этой земле, и не думаем о будущем. Причем не только о своем, но и наших детей. Люди как звери – рвут все друг у друга, не считаясь ни с чем – лишь бы им было хорошо. Но ведь это неправильно, Игорь Николаевич?!
- Это отвратительно, Марья. Но выход из этого бедлама все же есть и кроется он в одном – в народовластии, истинном, конечно, народовластии, а не в том самоуправлении, которое нам пытаются навязать. То, что сейчас происходит, - это всего лишь имитация народной власти. Власть как была у чиновника, так она у него и осталась, только в ее худшем варианте.
 Ладно, Марья, кончаем разговоры. Давай лучше поужинаем, а потом спать. Завтра поедем в милицию. Надо же им какие-то следы о нас оставить, а то они и мышей-то перестанут ловить. О преступниках я уж и не говорю.
Марья сползла с печки, расцарапав об нее коленки, собрала волосы в пучок и присела на стул. Костромин разложил  еду на столе и поставил бутылку пива рядом с Марьей.
- Нет, пиво я пить не буду, я лучше отвезу его в деревню.
- Как хочешь, вольному воля. Ну, а с рыбой, что будем делать? Ее надо чистить и жарить. Честно говоря, у меня нет никакого желания. Если хочешь – жарь. Масло у нас есть, газ тоже, даже лук имеется.
- Давайте возьмем ее лучше в деревню и там пожарим. А то ведь никто не поверит, что мы ловили рыбу, да еще какую!
- Пойдет, - согласился Костромин и принялся за еду.
Марья ела с большим аппетитом, тщательно все пережевывая, не спеша. Да и куда ей было спешить. Дома ее никто не ждал, а здесь ей, как казалось Костромину, было хорошо и тепло. Она чувствовала здесь себя хозяйкой, и это доставляло ей огромное удовольствие. В других местах она всегда была всего лишь гостьей, а это сковывало ее инициативу, подавляло в ней интерес ко всему окружающему, сказывалось на настроении и объясняло ее непредсказуемые поступки. Она легко могла покинуть любое сборище подруг и друзей, которые жили совсем не так, как она, укрыться где-нибудь в укромном месте и поплакать, проклиная свою судьбу. Она тяжело переносила свое положение и очень часто вспоминала отца. Был бы он жив, ее жизнь сложилась бы совсем иначе. Но отца в живых уже не было, и ей самостоятельно предстояло отстаивать свое право на достойную жизнь. Хорошо понимая это, Костромин только наблюдал за ее поступками, но не осуждал и не наставлял.
Поужинав, Марья убрала все со стола в холодильник, подмела пол шваброй, села на скамейку и стала ждать, что скажет ей Игорь Николаевич. Костромин же раздобыл где-то простынь, постелил ее на кровать, разложил на ней подушки с одеялом, посмотрел на Марью и сказал:
- Сожалею, но кровать у нас одна на двоих. Что будем делать?
- Придется спать на одной, - решительно заявила она. - Только я буду спать с краю.
- Лучше ложись к стенке, я там спать не могу, да иногда ночью встаю, часто будить тебя буду.
Возражать Марья не стала. Приподняла одеяло и нырнула в постель, тут же укрывшись им по самый подбородок. Костромин запер дверь, поставил рядом с кроватью пепельницу и выключил свет. Забравшись под одеяло, он сразу почувствовал теплое тело Марьи. Она лежала к нему спиной и не шевелилась. Невольно Костромин сам повернулся на левый бок и нежно обнял Марью за талию. Она не возражала против таких его действий и лишь сильнее прижалась к его телу.
- Поцеловать тебя можно? – неожиданно для самого себя спросил ее Костромин.
- Можно, - чуть слышно прошептала Марья и еще сильнее прижалась к нему.
Костромин повернул ее к себе, убрал с  лица распущенные волосы и нежно поцеловал сначала в щеку, а затем в губы.
Рука его невольно поползла вверх и коснулась ее обнаженной груди. Она была упругой под его рукой и уперлась соском в его ладонь. Он с наслаждением ласкал девичью грудь и продолжал целовать Марью в щеки, в губы, в шею. Расстегнув все пуговицы на ее рубашке, он с наслаждением жадно стал целовать ее тело,  стараясь не напугать ее.
Марья со всем соглашалась молча, не проронив ни слова, словно давно ждала этого момента. Чувствовалось, что все, что он делал,  доставляло ей огромное удовольствие.
Невольно рука его скользнула вниз, прошлась по животу и легла на прикрытый трусиками его низ. Марья слегка вздрогнула, но не протестовала. Он уже ясно осознавал, что она сама хочет его, и только чувство стыдливости заставляет ее умалчивать об этом. Она всем телом прижалась к нему и слегка дрожала. Ее губы ловили его, а груди, как будто налитые свинцом, давили на его грудь. Он ласкал  все ее тело, ласкал страстно, не задумываясь ни о каких последствиях.
- Я хочу вас, - прошептала она ему на ухо.
Он крепко обнял ее и перевернул на спину. Заглянув в Марьины глаза,  навалился на нее и прижал к постели. Около часа они наслаждались любовью.
Позже Костромин закурил и с опаской спросил Марью:
- Тебе было хорошо со мной?
- Очень, - уверенно ответила Марья.- Я даже не ожидала, что  бывает так прекрасно.
- Ну, тогда все в порядке, - прошептал Костромин, затем обнял ее, и они заснули.





Глава третья
 Костромин проснулся первым. Он посмотрел на часы – было шесть  утра. Марья сладко и безмятежно спала, подложив обе руки под левую щеку. Во сне она слегка улыбалась. Очевидно, приятный сон посетил красавицу, доставляя ей наслаждение.
 Знать бы, что она сейчас видит во сне?  Может, смотрит картинки вчерашнего вечера, может быть, смеется над ним, выжившим из ума мужиком? Все может быть...
- А, ладно, - проворчал Костромин.
 - Главное – жизнь продолжается, и списывать себя пока рановато. Есть еще порох в пороховнице, есть... Важно, что он сохранил способность делать прекрасное, и годы его здесь ни при чем. Дух его еще молод и крепок, надо только умело пользоваться преимуществами своего возраста,- рассуждал он.
Марье  же он был  благодарен хотя бы за то, что, пусть даже в горячке страсти, она вернула его к жизни, о бесполезности которой в последние годы он часто задумывался, не говоря уже о том, что отдала ему свое молодое тело. А это – дорогого стоит.
Костромин приподнял занавеску на окне и посмотрел на двор. Дождя не было, солнце медленно всходило из-за горизонта и красным светом отражалось в окнах соседнего дома. Легкой дымкой по двору стелился пар от постепенно прогреваемой земли. Где-то  вдалеке прокричал петух. В деревне было тихо.
 «Хороший будет денек, - подумал Костромин. - Однако пора собираться, а то не так поймут меня не только здесь, в деревне, но и там, на даче у Марьи»...
Он осторожно, чтобы не разбудить Марью, достал просохшую на печке одежду, разобрал ее и положил рядом с кроватью на табуретку. Сам быстро оделся и вышел во двор. Солнце встало из-за горизонта и уже основательно припекало. Стараясь не замочить брюк, Костромин прошел в огород. Все грядки были обильно политы дождем, а в некоторых стояли лужи.
- Неплохо, - сказал он себе, - поливать не надо, воды предостаточно. Домой можно ехать со спокойной совестью.
Убедившись, что в огороде все в порядке, он вернулся в дом. Марья уже встала, прибрала кровать и готовила завтрак. На этот раз в доме пахло жареным – готовила котлеты, купленные Костроминым на рынке. На столе был овощной салат и бутерброды с колбасой и сыром. Кофе уже был разлит по кружкам и от него исходил ароматный запах. Котлеты были готовы, и Марья разложила их по тарелкам. Завтракали молча, не проронив ни слова. Да и не нужны были эти слова. Просто сошлись два человека разного возраста и, не имея за плечами никакого сексуального опыта, совершили то, что должны были совершить. Важно, что все это было бескорыстно и честно.
- Возьми ключи, Марья, и иди в машину, а я уберу со стола и закрою дом, - быстро проговорил Костромин, протягивая ей связку ключей.
- Хорошо, я уже убегаю, а вы не забудьте отключить холодильник и вывернуть пробки. Об этом вы вчера мне напоминали. Как видите – я не забыла.
Она быстро, без суеты сложила оставшуюся еду в полиэтиленовый пакет, посмотрела на себя в зеркало и, оставшись, видимо, довольна собой, покинула дом.
Костромин перемыл посуду, сложил ее на кухне, выключил холодильник, вывернул пробки и вышел из дома. Закрыв дверь на замок, он подошел к машине и сел за руль. Из деревни они выезжали с другого  конца, где меньше всего было любопытных глаз. Деревня все же, обязательно судачить начнут. Молодую, мол, привез, при живой жене.
 Да и бог с ними, такое не каждый день бывает. Главное, что им двоим хорошо, а что люди думают, так это их дело. Ничем другим они, что ли, заняться не могут – лишь бы косточки перемыть. Это традиция, и никуда от нее не денешься.
- Ну, что, Марья, как тебе деревня, - выехав на дорогу, спросил он ее.
- Мне понравилось, - не скрывая восторга, ответила она.- А знаете, Игорь Николаевич, я ведь знала, что между нами это произойдет, только не думала, что так быстро.
- Как это знала? – с недоумением переспросил Костромин, пристально вглядываясь в ее лицо.
- Очень просто. Я никогда не совершаю поступков, которые противоречат моим желаниям. А вы чем-то к себе притягиваете. Я это почувствовала, как только вы появились у нас в доме. Мне всегда было уютно и надежно, когда вы были со мной рядом там, на даче. От вас добром тянет, а это большая редкость в наше время. Вы посмотрите сами:  ферму строите за свой счет и своими руками, пустили к себе в квартиру нас с матерью просто так, за красивые глазки, мне помогаете, чем можете. И все это бескорыстно, от души, как мне кажется. Найдите мне еще такого...
- Дурака, ты хочешь сказать, - опередил ее Костромин.
- Ну, если вы так хотите, - неуверенно проговорила Марья. – Хотя это совсем не то слово. – поправилась она.
- Я просто так воспитан, Марья, и по-другому не могу.
- Именно об этом я и говорю, поэтому вас нельзя не любить. И мне приятно, что у меня есть человек, на которого можно опереться, посоветоваться, наконец. И еще хочу сказать, Игорь Николаевич. Я отвечаю за свои поступки, и никто мне ничем не обязан. Если во мне  вам что-то не нравится, я исчезну, могу и навсегда. Я не жертва какая-то, просто у меня такой характер.
- Я все понял, Марья, ты не по годам мудрая женщина и видишь не только то, что под ногами. Я думаю, что судьба будет милостивой к тебе.
За разговорами они не заметили, как доехали до центральной усадьбы.
 Маневрируя между ухабами и ямами, полными воды, их машина медленно двигалась по селу. Возле двухэтажного кирпичного здания, обшарпанного со всех сторон, Костромин остановил машину.
- Что-нибудь случилось? – тревожно встрепенулась Марья.
- Да нет, просто хочу нанести визит местной власти. Не даром же она хлеб ест. Может, им что-то известно про ночной разбой в деревне.
Костромин вышел из машины и решительно направился в сельскую администрацию. Самого начальника на месте не оказалось – уехал в город. Но ему удалось переговорить с кем-то из его служащих. Женщина в возрасте поведала ему много интересного. Оказывается, грабили не только его деревню, но и соседние с ней, даже дом писателя обчистили. Есть подозрения, кто это сделал,  а вот доказательств нет. Милиция тут тоже не частый гость. На всю округу нет даже участкового. Вот и шалит братва.
Костромин попрощался с милой женщиной и вышел. К машине, однако, не пошел, а заглянул в магазин, стоявший рядом с администрацией, чтобы купить воды в дорогу. Прихватив и целую горсть чупа-чупсов, он вернулся к машине и высыпал все конфеты на колени Марье.
- На, займись делом и не скучай, - посоветовал он ей и сел за руль.
Вскоре они выехали на асфальт, и машина прибавила скорость. Ехали и быстро и уже через полчаса подъезжали к городу. На этот раз пришлось изменить привычный для него маршрут и проехать прямо к сельскому отделению милиции.
- Ты подожди меня здесь, а я пойду, побеседую с товарищами, - попросил он Марью.
- Хорошо, - согласилась Марья, - но только недолго.
Войдя в помещение, он сразу увидел перегородку с окошечком, за которой сидел дежурный офицер, перебиравший какие-то бумаги.
- Простите, - обратился к нему Костромин.- С кем я могу переговорить по поводу ограбления моего дома в деревне?
- Можно со мной. А что у вас случилось?
Костромин рассказал дежурному то, что знал сам, не сгущая и не смягчая красок, а также то, что услышал в сельской администрации.
- Наш это район, но, к сожалению, там нет участкового. Ну, а вам следует написать заявление на имя начальника нашего отдела, постараемся принять меры.
После этого он снабдил Костромина бумагой и ручкой, а сам стал перелистывать страницы какого-то журнала. Полистав его, он вдруг снова  обратился к нему:
- Кстати, из вашей деревни есть еще одно заявление и тоже по поводу грабежа. Вам эта фамилия не знакома? - И он назвал фамилию.
- Знакома, конечно. Это мой сосед напротив. Врач по профессии, уважаемый
всеми человек. Он всего год назад купил этот дом. Думал, что здесь спокойнее, чем на Волге. Там у него тоже дача, которую он хотел оставить сыну. Но, очевидно, не судьба. Внутри его дом, говорят, так разделали, что возвращаться в него он больше не хочет. Противно. Сейчас он его продает.
Костромин не стал больше отвлекаться и стал обдумывать, что написать в заявлении. Писал он долго, но, как ему казалось, убедительно. Как научный работник, он попытался найти причину позорного явления, его корни, какой вред оно наносит обществу и государству, какие могут наступить от него последствия, и так далее и тому подобное. После этого он постучал в окно и передал заявление офицеру милиции. Тот долго и мучительно читал заявление, морщился, почесывая затылок, а потом, уведя глаза в сторону, словно извиняясь перед Костроминым, сказал:
- Не могу принять.
- Почему? – изумился Костромин.
- Не по форме написано. Вот вам образец - и перепишите заявление.
Костромин взял образец и изумился. Там  была всего одна фраза: “Прошу оказать содействие в розыске украденных у меня вещей... там-то и тогда-то”. И подпись.
- Вот тебе, батюшка, и Юрьев день! – возмутился Костромин.- Простите, а что – это разве рядовое явление, когда грабят целые деревни, когда люди бросают свои дома, когда подрываются экономические основы самого продуктивного сектора на селе, когда просто обижают людей, – это нормально? Да и не в вещах дело. Я могу их даром отдать. Просто мне неприятно там жить, мне наплевали в душу, унизили. Выходит, и защитить-то, нас некому? У меня из головы до сих пор не выходят слова вашего самого высокого местного начальника: “Защита личной собственности – дело самого собственника”. Не начальник, а Остап Бендер. Большей глупости я не встречал, особенно когда она становится образцом для исполнения. Хорошо, перепишу я заявление, но дело так не оставлю.
В конце своего заявления кроме подписи он обозначил все свои регалии. Очевидно, это произвело на милицейского работника впечатление. Он попросил Костромина задержаться, а сам куда-то ушел, попросив одного из служащих его подменить. Вскоре офицер вернулся и сказал Костромину, чтобы он поднялся наверх, к следователю и помог ему составить протокол. После этого им дадут машину, и они вместе с Костроминым поедут в деревню.
- Простите, а я то там зачем? Следы преступления уничтожены, в деревне все о грабеже знают, то, что я знал, уже рассказал. Не вижу смысла своего присутствия. Откровенно говоря, от меня там будет мало пользы, тем более что я только что оттуда и изрядно подустал.
- Таков у нас порядок. Потерпевший должен быть на месте преступления. Возражать было бесполезно, и Костромин поднялся на второй этаж к следователю. Первое, что его поразило и привело в уныние, это обстановка на этаже и в самих служебных помещениях. Полы и стены были обшарпаны, электропроводка везде висит, двери разбиты, ручки сломаны, лампочки еле светятся. В самом кабинете следователя ситуация была не лучше:  несколько видавших виды столов, перекосившиеся, неприглядного цвета шкафы, стулья, на которые присесть было опасно, сейф, исписанный автографами, окна без занавесок с решетками, лампа без плафона и невообразимый бардак на столах. В комнате не было ни компьютера, ни ксерокса и вообще никакой техники, позволявшей сотрудникам оперативно работать  с документами и с посетителями.
«Да, - пробормотал про себя Костромин, - это не полицейский участок где-нибудь в Лос-Анджелесе или Лондоне, а прямо бомжатник какой-то. Ну и что от них после этого ожидать? Продуктивной работы? Наивно».
Костромин всегда взаимно увязывал состояние рабочего места с результатами работы сотрудников. Каково рабочее место, таков и итог их работы. Чувствовалось, что местному начальству все это было до лампочки, а потому на какой-то позитивный результат своего дела он уже не надеялся.
- Временщики они здесь все, скорей, из-за квартиры работают, - подумал про себя Костромин.
Еще к большему изумлению пришел Костромин, когда увидел, что следователем оказалась молодая сопливая девчонка, чуть ли не со школьной скамьи. Одета она была в гражданскую одежду, с явно плохим вкусом подобранную, и небрежной прической. Но вела она себя как заправский сыщик – подчеркнуто небрежно по отношению к нему, давая понять, что она здесь главная, а он, Костромин, - всего лишь проситель. Костромин попробовал сбить спесь с этой горделиво-надменной девочки.
- Простите, а веником у вас здесь когда-нибудь пользуются? – спросил он у следователя.
- А что? – невозмутимо прошипела она.
- Да я к тому, что если театр начинается с вешалки, то милицейский участок с рабочего места. Я ведь тоже работал когда-то в органах, только в других. Но у нас за всем этим строго следили. А у вас, наверное, и уборщицы то нет. Вы, пожалуйста, не обижайтесь, но подскажите своему начальству, что вас, как женщину, такая обстановка не устраивает.
- Я уже обращалась, но говорят, что средств нет ни на мебель, ни на технику. У нас даже канцтовары не всегда бывают, а вы говорите про уборщицу. Я сама и следователь, и опер, и уборщица...
Чувствовалось, что она сменила свой гордый нрав на милость, и уже можно было с ней начинать работать. Они быстро составили протокол, описав до мелочей особенности украденных вещей, время грабежа, способ проникновения в дом, следы преступления, возможных свидетелей и ответы на все вопросы следователя. После этого Костромин на каждом листе после слов: “С записанным с моих слов согласен” расписался и покинул не показавшийся ему кабинет следователя.
 Выйдя из здания милиции, он направился к машине, в которой его ждала Марья. Она спала, откинувшись на спинку кресла. Время, проведенное им в милиции, утомило ее. Когда он открыл дверцу машины, она проснулась.
- Почему так долго, Игорь Николаевич? – спросила она.
- Да, тут не все так просто. Придется снова ехать в деревню. Хотят во всем разобраться на месте. Сейчас дадут машину. А тебе, Марья, лучше поехать домой, ехать тебе со мной не имеет никакого смысла. Денег на дорогу я тебе дам, а автобусы здесь рядом, доедешь быстро. Ты уж извини, что так получилось. Я сам на это не рассчитывал.
- Нет, я поеду тогда с вами. Мне все это любопытно. Не каждый же день грабят целые деревни. Да и вам со мной будет сподручней, мало ли что... А потом – вы же сами меня пригласили, вот и доведем дело до конца.
- Хорошо,- согласился Костромин.- Только имей в виду, дело это не скорое, по всей вероятности, до самого вечера. Свою машину мы оставим здесь, под окнами милиции. Думаю, что ничего с ней не случится. А пока придется подождать.
Ждали они долго, минут сорок. К милицейскому домику подъехал допотопный «уазик» защитного цвета, за рулем которого сидел милицейский старшина уже приличного возраста. Он вышел из машины и зашел в отделение.
- Это скорей всего наша машина, Марья. Давай ставить машину поближе к тем, кто нас бережет. Дай бог, чтобы она осталась целой. Они подогнали свою «Ниву» поближе к стражам порядка и поставили ее там, где уже стояло несколько машин сотрудников отделения. Закрыв машину,  стали ждать следователя.
Следовательница появилась в окружении еще двух сотрудников милиции – молодых парней, лет которым было не больше двадцати пяти, и все они были в гражданской одежде. В форме был лишь шофер автомашины. Пригласив Костромина в машину, следователь, показывая на Марью, спросила:
- А это кто?
- А это главный свидетель преступления, - невозмутимо ответил Костромин.
- Ну, тогда можно, - согласилась строгая следовательница и первой забралась в «уазик».
В машине было до безобразия грязно. И чего здесь только не было: и вонючие ведра с банками из-под горюче-смазочных материалов, и старые покрышки с баллонами, какие-то запчасти, тряпки, бутылки из-под пива, куча инструмента… Пыль здесь тоже давно не протиралась. Марья выбрала для себя место и провела пальцем по сиденью. Достала из сумочки платок и вытерла кресло. Положив его обратно, спокойно сказала.
- Потом выброшу.
В машине было тесновато, а им, как сказала следователь, предстояло забрать по дороге еще одного сотрудника, который задержался на обеде. Ехать за ним пришлось недолго, так как его дом находился на пути их следования. Последним оказался тоже молодой парень, который вышел к машине с двуствольным карабином.
- А это еще зачем? – строго спросила его следователь.
- Пристрелять нужно, в деревню все же едем, - ответил тот.
Судя по выражению  лица женщины, она не совсем была этим довольна, но промолчала, сознательно уводя глаза в сторону окна, как будто что-то рассматривая. Другие же оживились и стали оценивать достоинства этого оружия, не забыв подцепить своего сослуживца относительно его способностей владеть им. При этом все, без исключения, пялили глаза на Марью, всеми способами пытаясь вовлечь ее в разговор. Однако она, найдя в салоне какую-то старую газету, с серьезным видом углубилась в чтение и никак не реагировала на все их старания. Так, каждый со своими мыслями и настроением, доехали они, наконец, до деревни.
Костромин подсказал шоферу,  где свернуть с дороги и как проехать к его дому. Лавируя между глубокими ямами, заполненными водой, машина, наконец, выползла на сухое место и остановилась рядом с калиткой, которую в свое время с любовью смастерил сам Костромин. Выйдя из машины, Костромин пригласил всех пройти внутрь. Следователя, однако, интересовало пока другое: как преступники проникли в дом и как из него выбирались. Костромин сам показал, как примерно они это сделали. Других вариантов у него не было, да и предположить что-то другое было трудно, так как замок был на месте, под выбитой рамой разбитые стекла, а на крыше крылечка на рубероиде виднелись вмятины от обуви. Их могли оставить только преступники.
Осмотрев дом с внешней стороны, сотрудники милиции вошли в него. Костромин попросил Марью показать гостям и рассказать все, что увидела сама, хотя показывать-то собственно уже было нечего, кроме остановившихся часов без батарейки и трофейного топора. Следователь села за стол и стала перебирать какие-то бумаги и больше ни на кого не обращала внимания. Остальные ее попутчики молча сидели на стульях и ждали ее указаний. Костромин вдруг вспомнил, что они с Марьей с утра не ели и попросил ее что-нибудь приготовить. Он нашел чудом сохранившуюся банку тушенки, которую привез сюда еще весной, когда копал огород, и не тронутую грабителями, показал ей, где находится картошка с луком. Марья принялась за дело, а сам Костромин вышел во двор перекурить.
В это время к машине постепенно подтягивались местные жители, которые видели милицейский «уазик» и у которых была нужда поделиться с милицией своим несчастьем. Были тут и любопытные, дотошные до всего жители, были и потерпевшие. Кого-то Костромин знал, кого-то видел впервые, поскольку за все прожитые в деревне годы он мало с кем общался - просто нужды в этом у него не было. Другое дело его жена Ольга. Она знала практически не только всю деревню, но чуть ли не всю их родню в городе. Все собравшиеся у машины жители с нетерпением ждали появления самого высокого начальника, который почему-то задерживается в доме у Костромина и оттягивает разговор с ними. Свое возмущение они выражали громкими выкриками, жестикулируя руками каждый по-своему. Наконец на крыльце показалась следователь. Папка с бумагами под мышкой и следовавшая за ней свита явно подсказывали собравшимся, что это и есть тот главный начальник, от которого все зависит. Как только она вышла за калитку, ее тут же обступили плотным кольцом. Говорили, перебивая друг друга, размахивали руками, возмущались и все показывали руками почему-то в одну сторону - в противоположный конец деревни, где жил староста. Из всего услышанного Костромин понял одно: дома грабили наркоманы во главе с внуком местного старосты, похищенные вещи сбывали здесь же и на центральной усадьбе.
- Тихо, граждане, тихо! - повысив голос, быстро проговорила следователь.
- Мы здесь по делу господина Костромина. От вас заявлений не поступало, а потому у нас оснований нет расследовать то, о чем вы все говорите. Если у вас есть факты по этому делу, я их выслушаю. А по остальным, извините...
- Это как же понимать, милая дамочка! - возмутилась одна из женщин.- Дом мой разорили, все, что можно унесли, а я и пожаловаться теперь власти не могу?
Костромин плохо знал эту женщину. Она жила в неплохом еще доме, в третьем с краю по противоположному от него ряду. Он вспомнил, что однажды она заходила к ним и просила помочь завести их машину, которая, при всех стараниях ее мужа, не могла тронуться с места. Мужу же нужно было срочно по каким-то делам выехать в город. Тогда оказалось, что сел аккумулятор. Костромин снял со своей машины свой и завел «запорожец». Да и внуков этих милых людей он частенько видел у себя во дворе. Они играли здесь  с его малолетними родственниками.
- Можете, почему же, только официально, - заявила следователь. - А сейчас прошу всех разойтись по домам, мы зайдем к каждому из вас в отдельности.
В это время через пару домов от Костромина, ближе к краю деревни, со двора вышел пожилой мужчина, и уже было направился в их сторону.
- Вот, пожалуйста, обратите внимание на этого пьяницу. Это у него собирается вся шпана. Вместе пьют, вместе ворованными вещичками торгуют. Притон, видите ли, у себя устроил.
Мужчина, хотя и плохо видел, но хорошо слышал. Почувствовав для себя что-то неладное, остановился, быстро повернул в сторону, трусцой засеменил к первому попавшемуся дому и исчез. Этого Костромин хорошо знал. Это был дядя Ваня, так все его звали в деревне. В прошлом он был лесником, участник войны, а сейчас на пенсии, которая была самой большой из всех деревенских пенсионеров. Как правило, пенсия пропивалась, причем не им одним. Когда ее приносили, у местных алкашей был праздник – можно было несколько дней гудеть на дармовщинку. Потом о нем забывали так же легко, как и пропивали его деньги. Выручала дочка, которая жила на центральной усадьбе. Она периодически с кем-нибудь пересылала ему продукты, да и свои он имел в запасе: картошку, соленые огурчики, квашеную капусту. Тем и жил, никому не мешая. Сейчас был один, а до этого с сыном, который не так давно застрелился. Не выдержал условий местной жизни – без работы, без женщин, без развлечений. Да и кому нужна такая жизнь?
Костромин винил во всем этом только власть, поскольку даже та мелкая инициатива, которая иногда появлялась в деревне только с одной целью – выжить, и то подавлялась по вине чиновника. Люди уже перестали верить всяким программам и реформам, поскольку хорошо чувствовали их результат на своей шее. И в то же время видели, как живет чиновник – без забот, без проблем. И это всегда бесило Костромина. Какая же это власть, если она уничтожает своих подданных, когда становится нетерпимой к тем, кто пытается сделать что-то иначе в свое благо и во благо других, когда на глазах тает доверие к ней у того, ради кого она и создана.
Нет, такая власть несправедлива, и она не может быть долговечной. Да и какая это власть, если она не уважаема своим народом и не опирается на его здравый смысл и добросовестность. Это – нонсенс! Хоть и говорят, что власть портит людей, Костромин возражал против этого. По его мнению, не власть портит людей, а некомпетентность, отсутствие интересов и низость помыслов, - отсюда и результат: плевое отношение к нуждающимся и ложь во спасение, свое, естественно. Вот только как терпят все это люди – для Костромина было загадкой.
- Вы с ним поговорите обязательно, он вам больше, чем мы, рассказать может, - посоветовали следователю бабы.
- Он хоть и по пьянке все это делает, но, протрезвев, совестью мучается. Одним словом,  когда вина много, то уж ума обязательно мало.
В это время к толпе незаметно подошел сосед Костромина – Николай Александрович Митрофанов. Музыкант по профессии, он здесь часто проводил свободное время: охотился, ловил рыбу, ходил за грибами и никогда ничего не сажал на своем огороде. Считал, что все это в ущерб его свободному времяпрепровождению. Занятиям на огороде он предпочитал прогулку по лесу со своей собакой лайкой. К нему часто приезжали его друзья, с которыми он выпивал, ходил на рыбалку или охоту, но скандалов за ним никогда не наблюдалось. Жил он независимо, открыто, кому-то, чем мог, помогал, но страдал одной слабостью – любил женщин, которых в деревне не было. Он болезненно переносил их отсутствие, поэтому в деревне обычно долго не задерживался и уезжал в город, в свой музыкальный гарем. На этот раз у него украли ружье и все охотничьи принадлежности, прихватив заодно и рыболовные снасти. Горю его не было границ, и он твердо решил продать свой дом. Об этом он сказал Костромину сам, когда по телефону сообщил ему о краже в доме.
- Что, бабоньки- красавицы, происходит, кого делим и поделить не можем? – весело спросил Митрофанов, не забыв ущипнуть одну из них за мягкое место.
- Пошел к черту, леший какой-то, а не мужик, - завизжала та, которой досталось от Митрофанова.
- Тебе бы только одно, даже горе тебя не берет, - продолжала она.
- И какое же может быть горе, когда вас навалом, родненькие вы мои, - продолжал он шутить. – И что же, наседушки вы мои, от власти нашей ожидаете, уж не вещички ли желаете вернуть? Напрасно, бабоньки, напрасно. Не до нас ей, уважаемые. У нее заботы покруче. Главное, что для нас она сделала, так это то, что стала для нас незаметной. Ну, нет вот ее, да и слава богу...
- Своим умом жить надо, бабы, своим, - заключил Митрофанов и пошел прочь, поскольку ничего путного от этого мероприятия он не ожидал. По его мнению, больше шуму наделают, а до истины все равно не доберутся. Скажут, что сами, мол, виноваты – увозить все надо с собой, а не оставлять на разграбление... Тем дело и кончится...
Не верил в успех этой кампании и Костромин. Сколько садов и дачных участков разграблено не только в области, но и по всей России – море, а результат? Скорее всего, ничего не изменится, поскольку начисто исчезли в обществе мораль, честь, справедливость, достоинство, чувство солидарности. На поверхность же всплыли обман, стяжательство, подкуп, измена, лицемерие. Именно эти понятия господствуют сейчас в обществе, а противодействия им никакого. Да и чего ждать от этой девчонки-следователя – у нее самой еще молоко на губах не обсохло, - рассуждал Костромин, а все туда же – в сыщики.
Между тем, следователь попыталась взять верх над разбушевавшимися бабами.
- Прошу всех разойтись по домам, - строго потребовала она от всех.- К каждой из вас я и мои сотрудники подойдем в отдельности и тихо- мирно побеседуем. Согласны?
- Согласны, - проворчали бабы и медленно стали расходиться.
В это время на крыльце показалась Марья. Она сказала, что еда готова, можно перекусить. К обеду потянулись одни мужики, следователь есть отказалась. По всей вероятности, не хотела унижать честь мундира. Неволить ее никто не стал, и она осталась ждать своих помощников во дворе. Мужики ели справно, как будто их давно не кормили картошкой с мясом, да еще с солеными огурцами, банку которых Костромин обнаружил у себя в подполье. Еду запили чаем, поблагодарили хозяев и пошли выполнять свой долг.
Поскольку Костромин был им уже не нужен, а мероприятие затягивалось надолго, он решил не терять времени зря и прополоть свой огород. За ним туда же потянулась и Марья. Вдвоем, с разных концов, они не менее чем за час, пусть не очень хорошо, но справились. Помыв руки в пруду, они подошли к машине, которая все еще стояла около дома Костромина. Неожиданно для себя Костромин обнаружил, что в машине сидит Аким – сосед через дом по его линии деревни. Вообще-то его звали Николаем, а по фамилии – Акимов. Это в просторечии он был Аким, к этому давно все привыкли. Появился в Орлове он лет десять назад, а до этого жил в городе и даже был женат. Приехал он тогда не один, а с сестрами и их мужьями в свой отчий дом, который до этого времени пустовал и требовал ремонта. Общими усилиями они тогда его перестроили, и Аким поселился здесь навсегда. Чем он жил, одному богу известно – рыбу не ловил, за грибами не ходил, мхом не торговал, из овощей практически ничего не сажал. Поворовывал, конечно, но знал меру. Больше занимался строительством – то крышу покроет, то с кем-нибудь баньку возведут, то забор починит. И все это в основном за харчи и за водку. Дебошей он никогда не устраивал, и претензий к нему никогда не было. Поэтому более чем странным было увидеть его в милицейской машине.
- А ты то чего здесь делаешь? - спросил его Костромин с удивлением.
- Сижу, не знаю только за что. Пришли ко мне и забрали. Первый раз, что ли. Документов у меня нет, здешней прописки тоже. Может, за это.
- Может, и за это, - подтвердил Костромин.
В это время к нему подошел старшина и посоветовал Костромину сходить в дом Акима и посмотреть, нет ли там его вещей, поскольку они обнаружили там много того, что явно не принадлежало хозяину дома. Костромин отказался, сославшись на то, что он хорошо знает этого человека, и вещей его там просто не может быть. Старшина не стал настаивать и махнул рукой:
- Ну, это ваше дело, наше дело – предложить.
Постепенно к машине стягивались все оперативники. Казалось, что они  были довольны проведенным рейдом. Один из них сказал следователю, что в доме старосты есть любопытная девица, после разговора с которой та легко и просто заложила своего двоюродного братца. Она случайно услышала его разговор с подельником, когда те обсуждали вопрос,  куда сбыть телевизор и магнитофон. Возможно, это то, что мы ищем. Следователь согласилась с ним и сказала:
- Едем к старосте составлять протокол, пока эта девица не передумала.
- А где сами эти подельники? - переспросила она.
- Трудно сказать. Во всяком случае, в деревне их нет, - ответил опер.
Костромин запер дом и вместе со всеми сел в машину, которая медленно по лужам стала пробираться к другому концу деревни. Около дома старосты толпился народ. Собрался он больше из любопытства, чем по нужде, наперед зная, что на все их вопросы ответов не получат. Деревня! Они уже все обсудили заранее и знали, чем все это кончится.
Один из помощников следователя пригласил злополучную девицу в машину к следователю, и та стала составлять протокол, предварительно посоветовавшись со своими помощниками относительно смирно сидевшего Акима.
- А с этим, что будем делать?
- Да гоните его в шею, пусть дышит свежим воздухом. На том и сошлись.
Оставшись без дела, опера решили, наконец, обстрелять карабин своего сослуживца, спустившись к реке по узенькой извилистой тропинке,  пригласив с собой Марью, которой эта затея тоже понравилась. Через несколько минут оттуда загремели выстрелы. Стрельба продолжалась минут двадцать, после чего стихла. Стало ясно, что пристрелка закончилась.
Вскоре “охотники” появились на тропинке и стали хвалиться тем, что помогли рыбнадзору. Они, оказывается, все это время расстреливали поплавки чьей-то сети, которые неизвестно каким образом оказались на плаву. Никто из  местных этим поступком молодых оперов не возмущался, один только старшина укоризненно заметил:
- Вы, господа хорошие, не забывайте, что в милиции служите и вам, как никому, известно, что стрелять в населенных пунктах категорически запрещено. А вы?
Было заметно, что “господа хорошие” поняли свою оплошность, но оправдываться не стали. Засуетившись, однако, все сразу вдруг заявили, что дело они свое закончили и пора собираться в обратную дорогу. Следователь тоже закончила с протоколом и не видела больше необходимости задерживаться в деревне.
- Поехали! – скомандовала она.
После ее слов все разом потянулись к машине, расселись по своим местам и облегченно вздохнули:  кончилась, наконец, их непредвиденная командировка, теперь можно расслабиться. Марья же, как только выехали на дорогу, склонила голову на плечо Костромина и задремала. Устала она, очевидно, основательно. Костромина тоже тянуло в сон, однако он старался бодрствовать, поскольку впереди была центральная усадьба, и надо было купить хотя бы воды и чипсов. Да и оперативники намеривались сделать там остановку и зайти в местную администрацию, чтобы получить справку о местожительстве родителей наркоманов в городе.
Машина притормозила у бывшего сельсовета. Из нее вышли только следователь с одним из оперативников и Костромин. Следователь с помощником зашли в дом, а Костромин, как и планировалось, в магазин за продуктами.
Минут через пятнадцать машина выехала из села и больше уже не останавливалась.
В отдел милиции приехали, когда рабочий день уже закончился. Костромин сразу облегченно вздохнул: машина его стояла на месте, похоже, на нее никто не покушался. Хотя ему были известны случаи, когда именно от мест, принадлежащих органам, и угоняли автомашины – подозрений меньше.
Из машины вышли все сразу. Костромин с Марьей направились к «Ниве»,  а оперативники - писать отчет о проделанной работе в отделение. Марья уже подходила к машине, когда один из оперативников ее окликнул и спросил:
- Когда встретимся?
- Никогда, - твердо ответила Марья.
Через полчаса они были у нее на даче.













Глава четвертая
Деревня, где был дом Марьи, находилась километрах в десяти от города, рядом с небольшой речушкой, впадающей в Волгу. Места здесь были дачные,  малолесные, но, на удивление, красивые. За перестроечные годы здесь многое изменилось. С одной стороны, бывшие колхозы и совхозы превращались, как и все повсюду, в образец безответственности и бесхозяйственности с разгромленной инфраструктурой и огромным количеством земель, брошенных, переходящих из категории пахотных в залежь. С другой стороны, местный край получил невиданный доселе импульс для подъема жилищно-дачного строительства для местного городского и даже московского среднего класса. Это было не удивительно, поскольку именно в этой стороне от города вдоль Волги еще в советские времена располагалось большое количество турбаз, домов отдыха, санаториев, пансионатов и молодежных комплексов местного и международного значения. Волга, окружающий ее ландшафт, экологически чистая среда обитания делали свое дело, как доброе, так и злое. Земля за бесценок распродавалась недобросовестной сельской администрацией лицам с тугими кошельками, в результате чего из оборота выводились высококлассные пахотные земли, но в то же время индивидуальное строительство во всей его красе придавало определенную прелесть местности на фоне типовой сельской застройки.
Дом его партнерши Веры ничем не выделялся на фоне других домов деревни, хотя и был построен всего семь лет назад отцом Марьи. Заброшенный и заросший чертополохом и полынью огород усилиями Костромина постепенно приобретал вид неплохо спланированной фермы по содержанию и выращиванию кроликов. Он уже практически заканчивал ее строительство, начал которое еще прошлой осенью. Всю прошедшую зиму он не вылезал из этой деревни, неделями ночевал здесь, стараясь успеть закончить ее к лету, чтобы в период сенокоса впрок заготовить кормов и подготовиться к зимовке. Однако планам его не суждено было сбыться, ибо где-то перестарался и схватил грыжу. Пришлось лечь в больницу на операцию, что отстранило его от дела месяца на два-три. На этот период, чтобы строительство не стояло, Вера пригласила приятеля своего мужа Адриана за харчи и ночлег продолжить строительство фермы. Адриан, цыган по национальности, поселился в ее доме не один, а с женой и сыном, которому было всего полтора-два месяца. До этого времени они снимали дом в соседней деревне и вынуждены были уехать оттуда по просьбе хозяев. Свой скудный скарб они сложили в сарае, а сами  заняли комнату матери Веры, которая в это время гостила у своей старшей дочери.
Когда Костромин первый раз приехал сюда после болезни, то застал здесь картину, которая его не только насторожила, но и опечалила. Дом был полон людей, о существовании которых он раньше не знал. Чувствовалось, что здесь была попойка. Строительство, которое непременно быстрей хотелось закончить Костромину, так и не тронулось с места. Костромин пожаловался Вере, сказав, что так дела не делаются – нужно или закончить строительство, или он перевезет ферму в другое место. Сам же решил, не смотря на все свои болячки, а кроме грыжи он подхватил еще опоясывающий лишай, снова поселиться на даче, чтобы все же завершить строительство фермы. Вера же жила в его городской квартире вместе с Марьей, которую он любезно им предоставил. Марья, правда, жила там не постоянно - до первой ссоры с матерью. Затем – или у подруг пропадала, или ночевала на даче. Чаще всего она кормила кроликов, которых Костромин приобрел и заселил в готовые клетки. В этом деле помогала ей и жена Адриана. Они вместе ходили за окролами, которые уже появились. Адриан клеток не строил, он мастерил кормушки и поилки, и надо отдать ему должное, – делал он их добротно, со знанием  дела, но очень медленно. Костромин  не вмешивался в его дело – не он его нанимал, не ему и контролировать его работу. Вере же он постоянно напоминал, что такими темпами они и до Нового года не управятся. Вера пыталась давить на Адриана, но угрызения совести его не мучили, и ему было абсолютно все равно, что о нем думают. Перевоспитывать его – дело  безнадежное.
Когда они с Марьей приехали в ее родную деревню, Веры уже там не было. Она никогда больше чем на час не задерживалась. Выложив продукты и пройдясь по ферме, она уже спешила на автобус, который ушел на ближайший районный центр и должен был вернуться обратно. Адриан тоже куда-то собирался. Марье удалось выяснить, что он устроился в ближайшую шашлычную сторожем. Там платили наличными за каждую ночь дежурства, и это его устраивало.
- А как же с фермой, Адриан? – поинтересовался Костромин. - Сушим весла, значит?
- Да нет, Игорь Николаевич, я отдежурю, а потом поработаю, все будет в порядке, не волнуйтесь.
Убеждения и доводы Адриана не успокаивали Костромина. Он отлично понимал, что после ночного дежурства Адриан вряд ли будет справным работником и многого от него ожидать уже нечего. И, скорее всего, – это уже не работник, а квартирант, и он мысленно пытался себе представить, какой дополнительный груз на него повесили. А ведь это не только строительство фермы, но и незаготовленное сено, не убранный в его деревне урожай, не подвезенные на зиму корма. Все это он должен был сделать сам на своей машине, других возможностей у них не было, да и дорого нанимать чужой транспорт. Словом, Костромину было над чем задуматься и он в расстроенных чувствах пошел спать.
На следующее утро Костромин встал как всегда рано и пошел мастерить клетки. Дел еще предстояло немало, а потому он спешил. Спешил еще и потому, что скоро должна была приехать из Москвы его жена со своими племянниками, которых она должна была увезти в деревню на все лето. Ему очень хотелось успеть со своим строительством до их приезда и показать ей уже готовую ферму, о которой он так много говорил и на которую возлагал много надежд. И хотя у него уже был не совсем удачный опыт ведения домашнего хозяйства, на этот раз он был совершенно уверен, что все будет иначе. До строительства кролиководческой фермы он, как и многие из его поколения, искали выход из ситуации, в которую их поставило собственное государство, их родная власть. Все это раздражало Костромина, и он, где-то в глубине своей души, надеялся, что все это не надолго, временно. Но для этого, очевидно, нужна сила, которая могла бы объединить обездоленных и оскорбленных. И он готов был встать под знамена этой силы, но, к сожалению, такой силы в обществе не было. Вся сознательная часть общества приспосабливалась различными способами к существующему порядку, общество размывалось, уходило в себя и тихо умирало. Именно в этот момент и пришла ему мысль завести перепелов и на них сделать свой бизнес. Думал он не долго. Собрал литературу, построил в своей квартире мини-ферму, купил перепелов и стал ждать результата.
К сожалению, бывает не всегда так, как прописано в учебнике. Яйца, конечно, были, были и перепелята, выведенные в инкубаторе. А вот результата не было, поскольку не было спроса на его продукцию. Всю его прибыль с аппетитом уничтожали только его племянники, других покупателей не было. Да и найдете ли вы в каком-либо пособии, что перепела дают такой отвратительный запах в помещении, в котором они находятся, что деться некуда. Этого Костромин предусмотреть не мог и напрочь отказался от своей затеи. Кролики показались ему более перспективными,  и он отдавал этому делу все свои силы и старания. Он хорошо осознавал, что встреча с Верой – это его счастливый случай. Но он хорошо понимал и другое: такой случай живет недолго. В данном же варианте он поступал вопреки своему разуму, который ему подсказывал, что нужно быть осторожным с этой дамой и осмотрительным – уж слишком много и часто она говорит о своей порядочности и надежности. Это всегда настораживало Костромина. Но, несмотря на все свои подозрения, он продолжал строить ферму, осознавая, однако, что это хотя и важная часть дела, но далеко не последняя.  Он продолжал работать, сознавая, что на данный момент это – его цель, и  нельзя расслабляться. Нужно как можно быстрее завершить строительство, а все остальное потом, хотя в душе и осознавал, что этого делать нельзя. Порядок во всем должен быть с самого начала, в противном случае поправить будет сложно, если не поздно. И тем не менее он продолжал только строить, рассчитывая все же на помощь Адриана. Однако помощь Адриана была никчемной. Иногда казалось, что тот сознательно затягивает строительство, разговорами намеренно сеет недоверие к хозяйке дома, стараясь убедить Костромина в ее ненадежности и  неспособности вести вообще какое-либо дело. Возможно, он где-то и был прав, но до конца не убеждал Костромина, и тот на свой страх и риск продолжал строительство фермы.
Адриан пришел с работы около часа дня, поел и лег спать. Спал он часов до шести вечера. Потом часа два помельтешил перед Костроминым возле начатых ранее кормушек, а затем ушел смотреть кинофильм “Цыган”. Мешать ему в этот момент было бесполезно, ибо перед глазами проходила жизнь его кровного родственника, которая целиком захватывала его и приносила наслаждение. Очевидно, он мысленно представлял себя в его роли и полностью отключался от окружающего мира. Что будет дальше, Костромин знал заранее.
Марья  собралась ехать в город. Ей нужно было помыться в ванной и привести себя в порядок после поездки с Костроминым в деревню. Ухаживать за кроликами оставалась одна жена Адриана с грудным ребенком да непутевый сын Веры, который на время приехал погостить к своей матери. Толку от обоих  было мало, но, хоть  все же помощь.
- Бог с ними, - подумал  Костромин, - авось справятся, не великое же дело - нарвать травы кроликам, не надорвутся.
На следующее утро Костромин встал как всегда рано, но желания работать – никакого. «Поеду-ка и я в город, - решил про себя Костромин. - Помоюсь, позвоню жене в Москву, куплю продуктов, а там и бог в помощь».  Быстро переоделся и заспешил к автобусу, предупредив домочадцев, что вернется к вечеру.
Дома в городе его никто не ждал. Вера была на работе, а Марья спала беспробудным сном. Костромин тихо прошел на кухню и поставил чайник на плиту – хотелось попить крепкого кофе с пирожками, которые он прикупил на автовокзале, куда его доставил рейсовый автобус. На кухне, однако, хозяйничал он один недолго. Неожиданно в проеме двери показалась Марья в наброшенном на голое тело банном полотенце, которое едва прикрывало ее крупные, твердые груди и часть тела чуть ниже пояса. Ее загорелая кожа отдавала красивым блеском, глаза улыбались. В этот момент она была неотразима. Чувствовалось, что в этой молодой женщине кипит кровь, и она способна на необдуманный поступок. Костромина она уже не стеснялась и не скрывала своих прелестей, чем ставила его в  неудобное положение.
- Вы уже приехали, Игорь Николаевич? – с усмешкой спросила Марья.
- А я ждала вас, я знала, что вы приедете, только не думала, что так рано.
- Есть кое-какие дела Марья, - медленно проговорил Костромин в ответ и вплотную подошел к ней. Марья не возмутилась, а наоборот, сама приблизилась к  Костромину и положила на его плечи свои руки. Полотенце соскользнуло с ее плеч и упало на пол. Перед ним стояла практически нагая девушка, кровь с молоком, на которой кроме легких прозрачных трусиков ничего не было. Костромин чувствовал, что она хочет его, а отказать ей у него не было сил.
- Что будем делать, моя хорошая? - твердо спросил Костромин у Марьи.
- То же  что и позавчера, если вы не против, - не менее твердо ответила она.
- Это уже похоже на роман, Марья, - задумчиво произнес он.
- Не думаю, Игорь Николаевич, просто это моя прихоть, а прихоть женщины – закон для каждого мужчины.
- А тебя не смущает, Марья, разница в нашем возрасте, ведь ты же мне во внучки годишься. По этой причине я себя  очень неловко чувствую, - произнес Костромин, хотя на самом деле им владели совсем другие чувства. Он ощущал ее необходимость, и даже потребность в ней. Были у него, конечно, женщины и до Марьи, но таких чувств он к ним никогда не испытывал. Так, просто случайные связи без всякой ответственности. Здесь же он испытывал другое. Он уже отвечал за нее, несмотря на ее поступки, кажущиеся легковесными, необдуманными, граничащими с действиями куртизанки. Но это было далеко не так. Костромин чувствовал, что он для Марьи – единственная опора и надежда в  жизни. Кроме него у нее  нет никого, кто мог бы протянуть ей  руку помощи, приласкать, сказать доброе слово и не дать в обиду. Но платить ей за это было нечем, кроме собственного тела и своего расположения к Костромину. Поэтому она не случайно постоянно задавала ему вопрос – почему он связался с ее матерью, и исподволь предупреждала его о ее нечестности. Не порывая до конца своих связей с матерью, она своими способами старалась вывести Костромина из дела, которое, по мнению Марьи, ему ничего не даст кроме неприятностей. На это же она настроила и Адриана, от чего тот охладел к работе и нашел другую. В глубине души Костромин осознавал, что Марья в чем-то права, но его упорство отметало все, что мешало делу, которое могло его спасти. Он понимал, что деньги, которые дал ему его старший сын, когда-нибудь кончатся, и он останется на бобах, с одной пенсией в обнимку и в слезах. Такого конца он бы не хотел.
- Будем жить, Игорь Николаевич! – невозмутимо парировала Марья. - Не в возрасте дело, а в душе, в отношении к людям. Вас же нельзя не любить, вы тот идеал, к которому стремится любая женщина. Просто я нашла его в своем пеленочном возрасте. И что же, судить меня за это? Вы не думайте, что я на что-то претендую. Нет, упаси боже. Просто я должна знать, что у меня есть человек, который в беде меня не бросит и в обиду не даст. Если бы вы знали, как это уже много.
- Возможно, ты и права, Марья, - ответил Костромин .- Единственно, что меня смущает, так это  не перегибаешь ли ты палку, девочка моя. Мои возможности ведь тоже ограничены. Я не добрый молодец и палицей размахивать не в состоянии.
- А мне не палица нужна, а мудрость ваша и доброта, которых сейчас днем с огнем не сыщешь, - возмутилась Марья.- Да вам самому, наверное, известно, что все добрые дела решаются словами, а не оружием. Вы же не делаете другим того, чего себе не желаете. На это способен только честный человек, а вы именно из той породы. Поэтому я и привязалась к вам, но если вас это не устраивает – я отойду в сторону, - обиделась Марья.
- Сдаюсь, Марья, такой ты мне еще больше нравишься, - ответил Костромин.
- Вы, наверное, мыться будете, тогда я приготовлю для вас ванну, - проговорила быстро Марья, поднимая полотенце с пола и укрывшись им в глухую до подбородка.
- Непременно помоюсь, только приготовлю что-нибудь перекусить – я все же кулинар от природы и кое-что смыслю в этом деле, - ответил ей Костромин и принялся за дело.
Вдвоем они быстро позавтракали, убрали со стола, после чего Костромин пошел мыться, а Марья собралась ехать в деревню ухаживать за кроликами.
Смыв с себя всю грязь, Костромин позвонил в Москву жене, узнал, когда они приедут, и решил в этот день в деревню не возвращаться. Ему не давала покоя книга по кролиководству,  которую он задумал. Он прекрасно понимал, что если он до конца не разберется в этом деле, то грош будет цена всем его начинаниям. Без науки вообще нельзя браться за любое дело, тем более за такое тонкое, каким было кролиководство. Костромин пожалел, что оставил машину в деревне – ведь ему предстояло объездить все магазины, чтобы подобрать специальную литературу по кроликам, и заехать в местную библиотеку. Пришлось это делать на общественном транспорте и пешком пройтись чуть ли не по всему городу, чтобы убедиться:  такой литературы в городе нет. Костромин снова позвонил жене в Москву и попросил ее найти интересующую его литературу и привезти  ему. В деревню он решил поехать на следующий день к вечеру, чтобы узнать до этого времени, как выполняется его поручение.
На следующий день он решил побродить по городу,  просто так, безо всякого смысла, вспомнить свою молодость, места, где они вместе со школьными друзьями проводили время, влюблялись, назначали свидания. Город был небольшой, тихий. Стоял он на берегу Волги – красавицы и раскинулся по обе ее стороны. На правом берегу, где размещался центр города, некогда стоял монастырь, равного которому по красоте  не было. В свое время сюда на трехсотлетие династии Романовых приезжал сам царь Николай II, о чем свидетельствовали фотографии в местном краеведческом музее. В первые годы советской власти этот монастырь разрушили, и на его месте остался лишь постамент,  на который водрузили памятник Ленину, выкрашенный почему-то  черной краской. Этот идол, сделанный из цемента, стоял на пьедестале из красного мрамора и больше пугал местных жителей и туристов, чем привлекал, а его мрачный вид как будто напоминал им о времени, которое трудно забыть и которое еще могло вернуться. Времена хоть и были новые, но порядки в стране мало чем отличались от прежних. Поэтому и на этом памятнике вместо династии Романовых непоколебимо возвышалась над городом символика старой идеологии, которую и каленым железом не выжжешь – у его подножия всегда были цветы от местных большевиков, которые как бы подчеркивали свое бессмертие и напоминали окружающим, что они еще вернутся. Между тем на этом месте был разбит парк, который любил Костромин и где он часто проводил свободное время. К тому же с этого места была хорошо видна Волга с ее притоком, стрелка, заросшая лесом, и противоположный берег реки с великолепным пляжем. В былые времена Волга была усеяна лодками, катерами, теплоходами, пароходами дальнего плавания, баржами – словом, всем, что плавало и издавало приятные звуки паровых гудков, рынд и мужской словесной брани. Сейчас ничего этого не было. Волга была пуста, и лишь изредка где-то вдалеке замаячит белый пароход, издавая скорбящий от одиночества звук. Такого времени, как сейчас, Костромин припомнить не мог. Даже в военные годы Волга жила полнокровной жизнью, выполняя свою роль водной магистрали страны. Волгой жил город и весь местный край. Причина упадка была одна – разрушены межрегиональные связи, встала промышленность, развалилось сельское хозяйство. Возить стало не только нечего, но и накладно.
Костромин ходил по городу и не узнавал его. Дома были неприятные, улицы загажены мусором, многие деревянные постройки в самом центре города вросли в землю, дороги разбиты. Зато на стенах с отвалившейся штукатуркой сияли многоцветные вывески с далеко нерусскими названиями: “Джинс-Тоник”, “Сун-Студио”, “Адамас”, “Аксон”, “Авеста” и прочие боулинги, казино и ночные клубы. Очевидно, у владельцев этих заведений денег хватало только на вывески, а на другое копеек не накапало. Жаль, что помочь им некому.
Дополняли картину опустившегося донельзя города обнищавшие вконец жители, которые, уже никого не стесняясь, рылись в помойных ямах и контейнерах с мусором, выгребая оттуда пустые бутылки и остатки пищи. В таком состоянии город находился впервые. И это притом, что местная муниципальная и областная власть имели собственные программы развития туризма в области на базе ее исторического развития и местных достопримечательностей.
 «Какой уж здесь туризм, - размышлял  Костромин, - если улицы подмести не могут и кроме мэрии ничего кругом не красят. Неужели не видят – по каким дорогам ездят. Ну, приедет, например, турист, может даже иностранный, и что увидит? Потом сюда не только сам не поедет, но и другим закажет».
Костромин не только размышлял о состоянии города и причинах, приведших его в упадок, но уже несколько лет работал в местных архивах, пытаясь восстановить, хотя бы на бумагах, как жили здесь его предки, что делали, что предпринимали для того, чтобы город и губерния жили в достатке. Из этих материалов он узнал много полезного не только для себя, но и для действующей местной власти. Помимо этого он изучал опыт местного самоуправления в других странах, достаточно благополучных с точки зрения экономического и социального развития и социального обеспечения. При этом он отчетливо уже представлял, что практика их деятельности в настоящее время мало чем отличается от практики деятельности жителей его края в дореволюционной России. А если точнее, то их опыт был ими заимствован именно у его страны, некогда занимавшей передовые позиции на мировой арене. Сейчас же этот опыт не только утрачен, но и извращен до неузнаваемости.
Свои исследования Костромин оформил в виде концепций развития города и области и направил их в администрации и думы. Он долго ждал ответа на свои предложения, но так ничего и не дождался. Да и какой мог быть ответ власти, когда покушаются на ее права и возможности, когда пытаются поколебать их устои и порядок, которые их кормят. Но хоть отписки, но он все же ждал. Однако и ее не было. Успокаивало его лишь одно:  вышла его книга по совершенствованию сельского самоуправления, по городскому – лежала в издательстве. Судя по тому, что она не дошла даже до прилавков магазинов, а была раскуплена по заявкам, книга вызвала  себе интерес и, очевидно, немалый.
Да, Костромин знал, как навести порядок в городе и области, как вывести их из состояния стагнации, как возродить их экономику и поднять благосостояние их граждан. Но знал он и другое. Действующая власть в том составе, в каком она избрана населением, не способна к переменам. Она создает видимость созидательной работы, имитирует развитие местного самоуправления и не способна на поступок. Ее вполне устраивает положение зависимости от центра, рабское преклонение перед ним, она довольна крохами с барского стола, ей удобней делить пирог, чем его печь.
 «Да, бог с ней, с этой властью, - думал Костромин. - Печальнее другое – такая власть приучает жителей к иждивенческой позиции, подавляет их инициативу, желание жить лучше, чем вчера. Вот в чем опасность такой власти. Она рождает себе подобных, не способных к творчеству и созидательной работе граждан. И делается это не в школах и институтах, а на примере поведения власти. Власть становится образцом для подражания не только для взрослого населения, но и для подрастающего поколения. Ей можно простить ее некомпетентность и непрофессионализм – вещи эти временные и поправимые, но пренебрежение законами и установленными нормами жизни общества – никогда! Это не только развращает население, но и подавляет всякие надежды на оздоровление общества, делает его волчьей стаей, готовой разорвать слабого. Такое общество не жизнеспособно, оно заведомо обречено на вымирание».
Так думал Костромин, так думать подсказывала ему совесть, которой он доверял и которую оберегал как зеницу ока. В данном случае она целиком была на его стороне, а он был ее рабом.
Между тем солнце уже подходило к закату. Пора было возвращаться домой. Предстояло еще позвонить в Москву и прикупить продуктов, которые  были на исходе. Рынок еще работал, и Костромин без особого труда накупил продуктов, упаковал их в купленные тут же сумки и направился к автобусной остановке. Дома на этот раз никого не было. Очевидно, что Вера решила ночевать в деревне. Это несколько обрадовало Костромина – все же хозяйский глаз на ферме – порядка больше. Позвонив в Москву, перекусив слегка и посмотрев телевизор, он заснул спокойным сном.
Проснувшись поутру, Костромин не спешил в деревню. В ней ему предстояло поработать не менее недели до того, как сюда приедет его жена с племянниками. За это время он мог еще многое сделать на ферме – привести ее в порядок и показать товар лицом своей супруге. Времени для  этого ему было достаточно. Плотно перекусив, он побрился, переоделся во все новое и поспешил на автовокзал. Через полчаса уходил очередной автобус в сторону его деревни. Ехать предстояло недолго – минут двадцать, а затем нужно было пройти пешком с километр через поле, засеянное овсом. В хорошую погоду идти по этому полю было приятно. Поле обрамлял высокий кустарник, вокруг щебетали птицы, припекало солнце, легкий ветерок шевелил слегка волосы. Настроение было отличное, и Костромин решил  несколько ускорить темп своей работы на ферме. Однако, придя в деревню, увидел, что ждал его там сюрприз, который резко изменил настроение и заставил всерьез задуматься о судьбе своей фермы. Дела на ней обстояли совсем не так, как ему хотелось. Сюрприз этот выложила ему Марья, как только он вошел во двор ее дома.
- Игорь Николаевич, а у нас новость. Мама устроила в нашем подвале самогоноварню. Здесь день и ночь возились какие-то мужики – завозили бочки, подводили воду и газ. Словом здесь собираются варить самогонку. Людей этих я не знаю, но кажется, – это грузины. Они приезжали сюда ночью, когда все спали. Что вы теперь на это скажите?
- Я тут не хозяин, Марья, но прямо скажем, мне это не нравится.
 Пойдем, покажи, что здесь соорудили в мое отсутствие.
Не заходя в дом, Костромин спустился с Марьей в подвал и обомлел. Весь подвал был уставлен многомерными бочками из-под горюче-смазочных материалов, в которых уже была жидкость грязного цвета с неприятным запахом. Бочек было не менее десяти штук, и все они были заполнены брагой. Через люк из дома свисали  шланги для воды и газа. Одна из бочек уже стояла на специальной газовой плите и была приготовлена к варке самогонки. Запах стоял в подвале отвратительный. Все его инструменты и строительные материалы были отодвинуты в угол и собраны в кучу. В подвале уже не было порядка, какой они установили вместе с Адрианом.
 «В принципе – это ее дело, чем заниматься, но причем здесь тогда ферма, - рассуждал Костромин. - Если ей за это хорошо платят – пусть варит самогонку. Ферме же это наносит непоправимый вред, поскольку кролики не переносят не только винного перегара, но даже табачного запаха. А здесь целый ликероводочный завод. С ней надо говорить и говорить серьезно».
Вечером приехала Вера и постаралась объяснить Костромину причину своего поступка. У нее просто не было денег, чтобы вкладывать в ферму. Ей же за это хорошо обещали заплатить. В крайнем случае, рискует она немногим – небольшим штрафом, который и то за нее заплатят. Да и дело это якобы временное. Костромин спорить не стал – бесполезное это дело, когда цех по производству самогона уже у тебя под носом и действует. Да и не хозяин он здесь. А кто же тогда? Так можно поломать все управление фермой, которой, к сожалению, пока не было, а завод был и приносил уже хозяйке доход. Костромин решил не спешить со своими выводами и подождать,  что будет дальше. Не мог же он сразу, с плеча перекрыть ей реальный источник дохода при ее мизерных заработках. Имеет ли он вообще на это право, пусть даже дело это уголовно наказуемое. Нет, такого права он не имеет, если еще учесть, что у нее двое детей на шее и престарелая мать.
- Поживем, увидим, - подумал  Костромин,  продолжая свою работу.
Жизнь на ферме протекала в спокойном ритме до тех пор, пока не разразился скандал между Адрианом и хозяйкой дома. Причина этого конфликта была очевидной: Адриан практически потерял интерес к своей работе на ферме и почти полностью переключился на шашлычную, где ему к должности сторожа добавили работу с мангалом. Теперь он не только сторожил имущество своих хозяев, но и готовил шашлыки. Все это в целом давало ему возможность жить без проблем и даже высказывать сомнительные замечания по поводу фермы. По всем неписанным законам он практически стал лишним на ферме, так же как и его семья, занимавшая большую комнату в доме Веры. Кормушки больше не делались, трава не собиралась, а продукты, как и всегда, поедались до крошки. Это бесило хозяйку дома, и, наконец, нервы не выдержали, и она взорвалась. Костромин не вмешивался в конфликт, так как понимал, что Вера  по-своему  права, если бы не их дружественные отношения с Адрианом как другом ее мужа. Нельзя же, в самом деле, в одночасье выбросить хорошо знакомого ей человека на улицу, да еще с грудным ребенком. Надо дать ему время подыскать другое место жительства и даже помочь ему в этом.
Адриан вежливо и обстоятельно объяснял хозяйке причину своего решения и просил немного подождать, пока он не найдет новое жилье. Так бы оно, конечно, и было, если бы не скандальный характер его супруги – взбалмошной и плохо воспитанной молодой особы, с которой у Веры произошел конфликт, дошедший до рукопашного боя. Адриан не выдержал этого и временно переехал к своему приятелю, тоже хорошему другу хозяйки дома.
С этого момента на ферме царствовал один Костромин да Марья. Теперь ему стало предельно ясно, что помощи ждать больше от кого-либо бесполезно и надо рассчитывать только на собственные силы. Хорошо, что еще есть Марья, которая хоть травы заготовит да веток ивы нарвет. Жизнь на ферме потекла медленно, но спокойно. Каждый знал, что ему делать, и по пустякам не беспокоил друг друга. Все бы так и продолжалось дальше, если бы однажды вечером Вера не вернулась с работы на стареньком «уазике», за рулем которого сидел  мужик лет сорока. Оказалось, что это старый знакомый Веры, который случайно встретил ее в городе и подвез до деревни. Каким-то образом знала его и Марья. Она долго и непринужденно беседовала с ним, потом неожиданно сорвалась с места и пулей полетела в дом. Вышла она оттуда уже в новом наряде, явно не подходившем даже для прогулки по селу, которые они часто устраивали с женой Адриана. На этот раз она выглядела особенно прекрасно и, очевидно, собралась на какое-то солидное мероприятие вместе с хозяином машины. В конце концов, так оно и оказалось. Марья подошла к Костромину и сказала, что Юра, так звали этого мужика, пригласил ее в ночной клуб, немножко повеселиться и отвлечься от дел.
- Вы не переживайте, Игорь Николаевич, мне очень хочется повеселиться и провести там немножко времени. Меня в такие заведения еще никто никогда не приглашал. Это так здорово посидеть под музыку за столом, потанцевать,  показать себя, наконец. Другой такой возможности у меня больше может не быть. Я скоро вернусь, часика через два-три.
- Езжай, конечно, развлекайся, но не забывай, что это ночной клуб, а не дискотека. Да, и если будет возможность, привези мне пачку сигарет. Я про них просто забыл, осталась всего одна пачка, а для меня этого мало.
- Все сделаю, как вы просите. И извините меня еще раз, для меня это такой случай...
- Я все понимаю, Марья, только постарайся недолго.
Она кивнула головой, села в машину, и они уехали в город.
На этот раз Марья не сдержала своего слова. Вернулась она под утро, когда пропели уже все петухи. Она была жизнерадостной и веселой, на губах играла улыбка. Костромину сразу стало понятно, что в ночном клубе ей понравилось, и она не прочь повторить свою прогулку. Вывалив перед Костроминым целую кучу любимых им сигарет, она присела на кровать, на которой он спал, провела своей нежной рукой по его щеке и спокойно сказала:
- Не обижайтесь, мне было хорошо в этом клубе. Я как будто побыла в другом мире. Может быть, такого больше не повторится...
Костромин нежно обнял ее за плечи и притянул к себе, поглаживая ее упругие груди.
- Не надо, Игорь Николаевич, здесь мы не одни, мама за стенкой, скандалу не оберешься.
- Да, нет, Марья, мне сейчас от тебя ничего не нужно. Просто мне приятно ощущать твое тело, чувствовать твое расположение ко мне. Это намного приятнее, чем то, о чем ты думаешь.
- Ну уж так уж и приятнее, - парировала Марья и взлохматила на голове Костромина  волосы.
- Нужна, конечно, о чем ты говоришь, только не сейчас и не здесь. Всему свое время и место. А пока иди спать и не забудь, что за тобой трава и крольчата. Их хорошо покормить нужно.
- Да сделаю я все, не беспокойтесь, только отдохну немножко, спать смертельно хочется. Перегуляла я, похоже, малость. Ну, да бог простит сироте бездомной ее грехи земные. Все, пошла спать.
И она, тихо юркнув за дверь, бесшумно улеглась в кровать в своей комнате. Костромин немножко повалялся в постели,  потом оделся и вышел во двор. Чувствовалось, что день будет жаркий. На улице хорошо припекало солнце, на небе ни облачка, кругом весело щебетали птицы. Настроение было отменное, чувствовалось, что сил достаточно, и можно начинать работу, которой оставалось не так уж и много. Нужно было только собраться и довершить начатое дело.
Спустя несколько дней Костромин уехал в город встречать своих родственников из Москвы. Был он там недолго – всего пару дней, а затем привез их на ферму, чтобы показать, что он успел сделать и на что он еще способен. Его жена, прихватив с собой море продуктов и шампанское, решила сама угостить хозяев дома, куда их привез Костромин, и самой разобраться во всем. Клетки ей понравились, но сама ферма – не очень. Много на ее территории всякого хлама и мусора, ни одной грядки не вскопано, бурьян выше головы. Да и за кроликами особого ухода не было – помет от них плохо убирался, везде остатки пищи и не одной травинки, кроме пересохшего сена. Даже вода была какой-то мутной и явно далеко не свежей. Все это она высказала мужу и тут же ушла накрывать на стол.
За столом, выпив шампанского, народ развеселился. Начались разговоры о вкусной и здоровой пище, о ферме и вообще, о жизни, которая ни для кого в это смутное время не была легкой. Посидев за столом около часа, все скопом отправились на речку загорать и купаться. Марья ни на шаг не отходила от Ольги. Ведь виделись они с ней в первый раз, и каждая хотела произвести друг на друга хорошее впечатление. По мнению Костромина, им это удалось.
Сам Костромин на речку не пошел, а остался на ферме доделывать клетки. Когда компания вернулась обратно, Костромин уже свернул свое строительство, переоделся и ждал своих гостей у машины. Ольга  не стала здесь задерживаться. Ее тянуло в свою квартиру, в которой она не была всю зиму и где она намеревалась заняться генеральной уборкой жилища, которое, по ее мнению, было запущено. Может, оно и так, но Костромин этого не замечал, так как больше времени проводил в деревне на строительстве фермы, доверив хозяйничать дома Вере, которая в свою очередь все эти заботы переложила на плечи Марьи. Но, как известно, - у семи нянек дитя без глазу. Значит, и здесь было то же самое...
Приехав домой, Ольга сразу выложила все свои впечатления о ферме и ее хозяйке.
- Знаешь что, Костромин, если ты хочешь, чтобы ферма ваша заработала, тебе надо самому переселяться в деревню и самостоятельно вести все дела по нему. В крайнем случае, надо нанимать человека, который бы знал это дело и любил его. Твоя Вера – не хозяйка, а баламутка, да и аферная она какая-то. Где ты ее  выкопал. Ты только посмотри, во что она превратила квартиру. Страх господний... И еще одно, самое важное. Тобой очень интересуются в Москве. Узнали, что ты без работы, и хотят тебе что-то предложить. Что именно, я не знаю, но думаю, что это значительно лучше твоей фермы. Тебе надо ехать в Москву и разобраться с этими предложениями.
- Ну, вот осенью и поедем вместе, тогда и решим, что делать дальше. А сейчас у меня дел невпроворот, да и дом в нашей собственной деревне надо обшить, да крышу перекрыть. Вы пока здесь побудете, а в деревню я съезжу один, может, только возьму с собой Олега – он давно туда просится.
Олег – это муж сестры Костромина, который временно был без работы, но гудел по-черному и на что, неизвестно. Днями и вечерами он болтался по городу, рынкам и старым друзьям, и ему, как правило, к вечеру удавалось напиться до поросячьего визга. Вечером он возвращался домой, выяснял отношения с женой, не доходя до рукопашной, затем успокаивался и засыпал до утра. На следующее утро он вставал с больной головой, подметал все, что оставляла ему жена, и все начиналось сначала. В конце концов, он изрядно устал от такой беспутной жизни и очень обрадовался предложению Костромина помочь ему с обшивкой дома в деревне. Правда, с одним условием – без пьянки. На это Олег согласился безоговорочно.
- Ну, а как тебе Марья показалась, Ольга? - спросил жену осторожно Костромин.
- Хорошая девочка, умненькая. И мне кажется, она тебя любит.
- С чего ты это взяла?
- Да она мне сама сказала, что ты ей нравишься, да и ее глаза говорят об этом. Шила в мешке не утаишь...
- Слава богу, что меня есть, кому любить, а то я застоялся что-то. Ни ласки, ни любви, ни уважения. Кругом одно строительство и ремонты, - постарался в шутку перевести разговор Костромин. – А девка она действительно стоящая, только одинокая и беззащитная. Отца нет, а мать стерва.
- Ну, вот и помоги ей, - ответила ему Ольга.
- Постараюсь, - подытожил разговор Костромин и ушел отдыхать в свободную от гостей комнату.
Перед тем как уехать в деревню приводить в порядок дом, Костромин с Олегом заехали на ферму, чтобы подвести электричество к клеткам. Клетки у Костромина были с электрическим подогревом поилок и гнездовий для окролов в зимний период. Эту систему Костромин придумал сам, когда создавал проект фермы. Система ему нравилась, так как выгодно отличалась от той, которую предложил небезызвестный И. Михайлов. Она была проста и удобна в эксплуатации, а главное была намного дешевле михайловской.
Приехав в деревню, где жила Вера, они обнаружили там нового работника. Это был мужик предпенсионного возраста, по внешнему виду которого можно было сразу определить, что он страдает какой-то болезнью. Марья тут же представила Костромину нового постояльца.
- Это дядя Коля, наш сосед по городской квартире. А точнее – мой крестный отец. Кроликами занимается уже лет пятнадцать, да и руки у него золотые. Пьет, однако. Но маме обещал больше не употреблять.
- Коля алкоголик, - представился мужчина Костромину.
- Ну, так уж и алкоголик, - иронично заметил Костромин.
- Да я так, назло Марье, тоже мне представила крестного отца. Дело я это действительно знаю, много лет кроликами занимался, держал по двести штук. Вера попросила помочь, ну я и согласился, тем более, смотрю, дело у вас немалое, уходу требует.
- Ну, что же помощник нам действительно требуется, следует только заранее
обговорить условия, чтобы потом недоразумений не было. Согласен, алкоголик? - в шутку спросил Костромин.
- По рукам, хозяин, - бодро заключил Коля.
- Ну, а сейчас, Коля, не в службу, а в дружбу – помоги Олегу подключить электричество к клеткам и повесить фонарь под козырьком крыши, а то вечерами темно на ферме, глаза можно выколоть, да и спокойней со светом.
- Сделаем, нет вопросов, - не задумываясь, согласился Коля и удалился с Олегом заниматься порученным делом. Сам же Костромин прошел в дом, где Марья занималась с молоденьким крольчонком, которого по неизвестным   причинам не восприняли его собратья по крови. Крольчонок был почему-то меньше других и малоподвижен. Надежды на его выздоровление практически не было никакой, но Марья решила всем доказать, что это не так, и все свое свободное время уделяла только ему.
- Как дела, Марья, - спросил Костромин.
- Нормально, Вы надолго уезжаете, Игорь Николаевич? – спросила она волнуясь – А жена мне ваша понравилась, красивая женщина и очень умная. А как я ей?
- Ты ей тоже понравилась, советую тебе с ней подружиться, она действительно хорошая женщина. А уезжаю я не надолго, дней на десять, не больше. Ты уж тут не скучай без меня, без тебя мне тоже будет не совсем уютно. Так уж сложилось, Марья, очевидно так богу угодно.
Они еще долго сидели вдвоем на кровати у Марьи, говорили обо всем, что, по их мнению, представляло интерес, и не говорили только об одном:  о их  явной привязанности друг к другу. Да это уже и не требовало никаких слов, один их  вид говорил о том, что это далеко не безразличные друг другу люди.
Олег с Колей вскоре закончили свою работу и пришли в дом. Марья приготовила для всех чай с бутербродами и салат из свежих овощей. Быстро перекусив, все вдруг разом встали из-за стола и вышли во двор перекурить. Бросив окурок, в стоящую рядом пустую бочку, Костромин прошел к машине, завел ее и пригласил Олега садиться. В этот момент Марья резко спустилась с крыльца, подбежала к Костромину и неловко поцеловала его в щеку.
- А меня, - ехидно спросил Олег.
- А тебя только на моей свадьбе, - ответила Марья.
Машина тронулась с места и медленно стала удаляться от дома, у которого все еще стояла Марья и махала рукой на прощание. После поворота она скрылась из виду.















Глава пятая.
В свою деревню Костромин с Олегом приехали уже поздновато: солнце давно скрылось за горизонтом, домов на расстоянии практически не было видно, а в некоторых из них горел свет. Было тихо, но на душе приятно. Все мучившие до этого Костромина проблемы мигом куда-то исчезли, как будто они въехали в рай. Олег тоже повеселел, предвкушая плотный ужин, но, к его сожалению – без горилки. До этого он дал слово Костромину, что в деревне он  откажется от вина, и будет приводить себя в норму физическим трудом.
- А хорошо-то как здесь, - проговорил он, разводя руками в стороны.- Век бы здесь жил, да образование не позволяет.
Костромин усмехнулся про себя.  Из источников, пожелавших остаться неизвестными, он знал, что Олег учился когда-то в техникуме, но по каким-то причинам был отчислен. Вместе с тем он был отличным шофером и слесарем -ремонтником, хорошо разбирался в электротехнике. Делал, правда, все  тяп-ляп, но это уже характер. Невольно Костромину вспомнился случай, когда Олег  с женой приехал к нему в Москву на «запорожце» практически без колес. По дороге он проколол пару шин, а запаски при себе не было. Тогда он их демонтировал, выбросил камеры и набил покрышки травой, а потом так и ехал на них до самой Москвы. И ничего – доехал. На машину, которую он когда-то имел, без смеха нельзя было смотреть:  кругом какие-то проводки, проволочки, лампочки, выключатели, крючочки, и хотя она отслужила уже не один свой срок, все равно бегала по дорогам как новенькая.
- Ладно, кончай философствовать, нам еще нужно печь истопить да ужин приготовить. Усекаешь, академик, - попытался направить его в нужное русло Костромин.
- Усекаю, усекаю, а где дрова- то.
- В сарае, вестимо. Только голову  не проломи, лампочки там нет. Включи свет в коридоре, тогда и дрова увидишь.
Олег топил печь, а Костромин разогревал всякую всячину, которую предусмотрительно приготовила для них Ольга. Вскоре печь топилась, а на столе дымились котлеты с картошкой, ждал своего часа салат из овощей и посапывал чайник для кофе. Печь, которую давно не топили, чуть-чуть дымила, незаметно наполняя всю комнату щипавшим глаза дымом. Пришлось открыть настежь не только двери, но и окна, а самим выйти во двор и переждать, когда дым рассеется. Комаров, мучивших, как правило, всех жителей деревни в это время почему-то не было. Зато наперебой в пруду около бани квакали лягушки. Настроение у мужиков  становилось все бодрее и бодрее, как будто невидимыми струйками проникал бальзам в их тело. Дым вскоре рассеялся, печь топилась стабильно без дыма, и можно было приступать к ужину. Поскольку телевизора в доме не было, включили маленький приемник, который Костромин предусмотрительно прихватил с собой из дома. В деревенском доме было тепло и уютно, и никакие дурные мысли не лезли в голову.
- Водочки бы сейчас, да холодненькой под свежие огурчики. Как смотришь на это, Олег? – язвительно произнес Костромин, предвидя ответную реакцию своего родственника
- Не трави душу, Николаич, сказал, бросил, значит, бросил… и баста...
- Ну-ну, а то у меня есть заначка, для помощников приготовил.
- Нет, хватит пьянки, смотреть на нее не могу, до тошноты доводит. Скажи лучше, что завтра делать будем?
- Завтра! Вон видишь во дворе тес и брусья, которые я заранее приготовил. Они уже готовы к использованию, остается только убрать у них все лишнее, а остальному найти свое место на этом доме. Вот вся работа. Думаю, что за неделю управимся.
- О! Шустрый какой, за неделю, тут работы на месяц хватит.
- Акима приглашу помочь, думаю, он не откажется, если не в запое, конечно.
- Ладно, поживем – увидим, - обрезал Костромина Олег.- Давай лучше спать, родственничек. Утро вечера мудренее.
Утром их разбудил стук в окно. Кому-то не спалось в такую рань. Оказалось, что это был Аким нежданно-негаданно собственной персоной. Было ясно, что пришел просить опохмелиться, заведомо зная, что Костромин приехал делать дело, а значит, не без горилки. С Акимом Костромин поладил сразу. Тот согласился помочь в работе, если ему не откажут в тарелке супа и стакане водки.
- Налей ему полстакана водки, Олег! А то, не дай бог, помрет от перепоя. Да и закусить чего-нибудь дай, жрать-то ему взять негде.
Костромин специально поручил Олегу поднести самогонку Акиму. Интересно было наблюдать, как он бережно переливает ее из бутылки в стакан, стараясь не пролить ни капли, словно она ему предназначена. Потом он смотрит бутылку на свет – не перелил ли и на сколько раз еще хватит, и лишь после этого понес стакан Акиму, предварительно протерев бутылку рукавом рубашки и аккуратно поставив ее на место.
Почему люди пьют и пьют безмерно, Костромину было ясно: от своего скотского состояния, от трудности земной жизни, от неустроенности их быта, от  того, что для многих жизнь потеряла всякий смысл и превратилась в жалкое существование, от их невостребованности обществом, от своего бессилия. Жалко, что пьют здоровые и молодые пока мужики, срок жизни для которых предрешен: не более пятидесяти трех – пятидесяти пяти лет. Для многих это только расцвет сил, а для них – могила. Знают ли они об этом? А от пьянства и все пороки – хулиганство, скандалы, драки, преступления, воровство, отчего после похмелья человек стыдится и краснеет, хотя факт уже налицо и от него никуда не деться. Здравые умом люди понимают это, конечно, но только здравые. Другие хихикают втихомолку, исподтишка пальцем показывают, а по существу по-своему злорадствуют. И таких, к сожалению, немало. Да и как научить пить людей умеренно, когда перед их глазами мелькают застолья презентаций, приемов и прочих пиршеств. как нам вдалбливают, цвета нации, элиты общества, лидеров партий и государства, со стола которых простому люду не достаются даже крошки. А ведь пьют-то они на наши деньги, кровно нами заработанные. А чтобы не возникал этот люд, вот тебе пособие по безработице, вот минималка, которая больше дает слугам народа, чем ему самому, поскольку их оклад напрямую зависит от ее уровня, вот средний заработок рабочего человека, на который прожить – проблема, да еще какая. Вот и пьет народ, топя свое горе и печали в вине и водке, не находя другого выхода. И не пьяница он. Сказки все это. Пьет он от  безысходности.
В чем другом, а в этом Костромин не сомневался, поскольку труд для них был делом привычным, а безделье утомляло их, лишало удовольствия, унижало их человеческое достоинство. Вот и сейчас они спорят между собой, доказывают, кто из них прав, находя, в конце концов, истинное решение. К тому же они совестливые мужики, а совесть в наше время – явление редкое.
Чтобы ускорить дело, Костромин провел разделение труда – Акиму с Олегом он поручил снести старое крыльцо и прорубить проем для новой двери, которая должна выходить на веранду, сам же стал собирать каркас самой веранды, проект которой сидел у него в голове. То и другое дело было нехитрым, и они достаточно быстро справились. Вскоре вместо старого развалившегося крыльца у дома появилась веранда с новой дверью и новым входом в дом. Ее быстро покрыли толем, настелили в ней пол и смастерили крыльцо. И все это им удалось сделать всего за один день. Оставалось обшить дом и веранду вагонкой и покрыть шифером крышу. Рамы в доме Костромин поменял еще до его реконструкции, что явно облегчило им работу. Помыв руки в рукомойнике, который предусмотрительно смастерил Олег из выброшенного на свалку и висящего теперь на березе около дома, они втроем вошли в дом и стали готовить ужин. За столом каждый из них хотел высказаться, поделиться своими успехами и подвигами из своей жизни, о своей неудачной или счастливой любви, и даже о планах на будущее. Костромин не вмешивался в разговор, не мешал им откровенно врать, считая, что пусть это будет для них утешением. Где же им как не за столом показать себя, приукрасить маленько и чуточку приврать. Дело обычное для подвыпивших мужиков, не считая того, что это приносит им удовлетворение,  поднимает их авторитет в глазах присутствующих, если учесть, что вреда от их побасенок никому никакого. Сидели долго, пока Аким не закосел окончательно. Олег вызвался проводить его до дома, а Костромин разобрал себе и Олегу постель и заснул  почти сразу, как только его голова коснулась подушки. День был для него трудный, но плодотворный, и только сон мог снять с него то напряжение, которое он испытывал почти весь день во время строительства. Очевидно, сказывалась его длительная работа на ферме, где он вкладывал с утра до позднего вечера до упадка сил.
Утром на месте Акима не оказалось. Видно, он действительно перебрал вчера с голодухи, и встать рано не смог физически. Появился он  только к обеду, когда Олег уже заканчивал обшивать одну стену дома.
- Ну и крепкая же у тебя эта зараза, Николаич, - пробормотал Аким. - С ног мигом сшибает.
- Дело не в качестве, а в количестве, дорогой, - парировал Костромин.- Ты что, не помнишь, сколько выпил?
- Ей-богу, не помню, Николаич!
- Недельную норму, если не больше. Голова- то побаливает, наверное?
- Болит зараза, - простонал Аким, - опохмелиться бы надо, а Николаич...
- Олег! - Позвал Костромин своего главного помощника. - Налей ему, только не так много, а то опять его развезет. Да и не работник он, пожалуй, сегодня.
- Э-э, это ты напрасно, Николаич, плохо меня знаешь, мне только закусить не забудь дать, и все будет в норме.
- Олег, сделай ему чего-нибудь горяченького, а то, не дай бог, околеет. И пусть сегодня не работает, ему отойти надо. Смотри, как у него руки трясутся.
Аким пил самогонку частями, плотно закусывая и жмурясь на солнце, словно растягивая удовольствие. Его обросшая густыми черными волосами голова медленно поворачивалась из стороны в сторону, как будто вынюхивала что-то от него спрятанное. Выпив всю самогонку и закусив, он тут же на досках прилег отдохнуть и заснул, не обращая внимания на мошкару и слепней, которых по жаркой погоде появилось неожиданно много. Спал он долго, когда Олег уже закончил обшивать стенку дома и со стороны любовался своей работой.
- Ну, как, помощник? - спросил Олег Акима, когда тот проснулся и спросонья соображал, где он находится .- Оклемался или еще спать будешь?
- Да нет, все вроде, живой, кажется. А ты уже столько обшил?! Сколько же времени я спал?
- Часов пять, не меньше. – Да я и один потихоньку справился, хотя вдвоем было бы сподручнее.
 Чего мне сейчас- то делать? Может, начнем другую стенку?
- Нет, давай поможем Николаичу, а обшивать будем завтра, с утра пораньше.
- Аким, вот ты уже лет десять как мельтешишь у меня перед глазами, а я тебя ни разу с бабой не видел. Как с нуждой- то справляешься? Да и баб- то в деревне нет, кроме одной Натальи. По очереди, что ли? – неожиданно для них вмешался в разговор Костромин.
- Зачем по очереди. Есть здесь бабы. Не первой свежести, правда, но есть.
Аким несколько засмущался и отвел глаза  Сразу было видно, что тема эта волнует его не меньше, чем Костромина собственное строительство. По слухам, до Костромина доходило, что его сосед напротив – Пашка Петров – не зря частенько кулаками воспитывал свою сожительницу Наталью. Бывало, напьются до поросячьего визга, Пашка в отруб, а его собутыльники, которые покрепче, Наталью щупать. Безотказная баба. Да и куда ей деться, если сама перепить любого мужика может. Тощая, худющая, но не по мужицким меркам крепкая. Давала, конечно, всем, но и вину нести умела – стойко, без единого звука переносила любые побои Пашки, отчего синяки никогда не сходили с ее лица. Повиновалась она ему, как рабыня.
- Ну, если есть, то тогда все в порядке. А почему тогда не женишься, лет- то тебе сейчас сколько? – продолжил разговор Костромин.
- Пятьдесят два, - выдавил Аким.
- Сколько, сколько?
- Пятьдесят два, но уже давно было, - повторил Аким.
- А я то, грешным делом, думал, что тебе лет сорок пять – сорок семь, но не больше. А ты вон как сохранился. И под венец не поздно.
- А зачем мне баба-то, с ней одна морока. Без них проблем меньше. Им деньги нужны, хозяйство, шмотки. Мне же этого ничего не нужно. Кормлю сам себя и ладно. Для меня работа в деревне всегда есть. Накормят и напоят, иногда и спать уложат. Я здесь сам себе хозяин и о другом не мыслю, - рассуждал Аким, давая понять Костромину, что разговор на эту тему закончен.
- А где Пашка с Натальей, второй день их не вижу, в загуле, что ли? .
- Дома они, где же им быть. На днях мох продали председателю. Не отошли еще, наверное, - пробормотал Аким.
Костромин знал, что мох для Петровых – основной товар в их бизнесе. Сговорились они с местным председателем. Они ему мох, а он им то мяса подкинет, то дровами поможет, а иногда и наличными выложит. Ему выгодно было иметь с ними дело, так как мох этот доставался ему практически бесплатно, а сам он сбывал его по рыночным ценам на сторону, свой бизнес имея. Конечно, его доходы были о не сравнимы с теми, которые доставались Пашке с Натальей. Обирал он их основательно. Но другого выхода у них не было: боялись потерять устойчивый канал сбыта, да и портить отношения с председателем для них было накладным. Вот и продавали себя за бесценок.
Прежде чем начать помогать Костромину, Олег решил сдать свою работу хозяину. Аким, как член приемной комиссии, важно развалился на досках и, не выпуская изо рта сигареты, стал вслух рассуждать о качестве и недостатках строительства.
- Свесы стропил с нижней стороны не заделаны, шпунты не везде до конца подогнаны, карнизные доски отсутствуют, а так все вроде в норме, вертикаль выдержана. Что скажешь, Николаич? - обратился Аким к Костромину.
- Скажу то же, что и ты: сделано неплохо, но доделать надо, только это завтра, а сейчас давайте лучше сообща доделаем веранду. Уж больно нудная с ней работа, - досадовал Костромин, подходя к своим работникам и  оценивая работу Олега.
- Годится, - согласился Аким, - только будь человеком - налей стопочку, а то душа горит.
- Черт с тобой, налей ему стопочку, Олег, хотя можно было бы и подождать ужина. Только имей в виду, Аким, чем больше пьешь сейчас, тем меньше тебе на потом останется. Самогонки у меня больше нет, так что растягивай удовольствие самостоятельно.
- Нет вопросов, Николаич, все будет в норме,  без претензий, - заключил Аким и с нетерпением стал ждать очередной подачки.
      Работы с верандой было не так уж и много, но она была мелкой, изнурительно кропотливой и занимала много времени. Часто приходилось спиливать углы, подгонять доски по месту, строгать их рубанком, выпиливать ножовкой, долбить стамеской. Широкого фронта работ при таких условиях организовать было сложно. Поэтому каждый из них выбрал для себя часть веранды и наводил там порядок, какой считал нужным. Когда солнце скрылось за горизонтом,  Костромин дал команду прекратить работу.
-Суши весла, мужики. На сегодня все - шабаш, идем ужинать.
- И как ему показалось, мужики с облегчением вздохнули, сложили инструмент в одно место и потянулись к умывальнику, не забывая, чем-нибудь подцепить напарника.
      На этот раз Аким пил немного, больше закусывал. После первой стопки его потянуло на философские темы: почему так мир устроен, что ему удалось и не удалось в жизни, почему в других странах живут лучше, чем мы, кто в этом виноват...
- Ты мне скажи, Николаич, можно ли так устроить, чтобы всем вокруг было хорошо: тебе, мне, Олегу, Пашке с Натальей, всем местным мужикам и бабам? Ну, сделать это так, чтобы я утром встал, а у меня на столе и водка, и закуска, и баба в постель кофе подает. А, Николаич, слабо?
- Да, нет, Аким, не слабо, только не совсем так, как ты думаешь. У тебя могут быть и закуска, и водка, и баба под бочком. Но для этого нужно всего ничего: чтобы не ты один захотел этого, а все твои мужики вместе с бабами, важно, чтобы соображали сообща, а не в одиночку на печке. Вот тебе конкретный пример из вашей же жизни. Вы кого недавно выбрали в старосты вашей деревни? Вы кого переизбрали на новый срок председателем вашего колхоза? Вы когда-нибудь воспротивились тому, что происходит вокруг вас. Нет, Аким, не воспротивились. На ваших глазах разобрали и пропили великолепный телятник, десятка на два рабочих рук, таким же образом аннулировали картофелехранилище, какого вам больше вовек не построить, здесь был свинарник, конюшня. С вашего молчаливого согласия уплыла в Подмосковье пилорама, без которой вы просто задохнетесь. И после всего этого ты хочешь бабу, вина и закуски? Так в жизни не бывает, Аким. Не вы, а ваши предки строили эту ферму, хранилище и пилораму, которые за ломаные гроши пустили на ветер. А теперь, вместо того чтобы капитально работать или завести дело, пусть даже маленькое, ты шабашишь за стакан водки и кусок хлеба, хотя в тебе силы не меньше, чем у мерина.
- Ну, Николаич, ты даешь, а при чем здесь мы, это же все председатель. Он здесь командует парадом.
- Запомни, Аким. Он здесь не командует, а вам служит. Это вы сами позволили ему и его команде распоряжаться тем, что вам принадлежит по закону. Вы превратились в рабское отребье по собственной воле, при молчаливом согласии каждого из вас. На самом же деле настоящими хозяевами этой земли и всего, что на ней стоит, являетесь вы, а не председатель.
- Что же, выходит, нам бунтовать?
- Да не бунтовать, а создать сход и решить, как вы собираетесь жить дальше. Возьмите управление жизнью и хозяйством в свои руки, подберите толковых людей и организуйте хозяйство так, как вы считаете нужным. И идите во власть, требуйте, доказывайте, протестуйте. Не будьте стадом, наконец. А то от вас только и слышишь: нам здесь жить, нам здесь жить, как бы чего не вышло. Именно потому, что вам здесь жить, вам следует иметь свою жизненную позицию, проявить характер и добиваться своей цели. Сейчас в стране немало примеров, когда народ, устав от чиновника, взял управление в свои руки, и результат не замедлил сказаться. Там народ думает, а не ждет подачек от власти. Если своего ума не хватает, берите то, что уже работает и доказывает свою жизнеспособность.
- Ну, меня это не касается. Я не член колхоза и здесь даже не прописан.
- Но живешь-то ты здесь, небо коптишь и воздух портишь тоже здесь, так почему это тебя не касается, - возразил Акиму Костромин.
- Да словоблудие все это, кто нам позволит изменить порядок, да и смельчаков здесь таких нет, повывелись.
- Врешь ты все, Аким. Посмотри, сколько детворы в вашем колхозе. Неужели ты думаешь, что их родители хотят им плохого. Другой вопрос - не знают, как изменить ситуацию. Учить их надо. Если этого сейчас не сделать, то у всех у вас одна дорога - в никуда, в дерме погибнете.
- Мне, Николаевич, мой конец и так ясен, и я с ним давно смирился, да и лет мне уже немало, пусть другие думают, как им жить дальше, а меня уволь...
- Да ты не обижайся, Аким, ведь я не говорю, что это именно тебя касается. Просто рассуждаю вслух. Обидно за людей, особенно деревенских, которые дают себя дурачить. Вот, например, твоя деревня. Да из нее можно изюминку сделать. В Израиле есть такая форма жития-бытия, как "мошав", не известные всем кибуцы, а именно мошав. По существу - это территориальный кооператив.  Стоит деревня домов на сто, все земли вокруг которой принадлежат местной общине, то есть жителям этой деревни. Земля вся поделена между всеми домовладельцами. Каждая семья ведет свое хозяйство самостоятельно, что хочет, то и производит, а что произведет - принадлежит только ему. При этом все соблюдают одно условие - сдают свой урожай в свой собственный сбытовой кооператив, который реализует эту продукцию. Имеется общая для всех бухгалтерия, в которой на каждого открыт счет. После реализации продукции вся выручка поступает персонально на счет каждого в отдельности. С этого же счета ведутся платежи по всем услугам, предусмотренным в кооперативе. Члены семьи занимаются только производством и ничем другим. Община имеет кредитный кооператив, где можно взять ссуду на производственные цели под невысокий процент, и обслуживающий кооператив, который выполняет сельхозработы для своих членов, убирает урожай, вносит удобрения в почву и все это за достаточно сносную плату, так как все члены этой общины являются его собственниками и даже имеют дивиденды от  работы. Все в этой общине построено на кооперативной основе, на взаимном интересе, на взаимной выгоде. Основной принцип работы территориального кооператива - узкая специализация и кооперирование равных. Здесь так же как и везде - свои порядки, традиции, свой образ и ритм жизни. Живут здесь все - припеваючи. И знаешь, кто придумал эту систему, Аким? Русские евреи - эмигранты, которые использовали для организации такого кооператива опыт твоих предков, Аким. Было все это на нашей земле, да сплыло...
- Почему же сейчас у нас этого нет, ведь это так просто и разумно, - чуть ли не возмутился Аким.
- А нет этого у нас оттого, что мы стали Иванами, не помнящими родства, переложили решение нашей с тобой судьбы на плечи чиновника, которому мошав твой поперек горла стоит. Создай его здесь сейчас, тогда чиновник сразу потеряет власть над землей, над имуществом, да и над тобой тоже. Какой же дурак этого захочет.
- Что же мешает это сделать, Николаич?
- Да ничто не мешает. Все законы для этого есть, нет только инициативы ни твоей, ни твоих односельчан. Грамотности и знаний у вас не хватает. Отсюда и все ваши проблемы.
- Круто объяснил, Николаич, за живое задел. Полвека живу, а о мошаве никогда не слышал, да, наверное, не только я один.
- Мошав не единственная форма организации жизни и хозяйствования, Аким. Существует немало других, не менее интересных предложений на этот счет. Взять, например, вашу деревню. Если бы здесь был путевый староста, душа и тело которого любовью бы приросли к этой деревне, а не должностью, то все здесь давным-давно было бы иначе. Даже птицы бы пели по-другому, задиристей и добрей. Они хоть  и птицы, но помойку от клумбы отличить в состоянии.
- И что же может этот староста? - с большим сомнением задал вопрос Аким  Костромину.
- Многое, Аким. Павел Первый, когда вводил институт сельских старост в тогдашнем российском селе, предписывал им в обязанность: " обнародовать законы, толковать, вразумлять и научать, что доброправия и пользы поселян относится". Если к этому добавить повседневные проблемы местных жителей, то было бы полезно  привести палисадники в порядок, навесить таблички на каждый дом, а то не знаем, в каком доме живем, отремонтировать  колодцы, которые уже мхом поросли, засыпать ямы на нашей деревенской дороге, оказать помощь в посадке картофеля, установить выпасы для скота... Да, мало ли что еще может сделать сельский староста. Все зависит от тех, кто здесь живет и работает. Захотят магазин - построят, нужен общий трактор - купят, сбыть излишки с личного подворья - продадут, решат возродить заброшенную пекарню - отремонтируют. Это то самое самоуправление, Аким, которого нам не хватает и с которого должны начинаться все сельские реформы. А теперь скажи мне по совести:  будет все это делать ваша Александра Васильевна, которую вы только что единодушно избрали старостой? Нет, не будет. Ей не только возраст не позволит это сделать, но и психология, при которой руки привыкли грести только к себе, а не от себя. Вот так- то, Аким...
- А я что, не знаю что ли этого? У нее и выпас для скота  самый удобный, участок под картофель - самый плодородный, машина с хлебом, и та прямо к дому ее подъезжает, а нам приходится идти через всю деревню, - заключил Аким, полностью соглашаясь с Костроминым.
- А кто платить-то будет этому старосте, на своих харчах он долго не продержится, Николаич?
- В складчину, Аким, в складчину, или сажайте на местный бюджет, если от него польза большая будет. По делам и заслуга. А толковых мужиков на селе веками не переводилось. Кулибиных и Левшей здесь море, только застоялись они без  настоящего дела, руки им поотшибали, только от них село пойдет от силы в силу, а не от бессилия к бессилию. Соображать надо... Без мужиков на селе никак нельзя. Без чиновника можно, а вот без мужика никак не обойтись.
- Я вот тут на днях, Николаич, по телевизору слышал, как один из самых высоких начальников в области заявил, что давайте, мол, те земли, которые мы  сейчас не от хорошей жизни пахать перестали, засадим саженцами деревьев. Так, что же получается, десяток лет назад мы расчищали поля от кустарников, чтобы увеличить пахотные земли, а сейчас выходит, что все это мы напрасно делали? Какой же прок от этого? Мужики наши шибко засомневались, однако.
- А ты не сомневайся, Аким, захотят и засадят лесом твои поля и луга. Он же сейчас в цене. А то, что мы сейчас и не сеем, и не пашем, то времена такие, президент виноват, денег на пропой мало дает. Вот и вся философия местной власти. По земельному вопросу я тебе могу целую лекцию прочитать, если хочешь, конечно.
- Ну, давай, давай, интересно послушать, я про нее вроде все знаю.
- Да ни черта ты не знаешь, Аким. Для вас - это вечное и ничем не заменимое богатство. Тысячелетиями земля являлась яблоком раздора для правителей всех мастей, во всех странах мира и цивилизациях, при любых режимах. И все оттого, что земля - это воплощенная власть. Потеряв землю, ее собственник практически лишался всяких прав, привилегий, положения в обществе. Земля повсюду была главным  спорным вопросом, поскольку таила в себе неиссякаемый источник не только власти, но и богатства. Ее собственник, не вкладывая собственного труда, может сдать ее в аренду, продать, получить за нее ренту и т.д. Вот почему местная власть, владея от имени своего населения земельными ресурсами, не очень то хочет с ней расставаться, ибо для них это постоянный источник дохода. А вам лапшу вешают на уши, что, мол, ее раскупят новые русские, тугие кошельки и, не дай бог, иностранцы. А вы и верите в эти побасенки. Нет - частной собственности на землю, нас продают вместе с землей, нас обокрасть хотят... Никому вы не нужны со своей землей - берите и пользуйтесь, только с умом. А вы, живя в деревне, халтурой занимаетесь, срубы ставите, метлы заготавливаете, рыбу травите, вместо того, чтобы землей заниматься, семью ставить на ноги, хорошие деньги зарабатывать, детей учить уму разуму... Земля может действительно отвернуться от вас и зарасти не только кустарником, но и лесом, что тогда делать будете?
- Я строитель, Николаич, и земля мне не надобна, пусть другие ей занимаются. Мне и земли - то нужно - метр на два, не более.
- Мне она тоже не очень нужна, но уж больно смотреть на тех, которые от нее зависят. Земли вокруг навалом, а они в рваных портках ходят.
      Спор по земельным делам мог бы продолжаться до бесконечности, если бы не вмешался в их разговор Олег и не подвел черту под задушевной беседой.
- Мужики, может, на сегодня хватит, а то глаза слипаются, спать хочется. Давайте перенесем все на завтра, - чуть шевеля губами, пробормотал он.
- Действительно, пора на покой, давай, Аким, пили в свою хибару, тебе тоже следует выспаться, если намерен и дальше помогать Олегу, - уже твердо  проговорил Костромин и встал из-за стола, давая понять, что очередной день закончен, и продолжения разговора не будет. Аким медленно оделся и пошел,  слегка пошатываясь, в свою хату.
      Костромин лег в  постель, но заснуть долго не мог. В голову лезли всякие мысли о той же земле. Он все еще не мог понять, почему местные крестьяне так безответственны в своем выборе и безразличны к своей судьбе. Думал он об этом долго, но ответа так и не нашел.
      Обшивка дома заняла еще несколько дней, и как раз к этому моменту закончились и материалы, которые, к радости  Костромина, он рассчитал достаточно точно. Во дворе оставался только шифер, которым предстояло покрыть жилую часть дома. К этому моменту, к удивлению  всех, во дворе показались Пашка с Натальей. Очевидно, проспавшись и похоронив в запое все заработанные на мхе деньги, они вышли на новый промысел, где можно было поживиться.
- Бог в помощь, Николаич, - просипел Пашка.- Красиво получилось. Когда вы только успели?
- Ну, милый мой, у тебя же сутки неделями, а то и месяцами длятся. За это время можно всю деревню разрушить и заново построить, не то что дом обшить. Как самочувствие -то, Паша, головка не болит?
- Скажи лучше: помощь тебе не нужна? Мы с Натальей сейчас в норме, помочь можем.
- Спроси у мужиков, им еще крышу покрыть надо, может, и возьмут в помощники.
      Аким, чувствуя себя главным по кровельному делу и не раз работавший в паре с Петровым, не стал их уговаривать, а распорядился принести пару лестниц, веревку с крючком и метра три шинки для гвоздей. Все остальное у них было под рукой. В четыре руки они к вечеру закончили всю работу и довольные собой уселись все вчетвером под березой и стали ждать обещанного им ужина. Пока они занимались своим делом, Костромин успел приготовить не только легкую закуску, но даже сварить щи и зажарить оставшееся от припасов мясо, отварив для гарнира целую кастрюлю картошки. Выставил он для всех и оставшийся у него самогон. Ели аппетитно, особенно Пашка с Натальей. По всей вероятности, в последнее время они больше пили, чем ели, поэтому во всем просили добавки и побольше. Чувствовалось, что ужин всем понравился. Кто-то из них даже попытался затянуть песню: “Любо, братцы любо...”, но из-за незнания слов, посопев чуть-чуть, прекратили это бесполезное занятие и переключились на поэзию.
- Николаич, а ты стихи писал когда-нибудь? – спросил Костромина Пашка, как  будто был знатоком в этом деле.
- Стихов не писал, а басни когда-то сочинял и даже много, но забыл.
- Может, вспомнишь какую-нибудь, - попросил Пашка.
- Нет, не смогу, хотя одна вертится на языке.
                Однажды, в жаркий летний день, к ручью на водопой
                Пришел Осел с рогатою Козой.
                Воды, напившись, поплескавшись,
                Коза звала Осла в кусты ласкаться.
                Осел стал сразу упираться,
                Дрожать коленками и заикаться.
                Коза не стала набиваться
                И в лес ушла Козлу отдаться.
- Или вот еще одна:
                В одном лесу среди зверей жил Еж с Ежихою своей.
                Еж был хозяин деловой и семьянин он неплохой,
                И в день получки как всегда он приносил все до копья.
                Жене своей не изменял, соблазны все он отвергал.
                Но вот однажды у ручья Зайчиха встретила Ежа 

В чем только мама родила.
При виде прелестей чужих
Еж онемел и не сумел уж
                Отвести глаза от этой дивной красоты.
                Зайчиха ж спинку утерла, Ежа на помощь позвала.
                Наш Еж решительно шагнул, Зайчихе лифчик застегнул...
                Вы не подумайте, друзья, что сразу рухнула семья.
                Нет, Еж такой же деловой и семьянин он не плохой
                И в день получки, как всегда, приносит все ей до копья,
                Но все же раз один иль два он изменяет иногда.
- Вот и все мои способности, господа хорошие, что на это скажете?
- А что, неплохо, Николаич, только тема у тебя почему-то одна – все про непутевых баб, любил ты их, видно, здорово?
- Почему любил, я и сейчас люблю, Любовь – это состояние души, без нее нельзя даже в моем возрасте. Там, где нет любви, жизнь останавливается. Помните, как у Шекспира:
                Бессмертная любовь, рождаясь вновь,
                Нам неизбежно, кажется другою.
                Морщин не знает, вечная любовь
                И старость делает своим слугою.
- Красиво сказано, - пробормотал Аким и о чем-то глубоко задумался.
      Они еще долго сидели во дворе. Рассказывали всякие небылицы друг другу, пока не стало совсем темно, и не закапал мелкий грибной дождь. Не говоря больше ни слова, поднялись из-за стола и медленно стали расходиться по домам. Ушли в дом и Олег с Костроминым, прихватив с собой грязную посуду. Назавтра им предстояла поездка в город.









Глава шестая
      В город они собрались ехать лишь во второй половине дня. День был жаркий, безветренный, и дождя не ожидалось. Ни Костромину, ни Олегу уезжать из деревни не хотелось – уж слишком была великолепной погода, чтобы добровольно расстаться с окружающей их прелестью и поменять ее на каменный город с его грязными и немытыми улочками и переулками. Убрав все остатки строительства со двора и наведя в нем порядок, они оба пошли на речку купаться. До этого Костромин предложил Олегу истопить баню, попариться и смыть с себя всю строительную грязь, которой накопилось за это время предостаточно. Олег отказался от бани и предпочел ей речку, которая ему уже была знакома – они часто с женой приезжали сюда за ягодами и грибами и много раз проводили на ней время. К изумлению Костромина, Олег в речку не пошел, а залез в нее по колено и, загребая воду ладонями, стал поливать себя водой и мылиться пеной от шампуня. Затем вошел в воду по пояс, несколько раз опустился на корточки и, смыв с себя пену, вышел на берег.
- И это все, Олег? – недоумевая, спросил его Костромин.
- Все, Николаич, вода еще не прогрелась, холодная очень, - ответил Олег.
      Костромин ему не поверил и сам полез в воду. Вода действительно была не совсем подходящей для купания, но он все же  заплыл метров на десять. Вода обжигала все тело и доставляла ему сказочное удовольствие. Он сознательно барахтался в ней, плавал на спине, уходил под воду, доказывая тем самым Олегу, что тот не прав и зря отказался от удовольствия. Олег, однако, не поддавался на все его соблазны и был непреклонен в своем решении. Выкупавшись и одевшись, Костромин вместе с Олегом направились к дому, отмахиваясь от слепней, которых в этом сезоне было почему-то очень много, и все они были необыкновенно большими и своеобразного цвета – желтые как навозные мухи. Таких слепней Костромин в деревне никогда раньше не встречал. Очевидно, что-то случилось в природе необыкновенное и что и отразилось на внешнем виде этих неприятных кровососов. Отмахиваясь от них ивовыми ветками, они быстро дошли до своего дома и укрылись  в комнате. В доме было прохладно и уютно, и они решили перед дорогой попить кофе и слегка перекусить, хотя ехать им предстояло не более часа, и наверняка дома их ждал неплохой обед, мастерски приготовленный женами.
      Выехав из деревни, Костромин обратил внимание на легкий туманец, сизой дымкой окутавший окружающее  пространство.
 - Смотри, Олег, что это такое, не то туман, не то дым. Откуда тому и другому взяться в это время?
- Лес горит, Николаич, - высказал свое мнение Олег.
      И он оказался прав. Справа от них горел перелесок между двумя дорогами, которые местные жители окрестили как летняя и зимняя и где обычно собирали чернику и грибы, если наступала их пора. На этот раз время не наступило ни для того, ни для другого, а потому в это время эти места были, как правило, пусты от людей, а значит, виновником пожара была сама природа. Место  было болотистым с большими залежами торфяника. По всей вероятности, горел торф, и без специального оборудования и техники его не потушить. Вокруг очага пожара толпились люди в ожидании пожарников, сами они не решались даже приблизиться к пожару, поскольку торф горел на глубине, и была опасность провалиться в бездну залежей торфа.
      Проехав по дороге километров пятнадцать, они увидели новый пожар. Тоже горел торфяник, но на этот раз на месте пожара была техника, которая расположилась на проезжей части дороги. В лес она въехать не решалась, поскольку кругом было болото, и это было опасно для жизни пожарников.
- Лес жалко, - проговорил Костромин, - сколько добра сгорит, а что-нибудь сделать с такой техникой просто невозможно. И ведь по сути-то вода горит, попробуй, потуши такой пожар, дохлое это дело.
- Это точно, - согласился с ним Олег, притушив пальцем недокуренную сигарету, словно это он был виновником обоих пожаров.
      Они уже почти въехали в город, когда на перекрестке их машина забарахлила и встала. Заводиться она заводилась, но, проехав не более пяти  метров, снова останавливалась. Кое-как проехав перекресток, они остановились у обочины, и Олег стал искать причину неожиданного происшествия. Костромину показалось, что вышел из строя бензонасос, и он ушел искать какой-нибудь магазин, чтобы купить эту злополучную запчасть. День был выходной, и все магазины, торговавшие запчастями, были закрыты. Правда, Костромин все же нашел один, который торговал и в выходной день. Были здесь и бензонасосы для автомашин всех марок, но цены  уж больно высока, и  Костромину просто не хватило денег, чтобы его купить. Раздосадованный, он вернулся к машине и предложил Олегу откатить ее на ближайшую автостоянку, оставить  здесь на ночь, а завтра вернуться и поменять бензонасос.
- Зачем стоянка, зачем бензонасос, когда я и так на ней доеду до дому, - возразил Олег. -  Да и не бензонасос это, а капитально засорился карбюратор. Правда, в нем есть дублирующий подсос, на нем я и поеду, только им надо аккуратно пользоваться. Не глубоко, но очень часто и постоянно нажимать на скорость, и машина пойдет. До стоянки доедем, а завтра его прочистим и промоем. На дороге этого не сделаешь. Да и канитель эта долгая.
      Олег сел за руль, завел машину, и она действительно поехала. Хотя и не на большой скорости, но  ехала, не останавливаясь, и даже на перекрестках вела себя уверенно. Костромин в очередной раз убедился в мастерском знании Олегом автотехники, и он никогда не пожелал бы себе другого попутчика в дальнем рейсе, кроме своего родственника. Хоть и пил, но мастером был все же классным.
      Так медленным ходом они проехали через весь город и уже подъезжали к  стоянке, на которой обычно оставлял Костромин свою машину, когда Олег сообщил ему, что карбюратор сам прочистился, и можно ехать обычным способом. Машина действительно прибавила скорость, и через пару минут они уже были на стоянке. Поставив машину на свое место, Костромин расплатился, и они с Олегом разошлись по домам, договорившись о том, что завтра созвонятся и займутся карбюратором.
      Дома Костромин застал почти всех своих гостей. Они только что вернулись с берега Волги, где купались и загорали. Здешние места всем нравились, и они были не прочь остаться в городе еще некоторое время. Ольга, однако, распорядилась иначе. Ее давно уже тянуло в деревню, к которой она привыкла, но не была уже около года. Ее любимым занятием в деревне был огород, за которым она с большой любовью ухаживала, получая от этого наслаждение. Тянуло ее туда и другое обстоятельство. Ей очень хотелось увидеть свой дом в новом обличии, поскольку его обычное состояние частенько приводило ее в уныние и полное душевное расстройство. Дом, хотя был и крепкий, но его внешний вид терзал ее душу и сердце и заставлял завидовать хозяевам, у которых дома были крепкие и внешне привлекательные. И хотя таких домов в деревне было немного, все равно ее не покидала  мысль привести свой дом в порядок. И когда, наконец, такой случай представился, радости ее не было предела. Вот и сейчас, забыв про все свои дела и обязанности хозяйки, она с большим интересом и настойчивостью расспрашивала Костромина, что удалось ему сделать и как выглядит их деревенская усадьба. Костромин успокоил ее, сказав, что все в порядке, дом полностью изменил свой внешний вид и стал, чуть ли не лучшим в деревне. Однако поедет он туда не раньше, чем через пару дней. Он обязательно должен отремонтировать карбюратор и съездить на ферму. Неожиданно  Ольга сообщила ему весть, которая его несколько расстроила и огорчила.
- На днях у меня была Вера и очень настойчиво просила  помочь ей деньгами. Я ей отказала не только в деньгах, но и попросила съехать с нашей квартиры, предупредив, что ты навряд ли будешь заниматься этой фермой, что я не вижу пока никаких результатов, а только вкладываю средства, в которых сама ограничена. Я ей также сказала, что это мое предварительное решение, последнее слово за тобой и, если ты решишь так, как я ей сказала, то мы заберем с фермы то, что посчитаем нужным.
- Ну, и что же Вера? - спросил Костромин.
- Вера была в шоке, она не ожидала такого поворота дела, думала, что все будет продолжаться в том же режиме - высасывать из тебя все, что только можно. Не нравится мне все это, Костромин, аферная она баба, ты с ней только намучаешься, а результата никакого не получишь. Если уж и заниматься этим делом, то только самому, без всяких там партнеров, тем более таких, как твоя Вера.
     Вера действительно была явлением уникальным. Ее всегда улыбающееся лицо украшали хитро бегающие по сторонам серые глазки. И если узкие губы, постоянно растянутые в улыбке, привлекали к себе собеседника, то глаза всегда настораживали и заставляли  задумываться - насколько она искренна. Как правило, собеседник попадал в западню, он верил ее якобы истинным намерениям и  оказывался обманутым. Даже когда ее  ложь обнаруживалась, она стояла до конца на своем, убеждая того, с кем она имела дело, что он напрасно беспокоится и это всего лишь недоразумение и не больше. Многие этому верили и расплачивались за это. Похоже, и Костромин влип в такое же дело. Владея достаточной информацией о Вере, о ее  подвигах и неблаговидных поступках, ему давно пора было сделать вывод, что не на того человека сделал ставку, не с той дамой связался. О своих подозрениях он не говорил Ольге никогда, боялся ее расстроить. На этот раз она сама опередила его и подвела под это дело свой вердикт. И хотя факт раскола практически свершился, Костромин все же в глубине своей души пытался сохранить капельку надежды на то, что ферма его все же будет жить.
- Давай не будем спешить с выводами, мать. Сначала я съезжу на ферму и посмотрю, как там идут дела. Выводы я сделаю потом. Да и с Верой мне поговорить  надо. Жалко порвать все сразу, уж слишком много сил, здоровья и средств вложено в ферму. Она последняя надежда на наши дополнительные доходы. Без них нам будет трудно прожить. Надеюсь, ты это понимаешь не хуже меня.
- Я все понимаю, Игорь, но поверь мне - не твое это дело. Ты же ученый, и не плохой ученый. Иди в институт, только там твое место. Я хоть и не такая грамотная, как ты, но я понимаю то, о чем ты говоришь. Твои доводы меня всегда в шок бросают. Твои идеи должны жить, воплотиться в конкретные дела. Ведь то, о чем ты говорил еще лет десять назад, дошло до людей только сейчас. Такое впечатление, что они реализуют твои проекты, а ты здесь ни при чем. Ты вроде сеешь и пашешь, а кто-то урожай снимает. Не честно это. Ты же посылал им все свои работы, и отзывы на них хорошие. А что в итоге? Ферму строишь, на Веру надеешься...
- Строю, хотя сомнения действительно есть. Мы же там уже работника подобрали. Я ему даже заплатил за этот месяц, а Вера на харчи посадила.
- Какие харчи, Игорь? Ей самой есть нечего. Ты только посмотри, чем она питается... Она дочку свою накормить забывает. Была здесь у меня Марья однажды, так за раз одна уничтожила все, что я на целую семью приготовила. А ты говоришь харчи, на ее-то зарплату?
- Именно поэтому я и считаю, что разум должен взять верх над безрассудностью. Должен же, наконец, человек думать, как ей жить дальше. Если она думает, что я ей ферму просто так оставлю, то глубоко заблуждается. Слишком дорого она мне досталась.
- Да, не надо здесь ничего делать, - возразила ему Ольга. - Оставь ее в покое. Посмотри сам: вывезти тебе ферму некуда, один заниматься ты ею не будешь, с Веры ничего не получишь, если даже суд выиграешь... Была уже у тебя такая практика - почти два десятка выигранных дел в суде с твоих должников, а что в итоге - шиш в кармане, да вошь на аркане...
Побереги лучше свое здоровье и наши средства, которых не так уж много  и осталось у нас. Да и мне одной томиться в Москве уже надоело.
Костромин всем своим нутром понимал, что Ольга права, и наивно было полагать, что это только ее эмоции, а не здравый смысл и трезвый расчет. Со слов Марьи, Адриана и даже матери Веры, он прекрасно понимал, с кем имеет дело. Женщина, которая на свой страх и риск распространяла фальшивые доллары и пыталась втянуть в это дело свою дочь, готовая сделать из нее подстилку, завалившая уже не одно начатое ею дело, у которой дела явно расходятся с ее обещаниями, навряд ли может быть надежным партнером для Костромина. Ему тут же вспомнился один случай, произошедший на ферме, который его не только обескуражил, но и разозлил. Кому-то из домочадцев, а в тот момент в доме были практически все, кроме Веры и ее матери, он давал деньги на какие-то материалы. Деньги он доставал из внутреннего кармана своего пиджака, который висел в комнате, где он обычно спал. Вместе с ним в этой же комнате спал и сын Веры. Когда Костромин вышел на ферму, то, возвратившись, сразу обратил внимание на то, что открытые раньше шторы окон задернуты. Это его насторожило, и он решил проверить наличность своих денег. Как он и ожидал, в его карманах кто-то рылся, поскольку пиджак висел уже не так, как он его повесил. В кармане не хватало сторублевки. Выяснить, кто это сделал, не удалось ни ему, ни Адриану, ни Марье, которые в это время были с ним  на ферме. Оставались только двое, кого можно было уличить в краже, - это сын Веры и жена Адриана, которая в это время укладывала спать своего сына. То, что это сделал сын Веры, никто в доме не сомневался. Однако денег не нашли, хоть и тщательно искали всем миром. Сын же Веры наотрез отказывался принять на себя вину. Однако  Костромина обеспокоила не сама кража денег, а реакция Веры на это событие. Марья в тот день пошла встречать мать к автобусной остановке, и, когда та вышла из автобуса, она ей все рассказала. Реакция, по словам Марьи, была мгновенной.
- Ты мне ничего не говорила. Не пойман - не вор, - заключила она, хотя великолепно понимала, что это сделать мог только ее сын.
          Костромин не стал разжигать страсти, но на крючочек в уме этот факт повесил. Доверие к Вере после этого случая у него явно пошатнулось, точно так же, как и к будущему их совместной фермы.
- Ладно, мать, ты так себя ведешь, словно мне завтра предложат пост министра. Но пока ничего, кроме какого-то интереса к своей персоне, я не вижу. Осенью поедем в Москву, а там посмотрим...
      На этом и закончился разговор о ферме и судьбе самого Костромина, который мало верил в какие-то проекты, великолепно сознавая, что будь у него хоть семь пядей во лбу, его возраст в это беспутное время есть главная причина всех его бед и страданий. Больше на эту тему разговоров они не вели.
Ольга накрыла на стол и пригласила всех перекусить. Ее племянники - Федор и маленькая Ольга тут же отказались от еды и пошли играть в футбол с местными мальчишками  и девчонками, с которыми они уже успели подружиться, а его младший сын Иван, приехавший вместе с матерью и со своей подружкой Дарьей, решили прогуляться по городу. За столом остался один Костромин со своей женой.
- А чего Марья приходила? - спросил он жену.
- Жаловалась на свою судьбу, на одиночество, на мать, которую она явно не переносит. Не пойму я эту Веру - детей разбросала, мужики из головы не выходят, строит какие-то проекты, да и выпить она, по-моему, никогда не прочь. Когда была у меня в гостях, ведь почти целую бутылку одна уговорила...
- Да это от жадности, на дармовщинку, - постарался сгладить ситуацию Костромин.
- Ничего подобного, так пьют только запойные пьяницы, - поправила его Ольга.
- Вот уж чего не замечал за ней, так это пьянства, - заметил Костромин, хотя здесь он явно лукавил. Не раз он видел, как после работы Вера иногда прикладывалась к стопочке, да и подружка ее однажды проговорилась, что она попивает. Сам же Костромин никогда не видел, чтобы она сильно набиралась. Всегда думал, что делает она это просто так - для разогрева души, поднять настроение, убить тоску, все, что хочешь, но не удовлетворение алкогольной зависимости. Этого он за ней не замечал.
- А Марья что собирается делать? - постарался сменить тему разговора Костромин.
- Думает закончить вечернюю школу, поступить на работу и съехать от матери.
- Только все это не так просто, как ей кажется, если учесть, что у нее со здоровьем не все в порядке. Ей просто нужно элементарно помочь. Я ей так и сказала: держись Игоря Николаевича, он мужик надежный. Она вроде с этим согласилась и обещала подумать.
- Ладно, мать, разберемся, что с ней делать. Сначала решим все вопросы с ее матерью. Завтра я поеду на ферму, если хочешь -  поедем вместе.
- Нет, уволь, туда моей ноги больше не будет. Мне и без этого есть чем заняться. Нужно съездить на рынок за продуктами, да и вообще подготовиться к даче - постирать ребятам белье, в доме все разобрать и привести его в порядок, сестре позвонить... Так что, езжай один, а я здесь останусь.
- Хорошо, оставайся дома с ребятами, а я займусь своими делами.
            Утром Костромин Олегу звонить не стал, а поехал сразу в автосервис, где он надеялся обстоятельно разобраться с машиной  и найти истинную причину ее поломки. На это у него ушло не более двух часов, и он, довольный тем, что ничего серьезного с ней не произошло, поехал выяснять отношения с Верой в деревню. По дороге он заскочил в шашлычную, где уже капитально засел Адриан и по существу был ее ночным директором. Когда Костромин подъехал к шашлычной, Адриан готовил шашлык для гостей, которых, судя по количеству оставленных рядом автомашин, в этот раз было немало.
- Здравствуйте, Игорь Николаевич, что-то давно вас не было в наших краях, - шагая навстречу Костромину, проговорил Адриан. Улыбаясь от всей души, он двумя руками крепко пожал протянутую  Костроминым руку.
- Своими хозяйскими делами занимался, Адриан. Свой дом в деревне приводил в порядок, - как бы оправдывался Костромин. - А ты, я вижу, шашлыки коптишь, не цыганское вроде это дело?
- Почему не цыганское, я много что умею, в том числе и шашлыки готовить. У меня ведь семья, ее кормить надо. Главное, что меня здесь не обижают.
- А с Верой-то, почему не сошелся, вроде бы вы с ней давнишние друзья. По-моему, у нее больше и нет таких близких друзей, как ты и Том.
- Да, стерва она хорошая. Мы ведь и помогали-то ей с Томом только в  память об ее муже. Мужик  был толковый и порядочный, детей очень любил, а вот пригрел сучку. И не так Вовку ее жалко, как Марью, пропадает с ней девка...
- Кстати, а как там Марья? Все так же с матерью воюет?
-  Не воюет уже, Игорь Николаевич. Марья, кажется, замуж вышла, увез ее в Красное какой-то их общий знакомый. Ювелир он, частник, свое дело имеет. Со слов Марьи был женат, сейчас разведен. У него вроде и дети есть, почти такие же по возрасту, как и Марья.
- И что же ее толкнуло на это, Адриан? - спросил Костромин.
- Безвыходная ситуация, Игорь Николаевич. Мать ее достала до ручки, и жить им вместе стало противопоказано. Мне тут в усадьбе Том двухкомнатную квартиру выхлопотал, так я предложил Марье пожить с нами хотя бы временно - не согласилась. Решила строить свою судьбу самостоятельно. Они частенько заезжают сюда, когда едут в город. Изменилась она здорово. Мужик ее приодел, заставил снять джинсы, марафет приказал навести. В общем, она неплохо выглядит и вроде пока всем довольна, хотя Вера и говорит, что все это не надолго. Марью трудно запереть в клетку, вольная она птица, насилия не потерпит. А по ее разговорам можно понять, что он запрещает ей встречаться даже с друзьями. К матери одну не пускает. Я почему-то тоже думаю, что все это не надолго. Марья никогда не сломается.
- Интересную новость ты мне сообщил, Адриан. Ведь за ней же чуть не по пятам молодой парень ходил, всю зиму в деревне околачивался, руку и сердце  предлагал, в свой дом звал.
- Это молодой милиционер, что ли? Да таких вздыхателей у нее было море, но она почему-то всем отказывала. Почему, не понятно? Думаю, что дело тут в другом. Она самостоятельной хозяйкой стала, дом у них там свой в Красном. Там она ни от кого не зависит, и пока не ограничивают ее свободу, она будет там жить. Все зависит от ее мужика. Если он начнет  закручивать гайки, Марьи ему не видать как своих ушей. Не потерпит она этого, как бы хорошо ей там ни было. Да вы сами, наверное, это знаете. Игорь Николаевич.
- Наверное, это так, свободолюбивая она женщина, насилия не терпит, - поддержал Адриана Костромин.
- Ну, а что там с фермой, Адриан, не знаешь? - осторожно спросил  Костромин.
- Не знаю, Игорь Николаевич. Но совет вам могу дать. Не связывайтесь вы с Верой. Дохлое дело - быть ее партнером, нет в ней надежности. Я ведь сам  с ней через все это прошел и знаю, что говорю. Хотя, вольному воля...
- Хорошо, Адриан, я подумаю. А тебе желаю успехов в ратном труде и подвигов на женском фронте. Вижу, у тебя это здорово получается. Может, еще встретимся.
      Костромин распрощался с Адрианом, сел в машину и поехал в деревню, до которой оставалось всего километра два езды.
     На ферме, когда туда приехал Костромин, никого кроме Коли, наемного работника, не было. Зрелище, которое предстало перед глазами Костромина, не только удивило его, но и разозлило. В пристройке к сараю гуляли четыре  маленьких пороосенка, у ворот паслась коза, по территории фермы свободно расхаживало десятка три кур, во дворе дома разгуливали три или четыре ягненка с овцой, а в комнатах в больших бутылях из стекла стояла брага, в бочках в подвале продолжался процесс самогоноварения в масштабах крупного ликероводочного завода. Коля ходил по территории местной фазенды уже навеселе, и от него за версту разило перегаром.
«Да и как ему не пить, когда вокруг море зелья», - подумал  Костромин, а вслух спросил:
 - Что тут творится-то, работничек, и где хозяйка?
- Это ты у Веры спроси, Николаич, ее это затея. Я здесь в качестве сторожа и помощника. Мое дело маленькое, что приказали, то я и делаю.
- С вами все понятно, а Марья где? - переспросил его Костромин, осознавая, что вести с ним беседы на производственные темы дело бесполезное, он действительно здесь человек посторонний.
- Марья замуж вышла, в Красном сейчас живет. В последний раз они с матерью крепко поругались, а тут приехал Юра и забрал Марью с собой. С тех пор я ее больше не видел.
- Как же ты допустил это, Коля? Ты же ее крестный отец, неужели не понимал, что она глупость делает.
- Взрослая она уже, Николаич, своим умом живет девка, я тут ни при чем, - парировал  Коля.
- Взрослая - это верно, но иногда и вмешаться не бесполезно. Ну, а с кроликами-то как? Не все еще передохли?
- Дохнут помаленьку, Николаич. Понять ничего не могу.
- А чего тут понимать-то, мозги у вас с Верой набекрень. Почему у тебя куры-то гуляют по ферме, разве им там место. А где трава, сено, наконец, да и вода у вас, что в яме помойной. А ты говоришь, что пятнадцать лет кроликов держишь. Трудно верится, работничек.
      Костромин говорил с ним резко не оттого, что во всем винил только работника. Причину он видел в самой Вере. Не совместимое это дело - иметь кролиководческую ферму и в дополнение к ней многопрофильное хозяйство. За двумя зайцами гнаться бесполезно. А здесь похоже было на то, что Вера одним махом в миллионершу превратиться захотела, как в той сказке о золотой рыбке. Финал всему этому  был очевиден - он такой же, как у той беззубой старухи. Стоило ли ему теперь вкладывать деньги в это дело. Наверняка корма не будут доходить до кроликов, и они обязательно все передохнут. В чем, в чем, а в этом Костромин уже не сомневался. Как говорится, жадность фраера сгубила...
- Вера-то хоть сама понимает, что глупость делает? - спросил Костромин Колю.
- Не, не понимает, да и бесполезно ей это доказывать, Николаич. Я ей говорил: давай сосредоточимся на кроликах, на кой черт нам эти свиньи, на них кормов нужна прорва. А тут еще овцы, куры... Не слушает, думает, что к весне разбогатеет.
- Не разбогатеет, без штанов останется, - поддержал Колю Костромин. Да надо было бы и со мной посоветоваться, ферму все же я строю, а не она.
- И это верно, вижу сам - сколько ты напахал, бригада не справится.
- Бригада, не бригада, но сил и здоровья в нее вложено немало, жалко, что все это впустую, на ветер выброшено.
- А я, Николаич, скоро бросаю все это дело. Вера мне замену нашла, бомжа какого-то. А я здесь до пенсии, получу - и привет моя деревня.
- А почему так, Коля?
- Кормит она меня, Николаич, херово, да и самогонки здесь море, а при моей потребности - это вредно для здоровья. Сопьюсь я здесь окончательно.
- При таком ее количестве спиться не проблема, если к ней тягу имеешь, а ты, похоже, не избавился от своей слабости, хотя и обещал.
- Я ее просил меня закодировать, но она говорит, что у нее денег на это дело нет. А свою пенсию я берегу, не на кодирование же ее тратить.
- Ладно, поеду я, до вечера ждать не буду. Передай Вере, что я заезжал на ферму. В следующий раз приеду только после дачи, везу туда всю шантрапу московскую отдыхать. Пока, может, еще увидимся.
      Костромин уезжал с фермы с неприятным чувством, словно ему нагадили в душу. Гнев охватил его и готов был вылиться в непреклонную жестокую силу. Он, безусловно, мог спокойно расправиться со своей партнершей,   лишить ее даже того мизерного, что она имела. Но он понимал другое. Поступки в гневе всегда имеют обратную силу. К тому же, он относился к категории людей, для которых честь и достоинство не совместимы с жестокостью и несправедливостью. Но наказать ее надо. Лучший способ для этого - подарить ей эту ферму, ведь все равно она для него как источник дохода потеряна. Пусть вкладывает свои последние деньги в эту ферму, занимает, привлекает спонсоров, наконец, финал этой фермы для него очевиден - полное разорение и банкротство. Другого здесь  не дано, ибо любое дело, пусть даже самое маленькое, требует знаний, научной основы, которых здесь и в помине не было. Вера сама доведет себя до разорения, если не спохватится вовремя и не вспомнит слова Костромина: "Кролиководство - это искусство удовлетворять потребность при ограниченных  ресурсах с помощью знаний и накопленных ошибок". И если она этого не поймет, то последние штаны ей придется продать. Самая величайшая ее глупость - это разрыв с Костроминым, другого такого союзника ей не найти.
     Так рассуждал про себя Костромин по дороге, ведущей к его дому, где все было для него надежным и прочным. Во всяком случае так ему это казалось.
      Когда он приехал домой и рассказал все Ольге, та с юмором восприняла сказанное.
- Посмотри на все это в новом и веселом свете, дорогой мой. Все произошедшее имеет  определенный здравый смысл. Ты отделался, наконец, от  иллюзий, которыми жил все  последнее время. А теперь все кончилось. Хорошо, что ты не влез в это дерьмо по самые уши, вот тогда было бы совсем плохо. А сейчас ты свободен и благодари за это бога, что он вовремя остановил тебя от этой дурацкой затеи.
- Ну, положим, затея не дурацкая, а весьма разумная. Исполнение вшивое, так это  совсем другое дело, - возразил Костромин жене.
- Хочешь заниматься кролиководством, занимайся, но один, без помощников, особенно таких, как Вера.
- Да нет, пожалуй, хватит, сыт по горло - и перепелами, и кроликами. Надо искать другое дело.
- Вот и ищи, пока еще не поздно. Все равно ведь без дела сидеть не можешь.
- Не могу, - согласился Костромин. - Да и на корзину работать надоело, хотя как знать - практически ведь все опубликовано.
- Опубликовано-то оно, опубликовано, но где гонорары твои. Считай, что вся твоя работа - коту под хвост.
- Не скажи, моя дорогая. Сейчас, если не вся Россия, то уж половина ее точно меня читает.
- Может, и читает, а может, и нет. Где тогда отзывы и отклики на твои работы?
- А я адреса своего никому не оставлял, да и почта сейчас дорого стоит.  Мои же читатели бедные люди, для них накладно заводить переписку.
- Ладно, не выдумывай  причин успокоения, давай лучше готовиться к поездке на дачу. Одна я не успеваю все сделать. Но почему-то мне кажется, Костромин, что у тебя будет все в полном порядке. Ты же никогда не опускаешь руки, как бы тебе ни было трудно. Ты же боец по натуре, и в этом твоя сила.












Глава седьмая
      В деревню Костромины собрались уезжать утром, после того как все позавтракали и привели себя  в порядок. Собирались долго и трудно. Предстояло не только упаковать в машине огромное количество вещей и одежды, но и разместить в ней семь пассажиров. Загруженная до предела машина со стороны напоминала больше цыганскую кибитку, чем автомобиль. Поэтому, чтобы избежать проколов и штрафов, Костромин выбрал дорогу в объезд всего города, где риск оказаться один на один с работниками порядка был минимальный. На этот раз расчет его оказался верным - они свободно объехали город и без помех выехали на трассу, ведущую в ставшую родной им деревню, где гаишников никогда не было, поскольку трасса была тупиковой и никакого экономического значения, кроме удовлетворения местных потребностей, для области не имела. На ней, кроме рейсовых автобусов, довольно редких для данной местности, и грибников-автолюбителей, встретить какой-либо другой транспорт явление довольно редкое. Ехать по трассе было легко и приятно, так как дорога была пустынной и проходила среди соснового леса. Лес был ласково-приветливым и давал приятную прохладу, от которой давно отвыкли пассажиры, привычные больше к московским зною и пыли.
      Настроение у всех было приподнятым. Дети шумели и галдели как молодые  воробушки, а взрослые сосредоточенно, но с улыбкой на устах о чем-то про себя размышляли, изредка не забывая останавливать вышедших из-под контроля ребятишек. Так бы они и ехали, каждый со своими думами, если бы неожиданно их взору не открылась картина, которая несколько  изменила их игривое настроение. Справа по ходу машины лежал поваленный в разброс лес, а в некоторых местах огромной заплешины, образовавшейся в результате недавнего пожара, все еще струился дым.
 - Ну, вот об этом я тебе и говорил, мать. Это результат того пожара, который мы видели с Олегом. Правда, лес тогда был еще целым и невредимым. Наверняка такая же картина нас ожидает и в нашем лесу, где вы обычно собирали чернику и грибы. Сейчас в эти места заходить опасно - провалиться под торф можно. Чтобы восстановить все это, потребуется лет тридцать - не меньше.- Нас, правда, тогда уже не будет, - печально добавил Костромин.
- А может, там потушили пожар, и все не так печально как здесь? - вопросом на размышления Костромина ответила Ольга.
- Маловероятно, что там картина другая. И причина та же, и лес тот же, и способ тушения одинаковый, - возразил Костромин.
      И он оказался прав. Подъезжая к деревне, они уже издалека слева от дороги, где обычно в урожайный год было море серых грибов, заметили большую пролысину, по размерам превосходящую ту, которую  встретили на своем пути ранее. Лес был не только повален, но местами уже попилен и сложен. Очевидно, чтобы добро не пропало даром, местная власть разбила выгоревший участок  на делянки и раздала их местным жителям, которые на зимний период успели заготовить себе дрова в запас.
- И то хорошо, хоть добро не пропадет даром, все польза какая-то людям, - подумал про себя Костромин, а Ольге сказал:
- Ищите теперь новые ягодные и грибные места, эти теперь для вас заказаны.
- Жаль, конечно, что это произошло. Ягод здесь было много, да и до дому рукой подать, - опечалилась она. - Но зато у нас теперь новый дом, - обратилась она ко всем сидящим в машине, - а это то, о чем я мечтала всю свою жизнь.
      Костромин уже миновал выгоревший участок леса и мысленно быстро соображал, с какой стороны подъезжать к дому. Ему очень хотелось, чтобы тот сразу произвел на всех выгодное благоприятное впечатление, и этот момент запомнился им надолго. Лучше всего для этого подходила дорога с середины деревни, где некогда висела табличка, обозначающая ее название. Подъехав к дому, Костромин остановился и вышел из машины. Мигом высыпали из нее и все  пассажиры. Изумленная Ольга долго не могла произнести ни слова. Потом, собравшись с мыслями, растроганно произнесла:
- Ну, ты даешь, Костромин. Я никогда не думала, что из нашего дома можно сделать что-то приличное. Это же сказка, а не дом. И как вам это удалось...
- Ты еще внутри ничего не видела, там тоже все переделано. Думаю, что тебе понравится.
      Костромин достал ключи от веранды, открыл все висящие на дверях замки  и пропустил Ольгу в дом. Восторгу ее не было предела. Она охала и ахала, поглаживая стены дома, обшитые вагонкой. Все ей здесь нравилось, и она присела отдохнуть в новой кухне, где некогда был коридор и лестница на выход. После реконструкции они исчезли, и вместо них образовалась  великолепная, больших размеров кухня - голубая мечта любой хозяйки. Прибавилось и комнат в доме. Кухня в большой комнате была ликвидирована, а сама маленькая комнатка за перегородкой была оклеена обоями, печь переделана под камин. Все это в целом создавало определенный уют в доме и напоминало хорошую городскую квартиру, но с деревенским ландшафтом.
      Разобрав вещи и определив каждому гостю комнату, Ольга  пошла поздороваться с соседями, в глубине души надеясь на их похвалу по поводу реконструкции ее дома.  Вернулась она  часа через полтора, веселая и довольная своими визитами к местным деревенским бабам, которые всегда имели к ней свое расположение.
      Поделившись с Костроминым новостями, она принялась готовить обед для  своих гостей и наводить  порядок в доме, хотя это особо и не требовалось, так как Костромин во время своего последнего визита в деревню сам неплохо прибрал. Однако Ольга всегда старалась переделать все  по-своему, и Костромин не мешал ей. Сам же он решил привести в порядок  все свои рыболовные снасти, потому что рыбалка для него здесь была главным занятием, а все остальное - вспомогательным делом. И хотя его рыбу особенно никто не ел, он систематически изо дня в день приносил ее домой в надежде, что из нее когда-нибудь сделают воблу. Да и не рыба ему была нужна, а сам процесс ее ловли, увлекательней которого, если не считать  сбора белых грибов, когда их навалом, Костромин не знал. Особенно ему нравилась ловля на утренней зорьке, когда только встает солнце, а от реки исходит белый туман, окутывающий заросшие кустами берега и скрывающий от глаз силуэты деревенских домов, раскинувшихся по берегу реки. В такие дни, когда полную тишину на реке мог нарушить только проснувшийся у каких-нибудь хозяев петух, Костромин получал полное наслаждение и незабываемые впечатления. Вот тогда и только тогда ему казалось, что жизнь хороша и прекрасна и за нее стоит держаться. Все остальное было призрачным, недолговечным, непредсказуемым, ненадежным. И когда это касалось лично Костромина, он часто уходил в философские рассуждения о смысле жизни. Зачем он вообще живет на этом свете, когда ни его труд, ни его идеи, ни его научные разработки ломаного гроша не стоят, когда все  это подменено властью чиновника, часто полуграмотного, нечистоплотного, одержимого идеей непомерной власти над своим народом. Трудно жить в таких условиях.
      Подобные мысли часто посещали Костромина. Тогда он жил надеждой найти какой-нибудь выход из этого тупика, решение, способное перевернуть этот мир и поставить его лицом к заветной его мечте - порядку, справедливости и достатку, надежды на которые таяли  на глазах. Не он один хорошо понимал, что перед богом все равны и у всех равные права на жизнь, свободу и счастье, и, если какая-то сила становится разрушительной по отношению к ним, ее нужно упразднить во имя сохранения своих прав. Такой силой на данный момент  было чиновничество, которое, охамев от власти, железными тисками сдавливало горло ему и ему подобным, не давая  ни жить, ни дышать, ни работать, ни умереть с честью.
      Костромин не только размышлял на эту тему, он действовал - изучал литературу, рылся в библиотеках и архивах, издавал книги и брошюры, вносил  свои предложения во все властные структуры, однако результат   был нулевой. И, очевидно, прав был его знакомый местный федеральный инспектор: "Пока эти мамонты не вымрут, ты ничего не добьешься, а у меня прав таких нет, чтобы помочь тебе в этом, хотя я и полностью с тобой солидарен".
      Костромин с трудом отвлекся от нахлынувших на него мыслей, чтобы  заняться делом. Ведь ему еще предстояло покрасить дом, сделать новые ворота, которые соответствовали бы новому облику его дома, остеклить веранду. Времени у него для этого было достаточно, и он решил, не спеша, но капитально навести с этим порядок. Первым делом он занялся верандой, поскольку заменяющая стекла пленка не давала того эффекта, которого он ожидал, и скрывала великолепный вид с  в огород с баней, во двор, где постоянно возились ребятишки, и на улицу за воротами дома, по которой проходили местные жители, направляясь в лес за грибами. Пока он примерял стекла к веранде, во двор вошли его соседи - Пашка с Натальей. Костромину сразу стало понятно, что пришли они по его просьбе помочь в покраске веранды. Они сразу согласились, пообещав начать работу с утра, предварительно попросив аванс за еще не сделанную работу. Такова у них была манера - сначала материально ощутить вкус к делу, а потом уж и само дело, которое на этот раз было не сложным - макай да мажь, мажь да макай - вот и вся премудрость. Выпив и закусив, они долго болтали с Ольгой о сложности своей жизни, о сплетнях, ходивших по деревне, не забыли и грабителей, от которых пострадал не только Костромин, но и почти пол- деревни. Как всегда Наталья наобещала Ольге насушить для нее грибов, набрать клюквы на болоте и брусники в местах, о которых знают только они с Пашкой. Костромин поинтересовался у них о клеве на реке, чем они ловят, сколько насушили воблы и почем здесь ее продают. Главное, что он узнал - рыба ловится, клев есть, в сети рыба идет. Это несколько взбодрило его, и он стал готовиться к рыбалке, по которой давно соскучился. Рыбу Костромин ловил одной удочкой и ставил в нескольких местах по берегу реки «телевизоры», так в простонародье называли небольшие сетки, натянутые с одной стороны на легкую палку, с другой - на толстую железную проволоку. Телевизоры его никогда не подводили, и, если не ловилось на удочку, то в телевизор рыба попадала обязательно, иногда даже крупная. Во всяком случае, он никогда не приходил с реки пустым, даже  тогда, когда ни у кого улова не было. В телевизоры иногда попадало до десятка крупных рыбешек. .
      Рыбалка удалась Костромину и на этот раз. Домой он принес десятка два приличных сорожек и сенцов, которых Ольга тут же засолила, накрыв посуду марлей, чтобы не привлекать к засолу мух, которых в этом году, как и комаров со слепнями, было почему-то очень много. Травили их в доме, чем только могли, и ребятишек Ольга, как могла, мазала всякими мазями, растворами и настойками, однако руки и ноги их все равно были покрыты укусами и волдырями, которые тут же расчесывались до крови. Хоть их и было жалко до слез, но придумать ничего другого не могли. Такова уж деревенская действительность - сладкое и горькое раздельно не живут.
      В целом первый деревенский день сложился удачно, и не было никаких оснований предполагать, что другие будут хуже.
      Деревенская жизнь протекала спокойно и безмятежно, каждый занимался своим делом, никто ни к кому не приставал, не выяснял отношений и давно определил свое место в этом прекрасном, далеком от городской суеты, мире. Ольга не вылезала из огорода, который был для нее и лечебницей, и местом отдыха, и трудовым фронтом. Болезнь, которую она носила в себе, каким-то непонятным образом не давала о себе знать, сахар в крови стабилизировался, давление пришло в норму. И все это делали с ней природа и труд на земле,  без которого она уже не представляла своей жизни.
      Тут же, рядом с ней были и ребятишки, которым она доверяла иногда довольно ответственную работу - выдергивать сорняки и поливать рассаду. Делали они это скорей всего не от большого желания ей помочь, а чтобы быстрее закончить работу и пойти на речку купаться. Купались они каждый день по нескольку раз,  это было главным событием в их деревенской жизни. В Москве такого удовольствия они были лишены полностью. Загорелые и сытые, босоногие и полуголые, они носились по деревне, пугая кур и кошек.  Ребятня изредка подкармливала их объедками со стола, и те привыкли к такому ежедневному ритуалу и непременно его выдерживали. Федор с Иваном и Дарьей постоянно играли в футбол до самой темноты, когда и мяча-то уже не было видно. Особое удовольствие    Костромину доставляло общение с  маленькой Сашей, племянницей Дарьи. Рассудительная не по годам, она иногда ставила в тупик взрослых, а на Ольгу вообще оказывала магическое влияние, ставя ее в неловкое положение своим недостойными для девочки поступками.
    Фазенда   Костромина обрела наконец цивилизованный вид и выглядела красиво и достаточно богато. Пашка с Натальей заканчивали покраску дома, а Костромин достраивал новые ворота и калитку.  Дальше тоже все шло по плану - ловилась рыба, поливались грядки, детвора с Ольгой часами проводили на речке, купаясь и плавая на лодке. Однако, как и положено, в этом мире, счастье не бывает долгим. Одним ранним утром в окно Костроминых кто-то постучал. Это была Наталья.
- Что случилось, Наталья?
- Лодку угнали. Пашка в час ночи ставил кормушки, она была на месте, а когда в четыре утра пошел их проверить, то ее уже не было. Мы с ним прошли вдоль берега в обе стороны, но ничего не нашли. В милицию надо заявлять. Спрашивали у местных рыбаков - никто ее не видел.
- Вот это беда, так беда, - проворчал Костромин, и для этого были основания.
      Лодкой этой он разрешил пользоваться Петровым только с одной целью - у них не было своей, а без лодки им не прожить. Единственным условием, которое поставил перед ними Костромин, была ее сохранность. Однако они пренебрегли этим условием и оставляли ее где угодно и без привязи. Все запирали лодки на ключ, осознавая опасность их кражи, а для Петровых такой закон не писан. Вот и наступила расплата за разгильдяйство.
      Понимал Костромин и другое - не найдут они лодку, ему самому придется ехать в милицию и писать заявление, что ему явно не хотелось делать и отвлекаться от уже устоявшейся безмятежной жизни. Делать, однако, было нечего, и он стал собираться в дорогу. Ольга же, узнав о краже лодки, чуть не расплакалась - только с одним горем успокоились, так на тебе - другое. Да и плохо она представляла себе жизнь без лодки на реке, которой хоть и не часто, но пользовалась - то ребят катала, то с Костроминым плавала по реке на заходе солнца, то использовала ее для полоскания белья. Для Костромина это вообще была непоправимая потеря: какая рыбалка без лодки, особенно на другой стороне реки или  кормушки на ее середине. С пропажей лодки и Костромин, и Ольга теряли для себя что-то ценное, которому при его наличии не придавали особого значения. Теперь эта потеря была для них ощутима, и из-за этого покалывало сердце.
- Подонки, поймать бы эту мразь, да порвать на куски, - ворчал про себя Костромин.
      Он верил в провидение, что за все в жизни надо платить, заплатят и эти негодяи, но пока почему-то платит только он и за что - неизвестно. Неприятным было и другое: его уже в течение многих лет, как будто специально, приучали к ненависти, испытывали злом, бедой, от которых ему некуда было скрыться. Может быть, это его расплата за что-то, которая достает его понемногу в самое неподходящее время. Однако вспомнить своего зла по отношению к другим людям он не мог. Он больше делал добра, а зла припомнить не мог. «А может быть, сделанное им добро - это и есть нанесенное кому-то зло? - задавал себе вопрос Костромин.- Ведь не зря говорят, что худа без добра не бывает». Рассуждать на эту тему - делом было бесплодным. Надо  ехать в милицию, хотя и от этой поездки Костромин мало чего ожидал. Авторитетом его родная милиция у него не пользовалась, но формально это совершить надо.
     На этот раз заявление в известном ему окошке, как это было в предыдущий раз, у него не приняли, а направили сразу к следователю. Это была уже не молодая девица, а развязный, средних лет парень. Выслушав Костромина, он стал задавать ему наводящие вопросы: какой номер лодки, где зарегистрирована, когда куплена, кто продавец, почему лодка была не привязана, когда он последний раз ее видел и многие другие, в большей степени, как казалось Костромину, отношения к пропаже лодки не имеющие. В конце концов договорились до того, что чуть ли не сам Костромин и похитил лодку. Для себя же он сделал вывод, что искать ее они не будут, а лишь разыгрывают из себя благородных защитников пострадавших  граждан. Терпение его лопнуло, он забрал заявление и сказал, что в таком случае он вышлет им его по почте, не забыв напомнить следователю, что зарплату ему платят из кармана Костромина и ему подобных граждан, а не его начальника, и ему следовало бы вести себя соответствующим образом.  Про себя же Костромин подумал, что зря они постоянно жалуются на низкие оклады, за такую работу вообще им платить не надо, в крайнем случае, пусть получают пособие по  безработице, да и то, наверное, много.
      В деревне же в это время только и говорили о пропаже лодки. Нашлись даже свидетели, которые видели, как двое мужиков в спецодежде и фуражках  с кокардами подъезжали к лодке, осматривали ее и о чем-то переговаривались. На вопрос, что они здесь потеряли, они ничего не ответили и поспешно ретировались. Кто-то видел за деревней желтые «Жигули», кто-то слышал шум моторной лодки на реке ночью. Все сходились в одном: лодку давно присматривали, и, когда она оказалась бесхозной,  отогнали в удобное место, поскольку не была привязана, поставили на нее мотор, заранее приготовленный, и своим ходом ушли вниз по течению. Другой возможности украсть лодку никто не представлял, поскольку она была очень громоздкой и достаточно тяжелой. По осени ее чуть ли не всей деревней из воды вытаскивали. На «Жигулях» такую команду не привезешь и на машину не погрузишь. Теперь, надо полагать, она находится на каком-нибудь складе цветмета – разобранная и распиленная.
- Скорей всего  так и было, - подумал  Костромин.- Искать ее по пунктам приема цветных металлов, да еще в распиленном виде, – дело хлопотное и безнадежное. И он решил махнуть на это рукой и постараться забыть об этом неприятном для него инциденте.
      Между тем почта все же сработала. Через несколько дней, когда он практически забыл об исчезновении лодки, в дом Костроминых приехал новый участковый. Прибыл он по указанию своего начальства обстоятельно разобраться с заявлением Костромина. Вместе они быстро составили протокол, а участковый пошел после этого опрашивать свидетелей, которых к тому времени набралось достаточно много. Сам Костромин в опросах не участвовал – это дело профессионалов. Однако надежды на то, что лодка будет найдена, он все же не испытывал. Уж слишком много времени прошло с момента кражи. За этот период теплоход спрятать можно, не то, что лодку.
      Лето уже было в полном разгаре, когда в деревню приехала Ирина, сестра Ольги. Примерно в это время она была здесь постоянным гостем. На этот раз она приехала на недельку, чтобы потом забрать Федора и отправить его вместе с отцом в командировку в Германию. Документы на него были уже выправлены. Ольга на это время почти полностью забросила огород и большую часть времени проводила с сестрой и ее детьми. Они загорали, купались, мылись в бане и даже ходили в лес за грибами и ягодами. Грибов, правда, в этом году не было совсем, зато ягод они набрали достаточно.
      Через неделю Ирина уехала, прихватив с собой Ивана с Дарьей и Сашу, которые изрядно подустали в деревне, и их почему-то тянуло в Москву. В деревне остались только Ольга с Костроминым, да дочь Ирины, которая уезжать  не собиралась. Подружек и друзей у нее здесь было достаточно и расставаться с ними до самой школы она не хотела, тем более что и мать против этого не возражала.
      Жизнь после  отъезда гостей потекла в доме непривычно спокойно, без суеты и разборок. Обе Ольги  нашли для себя новое дело – стали готовиться к школе. Маленькой Ольге не совсем это нравилось, и она под разными предлогами искала повод увильнуть от занятий. Обычно на этом никто не настаивал, и ее с миром отпускали гулять с подружками.
Постепенно наступало время сбора урожая. Сначала убрали чеснок, потом лук, петрушку, укроп и прочую зелень. Горох с грядки обобрали намного раньше, не дав тому даже созреть. Много было кабачков, огурцов, гроздями висели на ветках помидоры. Подошли и морковь со свеклой, но убирать их еще было рано. То же самое касалось и картошки с капустой. Эти убирались в последнюю очередь. Урожай хоть и был небольшим, но  свой, доморощенный и экологически чистый. Все бы так и протекало мирно в этом доме, если бы однажды Ольга не позвала резким окриком Костромина к телевизору.
- Иди, Игорь, послушай – это тебя касается. Местное телевидение на связи.
      Костромин бросил свои дела, подошел к телевизору и включил его на полную громкость. На экране диктор рассказывал о новой инициативе власти. Инициатива эта касалась создания в одном из районов области кредитного кооператива по предложению германских друзей и по их методике. Диктор расхваливала этот опыт и благодарила друзей за помощь. Злость Костромина была беспредельной.
- Как же так, я им еще два года назад выдал для изучения и использования целую программу по созданию альтернативной кредитной системы в области, в противовес банковской, которая кроме вреда производителю не дает ничего. Дал не только программу, но и подарил книгу, в которой эта кредитная система до мелочей расписана. Основана она не на голых умозаключениях ученых, а на практическом опыте наших предков. Система эта с успехом действовала именно на этой земле и не только в царское, но и в первые годы советской власти. Ну, зачем же так унижать себя на глазах у всего мира, который и сам то живет по нашим рецептам, рецептам того же Чаянова... – вслух рассуждал Костромин, нервно ходя из угла в угол по комнате.
- А ты, Игорь, успокойся, съезди на телевидение и разберись на месте с этим вопросом. Я тоже считаю, что глупо продаваться за деньги даже друзьям, пусть даже хорошим.
      Костромин воспринял предложение Ольги как приказ для себя, поскольку отлично понимал, что дело здесь не совсем чистое. И надо быть большим идиотом и безграмотным чинушей, чтобы не знать, как и с каким успехом развивалось кредитное дело в России. Наши предки еще в начале девятнадцатого века осознали, что без дешевого и доступного всем кредита не поднять ни одного предпринимательского дела, а потому и делали его демократичным. И как еще делали. По тем временам в российской практике успешно работали: ссудосберегательные и кредитные товарищества; больничные, пенсионные, школьные, сберегательные, страховые, сиротские,  судовые, почтово-телеграфные и иные кассы. Кассы мелкого кредита; сельские и сельские общественные банки; мирские заемные капиталы; частно-добровольческие и прочие.  В кредитное дело были вовлечены все слои населения тогдашнего общества, а сами  учреждения не имели себе подобных по типу и характеру своей деятельности, и были наиболее распространенными в России.
- И при таком опыте организации кредитного дела обращаться за помощью к  зарубежным партнерам? Это не только не уважение к своим предкам, - это преступление против собственного народа, - рассуждал про себя Костромин.
      Бесило Костромина и то, что у них перед носом лежат его предложения по организации целостной системы ссудного капитала в пределах вверенной им области, в которых до мельчайших подробностей расписаны все ее особенности: суть каждого кредитного учреждения, каким образом их создать, условия выдачи ссуд в уставной капитал, порядок открытия кредитного учреждения, уставы этих кредитных учреждений и многое другое - вплоть до ходатайств и протоколов учредителей.
- Что же этим кровососам тогда нужно, чтобы просветить их высохшие мозги, -  возмущался Костромин.
      Ольга все это время наблюдала за Костроминым и хорошо понимала, как  тяжело и обидно сейчас ему. А ведь сколько сил на это потрачено. Неужели  это все зря? А ему она сказала:
- Возьми себя в руки, Костромин. Неужели ты думаешь, что все потеряно. Ищи  союзников, не думаю, что в этом городе одни только туполобые, есть же и светлые головы.
- Может, где-то и есть, только я почему-то таких не встречал. Боятся они здесь всего. Ты думаешь, что власть здесь изменилась, демократия восторжествовала. Да здесь тот же советский режим, только еще хлеще. То же телефонное право, та же круговая порука. Причем не только режим прежний, те же люди  сидят, может быть, только кресла поменяли.
- Это не только здесь, - это везде. Не складывать же по этому поводу руки по швам, - возразила ему Ольга.
- Я не складываю, я размышляю, мне бы, как  тому Архимеду, только точку опоры найти.
- Вот и находи, нерешаемых проблем в нашей жизни не бывает. Трудные бывают, но нерешаемых - нет.
      Продолжать разговор на возникшую неожиданно тему не только больше не хотелось, но и не имело смысла. Им обоим и так все было ясно - не первый год живут они вместе, не первый раз возникают такие проблемы. Одно знала Ольга: упорней и настойчивей Костромина она в своей жизни не встречала. Если что-то задумал, сделает обязательно.
      В деревне они доживали последние дни. Все, что смогли собрать с огорода, сложили в тару и приготовили к загрузке. Костромин приводил грядки в порядок, а Ольга хлопотала по дому. Она всегда перед своим отъездом наводила в нем чистоту, чтобы в следующий ее приезд душа не болела, и было что показать гостям, если они вместе с ней нагрянут неожиданно в этот дом. Грустно было расставаться с деревней, в которой они прижились и не только вырастили здесь своего сына, но и поставили на ноги обоих детей ее сестры. Костромин не мог вспомнить случая, чтобы в какой-нибудь год они не проводили лето в этой деревне. Их всех тянуло сюда, как тянет обычно в отчий дом, встреча с которым надолго затянулась.

Глава восьмая
      Как ни хотелось Костромину скорее выбраться в Москву, он решил несколько оттянуть туда свою поездку, чтобы все же решить мучивший его в последнее время вопрос, возникший в результате просмотра программы местного телевидения. Не пойти в эту солидную организацию, в общем-то, по праву считающей себя четвертой властью, было бы трусоватым поступком с его стороны, сдачей своих позиций без боя. В данный момент был подходящий повод для разговора с теми, кто постоянно общается с властью, комментирует ее действия, по возможности критикует. Интерес самой темы предполагаемой беседы с  тележурналистами для Костромина был очевиден. Обойти стороной  злободневный для общества вопрос этой, по сути своей, политической организацией было бы непростительной ошибкой, крупным изъяном в   работе. Самому же Костромину следовало тактически правильно  решить эту задачу, чтобы у них не было и тени сомнений в целесообразности поднятия затронутой темы. Чтобы не быть голословным, он прихватил с собой на телевидение свою последнюю книгу по самоуправлению и по экземпляру концепций реорганизации власти в городе и области, на которые он так и не получил ответа. Вооружившись идеями и научными разработками, он со спокойной  совестью безо всяких звонков направился туда, где его явно не ждали.
      Повезло ему уже в самом начале. Вахтер, который стоял на входе в здание телецентра и пропускал в него посетителей только по пропускам и звонкам его работников, принял Костромина за своего сотрудника и даже  не обратил на него внимания, когда тот вместе с двумя дамами быстро прошел во внутрь здания. У Костромина не было ни специального пропуска, ни знакомых журналистов, которые могли бы помочь ему с этим визитом. О том, что ему повезло, он узнал сразу, как только поднялся на этаж, где находился интересующий его отдел. Там он остановил первую попавшуюся ему девушку и спросил, где находится информационный отдел и с кем бы он мог переговорить по такому-то вопросу.
- Вам вот в эту дверь, спросите там Галину Николаевну - заместителя начальника информационного отдела.
- Благодарю вас за помощь, - кивнул ей Костромин и прошел в указанный ему кабинет.
- Кто вы такой и как вы сюда прошли? - Это была первая реакция Галины Николаевны на неожиданное появление Костромина в ее кабинете.
- Прошел я сюда молча и по необходимости, а зовут меня Игорь Николаевич, фамилия моя - Костромин. Считайте, что я ваш постоянный телезритель, которому интересно узнать: как возник   сюжет одной из ваших передач,  который меня встревожил, и о котором я хотел бы побеседовать. Сам я бывший научный работник некогда известного всем Госплана Союза, который, к сожалению, приказал долго жить, и вот моя визитная карточка.
      Костромин протянул ей свою книгу и стал ждать ответной реакции.
      Книгу Галина Николаевна взяла, повертела ее в руках, полистала, внимательно прочитала на титульном листе аннотацию, кем она издана и с какой целью. Похоже, информация, которую она получила, удовлетворила ее и уже  мягким тоном она вновь обратилась к Костромину.
- Что же вас конкретно интересует, Игорь Николаевич, какой сюжет задел за живое?
- Недели две назад в дневной программе по вашему каналу прошла информация о действиях областной администрации по созданию в одном из районов кредитного кооператива по инициативе немцев и по их методике. Так вот, аналогичное предложение власти мной было сделано еще года два назад. Суть этих предложений изложена достаточно подробно в этой книге, которую по просьбе одного из заместителей губернатора я им подарил. Администрация имеет не только эту книгу, но и подробную программу действий по выводу  села из кризиса. Все мероприятия, которые необходимо провести на селе, изложены в этой концепции. Посему меня интересует один вопрос: почему сознательно игнорируется отечественный опыт в организации кредитного дела и на щит возносится иностранный? На каком основании надо доказывать всему миру,  что мы тупые и серые, как валенки, и где же, наконец, наш местный и российский патриотизм? Зачем администрация вводит нас в заблуждение и обращается к населению с просьбой, чтобы оно вносило предложения по улучшению ее работы? Такие предложения есть, но нет реакций на них. Слова и дела здесь явно не сходятся, и я хотел бы получить на это авторитетный ответ.
- Вы не во всем правы, Игорь Николаевич. Администрация области здесь ни при чем. Это инициатива самого района. Я хорошо помню эту программу.
- В принципе, уважаемая Галина Николаевна, в документах, которые находятся у вас в руках, речь идет не только о кредитных кооперативах и товариществах, а обо всей системе реорганизации местного самоуправления в области, которое, мягко сказать, в ней только имитируется. Что же касается организации кредитного дела в городе и области, если по совести, то его у нас просто нет.
- В чем же особенность вашей системы кредитования, если не секрет, и почему банки не могут решать эти задачи? - спросила она Костромина.
- По поводу банков - это совсем просто. Для обычного жителя области они не подходят ни по процентной ставке, ни по условиям обеспечения кредита, ни по срокам обязательств. В настоящее время они не обеспечивают даже сохранности наших вкладов. Да и нацелены-то они, главным образом, на крупный бизнес, а не на мелкий и средний, для которых банк - их могила. Мы же хотим создать альтернативную банковской систему кредитования, которая в корне отличается от банковской.
- Хотелось бы узнать, в чем ее особенность, - заинтересовалась Галина Николаевна.
- Если у вас есть время, то, пожалуй, можно раскрыть перед вами нашу тайну, хотя она таковой не является. Надо просто порыться в наших архивах. Именно за этим я сюда и пришел. Хочу доказать, что нас не в капусте нашли.
      Во-первых, это система, которая в едином ключе функционирует на трех уровнях: областном, районном и местном - городском и сельском. Суть ее в том, что она охватывает все социальные слои местного населения и создается исключительно с одной целью - вовлечь все трудоспособное население области в производственный процесс на доступных для них основаниях. В этой системе действуют не только учреждения ссудного капитала, но и накопительные в форме пенсионных, больничных, школьных и иных касс. Поверьте - это не пенсионные фонды и страховые агентства государственного типа, а в основном частные и корпоративные организации.
      Во-вторых, все учреждения кредитного и накопительного типа создаются не вообще для всех граждан, а в определенных слоях общества, где люди хорошо знают друг друга, объединены общим профессиональным делом или другими интересами.
      В-третьих, в системе иные, по сравнению с банковскими, условия получения кредита, его обеспечение, формирование уставного капитала, формы контроля самой кредитной организации и использования самого кредита.
      В целом же суть рекомендуемой системы состоит в том, что граждане сами для себя создают эти учреждения и как никто заинтересованы в их эффективной и стабильной работе. Формы же общественного контроля за деятельностью этих организаций и круговое поручительство за каждого их члена намертво перекрывают все лазейки для расхитительства и мошенничества. Это убедительно доказано практической деятельностью подобных учреждений еще в царское время. Подобные организации несут в себе и определенную нравственную нагрузку. Возьмите, например, школьные кассы. Они не только позволяют накопить за время обучения в школе определенный капитал для продолжения своего образования, но и воспитывают у учащихся чувство бережливости к трудовой копейке. При появлении у них свободных средств они не пойдут за "Клинским", а понесут их в свою школьную кассу.
      Эта система крайне необходима, поскольку государство не справляется со своей основной задачей - обеспечить благосостояние своих граждан, дать всем работу и достойную пенсию. Оно и сейчас продолжает обманывать своих граждан. Возьмите, например, новую пенсионную систему в нашей стране и сравните ее с аналогичной в Америке. Там накопительный период длится тридцать лет. В течение каждого года в пенсионный фонд средний американец вносит две тысячи долларов. По существу за эти тридцать лет он накопит всего шестьдесят тысяч долларов.
- Скажите мне, уважаемая Галина Николаевна, сколько, по вашему мнению, он получит при выходе на пенсию?
- Затрудняюсь сказать, но думаю, что несколько больше, чем шестьдесят тысяч.
- Правильно думаете. А получит он за этот период два с половиной миллиона долларов. На такие деньги можно себе обеспечить безбедную старость. И поинтересуйтесь, сколько вам накапает в ваш кошелек у нас. Разве это не обман?
- С кредитными делами вроде все понятно, а в этих документах что? - переспросила она.
- Это концепция реорганизации местной власти в городе. В комиссии по местному самоуправлению при городской думе она пролежала больше года. Никакого заключения по ней я не получил. Я беседовал с представителем этой комиссии. Людмила Павловна, кажется, ее зовут. Слушает она внимательно, со всем вроде соглашается, но воз и ныне там. Складывается  впечатление, что им это не только не нужно, но и опасно. Мыслимое ли дело передать часть своих полномочий и финансы низовым органам местного самоуправления. В их планы это не входит.
- А в чем суть этих предложений? - спросила Галина Николаевна.
- Ничего особенного в них нет. Просто надо решить три маленькие задачи: приблизить власть к населению, обеспечить подъем доходов граждан и дать определенные стимулы для города и его жителей для выхода из состояния упадка.
- Ничего себе, маленькие задачки! И как же их решать?
- Да, просто все. Первая задача решается децентрализацией административной и законодательной деятельности в городе, а по существу демонополизацией власти. Городские дума и администрация должны подумать о передаче части своих полномочий и ответственности низовым органам местного самоуправления, создать которые необходимо или в бывших  районах города, или во вновь созданных округах. Вместе с полномочиями им следует передать финансовые и материальные ресурсы для обеспечения их деятельности. Внутри этих низовых муниципальных образований по аналогичному принципу формируются территориальные органы самоуправления на части территории муниципального образования и земельно-имущественные  комплексы по типу жилищно-строительных кооперативов и молодежных жилых  комплексов с передачей им не только придомовой территории, но и инфраструктуры, обеспечивающей их жизнедеятельность.  Не следует забывать и о передаче им финансов и собственности. Что это дает? Это ведет к тому, что в управление городом вовлекается все активное население, а не избранная его часть.  В городе необходимо также сформировать экономические союзы граждан, а по существу корпоративные объединения учителей, врачей и медицинских работников, квартиронанимателей, предпринимателей и других, не забыв при этом обеспечить их собственностью и возможностью пользоваться дешевым кредитом, переложив на их плечи и часть функций местной власти под определенные условия.
      Вторая задача решается еще проще. Городу позарез нужны новые формы вовлечения граждан в производство. Такой формой может стать корпоративная экономика, то есть экономика, построенная на муниципальной собственности, переданной в бесплатное и бессрочное пользование корпоративным  объединениям и другим союзам граждан, и на средства самих граждан. В этом случае прекращается спекуляция со стороны администрации муниципальной собственностью, и  начинают работать личные сбережения граждан в их собственных  интересах. На базе корпоративной экономики можно сформировать массу новых производств - от уборки мусора до общественных банков, полностью ликвидировать безработицу, существенно поднять доходы населения, а значит, и его налогоспособность. Это ли не главные задачи сейчас для местной власти?
      И, наконец,  третья задача. Ни для кого не секрет, что город давно вполз на территорию окружающего его сельского района. Они уже давно живут под одной крышей, только власть этого не замечает. Городская инфраструктура стала общей для города и села, однако нагрузка при этом ложится только на один город. У них много общих проблем,  решение которых следует передать под единое руководство. Все преимущества от этого подробно изложены в концепции. Главное здесь даже не в общем руководстве, а в использовании единого потенциала, каким обладают город и село вместе взятые, в их общих интересах.
      Ну, конечно, городу нужна и какая-то стратегическая цель развития, позволяющая объединить городское сообщество. Такой целью могла бы стать идея создания города-музея купеческого типа, или другая цель развития. Но обязательно должна быть цель. Без цели у города нет будущего. Вот, собственно и все, что касается города, - заключил Костромин, ожидая ответной реакции представителя телевидения.
- По-моему, в ваших предложениях есть здравый смысл, и есть над чем задуматься. Не понятно только, почему городская дума вашими предложениями не заинтересовалась. Хотелось бы также узнать, в чем основной смысл ваших предложений по сельскому сектору. Именно по нему мы сейчас плотно работаем.
- Да, здесь тоже все просто. Нужна лишь политическая воля  главного администратора области. Законы для этого все есть, деньгами область вроде тоже не обижают. Нет инициативы, в мозгах руководителей откровенный застой. Не компетентные все это люди, их учить надо...
      А что конкретно касается села, то здесь просто надо навести порядок хотя бы с тем, что там работает. На селе сейчас нет местного самоуправления, но есть сельские администрации. Их надо реорганизовать в нормальные органы самоуправления с исполнительной и представительной властью. Кстати, до недавних пор в сельской местности действовал депутатский корпус. Я сам был когда-то его членом. Сейчас об этом почему-то забыли. В былые времена действовало в низовых слоях сельского общества и местное самоуправление, только называлось оно тогда волостным самоуправлением. По этим вопросам есть документы, так что никакой Америки мы здесь  не открываем. Ну, а теперь представьте себе, что мы создали на селе такую власть, что, по вашему мнению, она будет делать сразу?
- Искать средства, на что жить, - не задумываясь ответила Галина Николаевна.
- Правильно. Новый хозяин начнет думать, как заставить землю работать. У него уже не будет путаницы в мозгах, кому отдать предпочтение - коллективному хозяйству или фермеру. Для него будут хороши те формы хозяйствования, которые приносят доход в его бюджет в наибольших размерах, ибо важен не цвет кошки, а ее способность ловить мышей. Вот и вся разгадка проблемы. Но для этого следует организовать соответствующим образом самих товаропроизводителей, помочь им в самоорганизации. Лучше чем кооперация для этого ничего не найти. Она должна присутствовать во всем: В обработке земли, сбыте продукции, организации кредита, в сельской промышленности, в снабжении, вплоть до всякого вида услуг - юридических, социальных, хозяйственных. Однако работать они должны самостоятельно, но для этого им нужен кредит, о котором я уже вам говорил. Остается нерешенным один вопрос - не обирать их до нитки. Селу нужна своя налоговая политика. Лучше всего этому соответствует единый сельхозналог, не превышающий тридцати процентов дохода, как это принято во многих цивилизованных странах мира. Вот вам решение проблемы. Это все по силам местной власти, нужны только желание и воля, которых нет у действующей власти. Селу в не меньшей степени, чем городу, нужны институты гражданского общества, в противном случае уйти от зависимости чиновника ему не удастся. Нам крайне необходимо превратить постфеодальное сельское общество в общество гражданское, самоуправляющееся, правовое. Главное - не мешать людям жить и работать. Конечно это - кропотливая работа, требующая определенного профессионализма. Ее могут вести только патриоты своего дела и края, а не временщики. Один важный чиновник из нашей власти мне как-то сказал, что все, мол, правильно в ваших задумках, но народ наш к этому не готов. Позвольте тогда спросить, а когда же он будет готов? Через какие-нибудь один-два десятка лет о селе можно будет забыть. Неужели мы этого с вами хотим?
      Монолог Костромина, очевидно, произвел впечатление на Галину Николаевну. Она задумчиво ходила взад и вперед по комнате и неожиданно обратилась к Костромину.
- Давайте вот что сделаем. Наши журналисты сейчас в отпуске, вернутся  они в сентябре. Вот тогда мы и проведем вместе с вами запись вашего интервью с одним из наших коллег. Нужна дискуссия в обществе по этому вопросу, если вы, конечно, не возражаете?
- Не возражаю, собственно говоря, этого я и добиваюсь. Общество или, во всяком случае активная его часть, должно знать, что развитие муниципальной демократии, создание действенной системы местного самоуправления  - единственный путь к экономической и социальной ответственности, к его достатку и порядку в нем. Другого пути не существует.
- Ну,  тогда до встречи в сентябре. Об одном только вас попрошу - оставьте все эти материалы в нашей редакции. Мы их изучим более пристрастно. Все же не простой вопрос поднимаем.
- Я не возражаю, за этим я и принес их сюда, - согласился Костромин.
      Они пожали друг другу руки и расстались на определенный срок, а Костромину почему-то показалось, что навсегда. «Смелая уж больно дамочка, - подумал он, - она еще очень плохо представляет, какую ответственность принимает на себя, молода еще. "Мамонты", которых она обслуживает, спать не будут». В чем, в чем, а в этом Костромин не сомневался. Махровая бюрократия не даст покончить с мифологизацией своей власти, не даст появиться самоуправляющимся структурам в обществе, поскольку его сиятельство  чиновник еще достаточно силен и может деформировать, а то и уничтожить демократию. И далеко не случайно вкривь и вкось идет реформа местного самоуправления, подрывается вера в справедливость и законность. Все это дело рук огромной армии чиновничества, которая не сдает, а укрепляет свои позиции. Знает ли об этом уважаемая Галина Николаевна?
- Как дела, сходил удачно? - спросила его Ольга, как только он открыл дверь своей квартиры.
- Трудно сказать, но разговор состоялся, - пробормотал Костромин, притягивая к себе жену и поглаживая ее по аппетитному заду. В молодости она была красавицей, отбою от парней не знала. Да и сейчас, в свои немалые годы, могла дать фору многим молодым девицам. Она умела ухаживать за собой, постоянно держала себя в форме, считая, что основное назначение женщины в этом мире  - любовь, а не укладывание шпал и асфальта.
- Пошел ты к черту, старый, а все туда же, - отреагировала она на поступок Костромина.
- Какой же я старый, если девки до сих пор вокруг меня вьются, - возразил ей Костромин.
- Что-то я никаких девок вокруг тебя не замечала, уж не Марью ли ты имеешь в виду?
- Почему только Марья, утратила ты, мать, бдительность и никого, кроме себя, не замечаешь.
- Ладно, пусть липнут, только помни - любовь обильна не только медом, но и желчью. Тебе, старому дураку, это знать нужно.
- Знаю я про все это. Приготовь-ка мне лучше поесть, проголодался я очень.
      Пока Ольга готовила ему обед, он стал перебирать кипу газет, которые извлекла жена из почтового ящика. В основном это была местная пресса, в которой никакой другой, кроме развлекательной, информации не было. Он обратил внимание на одну газету, которая и по форме, и по содержанию резко отличалась от других. Это была местная газета "Единая Россия".
- Оторвись-ка, мать, от своего дела, здесь есть кое-что интересное для меня, - позвал Ольгу Костромин.
- Что случилось? - спросила его она.
- Да ничего не случилось, просто партия «Единая Россия» призывает всех местных патриотов принять участие в подъеме местной экономики, обещает во всем помогать людям и даже создать «Русское Чудо». Это весьма любопытно, только непонятно - каким образом они собираются это сделать.
      Костромину хорошо была известна эта партия. Он был реальным свидетелем ее создания, когда еще руководил региональным отделением, модного тогда направления - "Народный дом". Сейчас большинство руководителей этого течения перекочевали в эту партию власти, которая переросла в оплот чиновничества, никак не желающего покидать свои насиженные места. Поэтому они не придумали ничего другого, как создать для себя собственную партию с амбициозными задачами, пудрящими мозги рядовым избирателям. Непонятно только, почему не решить эти же задачи, когда власть реально у тебя в руках.
- Вот ты и позвони им, предложи свои услуги. Пусть они опубликуют твои статьи в своей газете. Это и будет для них «Русское Чудо», - предложила ему Ольга.
- Конечно, позвоню, сейчас прямо и позвоню. Надеюсь, рабочий день у них еще не закончился?
      Костромин набрал номер местного отделения этой партии, который крупными буквами был обозначен в газете, и стал ждать. К телефону кто-то подошел и поинтересовался, кто и зачем звонит. Костромин представился, сослался на газету, которая призывала выполнить его гражданский долг, и предложил свои услуги в решении задач, поставленных партией власти. Судя по реакции на другом конце провода, Костромин понял, что им небезынтересна встреча с ним, и они договорились встретиться в офисе партии на следующий день.
- Вот видишь, дорогая моя, какие обязательные люди сидят в этой партии, - что пишут, то и выполняют, - как бы подвел итог своих переговоров Костромин.
- Не опережай событий, дорогой. Сначала съезди туда, а потом уж и выводы делай, - поправила Ольга своего мужа.
- Слушаюсь, мое очарованье, завтра жди результатов, - пробормотал Костромин и принялся за обед.
      Костромин никогда не опаздывал на встречи, осуждал такие поступки, а потому всегда приходил чуть раньше указанного срока, и это его никогда не подводило. Человек, с которым он встретился в офисе партии власти, был довольно милым. Когда Костромин назвал свою фамилию, то оказалось, что тот хорошо знает младшего брата Костромина по их совместной службе в местном военном училище. Он очень обрадовался предложениям Костромина и обещал чуть ли не через неделю опубликовать все его статьи. Такого оборота дела Костромин не ожидал. Для убедительности его даже сфотографировали  для газеты.
      Костромин поблагодарил Николая Георгиевича за теплый прием и душевный разговор, договорившись о том, что как только выйдет газета, они свяжутся с ним, а потом, возможно, продолжат сотрудничество, если найдут это необходимым. На том и распрощались. Как говорится – встреча прошла в теплой, дружественной обстановке.
      Дома Ольга первая встретила его вопросом:
- Ну, что, Костромин, на щите или под щитом?
- Пока на щите, но думаю, что это недолго. Когда раскусит их высшее начальство, какую им бяку Костромин подсунул, голову оторвут виновникам. Я же с мелюзгой беседовал, партийной закалки у которой нет. С китами пока не встречался, не было их на месте. Но от разговора с ними я не отказываюсь. Напротив – очень хотел бы этого.
- Жди, может, и пригласят когда-нибудь. Я не думаю, что им удастся обыграть тебя. Обмануть, подвести – могут, но обыграть – никогда. Я же хорошо знаю тебя, Костромин.
- Ладно, мать, кончай переливать из пустого в порожнее. Собирайся лучше в Москву, завтра с утра двинемся в путь. Была бы только хорошей погода.

























Глава девятая
      Москва не ждала Костроминых. Она жила своей повседневной жизнью - шумно и тесно. С тех пор как Костромин уехал из нее в провинциальный город, она капитально изменилась. Не было уже той столицы, которую он понимал:  с тихими и уютными бульварами, улочками и переулками, по которым он когда-то любил бродить вечерами. От той старой Москвы практически ничего не осталось. Ее покорил бизнес и превратил в вечную ярмарку, где сама обстановка  не давала дышать полной грудью. По всей территории она была практически одинаковой, и уже трудно было отличить - где Таганка, где Плющиха, где Сокольники, где Чистые Пруды. Кругом все было равно пестрым, броским, цветным, пластиковым. Такая Москва Костромину не нравилась. Эсэнгешный базар, а не столица.
      В Кузьминки Костромин попал по обмену из Сокольников. Район этот он знал хорошо. Именно в нем, лет сорок назад, начинал он свою семейную жизнь. Здесь же от первого брака родились его первые дети - Елена и Дмитрий. Сейчас они тоже жили в Москве, в том же микрорайоне недалеко от его дома. Для Ольги Кузьминки тоже были не новыми. Она прожила в них лет двадцать, пока не умерла ее мать. Теперь в этой квартире жила ее сестра Ирина со своими детьми. Новая квартира их устраивала, район тоже. Рядом был лесопарк со знаменитой голицынской усадьбой, метро, рынок и прочие московские удовольствия.
      В первые по приезде дни они решили никуда не ходить, а просто отдохнуть, побродить по местному парку, съездить в места, в которые их тянуло. Надо было просто обжиться, привыкнуть к обстановке, которую они уже подзабыли и от которой отвыкли.
      С человеком, который его терпеливо ждал, Костромин встретился лишь дня через три, когда отдыхать надоело и потянуло к делу. Так с ним  происходило  постоянно, когда отдых уже превращался в тягость, и он всем  своим нутром ощущал острую потребность чем-нибудь заняться. Так было и на этот раз. Он попросил Ольгу связаться с людьми, которых он интересовал, и назначить встречу. В обусловленное время и в назначенном месте Костромин встретился с тем, кто проявлял к нему любопытство и намеревался вмешаться в его судьбу. Костромин    не ждал ничего полезного для себя от этих встреч, не  верил, что он, пенсионер не первой свежести, нужен кому-то.  Сейчас молодым трудно, сорокалетние по грани ходят, предпенсионные из ужаса не вылезают, а тут пенсионер без пристани и причала. Уверен был он только в одном - в самом себе. В принципе, для него неподъемных дел не существовало, и чем оно сложней, тем азартней и привлекательней становилась его работа. Когда же он осваивал проблему, находил для нее оригинальное решение, она теряла для него интерес, и он искал другое дело. Что ожидало его на  этот раз, он даже и предполагать не решался.
      Человеком, заинтересованном во встрече с ним, оказался проректор одного из негосударственных вузов. Предпенсионного возраста, с портфелем, как положено в таких случаях, без особой самоуверенности и зазнайства. Явно не академик и не заслуженный деятель науки. Они познакомились. Проректора звали Александр Андреевич Никитин. Как оказалось, работает в институте он недавно, курирует его филиалы и занимается набором иностранных студентов. По его плану в родном для Костромина городе должно быть создано представительство, а может, и филиал его института. Есть также ряд других проблем, которые они совместно могли бы решать под крышей этого представительства. Если возражений у Костромина нет, то они прямо сейчас могли бы пройти к ректору и обговорить  это предложение более подробно.
      Костромин с уважением относился к преподавательскому составу учебных институтов, но он всегда считал, что это не его место. Он предпочитал чистую науку и скептически относился к остепененным преподавателям, никогда не ставя их в один ряд с кадрами научно-исследовательских институтов. Одно дело разрабатывать проблему и совсем другое - доводить чужие мысли до других. Интересы тех и других у него никогда не стыковались. Тем не менее предложение сделано, и надо на него дать ответ.
      В его положении этот вариант трудоустройства был подходящим. Дело для него новое, но подъемное, ему дают реальную работу, близкую к его профессиональной деятельности, и, очевидно, с неплохим окладом. Тогда он автоматически переходит из статуса пенсионера в положение уважаемого человека, будет иметь  определенный вес в обществе,  может заслужить авторитет. Да мало ли что можно делать при должности...
- Давайте пройдем, поговорим с ректором. Особых возражений у меня на ваше предложение нет. Посмотрим, что скажет ректор, - ответил Костромин.
      Ректором была женщина в годах. Как впоследствии оказалось - академик, выдающаяся женщина России какого-то года. В беседе с ней выяснилось, что у них много общих знакомых, главным образом из ученого мира, некоторые из которых живы и в настоящее время. Сам же Костромин о ней никогда не слышал, работ ее не читал и весьма смутно представлял, чем она занималась и какие проблемы ведет в настоящее время. Судя по надписи на табличке, которая висела при входе в кабинет, это была кафедра маркетинга и менеджмента, а значит, и ее работа, возможно, связана  с этими проблемами. Откровенно, ему было абсолютно наплевать, чем она занималась  и какие проблемы решает сейчас, лишь бы приплыли к какому-то берегу. Неожиданно в это время в кабинет вошел мужчина, который, осмотревшись по сторонам, решительно двинулся в сторону Костромина и чуть не с восторгом воскликнул:
- Игорь  Николаевич, сколько лет, сколько зим, как ваше здоровье?
      Это был его старый сослуживец, отец которого занимал в свое время крупный пост в Госплане и курировал направление, которым занимался Костромин.
- Здравствуйте, Владимир Абрамович. Никак не ожидал вас здесь увидеть, -  ответил ему Костромин, пожимая ему руку.
- А вы что здесь делаете? - спросил его Невелев.
- Пытаюсь на работу устроиться, - проговорил Костромин, переводя взгляд на  ректора.
- А что, есть проблемы? Такими людьми, Екатерина Павловна, разбрасываться нельзя. Это золотой фонд нашей науки, - как бы подвел черту под разговор Невелев. Так оно и оказалось. Екатерина Павловна дала задание Никитину подготовить все документы для регистрации представительства, программы и методические разработки, учебные планы. Невелев же просил настоятельно Костромина не забывать о нем и подарил на память книгу со своим автографом, написанную в соавторстве с ректором. Фамилия ректора  Варенцова красовалась на обложке книги.
      Когда Костромин с Никитиным вышли из кабинета, проректор спросил его:
- Откуда ты знаешь Невелева, Игорь Николаевич?
- Это мой бывший сотрудник. Проблемами развития и размещения машиностроения занимался. Лет пятнадцать его не видел, - ответил Костромин.
- Сейчас они с Варенцовой пишут какую-то книгу, а сам Невелев вроде преподает что-то. Кажется, это друг семьи Варенцовой, - заметил Никитин.
- В данной ситуации он нам просто помог, и дай ему бог здоровья, - спокойно отреагировал Костромин.
- А у меня к вам еще есть одно предложение, Игорь Николаевич, - обратился к нему Никитин. – У Варенцовой из головы не выходит одна проблема, на которую она обратила внимание, когда была в командировке в Америке. Но решать эту проблему в институте некому. Она касается создания в России федерального центра по продовольствию и питанию. Определенные соображения по этому вопросу у меня есть, они изложены в этих материалах.
      Никитин расстегнул портфель и достал из него три странички машинописного текста, в конце которого стояло не менее десяти подписей известных ученых, некоторых из которых Костромин знал, а о других слышал.
- А что, собственно, от меня-то нужно, - спросил Костромин.
- Нужна концепция по решению этой проблемы и устав организации, которая могла бы этой проблемой заняться, - робко проговорил Никитин.
- Вплотную такими проблемами заниматься мне не приходилось. Однажды, правда, когда в моде и на слуху у всех была продовольственная программа, в «Вестнике сельскохозяйственной науки» мы с одним из моих приятелей опубликовали статью примерно на эту тему, но это было давно, даже не припомню когда, - ответил Костромин.
- Может, окажешь нам услугу и займешься этой проблемой, Игорь Николаевич - молящим голосом попросил Никитин.
- Попробовать, конечно, можно, но кто стоит за всем этим делом. Если это самодеятельность, то это одно, если же какие-то властные структуры, то совсем другое. И какова конечная цель этой работы? - уточнял Костромин.
- Думаю, что это серьезно. А для этого нужны концепция и устав.
- Если серьезно, то попробую, но особого качества не обещаю, - заключил Костромин.
- Ну, и ладушки, - обрадовался проректор -. А я за пару дней подготовлю все  документы для регистрации представительства, тогда и встретимся.
- Договорились, - согласился Костромин.
      После короткого перекура во дворе института, пожав, друг другу руки  они договорились о новой встрече через два дня.
      Дома Костромина с нетерпением ждала Ольга. Она переживала за него, понимая, что, возможно, это последний шанс найти ему свое место в это неспокойное и смутное время, когда ни деловые качества, ни даже талант человека ничего не стоят. Способности же Костромина были от бога. На ее глазах  он решал проблемы, которые другим были или не по силам, или решались долго и неэффективно. У Костромина всегда все было наоборот. Поэтому ей было обидно за него, и она не понимала, как такой  человек может быть невостребованным, болтаться без дела и заниматься всякими там перепелами, кроликами и другой  чушью. Поэтому, как только он переступил порог своего дома, она не отходила от него, забрасывая вопросами.
- Неужели не договорились, не может быть, чтобы не договорились?
- Успокойся, договорились.  Есть реальный шанс создать представительство института экономики в нашем городе. Мне поручено, это сделать. На этой неделе документы все будут готовы. Так что, мать, решай, что будем делать?
- Насколько я понимаю, вопрос от меня зависит. Где нам предстоит жить и как - вместе или порознь. А как быть с Иваном? Не оставишь же его одного здесь.
- Вот именно, не оставишь. Да с его-то характером. Был бы женат - другое дело. Давай так решим. Пока они готовят документы, мы думаем. Отказаться  никогда не поздно.
- Хорошо, я согласна. Да и с Иваном надо посоветоваться. Когда придет с гулянки, тогда и поговорим. А сейчас пошли обедать. я сегодня ленивые голубцы приготовила. Ты же их любишь.
      Они еще долго обсуждали неожиданно возникшую проблему, но однозначно пришли к выводу, что без Ивана оптимальным образом этот вопрос не  решить. Иван был футболистом, закончил спартаковскую футбольную школу и считался неплохим игроком. Но, как часто бывает в жизни, поссорился с тренером и в результате, после окончания школы, оказался за бортом. Ни в одну из действующих команд он пристроиться не смог, а потому болтался по дворовым и не находил себе места - он тоже, как и его отец, знал себе цену и все еще на что-то надеялся. Родители понимали это и переживали за него больше, чем он сам. Вот и сейчас, думая о себе, больше беспокоились о нем.
      Характер у Ивана был далеко не сахар. За короткое время он не только сам успел перессориться со своими сводными братом и сестрой, но и развести с ними самого Костромина. Не нашел общего языка и с Дарьей, своей подругой,  та обиделась и ушла от него. Да и в футболе было все не просто.
 Семейный совет они решили провести только тогда, когда получат все документы на руки и будут определены источники финансирования предложенного дела. Последнее обстоятельство волновало Костромина больше всего, поскольку его личные средства были ограничены, а тратить их, не видя перспектив, было бы его очередной непростительной ошибкой.
      В обусловленное время Костромин снова встретился с Никитиным. Тот выложил перед ним кучу бумаг и стал по частям передавать их Костромину. Внимательно просмотрев все бумаги, Костромин сказал Никитину:
- Александр Андреевич, здесь многие документы неправильно оформлены, а  некоторых нет вообще. Мне нужны только те, которые нотариально заверены и правильно оформлены. Вот эти надо заверить, эти утвердить, а эти завизировать. Меня же с этим хламом при регистрации завернут обратно. Снова же приехать сюда - это не дорогу перейти...
- Сейчас я все поправлю, а каких не хватает?
- Не хватает самого положения о представительстве - как вы мыслите его организовать, и какие функции на него возложить. Нет также социально-экономического обоснования - с какой целью и для чего вы его создаете, что область выиграет от этого. Но это, пожалуй, я сам сделаю. А все остальное следует привести в порядок.  Ну, и самый главный вопрос - как с финансированием?
- Вопрос решается, все будет в порядке, - уклончиво ответил Никитин.
- То есть, как решается? Я что, должен создавать его за свой счет? -  возмутился Костромин.
- Ну, зачем так. Ты начни, а я за это время сниму все финансовые проблемы.
- Александр Андреевич, мне нужны не только деньги. А техника, методическая литература, программы, тесты, все типовые документы - заявления, справки, нормативные акты. Мне нужно все, с чем вы работаете.
- Давай сделаем так, Игорь Николаевич. Я тебе дам методиста, а он подберет все. – Договорились? – спросил Костромина Никитин.
- Да, нет вопросов. Только мне надо переговорить с Варенцовой. Не пивной же ларек мы открываем. Да и не все мне пока ясно до конца.
- Нет проблем, я это устрою. И Никитин ушел наводить мосты с руководством института.
      Разговор с Варенцовой был недолгим, но утомительным. Костромин в общих чертах изложил ей план своих действий и выразил надежду, что институт окажет ему соответствующую помощь. План его был одобрен, однако с финансированием придется повременить, поскольку все свободные средства сейчас идут на строительство собственного здания для института, и они задыхаются от недостатка средств. Она извинилась перед Костроминым за создавшуюся ситуацию, но обещала помочь в будущем, как только появятся лишние  деньги. Для Костромина стало понятным:  его пускают в свободное плавание. С одной стороны, это не так и плохо - меньше прямой зависимости, а с другой - по силам ли ему эта задача, не так уж велики у него с Ольгой капиталы. В любом случае ему это нужно обстоятельно обсудить с женой, ведь по существу ему предлагают открыть собственный образовательный бизнес, а не ставят его на кормление. Прикинув все это в уме, он согласился подождать помощи, но к делу приступить немедленно.       К тому, что рассказал Костромин Ольге, та отнеслась более рассудительно и практично. Оказывается, суть этого предложения она просчитала заранее. Она заведомо предполагала, что денег им на это представительство не дадут и им придется вариться в собственном соку. Им дают только крышу, за которую нужно платить. Постаралась она найти и выход из положения. По ее плану - квартиру они сдают, Ивана отец пристраивает в местную футбольную команду, в которой он будет не только играть, но и учиться в их же институте. Сама же Ольга всеми своими силами будет помогать Костромину ставить представительство на ноги. На первое время денег им должно хватить, а там пойдут студенты, и проблема разрешится сама собой.
- Твоими бы устами да мед пить, моя дорогая. Никогда нельзя планировать наперед. Плохая примета. Но, очевидно, рисковать придется. А Иван как к этому отнесется?
- Я с ним уже говорила. Он согласен и даже связался со своими ребятами, которые играют в этой команде. Некоторых из них ты знаешь. Его они там представят руководству команды. Команда не ахти какая, но все  же лучше, чем ничего.
      С этого момента Ольга занялась исключительно сдачей квартиры внаем, а Костромин не вылезал из института, собирая не только документы, но и все, что могло пригодиться для организации учебного процесса. На все это ушло не меньше недели. Закончив все свои дела, Костромин с сыном уехал из Москвы, а Ольга осталась ждать новых жильцов.


















Глава десятая
      То, что для достижения поставленной цели одного желания, эмоций и знаний маловато, что нужны крепкие ноги, деловитость и изворотливость, Костромин понял сразу, как только занялся ее практической реализацией. Все его благородные устремления и намерения в одночасье развалились, как карточный домик, как домик, построенный из песка. Его институт вместе с идеей Костромина сделать на его основе административно-производственный образовательный комплекс инновационного типа ока зался никому не нужным - ни власти, ни промышленникам, ни предпринимателям. Он был нужен только ему, Костромину, да лишь небольшой прослойке местных граждан, которые даже при таких  обстоятельствах сохранили свой разум и мудрость. Таких было мало, но все же они были. В основном это были те, которые образованию, как мудрому попечителю, вверяли свою жизнь. Именно ради таких и стоило начинать свое дело, тем более, что оно служило людям, пусть даже и  небольшому их количеству.
      Пока же Костромину приходилось заниматься рутинной работой - искать  помещение для своего представительства, что оказалось непростым  делом, пройти регистрацию и аккредитацию в местных налоговых и административных органах, где тоже все было не гладко, изучить своих вероятных  конкурентов, которые за последние пару лет наросли как грибы в благоприятную погоду, подобрать себе заместителя по организации учебного процесса. Все это он делал параллельно с обустройством своей служебной квартиры, в которой ему предстояло жить уже не одному, а всей семьей.  Дело это было хлопотным, но приятным. Ему в обязательном порядке следовало угодить своей жене, которую он, не показывая вида, уважал и любил. Иван в это время занимался своими делами - вел переговоры с местным спортивным футбольным клубом и одновременно поступил на курсы крупье, пытаясь реализовать свою давнишнюю мечту - каким-либо образом прислониться к игорному бизнесу, к которому приручил его старший брат. В целом дела его шли  нормально:  утром занятия на курсах, вечером - тренировки. Судя по всему, он показался руководству команды и с большим упорством набирал свою форму.
      Костромин хорошо понимал, что его институту нужна необычная реклама, которая будоражила бы умы и сердца его возможных абитуриентов и которая  показывала бы преимущества столичного вуза по сравнению с местными и вузами соседних регионов, которых было не менее десятка в этой небольшой области. Таким возможным оружием против своих конкурентов и помощниками в  завоевании своей ниши на рынке образовательных услуг могли быть только его  статьи в местной прессе и выступление по телевидению. Статья, благодаря рядовому исполнителю партии «Единая Россия», все же вышла в печати и уже имела право на жизнь, но в небольшом тираже. В предисловии к этой статье редакционная коллегия, помимо всех его регалий, указывала его прямое отношение к руководству представительства московского вуза в их  городе и важность его многолетних раздумий по поводу реформирования местного самоуправления в городе и в области. В принципе, этого было бы достаточно, чтобы заявить о себе, как о сильном конкуренте. Однако тираж был мизерным, и Костромин сомневался, что он будет распространен среди массового читателя. Статья была разгромной по отношению к местной власти и будоражащей умы  местного обывателя, поскольку затрагивала все трудности  жизни в этом регионе,  прямо указывала на виновников всех этих безобразий. Давала она и выход из  сложившейся ситуации. Если учесть, что руководителем политсовета этой  партии был руководитель конкурирующего с ним вуза, в  состав политсовета входил мэр города и другие высокопоставленные должностные лица, не трудно  догадаться, какова была их реакция после прочтения этой статьи. На всякий случай он позвонил своему партийцу,  который помог выходу его статьи, и поинтересовался, как у них идут дела, и будет ли продолжено сотрудничество. Ничего неожиданного для себя Костромин не услышал – исполнителя чуть не уволили с работы – в партию якобы пришли новые  люди со своей идеологией и образом мысли. Он долго извинялся перед Костроминым, говорил, что полностью разделяет его идеи и солидарен с ним, но так сложилась ситуация...
      Костромин даже и не пытался обвинять его в чем-то, понимал, что тот, пусть даже по неопытности, но совершил поступок, посеял зерно, хотя урожая можно и не дождаться. Он просто поступил по своей совести.
      Да и не новые люди пришли в партию, а опомнились старые. Не в их интересах ломать порядок, который они долго строили и который давал им существовать безбедно и долго. Попробуй отнять у голодной собаки кость – она разорвет тебя на части...
      Как понимал Костромин, чиновничество всегда было авторитарным а именно из них состоял костяк этой партии, и предпочитало иметь дело с рабами. Именно этим объясняется непрофессионализм большей его части, необузданный произвол и стремление к наживе. И хотя лозунги этой партии звучны и привлекательны, для жизни они абстрактны. Поэтому, по мнению Костромина, народное самоуправление пока только декларировано, ничем не подкреплено и дискредитируется повседневной практикой. Зачем нам такое самоуправление, которое не дает результатов, имитирует и скрывает его истинную сущность. Может быть, народ сам когда-нибудь откажется от такого правления.
«От бюрократии так просто не отделаешься, и роль ее в обществе очевидна», - размышлял про себя Костромин.
      Выход из этого тупикового положения он видел только в одном: в повсеместном развитии всех видов самоуправления – территориального, хозяйственного, социального, и внедрении действенного общественного контроля над всеми бюрократическими структурами власти. Но именно этого и не хотел весь чиновничий мир. Потому и реакция на его статью с их стороны была мгновенной.
- Прибьют тебя, где-нибудь, Игорь, - сказала ему его сестра, прочитав эту статью. - Почему-то у нас на работе все так думают.
- Не говори чепухи, убивают за деньги, а не за идею. Да и я не та фигура, чтобы на меня тратить порох. Что-нибудь другое предпринять они могут. Не переживай, крови не будет, но поставить институт на ноги они непременно постараются помешать. Как они это будут делать, пока загадка, хотя и предположить не трудно.
      Костромин имел здесь в виду лежащий прямо на поверхности факт – ни одного работника местной администрации, которых обычно направляют на учебу и переподготовку по имеющейся специальной программе, как правило, оплачиваемой из средств местного бюджета, у него не будет. Трудно ожидать наплыва студентов и от промышленных предприятий, тесно связанных с местной администрацией. Принцип телефонного права и “рука руку моет” здесь действовал безотказно.
«Кому надо, тот найдет сюда дорогу», - размышлял Костромин. Его институт все же был столичным, хотя и негосударственным, но уже с заслуженной репутацией, известными по всей стране педагогическими кадрами и неплохо устроившимися в жизни выпускниками, вплоть до зарубежных фирм и компаний. Не каждый из действующих в городе институтов мог похвастаться такой  известностью и репутацией.
      И все же у Костромина было чувство некоторой опасности, неприятных  ощущений и ожиданий, от которых, как он ни старался отойти, но полностью освободиться не мог. Ведь одно дело - исполнять свою работу с попутным ветром, и совсем другое – плыть против течения. У него не было никаких гарантий, способных обеспечить стабильность обстановки в его работе. Напротив, в перспективе все его отношения и жизнь в этом обществе, все его внутренние и внешние связи, по его предположениям, будут становиться еще более сложными, но пока малопредсказуемыми. И все это по причине местной власти, которую люди на свои же деньги наняли и, как оказалось, на свою же голову.
       Нет, несмотря ни на что, он все же будет готовить компетентного управленца, высокого профессионала и качественно иной нравственности. И пусть попробуют ему в этом помешать. Так думал Костромин, на это настраивался весь его организм. Компромисса с такой властью у него не будет.
      Возможность еще раз появиться на публике и вторично заявить о своих взглядах и намерениях у Костромина появилась сразу, как только он связался с местным телевидением. Оказалось, что журналисты вышли из отпуска, знают о его предложении и готовы с ним встретиться. Костромин поехал на телевидение, нашел того, с кем ему предстояло работать, и они долго обсуждали тему, интересующую обе стороны. Оказалось, что все его предложения и книгу представитель четвертой власти прочитал. телевизионщиком оказался молодой человек лет двадцати пяти - двадцати семи, по всей вероятности, еще недостаточно обстрелянный, которому все понравилось, но он только не понимал, как это сделать и что из этого выйдет. Костромин долго и упорно ему объяснял, что у нас родился свой, российский вид самоуправления, что это - бюрократическая, ничем не управляющая, ни на что не влияющая и ни за что не отвечающая особь. Он объяснял ему, что такое подлинное народовластие, чем оно отличается от действующей модели местного самоуправления и к чему все это может привести, если не сменить форму правления.  Говорили они долго, но в результате - успешно. Оба сошлись во мнении, что передача по данной проблеме нужна, и очень важен диалог в обществе по теме по теме о местном самоуправлении, которая не должна никого оставить равнодушным.
      Через несколько дней Костромин давал интервью местной телекомпании не только по проблемам местного самоуправления, но и рассказывал о своем институте, который был готов  учить специалистов для местного региона. Интервью длилось не меньше получаса. За это время Костромин попытался убедить регионального телезрителя, что мы в обязательном порядке должны построить общество здравого смысла, общество компетентности и ответственности, холодного разума и высокой нравственности, в котором главным будет сам человек. Он старался их убедить, что мудрость и добрая воля в обязательном порядке придут на смену невежеству и жадности и станут реальной движущей силой общества. Давал он и рецепты, как это сделать.
      После интервью Костромин долго размышлял над произошедшим. В глубине души он был доволен собой, однако сомневался, что эту запись  выпустят на телеэкран, а если и выпустят, то только в урезанном виде, убрав из интервью все самое ценное и значимое. Однако он ошибался. Интервью не только показали полностью, но и попросили его принять участие в специальной программе с символичным названием - "Политотдел", которая время от времени поднимала острые для местного населения проблемы. Его пригласили принять участие в обсуждении вопроса по территориальному общественному самоуправлению. Тема для него была не новой, и у него был на нее свой взгляд и свои предложения. Диалог за круглым столом, как ему показалось по реакции зрителей,  присутствующих при записи,  закончился в его пользу. Зрители поддержали его не только эмоционально, но и своими выступлениями, которых было немало. По мнению Костромина - это не форма участия населения в осуществлении местного самоуправления, а самая настоящая власть, только на части муниципального образования. Как вид местного самоуправления такая деятельность должна носить нормативно-правовой характер, обладать правами и ответственностью и финансироваться из муниципального бюджета. Причем это не конечный вид власти. В составе  таких образований должны функционировать земельно-имущественные комплексы, всевозможные объединения граждан по месту их жительства с правом вести дела местного значения не только в самом жилом комплексе, но и на всей  придомовой территории, включая всевозможную инфраструктуру по обслуживанию жилищно-коммунального хозяйства данной территории. То, что мы сейчас имеем - это нонсенс. Просто власти выгодно  спихнуть часть своих обязательств перед обществом на само общество, не заплатив ему за это ни копейки. Позиция, выгодная для власти, но бесперспективная для проживания. Если такие образования и появляются по чьей-то инициативе, то они не будут долгожителями. Мы живем в рыночной экономике, и каждый труд должен оплачиваться, а условия работы - финансироваться. Только в этом случае можно выстроить целостную систему  управления местным хозяйством. Так рассуждал Костромин на дискуссии по этому вопросу, так поняли его и все присутствующие на ней, а поддержка его выступления аплодисментами зала, означала, что так думают и многие жители города. В этом Костромин смог убедиться, когда при встрече со своими знакомыми в городе они говорили, что видели его по телевидению и полностью с ним солидарны. И хотя это был всего лишь фрагмент его программы по реформированию местной власти в городе, он остался доволен своим выступлением. Главное - его поддержали те, кто непосредственно занимается этими проблемами.
      Чем больше Костромин вникал в местные проблемы и методы их решения на городском и областном уровне, тем  осознаннее приходил к выводу, что  существующая модель власти на местном уровне все настойчивее настраивает население против демократических преобразований, приучает его к  авторитарной власти. Это реальная опасность для общества, а все лозунги и протесты по этому поводу бессильны против власть предержащих.  Нужен особый механизм борьбы с бюрократизмом, который выбил бы почву у него из-под ног. Таким механизмом для себя он считал создание при его институте специального подразделения для глубоких исследований вопросов местного самоуправления. Область и город остро нуждаются в научном обеспечении реформы местной власти. Местная научная  элита сделать это не в состоянии, поскольку сама стала придатком этой власти и навряд ли решится занять конструктивную позицию. Сделать это может только независимая научная организация и именно его институт столичного уровня. Другим институтам эта задача просто не по зубам.
      Научное подразделение, по типу института развития г. Москвы, позарез было необходимо области и городу. Анализируя текущее положение в регионе, Костромин все больше убеждался, что упадок в местной экономике имеет как объективные, так и субъективные причины. В области еще огромное количество предприятий, которые либо вообще ей не нужны, либо живут за счет государственной казны и не могут нормальной рыночной ценой покрывать свои затраты. Частная инициатива сдерживается и не получила должного развития. Нет программы “выбраковки” нежизнеспособных производств и системы приоритетов. Сельскохозяйственное производство в “лежачем” состоянии, и его, видимо, не спасет уже никакая сила, цивилизованные “правила игры” на рынке отсутствуют, кредитный и фондовые рынки находятся в недоразвитом состоянии. Объем научной работы настолько обширен, что если перекрыть эту инициативу, то стагнирующая экономика штопором перейдет в неисправимое расстройство.
      Учитывая все это, Костромин все же надеялся на здравый смысл и рассудок местного руководства, что должны же, наконец, произойти сдвиги в их мышлении. С этими мыслями Костромин и приступил к обоснованию создания этого подразделения. Но не успел он сесть за стол, как раздался звонок в дверь. На пороге стояла Марья.
- Здравствуйте, Игорь Николаевич! – задорно произнесла она - Я к вам всего на минутку, внизу  меня машина ждет. Там Юра, - как бы предупреждала она его об опасности.
- Здравствуй, здравствуй, моя дорогая. Проходи, гостьей будешь.
      За то время, пока ее не видел Костромин, Марья здорово изменилась. Ее черные волосы были чуть-чуть завиты и распущены по плечам, губы накрашены, а вместо обычных джинсов на ней была юбка чуть выше колен. Это была уже не юная девочка, а молодая женщина, знающая себе цену. Вела она себя  несколько нервно и все время пыталась посмотреть в окно,  где стоит ее машина.
- Не нервируй себя, Марья, лучше расскажи, как изменилась твоя жизнь и довольна ли ты собой и своим поступком?
- Живу нормально, но беспокойно. Как в клетке. Юра ко мне хорошо относится, но его дети...
- А ты чего хотела, они ведь с  тобой почти одногодки, и не могут понять, почему у них такая молодая мачеха.
- Я им не мачеха, у них своя мать есть, но ненавидят они меня – это точно.
- Не переживай, ситуация типичная для таких семей, как твоя. Главное, чтобы муж тебя любил и уважал. Это-то хоть есть в твоей жизни?
- Он меня ревнует к каждому столбу, на работу не пускает, дома  взаперти держит. Даже к матери одну не отпускает, думает, что сбегу или чего еще хуже.
- Значит, повод для этого подаешь.
- Никаких поводов я ему не подаю, я же  не старуха, чтобы коптить четыре стены. Ублажаю его, как могу, а ему все мало.
- Ну, а как у тебя со школой?
- Весь год в нее проходила, а когда нужно было экзамены сдавать – заболела. Больше месяца в больнице лежала. Может, потом как-нибудь сдам. Мать сказала, что вы институт здесь открыли. Меня возьмите, Игорь Николаевич, учиться очень хочу.
- Заканчивай школу и милости просим. Возьму, конечно. Все равно я тебя выучу и на правильный путь наставлю. Замуж только рановато вышла.
- А я и не замужем, я в гражданском браке. Юра меня тащит в загс, а я боюсь. Боюсь увязнуть в семейной жизни. Пока она мне не показалась.
- Зачем тогда от матери уехала?
- Именно от матери я и уехала. Она все время мечтала на панель меня пристроить. Это был единственный для меня выход. Кстати, а как ваши дела с ней, что с фермой?
- Забросил я ферму, компаньон ненадежный.
- А как же ваш труд, деньги. Вы же их много потратили, а в результате ничего не получили.
- Ну, положим, здесь ты ошибаешься, Марья. Во-первых, я нашел тебя – красивую и молодую, во-вторых, деньги я верну и, возможно, даже больше, чем потратил. Книгу по кролиководству я написал, ее приняли в издательстве. За нее я получу то, что бездарно ушло в прорву. И мать твоя моим поступком наказана. Сколько бы она сейчас труда ни вкладывала, никаких доходов она не получит, поскольку дела не знает. Обанкротится ее ферма. Но главное мое приобретение – это все же ты. Не будь фермы, не было бы и тебя. Что ты на это скажешь?
- Я думала, что вы на меня обиделись и видеть больше не хотите. Я переживала очень. Вы мне дороги очень.
      Марья слегка засмущалась и положила свои руки ему на плечи. Костромин  обнял ее за талию, притянул к себе и поцеловал в губы. Марья  повисла у него на плечах, и ему показалось, что у нее навернулись слезы.
- Мне надо ехать, Игорь Николаевич. Как только еще раз буду в городе,  обязательно навещу вас. И передавайте привет Ольге Александровне и Ивану. Я их очень люблю, но вас больше...
      Костромин проводил Марью до двери, а потом наблюдал из окна, как она садилась в машину и махала ему на прощание пальчиками рук. Манера у нее была такая. Ему жалко было с ней расставаться. Он долго еще не мог прийти в себя и закончить, наконец, обоснование своего научного подразделения. Да это было теперь уже и неважно. На его пути опять оказалась Марья, о которой он думал все это время, и надеялся на их встречу. И это, наконец, свершилось. А что будет дальше – время покажет. Однако он был почему-то уверен, что это их не последняя встреча.






Глава одиннадцатая
      Институт Костромина медленно, не сразу, при отсутствии всякой поддержки, набрал свою силу. Помещения для него выделил один из профессиональных лицеев, который находился рядом с домом Костромина, но очень далеко от центра города, создавая определенное неудобство для привлечения в него желающих учиться. Арендная плата, правда, была мизерной, что на первое время было одним из льготных условий его существования. Разместился он в четырехэтажном здании, на четвертом этаже  был офис института и учебные классы для занятий. Костромина устраивало все, кроме одного, дом внешне выглядел прилично, однако его внутренняя часть не выдерживала никакой критики - стены обшарпаны, двери висели на расшатанных петлях, выключатели поломаны, кругом грязь и окурки - словом, все это никак не гармонировало с громким названием столичного вуза и отталкивало одним своим видом многих абитуриентов. Лично ему, Костромину, и его жене Ольге многое пришлось сделать, чтобы даже  при таких обстоятельствах институт имел свое лицо. Как могли, они навели порядок с внешним обликом помещений, приобрели компьютер и ксерокс, пишущую машинку, закупили книги для собственной библиотеки, повесили шторы на окна. Словом, сделали все, чтобы здесь можно было удобно принимать желающих учиться и самим спокойно и комфортно работать. Средств на это дело ушло  много. Однако они считали, что со временем все это окупится, и они непременно вернут капитал, вложенный в это дело. К большому их сожалению,  звонков было много, а реальных студентов - кот наплакал. Несмотря на активную рекламу, за несколько месяцев они набрали не более полутора десятков местных студентов и чуть меньше  московских, которые выбрали его вуз из-за достаточно низкой стоимости обучения по сравнению со столичным вариантом. Тем не менее, институт становился на ноги и постепенно начинал жить и находить свое место в региональной системе образования. Не всем  высокопоставленным начальникам это нравилось, но переступить закон они не могли.
      У Костромина был свой взгляд на роль и значение своего института в этом регионе, который резко отличался от мнения чиновников. Он считал, что его институт должен стать не просто очередным подразделением подготовки профессиональных кадров, а центром разработки научных идей и инноваций для местной экономики и системы управления на всех уровнях, той точкой опоры, с помощью которой в регионе началась бы созидательная работа по созданию здоровой экономики и прекращению деградации социальной сферы. Таких задач никто из его конкурентов не ставил, и это давало Костромину определенную надежду на успех задуманного дела. Однако человек предполагает, а бог располагает. Так оно в дальнейшем и вышло.
     Первый свой визит  он сделал в мэрию. С местной думой он уже  успел пообщаться и ничего, кроме сочувствия, не получил С ним соглашались,  на словах поддерживали, но никаких мер принимать не решались. Чувствовалось, что почти вся дума находится под каблуком мэра, ссориться с ним ее члены не хотели. Авторитет главы местного самоуправления для них был непоколебим  С самим мэром Костромин был знаком с детства. Когда-то они жили на одной улице, но в силу разницы в возрасте общих дел и интересов у них  не было. По своему возрасту Коробков Константин Борисович, так звали главу местной власти, был ровесником жены Костромина и на восемь лет его моложе. Общался он больше с его младшим братом - Владимиром Николаевичем, с которым  у него были какие-то делишки в момент приезда Костромина в этот город. Сейчас отношения их испортились, поскольку его брат попытался нагло вмешаться в предвыборную кампанию на пост губернатора. Ее он, конечно, проиграл, но часть голосов у мэра отобрал, чем и вызвал гнев своего бывшего товарища. Сейчас они  не общались и по существу стали врагами. Тем не менее, именно этот человек и был для Костромина той судьбоносной силой, которая в свое время вмешалась в его жизнь, и в отдельные ее моменты  больше разрушая, чем созидая. Это он, Коробков, пригласил Костромина создать здесь и возглавить в свое время фермерскую ассоциацию, которую впоследствии сам и разрушил.
 Сейчас ситуация напоминала прежнюю. Тогда, когда он согласился на предложение мэра и приехал сюда, чтобы организовать новое дело, он был один, без поддержки друзей, которые остались в Москве, без офиса, без телефона, без машины и даже без денег, а главное - без самих фермеров, которые в стране только стали появляться, и без земли. Многое пришлось испытать и многому научиться Костромину, прежде чем ассоциация заявила о себе и стала опасной для местного чиновничества. На их глазах выросла организация частных собственников со своим финансовым фондом, страховой компанией, посредническими торговыми структурами, собственными магазинами и даже филиалом крестьянского банка соседней области. Конечно, все это делалось не без помощи мэра, пока ему сверху не подсказали,  какую опасность для коллективных хозяйств области имеет эта организация. В открытый бой с Костроминым они ввязываться побаивались, поскольку по тем временам у него были сильны позиции на самом верхнем уровне власти, и они не раз испытывали на себе эту силу.  Выход у них тогда был один - разложить ассоциацию изнутри, скомпрометировать руководителя и всю его работу, направленную якобы для извлечения корыстных интересов. Костромин тогда сам бросил свою организацию, поскольку считал, что сделал то, что обязан был сделать, а для него самого пребывание в качестве руководителя было уже делом мало интересным и бесполезным.  Это была не первая попытка Коробкова повлиять на судьбу Костромина. Когда он ушел из ассоциации, то стал заниматься не только бизнесом, но и активно включился в общественно-политическую работу в области. Он создал здесь местное отделение Крестьянской партии России, которую возглавлял тогда Черниченко Юрий Дмитриевич, региональный "Народный дом" по рекомендации Филатова С.А., бывшего в свое время руководителем президентской  администрации, и местное отделение одной из академий, занимающейся  проблемами сельского хозяйства, под крышей которых ему удалось написать и выпустить в свет несколько книг и брошюр преимущественно по вопросам села. Местная общественность тогда выдвинула его кандидатуру на вакантную должность представителя президента в этой области, а он провел соответствующую работу в общественно-политических кругах правого толка в Москве. Тогда дело дошло до того, что после многократных бесед в администрации верховного правителя России ему предложили написать заявление  о назначении Костромина на эту должность, но просили не ставить только даты. Костромин уехал из Москвы в надежде, что его назначение состоится. Но он ошибся. Подвела его собственная жена. Когда  Ольга вместе со своим помощником по "Народному дому" пришли к Коробкову  просить у него помещение под офис, тот поинтересовался, где сейчас находится Игорь Николаевич и чем он занимается. Или по глупости, или по неосторожности она проговорилась, какая судьба ожидает ее мужа в самое ближайшее  время. По существу это и решило исход дела. Коробков был уверен, что эту должность займет его человек, но никак не Костромин. Костромин же в свою очередь мало сомневался в своем успехе, поскольку представитель президентской администрации, оформлявший его назначение, заявил: какие люди стоят за вами, Игорь Николаевич. Уверенный в успехе, Костромин выпустил из-под контроля свое назначение и не довел его до конца. Он просто ничего не делал и ждал, в то время как его противники активизировали  предприняли все доступные им меры, чтобы не допустить Костромина к этой должности. В конце концов, у них это получилось, а один из руководителей народно-патриотических сил области так и заявил по телевидению, что им с большим трудом удалось не допустить на этот пост ярого антикоммуниста, не называя  фамилии. Костромин ясно сознавал, что речь идет именно о нем. Других кандидатов на это место не было, все они были отсеяны наверху по причинам слабой благонадежности. Очевидно, противники Костромина в срочном порядке нашли другого кандидата на эту должность из своего круга. И Костромин не ошибся. Им оказался заместитель Коробкова по экономическим вопросам. Мужик, в общем-то, неплохой, но пользы от него области - как от козла молока. При своих дальнейших встречах ни Костромин, ни Коробков никогда не обсуждали этого инцидента, каждый про себя полагая, что произошло это само по себе и отношения к этому они не имеют. Коробков был не надежным человеком. Он помогал лишь в том случае, если видел свою выгоду.
      Вот с таким человеком и предстояло провести переговоры Костромину. Особой надежды на позитивный результат этой встречи Костромин не питал, но нанести визит был обязан, так как именно во владениях мэра  находился его институт, и тот просто обязан знать, что происходит на его территории.
      В назначенное время Костромин сидел в приемной и ждал, когда его пригласят. Мысленно он представлял всю обстановку в кабинете мэра и даже знал, где тот сидит и как сидит. Войдя же в кабинет, он был поражен роскошью, с какой был тот обставлен. Вокруг стен стояли дорогие кресла, на стенах великолепные картины, пол застелен огромным ковром ручной работы, с потолка свисали хрустальные люстры, а стол заставлен всевозможными безделушками, очевидно подарками мэру.
«А говорят, что в казне денег нет, - подумал про себя Костромин -. Какие уж тут зарплаты медикам и педагогам, когда самим не хватает, перебиваются от копейки к копейке. Управы на них никакой нет».
      За столом в шикарном кресле сидел хозяин города, так он обозвал себя в проекте нового устава областного центра, с которым Костромин был знаком и который был провален прежней думой при его обсуждении. Рядом с ним, отдельно за маленьким столиком, примостилась его помощница с блокнотом и ручкой, готовая в любой момент начать работу. За столом сидел уже не тот Коробков, которого знал Костромин, а оплывший жиром, с надменным взглядом чиновник, который, по твердому убеждению Костромина, был обыкновенной посредственностью и никакой ценности для общества не представлял. В былые времена, когда Коробков и Костромин только начинали фермерское дело, их встречи проходили в уютной комнатке, которая находилась за спиной мэра, дверь в которую была тщательно скрыта от посторонних глаз. Там они пили кофе, обсуждали проблемы, принимали решения. На этот раз  Коробков   был настроен только на официальную беседу, на которую напросился сам Костромин.
- Слушаю вас, - официальным тоном произнес Коробков, словно впервые видел своего посетителя.
- Во-первых, здравствуйте, господин мэр. Хочу представиться вам как официальное лицо нового в ваших владениях образовательного учреждения московского образца. Я директор этого представительства, и у меня есть к вам одна просьба и одно предложение.
- Здравствуй, - не  забыл поправиться мэр. - Чего хочешь?
- Да не я хочу, этого хочет российское правительство в своей программе по развитию образования в стране на текущий период. Я всего лишь исполнитель этой программы, Константин Борисович, и не более. Со своей же стороны хочу подбросить вам идею относительно создания во вверенном вам городе института, в крайнем случае – небольшого научного подразделения по решению проблем местного значения.
- А что, они у нас разве есть? Проблемы с деньгами у нас действительно есть, а других проблем нет.
- Давайте сначала разберемся с моей просьбой. Мне необходимо помещение для своего представительства. По закону, который я вам назвал, местная власть обязана это обеспечить, поэтому я и обращаюсь к вам с этой просьбой.
- Давал я уже вам один дом, а что из этого вышло?
      Было такое дело в практике общественной работы Костромина. Коробков дал тогда дом для размещения в нем “Народного дома”. Дом тот был двухсотлетней постройки, с дырявой крышей, нарушенной электропроводкой, без отопления, воды и канализации и по заключению административной комиссии считался аварийным и опасным для проживания. Тем не менее, в нем еще продолжало жить несколько семей, которые ждали своего отселения около двадцати лет. Костромину тогда было предложено взять его в собственность на условиях выселения всех жильцов за свой счет и его капитального ремонта. Костромин первоначально согласился с выдвинутыми условиями, но вскоре изменил свое мнение. Оказалось, что в доме нужно выселить не две семьи, а двенадцать, и ни при каких обстоятельствах в собственность он перейти не может, так как является памятником архитектуры и находится под защитой государства. Обманул его тогда Коробков, наобещав снять все эти проблемы. Пока же этот вопрос решался, Костромин успел вложить    кучу денег на автономное отопление, воду и канализацию, в надежде на то, что мэр свое слово сдержит. Однако этого не произошло. Коробков не только не сдержал слова, но и выселил “Народный дом” из этого особняка, пообещав выставить дом на аукцион. Никто из умных людей за все семь-восемь последних лет на него не позарился, и он стоит до сих пор в обшарпанном виде и без хозяина. Костромин  долго не мог забыть этой помощи. Несмотря на это, Костромин аккуратно положил перед мэром свое заявление относительно помещения и стал ждать, что скажет  глава местной власти. Коробков внимательно прочитал  и, как обычно он это делал, размашистым почерком написал: “Семенову, рассмотреть”, а в конце поставил знак вопроса и восклицательный со своей знаменитой подписью. Костромину сразу стало понятно, что помещения ему не видать, как своих ушей, однако возражать и что-то доказывать хозяину города было занятием бесполезным и даже вредным. Не было перспектив решения и  его предложения по организации научного центра, однако Костромин просто так уйти от мэра не мог. Он все же попытался  доказать целесообразность этого дела. Пока он размышлял, как это сделать, Коробков сам продолжил разговор, но совсем на другую тему.
- Я, между прочим, сейчас тоже степень имею и не могу понять, почему вы с братом на меня ополчились, - прошипел мэр.
      Костромин от кого-то слышал, что мэр действительно защитил кандидатскую диссертацию, не знал, правда, на какую тему, и мысленно сочувствовал Коробкову, что тот не получил академика. Из своей же практики Костромин хорошо знал, что за все свое мэрство он не принял ни одного самостоятельного решения – за него всегда это делали другие. На вопрос же мэра ответил:
- Я слышал о ваших достижениях, Константин Борисович, поздравляю. А что касается отношений, то советую вам не искать врагов вокруг себя. Если же брат захотел стать губернатором, то это его конституционное право и помешать ему в этом никто не может. Что касается меня лично, то я не поддерживаю его поступок. Не готов он к этому. Ни знаний, ни опыта, одна сплошная авантюра. Но это дело десятое, мне бы хотелось вернуться к моему предложению, тем более что оно больше года лежит без движения в комиссии по местному самоуправлению.
- Коробков с кем-то связался по телефону и спросил, что за предложение они получили от Костромина. Выслушав короткий ответ  собеседника, он сказал тому, что это  давно известно и здесь нет ничего нового. Судя по разговору, Костромин понял, что речь шла только об объединении города с прилегающим к нему  районом под одну крышу.
- Не в этом суть моих предложений, Константин Борисович. Хотя объединение города и смежного с ним сельского района действительно является элементом реорганизации муниципального образования и создания на их основе города–полиса. Цель здесь другая. Не просто сокращение аппарата управления, а использование их совместного потенциала во взаимовыгодных интересах. В этом предложении изложены не только преимущества такого объединения, но и дается механизм функционирования такого образования, варианты решения отдельных проблем. Вы же в руках держали мою книгу по всем этим вопросам и даже подписали предисловие к ней. Лет пять назад это было.
- Не помню, а какие другие предложения?
- Другие тоже вам известны. В свое время я подарил вам книгу, “Какие реформы нам нужны”. Я до сих пор вспоминаю ваши слова, после того как вы ее прочитали: не перевелись еще у нас умные люди. В моих предложениях сейчас эти теоретические разработки просто привязаны к реальной действительности, а если конкретно, то к нашему городу. На вашем месте я бы сейчас поступил по Евангелию: “Не спрашивай их, откуда они идут, но спроси, куда”...
- Ну, и куда же?
- В будущее, Константин Борисович, в будущее... Только без утопий, амбиций и анархии. И не думайте, что только вы держите истину за бороду. Сейчас демократия пока в спячке, она в своеобразном застое. Но она непременно проснется, если не сегодня, то завтра. Сейчас на повестке дня психология и философия ответственного анализа сложившейся  в городе обстановки.  Вы это не хуже меня знаете. Вот я кое-что и предлагаю.
- Что же именно?
- Сначала нужно поделиться своими полномочиями с обществом и частным сектором. Освободите себя от функций, которые пока в ваших руках бесплодны. Уверяю вас, что есть силы, которые сделают это лучше, чем ваши подданные. Кроме того вам необходимо заставить работать на общество средства граждан и их творческую активность. Для этого в предложениях достаточно подробно изложен механизм ваших действий, точно так же как и по первому вопросу. И последнее – это цель развития города. Мы до сих пор не знаем, что строим и куда идем. Дайте местному населению цель, и оно преобразует наш город. При этом надо иметь в виду, что без подъема благосостояния местного населения, повышения его налогоспособности, вам не удастся решить ни одной задачи местного значения.
- Но мы же уже много сделали, у нас есть даже ТОСы, домовые комитеты.
- Хочу вас огорчить, ваше самоуправление не имеет никакого отношения к истинному народовластию, укреплять основы которого – ваша прямая задача. В моих предложениях все это подробно прописано и выверено. Нужно с ними только внимательно ознакомиться и принять решение. Городу нужна полноценная реформа местной власти, а не латание дыр на тришкином кафтане.
- У нас не тришкин кафтан, а повседневная, трудная работа.
- Возможно, это и так, только общество к этой работе почему-то  равнодушно и находится в состоянии бедности и ожидании очередных потрясений. И конца этому не видно.
- Ну, и какой же выход из этого?
- Не давите частную инициативу, обратите внимание на образование, поменяйте правила игры на рынке.
- И это все?
- Если раскрыть их содержание, то для начала достаточно.
- А зачем нам еще один институт в городе, у нас же есть что-то подобное при педагогическом университете?
- Вы все печетесь о кадрах, боитесь их перепроизводства, отнимая тем самым право выбора у желающих учиться в столичном вузе и одновременно снижаете  потенциал специализированного вуза по подготовке специалистов, в которых действительно нуждаются города и села области. Разве это не абсурд?
- А вы не изменились, Костромин, - неожиданно сказал Коробков, вставая из-за стола и давая понять ему, что разговор на эту тему закончен. Да и сам Костромин давно понял, что читать лекции чиновнику, считающему себя в городе последней инстанцией,  не имеет смысла. На том они и расстались, так и не решив практически ни одного вопроса.
      Костромин не был в обиде на мэра. Другого финала  подобного разговора он и не ожидал. Чиновник – он и есть чиновник, и никакое общество не в силах без него обойтись. Жаль только, что их много развелось, да и обходятся они налогоплательщику все дороже:  через зарплату, официальные расходы, лихоимство, а эффективность их деятельности ничтожно мала. И не реформы виноваты в том, что мы плохо живем, а то, что мы сняли с себя ответственность за них и поручили их прослойке нашего общества, которая, в силу экономического невежества, губит эти реформы. С нашего молчаливого согласия чиновник превратился в люмпен-буржуазию, наглую ото лжи и обжорства властью. Все это Костромин понимал, а потому плюнул на этот визит и постарался забыть о нем навсегда.
      Через пару недель  позвонил федеральный инспектор и сообщил, что он договорился с губернатором о встрече и просил связаться с его помощником, чтобы уточнить день и время переговоров, что он и сделал незамедлительно. Губернатора он знал, но не так хорошо как мэра. Это был в свое время руководитель правового отдела администрации города, которого Коробков в буквальном смысле посадил в это кресло, в надежде, что при очередных выборах губернатора тот без боя освободит ему место. Шуршалов Андрей Викторович, так звали этого нового губернатора, выиграл выборы, но сдавать свои позиции какому-то там главе самоуправления он уже был не намерен. Коробков проиграл ему выборы начисто, набрав голосов в свою поддержку раза в два-два с половиной меньше своего противника. С тех пор война между мэром и губернатором не затихала ни на минуту. Юрист по образованию, занимавший в советские времена пост заместителя прокурора области, он был неважным экономистом, и область под его мудрым руководством постепенно сдавала свои позиции на всех направлениях. Дошло до того, что поползли слухи о возможном ее объединении с соседней  и о роспуске ее руководства, поскольку чуть ли не над всеми заместителями губернатора, включая его самого, висел дамоклов меч в виде уголовного кодекса. Костромину это было известно, и он только мог пожалеть о том, что губернатор, как и мэр, из той же колоды карт.
      Губернатор опоздал на встречу с Костроминым минут на сорок. Костромин ждал его в коридоре у входной двери в приемную, в надежде не пропустить его появление  Ждал долго, пока, наконец, в проеме длинного коридора не появился человек. Шел он, не спеша, в расстегнутом  пальто и с шапкой в руке. Волосы его были взлахмочены, внешний вид неряшлив, щеки красные и надутые, глаза смотрели исподлобья.  Когда губернатор поравнялся с Костроминым, тот поздоровался с ним.  Слегка кивнув головой, чиновник произнес всего одно слово:
- Пошли.
      Костромин проследовал за губернатором в его кабинет. Костромину никогда не приходилось бывать в этом кабинете, хотя в администрации области он бывал достаточно часто. Первое, на что он обратил внимание, так это обстановка самого кабинета. Она была настолько скромна, что Костромину показалось, он не у губернатора на приеме, а у кого-то из его рядовых сотрудников. Старая мебель, обычная вешалка на трех ножках, ни одной картины и почти чистый письменный стол, если не считать самых необходимых письменных принадлежностей.
« Да, - подумал про себя Костромин, - мэр живет побогаче, покапитальней» Затем без приглашения сел за стол, предназначенный для посетителей, и обратился к губернатору, который уже удобно устроился в своем кресле.
- Вы меня помните, Андрей Викторович?
- Помню, - сквозь зубы выдавил из себя губернатор.
- У меня к вам две просьбы. Одна касается помещения для  института, который мы здесь создали, а вторая – это программа реорганизации села, которая была года два назад представлена вам и которую, по моим сведениям, рассматривал департамент сельского хозяйства и дал, кажется, положительное заключение. Хотелось бы знать ее дальнейшую судьбу.
- Если можно, поподробней, - опять процедил сквозь зубы губернатор, с лица которого не сходила улыбочка, смысл которой Костромин никак понять не мог.
- Дело в том, что институт сейчас временно располагается в четырехэтажном здании на Профсоюзной улице в тридцать шестом доме, где находится известное вам профессиональное училище. Дом практически никем не используется. На первых этажах находятся какие-то склады, а верхние временно арендует это училище. Здание находится в ведении вашего департамента по управлению госимуществом. Нам бы хотелось, чтобы один из этажей этого дома передали в пользование нашему институту. Здание запущено и, если оно не приобретет хозяина, то со временем развалится.
      Шуршалов, не говоря больше ни слова, придвинул к себе телефон и куда-то позвонил. Говорил он по телефону вяло, но надменно командно, даже не представляясь.
- Что у нас происходит со зданием по Профсоюзной тридцать шесть?
      Задав вопрос, губернатор долго слушал, что говорили ему на другом конце провода, все время покусывая губы. Потом с большим упреком все в той же манере, шипя и выдавливая из себя слова, медленно произнес:
- Это так мы управляем своим имуществом? Подготовьте мне справку по этому вопросу, - и положил телефон. Затем повернулся к Костромину и сказал:
- Заявление ваше есть, мы рассмотрим этот вопрос. Дальше.
      Костромин долго соображал,  с чего начать, и, наконец, начал так.
- Вы помните, Андрей Викторович, еще когда вы не были губернатором, у нас с вами был разговор по программе реорганизации села. Это было после вашей встречи с представителями политических партий, которые собирались вас поддержать. Тогда вы лично мне обещали рассмотреть эту программу и принять какое-то решение. Программа сейчас в вашем департаменте, она рассмотрена и вроде поддержана. А что же дальше?
- Мне сейчас не до экспериментов, свести бы концы с концами до конца года.
- Так, может быть, эта программа и есть та палочка выручалочка, которую вы ищите?
- Не думаю, все равно на нее нужны деньги, а казна пуста. У нас более восьмидесяти процентов хозяйств лежачие. На них много денег нужно. К тому же они с долгами.
- Многие ваши специалисты почему-то думают, что эта программа – покушение на областной бюджет. Лично мне никаких денег не нужно. Это моя личная инициатива и она безвозмездна. Но какие-то деньги все равно, конечно, потребуются, но их можно найти при желании.
- Вот этого-то желания у меня и нет. Не могу рисковать. Если мы и вернемся к этому проекту, то только в другие времена. Пока же мы целиком зависим от федерального бюджета. Все! – заключил губернатор и встал из-за стола, давая понять Костромину, что дальнейшее продолжение беседы не имеет смысла. Понял это и Костромин. Он тоже поднялся, попросил Шуршалова не забыть о его просьбе по дому, попрощался с ним и покинул кабинет.
      Ждать ответа от губернатора Костромину пришлось недолго. Сначала пришло письмо на имя директора лицея от ректора пединститута о незаконности субаренды помещения институтом Костромина, затем пришло второе с угрозой штрафа на баснословную сумму, а потом нагрянула комиссия из самого департамента по управлению имуществом. Губернатор не только не решил его вопрос с помещением, а просто выкинул его из этого здания, как какую-то собаку, постоянно путающуюся под ногами. Выручил его опять все тот же директор лицея, который, предвидя что-то подобное, переселил его в другое здание с даже более приличными условиями, за что Костромин был ему благодарен. Больше иметь дело с местной властью Костромин не хотел. Нужно было ждать или ее замены, или искать другой вариант реализации своих идей.










Глава двенадцатая
      После визита во власть Костромин, как обыкновенный русский мужик, глубоко и всерьез задумался о том, что проблемы, стоящие перед его родиной и его народом, гораздо сложнее и опаснее, чем ему представляется.  Была абсолютная уверенность в том, что все, что происходит вокруг нас и с нами – это наших рук дело, что у нас такая власть – это наша вина. Нас постепенно приучают жить в таком мире и по таким законам, которых мы не хотим, но молча соглашаемся с этим, нас толкают в дерьмо, а мы даже не сопротивляемся, нас обводят вокруг пальца обычные ловкачи, авантюристы, больные люди, а мы молчим и даже писка не издаем. Если мы будем так же вести себя и дальше, то недалек будет тот день, когда все мы окажемся в “красной книге” и вспоминать о нас будут только на поминках.
      Размышляя, таким образом, Костромин пришел, однако, к выводу, что еще не все потеряно, просто нужна нудная, кропотливая работа, требующая высокого профессионализма в самих массах населения, чтобы подчинить их эмоции здравому рассудку. Но эта работа – на местах. Нужно просто поменять приоритеты. Сначала человек, потом общество и лишь в последнюю очередь – государство. Пора, давно пора, лечить затянувшуюся болезнь – отчуждение человека от власти, давно пора создать действенную систему местного самоуправления. Верховная власть сделать этого не в состоянии, это могут сделать только сами жители на местах.
      Про себя Костромин держал мысленно такой запасной вариант в голове, но считал – пока нецелесообразно его использовать. Нужно обстоятельно разобраться сначала в возможностях и позиции региональной власти по этому вопросу: или она заблуждается, или допускает ошибку, или действует осознанно. Если налицо последний вариант, то вопрос этот следует решать только на уровне верхних этажей власти. Он готов был сделать и этот шаг, но тогда для него это был бы последний поступок в его жизни, последнее посеянное им зерно на этом поприще, поскольку вся его инициатива волей-неволей автоматически переходила в другую плоскость взаимоотношений его и местной власти. Пока же власти на местах нет. Вернее, властные структуры есть, но существуют они исключительно для себя и против народа.
       Надо просто начать работать. Так думал Костромин, оценивая все то, что он видел и слышал своими собственными глазами и ушами, что в полной мере испытал на себе. Понимал он и другое. Его последние шаги в этом направлении должны быть особенно обоснованными, тщательно выверенными, более осторожными.  Поэтому он не спешил с запасным вариантом, выжидал и оценивал многократно свои возможности. В этом случае он должен быть особенно убедительным, понятным, доходчивым. Спешка здесь ни к чему.
      В семейной жизни Костромина в это время неожиданно произошли изменения. Иван сильно повредил ногу на тренировке и вместе с матерью уехал в Москву, поскольку травма была серьезной, и необходимо было хирургическое вмешательство врачей-специалистов, которых здесь не было. Костромин остался одни и  полностью переключился исключительно на институт. По утрам он находился там, а после обеда приводил свои записи в порядок. Такой его режим практически никогда не нарушался.
      В обычный  рабочий день он, как всегда, сидел за своим рабочим столом и просматривал бумаги, которые передала ему на утверждение его заместитель по учебной части. В кабинете он был один. На столе стоял маленький приемник, из которого  лилась любимая его песня – “Темная ночь” в исполнении Марка Бернеса. Заслушавшись песней, Костромин  не заметил, как в кабинет кто-то тихо зашел. Он поднял глаза и увидел в дверях Марью. Она спокойно наблюдала за ним, облокотившись на косяк. Потом выпрямилась и решительно направилась к Костромину, протягивая на ходу руку для приветствия.
- Рада вас видеть, Игорь Николаевич, здравствуйте! – громко проговорила она. - Вот, значит, куда вы забрались. С трудом вас нашла.
- Здравствуй, Марья, - проговорил несколько опешивший от ее неожиданного появления Костромин. Потом встал и пожал протянутую ему руку. Перед ним действительно стояла его любимая красавица. На ней в этот раз были те же джинсы, кеды, знакомая ему куртка с кофточкой, а волосы собраны в пучок на затылке, как она обычно делала до замужества.
- Вы, конечно, не ожидали меня здесь увидеть?
- Признаться, не ожидал.
- Я оставила Юру. Счастья своего я с ним не нашла, а свободу потеряла. Я и не предполагала, что это так страшно, особенно если тебя не понимают.
- Выходит, ты сейчас вольная птица, в свободном плавании?
- Ну, не совсем в свободном, но решения принимаю я сама. Трудно, конечно, только теперь ничего не боюсь, хотя и ни на что не надеюсь. Это лучше, чем быть рабой в чужом доме.
- Витиевато разговор ведешь, Марья! Присаживайся-ка ко мне поближе и рассказывай все по порядку.
      Марья придвинула свой стул ближе к Костромину и пристально посмотрела ему в глаза, положив  подбородок на руку, локоть которой упирался в край его письменного стола. Она долго не отрывала от него глаз, потом легкая улыбка  появилась на ее лице.
- А вы знаете, Игорь Николаевич, что такое счастье?
- Думаю, что когда нет проблем и не имеешь долгов.
- Я думаю иначе. Истинное счастье – это когда радость и  невзгоды делятся на двоих. Я же была одинокой, а потому – несчастной. Вот вам и ответ на мой вопрос.
- Хорошо, не будем философствовать. Что собираешься делать?
- Я работаю кондуктором на автобусе в частной фирме, снимаю квартиру. Платят пока неплохо, жить можно.
- Ладно, кончаем разговоры и идем ко мне. Есть, наверное, хочешь?
- От угощения не откажусь. Жуть как проголодалась.
- Тогда пошли, не будем тянуть время. Дома поговорим.
      В квартире Костромина Марья чувствовала себя свободно, она ее хорошо знала. Вместе с матерью она прожила здесь почти полтора года и ориентировалась не только в обстановке, но даже знала, где что лежит. В квартире еще остались и ее вещи – книги и документы, которые она не успела забрать. Поэтому Костромин, раскрыв холодильник, предложил ей самой приготовить обед из того, что в нем имелось, а сам постарался навести в квартире порядок, за которым он не очень следил после отъезда жены. Они долго, сидя за обеденным столом, обсуждали ситуацию, в которой неожиданно оказалась Марья, и искали возможные варианты, которые можно было бы предпринять, чтобы не наломать новых дров.
- Учиться будешь? – неожиданно спросил Костромин.
- Если вы меня возьмете, то обязательно.
- Тогда засучивай рукава, соберись в кулак и сдай выпускные экзамены. У меня еще есть один такой же деятель, которому постоянно мозги надо вставлять на место. И имей в виду,  Марья, счастье – это счастливая случайность, а случайность для тебя в данном случае – это я. Для тебя это, может быть, тот последний случай, который может реально изменить твою судьбу и помочь из грязи выйти в князи. Крепко, крепко думай, Марья!
      Другим таким же деятелем, подстать Марье, Костромин считал своего сына Ивана, который уже учился в одном из московских вузов, но бросил. Думал, что ногами деньги зарабатывать проще, чем головой, и наотрез отказался от учебы. Сейчас, когда нога повреждена, и с карьерой в спорте можно завязать. Костромин в душе все же надеялся, что тот, наконец, одумается и воспользуется возможностью, которой у него больше может и не быть. С Марьей они были одного поля ягоды.
- Послушай-ка, Марья. На завтра у меня назначена встреча с главой одного из районов. Может, поедешь со мной? Это был его последний, запасной вариант.
- Нет, Игорь Николаевич, я завтра работаю, не могу. Может быть, в другой раз.
- Как знаешь, - ответил Костромин, ничуть не обижаясь.
- А можно я у вас помоюсь, а то у нас воду горячую отключили. Ее нет уже больше недели, - попросила она Костромина чисто из-за приличия.
- Мойся, конечно, если и у меня не отключили.
      Горячая вода была одной из постоянных мук местных жителей. Ее то включали, то отключали и не из-за каких-то там неполадок, а по причине постоянной  войны местной власти с энергетиками, которые не хотели обслуживать население из-за непомерных долгов, которые не оплачивались мэрией регулярно. Конца этому противостоянию не было видно. Трудно было даже предположить, когда это кончится. Если бы Костромина прямо спросили об этом, то он бы ответил, что никогда.
- А у вас халатика нет, Игорь Николаевич? А то я с собой не захватила, не думала, что так произойдет, - извиняясь, спросила Марья.
- Халатика нет, возьми какую-нибудь из моих рубашек. Они длинные и заменят тебе халат.
- Хорошо, спасибо. Она выбрала себе одну из них и закрылась в ванной.
      После ванны она удобно пристроилась на диване в комнате у Ивана и стала смотреть “видик”, благо кассет здесь было навалом и было из чего выбрать. Костромин не мешал ей и занимался своим делом. Когда на улице уже стало темнеть, она вышла из комнаты и спросила Костромина:
- Мне уезжать или могу остаться переночевать?
- Завтра утром встанешь, позавтракаешь и пойдешь на работу. Отсюда до нее рукой подать.
- Хорошо, а где мне спать, может, в комнате у Ивана?
- Нет, там постельное белье в стирке, постелить нечего. Пристраивайся со мной, а то я тебя подзабывать начал. Возражения есть?
- Нет, конечно. Мне самой предложить было стыдно. Сама этого хочу.
      Она подошла к Костромину, обняла его за шею и поцеловала в губы. Костромин проснулся утром, когда Марьи в квартире уже не было. На столе лежала записка  “Позвоню! Марья».
         Костромин приехал в районный центр к началу рабочего дня, когда к зданию местной администрации начинали стекаться ее служащие. До этого ему пришлось проехать через весь этот маленький городок, где и жителей-то было всего несколько десятков тысяч. Главное, что его поразило в этом городе – это дороги, состояние которых охарактеризовать одним словом было делом безнадежным. Разбитый асфальт, ямы и ухабы, заполненные водой, вывороченные с корнем бортики дорог, не работающие светофоры, и все это не где-нибудь, а прямо под носом местной администрации, главой которой была его бывшая работница, когда он лет восемнадцать назад возглавлял здесь один из местных совхозов. Попал он тогда сюда случайно:  его Иван, которому к тому времени было не более двух лет, заболел желтухой, и врачи посоветовали Костромину вывести его в деревню на свежий воздух, на парное молоко и мясо. Тогда Костромин, не задумываясь, бросил свою научную работу и добился того, чтобы его направили на работу в деревню. Так он и очутился в этом районе и даже хорошо знал этот особняк, в котором сейчас была уже новая власть. Власть-то новая, но от того блеска и шика, которым славился этот район в былые времена, остались лишь одни воспоминания.
      Поднявшись на второй этаж вместе с людьми администрации, Костромин нос к носу столкнулся с ее главой – Соколовой Надеждой Николаевной. Она работала у него когда-то в совхозе бухгалтером по кадрам, отличалась крутым нравом, и не было ни одного дела, которое прошло бы мимо ее носа. После отъезда Костромина она через несколько лет стала руководителем этого хозяйства, затем депутатом областной думы, а потом назначена губернатором главой местного района. Баба она была энергичная,  всегда добивалась того, чего хотела. Постарела она за это время, конечно, но ее бойцовский характер был явно налицо.
- А почему у тебя здесь так холодно и темно? В пальто почему-то все ходят, -  спросил ее Костромин.
- Энергетики отключили электроэнергию за долги, поэтому нет ни тепла, ни света в нашем царстве. Да и область почему-то медлит с помощью.
- Хорошенькие дела у вас, прямо скажем. Значит, и промышленность стоит?
На что же вы тогда живете?
- Перебиваемся, как можем, - ответила Соколова.
- А я все время задавал себе вопрос:  почему так много молодых людей, в трудоспособном возрасте постоянно из твоего города вагонами уезжают на заработки в Москву. Судя по их разговорам, все они нанимались охранниками. Но ведь когда-то здесь всем работы хватало. А что же сейчас?
- А сейчас – полный бардак в государстве Российском. Все наши реформы идут инвалидно и болезненно. Многие политики беременны реваншем и создают болотистую обстановку по всей России. Может быть, где-то и есть еще  надежда на выживание, только не в нашей области.
      Они прошли в ее кабинет, и Костромин сразу изложил цель своего визита. Рассказал он и о своем институте, предложив Соколовой направить к нему на учебу своих сотрудников, наиболее подающих надежды.
- Если бы чуть-чуть пораньше, а то я уже по распоряжению губернатора направила на учебу десять человек. Других пока нет, но будем думать. А что касается модели самоуправляемой деревни, то я думаю, что мысль эта правильная. Я присутствовала в Москве на одном из совещаний по этим проблемам и была поражена логикой мышления многих выступающих. Сейчас у меня нет никаких сомнений, что без создания на селе самоуправляемых структур, частного собственника, структур гражданского общества мы никогда не вылезем из этого тупика. Была бы я сейчас руководителем своего хозяйства, то этот вопрос мы с вами решили бы за минуту. А я, Игорь Николаевич, все же член команды, и не избранная населением, а назначенная губернатором. Не могу нарушать общих правил игры – вышибут с должности мигом.
- Я хорошо понимаю твою ситуацию, Надежда, и то, что ты не самостоятельна в принятии подобных решений, но шанс у тебя все же есть. Вы ведь хорошо знакомы с главой департамента по сельскому хозяйству, она ведь тоже из этого района. Ее я, правда, сам плохо знаю, хорошо знал ее мужа, одного из лучших председателей колхоза.
-  Знать-то я знаю, но у нее положение ничуть не лучше моего. Она ведь тоже без команды решений не принимает. Зависима от нее больше, чем я. Но я попробую, Игорь Николаевич. Что могу, то сделаю.
      Соколова мельком взглянула на часы, висевшие за спиной Костромина, и он понял, что время его истекло, пора и честь знать – в приемной у Соколовой собрались ее подчиненные на очередное заседание, которые, как правило, проходили с утра.
- Да, Надежда Николаевна, чуть не забыл. Вот тебе два московских телефона. Это фирма, которая может тебе помочь покрыть твои долги энергетикам. Что это за фирма, я не знаю. Меня просто попросили связаться с местным руководством и предложить их услуги. Попробуй туда позвонить, может, сможете договориться о чем-либо. По слухам – это неплохой инвестор.
      Костромин попрощался и вышел. Он еще долго разъезжал по городу, расклеивал на столбах и досках объявлений рекламу своего института, пока не почувствовал, что проголодался. Он знал в городе одну столовую, которую иногда посещал, где неплохо кормили и брали недорого. Набрав в столовой, что ему по душе, он устроился за столиком в углу и мысленно стал анализировать свой разговор с главой местной администрации. Так бы это и продолжалось до конца обеда, если бы он вдруг не услышал явно обращенный к нему возглас.
- Игорь Николаевич, здравствуйте! Какими судьбами в наших краях?
      По направлению к его столу, ловко лавируя между столами и стульями, пробирался здоровенный мужик, в котором он сразу узнал своего бывшего фермера - Женю Настенко. По слухам, ходившим по городу, Костромин знал, что это был преуспевающий фермер, дела его были несравнимо лучше, чем во всех местных хозяйствах, заработки у него были самыми высокими в области, и многие считали за честь работать в его хозяйстве. Настенко частенько  показывали по телевидению, причем не только по местному, но и российскому. По слухам, Костромин также знал, что тот настоятельно добивался от руководства области, чтобы ему отдали самое лежачее хозяйство, что он непременно сделает из него изюминку. Хозяйство ему вроде дали, а вот относительно изюминки Костромин ничего не слышал. Настенко пробрался, наконец, к столу Костромина и присел за него напротив.
- Какие дела вас привели сюда, Игорь Николаевич? Слышал, что вы институт в городе открыли, агитировать приехали?
- Не только. Есть вопрос, который мне не дает покоя. Чувствую, что решить его могу только на селе, опираясь на вас крепких мужиков от земли. Потому и приехал к вашему высокому начальству за поддержкой.
- Ну, а чего ж тогда к Соколовой, а не к нам в хозяйство. Сам же говоришь, что только на нас надеешься.
- А к Соколовой оттого, что надо хотя бы в принципе получить согласие  на эксперимент, да и без ее поддержки не все вопросы можно решить. Помощь ее в любом случае потребуется.
- В чем вопрос то, Игорь Николаевич, может, и я буду чем-нибудь полезен?
      Костромин подробно изложил причину своего визита в местную администрацию и в общих чертах суть своей модели самоуправляемой деревни. Настенко задумался, почесал свой затылок, а потом довольно серьезно завел разговор на ту же тему, но преломив ее в интересах своего хозяйства.
- Я давно думал об этом, Игорь Николаевич, но не мог найти инструмента, чтобы поднять эту проблему. Судя по всему мы думаем об одном и том же. Только у вас есть модель, но нет возможности ее реализовать. А у меня все наоборот - есть возможность, но нет модели. Не считаете ли вы, что нам надо объединить свои усилия и попытаться реализовать на практике и наши возможности, и вашу модель на моем хозяйстве. Имейте в виду, что Соколова Надежда по рукам и ногам связана. Она может нам только в чем-то помочь, а реализовать - нет. Зависимая она.
- По-моему,  это самый оптимальный вариант для нас обоих. Для начала я предлагаю прочитать тебе мою книгу. В ней все подробно расписано. Я ее просто забыл передать Соколовой. Возможно, не случайно, иначе бы я не встретил тебя. Прочитаешь, все оценишь, посоветуешься со своими мужиками - в какую пропасть ты их тащишь, а потом позвонишь мне. Тогда мы и составим план своих действий. Договорились?
- По рукам, Игорь Николаевич. Думаю, что все у нас будет в порядке. Я ведь вас хорошо знаю, человек вы надежный.
      Они попрощались, а Костромин все еще не мог опомниться от удачи, какую подбросила ему судьба, неожиданным образом сведя его с человеком, именно в котором он и нуждался все это время. С хорошим чувством и настроением он покинул этот маленький городок, в надежде, что он сюда еще вернется завершить важное в его жизни дело.

















Глава тринадцатая
      Костромин хоть и был оптимистом, и одержим по натуре, все же опасения и тревога за свою судьбу и судьбы других не покидали его ни на минуту. Нужна работа, кропотливая и профессиональная, вести которую должны патриоты своего дела и своей страны, и не на эмоциях, а на основе здравого рассудка и высочайшей ответственности. Надо искать таких людей и запрягаться с ними в хомут для исключительного дела.
      Первым позвонил ему Женя Настенко.
- Игорь Николаевич! Прочитал я вашу книгу от корки до корки. Написана убедительно, от души. Есть над чем поразмышлять. Хотелось бы встретиться и переговорить лично. Как вы смотрите на то, чтобы приехать ко мне в хозяйство? Если нужно, то я пришлю машину.
- Нет, Женя, машины не надо, у меня своя есть. Расскажи только, как до тебя добраться. Приеду завтра, с утра. Жди!
      Настенко подробно, в деталях объяснил, как проехать в его хозяйство без помех и проблем и сколько примерно времени займет поездка, если не сбиться с пути. Костромин примерно знал, где тот находится, и мысленно представил дорогу от своего дома до места, где его ждут завтра.
      Выехал он рано, когда рабочий люд еще только начинал собираться на автобусных остановках, чтобы добраться до работы. Переехав мост через Волгу, Костромин вскоре уже был на трассе, которая вдоль Волги вела в нужном направлении. Места здесь были сказочно красивыми и удивительно хорошо ухожены. За окном его машины изредка мелькали разноцветные дачные домики, напоминавшие скворечники, автобусные остановки,  облепленные желающими уехать, мелкие поселения, раскинувшиеся вдоль реки, и  почти сплошной кустарник по обе стороны дороги. Лес по дороге попадался редко. Дорога была ровной, не разбитой.  Костромин любил такие поездки. Они отвлекали его от дурных мыслей, вносили покой в его душу и тело, настраивали на что-то непредвиденно хорошее и теплое. Во всяком случае, он ничего не терял, а мог что-то и получить.
      Километров через тридцать указатель показал направление, куда было необходимо свернуть Костромину. Миновав кустарник и мелкий перелесок, он выехал на участок дороги, по обе стороны которой раскинулись поля, кое-где уже вспаханные и засеянные, а на некоторых из них все еще работали трактора с боронами и сеялками. За ними, как водится, стояло облако пыли и носилось несметное количество галок. Проехав еще километров пять, Костромин  увидел на пригорке, покрытом березовой рощей, село, в котором  и квартировал Настенко, вел свое фермерское и общественное дело.  В селе Костромину не стоило никаких усилий найти дом своего приятеля. По  описанию он знал, что стоит он в середине села, мансардного типа, светло-голубого цвета, с палисадником, засаженным сиренью. Такой дом был единственным в этом селе.
      Хозяин уже ждал гостя и вышел ему навстречу, как только его машина подъехала к дому.
- Как доехали, Игорь Николаевич? – поинтересовался он для приличия.
- Я же из этих краев, Женя, и в памяти моей еще кое-что осталось, склерозом пока не страдаю. На, держи – это твоим ребятишкам, а это супруге, - произнес Костромин, протягивая ему букет красных гвоздик, торт и коробку конфет.
- Не стоило тратиться, Игорь Николаевич, у нас все это есть.
- То, что у вас есть, меня не интересует, а уважение других – это повод к уважению самого себя, дорогой мой, - парировал его ответ Костромин.
- Ну, тогда пошли в дом. Хозяйка нам небольшой стол накрыла. Хлебосольная она у меня, гостей принимать любит.
      В дверях показалась средних лет женщина, приятной внешности, одетая по-домашнему – в ситцевое  платье с фартуком, в тапочках на босу ногу, и с коротко стриженными волосами.
- Это моя жена – Ирина, командующая войсками местного значения. Поговорить и поспорить любит, всегда, не мытьем, так катаньем, добивается своего, - познакомил их  Настенко
- Здравствуйте, мир вашему дому, - в ответ произнес Костромин и слегка пожал ее пухлую руку.
- Проходите в дом и будьте в нем, как в своем. Стол уже накрыт. Перекусите с дороги, а там уж и за дела свои возьметесь. Женя мне много говорил о вас, так что – не стесняйтесь, я во всем в курсе.
     - Ну что, Игорь Николаевич, будем считать, что это наш совет в Филях для защиты наших собственных рубежей – произнес, усевшись за стол, Настенко.- Книгу я вашу не прочитал, а изучил основательно и вот к  какому выводу  пришел: без частного собственника и его экономической свободы, без вовлечения его в управление собственной жизнедеятельностью никакого нормального общества нам не построить, а на селе в особенности. Но у меня есть вопросы. Первый касается действующей власти. Куда ее деть, если ей по закону находиться здесь прописано. И второй вопрос. Как быть с единым сельскохозяйственным налогом, его пока не ввели, и чистят нас до последней нитки. Мы со старта сразу же поплывем против течения.
- У меня у самого возникли эти вопросы. Дело в том, что эта программа рассчитана на централизованное внедрение на основе соответствующих законов, в крайнем случае, она должна опираться на решение местной законодательной власти. Мы не имеем ни того, ни другого. В этом-то и весь фокус. Но выход есть. Прежде всего, давай разберемся, чем отличается ваша действующая власть от самоуправления. В первую очередь они различны по своей компетенции. У самоуправления – это местные проблемы, а ваша действующая власть – придаток региональной и своей компетенции не имеет. Она обязана выполнять диктат центра, если последний даже противоречит интересам местного сообщества. Самоуправление базируется на своих финансах и имуществе, чего не имеет действующая власть, а значит, и не имеет своего бюджета и полностью зависит от районного центра. По своей форме и содержанию самоуправление гибко и приспособляемо к масштабам местной социальной структуры и экономики, а потому не имеет единообразной структуры, как это происходит с местной администрацией. Вместо администрации вы создаете на селе представительный и исполнительный органы местной власти со своим бюджетом, имуществом и программой деятельности, которую утверждаете на местном сходе. Что хотите, то и делаете, если позволяет бюджет, который вы формируете сами за счет своей трудовой деятельности. А теперь, как быть с твоими вопросами?
      В любом случае, о начинаемой реорганизации мы должны поставить в известность Соколову, но идти туда надо с готовым бизнес-планом, которого у нас пока нет. Если мы сойдемся во мнениях, то я его подготовлю, но мне для этого нужна вся исходная информация – от рек, полей и озер в твоем хозяйстве до рождения младенцев сейчас и на ближайшую перспективу. Мелочей здесь быть не должно. После ознакомления с бизнес-планом, может так случиться, что Соколова сама даст добро на реорганизацию, но может поступить и иначе. Просто закрыть глаза на это дело и ни во что не вмешиваться. Хотя есть и другой вариант – внести соответствующие изменения в ваш устав, аккуратно завуалировав все ваши претензии на власть и полномочия на решение местных проблем, и сформировать эти властные структуры внутри вашего ООО или АО, как вы там называетесь. На это вы имеете полное право. По существу  вы сформируете свой теневой кабинет, который не будет вмешиваться в действующую структуру власти, а будет ей только содействовать. Как ты на это смотришь?
- Нормально смотрю. К Соколовой действительно нужно идти с бизнес-планом и постараться ее убедить в разумности наших предложений. Если же будут препоны, то я согласен и на последний вариант. Трус в карты не играет.  Только еще один маленький вопросик. А на что будет жить твое, так называемое, теневое правительство? – задумчиво спросил Костромина Настенко.
- А это ответ на второй твой вопрос. Скажи, Женя, ты по-честному играешь со своим государством? Ты свой урожай и доходы полностью показываешь налоговой инспекции?
- Настенко молча покачал головой. Вот то-то и оно-то. Отчетность твоя хуже не станет, наоборот, будешь показывать прирост в своей деятельности, а дополнительные расходы уйдут в статьи, не облагаемые налогом. Как это делается – ты  лучше меня знаешь. Но это только в том случае, если нашу схему по налогообложению не примут в районе. Я думаю, что этого не произойдет. Надо же проверить этот вариант на практике. Казна от этого, уверяю тебя, ничего не потеряет. Я проводил расчеты по оценке эффективности такой системы налогообложения. И что ты думаешь? Из половины тридцатипроцентного налога на чистый доход от реализации продукции местный бюджет получит столько  поступлений, что они перекроют ваши расходы по содержанию всей вашей нелегитимной власти, да и поступления в казну увеличатся. Но вы же не собираетесь быть среднестатистическими крестьянами. У вас же амбициозные планы?
- Конечно, не собираемся. Зачем тогда огород городить. А амбиции у меня действительно есть. Не хочу болтовней заниматься, хочу уважения к себе как к экономическому суверену, который сам себя поставил на ноги, - заключил Настенко.
- Ну, а что касается самого вашего предприятия, то пусть пока оно будет единым. Но внутри его необходимо провести структурную перестройку. Суть ее состоит примерно в следующем. Каждому желающему необходимо определиться с формой хозяйствования внутри вашего предприятия. Формы могут быть разные – семейные, семейно-групповые, групповые, смешанные, индивидуальные. Пусть производят то, что хотят, но продукцию сдают в ваш собственный сбытовой кооператив. На каждого в вашей общей бухгалтерии нужно открыть текущий или лицевой счет, куда будут поступать его доходы от  проданной продукции, за вычетом комиссионных,  конечно. С этого же счета он будет вести и все свои текущие платежи, которые следует покрывать. Желающих организовать собственное хозяйство нужно сразу приучать к самостоятельной работе, причем на той земле, которую он для себя выбрал. В дальнейшем они отпочкуются, и создадите новый союз местных товаропроизводителей с несколько иными правилами игры. Подробно об этом мы поговорим позже.
- Игорь Николаевич, а где взять деньги для старта. Нам их никто не даст.
- Для начала денег нужно не так уж и много. Найти их можно, если будет готов бизнес-план. В Москве есть структуры, которые на льготных условиях могут вложить свои деньги в уставный капитал вашего кредитного товарищества. Эту проблему я беру на себя. Здесь, в области мы все равно ничего не найдем. Но этот кооператив следует строить совершенно по другой схеме. В обязательном порядке кредитное дело необходимо объединить со сбытом. Суть его примерно такова. Первоначальный капитал формируется из заемных средств. Кредит выдается не только под залог имущества и урожай, но и под круговое поручительство. После реализации с каждым из участников производится расчет по договорным ценам. Продукция реализуется без посредников напрямую покупателю, что дает возможность сконцентрировать в руках кооператива средства, которые ни при каких других обстоятельствах производитель получить бы не смог. Этот остаток прибыли идет на покрытие налогов, текущих затрат, в основной и запасный капиталы и на формирование индивидуальных накопительных фондов, которые для каждого участника создаются отдельно, в зависимости от сданной им продукции.
      Основной капитал вместе с индивидуальными накопительными фондами составляют кредитные ресурсы для кредитования участников кооператива. Процент от использования в качестве кредитных ресурсов индивидуальных накопительных фондов поступает на счета его владельцев. По этой схеме кооператив за небольшой промежуток времени может превратиться в хорошо отлаженное ссудосберегательное учреждение с приличным капиталом, если это дело умело поставить. Вот и все премудрости, господин председатель.
- Ничего себе, делишки. Мужикам моим надо год мозги парить, чтобы до них все это дошло.
- А ты не переживай. У меня все эти материалы под рукой. Что-то подобное мне уже приходилось делать. Но тогда мы начинали с нуля, безо всяких программ и даже вариантов их решения.
- Да я не переживаю, просто мне больше приходилось дело с плугом иметь, а не с научными разработками. Я пахарь и сеятель. Хочу просто мысленно представить, во что это все выльется, что там за горизонтом?
- А за горизонтом – дорога экономической свободы и процветания, частный труд на собственной земле. Но это в любом случае, даже без наших начинаний. Просто мы идем на опережение. В этом наша проблема. Мы первопроходцы. Завтра же все будут говорить, что это так должно и быть и не может быть иначе.
- Выходит, все понимают, что надо менять тактику и методы реформ, а делают вид Иванов, не помнящих родства. Ведь, насколько я понимаю, все это уже работало в России?
- Вот именно, что работало. И начало этому было положено Столыпиным. Ты, что думаешь – мы Америку с тобой открываем. Да весь мир по этой системе работает, и добрым словом вспоминают наших предков. У нас одних только память отшибло. Чиновничий беспредел пока господствует, но это не вечно.
      В разговор неожиданно вмешалась супруга Настенко, которая, внимательно слушая разговор мужиков, решила разрядить обстановку.
- Вот сколько вы уже времени сидите, а стол как был полным, так и остался. К закуске не притронулись, даже вино почти не выпито. Если так же работать будете, то проку от вас – с гулькин хрен. Помочь, что ли вам.
      Она сбросила с себя фартук, прибрала руками волосы и села за стол. Ловко разлив водку по граненым стопкам и положив себе закуски, она произнесла тост.
- За вашу победу, мужики, - и опрокинула ее залпом.
      Они еще долго сидели все вместе за столом, вели разговоры на житейские темы, обсуждали свою ребятню, кто в деревне с кем гуляет, кто стоящий мужик, а кто дерьмо, и почему в деревне часто отключают электричество. Каждый говорил о своем, но сходились в одном: жить стало хуже и беспокойней. Много стало воровства, хулиганства, неуважения людей друг к другу. Потом Ирина сказала Костромину, что постелет ему наверху, а сам Настенко предложил ему сходить на рыбалку.    Костромин не возражал. Он и сам соскучился по этому делу. Но ловить согласился только на удочку. Сыновья Настенко быстро накопали  для них червей, а они, прихватив с собой закуску и бутылку водки, пошли на берег реки, где обычно ловил рыбу сам хозяин. Место действительно было удачным. Здесь было тихо, пригорок скрывал вид на деревню, кругом небольшие кусты, со свисавшими к воде ветками, и небольшая песчаная часть берега, свободная от растительности. Невдалеке были мостики, с которых бабы обычно полоскали белье.
      Чтобы спастись от комаров, они развели небольшой костер, забросили удочки и пропустили по маленькой. Клев был, но почему-то это были в основном мелкие окуньки да ерши, которых Костромин за рыбу не считал. Что это за рыба, которую и чистить-то противно. Другое дело белая рыба – сорожка, сенчик, голавль или щука. С такой рыбой еще можно было иметь дело.
      Пока они, сидя у костра, проклинали всю рыбалку, на мостки взошла женщина и стала полоскать белье, исподволь поглядывая на сидящих у костра мужиков.
- Ксенья, кончай воду мутить, всю рыбу нам испугала.
      По словам Настенко, – это была его главная помощница в хозяйстве. Когда он отсутствовал на работе по какой-либо причине, она замещала его, не давая спуска ни пьяницам, ни лодырям, ни даже тем, кто плохо выполнял свою работу. Мужики боялись ее, но уважали. Без причины она никого не наказывала. Ксения прополоскала белье, выжала его и сложила в корзину. Потом, поправив платок на голове и стряхнув воду с юбки, направилась к костру.
- Пьем, значит? И хорошо идет? – спросила она, улыбаясь.
- Идет неплохо, тебя не хватает для компании, на троих все же веселей. Познакомься, кстати, - это Игорь Николаевич, о котором я тебе уже говорил.
- Ксения, - протянула она руку для пожатия.
- Очень приятно, - проговорил Костромин, вставая с земли и протягивая ей  свою руку. - Посидите с нами, разбавьте нашу компанию женским вниманием.
      Настенко в это время сходил до реки, вымыл свою стопку, налил в нее водки и протянул  Ксении.
- Выпей с нами за наше дело, уважаемая Ксения Петровна.
      Ксения не заставила себя уговаривать. Пила она странно – глотками и все это время лицо ее морщилось, несколько искажая его женскую красоту. Выпив и слегка закусив куском хлеба, она неожиданно повернулась лицом к Костромину и спросила:
- Так, значит, - это вы и есть архитектор нашей перестройки? Лично мне ваши идеи нравятся, да и не только мне. Евгений Иванович кое-как донес до меня ваши предложения, мы с нашими бабами даже немножко пофантазировали по этому случаю. Все дельно, насколько только реально.
- Это только от нас зависит, Ксения Петровна. Будут, конечно, и злопыхатели, и неверующие. Это уж как пить дать. Новое дело всегда туго идет. Главное, чтобы народ нам поверил, но это уж ваша задача.
- Нескромный вопрос, Игорь Николаевич. Так уж повелось, что мы здесь в дерьме по уши увязли, а потому и не равнодушны к предложениям, которые помогли бы улучшить нашу жизнь. Но вам-то зачем это нужно?
- Ты, Ксения, чем занимаешься? Хлеб и картошку выращиваешь, по полям бегаешь, стараешься все путем сделать. Это твоя работа, ты ею живешь. А я почти всю свою жизнь науке отдал. Хорошая идея, да еще практически реализованная, да с хорошим результатом – мечта любого ученого. Это просто моя работа. Вот я и хочу, чтобы мы  с вами были партнерами в этом непростом деле, плечом к плечу добивались нужного результата.
- Меня тревожит только одна мысль, Игорь Николаевич: как бы нам не стали мешать. А народ свой мы уговорим. Евгений Иванович здесь большим авторитетом пользуется. Ему поверят. Поверит ли нам власть – вот в чем вопрос?
- Меня это тоже беспокоит, тем более я уже знаю их точку зрения. Пусть не помогают, но хотя бы не мешают. К тому же это вопрос времени, нам еще немало следует потрудиться, прежде чем мы приступим к практическим делам. А там, возможно, и власть переменится.
- Вашими бы устами да мед пить, - практически поддержала его Ксения.- А на нас с Евгением Ивановичем вы можете рассчитывать, мы не подведем. Дел у меня еще много. Пока! До свидания. Будете у нас в селе – заходите, рада буду вас видеть.
      Попрощавшись, Ксения пошла к мостку, забрала свою корзину с бельем и медленной походкой стала подниматься в гору, не забыв обернуться и помахать им рукой.
- Да, наверное, и нам пора, Игорь Николаевич. Клев ни к черту, а пескарей этих и мои ребята наловят. Кошку они ими подкармливают.
      Они смотали удочки, затушили костер, не забыв навести порядок вокруг него, и направились к дому. Там они добавили еще по чуть-чуть и разошлись по своим комнатам. Утром Костромин проснулся, когда солнце уже взошло, и давно пропели петухи. Внизу его уже ждали хозяева, которые указали, где ему помыться, а потом усадили за стол завтракать. С Настенко Костромин договорился о том, что тот привезет ему все исходные данные по его хозяйству, а сам он попробует найти интересующую его информацию в статуправлении и, возможно, в департаменте сельского хозяйства. Главное, чего добивался Костромин, – информация должна быть правдивой, в противном случае их бизнес-план будет липой и яйца выеденного не стоить.
      Попрощавшись с хозяевами и поблагодарив их за гостеприимство, он завел машину и покинул село, в котором ему, возможно, еще предстоит много работать.
Глава четырнадцатая
     К работе над проектом реорганизации сельской власти Костромин приступил не сразу. Через месяц у него в институте началась сессия для первых его студентов. Надо было хорошо подготовиться к ней, чтобы не оставить стыда на сердце и не погибнуть раньше времени. Да и не хотел он этого. Было бы обидно не только перед людьми, но и перед самим собой, поскольку для него это тоже был экзамен и непростой – это была возможность для счастливых или горьких перемен. Каких из них больше, предположить было трудно, поскольку судьба лепит и мнет человека, как ей заблагорассудится, и, по глубокому убеждению Костромина, далеко не один человек творит свою судьбу, ибо она ничего не дает ему в вечное пользование, а тайны судьбы еще никто не нашел.
      К его полному удовлетворению, в институте к сессии практически было все готово, кроме одного обстоятельства, которого больше всего опасался Костромин – местных студентов набралось всего десятка полтора и примерно столько же москвичей. И хотя группа была сформирована, считать, что с набором студентов в его заведении полный порядок, было бы непростительной ошибкой. На его глазах в один миг рухнул его план по созданию в регионе административно-производственного образовательного комплекса – ни власть, ни  местный бизнес не направили в его институт ни одного человека, очевидно считая, что у них нет проблем, а институт сам умрет медленной смертью. Для Костромина это не было неожиданностью, а потому он начал формировать параллельно с местной московскую группу студентов и то же самое собирался сделать в соседних областях, найдя для этих целей надежных партнеров.  Это можно было  сделать только высоким качеством образовательного процесса и непререкаемым авторитетом преподавателей, которые согласились с ним работать. Судя по информации, доходившей до Костромина, с этим у него был полный порядок.
      Убедившись, что институт готов к сессии, Костромин переключился на подготовку плана перемен для хозяйства Жени Настенко. Задача, при всей ее ясности, была не из легких. Одно дело – теоретически обосновать решение, другое – найти практические подходы к проблеме, которые нередко не совпадают. Пока Костромин подбирал материалы в городе, Настенко приволок ему целую кучу бумаг, которые ему удалось раздобыть не только у себя в деревне, но и в районном центре. Просмотрев их, Костромин убедился, что их достаточно для начала работы над проектом, однако за дело взялся не сразу. Был у него в одном из местных институтов знакомый профессор, который еще во времена его руководства фермерской ассоциацией во многом помогал ему советом и делом и даже создал тогда свой фермерский фонд для поддержки самостоятельных хозяйств. Фонд этот, естественно, умер, так же как и сама ассоциация, и не без помощи местной власти, но, судя по всему, идеи преобразования деревни не покидали этого профессора, хотя он и занимался сейчас совершенно другими делами – возглавлял кафедру маркетинга и менеджмента в конкурирующем  институте. До этого он работал в местной сельхозакадемии, где впал в немилость у руководства за свои, не совпадающие с мнением руководства, взгляды. Костромин хотел с ним посоветоваться по поводу своей задумки, а возможно, и привлечь к работе, которая для того могла быть интересной.
      Встретились они на кафедре профессора. Комнатка была небольшая – всего на пару столов, которая ничем не напоминала ту, в которой некогда располагался его знакомый в сельхозакадемии. Было заметно, что профессор болезненно переживает свой переход в новый институт и не скрывает досады на старое свое руководство, принудившее его к переходу на новое место. Его не просто попросили уйти с работы, его лишили основного – смысла его жизни. Перенести такой перелом суждено не каждому.
- Что привело ко мне, Игорь Николаевич? – протягивая Костромину руку для приветствия, проговорил Свиридов Николай Никитович, так именовали профессора.
- Дело есть, Николай Никитич. Хочу с тобой посоветоваться – с чего начать и чем кончить. Есть возможность, по-моему, реальная, провести реформирование одного хозяйства, перевести его на самоуправление и на межфермерскую кооперацию. От города это недалеко, сам хозяин горит желанием, думаю, что и с местной хозяйкой можно найти общий язык.
- Соколову ты имеешь в виду?
- Ее, Николай Никитович.
- Странно. Она что, ничего не боится, ведь ей же за это голову оторвут. Волки, сам знаешь, – травой не питаются.
- Знаю, но, по-моему, у нее нет другого выхода – или грудь в крестах или голова в кустах. Да и район у нее запущен, так же как у других. На одних подачках она долго не удержится, все равно придется принимать какое-то решение. Утвердительного ответа от нее я, правда, пока не получил, но думаю, что за этим дело не встанет.
- Уважаемый, Игорь Николаевич, крестов Соколова не получит даже в том случае, если ты действительно решишь эту проблему для нее. Власти это не нужно. Если все перейдут на самофинансирование, то чем же она будет кормиться, из кого соки высасывать. А при полном развале, сам видишь, живут они безбедно и даже не помышляют ни о каких переменах. Для них это подобно смерти, самоуничтожению. Разве власть решится на это. А Соколовой крест, может, и дадут – только деревянный. Власть у нас дрянная, ведь наверху плавает самое легковесное. Твое начинание в их деле лишь помеха. Ведь, по сути дела, ты собираешься, как на суде, дать показания против нее, а потому рот тебе зажмут обязательно.
- Не те времена, мой дорогой, чтобы рты всем позажимать, можно и пупок надорвать. Один, действительно, ничего не сделает, а сообща можно сдвинуть эту глыбу, тем более что мы знаем, как этого добиться.
- Если ты это о своей книге, то я читал ее. Хорошая, умная книга. Мне и в голову  не приходило то, что там изложено. Все точно и верно. И если на самом деле заниматься проблемами села, то другого пути для него искать не надо, он подробно изложен в твоей работе. Результат может быть идеальным, можешь мне поверить, но не при этой власти. Пока наши правители могут только расстраивать нашу жизнь, а не устраивать.
- Это верно, жестокие и нечестные люди не могут служить верой и правдой своим людям. Они не знают другого права, кроме права силы. Но и на силу можно найти управу, - заключил Костромин.
- Что ты имеешь в виду? – переспросил его Свиридов.
- Правду, Николай Никитович, правду… Правое дело несокрушимо, тем более что язык правды прост и на нем уже давно говорит весь народ. Власть, ненавидящая правду и поднимающая на нее руку, ненавидит и людей, которые ее содержат. А это опасно для ее жизни. Да и терпению должен придти, наконец, предел. Жизнь коротка, чтобы дальше терпеть, да и требует она непомерной силы, которая иссякла.
- Не втягивай меня в это дело, Игорь Николаевич, сыт я уже всем по горло. Вот лекции читать в твоем институте я согласен, а во всем другом я тебе не помощник. А совет я могу дать:  брось ты это дело и займись одним  институтом. Не молоды мы с тобой – вот в чем проблема.
     - Институт – дело хорошее, но не главное для меня. Моя цель – воплотить свои идеи в жизнь. Такой шанс для меня появился. Отказаться от него - значит предать самого себя, а потому надо идти к этой цели, неважно даже, какова длина и цена пути к ней. Важно, что она уже достижима. В этом у меня нет никаких сомнений.
- Могу только тебе пожелать успехов в твоем деле и посочувствовать. Тяжелую ношу взваливаешь на себя, Игорь Николаевич, тяжелую, для многих не посильную. И не забудь про то, как развалили твою ассоциацию. Не допусти подобного, ведь ты второй раз входишь в одну и ту же воду и при тех же действующих лицах. Помни об этом.
- Об этом я уже никогда не забуду. И хорошо, что был такой опыт. Не будь его, я бы давно плюнул на все это и, если мой план не достигнет цели, то хоть намерение останется, а оно когда-нибудь, да и не промахнется. В противном случае я не найду радости и в институте.
      Ладно, будем считать, что мы закрыли эту тему. Сам-то хоть как живешь, Николай Никитович?
- Дело есть и, слава богу. Пишу потихоньку, все на ту же тему – по делам фермерским. Платят здесь маловато, но на жизнь хватает.
- Значит, где-то лукавишь, Николай Никитович. В моем деле участвовать не хочешь, а сельские проблемы не забываешь. Не думаю, что все, что ты наработал за всю жизнь, под корень срубишь. Ты же авторитет в своем деле, и равных тебе поискать. Не прощаюсь я с тобой, Николай Никитич. Думаю, что мы еще поговорим на эту тему, только в другом месте и при других обстоятельствах. Мне позарез нужна твоя помощь. А пока рад был тебя видеть в полном здравии и с пером в руках, а говоришь – сыт по горло… Звони, если что, а на днях пришлю к тебе своего зама, подпишешь с ним трудовое соглашение на лекции. Для меня это дело тоже очень важное, ведь не так уж много докторов наук в этом городе, тем более таких, которых я знаю и к которым отношусь с почтением.
      Они распрощались, но в душе каждого из них еще не угасла надежда на времена, когда они встретятся вновь, но говорить будут о другом, о том, как вывести село из кризиса, в который втянула его бездарная власть.
            От Свиридова Костромин поехал в институт. Там, кроме Ольги – помощницы его зама по учебной работе, никого не было. Как правило, они вместе по очереди дежурили в приемной комиссии на случай прихода возможных абитуриентов. Увидев вошедшего Костромина, Ольга тут же выложила ему приятную новость:
- Вас искала какая-то девушка, Игорь Николаевич. Дотошная такая, все выспрашивала, где вас можно найти и когда появитесь здесь.
- Черненькая, высокая? – переспросил Костромин.
- Да, молоденькая.
- Скорей всего – это наша будущая студентка. Она не сказала, как ее зовут?
- Нет, не сказала. Она тут же ушла, недовольная тем, что вас не застала.
- Это не страшно, если надо, найдет, - заключил Костромин.
      Убедившись, что в институте все пока в порядке, пошел домой в большой надежде, что там ему удастся в спокойной обстановке все же приступить к разработке бизнес- плана для настенковского хозяйства. Поднимаясь к себе в квартиру на пятый этаж,  обнаружил, что на ступеньках лестницы около его квартиры кто-то сидит, прижавшись к стене, и сладко спит. Приглядевшись, увидел, что это Марья.
- Ты чего здесь делаешь, дорогая моя?
- Вас жду.
- И давно сидишь?
- Не очень. Думала застать вас в институте, но мне сказали, что уехали
куда-то по делам. Ну, я и решила вас подождать здесь.
- Случилось чего-нибудь?
- Нет, ничего не случилось. Просто захотелось вас увидеть.
      Костромин открыл квартиру, распахнул перед Марьей дверь и скомандовал:
- Заходи!
       Марья прошла в прихожую, повесила свою куртку с сумкой на вешалку и направилась на кухню. Там она села на табуретку около столового стола и стала ждать Костромина, не проронив до этого ни одного слова.
- Есть хочешь? – спросил ее Костромин.
- С большим удовольствием, маковой росинки с утра не пробовала.
      Костромин уже привык к манерам Марьи и хорошо разбирался в ее повадках. Нагуляется с подругами, накупит себе всяких безделушек, забыв  перекусить и о том, что не имеет печатного станка для изготовления денег, а потом начинает соображать, где можно  поесть и отдохнуть. Костромин, как нельзя лучше, подходил в таких случаях и всегда был для нее палочкой-выручалочкой, которая  никогда не подводила. Не подвела она ее и на этот раз. Костромин выложил перед Марьей все, что имелось в его холодильнике для легкой закуски, и поставил подогревать на плиту обед, который был им приготовлен еще с прошлого вечера. Готовил Костромин хорошо. Научился этому премудрому делу еще в студенческие годы, когда приходилось обслуживать самому себя, чтобы не оставаться голодным. Обед удался ему и на этот раз. Марья все ела с удовольствием и похваливала Костромина за кулинарное мастерство.
- Где вы так научились хорошо готовить, Игорь Николаевич? У меня даже мать хуже готовит, хотя и мастерицей считается в этом деле.
- Жизнь заставила всему научиться, дорогая моя. Думаю, что со временем и ты овладеешь этим искусством. А пока учись у старших.  Я рад, что тебе моя стряпня нравится, если хочешь – научу.
- Нет, не надо, в другой раз. Утомилась я немножко, можно я отдохну в комнате Ивана?
- Ради бога, отдыхай, только скажи, когда тебя разбудить.
- Не надо меня будить, я сама встану. Я только чуточку подремлю.
      Марья ушла отдыхать, а Костромин разложил на столе  свои бумаги  и стал сосредоточенно думать над планом перемен хозяйства, который именно ему, возможно, придется и исполнять. Костромин всегда любил работать один или когда все его домашние  спят. Для него это самое подходящее время для раздумий и творчества. Только в такой обстановке работа его бывает наиболее плодотворной и особенно значимой.  На этот раз Марья никаких помех ему не доставляла и, как он убедился, спала,  посапывая, уткнувшись лицом в подушку. Работал он долго – часа три, пока не проснулась Марья и не пришла на кухню.
- Вы над чем-то работаете, Игорь Николаевич? – спросила она Костромина.
- Работаю над интересным для меня проектом, над переустройством сельской жизни, чтобы людям жилось лучше.
- Интересно, что же вы им собираетесь предложить? По моему мнению, их уже  давно ничего не интересует. Там же все воруют – от председателя до последнего скотника. И пьют, пьют беспробудно. А молодежь почти вся на иглу села. Разве можно такое общество перевоспитать.
- Откуда ты все это знаешь, Марья?
- Я же училась в сельской школе, пока меня мать на работу не пристроила. Да и жили мы одно время в деревне, когда мать дояркой работала. Подруг у меня там много, общаемся иногда. Я многое чего знаю, чего вы не знаете.
- Ну, например?
- Вы наверняка не знаете, что молоко, например, если до молокозавода и доходит, то не в том количестве и далеко не того качества, которым его сдают на ферме.
- Это почему же?
- Да потому, что по дороге его перепродают москвичам, а потом водой разбавляют. Сама видела много раз, как наша колхозная машина, не доезжая километров пять до города, останавливалась, и с нее сливали молоко в машины с московскими номерами. Я даже заметку по этому поводу написала в газету, но ее почему-то не приняли.
- Это когда было-то, Марья?
- В прошлом году, Игорь Николаевич.
- Не может быть такого, ведь у вас же в деревне свой молокозавод.
- Был молокозавод, да весь вышел. Говорят, нерентабельным стал, вот его и закрыли. Скотину всю перерезали, да и кормов не стало, поля же все брошенными оказались. Говорят, что техника поизносилась и горючка дорогой стала. И такой народ вы перевоспитать собрались? А силой вы там ничего  не сделаете, по пьянке на вилы поднимут. Знаю я этот народ. Пока трезвые – тише воды, ниже травы, а как нажрутся самогонки – кругом одни герои.
- Нет, Марья, на силу я не рассчитываю, здесь другие методы нужны.
- Какие, например, если не секрет?
- Секрета здесь никакого нет – это сила убеждения и личного примера. Надо  создать в сельском обществе такие условия, чтобы тем, кто не работает, пьет и ворует, жить было невыносимо и стыдно. Надо сделать так, чтобы общественное осуждение и приговор были бы сильнее любого закона и административного наказания. Надо сделать так, чтобы сельская власть была уважаемой, а не ее пародией, чтобы почет и уважение в обществе достигались не должностным положением, а трудолюбием и честностью. Этого можно достичь только народной властью в самом сельском обществе, которая была бы ему подконтрольна. Народ сам должен устанавливать порядки в своей деревне и определять меры наказания провинившимся. С кого надо – спросить, кого надо – наказать или поблагодарить. Само население должно заниматься своими собственными проблемами, а не приезжий дядя из города, которому все ваши сельские проблемы – до лампочки.
- И сколько же времени вы их убеждать собираетесь?
- Проведу пару собраний, а остальное они сделают сами. Через год-два их жизнь переменится. Делать это надо оперативно и смело, затягивание – смерти подобно.
- Если бы я вас не знала, Игорь Николаевич, то ни за что бы не поверила, что из дерьма можно конфетку сделать. Но все равно сомнение есть. Ведь и до вас с деревней что-то хотели сделать, а видите, как все обернулось...
- Все дело в том, Марья, что все попытки изменить жизнь на селе предпринимались до сих пор только сверху, самой властью и то при большом раздрае мнений. Общество же в лучшем случае оставалось любопытствующе–равнодушным. Причем делалось это таким образом, что больше отбивало охоту к творческой деятельности, чем стимулировало людей и пробуждало в них жажду полезной и достойной работы. Отсюда и последствия такой реформы – горькая обида, разочарование и унижение. С нами этого не случится.
- Может быть, вы и правы, Игорь Николаевич, но все равно все это похоже  на сказку.
- Ты на кого собралась учиться, Марья? Насколько мне память не изменяет – на муниципального работника. А что это значит? А значит это то, что не знаешь - научим, чего не хочешь знать – убедим, чего не можешь понять - научим и убедим.
- Когда это еще будет, а у вас уже началась работа и без меня. Знаете что, Игорь Николаевич, возьмите меня в помощницы, я буду вашим телохранителем. Охранять вас буду, чтобы не обидели. Я к этому народцу свой подход имею, ведь наверняка найдутся же такие, каким вы поперек горла встанете.
- Интересное предложение, над ним следует подумать. А что, если соглашусь?
- Правильный выбор сделаете, Игорь Николаевич. Умная, хоть и молодая, да еще недурной наружности женщина хорошей для вас защитой будет. В этом вы можете не сомневаться. Я из всяких ситуаций выходила, как будто море мне по колено, даже при аварии с машиной разбиться не смогла...
- Бог тебя, значит, бережет, Марья.
- Может и бог, а может быть, и что-то другое, сама не знаю.
- Ладно, кончаем разговоры на эту тему. Для начала я возьму тебя в то хозяйство, где будем проводить работу, но не в качестве телохранителя, а в качестве любопытствующей студентки на практику. И тебе будет полезно и мне спокойней. Согласна?
- Еще бы, только об этом и мечтаю. Но мне тогда нужно договориться на работе, чтобы меня отпустили, а то у нас на этот счет очень строго – все же частный бизнес, прогул увольнению подобен.
- Хорошо, я предупрежу тебя заранее, когда мы поедем. Тогда и отпросишься. А сейчас иди-ка ко мне. Костромин взял ее за руку, притянул к себе и посадил на колени. Марья как будто сама ждала этого момента, устроилась поудобнее и обняла Костромина за шею. Что-то необъяснимо приятное потекло по его телу, охватывая легкой дрожью и волнением. Чувство, которое испытывал в этот момент Костромин, напоминало ему первое свидание с любимой женщиной, которая хотела отдаться ему в первый раз. Такие моменты запоминаются на всю жизнь. И хотя эта встреча для них была далеко не первой, подобное же наслаждение, как с первой любовью, испытывал Костромин и на этот раз. Он нежно гладил Марьины груди, спрятанные под кофточкой, затем ее расстегнул и коснулся рукой соска.  Их губы коснулись друг друга и слились в нескончаемом поцелуе. Рука его  опустилась до пояса Марьи, и он стал расстегивать пуговицы на ее джинсах.
- Может, потом, не сейчас, а ночью, - медленно прошептала Марья.
- Нет, только сейчас, моя хорошая. И он потянул ее за собой в комнату на постель. То, что они делали – было сказкой. Измученные, но довольные они еще долго лежали на измятой кровати, пока не наступила ночь. Утром, как обычно, Костромин проспал уход Марьи на работу. На кухонном столе лежала обычная ее записка: «Позвоню. Марья!»
      С момента последней встречи с Женей Настенко прошло уже около месяца. В институте Костромина началась сессия. Шла она нормально, без срывов. Подходили новые студенты, желающие учиться в его институте, что не могло не радовать Костромина – хоть одно дело двинулось с места. По вечерам он долго и упорно работал над проектом плана преобразований настенковского хозяйства. Пока все ему нравилось, и он был доволен своей работой. Поэтому решил сделать перерыв и навестить своего знакомого в департаменте сельского хозяйства, который работал там заместителем руководителя этого департамента по вопросам механизации. Цель его визита была одна – прояснить для себя точку зрения на его затею непосредственно  одного из чиновников этого ведомства, с которым у него когда-то были  неплохие отношения. Звали его знакомого – Александр Лаврентьевич Ванеев. О встрече они не договаривались. Костромин по своей инициативе решил  сделать неожиданный визит этому начальнику, который стал таковым совсем недавно и, очевидно, не без помощи своих друзей, которые принадлежали к свите губернатора. Об этом можно было догадаться, поскольку долгое время Ванеев занимал в департаменте какую-то мизерную должность – по связям  департамента с областной администрацией. Открыв дверь кабинета начальника  механизации, Костромин с улыбкой произнес:
- Добрый день, Александр Лаврентьевич! Давненько мы с вами не виделись, - и протянул руку вставшему из-за стола начальнику.
- Здравствуй, Игорь Николаевич! – произнес тот, пожимая протянутую руку. - Сколько же лет мы не виделись? Лет пять, наверное, не меньше. Присаживайся и рассказывай, чем занимаешься, и что тебя привело сюда, в мои хоромы.
- Рассказывать особенно нечего. Открыл здесь представительство одного из московских вузов, веду набор студентов, начали уже их обучать всем премудростям современной жизни. Можем, кстати, поучить уму-разуму и ваших специалистов, если вы пожелаете. Не волнуйтесь – брак не выпускаем, товар только  хорошего качества. Но сейчас я не совсем по этому делу. Хочу с тобой посоветоваться по одной важной для меня проблеме.
- Давай выкладывай, что тебя интересует. Может, чем-нибудь и поможем.
- Задумали мы в одном хозяйстве крупную реорганизацию с большими позитивными последствиями в будущем. Если конкретней, то реализовать ту программу, которую ты изучал в моей брошюре по самоуправлению села, если ты ее не забыл, конечно.
- Как же, помню – была такая брошюра. А я-то думал, что ты давно бросил это дело, а тебя все на село тянет.
- Тянет, уважаемый, Александр Лаврентьевич, тянет. И знаешь почему?
- Не догадываюсь.
- Из-за ответственности перед богом, самим собой, семьей и обществом. Мы же с тобой не рядовые граждане, и кому, как не нам, возродить на селе гражданина через собственность и труд, независимо и духовно раскрепощенного. Ты же хорошо понимаешь, что в этом все дело. Все разговоры о признании частной собственности остаются пока пустой болтовней, если под нее не будет подведен фундамент, называемый правом владения землей. Вот я и хочу  все это испытать на деле.
- А я-то чем здесь могу помочь. Сам знаешь, как у нас относятся к фермерским хозяйствам, не мне тебе объяснять... Я могу только дать совет, может быть, где-то чуть-чуть помочь, что в моих силах, но не более. Я догадываюсь, что ты там хочешь сделать. Разумно, но при наших условиях не подъемно.
- Это почему же?
- Народ наш не готов к этому. У него сейчас одна забота – украсть, продать и напиться.
- К этому же его толкает система и повадки, установленные вами же. Там, на селе, до сих пор ждут ваших указаний – из какой миски суп хлебать. Сами-то они уже думать разучились.
- Не усложняй, Игорь Николаевич. Там, в «красном» доме, все делается разумно и эффективно и каждому определено, что делать на местах. Без нашей помощи и подсказки они ничего сами не могут и не умеют.
- Это ты серьезно так думаешь?
- Так я и думаю, а как же иначе. Вспомни, сколько у нас в области было фермерских хозяйств? Тысяча двести! И где они сейчас?
- Это бы я у вас хотел спросить, куда подевалась огромная армия собственников, из которых на плаву осталось несколько десятков фермерских хозяйств. Не испарились же они в пустоту. Хотя, если честно сказать, причины их банкротства и развала мне понятны, но они совершенно не те, о которых ты думаешь. Не в их бесхозяйственности дело, а в тех условиях, в которые вы их сами же и поставили. Но сейчас речь совсем о другом – о возрождении деревни в целом, о создании того, без чего вообще утопично проводить аграрную реформу.
- Что же это за ключик такой, без которого и ларец не откроется?
- Не ключик это, а возрождение частной индивидуальной и корпоративной инициативы в административной и хозяйственной деятельности. Нужно просто перестать искусственно их сдерживать и обеспечить им защиту. Человеческая инициатива должна, наконец, получить на селе полный простор, и не должно быть утрачено то, что было накоплено ценным всеми поколениями, включая нас и наших прапрадедов.
- А в каком хозяйстве ты собираешься проводить свой эксперимент?
- Нет у меня пока никакого хозяйства, поэтому и пришел к тебе за  советом. Может, подскажешь, где есть тот хозяин, одержимый подобной идеей.
- Таких,  к  сожалению, у нас пока нет. Раньше были, а сейчас повывелись.
- Жаль, а я надеялся, что все же хоть один такой, но окажется. Неужели оскудела земля русская  крепкими мужиками, что-то не верится.
- Ладно, Александр Лаврентьевич, больше не буду тебя мучить вопросами. То, что хотел узнать от тебя, я узнал, а вот просьбу мою все же попробуй выполнить. Я имею в виду моих будущих студентов из вашего агропромышленного комплекса, так ведь называется ваше поле деятельности?
- Не обещаю, но постараюсь. Ты оставь по своему институту проспекты какие-нибудь, первичную информацию, наконец.
- Оставляю тебе несколько проспектов институтских, в них вся информация о нем и где находится мое представительство. Если пойдут студенты от вас, то с меня причитается. Соберемся в другом месте и тогда поговорим по душам. Идет?
- Согласен.
- Ну, и ладушки. А пока счастливо оставаться. Трудись, дорогой, и береги свое здоровье, оно еще нам пригодится.
      Они распрощались, каждый, оставшись при  своем особом мнении по затронутым в беседе вопросам. Костромину только почему-то было жаль Ванеева – как сильно меняет власть людей, попавших в ее окружение. Не таким был совсем недавно этот зам по механизации. Вот и не поверь, что власть меняет людей. Меняет, еще как меняет. Причем с точностью до наоборот. И все это не от потребности, а от стремления сохранить свою жизнь благоустроенной и комфортной. Значит, во власть попадают в основном люди со слабым характером, который меняется в зависимости от собственного благополучия и достатка. С такими людьми каши не сваришь, они опасны для общества, от них можно ожидать предательства, поскольку такие люди живут без принципов, без твердых правил и не постоянны в дружбе. Они всегда говорят одно, а делают другое – в зависимости от окружающей их обстановки. Таким, очевидно, и стал Александр Лаврентьевич Ванеев.
      Еще дней десять Костромин работал над документами, пока их полностью не закончил. Оставалось одно: позвонить Настенко и договориться о встрече, что он и сделал, после согласования своей поездки в деревню с Марьей. До этого Костромин почему-то думал, что Марья шутит с ним по этому поводу, но ошибся. Выехать они договорились в выходной день, когда все были свободны от всех обязательств.




















Глава пятнадцатая
      На центральную усадьбу Костромин с Марьей приехали к началу трудового дня, когда весь народ местного хозяйства стягивался к своим рабочим местам. Настенко поджидал их около своего дома и, завидев подъезжавшую к дому машину, приветливо помахал им рукой.  Поздоровавшись с хозяином дома, Костромин представил ему Марью.
- Знакомьтесь – Марья Николаевна – студентка нашего института, а если точнее, то друг моей семьи. Ей очень хочется на практике познакомиться со своей будущей специальностью – муниципального работника. Хочет своими глазами посмотреть, как формируется новая власть.
      Марья несколько засмущалась и укоризненно посмотрела на Костромина.
- Марья, - протянула она руку Настенко и тут же добавила: - никакой я не муниципальный работник, я только учусь. А что из меня выйдет – это еще вопрос.
- Завтракать будем? – спросил их хозяин дома, пожимая протянутую Марьей руку.
- Нет, мы только что позавтракали, лучше сразу к делу, - ответил за обоих Костромин.
- Тогда пошли в дом, там все и обсудим, - как бы подвел черту Настенко, указывая рукой на закрытую дверь своего дома.
- А можно, я помогу вашей супруге по огороду, - неожиданно вмешалась в разговор Марья. - Я вам только мешать буду.
- Можно, конечно, - ответил Настенко и позвал свою жену к воротам, где стояли его гости.
      Ирина оторвалась от прополки грядки, вымыла руки в бочке с водой и, вытирая их наброшенным на себя фартуком, подошла к гостям.
- Познакомьтесь – это  моя жена Ирина, а это внучка Игоря Николаевича, - представил женщин Настенко. - Если ты не возражаешь, то возьми Марью себе в помощницы. Уж очень она горит желанием попачкаться в грязи. Доставь ей удовольствие.
- Я не внучка Игоря Николаевича, я друг его семьи. А грядки полоть я умею. У нас есть свой огород в деревне, и я его сама часто обрабатываю, -  покраснев, проговорила Марья.
- Ладно, разберемся, - остановила всех Ирина. - А может, сначала позавтракаем, а потом уж и дела делать начнем? – добавила она, с доброй и открытой улыбкой поглядывая на гостей.
- Я им уже предлагал, но они отказались, - вмешался Настенко.
- Значит, плохо предлагал, уж от парного молочка они точно не откажутся, -  заключила Ирина.
- Молочка можно, конечно, да тем более парного. Когда еще будет такая возможность, в городе все же живем, - согласился с предложением хозяйки Костромин.
- Тогда прошу в дом, - вмешался в разговор хозяин и первым в него вошел.
      На табурете, рядом с кухонным столом, стояло эмалированное ведро, покрытое марлевой тряпкой. В ведре, наполненным почти до краев, было молоко утренней дойки, от которого исходил легкий ароматный запах, напоминающий запах свежескошенного и слегка провяленного сена. Ирина достала с полки пустую кринку, набросила на нее марлю и наполнила  из ведра молоком. Затем достала две большие полулитровые кружки, налила туда молоко и протянула их Костромину с Марьей.
- Сейчас я вам, мои дорогие гости, хлебушка нарежу. Я его сама пеку, он только что из печи, еще теплый, - и она достала из-под льняного полотенца увесистый, с подгорелой корочкой каравай.
- Ира, а можно его не резать, а отломить? – попросил ее Костромин. - Мне почему-то захотелось съесть ломать свежеиспеченного хлеба деревенской закваски, давно такого не пробовал, а может и не удастся больше. Что-то мне этот каравай напоминает из моего далекого детства.
- Ради бога, ломайте сами. А если хотите, то я вам в дорогу испеку сколько душе вашей будет угодно.
- Нет, печь больше ничего не надо – этого нам достаточно. Просто потянуло на свеженькое.
      Костромин взял каравай со стола, понюхал его и разломил на две части, одну из которых протянул Марье. Хлеб был еще теплым и одурманивающее пахучим. Отламывая  небольшими кусочками, они клали их, не спеша, в рот, запивали еще не остывшим молоком и от удовольствия одобрительно покачивали головами.
- Давненько не получал я такого наслаждения, - проговорил Костромин, продолжая неожиданную для них трапезу. - Ольгу бы мою сюда, а то узнает, лопнет от зависти – это же ее любимое блюдо, вместе с украинским салом.
- А может, действительно сальца хотите, - предложила Ирина. - Мы кабанчика недавно закололи, сала насолили целую кадушку.
- Нет, Ирина, нам этого достаточно. Иначе мы дойдем и до твоих соленых огурцов с квашеной капустой. Спасибо за угощение. Пора за работу браться.
      Покончив с завтраком, все разошлись  Ирина с Марьей в огород, Костромин с Настенко за рабочий стол.
- Вот все, что удалось сделать за это короткое время, - и Костромин выложил на стол целую кучу документов. - Здесь бизнес-план намечаемой реорганизации, устав сельского и сельскохозяйственного общества, типовые учредительные документы, договоры, материалы для подготовительной работы и ряд вспомогательных документов, которые, возможно, потребуются в процессе обсуждения проекта. Из всех материалов выделяем четыре главные проблемы: устройство местной власти, формирование союза товаропроизводителей или сельскохозяйственного общества, создание собственной кредитной системы и порядок налогообложения. Все эти четыре проблемы взаимосвязаны между собой и по каждой из них подготовлен пакет документов, которые следует изучить. Ясно, Евгений Иванович?
- Обижаешь, Игорь Николаевич. Вроде смышленые мы – вниз головой с печки не падали. Изучим, конечно, основательно изучим. Только их  нужно размножить – одним экземпляром здесь не обойдешься.
- Размножить, Женя, надо обязательно. И имей в виду:  один экземпляр нужно сделать для Соколовой и в самой оригинальной упаковке – все же твое высшее начальство, да похоже будет и моим тоже. Кстати, о Соколовой.  К ней поедешь сам. Доложишь, убедишь, а потом мне расскажешь.
- А вы со мной не хотите?
- Нет, Женя. Звонка от нее я так и не дождался, а навязываться второй раз – не в моих правилах. Помнишь, как говорится в народе: уважай себя, если хочешь, чтобы тебя уважали. С ее же стороны это опрометчивый шаг. Я же  к ней с добром пришел, а в мире даже негодяи платят добродетели.
- Да не надо на нее обижаться, Игорь Николаевич. Баба-то она вроде не глупая. Может,  звонила, но не дозвонилась, чего в жизни не бывает.
- Может, но пока так. И постарайся ей объяснить, что если она считает себя хорошим руководителем, то ее главная забота – это забота о человеке, о его  жизни и счастье. Собственно говоря, это мы с тобой и собираемся сделать в твоей деревне. Но это пока, а потом во всем районе, если нашим планам никто не помешает.
- Хорошо, съезжу один и постараюсь ее убедить.
- Вот и договорились. А сейчас, если ты не против, показал бы мне свое хозяйство и с людьми познакомил. Одно дело бумага, а реальная жизнь – совсем другое.
- Нет никаких проблем, сейчас сядем в машину и объедем все хозяйство. Марью тоже с собой возьмем?
- Не желательно, пусть пока в грядках трудовой стаж зарабатывает.
- Тогда я вызываю Ксению. У нас сейчас сенокос начался, а она за него отвечает. Она на машине. «Нива» у нее, такая же, как у вас. Вот пусть вместе и катаются по хозяйству. А Ксения баба веселая, ласковая, Марье скучать не даст.
- Пожалуй, это неплохое предложение, Марье, думаю, понравится.
      Настенко созвонился с Ксенией Петровной, объяснил ей ситуацию и, довольный разговором, повесил трубку.
- Все в порядке, Игорь Николаевич, минут через пятнадцать Ксения будет здесь. Марью только предупредите.
      Костромин оторвал Марью от дела, объяснил ей намечаемое для нее мероприятие и просил, шутя, не шалить с местными мужиками. Марья предложению обрадовалась и побежала мыть руки в огород к бочке с водой. Минут через пять она уже стояла у ворот дома, готовая к неожиданному для нее путешествию. Вскоре подъехала Ксения. Она вышла из машины и тут же направилась прямо к Костромину.
- А я вас давно ждала, Игорь Николаевич! – громко проговорила Ксения. - Думала, что вы нас уже забыли. Я даже расстроилась немножко.
- Это почему же? – с интересом спросил ее Костромин.
- Если хотите, то отвечу словами великого Вольтера: «Нашего почитания заслуживает тот, кто господствует над умами силою правды, а не те, которые насилием делают рабов».
- Ну, Ксения Петровна, никак не думал, что ты увлекаешься философией. А может и не только ей?
- Может и не только. Надежду вы в нас посеяли на лучшие времена, Игорь Николаевич. А тут вдруг пропали, думали, что навсегда.
- Не пропадал я, а работал над вашими документами. Без них никакого дела не начнешь.
- Значит, все же будем перестраивать хозяйство?
- Будем, Ксения Петровна. Обязательно будем. Да и перестраивать-то у вас мало что придется. Многое у вас уже здесь работало. Все это надо только привести в организационный порядок, в старое вложить новое содержание.
- Что же у нас здесь работало, Игорь Николаевич? Я чего-то не припомню.
- Если не припомнишь, то знаешь или слышала от кого-нибудь. Депутатский корпус у вас на селе был, например?
- Был. Какой-никакой, но был. По-моему, даже решения какие-то принимал.
- Ну, а с семейным подрядом ты знакома, с комплексными бригадами, с коллективами интенсивного труда?
- Кто же их не знает, были у нас такие, да все вышли.
- О чековой системе тоже, наверное, слышала. Только сейчас вместо чеков реальные деньги в ход должны пойти. - Ну, а о товариществах по совместной обработке земли, о прокатных пунктах, о машинотракторных станциях что-нибудь слышала?
- Кто о них не знает, слышала, конечно.
- Не могла не слышать ты и о кооперативах, о едином сельхозналоге, о продаже товара в кредит и о многом другом, что уже было, но не могло работать в условиях командной системы.
- Ой, Игорь Николаевич, а мы-то думали, что нас наизнанку вы станете выворачивать. А это, оказывается, все наше кровное.
- В том-то и дело, что кровное, а не надуманное, не из пальца высосанное. Ладно, Ксения Петровна, об этом мы будем говорить с вами несколько позже, а пока возьми на поруки мою девочку, покажи ей, как стог и скирда укладываются. Вилы только подбери ей не особо тяжелые, а то, не дай бог, надорвется. Мне отвечать придется.
- Об этом можете не беспокоиться. Я о ней позабочусь.
- Ну, тогда с богом, езжайте.
      Ксения с Марьей сели в машину и покатили по пыльной дороге, оставляя за собой густой пыльный хвост. Настенко тоже повез Костромина по хозяйству, но в другую сторону.
      Проехав метров двести от своего дома, Настенко остановил машину около высокого кирпичного здания с железными воротами  с огромным висячим замком и внутренним запором. По бокам дом был отделан под шубу, а с передней стороны побелен известкой.
- Это наше пожарное депо, правда, без пожарной машины. Денег нет ни на персонал, ни на автомашину. Пока используем помещение под склад стройматериалов. Пусть хоть такую пользу приносит. А вон там, внизу у дороги общественная баня. Не всегда, правда, мы ее топим – горючки нет, да и дорогая она по нашим временам – без штанов может оставить.
- А где же тогда люди моются? – переспросил его Костромин.
- Да выходят из положения. Сейчас лето, поэтому многие моются на речке, а у кого есть собственная баня, то в ней обмывают своих родственников. Да здесь и так почти все родственники. Приезжих немного, в основном с советских времен, высланные за сто первый километр.
- И много здесь таких?
- Хватает. Но они вроде прижились здесь. Беда не от них, а от их гостей. Как  понаедут, то обязательно мордобой устроят. Житья от них нет.
- А участковый-то здесь есть?
- Участковый есть, только толку от него, как от козла молока. Появляется редко и то, когда что-нибудь случится. А так его куличом сюда не заманишь.
- Но живете-то хоть без приключений?
- Это как сказать. Я здесь командую парадом чуть больше года, так за это время пять убийств уже было. То жена мужа топором зарубит, то стариков сожгут, то еще что... Один раз в выгребном колодце девочку малолетку нашли. Мать ее туда бросила, по настоянию своего любовника решила от нее избавиться.
- Ну, милые мои, так вы скоро друг друга перережете, и реорганизацию проводить будет не для кого. Надо же порядок наводить, хозяин дорогой. Когда люди боятся за свою безопасность, за безопасность близких, никакая реформа не пойдет и никакой здоровой экономики здесь не будет. Ты это-то хоть понимаешь, Женя?
- Конечно, понимаю, но пока сделать ничего не могу, - согласился с Костроминым Настенко.
- С этого тебе с твоими помощниками и надо начать – создавать новый облик твоей деревни. Безнаказанность должна исчезнуть из вашей жизни. Здесь – или безопасность граждан, или поощрение звериных инстинктов. Третьего не дано. Для того и вводится местное самоуправление, чтобы навести порядок в собственном доме. За вас это никто делать не будет.
- Да, Игорь Николаевич, дела в этом плане у нас плачевные. В любой дом в любое время суток могут ворваться преступники, убить, ограбить и никто не придет на помощь. Так что дела в моральном плане у нас хромают на обе ноги.
- Вот и имей в виду, уважаемый руководитель, что население будет оценивать деятельность любой власти, прежде всего по ее способности обеспечить безопасность общества, безопасность гражданина, его семьи  и жилища. И сделай так, чтобы были безопасными все твои дороги и улицы, не дай разгуляться преступности, одним этим ты поднимаешь свой авторитет в обществе. Ладно, не буду читать больше тебе нотации, поехали дальше.
      Объезжая ямы и ухабы, машина стала спускаться с пригорка в низину, где располагались скотные дворы хозяйства. Всего их здесь было около пяти, и лишь один не подавал никаких признаков жизни – он просто был разобран почти до фундамента. У раскрытых ворот одного из них стояли две женщины – одна с ведром, другая с вилами, воткнутыми в землю. Увидев подъезжающую к ним машину руководителя хозяйства, они прекратили судачить, поправили на голове косынки, поставили свои орудия производства к стенке скотного двора и медленной походкой направились навстречу движущейся к ним машине. Когда машина остановилась, и Настенко вышел из нее, обе бабы почти в один голос, как по команде в низком поклоне прощебетали:
- Доброго вам здравия, уважаемый Евгений Иванович! Все ждем и не дождемся, когда же, наконец, удостоит нас своим вниманием наш любимый председатель. Мы ему уже какой раз парное молочко приготавливаем, а он все не едет и не едет, а молочко все киснет, давно в простоквашу превратилось.
- Хватит бабы паясничать. Я же у вас был недавно, чего разъерепенились, или мужики плохо тискают, - обиделся Настенко. Потом обратился к Костромину. - Это наши доярки, двоюродные сестры. Потолще – Надежда Петрова, а другая – Ольга Сумарокова. Классные доярки, между прочим. Обе частушками увлекаются, спасу никому не дают, всех пропесочивают. Вообще-то добрые, хорошие бабы, мужики у них как за пазухой живут, хотя тоже дельные ребята.  А это, милые дамы, наш уважаемый гость. Его Игорем Николаевичем зовут. Будет нам помогать переустраивать нашу, зашедшую в тупик жизнь. В городе он  руководит институтом, известный ученый. Книгу даже про нас написал, по которой мы и будем здесь жить.
- И мы там есть в этой книге? – задала вопрос Надежда Петрова, которую Настенко обозвал толстой.
- А как же, ты там на самом первом плане, иначе мир не узнает, что у тебя восьмой размер твоего розового бюстгальтера.
- Откуда знаешь, подсматривал что ли? – наивно пролепетала Надежда.
- Чего подсматривать то, что невооруженным глазом заметно, лучше наощупь, конечно, да совесть не позволяет.
- Ишь, совестливый какой! Застукали тут тебя с одной дамочкой, но молчим – Ирку твою жалко.
- Врете вы все, милые дамочки, страх на меня нагоняете, пустопорожняя болтовня.
- Врем, говоришь. Ну, тогда слушай и пусть нас наш гость послушает.
      Обе бабы поправили свои косынки, встали рядом, как на сцене, и чуть не во весь голос запели:
                По утру петух пропел:
                Наш Настенко облысел.
                Все пучки его волос
                На подушке Нади Крос.
- Чего орете-то, дуры набитые, нет у меня ничего с ней. Просто по работе приходится часто общаться. А вы все туда же.
- По работе говоришь? А вот это, как понимать, - снова прощебетала Петрова, и они вместе с сестрой пропели новую частушку:
                Как у нашего депо
                Дверь не смазана давно,
                И скрипит, нас изводя,
                По субботам и с ранья.
                Значит к Наде на постой
                Идет Настенко деловой.
- Ну, вы, бабы, даете! Это же деловые свидания. То гвоздей взять, то краски...
Ладно, хватит – мы по делу к вам. Расскажите лучше Игорю Николаевичу о своем  хозяйстве.
- А чего рассказывать-то, все и так видно, как ты любишь говорить, уважаемый председатель, невооруженным глазом, - вмешалась в разговор вторая доярка. - Скот весь перерезали, дай бог, сотни две осталось, а ведь было тысяча двести голов. С кормами тоже проблема. Нет мучки, нет картошки, а ведь это молокогонная пища для коров. Не зря же считается, что молоко у коровы на языке. Вот стоят стельные, а где, уважаемый председатель, зеленка? Ее до сих пор не привезли.
- А кто ею занимается? – уточнил Настенко.
- Колька Захаров, Евгений Иванович. Спасу с ним нет никакого. Пока не пьет – нормально работает, а как только капля спиртного в рот попадает – считай, что надо искать замену, иначе коровы голодными останутся. Силос-то уже давно закончился.
- Я разберусь с ним, сегодня же, - пообещал Настенко дояркам.  Может, у вас вопросы есть к Игорю Николаевичу?
- У меня есть один вопрос. Скажите мне, пожалуйста, уважаемый господин ученый, как будут решаться социальные наши дела, я имею в виду, что будет со школой, медицинским обслуживанием, детскими учреждениями? Неужели все так и погрязнет в разрухе?
- Не погрязнет. Вся социальная сфера будет у вас развиваться за счет гарантированных средств из ваших собственных источников и какое-то время за счет помощи районного бюджета. В конце концов, все эти объекты со временем перейдут в вашу собственность. У нас есть механизм такой передачи. Вы здесь будите самой главной властью, и от вас будет зависеть – как будет развиваться ваша социальная сфера. Будете в ней заинтересованы – она будет на подъеме, нет – это тоже ваше решение. Только винить уже будет некого.
- Хорошо, но где же эти источники спрятаны, почему они сейчас не работают? – переспросила Костромина  полная женщина.
- Вы же их и спрятали, они в ваших руках и вот в этой земле. По деньгам ходите и не замечаете. Важно сделать только так, чтобы во всем главенствовал человек, его права и  интересы. Тогда будут и источники.
- Ясно, но смутно. Это что же выходит – из человека надо сделать человека, так получается?
- Правильно мыслишь, красавица. Только я бы тебя поправил: из человека надо сделать настоящего человека.
- Ну, бабоньки, хватит. Вы нас так и до вечера не отпустите, а нам еще в другие места надо поспеть. Готовьте все свои вопросы к общему собранию, там и поговорим, - остановил разговор, конец которого трудно было предвидеть, Настенко.и прошел. к своей автомашине, пригласил сесть в нее Костромина, и они поехали смотреть другие достопримечательности хозяйства и знакомиться с другими людьми, не забыв попрощаться с этими весьма любопытными, по мнению Костромина, женскими экземплярами.
      Отъехав немного от скотных дворов, Костромин неожиданно спросил у Настенко:
- А что это, Женя, за Надежда Кросс, которой тебя достали доярки?
- Да это наша завскладом. Вдова, имеет двоих маленьких ребятишек. Раньше она работала вместе с этими сестрами, но в прошлом году трагически погиб муж. По пьянке свалился с тракторной тележки и обо что-то ударился головой. Больше его живым уже не видели. Мне ее жалко стало и я перевел ее на эту должность, чтобы побольше с детьми своими была. Захожу иногда к ней, интересуюсь, как живет, иногда помогаю. Хорошая девица, ничего плохого о ней не могу сказать. Ну, а бабы – им дай только повод, наплетут невесть что.
      Костромин не стал больше расспрашивать о его взаимоотношениях с этой Надей, поскольку было видно, что эта тема тревожит Настенко и ему не приятно все это выливать наружу. Если это тайна, подумал Костромин, то пусть она с ним и останется. Машина в это время уже подъезжала к машинному двору, по территории которого расхаживали три мужика и о чем-то спорили. Завидев машину Настенко, они прекратили разговор и стали ждать, когда подойдет к ним председатель.
- Привет, мужики, - первым поздоровался Настенко.
- Доброго вам здравия, Евгений Иванович! – проговорили они почти одновременно.
- Случилось чего-нибудь, Иван Петрович? – спросил Настенко мужчину, который был уже  в возрасте, но крепок физически.
- Да нет, дело обычное – мелкие поломки. Ребятам кое-что подварить надо, а Федька Маслов куда-то исчез, ядрено корень. То крутится под ногами, когда нет дела, а когда появится – днем с огнем не отыщешь, ядрено вошь.
- Придет, куда он денется, - успокоил его Настенко. А я вам гостя привез, познакомиться вам надо. Это тот человек, который взялся помочь нам в переустройстве нашего хозяйства. Зовут его Костромин Игорь Николаевич. И сельские проблемы знает, и большой опыт научной работы имеет. Поговорить бы нам хотелось по душам. Для начала я только представлю вас ему, - и Настенко повернулся к Костромину, давая понять, что сейчас он имеет дело не только с ним.
- Это, Игорь Николаевич, хозяин машинного двора, всех тракторов и сельхозтехники – Макарычев Иван Петрович, наш местный «академик». Нет такого дела, которое было бы ему не под силу. С закрытыми глазами разберет любую машину.  А это наш лучший тракторист – Уткин Виталий Иванович. В молодости работал секретарем парткома этого хозяйства. Много раз предлагали ему его возглавить, но он упорно отказывался. Хорошо знает все хозяйство, но умственной работе предпочитает физическую.
      Уткин был человеком лет около сорока, с открытой, доверчивой улыбкой, хорошего физического телосложения. Такому мужику лучше под руку не попадаться – зашибет одним разом. Когда Настенко перестал излагать его автобиографию, он сам подошел к Костромину, пожал ему руку и представился:
- Виталий Иванович.
- Очень приятно, - ответил ему Костромин.
- А этот товарищ у нас тоже заслуженная личность. Зовут его -  Никитин Василий Дмитриевич. В прошлом председатель сельского совета, затем фермер, а сейчас механизатор. На земле как ювелир работает, глубину его вспашки можно не проверять – точно по науке. Да и особенности местной власти знает.
      - Может, у кого есть вопросы к Игорю Николаевичу. Он привез нам документы по реорганизации, но хотел бы узнать, что вы сами думаете по этому поводу. На эту тему мы с вами уже беседовали, может, что-то новое возникло? – задал вопрос Настенко и осмотрел всех присутствующих. Первым заговорил Уткин.
- Я это дело так понимаю. Поскольку у нас только одно будущее – собственническое, то все остальное нужно выбросить на помойку. Но как бы нам с этим остальным не выбросить то, что еще может пригодиться. Как отделить зерна от плевел, вот в чем вопрос?
- А это сама жизнь должна показать: что работоспособно – приживется, что эффективно – само пробьет себе дорогу. К тому же есть опыт, который не сбросить со счету. Именно на нем мы и строим свою систему преобразований. Ну, а, если подробно, то все это изложено в материалах, которые я передал вашему начальнику, у вас будет время познакомиться с ними, - коротко ответил на вопрос Костромин.
- Но ведь наше благополучие не только от нас зависит. Есть еще район, область, федерация, наконец. Как нам увязать все это вместе, - вмешался в разговор бывший председатель сельсовета.
- Это, уважаемый Василий Дмитриевич, вы должны лучше меня знать. Существует порядок разделения полномочий: сверху донизу, механизм финансового обеспечения этих полномочий. На самом  низком уровне будет свой бюджет, которого при существующей системе власти у вас нет. Во многом это беда местной сельской власти. И возьмете-то вы себе только те функции власти, которые вам жизненно необходимы, все остальное берут на себя другие. Надо просто будет научиться хорошо исполнять свои функции, которые непосредственно вам приписаны. Тогда дело и наладится, - заключил Костромин.
- А можно мне задать вопросик? – вступил в разговор местный академик.
- А что со мной-то будет, на пенсию отправите, ядрено корень?
- Зачем на пенсию. Создадите на паях на базе всего этого хозяйства обслуживающий кооператив и будете всех обслуживать, не только зарабатывая на его развитие, но и приносить дополнительный доход его учредителям. Если же каждый захочет иметь в собственности свою технику, то это не совсем удачное будет решение – пупок надорвется, - ответил ему Костромин.
- Ну, тогда я за! Не то я думал, что меня списать хотят, ядрено корень, а у меня еще силенок навалом, - успокоился академик.
- Сейчас вопросов, мужики, много можно назадавать, но я вас уверяю, что, когда вы прочитаете программу преобразований вашего села, многие из них отпадут сами по себе. Я бы лучше познакомился немножко с вашим хозяйством воочию, а не по бумагам, которые мне предоставил Евгений Иванович. Можно это сделать?
- Иван Петрович, окажи нам услугу, покажи свое хозяйство, - вмешался в разговор Настенко. - Тебе это сподручнее.
- Да нет вопросов, Евгений Иванович. Эти ребята сами знают, что делать, без меня справятся. Пошли.
      Они втроем долго ходили по машинному двору, осматривая помещения и технику, обменивались впечатлениями, иногда спорили по пустякам, но в целом к концу экскурсии были все довольны проделанным мероприятием. Когда они вернулись обратно, ребят там уже не было. Очевидно, подремонтировав технику, они уехали в поле, где их давно ждали. Прощаясь с гостями, Макарычев с приятной улыбкой добродушно сказал:
- Да не переживайте вы, мужики, все будет как надо, мы все всё понимаем и поддержим вас. Пусть знают наших, ядрено корень!
      От машинного двора машина свернула на проселочную дорогу и направилась в сторону широко раскинувшихся полей, где шла заготовка сена. Туда  попросил Костромин его подбросить, чтобы посмотреть, чем занимается Марья, да и не пора ли ее забрать – может, подустала и проголодалась, времени- то уже прошло достаточно много. Однако опасения его были напрасны. Всю бригаду, к которой присоединилась и Марья, недавно покормили.  Марья находилась на длинной высокой скирде и ловко работала граблями, мягко укладывая сено слоями по ее периметру. Лицо ее за это время подзагорело основательно, распущенные ранее волосы были собраны в пучок, с лица не сходила  улыбка, делающая ее неотразимо привлекательной. Была она без своей кофточки, раздетая по пояс, а ее упругие груди прикрывал цветастого цвета батик. Марья с кем-то весело переговаривалась, не оставляя свою работу, и как будто не замечала подъехавшую к скирде машину.
- Марья! – окликнул ее Костромин.
- Ой! – воскликнула она, повернувшись в сторону Костромина.- Вы уже освободились, Игорь Николаевич? Нам что – пора уезжать? – спросила она с некоторым сожалением.
- Нет, пока еще рано. Как тебе здесь?
- Превосходно, даже не думала, что сенокос – дело увлекательное и приятное. Руки хоть и побаливают, но душе легко – никаких проблем не чувствую.
- Тебя накормили, надеюсь?
- Конечно, до упору. Я даже добавки попросила. А можно я здесь до конца останусь. Ксения Петровна меня привезет, она обещала.
- Хорошо, оставайся. Только после работы сразу домой, а то я знаю твои штучки.
- Как скажете, так и будет, Игорь Николаевич. Я послушная девочка. И она с еще большим азартом начала укладывать сено.
      К Костромину в это время подошла Ксения с какой-то немолодой женщиной.
- Игорь Николаевич, хочу вас познакомить с ветераном нашего хозяйства – Поляковой Полиной Васильевной. Все, что  творится на этом поле – это ее рук дело. Она за этими полями не один десяток лет ухаживает. Для нас – это кормовой кладезь. Только на этих полях и выезжаем, знаем, что у них есть хозяйка. По этим полям – ни пройти, ни проехать. Сразу нарвешься на крепкое слово хозяйки. В народе ее купчихой называют – за умение беречь добро.
      К Костромину подошла хозяйка местных полей и представилась:
- Полина Васильевна. Я из соседней деревни, там мой дом. А берегу эти поля потому, что без них нашему хозяйству не прожить. Вижу, как везде все испоганено, такого допустить не хочу. Потому и воюю со всеми за спасибо.
- В этом году урожайность нормальная будет? – отвлекая ее от этой темы, переспросил Костромин.
- Похоже, выпутаемся из беды. Только бы погода не подвела, - ответила она. - Вы, я слышала, с хозяйством нашим хотите что-то сделать? – продолжила она разговор с Костроминым. Чего уж только с ним не делали, а проку – ноль. Не получилось бы и на этот раз то же самое.
- А вы сами-то, как думаете, Полина Васильевна, надо с ним что-нибудь делать или оставить все как есть? – задал ей вопрос Костромин.
- Да не дюже грамотная я – плохо, в чем разбираюсь, но оставлять все как есть – срамное дело. Ведь не живут по-людски и не работают, а отбывают...  Вроде и жизни такой не надо, но и умирать не хочется. Как это у вас сейчас называется – беспредел какой-то. Конечно, надо что-то делать, но что? Пробуйте, конечно, все равно хуже не будет.
- Зачем же хуже, мы лучше хотим, - возразил ей Костромин. - Не сразу, а постепенно и не стихийно, при поддержке всего населения – хозяйство можно возродить. Это не значит, что мы выступаем против этого коллективного хозяйства. Ради бога – пусть живет, но при одном условии: оно должно само стоять на ногах, а не опираться на бюджетные костыли. Сможет оно это сделать?  Не сможет! А значит, погибнет.
- Да мы всегда чего-то боимся, в нас больше панических настроений, чем жизнерадостных. Страх заставляет нас сопротивляться, не дает спокойно оглянуться вокруг, по уму оценить обстановку и начать работать. Вот ведь в чем дело, - заключила Полина Васильевна и вдруг, неожиданно для Костромина, предложила: - Кваску хотите, уважаемый? Сама готовлю, из погреба он, холодненький.
- Не откажусь. По такой жаре квасок как ни на есть кстати.
      Хозяйка местных полей подошла к одному из стожков, разгребла его в одном месте и вытащила оттуда большую кожаную сумку, из которой достала стеклянную бутыль, литров на пять, и зубами вытащила пробку. Налив в объемную металлическую кружку квас из бутыли,  преподнесла ее Костромину:
- Пейте, уважаемый, на здоровье. Такого вы больше нигде не попробуете.
      Костромин пил квас медленно, с наслаждением, растягивая удовольствие. Зубы его заходились от холодной жидкости, во рту исчезла сухость, и он чувствовал холодок в своем желудке. Квас был отменный, настоящий, деревенский, непременно на чем-то настоянный. Такого ни в городе в разлив, ни в магазинах в бутылках не продают.  Допив остатки кваса, Костромин вернул кружку хозяйке, не забыв ее поблагодарить за отменный напиток.
- Для доброго человека ничего не жалко, - ответила ему Полина Васильевна и, не говоря больше ни слова, ушла заниматься своими делами.
- Ну что, Игорь Николаевич, поедем, я тебе еще одно место покажу, нашу местную достопримечательность.
- Что именно? – задал вопрос Костромин.
- Да есть тут у нас барская усадьба. Стоит ее посмотреть. Только заедем на минутку на силосную яму. Ее последнюю заканчивают. Хочу посмотреть, как там идут дела.
- Хорошо, поехали, - согласился Костромин.
      Когда они подъехали к силосной яме, которую хотел проверить Настенко, то не могли поверить своим глазам. Недалеко от ямы спал тракторист, то ли пьяный, то ли уставший от работы, понять было трудно. Но гусеничный трактор бороздил зеленую массу вдоль и поперек, издавая оглушительный рев и выпуская сизый выхлопной дым. Трудно было поверить, но казалось, что за рулем никого не было, а трактор все бороздил и бороздил по яме, не задевая стенок. Это могло бы продолжаться и дальше, если бы Настенко не замахал руками и не прокричал во все горло:
- Стоп машина!
      После его крика машина действительно остановилась, потом у нее открылась дверца и из трактора прямо на зеленую массу спрыгнула маленькая в косичках девочка.
- Ольга, как ты здесь оказалась, и кто тебе разрешил сесть за руль?
- Дядя Женя, ты не ругайся. Я принесла брату поесть, а он потом заснул. Ну, я и решила ему помочь. Он меня этому давно учит, ты не переживай. Я на любом тракторе работать умею.
- Лет- то тебе сколько, милая? – спросил ее Настенко.
- Скоро четырнадцать будет, паспорт получать буду, - ответила она.
- Вот когда получишь паспорт, тогда и приходи – проверим, что ты умеешь. А пока марш домой и чтоб духу твоего здесь не было, тоже мне – Маша Ангелина.
      Девочка не обиделась, но и домой не ушла. Она растормошила спящего братца и присела на корточки, с интересом поглядывая на приехавших взрослых дядей. Очевидно, про себя она чувствовала, что она права, а не дядя Женя. Настенко покрыл сочным матом молодого тракториста,  потом сел в машину, пригласил в нее Костромина и, больше не говоря ни слова, поехал прочь от этой ямы.
- Кто это такой, Женя? – спросил его Костромин.
- Да это брат Надежды Петровой. Толковый, между прочим, парень.
- За что же ты его тогда так?
- Малолетку разве можно сажать за руль трактора, да еще на силосной яме – перевернуться могла. Кто бы тогда отвечал. А уснул потому, что всю ночь на этой яме работал, но не закончил. Вот и решил довести дело до конца. Подмены для него не было. А неутрамбованную яму оставлять нельзя, тем более под таким солнцем.
- Эх, Женя, Женя, ты только посмотри, какие у тебя люди работают. Цены им нет. С такими только и проводить перестройку – уж точно не подведут, если все у тебя такие.
- Не все такие, Игорь Николаевич. Сейчас я тебе покажу экземпляр, от которого тошно станет.
- Кто же это такой? – поинтересовался Костромин.
- Председатель местного совета или, как его сейчас называют, глава местной администрации – Ковалев Евгений Дмитриевич. Сука хорошая. Сам мимо рта своего ложку не пронесет, а за всеми другими наблюдает пристально. Всем дает понять – кто здесь хозяин. Ладно, давай оставим усадьбу. В другой раз ее посмотрим. А с этим экземпляром тебе обязательно надо повидаться, может, для себя выводы какие сделаешь.
- Согласен, едем тогда в сельсовет, - одобрил его мысль Костромин.
      На пути, по дороге в деревню, шла женщина с котомкой на плече. Настенко притормозил около нее.
- Откуда идем-то, Семеновна? – поинтересовался Настенко.
- Да с автобуса я, Евгений Иванович. В город ездила, своих навещала. Да и прихватила с собой кое-чего.
- Садись, подвезем. И познакомься. Это тот самый Игорь Николаевич, о котором я тебе говорил. Сейчас едем в сельсовет с Ковалевым знакомиться. А это, Игорь Николаевич, наша местная учительница. Первоклашек учит. Заслуженная учительница, даже правительственные награды имеет, только советские.
- Рад с вами познакомиться. Меня зовут Игорь Николаевич, а вас?
- А меня Наталья Семеновна Смирнова. Школой местной я здесь командую. Только, если наши дела пойдут так и дальше, то учить скоро будет некого.
- Что так-то, Наталья Семеновна? – спросил ее Костромин.
- В соседних деревнях все повымерли, одни старухи остались. А на центральной усадьбе бабы рожать перестали. Вот и смотрите, какая у нас перспектива. Если сможете изменить ситуацию, то бог вам в помощь. Рада была с вами познакомиться, но я уже приехала. Спасибо, Евгений Иванович, что подвез. А с Ковалевым будьте поосторожнее. Он тут же настукает куда надо и как надо. Успехов вам.
      Когда отъехали от дома учительницы, Костромин спросил у Настенко:
- А сколько ей лет, Женя?
- Да она уже на пенсии, но дело свое не бросает. Если честно, то заменить ее просто некем. Нет таких учителей во всей округе.   А вот мы и к сельсовету подъезжаем. Инвалидка на месте, значит, и Ковалев здесь. Считай, что нам повезло. Он редко здесь бывает. Все по делам куда-то ездит, - переключился на другую тему Настенко.
      Машина подъехала к сельсовету, остановилась рядом с машиной главы местной администрации, и Настенко еще раз предупредил Костромина:
- Будь внимательным, Игорь Николаевич. Ничего лишнего ему не говори, пусть сам задает нам вопросы. И дело не в нем самом – Ковалевых на этой усадьбе – пруд пруди. Они почти все заодно. А вот страху на них нагнать можно. Они ужас как боятся верховной власти. Душонка их такова, что любого продать могут, если это касается их интересов.
- Не морочь мне голову, Женя. Ты меня плохо знаешь. Не мне его, а ему меня надо бояться. Пошли.
      Когда они вошли в кабинет главы местной администрации, навстречу им поднялся  среднего возраста мужчина, с легкой сединой на густых черных волосах, невысокого роста, но плотного телосложения. Сделав несколько шагов навстречу гостям, этот человек сильно захромал на одну ногу и дальше середины кабинета не пошел. В этот момент до Костромина дошло, почему машину главы местной администрации Настенко обзывал инвалидкой. По хозяину, значит, окрестил. 
- Что привело тебя ко мне, Евгений Иванович, дело, может, какое? – задал вопрос Настенко Ковалев, не обращая внимания на Костромина.
- Да вот товарищ ко мне в гости приехал. Познакомьтесь, кстати. Это Игорь Николаевич, а это – Евгений Дмитриевич, глава местной администрации.
      Костромин и Ковалев протянули друг другу руки и поздоровались, пристально посмотрев друг другу в глаза.
- Приехал он из Москвы, книгу пишет по селу, набирает практический материал по заданию администрации президента. Всем уже надоел этот сельский бардак, - продолжил Настенко.- Может быть, и начнут с нашего хозяйства наводить порядок, если мы им для этого подойдем.
- Шутит он, Евгений Дмитриевич, - вмешался в разговор  Костромин. -Порядок намечается наводить не в вашем хозяйстве, а в стране в целом, согласно обращению президента к федеральному собранию. Слышали о таком?
- Слышал, как же не слышать. Это нас прямым образом касается, мы его намерены выполнять, - процедил сквозь зубы Ковалев.
- А к вам мы зашли просто познакомиться. Может, есть предложения на этот счет. Мы были бы вам признательны за это. У вас же огромный опыт работы. Предложения старых, проверенных кадров у нас особенно ценятся.
- Пока нет, но я подумаю, - тихо проговорил Ковалев.
- Важно сейчас понять, Евгений Дмитриевич, что нам предстоит жить не в мире социализма и капитализма. Нет, выбор будет иной, и он совершается нашими действиями сегодня. Это мир здравого смысла и рационализма, мир компетентности и ответственности, холодного разума и стойкой нравственности.
      После произнесенной витиеватой фразы, прочитанной где-то, у Костромина защемило сердце, и он впился глазами в Ковалева, как бы проверяя того на преданность. А про себя подумал – надо же так выдать.
- Что вы думаете по этому поводу, Евгений Дмитриевич? – жестко спросил Костромин.
- Да я, как все. Только чуточку сумлеваюсь – получится ли?
- Не сомневайтесь, получится. У президента сейчас развязаны руки, и он доведет сказанное им до практики. Технология оптимизации обеспечит стабильные социальные нормы общества. Придет более объемное понимание феномена духовной жизни, которая будет определяться психогенетикой. Мы вплотную подойдем к эпохе глобальных перемен, религий нового общества станет гуманизм. И нам от этого не уйти, - продолжал издеваться Костромин, над обезумевшим от страха главой администрации.  - Вот так-то, уважаемый Евгений Дмитриевич. Мы не смеем вас больше задерживать. У нас много дел накопилось. Всего вам доброго. И Костромин протянул Ковалеву руку для пожатия. Распрощались они мирно, оставив главу местной администрации задуматься об услышанном, хотя Костромин и сам не мог понять, что он хотел сказать чиновнику, от которого у других волосы вставали дыбом только при одном его появлении на людях.
- Ну, ты и напугал его, Игорь Николаевич, - проговорил Настенко, когда они сели в машину и отъехали от сельсовета.
- Я все больше убеждаюсь, дорогой мой, что все наши беды не от чиновника, а от нас самих. Это мы позволяем издеваться над нами всякой мрази, а они от этого только наглеют. Наше невежество, убогость ума и чувств есть главная опора для таких чиновников, как ваш Ковалев. Давай-ка, гони, Женя, всех, кого можешь, в наш институт. Мы вас подучим немножко.
      Всего через несколько минут они подъехали к дому Настенко, где их давно ждала Ирина с накрытым на столе ужином.
- А где Марья? – спросила она у мужиков.
- Она упросила нас остаться в поле. Ее привезет сюда Ксения, когда закончат работу, - ответил ей Костромин.
- Тогда садитесь за стол, ждать больше никого не будем. Вы наверняка изрядно проголодались, если вас, не покормил кто-нибудь.
- Нет, нас никто не кормил, голодные как волки, - проговорил Настенко и первым сел за стол, приглашая Костромина последовать его примеру. Выпив и закусив, мужики продолжили разговоры на интересующую их тему. В это время зазвонил телефон. Трубку взяла Ирина. Оказывается, звонила Ксения, которая предупредила их о том, что забирает Марью на ночлег к себе, Марья на это дала согласие. Просит узнать, что скажет Костромин.
- Что ей сказать, Игорь Николаевич? – спросила Ирина.
- Передай ей – пусть ночует, но чтобы в восемь утра была здесь.
      Ирина передала сказанное Костроминым Ксении и повесила трубку. Посидев еще немножко за столом и почувствовав явную усталость, мужики разошлись по комнатам спать. Костромин проснулся лишь оттого, что Марья шевелила его за плечо:
- Вставайте, Игорь   Николаевич! Нам пора ехать. Все петухи уже давно пропели. И завтрак стынет на столе.
      Костромин быстро встал, умылся во дворе под умывальником, слегка перекусил, что ему оставили хозяева, и вышел во двор перекурить перед дорогой. На лавочке его ждал Настенко, который о чем-то весело переговаривался с Марьей. В это время по улице проходили те самые доярки, которых вчера навещали Костромин с председателем. Шли они с дойки с бодрым настроением, не забыв и на этот раз подколоть мужиков. Одна из них громко запела, чтобы слышали многие:
                Пожелаю вам, ребята,
                Я ни пуха, ни пера,
                Вот была бы молодая,
                Я б вам сына родила.
      После частушки девки взвизгнули сообща и бросились бежать по деревенской улице подальше от дома председателя.
- Ну, что вот с ними сделаешь, Игорь Николаевич? Мертвого из могилы поднимут своими шуточками. Но все равно девки хорошие. Без них деревня, как мертвая.
- Ладно, Евгений Иванович. Давай прощаться, нам пора ехать. А на девок не обращай внимания. Кровь в них кипит, вот они и озоруют. Не забудь Соколову навестить. Постарайся убедить. Скажи, что другого шанса у нее не будет. Счастливо оставаться!
      Костромин посадил Марью в машину, сел за руль и они покинули деревню, о которой у каждого из них осталось свое незабываемое впечатление.














Глава шестнадцатая
      После поездки в хозяйство Настенко у Костромина появилось немного свободного времени, и он вплотную решил посвятить себя проблемам своего института. В первую очередь институт страдал от небольшого количества студентов, которые проходили у него первую сессию. Их всех можно было пересчитать по пальцам – вместе с московскими мальчишками и девчонками – всего десятка три, не более, а ему нужно было на порядок больше. Построенный в его голове и на бумаге проект создания на основе института регионального научно-образовательного комплекса рухнул как карточный домик после его визитов в муниципальную и региональную власть, которой не нужен был не только комплекс, но и сам институт. Поэтому для начала его попросили покинуть здание, находящееся в собственности области. Однако, как подозревал Костромин, это далеко не последние шаги, которые могут быть предприняты против него. И он не ошибся. По местному телевидению многократно в течение длительного  времени прокручивали заявление главы департамента образования области о дисбалансе потребности и количестве подготавливаемых специалистов по отдельным специальностям, о большом скоплении на территории области иногородних вузов и представительств, о необходимости их сокращения. Бредовая идея не только массированно вдалбливалась в беззащитные головы населения, но ею уже стали овладевать массы. Для Костромина это было очевидным, поскольку его студенты, да и те, которые интересовались его институтом, нередко задавали вопрос:
- Не закроют ли представительство, и что тогда ожидает их в будущем?
 Костромин успокаивал их:
- Им надо сначала проехать через меня, а потом уж и закрывать вуз. А я, к их сожалению, живуч, и ни при каких обстоятельствах этого не допущу...
      Постоянные вопросы студентов и просто заинтересованных граждан вынудили Костромина навестить местный департамент образования и поговорить с его работниками начистоту. Первым, кого он навестил, был Петровский Николай Павлович – начальник отдела лицензирования и аккредитации высших учебных заведений. Когда он зашел к нему в кабинет, поздоровался и сел на указанный ему стул, то задал всего один вопрос:
- Уважаемый, Николай Павлович, у вас к нашему институту какие-нибудь претензии есть?
- Нет, Игорь Николаевич. У вас вроде все в порядке. Жалоб нет, но интерес к вам есть. Приходят ваши будущие студенты и интересуются – есть ли у вас лицензия и аккредитация. Просят иногда телефоны вашего головного вуза.
- Это все мелочи. А вот та информация, которая муссируется по телевидению, меня беспокоит. Если хотите, то ее дают недалекие люди, которым, если честно сказать, не место в департаменте.
- Почему же, Игорь Николаевич?
- Из-за близорукости и незнания законов, Николай Павлович. Такой постановкой вопроса нарушаются права граждан на образование, они по вине некомпетентного руководителя лишаются права выбора в получении той специальности, которую  хотят сами, лично. А их силой толкают в другом направлении.  Разве это не понятно?
- Это мне понятно. А то, что вы слышали по телевидению – это не моя точка зрения, а руководства. Я к этому никакого отношения не имею.
- Но у меня есть и другой вопрос, Николай Петрович. Я знаю точно, что в области дефицит преподавательских кадров, особенно на селе. Почему же тогда педуниверситет, вместо того чтобы расширять подготовку именно этих специалистов, создает на своей базе институт, который явно не соответствует основной специализации вуза?  Как же это  понимать?
- Этот вопрос не ко мне, а к руководству, Игорь Николаевич. Им там виднее.
- Жаль.  Мне все же хотелось, чтобы вы обсудили этот вопрос у себя в департаменте. Нельзя вводить в заблуждение общественность. Лично мне хотелось бы, чтобы наше российское правительство формировалось не только москвичами и выходцами из Санкт-Петербурга, но и из нашей области. Жаль, что этого не хочет ваше руководство.
- Оно, может быть, и хочет, но не знает, как это сделать?
- А мы-то здесь для чего, - возразил ему Костромин. - Именно таких специалистов мы и готовим. Не случайно,  у нас в институте половина москвичей. Не думаю, что все они дураки, просто мыслят перспективно в отличие от местного департамента.
- Мы обсудим ваше предложение. Может, вам наша помощь нужна, Игорь Николаевич?
- Пока нет, но возможно потребуется.
      Они попрощались, и Костромин покинул департамент образования, довольный своим визитом. Он прекрасно понимал, что обратился по мучившему его вопросу не по адресу, но знал и другое: о его визите и цели прихода в департамент будет известно его руководству, что там будут разбирать его заявления по косточкам и, очевидно, сделают какие-нибудь выводы. Какие  именно, Костромина уже больше не интересовало. Важно, что они их сделают.
      На этом Костромин, однако, не успокоился и позвонил федеральному инспектору, с которым тут же договорился о встрече. Приехав  к нему, Костромин тут же начал с наболевшей для него проблемы:
- Леонорий Никитович, объясни мне безграмотному мужику – кто руководит нашей областью. В ней сложились идеальные условия, которые нельзя не использовать для подъема местной экономики. В области уже порядка десяти вузов, которые готовят специалистов в области управления и хозяйствования. Не использовать этот потенциал  в своих интересах – смерти подобно. Налицо сложившаяся инновационная зона – инкубатор рациональных нововведений  в системе местной власти и в промышленности. Оказывается, что ее лучше уничтожить, чем использовать во благо. Разве это допустимо?
- Стой, не спеши, давай по порядку... – остановил его инспектор.
- Можно и по порядку. Тогда слушай. Независимо от местной власти в городе функционирует около десяти вузов, в том числе несколько столичных, обладающих завидным потенциалом. В области сложились реальные условия для непрерывного инновационного обновления на основе территориальной интеграции образования, науки и производства, складывается  благоприятная среда, восприимчивая к использованию достижений передовой мировой практики. Вместо того чтобы использовать эту возможность для подъема местной экономики, эту среду пытаются разрушить. Надеюсь, ты слышал заявление местного департамента по телевидению?
- Слышал, но всерьез не воспринял.
- Вот и напрасно. Дело все в том, что такая концентрация вузов на локальной территории с профильным для них производством предполагает создание координационных структур управления. В городской и областной администрации должны быть созданы инжиниринговые центры с функциями организации инновационных процессов, начиная от инновационного проекта и завершая выпуском и сбытом готовой продукции. Реально область может перейти к рынку труда и инноваций, на конкурентоспособной основе организовать обучение специалистов, местные производства могут получить приток новых идей и проектов с высокопрофессиональным кадровым обеспечением. Разве это плохо для города и области?
- Неплохо, конечно. Но я тебе уже говорил однажды, что при действующем руководстве никакая новая идея не пройдет. А у меня нет такой власти, чтобы у них произошли сдвиги в мышлении. Все ты говоришь верно, и я тебя поддерживаю в этом, но еще раз хочу тебе повторить: пока эти «мамонты» не вымрут, никакого позитива здесь не будет. Да и жить-то им осталось недолго – в декабре выборы. Придут новые люди, им и можно будет предложить эту идею. Со своей стороны я подскажу ее губернатору, но что из этого выйдет – сказать трудно. А сама мысль интересная. Она даже меня заинтересовала.
- Этого, собственно говоря, я и хотел. Хоть каким-то образом привлечь федеральную власть на свою сторону, - заключил Костромин, выслушав инспектора до конца.
- А как дела с институтом? – спросил его инспектор.
- С божьей пока помощью живем, что будет дальше, предположить трудно. Делаю пока все, чтобы с ним ничего не случилось. Надеюсь на лучшее.
- Ну и хорошо, если потребуется помощь – звони.
- Договорились.
      Костромин распрощался с федеральным инспектором и поехал к себе домой отдыхать, как ему казалось, от нелегкого, но удачного дня.
      На следующий день ему позвонила Марья и, захлебываясь от восторга, почти прокричала в трубку:
- Игорь Николаевич! Я была на рынке, там грибов море. Может, съездим в лес?
- Обязательно съездим. Можно поехать завтра с утра пораньше, часиков в шесть. Устроит?
- Нормально. Я к этому времени буду готова, - быстро согласилась она, чтобы, не дай бог, Костромин не передумал.
- Жди меня у подъезда своего дома. Постараюсь не опоздать. Жди в любую погоду, - предупредил ее Костромин.
- Хорошо, тогда до завтра. Целую.
      И Марья повесила трубку. Костромин же стал быстро соображать, во что ему одеться и что взять с собой перекусить на случай  голода после брожения по лесу. Для Костромина дело это было привычным, и он хорошо представлял, какой аппетит появляется после грибных вылазок. В дело идет все без разбору – хлеб, лук, бутерброды, яйца и особенно крепкий сладкий чай с хорошим запахом.
      В назначенное время он уже был у подъезда Марьиного дома. Как он и предвидел, она ждала его, сидя на ступеньках небольшого крылечка, прилепленного к стене старого дома.
- Готова, красавица? – окликнул ее Костромин.
- Так точно, господин начальник! – отрапортовала она звучным голосом.
- Потише можешь, соседей своих разбудишь, - сделал ей упрек Костромин и тут же спросил: - Куда поедем?
- Поедемте вдоль Волги, там я знаю грибные места. А потом в Волге искупаемся.
- Хорошо, будь по-твоему. Только если ничего не наберем, меня не винить.
Думаю, что там народу много. Все грибы, наверное, собрали.
- Не собрали. Я такие места знаю, куда нога человека еще не ступала. Меня туда Юра возил в прошлом году. Тогда мало кто набирал, а мы полную корзину,- заключила она как бы в свое оправдание.
      Ехали они недолго, минут двадцать пять, и когда на трассе появился перекресток с проселочной дорогой, Марья попросила свернуть Костромина вправо и проехать к берегу Волги, не доезжая до нее километров двух. Затем по  какой-то тропинке они проехали вдоль Волги еще с километр, выехали на  небольшую поляну, и Марья попросила Костромина остановиться.
- Вот это и есть грибная зона. Грибов здесь раньше было – хоть косой коси. Думаю, что повезет нам и на этот раз.
      Костромин вышел из машины, взял с собой ведро для грибов и стал ходить по краю поляны. Марья в это время углубилась в небольшой березняк, который ограждал поляну со стороны Волги. Грибов было немного, но все они были молоденькими, приятными для взгляда и не червивые. Неожиданно Марья окликнула Костромина:
- Игорь Николаевич! Идите сюда, посмотрите, что я нашла!
      Костромин бросил свою поляну и пошел на голос Марьи. То, что он увидел, было поразительно красивым. Прямо под небольшой елочкой смотрели на него  три белых гриба, сросшиеся в одно соцветие. Разные по размерам, они напоминали одну семью, созданную не расставаться до конца своих дней. Невдалеке от них выросли еще три гриба, но более крупные по размерам. Костромин пожалел, что нет с собой фотоаппарата, чтобы запечатлеть эту прелесть.
- Везет тебе, Марья, - проговорил он одобрительно. - Пусть хоть в этом везет. Жалко их только срезать, а оставишь – сгниют. Наполняй, Марья, свою корзину.
      Марья села на корточки, аккуратно срезала грибы ножом и положила их в корзину. Грибов оказалось у нее больше, чем у Костромина, что его несколько опечалило, так как не было в его жизни случая, чтобы кто-то другой набирал грибов больше него. Они еще около часу бродили по лесу  невдалеке от машины, пока не заполнили свою тару первыми в этом году грибами. Поездкой остались оба довольны и в завершении ее они сели перекусить прямо на поляне под несмолкаемый птичий щебет. Быстро уничтожив все, что привезли с собой,  распластались на траве, усыпанной всевозможными цветами и издающей не встречающийся  в городе запах, глядя  в раскинувшееся над ними небо с редкими облаками. День был прекрасный и располагал к приподнятому настроению. Отдохнув на свежей траве минут пятнадцать-двадцать,  решили проехать на Волгу, чтобы искупаться и смыть с себя паутину и всякую лесную гадость, которая наверняка забралась в их одежду, но пока не подает признаков жизни. Особенно они боялись клещей, которых в прошлом году в их области было несметное количество, и даже сам Костромин пострадал от их укусов и пролежал в больнице более десяти дней, получив взамен за лесную прогулку сорок уколов какой-то жидкости и кучу всевозможных таблеток. Ничего подобного он не хотел ни для себя, ни для Марьи.
      Приехав на берег Волги, они быстро разделись, вытряхнули все свое белье, осмотрели друг друга на наличие клещей и, убедившись, что беда их миновала, бросились почти одновременно в воду. Волга была прекрасна. Небольшое течение, теплая, как парное молоко, вода и абсолютный штиль на реке создавали неописуемое впечатление у барахтающихся в воде грибников. Неожиданно Костромин обернулся в сторону города и замер от страха. Со стороны города, с противоположного берега реки в их направлении, хорошо выделяясь на белом фоне облаков, двигался черный столб. «Смерч», – быстро сообразил Костромин.
- Марья! – прокричал во весь голос Костромин. - Быстро бери одежду и в машину. Нам нужно немедленно убираться отсюда. Гроза надвигается, - неожиданно соврал он. Марья сразу почувствовала что-то неладное и повернула голову в сторону, куда показывал Костромин.
- Мать моя родная! Это же смерч, - воскликнула она и пулей вылетела из воды. На ходу она прихватила валяющуюся на песке одежду и в один миг оказалась в машине. Еще не приходя в чувство, она быстро-быстро проговорила: - Вот тебе, матушка, и грибной день, упаси нас господи от беды, - и перекрестилась.
- Тихо, без паники. Как приехали, так и уедем. Возможно, нас не зацепит.
      Когда они выехали на трассу, вокруг все затихло. Поднявшийся было ветер, неожиданно куда-то исчез, а на дороге все было спокойно. Было очевидным, что столб черного цвета изменил направление и, возможно, повернул в другую сторону. У обоих грибников отлегло от сердца и на душе стало спокойней.
- Считай, Марья, что мы родились с тобой в рубашках. Что-то вывело нас из беды. Неужели случай?
- Не случай, Игорь Николаевич, а судьба. Она считает, что рано нам с вами уходить из этой жизни. Много еще дел нами недоделано, вот она и смилостивилась над нами.
- Возможно, ты и права, Марья. Дел у нас с тобой еще непочатый край и попасть под этот ураган для нас было бы непростительной ошибкой.
- Поедемте лучше домой, Игорь Николаевич. Там помоемся, грибов нажарим. Кстати, у вас есть горячая вода в доме,  а то там, где я снимаю квартиру, ее давно отключили?
- Смеешься, моя дорогая, ее уже полгода как нет во всем городе. Ты вот кондуктором работаешь, а не замечаешь, какие люди в твоем автобусе ездят. От них же потом за версту воняет. Месяцами не моются, а скоблят себя только. Власть забывает даже на выходные дать горячую воду, лишают народ естественной необходимости. Это же нонсенс – жить в областном центре и без воды. За одно это власти голову надо оторвать, я уж не говорю о другом. Но ты не переживай, будет тебе вода. У меня два больших бельевых бака есть. В них и вскипятим воду.
- Хорошо, я согласна. Но и вам нужно помыться.
- Помоюсь после тебя. Да мне не так уж много и воды-то надо, всегда обхожусь одним баком. Очень хочется, однако, залезть в горячую ванну, но, очевидно, при этой власти уже не получится.
      Когда машина подъехала к дому Костромина, он передал Марье ключи от  своей квартиры и наказал ей почистить грибы, а сам отправился ставить машину в гараж. Придя домой, он обнаружил Марью за изнурительной и непривычной для нее работой – она брала грибы двумя пальчиками, пыталась сдуть с них налипшие листья и соринки и нежно скоблила их ножом, от чего пальцы ее были покрыты соскобленной грибной массой вместе с иголками и травой, которая никак не хотела от них отставать.
- Первый раз что ли грибы чистишь? – спросил ее Костромин.
- Первый. Обычно у нас мама их чистила или Юра. Я их только собирала и ела.
- Иди-ка лучше наливай баки водой, а я их поставлю на плиту. Вода согреется, тогда и помоешься. А грибы я сам почищу.
      Марья послушно побрела в ванну. Сам же он быстро справился с грибами и поставил их отвариваться. Когда грибы были готовы, он пригласил Марью за стол, а сам стал готовить для нее воду.
- Скажите, Игорь Николаевич, а вы много платите за квартиру? – неожиданно спросила она.
- Тебе-то это зачем знать? – вопросом на вопрос ответил Костромин.
- Просто хочу сравнить мою квартплату с вашей. Мне почему-то кажется, что я своей хозяйке переплачиваю.
- Много, Марья, много. Почти половину своей пенсии. Мог бы платить и больше, если бы сведущие люди не подсказали, что я могу оформить ветеранство. Какие-никакие, но у меня все же были правительственные награды. Оказывается, их учитывают, а я об этом раньше не знал и платил на полную катушку. Хотя, если честно, то я не вижу разницы между ветераном и простым пенсионером. Просто кто-то был половчее в свое время. Старая власть их очень любила. У них ведь как было: если есть дворник, то обязательно рядом должен быть старший. Так же и с ветеранством. Ну, а за квартиру, думаю, что скоро всю пенсию заберут.
- Это почему же? – с недоумением переспросила Марья.
- Да потому, дорогая моя, что власть наша ничего кроме перераспределения делать не может. Вот она и делит наше скудное достояние в своих интересах.
- Выходит, что для нас нет выхода? – возмутилась Марья.
- Почему же нет, есть. Вот видишь, что здесь написано.- Костромин указал Марье на тоненькую брошюрку, на обложке которой была крупными буквами выведена надпись: «Реформа ЖКХ: заплати, а то замерзнешь». Это так заботятся о нас любимые наши партии и депутаты от них.
- Но вы-то, надеюсь, знаете, выход из этой ситуации, - спросила его Марья.
- Я бы, моя дорогая, нашел сначала виновника, который запустил это хозяйство. С него и главный спрос. Не думаю, что виноваты квартиросъемщики за то, что у кого-то трубы сгнили. Они свои обязательства всегда выполняли, не выполняли их другие.
- А еще чтобы вы сделали? – переспросила Марья.
- Назначил бы независимую экспертизу всех поставщиков энергоресурсов. Надо же, наконец, нам знать, из чего складывается себестоимость этой энергии. Не думаю, что все у них здесь чисто. Помимо этого ликвидировал бы всех посредников. Не могут организации, не производя ничего, иметь зарплату на порядок выше, чем сам производитель. Но главное не в этом. Важно передать все эти вопросы тому, кто пользуется этими услугами, то есть самому населению. У нас же получается все наоборот – реформа поручена тем, против кого она направлена. Позитивного результата в этом случае жди до тех пор, пока рак на горе не свиснет. Ладно, Марья, кончаем пустой разговор, вода закипела, тебе мыться пора.
      Костромин вылил горячую воду в ванну, разбавил ее холодной водой, которую пока не отключили, и загнал Марью в ванну. Мылась она недолго, уступив  место Костромину.
      Выйдя из ванны, Костромин застал Марью у зеркала, перед которым она сушила волосы феном. Халатик ее был расстегнут, и полные упругие груди выступали наружу. Костромин подошел к ней сзади, взял их в обе руки и прижал Марью к себе.
- Мне больно, - тихо прошептала она, но сама еще сильнее прижалась к нему. Костромину показалось, что тело ее все горит, и по нему пробежала легкая дрожь. Не говоря больше  ни слова, он оторвал ее от табуретки, на которой она сидела, и увлек на кровать. Утром, как обычно, Марья ушла незаметно. На столе лежала записка: «Позвоню! Марья».
      Через пару недель после грибной вылазки Костромина с Марьей в лес, позвонил Женя Настенко и попросил назначить общее собрание жителей на сентябрь, когда закончится уборочная. Костромин не возражал, так как сам чувствовал, что устал, и ему требуется смена обстановки. На том они и порешили, пообещав друг другу, что к этому событию они основательно подготовятся.

























Глава семнадцатая
      Остаток лета Костромин провел вместе с семьей в своей деревне. Погода была не очень, но сносная. Удалось неплохо половить рыбу, позагорать, насобирать для засолки грибов. Урожая на огороде практически не было в этом году, поскольку ухаживать за ним было некому. Время в деревне, хотя и проходило весело и беспечно, Костромин все же не забывал, что впереди у него одно из важных событий в его жизни – реорганизация настенковского хозяйства. Ошибки в этом деле просто быть не должно, в противном случае она приобретет иную окраску, особенно если после нее хозяйство  придет еще в более плачевное состояние.
«Кто в этом случае платить будет?» – задавал себе вопрос Костромин, помня о том, что успех в таком деле – удел немногих, заблуждение же обычно и повсеместно, особенно если все это делается на неблагоприятном для тебя фоне. То, что дело его правое, Костромин нисколько не сомневался. Другое дело – не испортить бы его плохим проведением в жизнь. «Главное сейчас»,- размышлял Костромин,- не допустить робости, чтобы не лишить себя уверенности и твердости». Для него это был поступок, возможно последний в его жизни. В такой ситуации важно не попасть на удочку окружающих, а действовать и действовать, все остальное не должно его заботить, ибо робкий человек – не творец большого дела. Ему нужен был успех и только успех, который побудил бы всех остальных последовать его примеру. Вывод, к которому пришел Костромин после своих рассуждений, его успокаивал – нужно не потерять веры в успех, не бояться последствий, а главное – продумать хорошо свое общение с людьми.
      Придя к такому заключению, Костромин решил отправить свою семью в Москву поездом, а самому еще раз побывать в хозяйстве Настенко, тем более что времени прошло много и пора уже было и напомнить о себе. Предварительно созвонившись со своим приятелем и обговорив время и дату своего визита, в один из выходных Костромин отправился в свою третью по счету поездку в хозяйство, где в самое ближайшее время ему предстоял бой местного значения, выиграть который он должен был непременно.
- Доброго здравия, Игорь Николаевич, - приветствовал Костромина Настенко, когда тот подъехал к его дому.- Заждались мы вас, у наших баб и мужиков уже есть, о чем язык почесать. Вопросами меня завалили и просьбами: подавай нам своего ученого, да и только...
- Это хорошо, что есть вопросы, значит, за живое задело. Было б хуже, если бы их не было, - приветствовал Настенко Костромин, пожимая ему руку.
- Может за стол, перекусим немножко? У Ирины все готово, мигом сообразит, - пригласил его хозяин дома.
- Спасибо, лучше вместе пообедаем. У вас ведь сейчас уборочная в разгаре. Мне бы не хотелось тебя отвлекать от дела. Ты лучше дай мне в провожатые Ксению Петровну: я с ней поезжу по хозяйству, а заодно и с народом переговорю. И дело страдать не будет, и мне пользы будет больше, когда посмотрю его в работе. Теснее контакт будет.
      В это время на крыльцо вышла Ирина. Одета она была уже не по-домашнему, а в пышную цветную блузку и черную юбку. На ногах были туфли такого же цвета на низком каблучке. В таком виде Костромин видел ее впервые – приятная, средних лет женщина, пухленькая со всех сторон, она наверняка была объектом пристального внимания местных и заезжих мужиков. Работала она в местной бухгалтерии, у того самого Ковалева, с которым познакомил Костромина Настенко в администрации в его прошлый приезд.
- Здравствуйте, Игорь Николаевич, - поздоровалась она с Костроминым.
- Здравствуйте, уважаемая Ирочка, - весело ответил ей Костромин. - Вы сегодня неузнаваемо-очаровательны и прекрасны. По-моему, даже помолодели.
- Шутите, Игорь Николаевич.
- Ничуть. Спросите у своего мужа.
- Хороша, хороша – нечего сказать. Лучше позвони Ксении и пригласи ее сюда. Дело у нас к ней есть, - перебил их Настенко,  довольный характеристикой своей супруги.
- Я позвоню, а как насчет завтрака? – переспросила она, обращаясь сразу к обоим.
- Пока отменяется. Обедать будем вместе. Придется тебе прийти пораньше и подогреть все, - строго перебил ее муж.
- Слушаюсь, господин начальник, ваше приказание будет выполнено, - отрапортовала Ирина и ушла в дом звонить Ксении.
      Вскоре приехала Ксения.  Хоть Костромин и раньше заметил, что она резко выделяется из лиц местного женского пола, на этот раз он даже залюбовался ею, как будто видел  впервые. Ее красота была волнующей и очаровывающей, пронизывающей и доходящей до самого сердца. У него на самом деле  защемило сердце и онемел язык, и на приветствие Ксении он лишь смог кивнуть ей головой.
- Что случилось, Евгений Иванович? Я уж было собралась на поля, а тут звонок.
- Ничего не случилось. Просто Игорь Николаевич хочет составить тебе компанию, а заодно и поговорить с народом. Сама знаешь, вопросов много накопилось. И сама спросишь, чем меня доставать. А обедать приедете вместе к нам. Ирина все приготовит.
- Хороший вы мне подарок сделали, Евгений Иванович. Сама хотела вас об этом  просить. Поговорить мне очень хочется с Игорем Николаевичем тет-а- тет. На народе многого не спросишь, а тут ясность нужна, полное взаимопонимание.
- Ладно, Ксения, не вешай мне лапшу на уши. Помни только – легкомыслие не свойственно твоему возрасту. Особенно Игоря Николаевича не доставай, привези мне его в полном здравии. А то, знаю я тебя... 
      Костромин и сам обратил внимание на то, что, разговаривая с Настенко, Ксения искоса изредка посматривала на него, делая вид, что его не замечает и занята исключительно заданием своего начальника. Между тем добродушная и волнующая  улыбка не только украшала ее открытое и красивое лицо, но и имела смысл, разгадать который не составляло труда. Скрытая страсть скрывалась в ее улыбке, которую изобретательно пыталась не показать деревенская красавица стоявшим вокруг нее людям, которые ей были явно дороги. Чувствовалось, что своей страсти она не боялась, а Костромину показалось, что она предупреждала его о грозившей ему опасности. Он, хоть и сам любовался Ксенией, такого оборота событий не ожидал. Сейчас его мудрость должна состоять лишь в том, чтобы не подавлять возникшие у него неожиданно чувства, а заставить их содействовать их общему делу, в благополучном исходе которого они оба были заинтересованы.
- Не переживай, Женя, с нами все будет в порядке. Мы же не из детского сада. А если нужно, то и постоять за себя сможем, - постарался увезти разговор в другую сторону Костромин.
- Ну, езжайте, только к обеду не опаздывайте, - предупредил их Настенко.
      Машина медленно, без рывков тронулась с места, увозя Костромина с деревенской красавицей от гостеприимных хозяев. Машину Ксения водила хорошо. Она ловко объезжала ямы и ухабы, как бы стараясь не побеспокоить не простого для нее гостя. Потом неожиданно задала Костромину вопрос:
- А Марья кем вам приходится? Точно знаю, что она  не родственница и не ваша студентка. Тогда кто же: друг, любовница?
- Это дочь моей бывшей партнерши по не состоявшемуся бизнесу. Девочка с тяжелой судьбой, которая нуждается в поддержке, - уклончиво ответил Костромин.
- Привлекательная девица и даже не глупая. Только она не девочка, а женщина, хотя и молодая, - продолжала разговор Ксения, не обратив никакого внимания на покрасневшее от неожиданного  вопроса лицо Костромина.
- Почему ты так решила? – задал ей встречный вопрос Костромин.
- По внешним признакам, уважаемый Игорь Николаевич. Мы, бабы, все подмечаем и на мякине нас не проведешь. А вот по каким именно – это наш бабий секрет и его я вам не открою.
      Костромин даже не заметил, как перешел с Ксенией на «ты», а та, как ему показалось, даже не обратила внимания на это и была рада неожиданной перемене в общении, продолжая называть его только на «вы».
- Ну, это ее дело. Еще великий Шекспир сказал, что молодости свойственно грешить поспешностью, она постоянно в беспробудном опьянении. Я бы ее не судил за это.
- А я и не сужу, а констатирую. Я где-то даже завидую ей. Она, по-моему, влюблена в вас.
- Я этого не замечал, - слукавил Костромин, ясно осознавая, что для него Марья далеко не последний человек на этом свете.
- И напрасно. Она, может, переживает, мучается, не спит ночами, а вы как черствый сухарь – берете на себя только заботу о ней и не понимаете того, что ей не надо много давать, а нужно давать только то, что нужно и своевременно. Не подаяния ей нужны, а ваша любовь и внимание.
- Не перегибаешь ли ты палку, Ксения. Оставь лучше девчонку в покое, пусть живет своей жизнью, если она у нее, конечно, есть. Одинокая, ни кола ни двора, даже работы путевой нет, а кругом одни охотники до красивого тела и вступиться за нее некому.
- Я это все понимаю, сама испытала что-то подобное. Да и не в укор я ни ей, ни вам. Просто к слову пришлось...
- Давай, Ксения, лучше о деле переговорим, а то что-то неловко мне вести об этом разговор.
- О деле, так о деле. Сейчас едем на картофельное поле, там уборка идет, - переключила разговор Ксения на другую тему, отчего на душе Костромина немножко полегчало. К сожалению, у нас нет картофелеуборочного комбайна, из-под плуга берем, да из-под копалок. Городских прислали, убирать урожай помогают. Своих немного – десятка полтора не наберется.
- Урожайность-то хоть приличная? – поинтересовался Костромин.
- Центнеров сто семьдесят, а может быть и побольше. Поле в этом году плохо подготовили, а подкормку дожди смыли. А могло бы быть и больше.
      Впереди, за подлеском неожиданно возникло картофельное поле, тут и там усыпанное пестрыми фигурками людей, в полусогнутом состоянии копошившихся в земле. Подъехав к ним вплотную, Ксения вышла из машины и командным голосом спросила:
- Где бригадирша?
- Да тут я, Ксения Петровна! – раздался звонкий женский голос молодой девицы, устроившейся около кучи плетеных корзин, наполненных доверху картофелем.
- Все бы ничего, да тележек не хватает. Сортировка простаивает, говорят. Нужно еще кого-нибудь прислать на подмогу.
- Ладно, пришлю. Только трактористам накажите, чтобы больше, чем осилите, сегодня не копали, иначе ночью городские обберут. К ночи как саранча понаедут. И чтоб с поля все убранное увезти, - твердо приказала она-. И еще, Любаша, у тебя вопросы к Игорю Николаевичу. Задавай, пока он здесь.
- Да, не у одной меня вопросы, у всей нашей бригады, - возразила та.
- Ну, вот всей бригадой и задавайте. Позови-ка их сюда, - скомандовала Ксения.
      К машине робко потянулись работницы ее бригады, состоящей в основном из пожилых женщин, не достигших еще пенсионного возраста, но  знающих себе цену. Молодых было мало. Очевидно, ручная малопроизводительная работа не приносила им удовольствия, а потому или отсиживались дома с детьми, или  приискали более чистую и не пыльную для себя должность. Облепив Костромина со всех сторон, они сначала долго спорили между собой, кто из них будет первой задавать вопрос, потом разом замолкли и вытолкнули вперед розовощекую, средних лет женщину.
      Она сняла с себя косынку, утерла  потное лицо и, взмахнув ею как пастушьим кнутом, почти крича, быстро и резко проговорила:
- Скажите нам, уважаемый товарищ, когда, наконец, мы, деревенские бабы, сможем жить по-людски? Моготы больше нету. Изъездили нас вдоль и поперек и просвету не видать. Власть мечется из угла в угол, с три короба наобещали, а счастья-то женского все нет и нет. Может, и от вас проку не будет?
- Прок непременно будет, уважаемая... Простите, не знаю, как вас зовут.
- Лиза я, Сумарокова. Полевод местный.
- Так вот, Сумарокова Лиза, прок будет, но не от меня, а от тебя лично и от всей твоей бригады. Все вы, безусловно, устали. Это очевидно и понятно. Вот мы и хотим с председателем и всеми вами уважаемой Ксенией Петровной сделать так, чтобы чиновник делал не то, что ему вздумается, а решал твои, Лиза, проблемы и проблемы твоих подруг. Тогда и счастье твое женское будет не за горами, а в твоем собственном доме.
- Что же, выходит: и детей можно будет спокойно рожать, и о школе не думать, и с керосинкой распрощаемся, и в клуб на представления ходить? – спросил кто-то из членов полеводческой бригады.
- Не только в клуб, в театр вас будут возить, дети ваши получат возможность иметь высшее образование, достаток придет в каждый дом. Но все это будет зависеть только от вас и ни от кого больше. Народовластием такой порядок называется. Слышали ли вы когда-нибудь о таком?
- Нет, не слышали, - почти хором ответили женщины.
- Это такой порядок, уважаемые женщины, когда сам народ управляет своими собственными делами, а чиновник находится у него на учете и контроле. Да и было это уже в России. Земской тогда такая власть называлась. До нас она, к сожалению, не дошла. Нам просто надо перестать блуждать вне своей земли и познать в своих людях свою силу. В этом, собственно говоря, и есть залог вашего счастья.
- Можно тогда еще один вопрос? – уже тише спросила Лиза Сумарокова.
- Можно, за тем я к вам и приехал, чтобы вы мне вопросы задавали.
- Тогда самый трудный вопрос: а смогу я своего мужика к ответственности за тунеядство, пьянство и дебош привлечь?
- Вообще-то дело это – семейное. Но, если вы примите у себя в хозяйстве соответствующий морально-этический кодекс, утвердите правила совместного проживания, то тогда, наверное, сможете, если все это по совести.
      Бабы несколько успокоились, пошептались втихомолку и, сказав приезжему гостю, что их ждет работа, и вопросов у них к нему нет, медленно разошлись по своим рабочим местам. Не было дел больше и у Ксении в этой бригаде. Они оба сели в машину, переглянулись между собой, улыбаясь, и уехали с картофельного поля.
- В прошлый раз, Игорь Николаевич, Настенко не успел показать вам барскую усадьбу. Не хотите ее посмотреть?
- Хочу, если не отниму у тебя время, - согласился Костромин.
- Тогда поехали. Там рядом мужики зерновые убирают. Заодно и их посмотрим, - уточнила Ксения.
      Машина прибавила скорость и, проехав километра два, свернула с проселочной дороги на узкую, плохо протоптанную тропинку, ведущую к небольшому холму, заросшему лесом, скорее всего посадочным. Это и была барская усадьба.
- Здесь когда-то жили местные землевладельцы. Говорят, богато жили. Умели  ухаживать за землей, которая считалась лучшей не только в уезде, но и в губернии. Да и во время столыпинской реформы местные мужики не бедствовали. Чего здесь только не было: пекарни, маслобойни, молокозаводы и лен хорошо шел. А сейчас грустно смотреть на все это, - проговорила Ксения, ведя Костромина по едва заметной тропинке к усадьбе.
       Пройдя через плохо проходимый кустарник и разбросанные повсюду кирпичи и сгнившие бревна, Костромин с Ксенией оказались, наконец, у фасада некогда шикарного здания из двух этажей, с удобным подъездом и целым комплексом хозяйственных пристроек. Перед самим  зданием был сооружен искусственный пруд прямоугольной формы, обсаженный вековыми липами. Вода в пруду была почему-то черная как смоль и ассоциировалась, казалось, с омутом, со страшной историей. Сам дом выглядел прочным и надежным, однако ни дверей, ни окон в нем не было. Очевидно, местные мужики пустили их в дело.
- В советские времена председатели здесь хлеб прятали от власти, чтобы хоть что-то оставить себе для прокорма скота в зимний период. На одном сене и силосе надои не поднимешь, вот и мудрили мужики.
- А почему не используют эти здания под хозяйственные нужды сейчас, Ксения? – спросил ее Костромин.
- Денег нет, Игорь Николаевич. Под что-то путное этот памятник истории точно бы подошел, но пока, увы, кишка тонка у нашего хозяйства. Для меня этот дом имеет другую ценность. Я сюда молиться прихожу. Здесь никто не мешает думать о своей горькой судьбе, можно даже поплакать.
- А плакать-то зачем, Ксения?
- Дети у вас есть? – переспросила она.
- Есть, трое. Двое от первого брака и один от второго.
- Мне уже сорок лет, Игорь Николаевич, а детей у меня нет и, похоже, не будет, - горько заметила Ксения.
- Это почему же?
- А от кого иметь-то. От этой пьяни да рвани. Извините, я хочу, чтобы мои дети, гордились своим отцом, а не пьянствовали вместе с ним. Но таких здесь пока нет, а когда появятся – я им уже не нужна буду. Вот так-то, уважаемый Игорь Николаевич. Это Настенко не дает мне до конца скиснуть, а то бы...
      Она не договорила до конца и по настоящему расплакалась.
- Успокойся, Ксения, не надо слезы лить, этим горю не поможешь. Я ведь тоже от тебя далеко не ушел: жена вроде есть, а вот уже тринадцать лет живу практически холостяком: они с сыном в Москве, а я здесь в одиночестве маюсь. Если бы не дело, которое я люблю и сам для себя выдумал, то, наверное, составил бы тебе компанию молиться здесь, у этого пруда. Да и с детьми  у меня не все в порядке. Старший сын однажды задал мне вопрос: почему ты, папа, такой умный и такой бедный? Ну, и что я ему мог ответить. Всю жизнь вкалывал, не покладая рук, заботился о них. А что получил в конце своей жизни? – уже с обидой на самого себя произнес Костромин.
- И никакой вы не старый, а здоровый и привлекательный мужчина, умный к тому же. Вы думаете, Марья по глупости своей к вам привязалась? Если так  думаете, то глубоко заблуждаетесь. От вас энергия настоящего мужика прет, смею вас заверить – многие бабы сохнут по вам, - перебила его Ксения, незаметно от него приводя себя в порядок.
- А с первой-то женой, почему разошлись, Игорь Николаевич? – переспросила его она уже своим спокойным голосом.
- Вспоминать противно. Всегда боялся того, что, не дай бог, попадется в жены какая-нибудь Сонька Золотая Ручка, а в жизни так оно и случилось. Гулять стала по-черному. В торговле она работала, директором магазина была. Я ушел, а дети с ней остались, вот они такими и выросли, - с горечью заключил Костромин.
- Да, выходит, мы друг от друга действительно недалеко ушли. Как говорится, два сапога – пара, - уже с блеском в глазах проговорила Ксения. - А со второй женой хорошо живете? – поинтересовалась она. 
- Нормально, только болеет она, Сахарный диабет – диагноз на всю оставшуюся жизнь. В день по четыре укола инсулина делает. Тут не только терпение, мужество надо иметь, чтобы все это выдержать. Да и живет-то она не ради меня, а ради сына, в котором души не чает. Вот так-то, уважаемая Ксения Петровна, - как бы подвел черту под своей семейной жизнью Костромин и внимательно посмотрел на свою спутницу.
- В общем, с нами все ясно: бедолаги мы с вами. И давайте не будем больше копать свои нервы. Поехали отсюда, нас богатый обед ждет. Волнуются хозяева, наверное.
      Когда они стали подъезжать к дому Настенко, тот вышел их встречать, чуть не матом покрывая обоих:
- Я их везде разыскиваю, а они на барской усадьбе прохлаждаются, - с упреком произнес Настенко.
- Откуда знаешь? – перебила его Ксения.
- Здесь деревня, милая моя. Видели вас и успели мне доложить, - спокойным голосом осудил ее председатель - Думать надо, когда принимаешь решения. Теперь жди разговоров. Да и певуньи наши тебя в покое не оставят. Частушек про себя еще наслушаешься, - продолжал ворчать Настенко.
- Мне нечего бояться, Женя. Судьба и так ко мне не справедлива, лепит мою жизнь, как ей заблагорассудится. Ее не купишь ни за деньги, ни хитростью. Вот и приходится плыть по течению. А что до этих сестричек, то пусть поют, если хорошее. За плохое я им хвост накручу.
- Ладно, проехали. Пошли обедать, - смирился Настенко.
      Для обеда все уже стояло на столе, от чего по всей комнате распространялся приятный запах свежеприготовленной пищи. Посередине сиротой стояла даже бутылка водки местного разлива, пользующаяся большим спросом у сельских жителей.
- Давайте выпьем за урожай, - предложил Настенко, разливая водку по граненым стопкам.- Нам он сейчас особенно необходим из-за неожидаемых, но, думаю, окупаемых и приятных затрат. Надежда есть, что у нас все получится.
- Кстати, о Надежде, - продолжил Настенко, выпив  первую стопку водки.- Был я у Соколовой, Игорь Николаевич. Состоялся у нас с ней обстоятельный душевный разговор на нашу тему. Долго ее уламывал и доказывал, что надо вводить новые формы правления в деревне. Она соглашалась, но чувствовалось, что чего-то побаивается. Взяла она ваши разработки, обещала познакомиться с ними и дать ответ окончательный. А несколько дней назад сама позвонила. Сказала, что дает добро на нашу инициативу, но ответственности с нас не снимает, а повышает. А мне пригрозила, что в случае провала выгонит меня не только из хозяйства, но и из района. Так что отступать нам некуда, позади Надежда Соколова со своим репрессивным аппаратом.
- Не Соколова у нас позади, Женя, а все местные мужики и бабы со своими детьми и престарелыми родителями. Они куда пострашнее местной власти. Перед ними ответ держать придется. Вот в чем вопрос. Так что, о провале позабудь, настраивайся только на благополучный исход дела, а не на его  провал. Иначе и затевать  нечего.
      Они еще долго сидели за обеденным столом, допили водку и подмели всю закуску под нескончаемые разговоры о предстоящем деле, которого в стране практически не начинал никто. Они были первопроходцами, а это накладывало на них особую ответственность и подчеркивало значимость их поступка. Подвела черту под их мирную, затянувшуюся до бесконечности беседу Ксения. Она неожиданно встала из-за стола, поправила на голове прическу и, обращаясь к мужикам, решительно сказала:
- Все! Кончаем разговоры. Нам пора ехать, мы еще на уборке зерновых не бывали. А тебя, Женя, попрошу позвонить Макарычеву – пусть на картошку пришлет еще одну тележку. Там они зарываются немножко, думаю, что одной хватит.
- Сделаю, - принял приказ Настенко и тоже поднялся из-за стола.
      По той же дороге, которая вела к барской усадьбе, Костромин с Ксенией проехали к зерновому полю, на котором стоял комбайн, небольшой тракторишко со сваркой, «САКом» называемой, и грузовая автомашина, предназначенная для перевозки зерна. Подъехав к ним поближе. Ксения вышла из машины и на ходу, не доходя до механизаторов, тревожно спросила:
- Что случилось, Виталий Иванович?
 Это был тот самый Уткин, с которым  Костромин познакомился еще в свой прежний приезд и который некогда был парторгом этого хозяйства.
- Мотовило полетело, за что-то зацепился при уборке, - ответил тот смущаясь. - Сейчас Петр все наладит, тогда и продолжу.
- А урожайность, по твоим оценкам, какая ожидается? – поинтересовалась Ксения.
- Агрономша здесь была, Софья Елизаровна, подсчитала вроде точно – центнеров под двадцать пять, пока колос осыпаться не стал. По нашим меркам – это очень приличный урожай, раза в полтора лучше среднеобластного, если не больше.
- Я к вам Игоря Николаевича привезла. Вы уже, кажется, с ним знакомы. Вопросы у вас есть по тем бумагам, которые вы все получили? – спросила она.
- Так-то вроде все ясно, - ответил за всех Уткин.- Может, у ребят есть какие-нибудь вопросы, - проговорил он, посматривая на своих мужиков.
- У меня есть один непростой вопросик для господина ученого, - вступил в разговор шофер грузовика, который, как впоследствии оказалось, был сыном того самого Ковалева, которого чуть не до страха довел Костромин в местной администрации.
- Заключается он в следующем, - бравадно и язвительно произнес он: -  На какие шиши строить новую власть собираетесь, если хотите быть самостоятельными. Сейчас нам и район, и область помогают, а что будет потом, когда эта помощь иссякнет?
- Резонный вопрос, уважаемый. Именно в этом и состоит наша цель, чтобы быть независимыми не только в финансовом, но и во всех других отношениях. Уверен, что хозяйству вашему подачки не нужны, оно само в состоянии оказать посильную помощь другим нуждающимся. Но ненасытных  халявщиков оно кормить не будет. Все порядки в России всегда чахли от одного – ото лжи и обжорства власти. Таких уродов мы кормить не будем. Сделать это можно только через народное самоуправление, которое, уверен, будет сильным и авторитетным, поскольку во главе строительства новой жизни в вашем селе будет стоять человек и его интересы. Мудрость и добрая воля людей придут на смену невежеству и жадности. Это они станут движущей силой вашего общества. А пока живете вы срамно и безруко. У вас больше болтовни и безделья. Какое уж тут процветание.
- Ха-ха, бедная ваша головушка, что же вы думаете – народ валом пойдет за вами? – нагло и с усмешкой заявил шофер.
- Пойдет, еще как пойдет. Утопающий за соломинку хватается. А вы и есть утопающие, которые терпят вред в заблуждении и невежестве, а потому кругом – нищета и бесправие. Народ устал от всего этого, в гневе живет, да и ошибок нам не простит. На нашу правду надеется. А она у нас проста: чем больше людей будет участвовать в нашем деле, тем мощнее будет потенциал вашего села, поскольку сила нашего проекта в том, что он опирается на изобретательность ваших мужиков и баб, на их способность и потребность трудиться, на энергию всего вашего населения, - подвел к концу необходимый, по его мнению, разговор с этим не известным ему парнем, явно настроенным кем-то против задуманного дела. Поняла это и Ксения, предупредив неприятный для Костромина разговор своим обращением к Уткину:
- Если я вам не нужна, Виталий Иванович, то мы поедем. Нам еще на картофелехранилище надо заехать. Там у них какие-то проблемы.
      Костромин с Ксенией вежливо со всеми попрощались и уехали с поля.
      В картофелехранилище кипела работа. Кроме старшей  здесь было несколько молодых девчат и ребят, приехавших из города по направлению местного молодежного центра занятости. Приехали они сюда не только помочь хозяйству в уборке урожая, а больше за тем, чтобы немножко подзаработать на жизнь, ибо в районном центре работы для них никакой не было. Часть из них занималась сортировкой картофеля, а те, кто покрепче – загружали картофель в погрузчик и заполняли им хранилище. Проблем здесь, оказалось, не было. Настенко не только дал указание выделить дополнительную тележку, но и сам приезжал сюда, чтобы проверить, как оно выполняется на практике.
      Как ни странно, но и у этой молоденькой девочки, Нины Водорезовой, возглавлявшей все это большое хозяйство,  тоже оказался вопрос, к которому она, очевидно, готовилась, заранее зная, что Костромин с Ксенией обязательно заедут сюда для разговора.
 -  Скажите, пожалуйста, а кто будет выполнять вашу программу? Команда какая-нибудь приедет? – опуская глаза, спросила Нина.
- Нет, команды никакой не будет. Программу могут выполнить только патриоты своего дела и вашего села, а не заведомые временщики. Ищите сами таких людей и обеспечивайте им свою поддержку. Это кропотливая и непростая работа, как многим может показаться.
- И я могу участвовать? – робко переспросила она.
- А как же, в обязательном порядке, если, конечно, вы искренне хотите добра своему хозяйству и людям, которые здесь живут. Человеческий капитал в нашей программе – самый ценный ресурс для  преобразования, основной фундамент дальнейшего развития села. Не захочет народ отдать свои инициативу и творчество людям, которые здесь живут, никакие программы не помогут. Вам здесь жить, вам и перестраивать. Я у вас здесь только советник, консультант, если хотите. Но не более...
- А что для этого надо? – снова спросила Нина.
- Пока нужно одно желание, а потом будем учить, как ставить новое дело. Подозреваю, что у меня уже есть один помощник, на которого можно положиться. Так, Нина Водорезова? – спросил ее в упор Костромин.
- Так, - уже твердо заявила она и заулыбалась. - Вы не переживайте. Я хоть и маленькая, но не подведу. Больно мне смотреть на весь этот срам, - добавила Нина и занялась своим делом.
      На картофелехранилище Костромин с Ксенией были недолго и вскоре покинули, предварительно переговорив с остальными его работниками и городскими гостями. Убедившись, что вопросов к ним больше нет, они, довольные исходом своей поездки, решили просто объехать все хозяйство, не имея никаких целей. В конце поездки Ксения неожиданно предложила Костромину:
- А не искупаться ли нам, Игорь Николаевич! Грязи на нас, наверное, целое море, да и усталость нужно как-то снять. Как, слабо?
- Не слабо, сам хотел предложить, да постеснялся. У вас, наверное, купальника нет, - ответил ей Костромин.
- Все у меня есть. Я баба предусмотрительная, знала, что будет по-моему, - не скрывая восторга, проговорила она. Затем круто развернула машину и поехала прямо через поле, за которым должна быть речка, в которой уже однажды ловил рыбу Костромин с председателем. Подъехав к речке, Ксения быстро вышла из машины, сняла туфли и одним легким движением сбросила с себя платье. Затем, не раздумывая, бросилась в воду, не дав даже возможности Костромину разглядеть ее загорелое тело.
- Хорошо-то как, вода как парное молоко. Идите сюда,  Игорь Николаевич, не пожалеете, - крикнула она Костромину.
      Особо не раздумывая, Костромин тоже вошел в воду. Показать свое тело местной красавице он не боялся. Оно было у него хорошо натренировано, и ему могли позавидовать многие мужики сорокалетнего возраста. За телом своим Костромин следил, как следят женщины за лицом, не допуская морщинок на его коже. Он быстро подплыл к Ксении, попытался взять ее за плечи, чтобы притопить в воде, испортив ей всю прическу. Предвидя это, Ксения сделала рывок в сторону, и Костромин остался ни с чем.
- В воде нельзя этого делать, Игорь Николаевич. Утонуть могу, плаваю-то я не очень... На берегу можно, там я ничего не боюсь, - предупредила она Костромина.
      Они еще долго барахтались в теплой воде, брызгая друг на друга, плавали под водой и не выходили на берег до тех пор, пока силы не стали их покидать. Только выйдя на берег, Костромин смог рассмотреть стройное,  покрытое прочным загаром тело Ксении. Не было в нем ни одного изъяна. Выточенное как из мрамора, оно напоминало фигуру античной богини, перед которой  преклонялись бы даже боги. Все было при ней, в этой женщине, - и грудь, и бедра, и  ноги, соответствующие ее росту. К тому же это действительно была красавица. Без грима, без туши, без пудры и без помады.
- Нравлюсь? – спросила Ксения, глядя прямо в глаза Костромина, заметив его  внимание к  своему телу.
- Не то слово, просто завидую тому, кому оно достанется, - ответил он.
- Никому не достанется. Бери, если хочешь! – не смущаясь, проговорила Ксения.
- Не могу, - печально произнес Костромин - Словом я связан, человек должен быть честным по натуре, а не по обстоятельствам.
- Марью вы имеете в виду?
- Не только. Можно расстаться с честью, но не с чистой совестью. Во всяком случае, сейчас не могу, - поправился Костромин.
- А я и не тороплю. Потерплю, да и не в брак я вас тяну. Привязанность  к вам – это все, что у меня есть. Если хотите, то единственный способ, которым вы можете мне помочь.
      Она подошла вплотную к Костромину и, не спрашивая  согласия, поцеловала  в губы крепким до боли поцелуем. Затем отошла от него, села на смятую траву и пристально, не поворачивая головы в его сторону, уставилась в мутную от их купания воду. Костромин не ожидал такого поворота событий и, откровенно говоря, не был готов к этому. Ксения, бесспорно, нравилась ему. Он даже часто вспоминал о ней в городе и в своей деревне. Но это были его фантазии, выдумки, а тут была реальность, на которую он не имел права не отреагировать. Нет, он отреагировал бы, но только сделал бы больно не заслуживающей этого женщине. Костромин чувствовал, что виноват перед ней, и тут же решил загладить свою вину. Он подсел к Ксении, обнял ее за одно плечо, притянул к себе и поцеловал в щеку. Затем быстро проговорил:
- Давай не будем спешить, Ксения. У нас еще есть время обсудить этот вопрос без эмоций, трезво и обстоятельно. Просто сейчас я не готов к этому. Для меня это все неожиданно. Ты мне очень нравишься, я все время думал о тебе, ни на что не надеясь. А когда все произошло, я просто растерялся. Тебя же нельзя не любить, тебя на руках носить надо, имею ли я право на это?
- Имеешь, Игорь Николаевич, имеешь. Я же не разбиваю твою семью, просто хочу, чтобы ты иногда был рядом со мной. Очень хочется иметь надежного друга и такого же любовника. Это естественная потребность нормальной женщины, и мораль здесь  ни при чем. Я подожду, - сказала она, еще раз целуя его в щеку.
- Вы только не уезжайте сегодня, вечером погуляем вместе. Я так устала от одиночества.
- Хорошо, я не уеду. Зайду за тобой после ужина. А пока отвези меня к Настенко. Нехорошо второй раз опаздывать, поймут неправильно.
      Когда они подрулили к дому председателя, тот уже ждал их у ворот и заговорил первым:
- Купаться, что ли, ездили?
- Все-то ты, председатель, знаешь, в замочную скважину, что ли, подглядываешь? – парировала его Ксения. - Знакомила твоего гостя с местными достопримечательностями. Ну, и искупались, конечно. Хорошая водичка сейчас в реке, часами не вылезать из нее можно. А гость твой – цел целехонек. На прогулку вечернюю меня пригласил, так что не задерживай его особо. Я  буду ждать после ужина, - игриво произнесла Ксения и укатила восвояси, не произнеся больше ни слова.
      После ужина Костромин направился к Ксении, не забыв предупредить хозяина о том, что, возможно, вернется поздно, и просил его не запирать входную дверь. Настенко понимал все и, очевидно, не без помощи самой Ксении, охотно согласился. Ксения ждала Костромина у своего дома, сидя на небольшом крылечке, которое явно требовало ремонта. «Потом поправлю», -подумал про себя Костромин и увлек хозяйку этого дома в быстро надвигающиеся сумерки. Бродили они по селу недолго. Ксения больше рассказывала о селе, о его жителях, не затрагивая больше больных тем, касающихся их обоих. И лишь когда они вышли за околицу, она подробно рассказала о себе, своих родителях, которые умерли и похоронены на местном кладбище, и о неудачной своей семейной жизни, которая кончилась так же неожиданно, как и началась. Костромин тоже рассказал о себе и о своей жизни, в которой, по его мнению, было больше темных, чем светлых  дней, о чем, правда, он не жалел никогда. Он считал, что в его жизни все спланировано и какая-то неведомая сила руководит его поступками и обстоятельствами вокруг него, вмешиваться в которую не имеет смысла. И хотя иногда судьба была несправедлива к нему, у него всегда была надежда для счастливых перемен. И это устраивало Костромина. В конце  прогулки Костромин неожиданно для себя пригласил Ксению к себе в гости, в город. Пригласил и испугался. А Ксения тут же отреагировала:
- А что, вот возьму и приеду, что тогда делать будете?  Да и в городе я давно не была – хочется людей посмотреть и себя показать. Я ведь не хуже других. Правда, Игорь Николаевич?
- Правда, Ксюша, правда, - проговорил Костромин, не заметив даже, что назвал ее ласкательным именем, которое постоянно сидело в его голове, но произнести которое он не мог из-за боязни выглядеть смешным.
       Когда они вернулись к дому Ксении, на дворе была уже ночь. Костромин нацарапал на стенке ее дома свой телефон и сказал, что будет ждать от нее звонка. Не говоря больше ни слова, он хотел было повернуться и уйти, но неожиданно руки Ксении переплелись у него на шее, и она страстно впилась в его губы своими жаркими губами. Отпустив его после этого на свободу, она с крыльца тихо произнесла:
- Я все равно буду ждать, - и тихо закрыла за собой дверь.
      Утром Костромин проснулся от шума, устроенного хозяином дома. Костромин вышел на крыльцо и спросил его:
- Что случилось, Женя?
- Какие-то подонки колеса тебе все прокололи и весточку прислали, - и он протянул Костромину листок из ученической тетради, на котором было нацарапано непонятным почерком всего несколько слов: «Убирайся отсюда. Нето плохо будет!»
- Где нашел? – спросил его Костромин.
- У тебя на лобовом стекле, под дворником. А за колеса не беспокойся, мужики тебе сейчас новые поставят. У меня такие на складе есть. Я уже дал распоряжение. Не пойму только, зачем это людям нужно. Им же помочь хотят.
- Да не огорчайся ты, председатель. Все идет так, как должно быть. А то я все беспокоился, почему все так гладко идет. Ненормальный ход событий. Хорошо, что ее не подожгли. Тогда бы я точно расстроился. А так, выходит, что мы с тобой, Женя, на правильном пути и кому-то серьезно на ноги наступаем. Радоваться должен, а не огорчаться.
- Радоваться, говоришь. Так они мне все село спалят. Все равно найду я этих стервецов и накажу. По-своему накажу – век на лекарства будут работать.
- Угомонись, лучше скажи мне: на какой день собрание назначаешь?
- На конец сентября или начало октября. Как только с уборочной развяжемся. Да я позвоню предварительно. А может быть, еще и встретимся, - с некоторой надеждой произнес Настенко.
- Хорошо, буду ждать твоего звонка. Да, Ксению не забудь хоть один раз отпустить в город. Я ее в театр свожу, а то заездил ты ее бедную.
- Как захочет, так и отпущу, нет вопросов, - согласился Настенко.
      Вскоре машина была готова, и Костромин уехал из села, где помимо его профессиональных  появились дела иного характера, которые приносили ему не меньше радости, а потому ехал он довольный и счастливый, предвкушая новые, незабываемые встречи с Ксенией.
      Когда Костромин поднялся на свой этаж, где располагалась его квартира, в замочной скважине он заметил записку. Вытащив и развернув ее, он прочитал: «Не застала вас дома. Позвоню! Марья».
« Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», - подумал про себя Костромин и вошел в свою квартиру с мыслью о том, что у него появились трудности, с которыми ему предстоит столкнуться уже в самое ближайшее время.



























Глава восемнадцатая
      Записка напомнила Костромину, что где-то рядом есть молодая женщина, которая ему не безразлична и для которой, по ее мнению, он является  эталоном настоящего мужчины. В каком-то смысле он был для нее своеобразным маяком надежды, палочкой – выручалочкой в ситуациях, требующих оперативного, а главное, результативного соучастия, ее запасным аэродромом на случай чрезвычайных обстоятельств. Ничего другого она от него не требовала. Для нее было важным, чтобы он всегда был рядом со своим советом, накопленным за многие годы опытом, со своим умением выходить из ситуаций, кажущихся иногда безнадежными. Их близкие отношения не меняли сути дела, а лишь укрепляли  своеобразные отношения, для многих кажущиеся абсурдом. Ему иногда казалось, что Марья настойчиво старается убедить его, что и в его возрасте он продолжает оставаться мужчиной, не хуже, а порой лучше сосунков-малолеток. И хотя Костромин не имел перед Марьей никаких других обязательств, на душе его было неспокойно. Пусть он и не сделал ничего дурного, его рана совести не зарубцовывалась, а кровоточила и приносила ему боль. Никакого будущего у него с ней не могло быть по одной причине – он знал, что ее счастье не с ним, а с кем-то другим, которого она пока не нашла. Его покоряло в ней то, что, будучи молодой, она с уважением относится к возрасту. Марья хорошо понимала, как быстро уходит юность, и своим отношением к нему старалась показать, что для него она не ушла, и женщины, даже молодые, все еще остаются у его ног. За одно это он боготворил эту девочку и никаким поступком, даже для него важным, он не мог причинить ей боль. В его голове сидел всего один вопрос: стоит ли посвящать ее в его новые любовные отношения и не будет ли это для нее обидой и оскорблением? Тем не менее, не мог он оставить и Ксению, которая неожиданно и стремительно ворвалась в его жизнь. Это была другая женщина,  обделенная возможностью  обыкновенного женского счастья – иметь ребенка. Для Костромина Ксения была сокровищем другого порядка. Судя по ее характеру, перенесенным страданиям, ее гордости и разборчивости, она может отдать свое сердце только заслуживающему ее человеку. Очевидно, Костромин попал в  эту  категорию счастливцев и он должен был оправдать ее выбор. Так, находясь между двух огней, стыдясь в душе самого себя, не думая о том, что его тайна останется неизвестной или о ней узнают все, Костромин продолжал думать об обеих женщинах с искренним уважением и добротой. Они нужны были ему обе. Они дарили ему любовь, он должен был заплатить им только честностью, ибо даже одно подозрение в нечестности будет величайшей обидой для двух этих милых женщин и, пожалуй, навсегда. Этого он допустить не хотел и не мог.
      От грустных мыслей о своей запутанной и мало предсказуемой жизни Костромина отвлек звонок в дверь. Открыв ее, он увидел перед собой Марью.
- Думала, что вас снова не застану дома. Я к вам уже второй раз прихожу, - с некоторым упреком произнесла она.
- Проходи, не стой за порогом, - вместо ответа проговорил Костромин, взяв ее за руку чуть выше локтя и втащив в комнату. Затем, не выпуская руки, притянул Марью к себе, поцеловал ее в щеку и отпустил.
- В деревню ездил, к Настенко. Ответ держал перед местной публикой, - не дожидаясь очередного вопроса, оправдался Костромин. 
- А почему без меня? – хитро улыбнувшись, спросила Марья.
- Ты же птица вольная, нынче – здесь, завтра – там. Одним словом – неуловимая. Пытался найти тебя по прежней работе. Мне сказали, что ты уволилась. Подумал, что замуж вышла, и искать перестал.
- Глупости, какие. Я же вам раньше сказала, что замужеством сыта по горло. И детей не хочу рожать. Как подумаю, что их может ожидать моя судьба, вся охота мигом пропадает. К тому же, вы знаете, что после аварии я не совсем здоровый человек. Мне кажется, что я долго не проживу, на кого тогда мужа оставлять, а уж детей – тем более. Приютские дома наполнять, так таких сирот и без меня море…А место работы я действительно поменяла. Устроилась работать у одного ювелира. Платит хорошо. Я даже квартиру новую сняла, а на первую зарплату сделала себе подарок – мобильный телефон приобрела. Это моя голубая мечта – иметь собственный телефон на все случаи жизни, в том числе и для скорой помощи, если потребуется.
 - Грустные у тебя мысли, Марья, - оборвал ее Костромин.- Ты же молодая, красивая женщина, можешь даже где-то заблуждаться, но упорствовать в заблуждении – это уже слишком. Думаю, что скоро ты поменяешь свое мнение обо всем. Твое замужество было всего лишь ценным уроком в твоей жизни, первым блином, который всегда комом. Жизнь, однако, на этом не кончается: чего нет сейчас, обязательно будет завтра, если ты этого захочешь. А пока живи, как сложится, раз нельзя как хочется. Да и не так важно, сколько лет ты проживешь на этом свете. Мы все живем одним мгновением – прошлого у нас уже нет, а будущее – непредсказуемо. Не помню, кто сказал, что «жизнь изменчива, как море: сегодня – радость, завтра – горе.».  Так-то, моя дорогая.
- Да я не о жизни вообще, Игорь Николаевич, а о жизни в нашей непутевой стране. Терпения не хватает, чтобы выдержать все, что происходит вокруг. Все стараются обмануть друг друга, лгут на каждом шагу, воруют беззастенчиво. На баб смотрят как на товар, все покупается и все продается  внаглую. Складывается впечатление, что люди потеряли уважение к себе, довольствуются рабским существованием, заступиться за себя не могут, ждут чего-то несбыточного. Как будто их поставили в стойло, полное дерьма, а они и рады радешеньки. Мы же уже, сколько лет ничего не создаем, а только разрушаем. Как будто кара господняя на нас с неба спустилась…
 - Кара, не кара, а во всем мы действительно виноваты сами. В нашем обществе, а это факт, появился тип личности, пораженный вирусом эгоизма, жажды наживы, власти, способный встать над моралью. Мы действительно больше разрушаем, чем создаем. Противопоставить этому можно лишь одно:  само государство должно быть основано на твердых нравственных законах и принципах. Чего, к сожалению, у нас пока нет.
- Что же тогда делать, Игорь Николаевич? – с возмущением спросила Марья.
- А делать надо то, что мы начали с тобой в той самой деревне, из которой я только что вернулся, и где мы были раньше. Постепенно, без шума вводить на местах народное самоуправление, которое действующая власть на дух не переносит. Снизу все и пойдет.  А пока не следует обращать внимание на раны и несправедливость, которые чинят нам люди. В противном случае у нас не будет ни сил, ни терпения, чтобы жить. Жизнь просто станет невыносимой, - подвел черту под свои слова Костромин и притянул Марью к себе.
- Я скучала без вас, - прошептала Марья и уткнулась в его плечо.
       Неожиданно для них зазвонил телефон. Костромин высвободился из объятий Марьи, подошел к телефону и поднял трубку. Звонила Марина Александровна – его заместитель по учебной работе в институте. Как-то она отпросилась у Костромина на встречу с депутатом областной думы – Прохоровой Ириной Владимировной, которую она знала еще со школьной скамьи, для решения каких-то своих личных дел. Костромин знал Прохорову и даже один раз с ней встречался по своим фермерским делам, но это было давно.
      Марина Александровна сообщила Костромину, что она, встретившись с Прохоровой,  рассказала ей о его идее, об объединении местных вузов в союз и о научном подразделении института. Она передала также просьбу Прохоровой о ее возможной встрече сегодня с Костроминым. В противном случае ее придется перенести на глубокую осень, после ее отпуска. Встреча Костромина должна была состояться с Прохоровой уже через два часа.
- Все, Марья, суши весла. В гости Прохорова Ирина Владимировна приглашает. Знаешь такую? – спросил ее Костромин.
- Кто ее не знает. Умная и порядочная женщина. А что ей от вас надо, Игорь Николаевич?
- Это, скорее, мне надо, милая моя. Кто мне еще поможет в моем деле, как не действующая власть. Для меня это важная встреча, пропустить ее не могу. Если останешься дома, попей чайку, перекуси. В холодильнике кое-что есть, а мне нужно побриться и переодеться. Не в таком же виде идти.
- Нет, я уйду вместе с вами. Хочу заскочить к подружкам. Надо же похвастаться перед ними своим мобильником, пусть от зависти подыхают. Как-никак, на свои кровные куплен.
- Глупая ты еще, Марья. Чем хвастаешься-то, безделушкой. Ты бы им молодого, сильного и умного парня показала, тогда бы они действительно засохли от зависти, а так…
- Вот и неправда ваша. Ни у кого из них нет такого, хотя и с родителями живут, а я живу одна и у меня есть. Думаете, что плевое дело купить мобильник. Ошибаетесь. Я полгода вкалывала на автобусе, так мне хватало только на еду. А о мобильнике я даже не мечтала.
- Сдаюсь, Марья. Убедила, молодец, скоро «Мерседес» купишь…
- Шутите вы все, Игорь Николаевич, - обиделась Марья.
- Ничуть. Кончишь наш институт, заведешь свое дело и купишь. Время быстро летит, не успеешь оглянуться, а машина уже под окном стоит. Просто  не надо терять время. Понятно, о чем я говорю?
- Понятно, – насупилась Марья и направилась к двери. Костромин вышел за ней и запер дверь. До автобусной остановки они шли вместе почти молча. Костромин не выдержал первым и спросил:
- Надолго пропадаешь?
- Не очень. Мне без вас скучно, нотации читать некому. Если хотите, то приду вечером.
- Хочу, - не задумываясь, ответил Костромин.
      Они распрощались до вечера, сели в разные автобусы и разъехались каждый по своим делам. Они оба желали этой встречи и не хотели причинять обиды друг другу. Любовь – это все, что у них было, и чем они могли помочь друг другу. Скорее, даже не любовь, а привязанность, которая тоже дорого стоит.
      На прием к Прохоровой Костромину удалось попасть не сразу. Охранник, дежуривший на этаже здания, где располагался кабинет депутата областной думы, долго не пропускал его из-за отсутствия  документов, подтверждающих его личность. Костромин и в самом деле оставил их дома по своей обычной рассеянности, хотя сам себе напоминал неоднократно о них, чтобы не забыть, и даже положил  на видное место. Но при разговоре с Марьей  забыл и вспомнил только тогда, когда уже подходил к зданию местной думы. Выручила его сама Прохорова, которая неожиданно появилась из своего кабинета и направилась прямо к охраннику, предупреждая его на ходу:
- Это ко мне, пропустите, пожалуйста.
      Она подождала, пока Костромин не пройдет контрольный пост, затем предложила ему пройти в ее кабинет. Войдя в него и усадив гостя в кресло, стоящее рядом с ее рабочим столом, она задумчиво произнесла:
- А ведь мы с вами, кажется, уже встречались, Игорь Николаевич?
- Было дело. У нас  была встреча по фермерским делам лет десять назад. Тогда все это было в разгаре, а сейчас о них просто забыли.
- В чем же, вы думаете, причина провала фермерского движения, снижения внимания к нему, - переспросила она.
- Да нет здесь никакого секрета. Аграрная реформа изначально была обречена на провал, поскольку была поручена тому слою общества, против которого была направлена. Все дело в собственности: у кого земля – у того и власть. Отдай чиновник землю крестьянину, он тут же потеряет свое место у кормушки, этого он ни при каких обстоятельствах допустить не хочет. Именно поэтому наше сельское хозяйство обнищало и терпит унижение, ибо никогда не имело настоящего хозяина, да и не хочет иметь, а если точнее, то ему просто не дают возникнуть. Кому-то очень претит, чтобы крестьянин, составляющий подлинное богатство и высшую ценность аграрной России, был сам себе хозяин и на себя работник. В итоге вышло: по очкам победил чиновник, по жизни – проиграло все общество. Важен ведь не цвет кошки, а ее способность ловить мышей. Об этом мы как-то позабыли.
- Хорошо. Давайте вернемся к вашим проблемам. Мне о них достаточно подробно рассказала Марина Александровна и мне импонирует ваша точка зрения и по перспективам вашего института, и по научному центру при нем. Не могу понять только одного: почему ни городская, ни областная власть не ухватились за ваши предложения. К ним идут умные люди, предлагают ценные идеи, чтобы вытащить область из завала, а они, вместо того чтобы помочь, строят всевозможные препоны и рогатки. Не вижу в этом ни логики, ни здравого смысла.
- У них другие цели, уважаемая Ирина Владимировна. Временщики они и на поступок не способны.
- Это вы верно заметили, цели у них действительно другие. Стоит одному жулику или просто непорядочному человеку занять высокое кресло, как вокруг него тут же собираются ему подобные. Я согласна с вашей точкой зрения, что систему управления местным хозяйством надо менять, и чем скорее, тем лучше. Согласна и с тем, что весь научный потенциал скопившихся у нас институтов следует объединить для решения местных проблем, создать для них и на их базе единый технопарк, как это делают в цивилизованных странах мира. К сожалению, мои возможности ограничены на данном этапе, я даже не могу заплатить вам за вашу концепцию реформы местной власти. Но полагаю, что ситуация может скоро измениться, когда я буду официально числиться кандидатом на пост местного мэра. Такое решение я приняла и публично озвучила, но пока дела лишь в стадии оформления.
- Уважаемая Ирина Владимировна, - попытался возразить ей Костромин, - я не за деньги работаю, а за идею. Мне важно претворить свои мысли в жизнь, если они, конечно, будут восприняты обществом, и вами в частности. Это уже многого стоит.
- Пусть будет по-вашему, но я  все равно в долгу у вас не останусь. Сейчас я попробую заняться вопросом, о котором меня просила Марина Александровна, – помочь вам с помещением, возможно в том же доме, из которого вас выселили. Но на это уйдет немало времени, придется некоторое время подождать.
- Нас, к счастью, пока не гонят из помещения, где мы провели первую сессию, думаю, что пока вообще трогать не будут. Но вопрос этот на повестке дня стоит. Нам же развиваться нужно, а без своего помещения это не только накладно, но и не безопасно, - постарался сгладить ситуацию Костромин.
- Вот и хорошо. Ну, а если осуществится моя главная цель в выборной кампании, то обещаю вам, что проблем у вас здесь не будет. Нам нужны будут умные и порядочные люди, ведь это – золотой фонд нашего региона.
      Разговор с Прохоровой занял не больше пятнадцати-двадцати минут, но Костромин был доволен его результатом и, когда, попрощавшись с депутатом, он вышел на улицу, то невольно подумал, что он в своих начинаниях не одинок – есть еще женщины в русской провинции…
      Марью Костромин ждал долго. Появилась она чуть не за полночь. Оказалось, что она была в своей деревне у матери. Ее оставляли там переночевать, но она с трудом вырвалась оттуда, мотивируя свой скорый отъезд невозможностью опаздывать на новую работу. Никто из ее родственников даже не мог предположить, что у нее другие мотивы отъезда – она дала слово Костромину быть вечером у него дома, а слово свое она держать умела.
- Почему припозднилась, может, что-нибудь случилось, - первым делом спросил ее Костромин.
- Ничего не случилось, просто родственники не отпускали – чуть переночевать не заставили, еле отвертелась, - объяснила она.
- С матерью-то как, не ругались? – переспросил ее Костромин.
- А чего ругаться-то, делить нам с ней уже нечего – у каждого своя жизнь. Просто потянуло к родному дому, да не одна там только мать, а есть еще бабушка и братец. Увидеть их захотелось, все же родная кровь. А можно я у вас включу в сеть мобильник, его, оказывается, подзарядить нужно.
- Включай, какие могут быть разговоры. Ты же здесь как у себя дома, а спрашиваешь разрешения.
- Да я так, для порядка, мало ли что… Непривычно мне здесь в роли хозяйки, да и совестно мне перед вашей супругой, которую я так же как и вас уважаю. Кстати, почему она не здесь, а в Москве? – задала вопрос Марья.
- Причин, Марья, много. Там и лечащий врач под боком, наши московские студенты,  как  мужчина – я ее не интересую, болезнь сказывается, но главная причина в другом – в нашем сыне. Ты же его хорошо знаешь. Даже тебе он не показался, хотя и твой ровесник. Я случайно обнаружил письмо, которое она написала сыну. У меня от него мурашки по телу побежали. Если хочешь, прочту?
- Не возражаю, - согласилась Марья.
      Костромин порылся в своих бумагах, достал лист бумаги, исписанный неровным почерком, и стал читать:
      «Когда приходит старость, то самое большое счастье для любого человека – видеть рядом свою опору, которой отданы годы жизни. У меня этой опоры нет. Рядом живет человек, который забрал у меня все. Мне больше нечего дать. Нет ни денег, нет здоровья. Твой образ жизни – паразитический. У тебя нет ни души, ни ума, ни сердца. Очень прошу: оставь меня, больше я не могу. Решай все свои проблемы сам. Не надо мне звонить, я не хочу тебя слышать. От меня ты больше не получишь ни копейки, чтобы с тобой ни случилось, рассчитывай на себя. Не могу больше терпеть твои глупости. У меня нет сил и здоровья видеть твои безумства, воровство, предательство. Я никогда больше не буду с тобой говорить, а тем более тебе верить, ибо ложь – это твой образ жизни. Мне очень горько осознавать такой печальный итог своей жизни. Видно, так  угодно судьбе. Жаль, что ты не понял, кто рядом с тобой был все это время, какая стена и опора. Все – это конец.
      Счастье  тебе, дорогой мой сын, которого у меня нет. И еще. Буду молить бога, чтобы в твоей жизни не было такого повтора».
      Когда Костромин дочитал письмо своей жены сыну, у него непроизвольно потекли  слезы. Все, что было написано в письме, для него не было секретом. Он хорошо видел, как Ольга балует сына, идет у него на поводу, но сделать ничего не мог. Слепая любовь к ее единственному сыну пеленой закрывала ее глаза. Она все понимала, что делает не так, но иначе поступить не могла – это были цель и смысл ее жизни. Верная и заботливая мать, она даже представить не могла, что может быть все как-то иначе, что не может ее труд и любовь к сыну принести плохие плоды. Но она глубоко заблуждалась. Нельзя сказать, что он вырос отпетым негодяем, но равнодушие к родителям, полное пренебрежение их мнением и просьбами, сверхмерный эгоизм и масса прочих недостатков были налицо. Костромин это хорошо понимал и в душе надеялся, что его мальчик все же когда-нибудь прозреет и сам оценит свои поступки. Похоже, что он ошибался, письмо жены к сыну было тому свидетельством.
- Я этого не знала, Игорь Николаевич, - проговорила Марья, вытирая катившуюся по его щеке слезу. - Мне очень жаль Ольгу Александровну. Надо же, какие муки она несет в своей жизни. Я и подумать не могла.
- Поздно сейчас говорить об этом, Марья. Нам остается одно: ждать, куда кривая выведет. Ольгу мне очень жалко, да и не только ее – и самого себя тоже. Мы ведь с ней развелись даже, чтобы его, паразита, в армию не забрали. А он этого не понял и не оценил. Скорей всего, все наши муки закончатся вместе с нашей смертью. Другого выхода я не вижу, - с горечью проговорил Костромин и посмотрел на Марью в упор.
- Может быть, для вас я в такой ситуации лишняя, наношу травму вам обоим? – спросила его она.
- Да нет, все наоборот. Если бы не ты, жизнь потеряла бы для меня всякий смысл. Просто я об этом никому не говорю. Тебе только рассказал, да и то  в момент самого – самого отчаяния. А так все ношу в себе, но это уже становится невыносимым. Да и нужен я им обоим, без меня пропадут оба. По натуре своей я никогда не был предателем, особенно когда человек в беде.  А это тот самый случай. Ты только смягчаешь сыплющиеся на меня почти ежедневные удары, и за это я тебе благодарен. Да и Ольге спокойней, когда ты рядом. Я же не шатаюсь по бабам, а строго несу свою ответственность не только как муж, но и как отец. А про наши отношения с тобой,  думаю, что она  догадывается, но не вмешивается. Я же все равно ее никогда не брошу, особенно в такой ситуации.
- Ну, хорошо. Тогда пошли спать, а то поздно уже. Мне завтра рано вставать, - проговорила она и пошла застилать постель.
      Утром, как всегда, Марья ушла тихо и незаметно. На столе опять лежала записка: «Не стала вас будить. Позвоню. Марья».
      На этот раз пропала она надолго. Близился уже конец сентября, а ни от Марьи, ни от Ксении никаких весточек не было. Костромин неожиданно почувствовал себя  глубоко одиноким, от этого ему становилось жутко. Единственное, что его спасало – это  институт и начатое им уже дело в  незнакомой, но уже ставшей ему близкой деревне. Так он и жил последние дни до общего  схода: днем в институте, а вечером за работой над проектом.









Глава девятнадцатая
      День общего собрания жителей села, именуемого по деревенским обычаям – сходом, наступил неожиданно быстро. На сход жители села собирались охотно. Не поленились на него прийти даже живущие в отдаленных деревнях, причем шли не по одиночке, а семьями, кучками, включая деревенских пацанов школьного возраста и одиноких стариков и старух местного хозяйства. Было очевидным, что влечет их сюда не только праздное любопытство, но и искреннее желание  здоровых перемен своему селу. Среди них были и такие, которые ни в какие перемены не верили и не доверяли приезжему человеку, хоть он и ученый., но, как им казалось, не имеет об их деревенской жизни, да и обстановке, которая не из лучших, никакого представления. К назначенному часу народу собралось столько, что уже появились сомнения в возможности их размещения в клубе, который был единственным местом, пригодным для подобных мероприятий. Не забыла прибыть на собрание и сама Надежда Соколова со своей  немногочисленной свитой – ее главными советниками, мнением которых, по всей вероятности, она дорожила. Поздоровавшись с Костроминым, она произнесла всего  одну фразу:
- Желаю вам удачи в вашем начинании, Игорь Николаевич! Дерзайте, но не забудьте, что народ здешний – задиристый, все на зубок пробует, - и прошла со своими подопечными в клуб.
       Посередине сцены, как обычно, стоял длинный стол, обтянутый зеленым сукном, за которым сидели Настенко, Костромин и глава района – Надежда Соколова. Костромин незаметно взглядом пытался отыскать среди присутствующих в зале Ксению и, лишь когда нашел ее в одном из передних рядов среди уже известных ему сестричек-доярок, успокоился. Взгляды их встретились, и Костромин сразу понял, что она, так же как и он, находится в сильнейшем напряжении и искренне переживает за исход заседания. Она незаметно кивнула ему головой и одобрительно, с большой нежностью улыбнулась. У Костромина несколько отлегло от сердца, вернулись спокойствие и уверенность, благодаря улыбке Ксении, ее нескончаемому оптимизму и преданности. В зале  гудело, как пчелиный улей, народ не только сидел в расставленных самым плотным образом креслах, но и стоял вдоль стен и даже толпился у входа  и на улице. Интерес к собранию был очевиден. Каждый хотел знать, что их ожидает в самом ближайшем будущем и когда, наконец, прекратится разгул анархии, от которой все бесконечно устали. Но были, как случается в подобных ситуациях, и нетерпимые к переменам, готовые к бессмысленному бунту. Хотя в основном это была мелочь – завистники, прикормыши системы и просто больные люди, которые для Костромина никакой опасности не представляли.
      Собрание вел Настенко. Решив все организационные вопросы: выбрав секретаря, счетную комиссию и дополнив стол президиума главой местной администрации – Ковалевым Евгением Дмитриевичем, он предоставил слово Костромину. Костромин поднялся из-за стола, прошел твердой и независимой походкой к трибуне, расправил плечи, и, глубоко вздохнув, произнес громко и вопрошающе:
- Спросим себя, уважаемые селяне, а что, собственно, привело вас в этот зал? Может, праздный интерес? Желание раскачать лодку до предела, чтобы поток захлестнул всех, сметая надежды и реальные дела, с которыми связано ваше возрождение? Или что-то вам пока неведомое, но ощущаемое разумом и душой? Так, что же?
Уверен, что все вы пришли сюда, для того чтобы получить ответ всего лишь на один вопрос: как жить дальше? – в надежде на то, что мы знаем нечто необычное, способное изменить вашу жизнь к лучшему, что только мы держим истину за бороду, что мы имеем золотой ключик, которым открываются двери в ваше светлое будущее.
Вернемся, уважаемые граждане, из утопии на нашу грешную землю, в нашу нетерпимую больше действительность и спросим самих себя: что мешает нам оглянуться кругом, оценить обстановку и начать работать?
Давайте признаемся себе честно: мешаем себе, прежде всего мы сами, вместе с нашей властью, которая достойна нас, а мы достойны ее. У нас нет уже прежней номенклатурной власти, но нет и народного самоуправления, которое должно быть прочной опорой реализации народных интересов и которое необходимо обществу во всех решающих сферах его жизни и деятельности. Вместо этого мы имеем некий гибрид чиновничьей номенклатуры с дикой системой бандитизма. При такой системе власти судьба села трагична и абсурдна. Трагична потому, что властная система создана для обслуживания тех, кому живется и так неплохо, и угнетения остальных путем превращения их в постоянных изгоев общества.  Сейчас остро настал момент, когда нужно демонтировать весь этот меркантильный аппарат, который стал не инструментом развития сельского общества, а принципиальным препятствием экономическому росту села, поскольку подавляющая часть его жителей оказалась лишенной возможности участвовать в социально-экономическом преобразовании деревни и не стала двигателем этого роста. Настало время, когда важно поверить в энергию, изобретательность и  творческую активность людей, перейти к борьбе за народную инициативу и социальную справедливость. И чем больше людей смогут участвовать в этом процессе, тем больше будет потенциал развития села, ибо сила рыночной экономики в том, что она опирается на изобретательность народа и его способность трудиться, а не на ограниченные возможности произвольно избранной элиты. Как только мы поймем, что единственным выходом из постигшего нас кризиса является экономический рост, базирующийся на энергии всего населения и его способностях реализовать новые возможности развития, село выйдет из тупикового положения, а люди почувствуют вкус к независимости и поверят в плодотворность своих целей. Если же этого не произойдет, то любые внешние финансовые влияния будут пустой тратой усилий и времени...
      Костромин еще долго говорил о преимуществах не декларированного, а подлинного самоуправления, о том, что, прежде чем создать гражданское общество, нужно взрастить гражданина через собственность и труд, что не может быть доверия к власти, пока она не поймет, что главным в ее работе является человек и его интересы, ради которых и должна работать власть, что людям нужны не только жизненно необходимые  гарантии – достойные человека зарплаты, пенсии и пособия малоимущим, но и гарантии защиты их от преступности, от незаконных посягательств со стороны должностных лиц и о многом другом, что, безусловно, интересовало всех присутствующих, без исключения.
      Затем он перешел к устройству местной власти: об управе, как исполнительном органе, и законодательном – сельской думе. Рассказал об их основных функциях, возможностях населения контролировать их деятельность. Сказал также о том, что необходима новая система отношений между районом и местной властью, ибо последний не в состоянии разумно и эффективно делать то, что естественным образом могут и должны делать на местах, чтобы органы самоуправления получили гарантированные средства для своей деятельности за счет собственных источников, а решение основных социальных вопросов должно постепенно перемещаться вниз, как можно ближе к самоуправляющимся структурам, что непременно скажется на излечении затянувшейся социальной болезни – отчуждение человека от власти. В конце своей речи Костромин отложил в сторону свой доклад, расправил плечи и обратился к залу:
- Уважаемые друзья! Прошу извинить меня за некоторую эмоциональность и академичность выступления, но я надеюсь, что вы поняли меня. Прошу задавать вопросы!
      Первым взял слово Ковалев – глава местной администрации и заявил:
- У меня не вопрос, а утверждение: система, которую предлагает господин Костромин, работать не будет. Нет для нее у нас экономической базы, - заключил глава администрации.
- Это почему же у нас, ее нет, ядрено корень? Объясни, Евгений Дмитриевич, куда же она подевалась эта экономическая база? – возмущенно спросил его Макарычев, начальник машинного двора, неловко вставая со своего кресла.
- Пропили вы ее, господа хорошие. Вы зачем на работу сейчас ходите: чтобы украсть что-нибудь и пропить. Вот и вся ваша экономическая база, - настаивал на своем Ковалев.
      Последние слова оскорбили не только видавшего виды местного «академика», но и многих присутствующих. Зал загудел, многие повскакивали с мест, а в адрес местного главы понеслась всевозможная брань и непристойные выкрики.
- Тихо! Ядрено корень. Дайте мне задать вопрос Ковалеву, потом и беситься будете, - остановил всех Макарычев.
- Объясни нам ситуацию, Евгений Дмитриевич. В поле ты не сеешь и не пашешь, коров за сиськи не дергаешь, а иномарку приобрел, дом сыну новый построил. Неужели все это на твою зарплату? Я, ядрено корень, давно примечаю, что уплывает наша земелька рядом с Волгой под дачные коттеджи да особнячки новых русских. По какому праву, и за какие деньги, уважаемый? – на полном серьезе и строго задал вопрос Макарычев.- Ты в тунеядстве и пьянстве нас обвиняешь, а знаешь ли ты, что мы зарплату несколько лет не получаем, а если дадут, то бабам на прокладки не хватит, ядрено корень.
      Чуть не весь зал поддержал Макарычева, и в адрес главы администрации посыпались новые упреки и нелестные выражения, готовые вылиться в грандиозный скандал местного значения. Остановил разбушевавшийся народ все тот же  Макарычев, который снова обратился ко всем присутствующим с просьбой соблюдать порядок в зале, а затем и к самому Костромину с вопросом:
- А вы как думаете, товарищ Костромин, есть у нашего хозяйства экономическая база, али ее нет?
- База у вас, безусловно, есть. Ваши экономические показатели вы без труда можете поднять на порядок выше, а то и больше. Расчеты это показывают. Судите сами: сколько вы уже не засеваете пашни, сколько вы пустили под нож голов крупного рогатого скота, а какие у вас надои – курам на смех. Час работы у вас, в пересчете на иностранную валюту, стоит не более нескольких десятков центов, а в Германии – 18,4 доллара; для изготовления килограмма масла у нас надо трудиться 318 минут, а у немцев – 15. И это далеко не все, господа хорошие. Так что судите сами, есть у вас экономическая база или ее нет. А что касается работоспособности предлагаемой нами системы власти, то здесь Евгений Дмитриевич ошибается. Нам давно пора покончить с мифологизацией высшей власти. Основные проблемы, которые волнуют каждого из нас, должны решаться на местах. В противном случае будет расти служивый люд, а от этого  не только ноют зубы и голова болит, но и есть опасение вернуться туда, откуда мы пришли. И не надо взрывных эмоций, пора двигаться к согласию. Нетерпимость никогда не украшала, и не будет украшать человека. Пора, видимо, нам всем осознать, что не только экономика тянет нас вниз, но и низкий уровень нашей культуры, который мешает нам решать многие проблемы, в том числе и экономические, - подчеркнул Костромин и стал ждать новых вопросов, медленно сойдя с трибуны и сев на прежнее место.
      Зал сначала успокоился, осваивая услышанное от Костромина, потом снова ожил, и вопросы посыпались на него сплошным, набирающим силу потоком. Всех интересовала новая власть, чем она отличается от прежней, кто войдет в ее состав, кем она будет формироваться, будет ли нести ответственность за свои просчеты и ошибки, и куда, наконец, денется Ковалев – действующий глава сельской местной администрации. Много было интересных и неожиданных вопросов, но один ему запомнился особенно. В середине зала поднялась крупная, дородная женщина, с распущенными по плечам волосами, изможденным, но добродушным лицом, которая, осмотрев всех присутствующих, словно видела их впервые, повернувшись к Костромину и глядя ему прямо в глаза, произнесла:
- Вы тут все власть делите, а что делать мне – простой русской бабе, у которой детей семеро по лавкам, старики на ладан дышат, и к тому же вдовая я. Моего заработка на хлеб не хватает, дети с голоду пухнут. Что даст мне новая власть? При этих словах она смахнула рукавом скатившуюся из глаза слезу.
- Иванова я, Марией зовут. Говорят, что на мне вся Россия  держится. Ну, если держится, то меня поддерживать надо, а то, не дай бог, окочурюсь, что тогда Россия без меня делать будет. На детей дают копейки, брать противно. Спасибо еще Евгению Ивановичу – не опускает меня из виду, всегда чем-нибудь да поможет. Бог пусть даст ему здоровья и долгих лет жизни. А что же действующая власть? Обходит меня стороной – брезгует, нищетой от нас пахнет. Правильно я говорю, Евгений Дмитриевич? – неожиданно обратилась она к Ковалеву.
- Ты вот в позапрошлом году у старого председателя корову с общего двора взял и на свой поставил, а Колька твой тебя кормами завалил. Не спрашиваю:
чьими? – и так ясно.  Я ведь тоже просила отдать мне по дешевке, а что мне показали... Стыдно сказать. Продемонстрировала бы вам, но народу многовато, - продолжала Иванова, медленно поднимая край своего подола до неприличной высоты. -. Я своим передком в сто раз принесла больше пользы обществу, чем ты своей головой. Смотри, сколько работничков нарожала. Скоро за трактор сядут. Но мне ведь их вырастить еще надо, - закончила она, продолжая вытирать лицо рукавом своего платья.
      Слова Ивановой Марии глубоко задели Костромина. После этого он поднялся из-за стола и, обращаясь уже ко всем, твердым голосом произнес:
- Вопрос этот далеко не праздный. В нем заложен национальный и государственный интерес, поскольку то, что мы сейчас слышали, есть во многом результат нравственного состояния общества, а если точнее, то его упадка. Это опасно. При таком отношении к себе самим говорить о каком-либо самоуправлении трудно, поскольку оно может развиваться только в рамках условий, нацеленных исключительно на создание достойных условий жизни и работы сельского населения. И надо всем запомнить, что самоуправление – это особый вид власти, и  оно не должно быть оторвано от общества, от человека и его интересов. Если это будет иначе, то это уже другая власть и никакого отношения к самоуправлению она не имеет.
 А тебе, Мария, скажу. Для тебя и тебе подобных создаем мы новую власть. Мы хотим построить общество, где главной ценностью будет сам человек, его личные достоинства, а не положение в обществе. А детей своих ты, как и все, вырастишь и на трактор посадишь. Люди тебе непременно помогут.
      Высказавшись до конца и несколько успокоившись, Костромин снова сел на свое место и задумался. Из услышанного он понял одно: чтобы создать принципиально новую систему отношений в сельском обществе, нужно много потрудиться. Значит, людей к этому надо готовить, невзирая ни на какие препоны, затраты времени и труда, материальные расходы. Пока же мы потеряли человека,  оставили его один на один с самим собой, лишили обычного человеческого сочувствия. Из задумчивого состояния вывел его звонкий голос из конца зала:
- Скажите, пожалуйста, во что же мы, в конце концов, превратимся, если у нас не будет ни сельсовета, ни колхоза? Что же тогда? – спрашивала Костромина Нина Водорезова, та самая девочка, которая сама хотела принять  участие в преобразовании своего хозяйства и которая была к нему неравнодушна.
- Вместо вашего сельсовета, обычного структурного подразделения районной власти, вы становитесь самостоятельной, самоуправляемой административно-хозяйственной единицей вашего района со своей исполнительной и законодательной властью. Вся  власть и право на формы хозяйствования здесь будут  принадлежать вам и только вам. Все земли и имущество, находящееся на вашей территории будут принадлежать тоже вам. Предметы ведения и полномочия вы определите для себя сами, реально оценив свои возможности. По существу вы  создаете свое собственное сельское общество, членами которого становятся все проживающие на его территории люди, а управляют этим обществом выбранные вами органы управления: управа, которая будет непосредственно вести все дела местного значения, и сельская дума, обладающая правом представлять ваши интересы и принимать от вашего имени решения, которые будут действовать на территории вашего общества. Раньше такое правление называлось волостным самоуправлением, а сама территория сельского общества вместе с проживающим населением – волостью. Район тогда назывался уездом, - закончил Костромин.
- Выходит, что ничего необычного мы у себя на селе не создаем? – повторила вопрос Нина Водорезова.
- Выходит, что нет, - подтвердил Костромин.
- Почему же мы тогда раньше этого не сделали, - раздался голос из зала.
- Этот вопрос не ко мне, а к местной власти, - отвел от себя вопрос Костромин и указал рукой в сторону Соколовой.
- Я потом отвечу, а пока продолжайте обсуждать проблему, - сказала Соколова и даже не поднялась с места. Обстановку разрядил молодой парень, в котором Костромин узнал брата Надежды Петровой, той самой доярки, которая со своей двоюродной сестрой сочиняют частушки по поводу и без всякого повода.
- Мне бы интересно было узнать, а на что будет жить новая власть, если мы отделяемся от района?
- От района вы не отделяетесь, а становитесь его низовым органом местного самоуправления. На себя вы берете только часть функций местной власти, которые вам по силам. Все остальное остается за районом и им же финансируется. Во всяком случае, так должно быть на начальном этапе вашего становления, затем вы свои функции можете расширить, если почувствуете в себе силу. Основным же источником ваших доходов будет ваше сельскохозяйственное общество, созданное на базе вашего колхоза. Представлять оно собой будет союз товаропроизводителей, который будет облагаться налогом по новой системе налогообложения, которая пока нигде в России не практикуется. Но об этом мы будем говорить в другой раз, когда соберем только тех, кто непосредственно работает на земле. Могу только сказать, что по расчетам денег для новой власти хватит. Да и другие бюджеты вас не забудут – это их святая обязанность. Ну, а что будет делать местная власть – подробно расписано в вашем уставе, который у вас на руках. Важно нам всем понять, что ставить наше село, обнищавшее и вымирающее, в один ряд с другими налогоплательщиками и причесывать под одну гребенку – все равно, что старой кляче и молодому жеребцу везти один и тот же непосильный воз: первая точно околеет. Чтобы этого не случилось, лошаденке нужно и кормов побольше, и груз полегче. Снижение налогового процесса – первое, что может помочь селу. Да это вы и без меня хорошо знаете. Для всех товаропроизводителей, работающих в вашем хозяйстве, будет введен единый сельхозналог в размере не более тридцати процентов чистого дохода, половина этого налога будет оставаться в вашем обществе и пойдет на формирование вашего бюджета. Смею вас заверить – деньги эти немалые, на многие полезные дела хватит. При действующей власти таких денег у вас никогда не будет.
- Но ведь у хозяйства куча долгов, Игорь Николаевич, - вставил свое слово глава местной администрации.
- Знаю, - ответил Костромин, - будем добиваться, чтобы хозяйству дали отсрочку по ним на несколько лет, пока оно не окрепнет. Думаю, что лет пяти для этого хватит. Потом хозяйство может их вернуть сполна. Любая власть на это должна пойти, в противном случае все сельское хозяйство окажется банкротом.
      Костромин вдруг заметил, что к их столу из зала направляется дед преклонного возраста, неуклюже опираясь на самодельную палку. Подойдя к столу, дед пристально стал вглядываться в лицо Костромина. Поправив сползшие с носа очки, он почти шепотом произнес:
- Я, мил человек, давно уже из ума выжил, и портить воздух на этой земле мне недолго осталось, но все же хотел бы знать: а не обойдет ли меня новая власть? Будут ли у меня какие-нибудь барыши? Затем повернулся к Костромину боком, приставил ладонь к уху и стал ждать его ответа, до неузнаваемости сморщив свое лицо. Костромину стало очевидным: дед был не только дремуче стар, но к тому же глух и слеп.
- Сирые и убогие обязательно должны находиться в вашем обществе под  постоянной защитой здоровых и достаточных. В этом главная суть вашего общества. К тому же на вас, уважаемый долгожитель, будут работать ваши земельный и имущественный паи. До конца следующего века вам хватит. Дед вроде понял его и той же походкой заковылял на свое место, как показалось Костромину, довольный его ответом.
- И все же мне непонятно, чем вас не устраивает действующая власть? Хлеб она у вас отнимает, по ночам мучает, на кусочки режет? Чем она хуже вашей, вроде у нас никто на нее не обижается, - с возмущением спросил мужик лет сорока,  явно  во хмелю. Как потом выяснилось, это был младший брат главы местной администрации. Особого усердия к работе он не проявлял, часто прогуливал, уходя в запой, да и на руку был не чист. В селе его мало кто уважал, больше пытались обходить стороной во избежание неожиданных неприятностей, действуя по принципу: не тронь г.., оно и не пахнет. Костромин встал из-за стола и громко, чтобы все слышали, начал говорить:
- Важный вопрос, уважаемые селяне. Не ответив на него, нам будет трудно двигаться дальше. Дело все в том, что власть сегодня свободна от народа, ибо продолжает старую традицию – стоять над обществом и человечеством, а потому ее социальной опорой продолжает оставаться чиновничество, а не народ. А чиновничество, как вам известно, бесконтрольно, воровато, безнаказанно. Все  беды на нашей грешной земле от его лжи и обжорства властью. Оно предпочитает иметь дело с рабами и тащит нас к авторитарной власти. Мало того, оно восстанавливает граждан против демократических преобразований, а это конец всем нашим надеждам. Мы строим другую вертикаль власти – человек, общество, государство. Пока же общество продолжает страдать от бюрократического аппарата и от порожденного им гражданского и морального безразличия, нарастает имущественная и социальная неустойчивость. Крах такой системы неизбежен – появилось явное ощущение, что вышел из строя механизм, благодаря которому многие годы исправно работала вся административная вертикаль власти. Стало ясно, что нужна новая система отношений между верховной властью и местными сообществами, ибо первая уже не в состоянии разумно и эффективно делать то, что естественным образом могут и должны делать на местах. Наша главная задача – включить простого гражданина в реальное экономическое и социальное творчество, а не наоборот, как это происходит с действующей властью. Вот в чем наши различия, и они непримиримы, - закончил Костромин. На эту тему он мог бы говорить до бесконечности. Многие годы идут реформы, а в стране практически все без перемен, пора разобраться, наконец, в том, куда мы идем, и почему уже столько лет народ не может вздохнуть спокойно. Эти вопросы интересовали не только самого Костромина, но и всех присутствующих в зале. Получили они ответ на него от Костромина в этот раз или опять остались в неведении – оставалось пока загадкой. Ясно было только одно: сельское общество еще не достаточно готово к переменам. Прежняя бюрократическая система наложила своеобразный отпечаток на селян, выражающийся в пассивности и равнодушии их к общественным делам, к тому же подорван морально-этический климат в сельском обществе из-за всесилия конторы и отсутствия какой-либо мотивации к социальному труду. Все это  следовало перекопать и лишь потом начинать взращивать новое общество. У Костромина не было времени на раскачку и подготовительную работу, а потому он пока был в плену у эмоционально настроенного зала, готового развернуть корабль, управляемый Костроминым, в любую сторону.
- Я еще могу ответить на этот вопрос, - неожиданно раздался женский голос из зала. Из общей гущи людей, набитых в зале как сельди в бочке, поднялась пожилая женщина, по-праздничному одетая, с хорошо уложенными волосами. На ее плечи  накинут цветастый полушалок, несколько ее молодивший и скрывавший ее истинные годы. Костромин узнал в этой женщине Полякову Полину Васильевну, заслуженного ветерана сельского труда, видавшую всякую власть и работавшую в данном хозяйстве не с одним десятком председателей и разными руководителями района.
- Вот что я вам скажу, разлюбезные мои  односельчане. Многое пришлось мне  повидать на нашей грешной сельской земле: и колоски собирали, и за палочки работали, и бартером не брезговали, грамоты и благодарности получали, ни сил, ни пота своего не жалели. И все это в основном на пупке, без всяких там теорий и финансовой поддержки. Вкалывали по совести, а получали как крепостные крестьяне. За последние восемьдесят лет мало что изменилось: кругом нищета и бесправие, бесправие и нищета. Даже на собственные похороны сберечь не смогла. И вот что я вам скажу, дорогие мои. Не надо вздохов и рыданий по прошлому. Пришло время дать ему беспощадную оценку. Попробуйте задать себе вопрос: а где же наша власть? А ее как бы и нет! Властные структуры действительно есть, но существуют как бы исключительно для себя и отдельно от нас с вами. Нужна ли нам такая власть? Думаю, что мы сыты ею по горло...
      А товарищ дельные вещи предлагает. Нам нужно лишь превозмочь себя, все переосмыслить. По моему глубокому убеждению, обезлюдевшую нашу деревню можем спасти только мы сами, своим трудом и потом, своей заботой о нашей земле. Мы здесь живем и работаем, нам и ответ нести за все, что здесь происходит, - проговорив все это как по-писаному. Полина Васильевна оглядела со своего немалого роста всех присутствующих и не спеша села на свое место.
      После ее выступления зал одобрительно загудел, кое-где раздавались возгласы: «Даешь новую жизнь! Долой застой и нищету!», «Правильно гутаришь, Васильевна. Пупка не надорвем и грыжи не схватим! Дерзай, председатель!» И все в том же роде. Продолжалось бы все это бесконечно долго, если бы не остановил весь этот балаган Настенко. Он встал из-за стола и громко, чтобы все слышали,  прогремел на весь зал:
- Объявляется перерыв на два часа. Во второй половине дня будем подводить итог нашему заседанию. Просьба – не опаздывать и всем присутствовать. И не закладывать за воротник. Проверю!
      Народ расходился медленно. Всем хотелось обсудить услышанное, перемолоть,  переварить, уцепиться за что-то надежное, что не удалось уловить самостоятельно. Все прекрасно понимали, что именно в данный момент решается для них  что-то необычное, до сих пор им неведомое, и как бы чего не вышло по их глупости и незнанию. Поэтому народ продолжал толпиться после собрания кучками, поближе к самым уважаемым селянам, которые имели не только жизненный опыт, но и здравую голову, не тронутую сивушной гадостью местного разлива.
      Настенко не стал мешать своим работникам разбираться в куче полученной  ими информации, а пригласил Соколову с ее свитой, Костромина и Ксению к себе в дом заморить червячка и слегка расслабиться, ибо день был для всех не из легких, и трудно было предположить, чем все это кончится. Никто не отказался от приглашения, так как чувствовалось, что все изрядно проголодались, и не прочь продолжить обсудить поднятую на собрании тему за обеденным столом. Тихо и незаметно к Костромину подошла Ксения, потянула его за рукав и тихо-тихо спросила:
- Вы на меня не сердитесь? Не смогла я приехать в город: дел было невпроворот, да и стыдно было перед вами и перед самой собой. Уж слишком навязчивой я была и не заслуживала уважения. Если б поехала одна в город, то умерла бы от страха. Извините меня, Игорь Николаевич.
- Что ты, Ксения. За одно то, что ты сказала, уже к тебе мое уважение, но все же ждал тебя. Безумно хотелось тебя видеть. Остро испытывал без тебя  чувство одиночества. Словно от моего тела что-то оторвали, а пришить забыли...
- Правда, Игорь Николаевич, вы обо мне думали? Для меня это приятная неожиданность. Я тоже о вас вспоминала и очень часто – каждый день.
- Потом поговорим, Ксения, а пока пойдем в гости. С утра маковой росинки во рту не было. Да и ты, думаю, перекусить не прочь, все же полдня заседали, - сказал Костромин, взял ее под руку и повел к дому гостеприимного хозяина. Туда же направились и все остальные.
      Стол хозяйка дома накрыла отменный. На нем было все свое: от огородной зелени до искусно приготовленных мясных блюд. Были здесь даже грибная икра, фаршированный перец, карась в сметане, жаркое по-домашнему, соленье, квашеная капуста и всякая прочая закуска и сладости. Настенко достал из холодильника пару бутылок водки местного ликероводочного завода, а его жена поставила на стол большой кувшин домашнего кваса. Все располагало к застолью и непринужденному разговору близких по озабоченности одной и той же проблемой людей. О деле говорили мало, больше пили и закусывали. И лишь когда Настенко налил по третьей стопке, не выдержала Соколова.
- Слушая вас, Игорь Николаевич, и улавливая реакцию зала, я многое поняла для себя. Наверное, это именно то, что нам нужно. Однако расширять эксперимент пока не будем, ограничимся вашим хозяйством. Много еще сырого, недоработанного. На этом хозяйстве мы попытаемся отработать всю документацию и механизм работы системы местной власти. Но делать придется все тщательно, до мелочей выверено. Можете  использовать моих специалистов, я дам им для этого указания. Попробую оказать вам материальную и финансовую помощь, но в пределах возможного. Чувствую, что нужна неординарная модель развития местного самоуправления. Похоже, что она у нас уже есть, только бы не испортить ее плохим исполнением. А в этом я полностью на вас полагаюсь. Да не покинет нас бог, - произнесла Соколова и залпом выпила полную стопку водки. За ней последовали и другие, постепенно опустошая налитые рюмки и закуску. Сидели за столом недолго, насколько позволяло время, установленное самим Настенко для перерыва.  К началу послеобеденного заседания все оказались на своих местах. По  мнению Костромина, в зале даже народу прибавилось, поскольку пустующие ранее места около стен на этот раз были заполнены до предела. Заседание снова открыл Настенко. Встав из-за стола и резким словом успокоив разбушевавшийся зал, он снова обратился к присутствующим:
- Продолжим наше заседание, господа односельчане. У нас есть ряд записавшихся для выступления. Слово предоставляется Поповой Софье Елизаровне, нашему уважаемому агроному. Прошу вас, Софья Елизаровна, только не забывайте о регламенте. Для каждого мы определили до десяти минут выступления. 
- С переднего ряда поднялась пожилая женщина, скромно одетая, с землистого цвета лицом и едва заметной улыбкой. Она тихо и степенно подошла к трибуне, устроилась поудобнее и, глядя прямо в середину зала, начала говорить:
- Думала, что и не доживу до того времени, когда с этой трибуны услышу здравые мысли. Они мне нравятся. Жаль только, что старая власть проморгала ту сферу жизни, из которой сама выросла. То, что сейчас происходит в деревне, - позор на наши седые и глупые головы. Пора этому положить конец. Нами можно какое-то время игнорировать, запугать каким-то образом, побудить к апатии. Но заслужить наше доверие можно только практическими делами, которых, к сожалению, у прежней власти нет. А потому нет в нашем обществе и материально независимого гражданина, духовно свободного, понимающего свободу как личную ответственность. Ответственность перед Господом Богом, самим собой, семьей и обществом. Лично я верю господину ученому. Нам следует принять его предложение, в противном случае мы скоро вымрем все, как мамонты, и вспомнить о нас будет некому. Народное самоуправление это то, о чем мечтали десятилетиями наши далекие предки. К сожалению, оно до сих пор остается красивым лозунгом, который полностью дискредитирован практикой. Если мы возродим эту идею и поставим ее на крепкие ноги, то село воспрянет ото сна, и мы  вскоре забудем о том кошмаре, в котором жили долгие годы. Я лично за! – Она подняла правую руку вверх и так же тихо, как взошла на трибуну, прошла на свое место.
      Затем слово взял Никитин Василий Дмитриевич, работавший в свое время председателем местного сельсовета, а во времена подъема фермерского движения бросил службу и пересел на трактор. Дела его не очень успешно шли, и он перешел на работу в хозяйство рядовым механизатором.
- Я не новичок во власти, знаком со старыми и новыми методами ее работы. Основательно, с критических  позиций изучил и предложение товарища Костромина. Даже провел свои расчеты  наших финансовых возможностей в случае введения единого сельхозналога. По моим расчетам, хозяйство легко выйдет  из застоя. У меня только одно предложение. Вместо детального планирования всех доходов и расходов нам лучше иметь глобальный бюджет, т.е. гибкий подход к формированию и использованию бюджета, определяя его высшие и низшие границы. Исполнение же самого бюджета должно быть строго увязано с программой деятельности и приоритетами, утвержденными сельской думой. В противном случае дума увязнет в цифрах, которые никогда не будут постоянными. Это развяжет им руки для решения других более важных дел. В целом я за предложение господина Костромина, и каждый из нас должен сделать все, чтобы это преобразование не шло через кровь, насилие и анархию, чтобы село вышло, наконец, из полосы нищеты и бедствий, унижений и бесправия. Село, которое не способно наладить собственную жизнь, развить собственное производство, живет сегодняшним днем, проедает накопленное ранее – такое село не имеет будущего. Такому селу скоро просто нечего будет есть. И еще об одном хочу сказать. Так уж в нашей жизни повелось, что любое дело, каким бы значимым для нас не было, всегда имеет противников. Давайте сделаем так, чтобы наши разногласия не стали тормозом нашей работы, не разжигали вражды между нами. В противном случае все это обернется против нас и станет нашей погибелью. Наберемся мужества и здравого смысла и не  допустим этого.
      Никитин сел на свое место и к нему протянулись руки многих мужиков, чтобы пожать  руку за удачное, как им казалось, выступление. Неожиданно встал из-за стола глава местной администрации и, сильно прихрамывая, направился к трибуне. Опершись о нее обеими руками, как бы испытывая ее  на прочность, он осмотрел зал хозяйским взглядом и с ехидной улыбочкой на широком лице еле выдавил из себя:
- Сумлеваюсь я! «Царство божье»  на земле нашей хотите построить. Можно подумать, что до вас этого никто не хотел сделать. Кругом одни дураки были. Пробовали, да не вышло. А все почему? Да потому, что никто не хотел брать на себя ответственности. Всегда ждали: - «вот приедет барин, барин нас рассудит». На этом все и заканчивалось. Так будет и на этот раз, ведь кроме Соколовой, о вашем эксперименте даже в области никто ничего не знает. Сумлеваюсь я, - снова проворчал Ковалев и заковылял на свое место.
      После выступления главы местной администрации явно требовалось вмешательство самого Костромина и представителя местной власти, чтобы не дать утвердиться в зале мнению:  «а не шарлатанством ли занимаются приезжие господа хорошие». Первым выступил Костромин.
- Все мы задаем себе один вопрос, - начал он, взойдя на трибуну, - как нам лучше обустроить свою жизнь? При этом всем бы хотелось, чтобы все произошло как бы само собой, по щучьему веленью. Это понятно. Но мы забываем о другом - об ответственности за сделанный выбор. В этом случае вряд ли нам  следует рассчитывать на власть, которая больна теми же недугами, от которых страдаем мы сами. В нашем случае мы действуем по закону, по тому праву, которое дает нам наша конституция. И не мы, а региональная власть должна была быть инициатором преобразований на селе. Но она пока находится в спячке и думает только о том, как бы самой удержаться на плаву. Для нас сейчас важнее другое: спросить себя, в какой степени каждый из нас готов и способен осознать свою миссию и взять на себя долю ответственности за наш выбор и за собственную жизнь. Тогда и не приедет барин, и судить нас не будет, - заключил Костромин и сел на свое место.
      За Костроминым слово взяла Надежда Соколова. На трибуну она не пошла, а лишь встала из-за стола и, обращаясь прямо к главе местной администрации, произнесла:
- Плоха та власть, Евгений Дмитриевич, которая не знает, что творится на ее  территории. Знают о нашем собрании в области все, кому это положено знать. Так что не наводите тень на плетень, уважаемый коллега. А теперь об ответственности. На себя я взяла эту ответственность, хотя она и должна быть равномерно распределена между всеми нами, здесь присутствующими. Готов за это дело сложить свою голову и ваш любимый председатель. Думаю, что голов по этому случаю заложено достаточно. Но я о другом хочу сказать. Реформы, как правило, всегда идут сверху, внизу рождаются только бунты. У нас особый случай. Мы идем на опережение в силу еще недостаточного осознания властью жизненно необходимых перемен на селе, что больше связано с ее родовой слабостью, а потому ее тоже на ходу приходится перестраивать. Кроме того, нельзя забывать, что мы строим гражданское общество, которое само должно иметь возможность воздействовать на власть, если она в чем-то отстает или заблуждается.  Это и есть тот случай, которым мы и воспользовались. Со своей стороны я верю в программу уважаемого мной Игоря Николаевича, в противном случае я не сидела бы с ним здесь за одним столом, и не обсуждали бы мы с вами сельские  проблемы, которые для меня так же дороги, как и вам. Я, безусловно, за проект Игоря Николаевича, но решать – как вам жить, придется все же вам.
      Сказав эти последние слова, Соколова села на свое место и внимательно осмотрела пристальным взглядом зал, стараясь определить его настроение. Зал после ее слов молчал до тех пор, пока кто-то в конце зала не прокричал:
- Правильно говорит Соколова, хватит нам Ваньку валять – пора браться за дело!
      Вперед к трибуне, ловко расталкивая всех локтями, пробирался молодой еще совсем парень, в котором Костромин узнал брата Надежды Петровой и который заснул во время трамбовки силосной ямы.
- Я что хочу сказать. Мне всего двадцать один год. Своего у меня пока ничего нет, думаю, что при такой власти как сейчас ничего и не будет. Нам нужна такая власть, которая бы улучшала жизнь людей, не мешала людям работать и жить.  Пока же местная власть потеряла волю к самоорганизации и сознательно гасит народную инициативу. Цена такой власти – грош в базарный день. Я сам хочу зарабатывать себе на жизнь, обеспечить самого себя всем, что мне хочется. Тогда я поверю в такую власть, а пока получается: кому вершки, а кому и корешки. Несправедливо, получается! – закончил он и пошел опять в конец зала.
      Костромин, сидя за столом, предназначенным для президиума, не спускал глаз с Ксении. Та тоже изредка посматривала на него, временами улыбаясь явно  ему. По выражению ее лица ему трудно было понять: собирается она выступать или так и просидит молча все заседание, даже не высказавшись за дело, которое с приездом Костромина стало ее кровным делом. Неожиданно она встала и попросила слова. Взойдя на трибуну,  улыбнулась и громко, чтобы слышали все, произнесла:
- Я всего лишь приведу вам слова великого  мыслителя Конфуция, который придавал большое значение нравственному облику представителей власти, непосредственно осуществляющих управление страной и напрямую связанных с народом: - «Управляйте народом с достоинством, и люди будут почтительны. Относитесь к народу по-доброму, и люди будут трудиться с усердием. Возвышайте добродетельных и наставляйте неученых, и люди будут доверять вам». Конфуцианство с его идеей гуманности и нравственности власти, ее полной ответственностью перед народом служило образцом долголетия и устойчивости разработанной им системы власти, сохраняя ее почти в течение 2-х тысячелетий в неизменном виде, ибо давало стабильность и устойчивость в экономическом развитии. Именно такую власть мы и хотим построить с вами на нашей  сельской земле. Плод этот успел созреть, и уже не является утопическим  для нас представление о том, как управлять собственной жизнедеятельностью. Нам нужно просто засучить рукава и взяться, наконец, за настоящее дело, дело нашей жизни. Трудно это будет сделать? Да, трудно! Обстановка не из благоприятных. В душах наших смятение, остатки рабства и холопства, усталость, наконец. Но все это пройдет, когда мы поймем, ради чего и ради кого мы все это делаем. Я оптимистка от рода своего. Я безмерно верю в свою деревню. Она встанет с колен и без колебаний и нытья решительно возьмется за дело, которое станет ее судьбой. Обольемся потом трудовым, оставим пустословие и безделье, и мы добьемся процветания, - закончила свое эмоциональное выступление Ксения.
      Ничье выступление так не поддерживал зал, никому так не рукоплескали присутствующие в нем, как этой еще молодой, но талантливой сельской красавице. Ее знали все – от детворы до старых людей, живущих в этом старом селе. Ее любили и уважали, побаивались и остерегались, но никогда ей не угрожали. Она была любимицей села, его гордостью и надеждой. В этом Костромин убеждался всякий раз, когда сталкивался с Ксенией на людях. Они боготворили ее.
       В заключение слово взял Настенко. Он предупредил всех присутствующих, что им осталось решить всего два вопроса: проголосовать «за» или «против»  программы преобразований села и утвердить устав нового сельского общества. В случае положительного решения по этим вопросам всем надо определить дату выборов в новые органы власти. Сход отказался от тайного голосования и решил высказать свое отношение к волнующей их проблеме открыто, простым  поднятием рук. К изумлению Костромина, лес рук поднялся в зале, когда Настенко спросил присутствующих: кто за новую власть в деревне? Голосование было единодушным, ни воздержавшихся, ни против – не было. Это была победа!
      После собрания Настенко снова пригласил Соколову, Ксению и Костромина к себе на ужин. Соколова отказалась, вежливо поблагодарив гостеприимного хозяина, сославшись на неотложные дела в районе. Так, очевидно, оно и было, ибо весь рабочий день она посвятила этому хозяйству. Уехала бы она тихо и незаметно, если бы опять не те певуньи-говоруньи, доставшие всех без исключения своими частушками. Проходя мимо них, они неожиданно запели:
                Председатель наш, Настенко,
                Начал душу нашу гнуть –
                Всех ломал через колено,
                Наставлял на новый путь.

                Мы ломались, да ломались,
                Будто отводя беду.
                Уговорам поддавались,
                Словно чувствуя судьбу.
- Лихие у тебя девчата, Евгений Иванович, с такими не только новую власть строить можно, но и всю область на дыбы поставить. Работают-то они хоть как? – завела разговор Соколова.
- Отлично работают, Надежда Николаевна, отлично. С ними сравниться может только одна Мария Ивановна. Другим за ними не угнаться – пупки развязываются.
- Ладно, Евгений Иванович, все вроде прошло благополучно. Лично я довольна собранием. Но не забывай, что это только начало, вся основная работа еще впереди. А для проведения избирательной кампании я пришлю тебе свою команду, а то еще дров наломаете. Здесь тоже опыт нужен. Все, до скорой встречи.
      Соколова села в давно поджидавшую ее машину и покинула село. Костромин с Ксенией откликнулись на приглашение Настенко поужинать у него, а заодно и подвести некоторые итоги прошедшего заседания, которое, по их мнению, удалось.
      Ужинали шумно. На их улицу пришел праздник. Мыслимое ли дело добиться такого успеха – без единого «против», да и воздержавшихся не было. Пили за Костромина, удачно парировавшего все каверзные вопросы, пили за Соколову, неожиданно поддержавшую их инициативу, и, конечно, за Ксению, которая, по их общему мнению, одним своим выступлением сняла все сомнения у присутствующих в зале относительно начатого ими дела. Настенко не выдержал и  спросил ее:
- Где ты начиталась про это конфуцианство?
- В книгах по философии, дорогой мой. Чем, ты думаешь, вечерами я занимаюсь? Мужа у меня нет, детей тоже. Вот и коротаю свободное время за самообразованием. И, как видишь, на пользу пошло.
- Замуж тебе нужно выходить, Ксения, а не философией увлекаться. Ребеночка родить. Тогда вся философия из твоей головы и вылетит, другим содержанием наполнится, - продолжал доставать ее Настенко.
- Выйти замуж, несмотря ни на что, - не хочу. Брак без любви – все равно что  быть связанной, любовь без брака менее унизительна. Пожалуй, мне больше второе подходит. А ребеночка, Евгений Иванович, я все равно рожу и всю жизнь свою отдам ему и никому другому. И давайте закончим разговор на эту тему. Это мои, далеко неприятные для меня проблемы. Да и засиделись мы, однако. Все, ухожу, покидаю вашу теплую компанию. Если не возражаете, то пусть проводит меня Игорь Николаевич, я ему только одному себя доверяю.
      Костромин вел Ксению домой почти на ощупь. Фонарей на деревенской улице не было. То ли местная братва лампочки побила, то ли из-за долгов свет вырубили, но идти по неосвещенной улице, да еще по разбитой дороге было не  безопасно для здоровья. И луны, как назло, в это время тоже не было, ее прикрывали темные осенние тучи. Костромин провел Ксению по улице с полсотни  метров и остановился. Затем повернул ее к себе лицом, крепко прижал к своей груди и тихо прошептал:
- Миленькая ты моя, золотиночка. Как мне тебя не хватало все это время. Затем он взял ее лицо в свои руки и стал целовать ее глаза, щеки, губы.
- Игорь Николаевич, - шутливо обратилась к нему Ксения, - здесь кругом люди, из всех щелок подсматривают. Нельзя нам на виду у всех порочить новую власть, ведь мы ее представители.
- Хорошо, больше не буду, но только знай, что ты для меня больше, чем деревенская красавица и товарищ по общему делу. В городе я места себе не находил, пока тебя ждал, а ты не приехала. Не думал, что для меня все это так  серьезно.
- Не переживайте, Игорь Николаевич, в следующий раз я обязательно к вам приеду. Я этого хочу сама. Мое сердце тоже разрывается, когда я  вас долго не вижу. Я люблю вас, мой дорогой, всем сердцем люблю и не хочу никого другого. Можете мне верить, я слов на ветер не бросаю. А пока давайте прощаться, мой дом уже рядом. А то вы еще заблудитесь в этих потемках. Да и дел у вас завтра немало. Механизаторы – народ колючий, вам еще с ними бой нужно выдержать. Думайте завтра только об одном:  я всегда рядом с вами, - тихо проговорила Ксения, обняла его голову своими руками, притянула ее к себе и крепко поцеловала в губы. Отойдя от Костромина, слегка помахала ему рукой и незаметно скрылась в густой темноте.








Глава двадцатая
      Следующий день не предвещал ничего особенного, поскольку настроение у всех было приподнятое и даже игривое, только неожиданно его подпортила  Ксения. Она позвонила и сказала, что половину механизаторов увезли в районный кожно-венерологический диспансер на обследование. По ее словам, некая Нюра Морозова, приехавшая навестить на лето свою мать, успела переспать чуть ли не с доброй половиной мужского населения села и чем-то заразила местных добрых молодцев. Сначала забеспокоился один, почувствовав, что с его мужским хозяйством творятся нехорошие вещи, и обратился в диспансер, где ему и установили неприятный диагноз, не забыв прочитать лекцию об опасности случайных связей. Заодно выяснили и виновницу заболевания парня. Ею-то и оказалась шестнадцатилетняя Нюра. Ее привезли в диспансер на специальном транспорте и тут же выяснили всех жаждущих до клубнички и бесплатной забавы. Настенко рвал и метал от услышанного, но сделать ничего не мог.
- Чего ты, Женя, бесишься? – попробовал подшутить над ним Костромин. – У тебя на глазах в твоем хозяйстве формируется новый бизнес, причем весьма доходный. Вот местная газета, посмотри, что находится на последней странице: фирмы, обрати внимание, Женя, фирмы, а не какие-то там притоны, с интригующими названиями – «Шалунья», «Милашка», «Сливки», «Ласточка», «Жемчужина» и даже «Французский поцелуй», предлагают девочек круглосуточно. Ты там и в сауне помоешься, массаж тебе сделает местная красавица и в апартаменты пригласит. Сделай у себя в селе сауну, отмой эту Нюру до блеска и вычисти ее изнутри, приодень, а она тебе за это такой здесь бизнес устроит, что мало не покажется. Девок сюда навезет, да и клиентура на лоно природы рекой потечет. Вот тебе и половина твоего местного бюджета.
- Шутить изволите, Игорь Николаевич. Да меня жена завтра же со двора вышибет, а местные бабы отрежут мое мужское достоинство и напоказ выставят. Ты баб наших не знаешь. Думаешь, они сыты мужиками своими, у которых они есть. Многим из них не до своих жен. Они больше к бутылке тянутся, а где водка, там женское счастье кончается. А ты предлагаешь привольную жизнь заезжим красавицам у всех на глазах.  Это непременно породит зависть, темные мысли. Сожгут они твою сауну, как пить дать – сожгут.
- Ладно, Женя, ты только не обижайся, пошутил я. Просто хотел сказать, что в наше время деньги из навоза можно делать, а не только из «шалуний» и «милашек». Навозом вы все по уши заросли в своем хозяйстве, а торфу сколько навозили. И все это брошено, не используется, в землю утрамбовывается. Не по-хозяйски это. Кстати, Женя, а почему я не видел на собрании небезызвестную тебе Надю Кросс, может, случилось что?
- Ребенок у нее заболел, навестить бы надо, да времени в обрез.
- Ну, это ты брось! Больной ребенок – это серьезно, особенно для одинокой женщины. Ты подожди меня здесь, а я мигом сбегаю в одно место, дельце у меня там есть.
      Костромин не стал спрашивать разрешения у Настенко на отлучку и быстрым шагом, задворками пробрался в магазин, в котором продавались продовольственные и промышленные товары. Отдельно в уголке магазина стоял аптечный ларек, в котором, по местным меркам, было все. У продавщицы он узнал,  какого пола у Надежды Кросс дети, какого они возраста и чем болеет один из них. Накупив всякой всячины в продовольственном отделе, он попросил завернуть две понравившиеся ему игрушки, не забыв прикинуть и лекарство, которое явно не по карману одинокой женщине. Взяв все это в охапку, он быстро вернулся к Настенко и строго приказал:
- Одинокой женщине трудно переносить несчастье без друга, каким ты, надеюсь, для нее есть. Думаю, что она нуждается в твоей помощи именно сейчас. Забирай все это, и чтоб я тебя здесь через минуту не видел. Пока везут твоих ночных мотыльков, ты свободен. Вопрос только один у меня к тебе: - Почему старого-то кладовщика снял, провинился чем?
- Смешно говорить, ведь у нас под складское хозяйство не одно депо оборудовано, есть еще зерносклад. Он гусей на своем дворе держит, а их, сам понимаешь, кормить надо. Так он, когда идет со склада домой, полные карманы зерном набивает. Не мешок вроде, много не унесешь. А у него в карманах дырки прокручены, из которых зерно и сыплется по дороге от склада до самого дома. Раз прошел,  второй прошел, а на третий уже сами гуси себе маршрут наметили. Как только наступает время их кормить, они как по команде гуськом, вперевалочку и прямо к зерновому складу на пропитание. Отучить пытались – бесполезно. Прибить, по закону – штрафом попахивает. Так и плюнули на это дело. А Егорыча пришлось уволить, в сторожа перевел. Но он и там, подлец, уже что-то придумал. Дал бы я ему как следует, но немолодой же, в приличном возрасте мужик. Так и приходится терпеть.
- А ты не терпи. Попроси своих баб, чтобы слух распустили по деревне, что, мол, зерно протравлено импортным препаратом, от которого живность быстро растет, а если вовремя не заколоть, то болезнь неизлечимая у нее появляется. Все поголовье можно вывести этим препаратом и что об этом, мол, мало кто знает. Тогда и понаблюдай, что будет делать твой Егорыч. Думаю, что на исправление пойдет. Если придет к тебе просить нетравленого зерна, значит, эксперимент удался. А пока, чего стоишь-то, иди к своей Надежде, а я твоих парней подожду, да с доярками побеседую.
      Настенко пробыл у Надежды Кросс не более получаса. За это время успела приехать и машина из района, которую председатель специально послал за попавшими в беду трактористами. Было их не меньше десяти человек. Как только машина с механизаторами подъехала к клубу, из толпы доярок тут же раздались два звонких голоса, которые с визгом и хохотом пропели:
                Наши парни, трактористы,
                Нюрку нашу лапали.
                И недели не прошло,
                Как концы закапали.
- Все, девки, шутки побоку, - попытался успокоить их Настенко. - Мы по делу здесь собрались, а не балаган устраивать. Ну, глупость сотворили парни, заблудились немножко, баб своих в потемках с чужой перепутали. Все это может быть от недостатка ваших чувств к ним. К тому же их глупость и невежество принесли им большие расходы, а их покрыть надо. А парням скажу одно: бесплатный сыр только в мышеловке. Для вас – это ценный урок, и пусть он покрепче уляжется в вашей голове. А сейчас к делу. Слово предоставляю Игорю Николаевичу.
      Народу в зале на этот раз было намного меньше, чем на общем сходе. Собрались в основном только те, которые пахали, сеяли, за скотом ухаживали. Были здесь и специалисты: ветврач, зоотехники, агрономы, руководители производств. Костромин попросил всех пересесть поближе к трибуне, так как разговор должен был состояться больше дружеским, чем наставительным. Все присутствующие хорошо понимали, зачем их собрали в этом зале. Мало того, каждый пришел сюда уже с готовым решением, которое нужно было здесь утвердить или снять вопросы, в которых они самостоятельно не смогли разобраться. Костромин, не вставая с места, внимательным взглядом осмотрел присутствующих и сказал:
- Сегодня у нас один вопрос: разобраться с сельскохозяйственным обществом, в которое вы все должны войти как собственники. Определить цель его создания, права и обязанности каждого из вас. Сразу скажу – это никакое ни ООО и АО, а союз единомышленников, который создается с одной целью – соединенными силами своих членов содействовать становлению, обустройству и правильной постановке дел ваших предприятий. Само  общество принимает на себя решение тех задач, которые не по силам отдельным хозяевам: организацию кредита, снабжения и сбыта произведенной вами продукции, организует вашу учебу, устраивает прокатные пункты сельхозтехники, содержит склады семян, удобрений, организует переработку сельхозпродукции и делает все другое, от чего зависит эффективность каждого отдельного хозяйства. Бухгалтерия будет единой для всех,  на каждого будет открыт текущий счет, где вы можете хранить свои сбережения и с которого будут осуществляться все ваши текущие платежи. На рынке вас будет представлять ваше сельскохозяйственное общество, как своего рода территориальный кооператив. Работаете, однако, вы самостоятельно в рамках той формы организации, какую выберете. Кстати, Евгений Иванович, что у нас получилось в итоге?
- Докладываю: на три тысячи сельхозугодий на данный момент определилось: три – семейно-групповых хозяйства, три – семейных, одно групповое и одно индивидуально-частное по производству меда. Надежда Петрова и Ольга Сумарокова со своими семействами берут молочную ферму на 150 коров, Иванова Мария – 50 коров, и две семейные фермы будут, помимо производства молока, заниматься производством зерна и кормов. Два семейно-групповых хозяйства намерены заняться производством картофеля, зерна, овощей и льна. Одно групповое хозяйство будет заниматься откормом скота, производством зерна, овощей и производством семян многолетних трав. В итоге – восемь самостоятельных хозяйств. В каждом из них проведена соответствующая работа: выбраны руководители хозяйств, определены собственность на имущество и землю каждого участника, обязанности каждого и четко расписаны трудовые отношения в соответствии с вашими рекомендациями. Семейно-групповые хозяйства по выращиванию картофеля, зерна, овощей и льна возглавят Уткин Виталий Иванович и Никитин Василий Дмитриевич; семейные по производству молока, зерна и кормов – новенькие, приехавшие к нам из других районов области, – Сучков Иван Иванович, у которого жена доярка и взрослые дочь с сыном, и Герасимов Александр Григорьевич – глава молодой семьи. Есть у него и дочь подросток. Пока претензий по формированию хозяйств ни от кого не поступало.
- Все довольны распределением? – уточнил  Костромин.
- Все нормально, довольны, давайте двигаться дальше, - прогудели из зала.
- А дальше вот что. Вам раздали рекомендации по организации самостоятельного хозяйства. На базе этих рекомендаций вы должны составить бизнес-план развития своего предприятия. Составлять вы их будете вместе со специалистами, одним вам с этим делом не справиться. Поэтому к вашим услугам – ветврач, агроном, зоотехник, ну и я, ваш покорный слуга. Все вопросы, которые затронуты в этих рекомендациях, лучше, чем я, знают ваши специалисты. Имейте в виду, что они являются штатными работниками вашего общества и им совсем не безразлично, как будут работать ваши хозяйства, поскольку их заработок напрямую зависит от результатов вашей работы. Со своей стороны хочу добавить, что вам следует сосредоточить свое внимание на следующих важных вопросах: продумать руководство самим хозяйством, рабочей силой и финансами, разработать исходные данные для программы развития хозяйства и саму программу, ориентируясь исключительно на передовой опыт. Обязательно рекомендую составлять балансы – смету доходов и расходов, при этом составлять их следует надежно, ибо это прибыль – показатель, определяющий эффективность работы любого хозяйства. Важно четко оценить обстановку: куда следует стремиться, установить цель и приоритетные задачи. Цели должны быть реальными и соответствовать вашим возможностям.
      Цель ставится очень четко и должна быть понятна всем работникам  любой формы организации производства. При этом каждый работник хозяйства обязан видеть личную ответственность при достижении цели и по каждой цели должен быть установлен ответственный. После этого разрабатывается план операции, то есть, каким образом достичь цели. Определяется, что наиболее выгодно производить в данный период, учитывая опыт последних лет и потребности рынка. При этом следует рассчитывать производственные расходы на единицу продукции и сравнивать их с показателями других хозяйств и производителей.
 Всем понятно, о чем я сейчас говорю? Это прописные истины, которые должен знать каждый желающий продуктивно работать на этой земле. Имейте в виду, что на русское «авось» в нашем деле рассчитывать не приходится. В одночасье все может пойти насмарку. Понятно? – повторил еще раз Костромин.
 - Понятно, яснее ясного, - пронеслось из зала.
- Если понятно, то тогда я продолжаю…
      При разработке плана рассматриваются все возможные альтернативы с расчетом и обоснованием каждого варианта. План следует выполнять в обязательном порядке, устанавливая при этом приоритетные направления достижения поставленной цели. Выполняться должны все части плана – трудные и легкие. В плане должно быть предусмотрено все: риск по финансам, риск по управлению, риск по принятию решения. Управление планом должно быть гибким, оперативным, каждое решение должно быть продублировано.
      Следующим важным этапом является организация самого хозяйства и его работы. С этой целью необходимо установить стандарт достижения цели, располагать информацией о том, с чем можно сравнивать. Стандарты должны быть практичными, приемлемыми и достижимыми. Ваши возможности в обязательном порядке должны соответствовать выбранному стандарту. Для этого следует собрать всю информацию по руководству фермой, вести книгу анализа и учета достижений. Подобные книги обычно ведут для себя, чтобы повысить эффективность работы хозяйства. Записи в них должны быть точными и отражать все текущие данные: количество и состав основных и оборотных фондов, все, что делается, поступления и расходы, результаты работы, учет кормов, рабочей силы, скота и т.д. В итоге это позволит вам определить недостатки работы хозяйства. При этом постоянно следует следить за своей задолженностью, долгами, оплачивать их быстро, используя любые скидки.
      Собственные возможности должны быть оценены достаточно объективно. Только в этом случае можно принять на себя риск по погоде и связанные с этим расходы; риск по нестабильности цен, и принять для этого соответствующие меры; риск, связанный с изменением численности работающих (смерть рабочих, членов семьи и т.д.); риск по финансам, учитывая при этом, что нельзя переоценивать свои силы; риск по посредничеству и деловым услугам; риск от социальной или денежной реформы и т.д. Необходимо стараться переложить эти риски на других – застраховать имущество, урожай и т.д. Риск по расходам должен быть только разумный.
      Важно запомнить, что прибыльность хозяйства складывается из совокупности показателей: качества скота, времени продаж, сбалансированности кормов, рационального кормления, хорошего ветеринарного обслуживания и лечения, разумного использования зданий и сооружений и еще многого другого, о чем расскажут вам ваши специалисты.
 У меня  к вам только один вопрос: наемная сила в ваших хозяйствах планируется? – спросил присутствующих Костромин.
- Планируется, в обязательном порядке планируется, - ответил кто-то из зала.
- Тогда я советую вам обратить внимание на такие вопросы. Важно, чтобы наемные рабочие были довольны своей работой; каждому из них в письменном виде необходимо дать перечень работ для исполнения, не ограничивать его возможности, хорошую работу премировать; обеспечить их копией своей политики занятости: условия работы, заработная плата, отпуска, премии, пересматривать эти условия вместе с ними; у каждого из вас должна быть четко отработана система поощрений за хорошую работу, исходя из реальных целей и возможностей; необходимо выплачивать премии в сравнительно короткие сроки и делать это регулярно, не ожидая окончания года; условия премий нужно хорошо сформулировать, т.е. понятно для работника. Слушать, что они говорят по улучшению работы, обсуждать свои намерения с ними, что вы можете, что нет, Виды поощрения должны быть надежными – жилье, молоко, мясо, т.е. работник должен знать цену тому, что он получает, и самое главное, следует помнить, что наемные работники могут стать в перспективе вашими партнерами, поэтому относиться к ним следует с уважением.  Вот, то главное, о чем я хотел сказать вам дополнительно, - заключил Костромин.
 Теперь несколько слов еще о самом сельскохозяйственном обществе. Ваше общество будет являться юридическим лицом, иметь единую для всех печать и расчетный счет в банке. Вы, как самостоятельные хозяйства, юридическими лицами не являетесь, а становитесь самоуправляемыми и независимыми хозяйствами, занимающимися каждый исключительно своим делом – производством продукции. Все остальные функции, связанные с производственной деятельностью, берет на себя общество, за определенные комиссионные сборы, которые вы сами и установите. Заведовать обществом будет совет, избираемый из его участников. Совет будет состоять из председателя, его заместителя, секретаря, бухгалтера и членов, число которых определите вы сами.  Задачами совета станут: отработка механизмов помощь каждому из вас в постановке вашего дела, обеспечение каждого хозяйства материально-техническими ресурсами, обеспечение сбыта продукции, организация прокатного пункта сельскохозяйственной техники или обслуживающего кооператива; он будет содействовать членам общества в получении льготного или иного кредита, организации переработки сельхозпродукции, в сборе информации по сельскохозяйственным проблемам, организации учебы, стажировке, переподготовке, устройстве выставок, ярмарок, аукционов и многом другом, что будет необходимо для ваших хозяйств и общества в целом.
- Игорь Николаевич, но ведь при таких задачах нужна определенная структура общества, - размышлял вслух Уткин Виталий Иванович.
- Безусловно, Виталий Иванович, - вы самостоятельная самоуправляемая организация, находящаяся на полном самофинансировании, и сами должны решить – какие комитеты или отделы вам целесообразно ввести в состав организации, чтобы они не были балластом для вас, а выполняли важные для членов общества функции. Постепенно вам надо уходить от зависимости и опеки района, но делать это нужно  по мере укрепления хозяйства в целом. Лучше поэтапно, скрупулезно вникая в местные проблемы и готовя для этого соответствующую базу, в том числе и кадровую. На первом этапе вашему обществу необходимо создать на паях, которые у вас есть, обслуживающий кооператив и стать его соучредителями. Устав такого кооператива я вам предоставил для ознакомления. Вам остается только согласиться с ним или внести в него изменения. Нужно также назначить руководителя этого кооператива. По моему мнению, с этой задачей может хорошо справиться Макарычев Иван Петрович. С ним по этому поводу мы уже побеседовали, и он дал  согласие. Если у вас не будет возражений по  кандидатуре, то вы вместе  соберетесь и обсудите все детали  работы.
- Я правильно говорю, Иван Петрович? – спросил Костромин Макарычева.
- Все так, Игорь Николаевич, я уже во всем разобрался и знаю, как построить  работу. Могу сказать точно: никто в обиде не будет. Кооператив будет работать как часы – слово «академика», - заключил Макарычев.
- Тогда у нас еще есть пара вопросов – это создание кредитного кооператива и единый сельхозналог для товаропроизводителей, точнее – тонкости его применения в наших условиях, - поправился Костромин.
 Начнем с кредитного кооператива. Безденежье всегда было трудным препятствием для сельского хозяина. Поэтому без собственной системы крестьянских кредитных учреждений сельские общества никогда не смогут эффективно развернуть свою деятельность. У нас есть схема создания такой кредитной системы в области, но при действующей власти она не сможет работать. С одной стороны, у нее нет денег на эту систему, с другой стороны, а это более важный аргумент – ей удобнее держать село в черном теле и получать вливания из федерального бюджета. Поэтому нам нужно забыть, что региональная власть может стать инициатором создания кредитного кооператива. Это не в ее интересах. Поэтому крестьянин и ломает себе голову, где взять деньги на удобрения, на семена, на горюче-смазочные материалы, на аренду техники и т.д. И если их не находит, то богом и чертом клянет тот день и час, когда решился на самостоятельное хозяйствование, недобрым словом поминает тех, кто втянул его в это безденежное дело. Мы с вами сделаем все по-другому. Нам нет смысла рассчитывать на подачки администрации области, они, если, и будут, то их на ведро солярки не хватит. Уставный капитал нашего кредитного кооператива мы сформируем сами: часть денег обещала администрация района, значительную часть средств под залог части продукции нам дадут наши спонсоры, которым эти идеи пришлись по душе, есть и другие партнеры, готовые вложить в нас немалые деньги беспроцентно, в расчете на будущее сотрудничество. По нашим прикидкам, денег хватит на всех, нужно их только разумно и с выгодой использовать. При этом будет действовать одно важное условие для всех: халявы не будет. Ссуды будут выдаваться только членам кооператива по личному доверию, под круговое поручительство и в отдельных случаях – под залог. Каждому участнику кооператива с учетом доверия, которого он заслуживает по своим личным качествам, будет определяться и размер кредита. Подробно все это вы можете прочитать в уставе кооператива. Кредитные отношения, которые мы начинаем строить, в российской практике пока не встречаются. Поэтому прошу вас всех отнестись к этому серьезно и ответственно, ибо все это мы делаем для себя, для становления своего дела. Главное не злоупотреблять доверием, которое нам пока оказывают. И еще об одном в кредитном деле. Кредит в обязательном порядке необходимо объединить со сбытом. Это даст возможность кооперативу и его членам уйти от эксплуатации вашего труда всевозможными посредниками в виде заинтересованных возникающих фирм, предприятий и организаций финансового и торгового капитала. По существу – это способ сохранить свою хозяйственную самостоятельность, независимость и свой капитал. И самое главное – это единственный способ уйти от административного устройства управления сельским обществом, от перешедшего все границы чиновничьего беспредельного влияния на нашу судьбу, жизнь и работу. Это способ перехода на самоуправление в общественной и хозяйственной деятельности, путь развития местной инициативы, развития самостоятельности сельского населения, механизм перестройки деревенской жизни, - закончил Костромин свое длинное выступление.
- Скажите, Игорь Николаевич, а что-то подобное в России уже было? – спросил его Никитин Василий Дмитриевич.
- Конечно, было, уважаемый Василий Дмитриевич. До семнадцатого года в России во время проведения столыпинской реформы на ее территории действовало свыше двадцати семи тысяч кооперативов различного типа, из которых около шестидесяти процентов были кредитные товарищества. Я вам приведу слова известного всему миру русского экономиста-аграрника, теоретика сельскохозяйственной кооперации, по методике которого живет сейчас весь цивилизованный мир, но не мы: «В твоих собственных руках лежит твое будущее, русский крестьянин! Для тебя к светлому счастью трудовой жизни нет иного пути: кроме пути кооперативного. Знай, что этот путь – единственный путь! Сбиться с него – значит погибнуть». Следуйте этому совету уважаемые друзья, и мы победим, - пафосно закончил Костромин.
      Неожиданно с места заговорила подталкиваемая своими подругами полевод Лида Сумарокова:
- Я, конечно, мало  разбираюсь в том, о чем говорит товарищ Костромин, но давайте не будем обманывать самих себя и зададим вопрос, а что было хорошего в нашей жизни? Всю жизнь жили утопией и надеждой, а где она эта светлая жизнь, которую нам еще вчера обещали? Нет этой счастливой жизни, и никогда при такой власти не будет. Не будет до тех пор, пока мозги наши не протрезвеют и не очистятся от всякого хлама. Почему, думаете, наши молодые мужики на Нюрку Морозову полезли? Да потому что свои бабы давно в нашем селе перевелись: поразъехались кто куда – лишь бы подальше от нашего светлого рая. Я сапоги свои резиновые чуть ли не с самого рождения ношу – в другой обувке просто выйти некуда и незачем – ноги поломаешь и по колено в грязи будешь. Нам только одно в голову и долбят: денег на солярку не хватает, на запчасти не дают, семян не завезли. А мне не солярка нужна, а жизнь светлая, привольная, радостная, достойная меня, как человека. О нас даже забыли, что мы есть на белом свете. Вспоминают только об урожаях, надоях, поголовьях. А где мы, люди? Я работать хочу, хорошо работать. И заработок чтоб, как у министра. Разве я этого не заслуживаю? Давайте, Игорь Николаевич, вводите свою систему в нашем разбитом и разграбленном хозяйстве. Хоть я и мало что понимаю в ваших делах, но я вам верю, верю как человеку порядочному, - закончила свою длинную речь Сумарокова.
- Ну, Лидия, ты даешь! Можно подумать, что только ты одна и обеспокоена о селе и о нас горемычных. Беды села, его отсталость и унизительные надежды, которыми нас кормят ежегодно и ежечасно, являются прямым следствием оккупации села варварским чиновничеством, воевать с которым государство или боится, или не хочет, - вмешался в разговор Уткин. -. Будем откровенны: мы терпим и поддерживаем нынешнее начальство только по одной причине – ничего другого не знаем. Напрасной может обернуться наша жизнь и сегодня, если сейчас, имея, наконец, возможность свободно во всем разобраться, понять и осмыслить, мы не сумеем осилить то, что нам предлагают умные и честные люди. А пока я предлагаю одно: засучить рукава и взяться за дело. Уже поздно впадать в тоску или панику – у нас появился реальный шанс доказать, что щи мы лаптем не хлебаем, а остальные пусть хлопают глазами и удивляются. Не может быть больше того, чтобы нас без конца пригибала к земле горечь и боль, обида и злость, нищета и бесправие. Я тоже, как и Сумарокова, хочу жить по-человечески, а не по-скотски, -  закончил свою речь Уткин, а потом напрямую спросил Костромина: - Вам ведь тоже непросто, Игорь Николаевич? По собственной инициативе рискуете многим, если не головой.
- Головой, не головой, но риск, безусловно, есть. Не все мои идеи по душе вашему начальству. Характер у меня просто такой – не зависит ни от благополучия, ни от опасности, не пасует перед трудностями, а идет им навстречу с удвоенной энергией. И ничего с этим не поделаешь – таким уж мать родила.
- Хорошая, значит, была у вас мать, – поддержал его опять Уткин.
- Хорошая, не скрою. Только пусть земля ей будет пухом, - закончил Костромин.
- Вы говорили, Игорь Николаевич, что весь почти мир по чаяновскому методу работает. А нельзя ли узнать о нем поподробнее, - вмешалась в разговор Нина Водорезова.
- Почему нельзя, можно. Мне, например, импонирует опыт работы фермерских хозяйств в Нидерландах, особенно с точки зрения самоорганизации фермерского дела. В этом отношении интересна практика работы фирмы «Себеко», объединяющей 100 региональных сельскохозяйственных кооперативов, в которых состоит 50 тысяч фермерских хозяйств. Сама фирма имеет специализированные отделы, каждый из которых занимается определенным делом – удобрениями, семенами, сельскохозяйственной техникой и т.д. В каждой голландской деревне имеется отделение кооперативного банка, предоставляющее фермеру ссуды, а также разного рода кооперативы, которые снимают с его плеч массу забот. Фирма имеет массу собственных предприятий – по производству пестицидов, комбикормов, молочных и мясных продуктов, удобрений, специализированных сельскохозяйственных машин, ремонту техники. Располагает сетью бензозаправочных станций, элеваторов, силосохранилищ, пунктов селекционной работы, картофелехранилищ и др.
      Механизм работы фирмы достаточно прост. В начале сезона фермер составляет  список всего необходимого для его работы, затем подает письменную заявку или по телефону в свой региональный сельскохозяйственный кооператив. На этом его заготовительные работы заканчиваются. В удобные для него сроки фермер получит все необходимое с доставкой на дом. Всю эту работу делают специализированные подразделения фирмы, которые доставляют своим членам семена, удобрения, корма для животных, сельскохозяйственную технику, перевозят и хранят, перерабатывают и продают их продукцию. Финансовые взаимоотношения членов фирмы строятся следующим образом. За вычетом зарплаты своих сотрудников и производственных расходов, таких, например, как банковские проценты на ссуды или за эксплуатацию, скажем, элеваторов, фирма заработанные деньги возвращает членским организациям пропорционально их вкладам. В случае недовольства работой руководства фирмы оно может быть переизбрано, поскольку оно не хозяин фирмы, а слуга региональных фермерских организаций.
      В Великобритании предпочтение отдается семейной ферме в различных вариантах: объединяющих членов одной семьи или связанных родственными или брачными отношениями. Здесь широко развита фермерская кооперация: снабженческая, сбытовая, кредитная, предпочтение среди них отдается снабженческим кооперативам. В стране организована масса пунктов проката сельскохозяйственной техники, что позволяет более рационально использовать сложную дорогостоящую технику.
      Конечно, это далеко не весь полезный опыт работы на земле в различных странах мира. Для его изучения я подготовил для вас небольшую брошюрку по зарубежному опыту развития фермерских хозяйств. Думаю, что она будет для вас полезна, а кое-что из нее вы можете уже и сейчас использовать в своем хозяйстве. С умом, конечно.   Удовлетворил я ваш вопрос, госпожа Водорезова? – задал вопрос Костромин.
- Удовлетворили, Игорь Николаевич. Только нам будет сделать все это намного сложнее. Здесь же нужно пересматривать всю государственную политику в сельском хозяйстве, а кто нам это позволит сделать? – возразила она.
- Уважаемая моя, своим поступком здесь, в этом зале, вы эту политику уже начали перестраивать. То, что вы сейчас делаете – это  не только ваше личное дело. Уверен, что оно будет иметь далеко идущие последствия, которые пока не заметны. Не думаю, что к вашим делам будут равнодушны ваши соседи, если дела  пойдут на подъем. Вот тогда и посмотрим, есть ли сила в гражданской инициативе и что значит подлинное народовластие.
      Костромин встал из-за стола, осмотрел всех присутствующих внимательным взглядом и произнес:
- Все вы, чувствую, немножко устали, да и не всегда понимание приходит с первого раза, особенно со слов, на слух. В рабочем порядке с каждым из вас мы, я думаю, осилим все эти премудрости. Но у нас есть еще один вопрос, который следует обязательно рассмотреть – это единый сельхозналог. Поэтому хочу вас спросить: будем делать перерыв или залпом поднимем и этот вопрос?
- Осилим, чего уж там, - раздались голоса из зала.
- Тогда приступаем к делу, - произнес Костромин и еще раз внимательно осмотрел зал. Десятки глаз смотрели на него и с нетерпением ждали чего-то  необычного. Костромин начал издалека.
- Все вы, уважаемые товаропроизводители, являетесь главным источником финансирования созданного вами вчера сельского общества, и от того, как вы будете работать, будет зависеть наполнение его казны. Вы реально перешли на самофинансирование, от вас зависит процветание или упадок вашего хозяйства, которого мы не должны допустить. Все дело в организованности и порядке, которые мы с вами обязаны установить и беспрекословно выполнять. В вашем обществе начнет работать вами же избранная налоговая инспекция, на которую будет возложено проектирование норм доходности и сроков уплаты налогов, исчисление неземледельческих  доходов, а также расходов, исключаемых при обложении, проверка полноты учета всех источников дохода в каждом хозяйстве, подготовка списков хозяйств, попадающих под льготное обеспечение, рассмотрение жалоб и ходатайств налогоплательщиков и прочее. Все это подробно расписано в положении по сбору сельхозналога и положении о местной налоговой инспекции, которые находятся у каждого из вас на руках. По сути дела налоговая инспекция должна провести в вашем хозяйстве полную инвентаризацию земель и объектов, которые дают или могут приносить доход местному сообществу. Без этого просто нельзя начинать никакую работу.
 Теперь о самом сельхозналоге. Из каждого заработанного вами рубля семьдесят копеек будут оставаться у вас лично,  пятнадцать пойдут в ваш местный бюджет, а остальные пятнадцать в другие бюджеты. Основная задача единого сельхозналога – сделать из каждого из вас зажиточного хозяина, а само общество – самодостаточным. Не облагаются сельхозналогом личные подворья, а также садово-огородные участки жителей, не ведущих товарного производства, а использующих их исключительно для собственного потребления. Освобождаются от налогообложения все хозяйства, где доход на одного члена семьи достигает определенного уровня, обеспечивающего лишь прожиточный минимум. Налог может корректироваться в сторону уменьшения, если в расчете на каждого члена семьи доход не обеспечивает необходимого уровня жизни. Исчисление дохода полеводства в зависимости от формы организации производства производится или по количеству всей пахотной земли, или по площади посева. По повышенным нормам облагаются специальные промышленные культуры: картофель, хмель и другие.  По пониженным нормам облагается скот, предназначенный для промышленного маслоделия, а также площади, занятые под посевами однолетних и многолетних трав, с которых будет сниматься укос, в целях поощрения развития травосеяния, а также доходы от площадей, занятых под посевами льна, в целях поощрения развития льноводства. Освобождаются от налога на два года вновь распахиваемые и целинные земли, предоставляются скидки для тех хозяйств, которые осуществляют в текущем году все агрономические мероприятия, опытные участки, площади, засеянные семенниками посевных трав, неудобные земли в течение трех лет после окончания на них мелиоративных работ и обращения под пашню или сенокос.
      Неземледельческие доходы облагаются налогом в обычном порядке: от торговли, от посреднической деятельности, от народных промыслов, от индивидуального предпринимательства, от промышленных предприятий. В состав облагаемого дохода от неземледельческих заработков включаются: от заработков по найму, подтверждаемых документами, от заработков в других хозяйствах со своей техникой, от заработков на лесном промысле для лиц, работающих по трудовым договорам, от транспортных перевозок и прочих заработков трудового характера. Доход от неземледельческого заработка не должен превышать 25% совокупного дохода хозяйства. И в заключение по данному вопросу. Местные сельские органы самоуправления обязаны вести решительную борьбу с укрыванием источников дохода, а также установить самое внимательное наблюдение за правильным осуществлением налоговыми инспекциями законодательства о сельскохозяйственном налоге, в корне пресекая всякие возможности нарушений. В противном случае – грош цена всем нашим начинаниям и надеждам. Подробно обо всем остальном вы познакомитесь в Положении о едином сельскохозяйственном налоге, которое вам роздано. Смею вас заверить в одном – составлено оно грамотно, с учетом вашего сегодняшнего положения и поставленных нами задач. Бояться его не следует, нужно лишь руководствоваться этим положением и постепенно привыкать к порядку.
      На этом, я думаю, нам следует закончить, так как все детали по налогу вам лучше всего расскажут ваши экономисты, когда вы будете составлять свои индивидуальные бизнес-планы. Если потребуется моя помощь – я всегда к вашим услугам. И последнее, о чем хотел вам напомнить. Очень хорошо продумайте вопрос о руководстве вашим сельскохозяйственным обществом, кого вы намечаете в лидеры своей организации, какова будет ее структура. Нельзя забывать о том, что к  власти непременно будут рваться люди нечестные, стремящиеся использовать новый орган в своих личных целях. Новой же системе и порядку позарез нужны высокоорганизованные, культурные, инициативные и дисциплинированные люди. Новый порядок в самоуправляемом сельском обществе непременно потребует формирования и утверждения на селе человека с особым отношением к труду, обществу,  семье, религии, самому себе. Об этом надо помнить и понимать, что новый тип человека в сельском обществе приобретает равную значимость с самим самоуправлением, а возможно, даже решающую роль при реализации самой идеи самоуправляемой деревни. Так-то вот, дорогие мои друзья, - закончил Костромин и стал собирать со стола свои бумаги, давая понять всем присутствующим, что на сегодняшний день разговор на эту тему закончен и пора расходиться по домам.
      Первым из-за стола встал Настенко и объявил:
- На сегодня, товарищи, все. Соберемся через две недели, тогда и совместим выборы в управу и думу с нашими выборами: выборы в совет и его председателя. А пока всех прошу крепко подумать, кого будем рекомендовать в руководящие органы всей нашей власти. Прошу не ошибиться, в противном случае ошибку трудно будет исправить и платить за нее придется нам самим.
      Из зала все выходили медленно, без толкучки, обдумывая услышанное от Костромина. Костромин с Настенко вышли из клуба последними. На улице их ждали Ирина и Ксения.
- Как прошло собрание? – спросила Ирина мужа.
- Как всегда ровно и без срывов. Игоря Николаевича трудно вывести из равновесия, да и не было никаких попыток сорвать совещание. Все увлечены новым делом и хотят, как можно больше узнать о нем, - ответил ей Настенко.
- Тогда идемте ужинать? – предложила Ирина.
      Неожиданно в разговор вмешалась Ксения, которая явно запротестовала против предложения Ирины.
- Сегодня, уважаемые, Игоря Николаевича я вам не отдам. Я накормлю его собственной кухней, давно к этому готовилась. Да и крыльцо  обещал он мне поправить. Когда еще подвернется такой случай. Не зря ведь говорят: куй железо, пока горячо. Не волнуйтесь – я его не насовсем похищаю, всего на пару часов. Потом сама доставлю до дому. Затем взяла Костромина под руку. Помахала супругам Настенко приветливо ручкой и настойчиво потащила  от изумленных  супругов в сторону своего дома. Костромин не сопротивлялся, а лишь извинился перед Настенко за неожиданный оборот событий. Те, похоже, тоже не возражали, но все же пытались уговорить Ксению не нарушать их планов. Однако Ксения была неприступной, на уговоры не поддавалась и утащила от них Костромина.
      В доме Ксении Костромин сразу почувствовал, что она готовилась к приему желанного для нее гостя. Две маленькие комнаты и кухня блистали чистотой, кругом ни пылинки, на подоконниках уйма  ухоженных домашних цветов. Ковры на полу и на стенах выглядели свежевымытыми, на столе посередине комнаты, покрытом свежей скатертью, стояли два прибора и огромная ваза с цветами из собственного сада. В доме приятно пахло домашней едой . В нем было уютно, тепло и все располагало к интимной встрече. Ждать, когда Ксения все выставит на стол, Костромин не стал, а попросил дать ему инструмент и показать, где находятся доски для мелкого ремонта крыльца. Ксения отвела его в сарай, где Костромин нашел  все, что требовалось для ремонта. Потом разделся и приступил к работе, не забыв отметить про себя, что в этом доме жил когда-то хозяин, у которого все было под рукой и на своем месте. Очевидно, в отца пошла и Ксения. Все в ее доме было ладно, расставлено по своим местам и ничего лишнего. Не мог не заметить Костромин и небольшого образка, висевшего в левом углу большой комнаты, рядом с которым теплилась лампада с медленно тлеющим огоньком. Крыльцо Костромин починил быстро, затем сложил инструмент на место, помыл в бочке, полной воды, руки и вошел в дом.
      Стол был уже накрыт, рядом с цветами стояла бутылка водки, а на одном из стульев за столом сидела хозяйка дома, подперев  рукой свой  красивый подбородок. Ксению Костромин сначала не узнал. Она, как умела, привела себя в порядок, принарядившись и подкрасившись. К тому же она была добра, эта Ксения, и не имела практически никаких недостатков. «Жаль, что все это  не востребовано», - подумал про себя Костромин.
- Наперед знаю твой вопрос, Игорь Николаевич, - прервала его мысли Ксения. - Почему такая видная, а одна. Гордая я и не переношу посредственности. Местных мужиков в упор не вижу, как мух веником гоняю. Есть, правда, один, который проходу мне не дает – все под венец тянет. Нездешний он, из района. Вот и сегодня на «Волге» прикатил, у Ковалева мои косточки обмывают. Разве не видел машину, которая у сельсовета стоит? Так это его машина. С очередным предложением приехал. А я терпеть не могу глупцов, особенно тех, кто не в состоянии скрыть отсутствие своего ума. Для меня его любовь – не радость, а оскорбление. Говорю это тебе потому, что тебя только люблю, как будто ждала тебя всю свою жизнь. Ночами господу богу молилась, чтобы ты появился, а то годы мои  уходят, а счастья-то никому я еще не принесла. А просто так, без любви, умереть не хочу. Ксения встала из-за стола и постаралась смахнуть рукой покатившуюся по ее щеке слезу, но лишь размазала тушь, неумело нанесенную на  ресницы, отчего она стала еще ближе и дороже. Он подошел к ней, повернул лицом к себе и, поглаживая ее волосы, тихо произнес:
- Глупенькая ты моя. Я ведь тебя тоже всю свою жизнь искал. Долго искал. И пусть поздно, но нашел. Без тебя я жизни своей больше не представляю. Вот ведь как повернулось. Нет ни минуты, ни часа, чтобы я не думал о тебе, чтобы сердце мое не тосковало, не разрывалось на части. И успокойся, моя хорошая, я с тобой и никогда тебя не покину.
      Костромин крепко прижал Ксению к себе, откинув ее волосы назад, и стал целовать ее лицо.  Ксения прижалась к Костромину всем своим телом, и они еще долго стояли у стола, обнявшись, и глубоко чувствуя друг друга. Неожиданно Ксения тихо произнесла:
- Вино скиснет, Игорь, да и горячее уже остыло. Ты же  с утра голодный. Садись за стол, и давай перекусим.
      Отрыв бутылку водки, налила себе и Костромину почти по полстакана и произнесла торжественно и с надеждой:
- Пусть будет с нами бог и ничего более, - и разом осушила содержимое стакана. Ее примеру последовал и Костромин, у которого  с голодухи помутнело в голове, но сразу отпустило. Они недолго сидели за столом – потянуло на воздух, на природу.  Костромин с Ксенией долго бродили у реки, а затем поднялись на холм, с которого хорошо просматривалась вся  окрестность. Хоть и надвигалась темнота на село, но все кругом хорошо было видно и даже прослушивалось. Неожиданно до них донеслась нехитрая песенка, очевидно, опять выдумка сестричек-хохотушек:
                Там на горке, у реки
                Два сердечка бьются.
                То сольются, то замрут,
                В любви признаются.
                Хорошо им там вдвоем
                В этот вечер лунный,
                Не забыть бы ей о том,
                Что жених не юный.
- Когда эти девки только угомонятся, спасу от них нет, в чужое счастье лезут, - безо всякой злобы проговорила Ксения и еще теснее прижалась к Костромину.
      Из-за ее плеча Костромин  увидел, что впереди, на горизонте, километрах в сорока от них, над Волгой завис объект,  напоминающий диск, контуры которого были видны по  мелькающим по его периметру огонькам.
- Смотри, Ксения, это ведь НЛО, - повернул ее лицом Костромин к неясному объекту.
- Точно, Игорь, это действительно НЛО.
      Неожиданно от объекта отделилась светящаяся точка и начала двигаться в сторону Костромина и Ксении. Не долетев до них километров восемь по высоте, светящаяся точка медленно развернулась по дуге и пошла в обратную сторону, скрывшись вскоре в темной гуще облаков. После ее исчезновения в пространстве между описанной ею дугой и землей неожиданно образовалось светло-голубое свечение, которое покрыло землю ярким светом, как будто был не темный осенний вечер, а настоящая белая ночь, которые в этих местах не встречаются. Свечение продолжалось минут сорок, а сверкающий яркими огоньками диск продолжал стоять на прежнем месте.
- Красиво как, - прошептала Ксения. – Мне кажется, что это нам знак божий. Он благословляет нас от своего имени и счастья нам желает, - продолжила она, еще теснее прижавшись к Костромину и   обняв его за шею, поцеловала в губы, проведя своим гладким лицом по его небритой щеке.
- Нам пора, Игорь. Настенки заждались тебя, наверное. Ведь пока ты не придешь, они глаз не сомкнут. Публика у нас здесь всякая, как бы чего не вышло.
- Хорошо, пойдем, а то действительно Женька с Ириной, наверное, беспокоятся.
      Костромин взял Ксению под руку и довел до ее дому. Попрощавшись, Костромин еще долго не уходил, дожидаясь, пока она  запрет все двери,  погасит свет и  ляжет. Путь к Настенко он знал уже хорошо. Знал даже, где есть ямы и ухабы, а потому без труда находил дорогу. Неожиданно его остановил чей-то недобрый голос:
- Постой-ка, мужик, поговорить надо. Из густой темноты прямо на него шел человек не хилого сложения и, очевидно, подвыпивши. Ростом он был чуть выше Костромина, но по телосложению Костромин ему не уступал. Чего хотел этот мужик, Костромину догадаться было нетрудно.  По всей вероятности, это был тот самый приезжий ухажер из района, который настойчиво добивался руки и сердца Ксении.
- Чего надобно, уважаемый? – грубо спросил Костромин.
- А надобно, чтобы ты убрался отсюда и оставил Ксению в покое. В противном случае…
- Что в противном случае? Морду мне набьешь или живым в землю закопаешь? – переспросил его Костромин.
- А что тебе по вкусу, то и будет, - проговорил сиплым голосом мужик и вплотную приблизился к Костромину. - Я шутить не люблю, особенно когда мне на пятки наступают – шею в один миг сломаю, - промычал он и попытался взять Костромина за галстук. Почувствовав, что миром здесь не обойдется, Костромин крепко прижал его кулак, успевший прихватить его галстук, обеими своими руками и, сделав шаг левой ногой назад, резко ушел вниз, увлекая туда же крепко зажатую, как в тисках, руку своего противника. Мужик неистово заорал, а его рука повисла как плеть, обессиленная и для него уже бесполезная.
- Может, тебе помочь, Игорь Николаевич, - неожиданно услышал он голос Настенко; неведомо каким образом вынырнувшего из темноты.
- Не стоит, Женя. Думаю, что этот ловец местных красавиц сам поймет свою ошибку и забудет сюда дорогу. Тем более что обид я не прощаю, а женщин в обиду не даю. Ему больше о карьере своей надо беспокоиться, а потом уж и моем здоровье. Судьба помогает только храбрым, а сейчас она на моей стороне. Ксении ему не видать как своих ушей, а если приставать будет -  в порошок сотру. Для меня любовь к Ксении измеряется не силой страсти, как у этого бычка, а верностью и преданностью ей, - закончил Костромин, потирая  кисти рук.
- Пойдемте домой, Игорь Николаевич, - позвал Костромина Настенко. - А с этим любителем женских сердец завтра мои мужики поговорят по нашим деревенским обычаям.
      Оставив все еще корчившегося на тропе мужика, боль которого не затихнет еще несколько дней, об этом Костромин знал по собственному опыту, когда еще учился в школе контрразведки, они пошли к дому Настенко, обсуждая случившееся.
      Наутро к Настенко, как ошпаренная, примчалась Ксения. Волосы ее были взлохмачены, платок сбился с плеч, а глаза наполнены слезами. Первое, что она спросила:
- Жив?
      Получив утвердительный ответ,  медленно села на поставленную ей табуретку и заплакала, причитая:
- Никогда и никуда больше не отпущу одного. Это же мое счастье бабье, - и она повисла на шее Ирины, постепенно успокаиваясь.
- Люблю я его, Иринушка, больше жизни своей люблю. Не думала, не гадала, что со мной может так случиться, а вот случилось же. Ни покоя мне без него, ни счастья женского. На край света за ним пойду, лишь бы пальцем поманил. И не осуждай меня, я нашла то, что искала всю жизнь, залив слезами не одну подушку. Я только сейчас поняла, что один не может быть счастлив – счастье всегда одно на двоих. Я нашла его наконец.
      В этот момент с верхней комнаты к женщинам спустился Костромин. Увидев заплаканную Ксению, он с тревогой спросил:
- Случилось что-нибудь, Ксюша? Может, обидел кто?
- Нет, ничего не случилось. Я просто от счастья расплакалась. Думала, что тебя покалечил этот изверг, но вижу, что все обошлось. А теперь слушай приказ, Костромин: без меня ни шагу по нашему селу, я теперь твой главный спутник и телохранитель.
- Да у меня уже вроде был один такой телохранитель, да пропал куда-то, следов даже своих не оставив, - засмеялся Костромин.
- Тот телохранитель пусть тебя в городе бережет, а здесь я буду командовать парадом, - твердо произнесла Ксения и прижалась к Костромину.
- Сколько дней ты еще можешь побыть здесь, Игорь? –  спросила она его.
- Сегодня должен уехать. Нужно срочно писать отчет по работе института. Все сроки прошли, а я к нему даже не приступал. Я бы остался, Ксюша, но дела мои запущены. Ты же знаешь, сколько времени я потратил на ваше хозяйство, догонять надо упущенное. Прости меня, дорогая, но я в самом деле должен уехать. Если захочешь, то приезжай ко мне сама. Я буду ждать с нетерпением, - пытался успокоить ее Костромин.
- Да я все понимаю, Игорь. Ехать тебе действительно нужно. А насчет приезда к тебе – я подумаю.  Пока мне лучше подождать здесь и не  стоит мешать тебе работать, хотя мне и любопытно посмотреть, как ты живешь и каким институтом командуешь. Да и не хотелось бы мне, чтобы о Костромине лишние сплетни по городу поползли. Ты ведь там у всех на виду, а именем твоим я дорожу как своим собственным. Не хочу, чтобы к нему всякая грязь приставала, -  спокойно и нежно произнесла Ксения.
- Когда едешь? – снова спросила она.
- Сейчас, после завтрака, - ответил Костромин.
- Тогда до встречи, - произнесла Ксения и, никого не стесняясь, поцеловала Костромина в щеку, и быстро вышла из дома Настенко, не дав Костромину сказать больше ни слова.












Глава двадцать первая
      Развитию своего института Костромин придавал особое значение. Кому, как не ему – ученому с огромным стажем профессиональной работы, не понимать, что обращение с личностью как с орудием производства, подавление ее социальных функций, ухудшение жизни людей связано с основным пороком общества – единовластием и единомыслием. Ему трудно было понять, как могло случиться, что ученый и педагог  стали социально неполноценными и ущербными в обществе, претендующем на демократию и свободу. Он хорошо понимал, что если расшатается образование и замрет наука, то конец всем ожиданиям на выход из полунищего общества, с не устоявшимися демократическими порядками к обществу здравого смысла, социальной справедливости и нравственной ответственности. А пока ни у тех, ни у других – ни власти, ни собственности, ни сносного существования. В этих неприятных для него условиях он задавал себе вопрос: «Стоит ли ему рисковать его новым делом? Ведь силы разрушения не перестали действовать, а втягивают общество в унылую и безопасную для них оппозиционность, вреда, которая им не принесет, но и экономическому подъему с процветанием народа не поможет». И все же Костромин понимал, что разочарования его понятны, но бесплодны.
 «Действовать, и только действовать», - решил про себя Костромин. У него есть реальная возможность взяться за образование местного населения, ибо без просвещения нет ни только свободного человека, но нет и достойного уровня жизни народа. Надо сделать так, чтобы сфера образования в этом регионе не оказалась на задворках.
      Свой институт Костромин решил строить прочно и надежно, как и народную власть в деревне Настенко, и только на научной основе по сравнению с местными вузами, об интересах которых больше всего и  беспокоилась региональная власть. И для этого беспокойства у них были основания, ибо Костромин пытался уйти от традиционных методов обучения и подготовки студентов. В его задачу входило не только освоение новых методик организации учебного процесса, но  в большей степени реальная подготовка студентов к практической работе в конкретных условиях и обеспечение их гарантированными рабочими местами после окончания обучения в вузе и возможность открытия своего дела.
       Костромин, тщательно обдумывая, писал отчет о проделанной им за полгода работе, внося предложения по совершенствованию деятельности своего подразделения в регионе, решить которые одному было финансово не по силам. Давая свои рекомендации по улучшению работы представительства, он надеялся на поддержку своих московских коллег и был уверен, что к его предложениям подойдут с пониманием. В противном случае – зачем он тогда здесь, традиционную работу может выполнить любая посредственность.
      Отчет занял у него три полных дня. По итогам анализа проделанной работы выходило: первый семестр представительство сработало с убытком – затрат было произведено больше, чем получено денег за обучение. Однако это Костромина не смущало, так как перерасход был сделан в основном за счет его средств, которые можно было вернуть в следующий набор студентов. Сложность положения Костромина состояла в том, что сам институт в развитие представительства не вложил и не собирался вкладывать ни копейки, поэтому Костромину приходилось ежедневно доказывать свое умение вести дело при ограниченных ресурсах, или, как говорят в народе, - варить суп из топора. Костромину волей-неволей приходилось учиться этому премудрому делу. И пока  у него получалось.
      Сейчас его  больше беспокоило  другое: как пройдет набор следующего потока студентов. Предварительные итоги  давали основание надеяться, что представительство может выйти из прорыва и основательно поправить свои финансовые дела. Волновало Костромина и другое обстоятельство: куда делась Марья, от которой уже долгое время не было ни одной весточки. Мобильник ее был постоянно заблокирован, а адреса, где она снимала квартиру, он не знал. И все же он решил любой ценой найти Марью.
      Первое, что нужно было сделать - навестить школу, в которой училась Марья. Где она расположена, он примерно знал, а таких школ с вечерним образованием в городе было всего две. Найдя ее, Костромин обрадовался, что застал в ней именно тех людей, которые ему были нужны. Это были директор школы и классный руководитель Марьи. Директор Зоя Ивановна Петренко,  сухощавая, в пожилом возрасте женщина, с суровым лицом и пристальным взглядом,  несколько странно заявила:
- Сама виновата, девочка. Не надо показывать свой характер. Это все же школа, а не дискотека, в которой я директор, а не классная дама какая-нибудь, и капризов не терплю. Проше говоря, поссорились мы с ней, а она в знак протеста отказалась от сдачи выпускных экзаменов. Говорит, в больницу попала, а я-то  знаю, куда она подевалась.
- Может быть, вы не правы. Она ведь действительно лежала в больнице. Вы же хорошо знаете историю ее болезни. Трудно пожелать кому-нибудь другому испытать подобное. Мне самому приходилось неоднократно возить ее в больницу, когда у нее начинались приступы. Ей лечиться надо, но в наше время на это нужны большие деньги, которых у нее нет, - попытался возразить ей Костромин.
- У вас такая же позиция, как у ее классной руководительницы. Вот, кстати, и она идет. - Елена Владимировна, можно вас на минутку, - окликнула она миловидную женщину.
- Это директор местного представительства московского института – Костромин Игорь Николаевич. Интересуется вашей Марьей.
- А что, собственно говоря, вас интересует, Игорь Николаевич? – спросила его Елена Владимировна.
- Дело в том, что я друг ее семьи, - слукавил Костромин, - и мы с Марьей договорились, что она будет учиться у меня. Это было ее желание, и я его поддержал. Время идет, а у нее, оказывается, еще не сданы выпускные экзамены, а без этого  принять ее в институт не могу. По-моему, она очень старательная девочка, начитанная, во многом разбирается самостоятельно. Во всяком случае, глупостью от нее не тянет. Многим интересуется, стихи и даже статьи в газеты пишет. И очень жаль, если из-за пустяковой ссоры будет погублено ее будущее.
- Мне тоже нравится  Марья, и я тоже переживаю за нее, - поддержала его классный руководитель. - У нее  не легкая судьба, да и с матерью она не всегда находит общий язык. Кстати, а где она сама?
- Насколько мне известно, она ушла от матери, устроилась на работу, где-то снимает квартиру. Честно говоря, я думал у вас узнать что-либо о ней.
- Была она у меня один раз после того случая, просила допустить ее до экзаменов. Я ей объяснила, что все нужно делать только на общих основаниях, - вмешалась в разговор директор школы.
- И что было дальше? - поинтересовался Костромин.
- Она ушла, и больше я ее не видела.
- Но ведь экзамены можно сдать экстерном, разве этот вариант не в компетенции школы? К тому же, это ваша ученица, которая прошла в школе весь курс обучения. Ведь такой вариант возможен?
- Возможен, - подтвердила директор школы. – Но она в школе больше не появлялась, а хлеб за брюхом не ходит.
- Ну, а если мы поправим эту ошибку, и она придет в школу. Что ей тогда делать? – спросил ее Костромин.
- Пусть приходит и найдет Елену Владимировну, тогда и примем какое-нибудь решение.
- Благодарю вас за оказанное мне внимание и подаренную надежду. Просто хочется помочь девочке. Не так уж у нее много сочувствующих, а тем более желающих помочь. Сама все в себе переваривает и ни на чью помощь не рассчитывает. Жаль будет, если собьется с пути, - как бы подвел черту под разговор Костромин.
      Они распрощались с директором, а Елена Владимировна попросила Костромина поговорить с ней о Марье еще несколько минут.
- Вы найдете ее обязательно, Игорь Николаевич. Нелегкой судьбы девочка. Я к ней почему-то привязалась и мне далеко небезразлично, что с ней будет в будущем. Она очень внимательна к людям, отзывчива на боль и страдания другого человека. Ей непременно нужно помочь. Да и талантливая она, просто с директором они не ладят. Вы найдите ее обязательно, а я здесь постараюсь все утрясти, - тихо произнесла она, чтобы никто из посторонних не услышал их разговора.
      Через пару минут они распрощались, и Костромин вышел из школы с тревожным чувством: куда она подевалась, ведь всегда звонила, когда долго не навещала Костромина. На этот раз: ни звонков, ни визитов. Не мог же он сам ее чем-то обидеть – не было для этого повода, да и расстались они в последний раз без ссор и обид. Значит, что-то другое. Но что?
 «Надо навестить мать Марьи, может, она что-нибудь о ней знает», - подумал Костромин и тут же, не раздумывая, поехал на автовокзал, где та работала мойщицей машин. Веру он застал за работой – она мыла очередной автобус, вернувшийся из рейса.
- Где Марья, Вера Алексеевна? – поздоровавшись, спросил ее Костромин.
- Была она у нас в деревне, но это было давно. С тех пор я ее не видела. Модная такая приезжала: в новых вельветовых джинсах с бахромой, красивой кофточке. Обувка тоже была новая, модная. Купила себе даже мобильник, но по нему я до нее ни разу не дозвонилась. Он все время у нее отключен. Говорила, что работает в Красном у какого-то ювелира, но у кого точно – не сказала. На работу ее кто-то возит из города на своей машине, а где живет – не знаю. Скрытная она у меня. А в деревню приезжала посмотреть, как бабка с братом живут. Гостинцев им привезла. Ночевать в деревне отказалась, сказала, что спешит по делам в город. Тоже мне, деловая. Больше ничего о ней не знаю.  А вам-то она зачем, Игорь Николаевич? – спросила его Вера.
- Она же учиться у меня собралась, а выпускной экзамен в школе сдать забыла. Я только что из этой школы. Договорился с директором, что экзамены у нее примут. Только оказывается, что сдавать-то их некому. Исчезла она куда-то. В школе тоже обеспокоены тем, что она там уже давно не появлялась. Вот я и думаю, не случилось ли с ней что-нибудь.  Может, в больнице лежит? Но ведь из больницы можно позвонить, а звонков, оказывается, не было ни тебе, ни мне. Что же тогда может быть? – рассуждал вслух Костромин.
- Да загуляла где-нибудь, голову кому-нибудь вскружила. Как только дурь выйдет из головы, сразу объявится. Вы что, не знаете ее, что ли? Она же не управляемая у меня, делает что захочет, со мной не советуется, - пожаловалась Вера.
- Ну, ладно. Поеду по своим делам, много  их накопилось за последнее время. Пора и разгрести. Кстати, ты не знаешь адреса ее Юры? Мне все равно с рекламой в Красное ехать, может, она у него застряла. Все же почти год вместе прожили. Не может быть, чтобы ничего у них друг к другу не осталось. Любовь законов не знает, а старая любовь не забывается.
- Адреса его я не знаю, но как найти его там скажу, - ответила она и подробно не только рассказала, но и нарисовала схему, где проживал бывший муж Марьи.
      В Красное в этот день Костромин не поехал, а решил сначала объехать все местные больницы, где могла оказаться Марья или по несчастному случаю, или в результате очередного упадка здоровья. К счастью, в больницах ее не было, и за последний месяц таких в больницы не поступало. В моргах неопознанных тоже не оказалось, в милиции трупов, похожих на Марью, не обнаруживали.
      Осталось одно: съездить в знаменитое на весь мир село, занимающееся производством ювелирных изделий, где и могла оказаться Марья.
      Юру он нашел быстро, но Марьи у него не было. Правда, он знал, где и  у кого в последнее время работала Марья, и дал адрес этого ювелира. Но Костромину и этого было достаточно, чтобы успокоиться: Марья жива, ничего с ней не случилось, просто в голову влезла очередная блажь, которая наверняка скоро раскроется, как только она объявится.
      Костромин поблагодарил ювелира за информацию и попросил его передать Марье, если она вернется на работу, что ее разыскивает Костромин по очень важному для нее вопросу и пусть она свяжется с ним немедленно. Тот не отказался выполнить его просьбу, а прощаясь, загадочно улыбнулся, словно за этим скрывалась какая-то тайна.   Костромин уехал из  села  с  надеждой на то, что Марья в конце концов появится и, возможно, с сюрпризом, предназначенным для него, поскольку она была из тех, кто не только мог наносить раны, но и искусно их лечить. А пока ему оставалось лишь ждать возвращения блудницы.
      В городе Костромина ждала приятная неожиданность. Как только он вошел в свою квартиру, зазвонил телефон. Взяв трубку, он услышал голос своей сотрудницы:
- Игорь Николаевич, это Раиса Павловна говорит. Вас в нашей приемной ждут гости.
- Что за гости, Раиса Павловна? – переспросил Костромин.
- Говорят, из деревни. Настенко какой-то, и с ним миловидная женщина.
- Пусть ждут. Я буду немедленно, - и повесил трубку.
      Подойдя к институту, Костромин увидел стоящую у входа «Ниву» Ксении. Сердце его защемило от счастья, а все тело сразу перешло в радостное волнение. Заботясь о судьбе Марьи, он чуть не забыл о своей собственной. Там наверху, в небольшой приемной, ждала женщина его мечты, на встречу с которой сегодня он не рассчитывал. Это был подарок судьбы. Она явно старалась соединить этих людей, в общем-то одиноких и по-своему несчастных, но непременно нужных друг другу. И если бы не случай, то они могли и не встретиться.
 «Но этого не могло быть», - отгонял от себя дурную мысль Костромин и тут же стремглав бросился наверх, в приемную.
      Настенко и Ксения стояли вместе около небольшой институтской библиотеки и просматривали книги. Увидев входящего в помещение Костромина, они положили книги на место и заулыбались. Костромин подошел к ним и обнял сразу обоих за плечи, проговорив при этом, еле переводя дух:
- Безумно рад вас видеть. Что за дела забросили вас ко мне?
- Дел особенно никаких, просто посоветоваться пришли, - первым заговорил Настенко.
- Может, об этом поговорим в другом месте, у меня дома? – спросил Костромин.
- Возражений не имеем, правда, Ксения? - одновременно отвечая на вопрос Костромина и как бы уговаривая свою спутницу, произнес Настенко.
- Можно, Евгений Иванович, - невозмутимо ответила Ксения. - Любопытно посмотреть, как поживает наш друг и спаситель.
- Я живу скромно, но об этом потом, - тихо вымолвил Костромин и неожиданно переключился на Раису Павловну.
- А как наши дела, Раиса Павловна, есть новые поступления?
- А как же, кстати, вот перед вами стоят два новых наших студента. Я их не уговаривала, они сами решили. И даже документы оформили.
- Правильное решение, у меня нет возражений по этому поводу. Сам хотел их уговорить, но они меня опередили. Мы уходим, Раиса Павловна, если что – звоните, я буду дома. Костромин попрощался с ней и вышел вместе со своими гостями.
- Делаем так,  друзья мои, - обратился Костромин к Настенко и Ксении,  как только они вышли на улицу. - Машину, Женя, ставишь на стоянку. Она вот здесь, рядом. А мы с Ксенией зайдем в магазин и будем ждать тебя у выхода. Дом мой, кстати, всего в двух шагах от этого магазина, так что на все у нас уйдет не больше двадцати минут. Заночевать вам придется у меня. Квартира двухкомнатная, на всех хватит. Предупреждаю заранее – никаких возражений не принимаю, - категорично заявил Костромин, и все с ним согласились. Через каких-нибудь полчаса они втроем сидели за накрытым столом у Костромина и, улыбаясь, смотрели друг  на друга, довольные неожиданной встречей.
- Хорошо сидим, - довольно произнес Костромин. – Я очень рад, что ты, Женя, угадал мои мысли и прихватил Ксению с собой. Для меня – это радость и мне приятно, что она здесь. И не переживай за нас. Мы уже не молоды и не боимся делать глупости. Мы просто возвращаем свою молодость. Проговорив это, Костромин притянул Ксению к себе и поцеловал в щеку. Не отстраняясь от Костромина, Ксения лукаво улыбнулась и тут же поправила Костромина:
- Евгений Иванович здесь ни при чем – это я его уговорила взять меня с собой. По правде, он этого не очень-то и хотел. Пытался скрыться от меня и удрать один, но я его перехватила и выловила на повороте на шоссе. У него просто не было другого выхода, чтобы не взять меня с собой. Так ведь, господин начальник, главный хранитель моей нравственности?
- Так-так, Ксения, только не ставь меня в неловкое положение перед Игорем Николаевичем. Просто я готовился к мужскому разговору с ним и нравственность твоя здесь ни при чем.
- В чем же суть этого мужского разговора, Евгений Иванович? – спросил его Костромин.
- О власти, Игорь Николаевич. Очень хотел бы знать, какую роль вы отводите лично мне и Ксении в нашем сельском правительстве?
- Главную, Евгений Иванович, главную. Лично мне кажется, что в обязательном порядке ты должен занять место главы управы. Другого человека на этом месте я не представляю. Великолепное знание хозяйства, особенно его недостатков, людей и их проблем, опыт организаторской работы, непререкаемый авторитет в хозяйстве, способность видеть перспективу, собственная инициатива по реорганизации власти – все это ставит тебя вне конкуренции с другими твоими соперниками. И поверь мне – говорю я это совершенно искренне. Был бы другой кандидат на это место с лучшими качествами, я бы предложил его. Мне ведь далеко не безразлично, кто будет у руля власти, ибо судьбу своего проекта я отдаю в его руки. В этом направлении вы и должны готовить местное население, но это уже больше задача Ксении. Пусть она вместе со своими подругами и проведет соответствующую работу, ей это сделать сподручнее.
- Да тут никакой работы и проводить не надо, Игорь Николаевич. Все село его  уважает и другого варианта быть не может. Это он страхуется, цену себе набивает.  Я уже интересовалась этим вопросом. Все сходятся в одном:  Настенко должен занять место Ковалева, другим они не доверяют.
- А кого бы вы хотели видеть на месте председателя сельской думы? - задала вопрос Костромину Ксения.
- Тебя, Ксения, и только тебя, - твердо заявил Костромин.
- Это почему же, Игорь Николаевич? Чем я провинилась перед вами? – чуть не возмутилась Ксения.
- А потому, уважаемая Ксения Петровна, что вы женщина самостоятельная, рассудительная, семь раз отмеришь, прежде чем один раз отрежешь. Хорошо ладишь с населением и очень четко разбираешься в экономической и социальной жизни селян, знаешь, что хорошо для них, а что плохо. К тому же вы оба честные и совестливые люди. Вы и только вы можете стать действительной опорой стабильности и развития вашего местного сообщества. К тому же ты женщина видная, привлекательная, в толпе не затеряешься и если надо, то любую дверь ногой откроешь.  Вы поймите одно, - продолжал Костромин, - без надежных кадров, способных выпутаться из любой ситуации, не нарушая закона, нам нашу проблему поднимать будет сложно. Плохим исполнением можно загубить любую здравую идею. Вам это надо? Меня другой вопрос беспокоит: кто возглавит сельскохозяйственное общество? У вас есть кто-нибудь на примете?
- Я бы поставил на это место Уткина Виталия Ивановича, хотя можно и Никитина Василия Дмитриевича, - высказал свое мнение Настенко.
- А ты что думаешь, Ксения? – спросил ее Костромин.
- Никитин хорошая кандидатура, но мягковат в общении с людьми. Уткин более напорист, все делает капитально, основательно, может и зашибить за безобразную работу. Я все же думаю, что Уткин.
- Ну, а если до конца хорошо подумать, то на ком бы вы оба остановились?
- Пожалуй, на Уткине, - заключил Настенко, и его поддержала Ксения.
- Вот и хорошо, с властью, пожалуй, мы разобрались. Но есть еще один важный вопрос: выборы новой власти – это далеко не рядовое мероприятие для местного населения. Это – праздник, и день этот люди должны запомнить на всю оставшуюся жизнь. Подумай, Евгений Иванович, как это лучше сделать. Митингов только не надо, но все остальное в обязательном порядке. Я имею в виду: гулянья, песни, частушки, гармонь, выступление самодеятельности или профессиональных актеров, буфеты, скоморохи – все, что угодно, но чтобы народ почувствовал перемены всем своим сердцем и душой. Сделаешь, Евгений Иванович, ведь времени до выборов не так уж и много осталось?
- Какие могут быть вопросы, Игорь Николаевич, сделаем, конечно. Сейчас я на  всю катушку подключаю Ксению, она этим делом мастерски владеет, как будто только тем всю жизнь и занималась. Как, Ксения, принимаешь предложение?
- Не вижу никаких проблем, организуем все, как положено. Денег только не забудь мне дать, да побольше. А то знаю я тебя скопидома.
- Деньги будут, прямо завтра с утра и будут, я своему слову хозяин, - успокоил ее Настенко.
- Посмотрим: утро вечера мудренее, - посмотрев на Настенко, ответила Ксения.
- Игорь Николаевич, ответь мне все же на один главный вопрос, который никому из нас не дает покоя: почему такой бардак в России и когда он, наконец, кончится? – спросил Костромина Настенко, глядя ему прямо в глаза.
- Секрета нет никакого. Если образно, то личное сейчас захлестнуло общественное. Мы поставили телегу впереди лошади и хотим, чтобы она ее повезла. Нам же надо сделать так, чтобы личное содействовало общественному, а общественное помогало личному и поменять местами лошадь с телегой. Во многом это наследственное, от практики насилия, непрофессионализма, от усталости, от глупости одних, самонадеянности и безответственности других. Причин много, их всех даже не перечесть. Но главное состоит все же в том, что человек сам себя выключил из социально-экономического процесса, который происходит в обществе, и переложил решение своих проблем на чиновника. В этом наша основная проблема. Причем переложил доверительно, бесконтрольно, за что сейчас и расплачивается. Мы забыли о праве на собственную жизнь, личную свободу и безопасность, на труд в справедливых условиях, на достойный уровень жизни и перестали их защищать. А как известно: под лежачий камень – вода не течет. Вот и вся философия твоего вопроса.
- Что же, в конце концов, будет с нами, Игорь Николаевич? – продолжал свои вопросы Настенко.
- Да все будет нормально, Женя. Трудно, не без помех, но мы все же построим мир здравого смысла, компетентности и ответственности, высокой нравственности, безусловной уверенности личности в своей жизни. Кстати, именно это мы и начинаем с тобой делать. И не думай, что только мы одни такие умные. Нас миллионы, но одни пока действуют, другие раскачиваются, третьи выжидают. Это процесс, и он весьма длительный.
      Пока Костромин и Настенко философствовали на житейские и другие темы, Ксения напросилась у хозяина квартиры помыться в городской ванной. Ей было до невозможности любопытно сравнить ее деревенскую баню с городской ванной. Когда она вышла из нее в халате его жены, с повязанным на голове полотенцем и кислым лицом, Костромину стало ясно, что его сауна ей не понравилась. Подбирая рукава халата до локтей, она тут же высказала все это Костромину:
- Ну, Игорь Николаевич, не думала, что вы каждую неделю моетесь в помойной яме. Разве это баня. То ли дело у нас: с парком, веничком, с холодным душем или белым снежком. Удовольствие – пером не опишешь. Сразу на всю неделю здоровье укрепляешь. В следующий раз, когда вы к нам приедете, я специально для вас баньку истоплю, хороших веничков заготовлю. А пока подскажите, куда мне свои не допаренные кости на ночлег бросить. Поздно уже, а нам завтра рано вставать.
- Я уж давно приготовил для тебя маленькую комнату. Постель там разобрана, есть телевизор с видеомагнитофоном. Можешь что-нибудь посмотреть. А мы с Женей устроимся в большой комнате. Там для нас тоже все готово. Больше ничего не хочешь мне сказать? – задал ей вопрос Костромин, в надежде услышать для себя что-то более приятное, чем оценка его ванной комнаты.
- Хочу, затем и приехала. Я, Костромин, не могу быть без тебя, сердце тоскует и ноет. Очень хочу любить и быть любимой. Это все, что я хочу в этой жизни.
      Пока Настенко находился в туалетной комнате, Костромин взял Ксению за руку и потащил за собой в маленькую комнату, которую обычно занимал его сын. Прикрыв  дверь, он прижал Ксению к себе и, не переставая  целовать в щеки, глаза, губы и неожиданно раскрывшуюся грудь, заговорил ласково и нежно:
- Успокойся, моя дорогая, неужели ты не понимаешь, что я сам в таком же состоянии, что только любовью к тебе наполнен смысл моей жизни сейчас. Для меня наши отношения дороже всех сокровищ и даже дела, которое я начал. Без тебя и оно теряет для меня всякий смысл, с тобой же оно становится для меня просто плевым, выеденного яйца нестоящим. Самое страшное для меня сейчас – потерять твою любовь.
      Костромин снял полотенце с головы Ксении, вытер им появившуюся на ее щеке слезу, бросил полотенце в кресло и снова крепко прижал к своему телу. Она легко поддавалась его шалостям, но лишь когда он попытался развязать пояс ее халата, она остановила его руку и, прижав  палец к своим губам, тихо прошептала:
- Не время и не место, мой дорогой. Мы здесь не одни. Я довольна уже тем, что от тебя услышала, за этим, собственно, и приехала. С нетерпением буду ждать тебя у нас в деревне, - и тихо приоткрыв дверь, любезно выпроводила Костромина в прихожую.
      Утром Настенко с Ксенией проснулись рано. Вместе с ними встал и Костромин. Ему надо было приготовить завтрак для гостей и проводить до автостоянки. В чем могла, помогала ему Ксения. Когда она садилась в машину, которую выгнал со стоянки Настенко, то повернулась к Костромину и громко, никого не стесняясь, произнесла:
- За мной баня, Игорь Николаевич! Надеюсь, что это случится скоро, - и помахала Костромину рукой из уже отъезжающего автомобиля.