Был где-то полдень или около того. Голубое небо умыто сверкало на солнце, которое явно пыталось нас поджарить. В тихой, высокой траве было не то, чтобы прохладно, но палящие лучи не могли пробраться через путаницу листьев и стебельков.
Ты лежал, посмеиваясь над неуклюжим шмелем, который тыкался в чашечку колокольчика и все никак не мог примоститься на цветке. Травинка в зубах, длинные волосы растрепаны, голубые глаза горят каким-то особенным, пронзительным светом. Образ вечного мальчика… или же нет….
- Влад, о чем ты думаешь, - отдых на травке нравился мне только первые пятнадцать минут, а потом муравьи решили отвоевать свой участок земли у моего бренного тела.
- Ммм, - протянул ты, потянувшись всем телом и резко сев. – Не знаю. Не думается мне на природе, Светка.
- А что тебе на природе делается? – с усмешкой поинтересовалась я.
Ты задумчиво почесал светлую голову и растянулся в блаженной улыбке:
- Мне на природе отдыхается, - ты снова упал в траву. – И дышится легко. И даже курить не тянет, представляешь….
Слабый кивок головы, и едва сдержанные слезы застревают в горле.
Эх, Влад! Я знаю тебя лет с пяти, с тех пор, как поселилась в уютном Вишневом переулке, в одном доме с тобой. И мы всегда были с тобой друзьями, закадычными, лучшими. И что, что я тебя старше на три года? И какая разница, что я девочка из обеспеченной семьи, а ты живешь один с матерью? Я всегда любила тебя, Влад, с самого первого дня нашего знакомства. Сначала как друга, а теперь, как мужчину….
- Свет, - твой голос отвлек меня от мыслей. – На тебе бабочка сидит, - ты кивнул в сторону моего плеча, где беспечно сидела желтая лимонница, с интересом разглядывая мою голубую сережку в ухе.
- Шутница, - я смахнула бабочку и улыбнулась тебе.
Ты поймал мою улыбку и снова углубился в свои мысли. А я в свои.
Я помню, когда впервые поймала себя на мысли, что люблю тебя. Это было так давно – лет шесть назад. Я шла из музыкальной школы домой, было темно и страшно, и вдруг выбежала огромная собака. А я до жути боялась собак. Псина неспешно приближалась ко мне, всем видом показывая, что мне некуда деваться. И вдруг рядом оказался ты – неожиданно взрослый, мужественный. Ты заслонил меня собой и повел вперед.
Помню, как я смеялась, когда оказалось, что псина – всего лишь на всего соседский пес Руфик, который в темноте действительно страшный. Но тогда я наконец-то поняла, что ты вырос. И ты стал другим, красивым, привлекательным и мужественным. Не просто Вадька, а уже Влад. И никак иначе.
- Свет, - ты снова влез в мои мысли. – Чего ты все молчишь?
Я пожала плечами.
- Балдеешь, - констатировал ты, развалившись на траве. – Мне здесь нравится. Здесь действительно хорошо. После «больнички» прямо рай.
- Наслаждайся, - я потрепала тебя по льняным локонам и улыбнулась.
Мы с тобой много пережили. В четырнадцать лет в твою дурную голову закралась дурацкая мысль – стать, как все. На твое курение за углом я мужественно закрывала глаза, стараясь не зудеть, как твоя мать. Сама пробовала сигареты, было дело, но потом стало противно, и бросила. Думала, ты тоже бросишь, но ты же пацан…. Закрыть глаза на твои ночные пьянки я не могла. И ругалась с тобой, и даже пощечину один раз дала, когда ты пришел ко мне в первом часу ночи и попросил выпить. Но тебе же ничего не докажешь: и то, что вредно, и то, что не нужно становится еще одной овцой в стаде. Ты бесился на меня, а потом даже разговаривать перестал.
А однажды ко мне домой пришла твоя мама. Она вообще удивительная женщина – твоя мать. Я б такого болвана убила бы, а она терпела все твои выходки, и не хуже отца учила тебя жить. Анна Павловна стояла на моем пороге в слезах, еле сдерживая рыдания.
«Светочка, Светлана, Владик в больнице. У него передозировка. Он колется…., - судорожно выдохнула она».
Тогда я бросила все дела и поехала к тебе в больницу. Но врачи захлопнули дверь прямо перед моим носом, потому что в реанимацию никого не пускают просто так.
- Свет, извини меня, - ты посмотрел на меня своими голубыми глазами. – Я сегодня не особо разговорчивый…. Просто хочу немного отдохнуть ото всего.
- Отдыхай, - я прилегла рядом на траву, наплевав на муравьев и других насекомых.
Когда я первый раз увидела тебя после реанимации, тебя было не узнать. Больной, осунувшийся, бледный. На все мои упреки, укоры, слезы ты отвечал молчанием. Ты не разговаривал даже с матерью; упрямо молчал, доказывая свою взрослость.
А однажды я просто не выдержала: так накричала на тебя, что когда я произнесла последнее, самое обидное финальное слово, ты заплакал. И я первый раз в жизни видела, как ты плачешь, по-мужски, почти без слез, но очень мучительно и больно.
Ты мне все рассказал: и про плохую компанию, и про экстази, и про первый укол, который стал для тебя и последним. И мы вместе решили, что тебе стоит пройти курс лечения в наркологической больнице.
Это было тяжелое решение: ты учился в одиннадцатом классе, тебе нужно было готовиться к экзаменам, но мы нашли хорошую лечебницу. Учителя всегда признавали тебя очень умным, ты быстро наверстал упущенное. А я помогала тебе, каждый день после института приходила в лечебницу, занималась с тобой английским. А потом мы гуляли по больничному скверу и разговаривали.
В мае тебя выпустили из больницы, но ты навсегда запомнил «больничку», как ты назвал лечебницу.
И вот теперь мы здесь; случайно набрели на поляну прямо на опушке леса, и ты предложил немного отдохнуть.
- Знаешь Свет, - ты смотрел в небо, не глядя на меня. – Спасибо тебе…. Я б не выжил без тебя…
- Да что ты такое говоришь, - я шутливо пихнула тебя. – Выжил бы как миленький. Я тебе за такие слова, - я скорчила грозную рожицу.
- Я серьезно, - голубые глаза стали темно-серыми, почти стальными. – Спасибо.
Ты был совсем близко, и я понимала, что все неправильно, что ты должен навсегда остаться для меня другом. Но я не могла сопротивляться твоему поцелую, который не был страстным, но был благодарным, нежным, по-особенному твоим.
И по моим щекам предательски текли слезы, делая наш поцелуй соленым и оттого особенно значимым и важным.
- Влад, - тихо прошептала я, зарывшись в твои светлые волосы, - я просто не могла дать тебе умереть… я ведь люблю тебя, мой мальчик.