ВЯЧЕСЛАВ ЧУХЛИНСКИЙ.
Просыпаюсь я как-то утром. Почесал, как всегда, в затылке. Начал соображать. Я это иногда умею делать… Соображаю, соображаю, но сообразить не удаётся. Интересно, какой сегодня день недели?... Не могу сообразить. Соображаю дальше. Какое сегодня число?... Соображаю, но опять не могу сообразить. Странно. Всегда соображал, а тут вдруг заклинило, как у Зелёного. Ну, ничего, думаю я, уж про год-то сейчас точно соображу... Опять не получается... Перехожу на экстрим. Какой сейчас век?... Соображаю, соображаю… Опять заклинило. Думаю про себя: "Ну, Век, погоди!", – и что же вы думаете? Век испугался. Говорит мне Век, этак, лениво позёвывая и почёсывась:
– Чего тебе, мил человек?...
Я Веку тогда и говорю, так же лениво позёвывая и почёсываясь:
– Век, ты который с Рождества Христова? – он, – Век – почесал за ухом, да и говорит этак просто, без пафоса:
– С утра нынешнего, я у тебя 21-ый Век…
Я тогда и говорю Веку за номером… Опять забыл номер… Сейчас соображу… Что-то заклинило. Не получается… А он мне снова, позёвывая, и говорит, только слегка прокуренным голосом:
– Да 21-ый я Век. Олух царя небесного! Когда запомнишь?...
Мне на Век, конечно, обижаться как-то неудобно. Я у него тогда решил поинтересоваться, обратившись к нему в третьем лице, потому что его номер я опять забыл:
– Отчего у них прокуренный голос?
Век не стал на меня обижаться за 3-е лицо и отвечает:
– Они много жгут топлива. Дышать нечем…
Нормально ответил. Тоже в третьем лице... Затем я говорю Веку… опять номер Века забыл. Сейчас соображу… Заклинило. С чего бы это?
– Да бог с ним, с номером-то, – отвечает мне Век, – я его и сам-то частенько забываю. Подожди маненько, сейчас соображу… Какой же я Век по номеру?... Вот только что тебе говорил, а тут вдруг заклинило. Совсем, как у Зелёного. Напомни, пожалуйста, мил человек, в каком Веке, то есть во мне, жил Зелёный? Номер мой скажи, мил человек. Номер моего Века…
Я Веку отвечаю, что извини, мол, своё имя не всегда помню, а тут вдруг номер тебя, то есть Века, да ещё и Зелёного должен помнить. Ты, Век, напомни мне, пожалуйста, в последний раз твой порядковый номер от Рождества Христова. Я тебе, Век, гарантий не даю, что запомню твой номер, но если ручку найду, то запишу. И тогда заклинивать уже не будет, как у Зелёного.
Век мне отвечает, что рад бы был мне помочь, но у него самого так сильно заклинило, что он своего номера припомнить не может. Я ему говорю, что, мол, не расстраивайся. Как заклинило, так и расклинит. Время у нас с тобой, Век, есть – целый век впереди. Торопиться не будем. Век мне за номером… Извиняюсь, номер моего Века вспомнить пока не удаётся…
– Слушай, мил человек, ты мне надоел со своим моим номером Века. Ну чёрт с ним, с этим моим номером. Ни я – Век, ни ты, – мил человек, не знаем моего номера Века, но это не значит, что меня, то есть Века, не существует. Я – Век есть, только неизвестно какой…
Я Века тогда, эдак, ненавязчиво, осторожно, спрашиваю:
– Может, ты Век до нашей эры, то есть в сокращении – до н.э. Например: IX—VIII до н.э. — Гегемония Фригии в Малой Азии.
Век слегка призадумался. Затем уверенно мотнул головой сначала слева направо, а потом отчаянно замотал головою сверху вниз… Затем снова призадумался… Чувствовалось, что ему – Веку, надо решить трудную задачку. Но его заклинило. Задачка не давалась в руки Века. Бывает. Затем Век посмотрел на меня страдальчески и говорит:
– Мил человек, а ты мне не подскажешь?... Фригии в Малой Азии – это кто?...
Я тоже посмотрел на Века так же страдальчески, и тоже спросил его:
– Век, сначала ты мне подскажи кто такие Фригии в Малой Азии, а потом уж я тебе подскажу.
Век посмотрел на меня понимающе и закачал головой сверху вниз… Хороший мне Век попался, толковый. Другой бы на его месте закрутил своим указательным пальцем у моего виска. Не у своего же ему виска крутить пальцем… Затем Век надолго задумался. Чувствовалось, что он ушёл в далёкие века до н.э… Примерно через секунд 3600 Век меня будит:
– Мил человек, раз я не знаю кто такие Фригии в Малой Азии, то однозначно – это люди не из моего окружения. Подыщи мне тех, которые жили, или живут в моём номере века…
Умный Век мне попался. Дедуктивно мыслит. Я стал напрягаться:
– 825 до н. э. (или 814 до н. э.) — Основан Карфаген колонистами из финикийского города Тир, – это было ещё раньше… Значит, это не век моего Века... Дальше: Цари Мессении: Дотад, Сибота, Финт. Цари Спарты: Агесилай I, Архелай, Полидект. Цари Коринфа, цари Аркадии, архонты Афин – всё не то… Ну не те люди! Не могли они быть с моим Веком на "ты"…
Поднимаюсь выше по векам. Вступаю в нашу эру – сокращённо н.э: При императоре Диоклетиане в Римской империи каждые 15 лет... – так, это не то. Далее: в 312 г. при императоре Константине – это не то. Гм… Так я могу перебирать века до скончания века, но уже нашего с моим Веком – безномерным. Я призадумался. Ненадолго. Секунд на 3600, не более… Неожиданно снова будит меня мой безномерной Век:
– Слушай-ка, мил человек. Раз мы моего номера вспомнить не можем, давай обойдёмся без него. Ты меня называй просто: Век без номера. Я буду называть тебя… Слушай, а ты представился мне, Веку? Звать-то тебя как?
– Век, – говорю я ему, – по-моему я тебе сразу представился. Назвал имя и … Вот что кроме имени я назвал тебе, Век, вспомнить не могу. Может ты мне, Век, – напомнишь сам?
– Я бы тебе, друг мой сердешный, – отвечает мне Век – напомнил, но у меня, у твоего Века, заклинило, как у Зелёного. Вспомнить не могу. Извини. Ты уж сам постарайся, друг мой Позабывчитый, вспомнить как тебя зовут. Хорошо?...
И сказал это мой Век Заклиненный так сердечно, задушевно, как говорят это и кое-что другое друг другу только закадычные друзья. Я моему Веку безномерному Заклиненному и отвечаю:
– Век, может пока нам с тобой достаточно минимума?...
Век мне достался очень спокойный и рассудительный. Он почесал в затылке, кажется, правой рукой, немного посоображал неудачно, затем махнул совсем не досадливо, кажется, левой рукой, да и говорит:
– Что ты, друг сердешный Минимальный, имеешь в виду под минимумом? Может это точное число, день недели, месяц, год? На моём номере Века я не настаиваю. Этого нам с тобой не осилить. Нас обоих сильно заклинило. Только с чего бы это?... Я-то, собственно, свой номер века тебе сразу чётко сказал, только не припомню сколько раз. Ты мне напомни, друг сердешный тоже Заклиненный, сколько раз я тебе назвал свой родной номер Века? Не вспоминается?... Ну да ладно, может скоро расклинит. Тогда выдвини хотя бы гипотезу происходящих событий…
Я ему отвечаю, что скорее всего сегодня пятница, 13-ое число, 32-го февраля, или 33-го на твой выбор. Но это не принципиально. Век мне и говорит:
– Молодец, друг мой сердешный Непринципиальный. Теперь минимум у нас есть. Давай двигаться дальше. Только сначала слегка опохмелимся… Ой, что я говорю? Ведь мы же – Века, никогда не пили, не пьём, и не будем пить! Мы же не какая-то там шелупонь, как год, месяц, неделя и даже глубокоуважаемый день. Напомни-ка, друг мой сердешный Гипотезёрный, какой у нас сегодня день.
– Век, – говорю я – вот ты только одну хорошую мысль за весь сегодняшний день и высказал – это опохмелиться. Я же тебе только что назвал день недели, месяц и ещё целых два дня на твой выбор, а ты их не запомнил... Век Незапоминательный, кто за тебя всё сказанное мною будет помнить? Пушкин, что ли? А может Зелёный? Ты вспомни свою эпоху, а потом мы быстренько разберёмся к кому обращаться за помощью. Если к Пушкину, то ты будешь Век 19-ый, Золотой. Если к Зелёному, то ты будешь век 20-ый, Зелёный...
– Друг ты мой закадышный, – говорит мне Век, – давай, хотя бы на трезвую голову, пока у нас с тобой она есть, разберёмся кто ты сам-то будешь. Вспоминай своё имя. Старайся. Я тебе тут не помощник... Вчера, припоминаю, я был на шикарном халявном банкете по поводу публикации в "Русском переплете" какого-то там писателя. Там я – твой Век, немного принял на грудь. Да видно не рассчитал свои силы. Сегодня ничего не помню, даже свой собственный номер, будь он неладен.
– Век безномерной Нерасчётливый! – говорю я Веку. – Так на этом же самом банкете был и я. Мы же сидели с тобой бок о бок. А напротив нас сидел этот Козёл винторогий. Сидел и ухмылялся, глядя на нас. Ты помнишь его, Век Грудьюпринимающий?...
Мой Век несколько призадумался, вспоминая. Я жду. Чувствую, что мой Век Банкетнохалявный может заснуть ещё на 3600 секунд, не менее. Я его бужу и говорю:
– Век, у этого винторогого Козла ещё райская птичка сидела на левом роге, или рогу – ты хоть птичку-то помнишь?
– Как не помнить птичку? – отвечает мне мой Век Левороге-рогувый. – Красивая птичка. Только вот как звали того винторогого Козла, я что-то не припомню…
Мы оба призадумались... Вдруг, мой Век Птичковый хлопнул меня по лбу своей широкой мозолистой ладонью с хорошо подстриженными ногтями, да и говорит несколько надрывно и спотыкаясь:
– Вспомнил!... Вспомнил, что к винторогому Козлу Красиво-птичковому подходил главный редактор рубрики "Человек в пути" Интернет-журнала "Русский переплет" товарищ… Вот только он мне – Веку, не представился. Извини, мил человек… Подошёл и говорит этому Козлу Лопоухому...
– Подожди, Век Жертво-банкетный. Этот главный редактор рубрики "Человек в пути" Интернет-журнала "Русский переплет" мой кореш. Зовут его... Вот тут, Век, проблема. Это наш паря. Да мы с ним ходили в детстве по всем помойкам и свалкам. Я его из ямы вытаскивал, когда его песком засыпало, а он меня спасал, когда я Кусковку одним махом туда-сюда без передыху переплывал, позабыв дома иголочку. Сейчас, если подождать когда меня расклинит, то его имя я точно вспомню. А пока не вспомнил, то скажи мне, мой Век Вспомне-любивый: что мой кореш детства сказал этому винторогому Козлу Нагло-улыбчивому?
– Друг мой закадышный Иголочный, – говорит мне Век – твой кореш детства подошёл к этой нагло улыбающейся харе Винторогой и сказал ему прямо в рога, или в рогу... Нет, сказал ему прямо в рогё:
– Дорогой наш автор "Русский переплет" рубрики "Человек в пути"! Ваша книга украсила наш журнал. Да так украсила, что разукрасить её назад мы уже не можем несколько месяцев. Но мы твёрдо верим в то, что если нам разукрасить вашу книгу так и не удастся назад в будущее, то уж разукрасить её вперёд в прошлое нам наверняка удастся... Я поздравляю Вас, уважаемый наш автор, с великолепным вкладом в прошлое нашего высокого будущего искусства, которому мы всем нашим Интернет-журналом "Русский переплет" служим денно и ношно без выходных. Правда иногда берём отгулы за прогулы, но это уже за свой счёт!... Дальнейших Вам творческих успехов в публикации Ваших сногсшибательных и зубодробительных сочинений в иных Интернет-журналах, но только не у нас! С чем Вас сердечно и поздравляю…
– Мил человек, и он от души трогательно расцеловал в рога винторогого Козла Каракатице-подобного, которого называл… Вот вертится на языке, но вспомнить не могу, мил человек.
Я Веку и говорю:
– Век, безномерной Трогательный. Если у тебя вертится это на языке, то ты сплюнь. Вдруг, это серная кислота!
А мой Век Языко-сплюнутый и отвечает:
– Да нет, мил человек, это не H2SO4 двухосновная, – это Вячеслав Сергеечев.
Я ему – Веку Серно-кислотному – и говорю:
– Первый раз такого нахала в своей жизни слышу. Ведь то, что написал этот козёл винторогий Вячеслав Сергеечев Каракатице-ядный, написал не он – Вячеслав Сергеечев, а я – Татарин.
Мой Век Невозмутимый моему возмущению не придал значения сакраментального возмущения. И говорит Век этак несколько вызывающе и вскользь через бедро, но не так чтобы уж, но все-таки:
– Ну ты, Ботик Петра Великого дедушки Русского флота! Как ты смеешь сомневаться в подлинности авторства Вячеслава Сергеечева, пусть даже он и козёл Парно-копытный по отношению к этой дряни, которую он написал? Ведь это подтвердил сам главный редактор. Вот только что это за дрянь, которую он написал, я чой-то вспомнить не могу...
– Век мой Быстро-текущий, – говорю я моему Веку, сильно побледнев подмышкой, – нам с тобой сейчас не до разных там дряней, которые писали, пишут и далее будут писать не только в твой безразмерный Век, а и далее до конца света. Нам сейчас нужно вспомнить имя моего кореша детства, которого я очень люблю. Не уверен я только в его обратной любви ко мне. Не он ли мне как-то заехал в ухо в раннем моём детстве, когда мы с ним делили какую-то железячку на нашей свалке?
Век мой Вяло-оживающий, и говорит:
– Друг мой Амнезивный, хорошо, что ты мне напомнил про оплеуху. У меня прояснилось в голове. Похоже, что меня расклинило. Припоминаю, что встал я из-за стола и пошёл в курилку. А этот винторогий Козёл увязался за мной. Я ему сказал чтоб он за мной не тащился, а то я ему рога-то и поотшибаю. И что же ты, мил человек, думаешь было дальше?
– Век мой Припоминательный, – говорю я моему Веку, – похоже, что ты дал оплеуху этому винторогому Козлу.
Век мой, почти трезвый на неопохмельное утро, отрицательно замотал головой и стал недоумённо тереть своё ухо... Затем, после длительной паузы секунд в... Нет, я ему не дал полностью сделать паузу. Я сам его разбудил на 3600-ой секунде, спросив громко, но молча:
– Дал ты оплеуху этому винторогому Козлу?
Век мой, почти Выспавшийся, отвечает мне, почёсывая своё ухо, кажется правое... Нет, это смотря откуда посмотреть. Ежели со спины, то это правое, а ежели с опухшего лица, то это левое.
– Мил человек, этот винторогий Козёл сам мне дал оплеуху! Вот в это ухо. Чешется – нету сил. Почеши мне ухо, друг мой закадычный, а я возьму техническую паузу секунд на 3600.
Я, конечно, почесал его ухо, как он и просил, и, конечно, не дал моему дорогому Веку полностью выспаться, то есть отрезветь. Я его разбудил где-то там на выходе 3600-ой секунды. И говорю я ему, почти отрезвевшему в доску пола моей комнаты в коммуналке:
– Век мой почти отрезвевший Доскопольный, неужели там на банкете никого не нашлось, чтобы заступиться за тебя?
Век мне отвечает, несколько поёжившись и распрямившись:
– Сначала ко мне подскочил один хороший человек. Он не представился, но на нём были тапочки на ножках. Он хотел за меня заступиться, но и ему влетело от этого Козла винторогого.
– Век мой Вечнозелёный, – сказал я укоризненно моему Веку Страдальцу за высокую литературу далёкого прошлого из будущего:
– Ты оказал этому хорошему человеку помощь? Ты налил ему что требуется, для поправки его пошатнувшегося здоровья?
А Век мой Недогадливый и говорит:
– Мил человек, когда мне было оказывать этому Тапочнику посильную помощь, когда его тапочки на ножках так быстро вынесли из курилки, что мне старому, кажись, навсегда потрёпанному годами Веку было за ним не угнаться... Хорошо, что подошёл твой кореш и налил мне... не припомню... то ли квасу, то ли морсу...
Век мой Квасоморсный, – говорю я моему Веку внезапно-вспотевшему:
– Не важно что он тебе налил, а важно кто это? Усёк? Как зовут этого мил человека, то есть моего кореша детства, который как-то на свалке дал мне оплеуху пониже спины. Ты спросил как его зовут?
А Век мне мой и говорит, – правда всё ещё почёсывая своё ухо, – кажется правое. Нет, это я посмотрел со спины. А с пуза моего Века это будет:
– Век, ну и обжора же ты! Ишь какое брюхо отрастил! Это в твои-то года. Жрать надо, закусывая, не в три горла! Так ты спросил как зовут моего кореша детства?
Век отвечает мне, не переставая почёсывать своё ухо левое, если смотреть в профиль и сверху, наискосок и чуть вглубь:
– Да спросил я, спросил! Успокойся, мой Оплеухово-детственный. Он сказал, что его зовут... Слушай, мил человек. Нет ли у нас с тобой чего нибудь этакого, вроде квасу, или морсу, чтобы мы с тобой поправили пошатнувшееся здоровье?..
А я ему, Веку Пошатнувше-здоровочному, и говорю:
– Ничего нет.. Называй имя моего кореша.
Век мой недолго думал. Секунд 3600, не более, потому, что я его растолкал. А как только он перестал чесать своё ухо, так сразу и ответил на мой остро поставленный вопрос не в бровь, а в ухо, минуя глаз:
– А не послать ли нам гонца в магазин без продавца?
Я, конечно, был не против. Совершенно не против предложения моего догадливого Века брове-ухо-глазового, но оглядевшись по сторонам, я говорю ему прямо в лоб, если смотреть на него сзади и исподтишка:
– Век мой, есть ты да я да мы с тобой. Больше никого рядом с нами нету. Кого посылать-то? Вот если бы был Зелёный, то он бы вмиг наше с тобой здоровье поправил квасом, или морсом. Так что давай выкладывай имя моего кореша детства.
Вижу, что Век мой в глубоком цугцванге с многовариантным окончанием защиты Кара-Кан. Он стал морщить свой цугццванговый лоб, что-то вспоминая и тут же забывая. Наконец, на 3599-ой секунде он, наконец-то, разродился, сказав:
– Мил человек, да он назвал своё имя, только вспомнить его я не могу, пока не поправлю своё здоровье. Срочно нужно две бутылки квасу и одну бутылку морсу. Можно даже без закуски. Занюхаем огурчиком, который у меня остался после вчерашнего банкета.
Я, прекрасно понял моего дорогого Века. Высунул голову в форточку по пояс, затем криком свистнул Кугину Царёву, который пробегал под окном, играя в войну. Бросил ему в форточку деньги. Через 3-ри минуты у нас на столе стояли две бутылки квасу и одна бутылка морсу. Мы поправили своё здоровье, занюхали выпитое огурчиком, и, наконец-то, мой Век Долгожданный разродился как следует быть:
– Ботик, твой Оплеушечниковый сказал, что его зовут Витёк. Но это по-тамошнему. А если по-нынешнему, то... Ну-ка плесни, мил человек Татарин, ещё кваску или морсу, а то чой-то опять заклинило... Молодец, Ботик Петра Великого! Умеешь плескать, как дедушка русского флота... А твоего друга детства по-нынешнему зовут Виктор Николаевич Никитин. Именно он и поздравлял винторогого Козла, который отпустил в моё ухо оплеуху. Поздравлял он Винторогого за сочинённую Винторогим дрянь под названием... Извини, опять заклинило... Плесни морсу... Молодец, хороший морс...
– Век Безразмерный, – говорю я моему Веку, – наверное, эту дрянь сочинил всё же Вячеслав Сергеечев, которого я не знал, не знаю и знать не хочу. А в этом, в первую очередь, виноват ты – мой Век, который на банкете подливал мне в мой стакан да подливал. Только вот не припомню что подливал. Век, ты не подскажешь? – что ты мне подливал, что меня так сильно заклинило?...
А мой Век – вообще-то он замечательный мужик, – мне и говорит:
– Я не могу припомнить что я тебе, Татарин, подливал, но по-моему, – это то же, что и ты мне подливал. Скорее всего это был квас, или морс. Ты мне подливал, а я тебе. Вот и перебрали мы оба. Халява-то она у-у-у как соблазнительна.
– Я тоже не помню, как и ты, Век Ничегонепомнящий, по какому поводу нас с тобой пригласили на банкет, – отвечаю я моему Веку. – Но я только помню, что это было…
– Друг закадычный Татарин, – это было "Чудное мгновенье"?
– Да нет, Век 21-ый, – это было по поводу публикации в Интернет-журнале "Русский переплет" рубрики "Человек в пути" "Чухлинское детство" Вячеслава Чухлинского, то есть меня – Татарина и Ботика в одном лице, но в двух ипостасях.