«Случилось это в сорок третьем и было мне тогда восемь годков от роду. Жили мы с мамой в деревеньке на краю болота. Глушь, бездорожье. Регулярные немецкие части прошли мимо, дальше на Восток, а оставшиеся оккупационные войска располагались в более крупных посёлках и к нам наведывались редко.
Немцы приехали неожиданно на пяти мотоциклах и расположились по хатам на постой. У нас поселился пожилой, по меркам армии, солдат, где-то под пятьдесят ему было. Пауль, так звали немца, был всегда хмурым и угрюмым. Теперь то я понимаю причину такого его настроения, дела на фронте были не ахти, а тогда мы ничего об этом не знали. Утром он уезжал выполнять свою какую-то работу, а после обеда возвращался. Мама предлагала ему простую деревенскую еду - борщ, картошку, всё без соли.
Спустя несколько дней Пауль принес в тряпице горсточку соли и отдал матери. Еда стала намного вкуснее. Каждое утро немец за завтраком пил чай и ел печенье , а я тихонько наблюдал за ним с печи. Как мне хотелось того печенья! Хоть кусочек, хоть маленькую крошку. Вещи свои немец не прятал, печенье лежало на столе в жестяной продолговатой коробке.
Пауль, казалось, меня не замечал. В один из дней я подкараулил, когда мать вышла в огород и открыл заветную коробочку с печеньем, взял одну печеньку и съел. Видно я неправильно закрыл коробку или не так положил, или он считал те печеньки, но вечером немец заметил пропажу. Он позвал мать, указывал на свои вещи, на коробку с печеньем, сильно кричал, а потом схватил автомат и наставил на меня.
Мать упала на пол и повалила меня. Она рыдала, валялась в ногах, целовала пыльные солдатские сапоги, умоляла о пощаде. Я тоже стоял на коленях под дулом автомата, плакал, клялся, скорее себе, чем немцу, никогда больше в жизни не красть. Фашист отвел автомат и поставил в угол.
Утром Пауль подозвал меня к себе. Я чуть подошел на дрожащих от страха ногах. Немец протянул мне печенье. Я взял, поблагодарил. А мама говорит: «Разве ж так благодарят? Кланяйся, кланяйся пану, да пониже!» И я поклонился.
Может Пауль вспомнил своих малолетних внуков в Германии или домашнюю собачонку, а может ему понравилось быть господином и льстило мое раболепие или просто пожалел худосочного доходягу, не знаю. Но после этого, немец стал ежедневно меня чем-нибудь угощать из своего пайка. «Данке, данке шён»- лепетал я и низко троекратно кланялся.
Немцы снялись и уехали также неожиданно, как и появились. Потом было Освобождение и всё пошло своим чередом. Мне уже под восемьдесят, хотите верьте, хотите нет, но за всю свою долгую жизнь я ничего не украл, ни у людей ни у государства. Работал плотником, ни гвоздя, ни дощечки, ни даже опилок с работы в дом не принёс.
Жена всё удивлялась: «И откуда ты такой честный взялся»? Только мама моя, покойница, знала. Никому я об этом не рассказывал. Да и что было рассказывать? Как пресмыкался и бил земные поклоны фашисту из-за печеньки? Кто бы меня тогда понял, стал бы ещё «врагом народа».
А теперь спокойно готов предстать пред Высшим Судом и нести ответ по этой статье. Сдержал клятву! Не украл! Горький вкус той, немецкой печеньки, запомнил на всю жизнь.»
P.S. Это правдивый рассказ о себе случайного попутчика, имени которого я не знаю.