Вот уже десять ночей подряд Алексею снились подсолнухи. И Ван Гог. Винсент стоял в углу тесной кубоватой комнатенки с единственным, довольно большим окном, недобро щурился и прятал кисти рук в подмышках. Отчего Алексей не мог разобрать его намерений. Ему почему-то (не во сне, а за чашкой кофе уже утром, обдумывая странные сновидения) казалось, что именно в его руках и скрыта вся тайна.
И почему ему снится нелюбимый художник? Почему не Гоген, напротив, обожаемый за тягу к экзотике и слабость к женскому полу?
Как и Ван Гог, Алексей был самоучка. Два года, проведенных в кружке в одном из домов творчества, не в счет. Его учитель, Василий Аркадьич, сухонький, лысоватый ханыжка, не обращал внимания ни на Лешу, ни на других мальчиков. Он питал глубокие симпатии к пухлым, розовощеким девочкам, повязанных бантами, которых мамаши исправно приводили на, якобы уроки рисования. Не подозревая при этом, что полученные уроки способны научить их пупсиков совсем иному.
Занятия были два раза в неделю - по понедельникам и средам. После школы Алексей возвращался домой, наскоро запихивался пельменями и уныло плелся в дом творчества.
Василий Аркадьич был всегда взвинчен - либо торжественен, либо озлоблен. И в обоих случаях его могло утешить только сладостное прикосновение к его музам – по возрасту, к великому огорчению и радости опытного педагога, далеко еще не дотягивающих даже до статуса нимфеток. Иногда он позволял себе, за удачно исполненный этюд чмокнуть ту или иную ученицу в макушку; чаще приобнять за плечи. А по особо торжественным моментам, низко наклонившись над работой, следя за линией изгиба контура яблока, он на один миг, блаженно опускал руку на детскую ляжку, после чего, сиял, как начищенная бронзовая статуя весь остаток дня.
В итоге, начинающий художник, получил бесценный опыт в рисовании эскизов головы лошади и мужского полового органа – это уже Петька Скороходов научил – сосед по парте.
Желание рисовать брало свое – Алексей еще с раннего детства, когда впервые обмалевал обои первыми подаренными карандашами, понял, что хочет быть художником. Набор цветных карандашей «Сухуми», к слову, он, как человек чрезвычайно аккуратный и бережливый, до сих пор хранил у себя в мастерской в специальной нише.
Карманные деньги, выдаваемые каждое воскресенье, терпеливо откладывались на толстую иллюстрированную энциклопедию «Рисуем всё». Алексей часами, подобно самураю, выписывающему иероглиф «спокойствие», осваивал линию за линией, обучился некоторым несложным техникам. И первый портрет, карандашный – мамин, гордо занял центральное место в комнате, между репродукциями Айвазовского и Репина. Со временем покорились все самые сложные элементы из энциклопедии.
И самоучка принялся рисовать с натуры.
Танька из соседней квартиры честно отрабатывала заграничную жвачку. Она же стала и первым сексуальным партнером. После быстрого секса, Алексей еще долго глядел на ее голые худые плечи и плоские груди, запоминая каждый бугорок мышц на икрах, следя за движением век и за губами, когда «любовница», обнаруживала такое внимание к себе и начинала подтрунивать над «малолетним Ди Каприо» - она любила вспоминать этот фрагмент из Титаника.
Вскоре, Таньке пришлось конкурировать с другими натурщицами из прилежащих домов, и Алексей обнаружил в себе приятную особенность нравится девушкам – в то время, как его сверстники пинали мяч на площадке, покуривали сигареты и травку за гаражами и распивали первый алкоголь, девицы наперебой вставали в долгую очередь, с непременным условиям позировать голыми и лишиться девственности «от рук великого мастера».
Родители же были в постоянных разъездах, к тому же, на грани развода, и не было времени заниматься воспитанием сына.
Со временем его рука крепла, линии становились все тверже и увереннее. В анатомии женского тела оставалось все меньше секретов, к тому же, юный художник-сердцеед не без радости замечал, что ему легко дается верный выбор цвета – любой оттенок ложился ровно туда, где он был нужен. Каждый штрих безошибочно олицетворял реальное воплощение.
Холсты с портретами занимали всю комнату, вскоре, они уже складировались в спальной комнате родителей, которые окончательно разругались и разъехались по своим любовникам, предоставив тем самым полную свободу действий.
Известным в городе портретистом, Алексей стал благодаря воле случая. Точнее, благодаря страсти к плотским утехам. Живя на обоюдные родительские алименты, которые таким образом выражали свою любовь и внимание, ему не приходилось думать о том, как жить дальше, где брать деньги.
Ночные клубы давали вдохновение, особенно, вернувшись под утро, еще под «легкими» наркотиками, когда все тело сладко ломит, в такие минуты работалось как-то особенно.
Краски приобретали запахи и слова, рассыпались тысячами волнующих радуг и будто таяли в руках. Алексей всегда в такие минуты работал над одной и той же картиной, на напряженном нерве, работая надрывно, слегка истерично – он пытался создать нечто принципиально новое, непохожее ни на что, виденное им раннее. Он рисовал портрет самой красивой женщины, красивее всех тех, с кем он спал, всех, кого когда-либо видел, в то же время, беря из каждой из них какие-то особые, присущие только одной из них индивидуальные черты. Рука держала кисть необычно-неуверенно, мазки шли коротко и натужно, выбор колоратуры поддавался с трудом.
Иногда ему виделось мрачно-прекрасное лицо, затененное траурной вуалью, иногда, лицо смеялось над ним синюшной рожей висельника, иногда благосклонно, опустив глаза, выражало покорность. Грудь, казалось, медленно вздымается и опускается в такт мазкам. Работа над картиной продолжалась неизмеримо долго – обычно даже сложные лица поддавались за три-четыре дня, а с этой он мучился уже больше года – именно мучился.
Пожалуй, желание вернуться к картине и наконец, закончить ее было сильнее, чем жажда клубной жизни, алкоголя и наркотиков. Но, не находясь под кайфом, чувствуя себя хорошо, он не мог подходить к картине – его переполняло отвращение и внутри ощущалась неприятная пустота. Несколько раз он сворачивал холст, чтобы выбросить его, но не хватало сил.
Когда чувствовал, что, вернувшись домой, не сможет взяться за работу, то знакомился с девицами, вез к себе, продолжая вечеринку. В одну из таких ночей его внимание привлекла довольно элегантная брюнетка, одетая несколько вычурно, пожалуй, может, старомодно, но стильно. Аня оказалась пиарщицей в местном глянце.
Увидев картины , пришла в восторг, тут же потребовала свой портрет, и в обмен, обещала грандиозную раскрутку на весь город. Несколько набросков, умелая рекламная компания, открыто и не подразумевающая рекламы, и к Алексею потянулся местный бомонд. Город не ахти какой, но, видимо, народ пресытился выпендрежом в «одноклассниках» и однообразными фотоссессиями, подсел на заказ портретов. Жены чиновников, бизнес-леди, в общем, все, кто тянулся к «гламуру» заказывали свои портреты у Алексея.
Цену за работу приходилось увеличивать в несколько раз, чтобы сбить темп, но дамочки были готовы заплатить любую цену за «хороший понт», ибо Алексей, благодаря удачной раскрутке подруги был признан «Художником года».
В канун Нового Года с шиком и блеском – опять Анина работа – был открыт салон-мастерская, куда можно было в определенные часы зайти, выбрать нужную рамку под портрет . Алексей вывесил несколько шаблонов, которые были названы «модными», что значительно упрощало работу с прорисовкой фона, выбора размера холста и основной колоратурой.
Благо, подавляющее большинство клиентов сразу же соглашались с одним из предложенных вариантов, желая быть в «струе». Работалось без энтузиазма, механически выполняя одни и те же действия – все лица казались ему серыми, алчно-однообразными – в каждой из них он видел нетерпеливое желание скорее повесить портрет на самое видное место, а затем, пригласив подруг, хвалиться своею модностью.
Алексей сидел на диване, задумчиво рассматривая затянутый тканью черный прямоугольник. Как и всегда, мысль о картине вызывала отвращение. За окнами темнело, клонило в сон. Но был еще один важный заказ, для влиятельного бизнесмена – владельца крупного супермаркета, криминального авторитета, Бурята. Утром приехал.
Жене, говорит, сюрприз хочу сделать, пока она в Тайланде с чурками кувыркается. Писать картины по фотографии было не вновь, более того, набитая рука и безошибочное определение потребностей этого элитного быдла сводили шансы того, что заказ не понравится, к нулю. Но вот лицо.. На фотографии. Неприятное, отталкивающее лицо. Хотя, и симпатичная, черты правильные, но что-то все же отворачивало как от протухшей селедки.
Работать не хотелось совсем. Алексей на скорую руку набросал «каркас», подошел к бару, налил в двухсотграммовый стакан коньяка, достал банку растворимого «Нескафе» и щедро насыпал. Залпом выпил.
Порылся в телефоне.
- Петь? – В трубке молчали. – Это Леха. Ну… мы еще *** рисовали с тобой на уроках, помнишь?
- Ааааа, Лёха! – Неожиданно радостно заорал старый товарищ. – Какими ветрами? Я тут это… Отдыхаю.
- Не помешал?
- Да нет. Вечеринка у меня. Я один. И две ****и. Соревнуемся, кто по дорожке быстрее пройдет.
Алексей знал, что Петя крепко сидит на кокаине, как сидят в президентском кресле. Он после школы в художественное училище поступил – говорят, самый перспективный был, обещали на выставку в Париж послать с картинами. Да за месяц до отъезда шел вечером домой, после спектакля – он парень культурный был, по башке сзади ударили, карманы обшарили да и убежали.
После этого как с катушек сорвался – картины не получались, сюжеты были мертвы еще с самого зародыша. Решил сознание расширять мухоморами. Потом на кокаин подсел. Сейчас в музее работает экскурсоводом, детей водит группами. Парадокс. Гид-наркоман. Но в музее ценят. Говорят, никто лучше Пети так творчество маринистов не знает. И вообще, по любой картине сходу расскажет все, что хочешь.
- Тут такой вопрос. Ты можешь мне достать Ван Гога?
- Картины что ли? – Петя, видимо уже был порядком накачан. Работая в музее, на кокаин и проституток не заработать, а он любил. Как и одно, так и других. Иногда, для музея, да и просто для ценителей, картины срисовывал, один в один под заказ. Оно, кажется, сейчас распечатай себе, и дешевле, и быстрее, но находятся ценители – ручную работу любят.
- Репродукции. Нужны репродукции картин Ван Гога. – уточнил Алексей, повторяя кофейно-коньячный коктейль.
- А тебе какие нужны? – В трубке кто-то засмеялся грубо, почти по-мужски.
- Все, что сможешь достать.
- Не, Леха, все не достану. – Раздался звонкий шлепок, в трубке заплакали.
- Петь, какие сможешь. Мне сейчас нужны.
- Сей-час? – В трубке томно застонали.
- Да Петь, надо очень.
- Хо-ро-шо. – Все так же отозвался неуверенный Петин голос.
- И еще. – Алексей на секунду заколебался. - У тебя есть там мухоморов немного?
- Конечно. – Как-то легко, и даже обрадовано, согласился Петя, будто ему каждую ночь звонят и просят привезти мухоморов.
Алексей положил трубку. Он был изрядно пьян, в голове шумело. Подойдя к шаблону, быстро наполнил всеми необходимыми красками. Будто комикс-раскраску в детстве.
Когда подъехало такси, Алексей смотрел на завершенную картину рассеянным взглядом, не останавливаясь ни в одной конкретной точке – так лучше видно, где недоработка. Все вроде чисто. Заказ готов.
- Леха!
На пороге стоял сияющий товарищ, держа под мышкой большой сверток, в другой целлофановый пакетик Nivea.
- Держи, тут много. – Он протянул холсты. – И тут много. – Он неожиданно и глупо засмеялся. – Тут на пятерых, смотри не переборщи.
Он начал разглядывать салон.
- Нихрена себе – Присвистнул Петя. – Да у тебя тут выставочный центр прямо. Шикарно живешь. А это что за тёла? – Он кивнул на портрет жены Бурята.
- Да так.. Заказ. Завтра утром заберут приедут. Бизнесмен один жене заказал. – Алексей сделал нужный акцент на слове «бизнесмен», и Петя понимающе кивнул
- Вот смотри. –Он начал прохаживаться вдоль стен. – Тут душа есть у тёлы. Развратная баба, но добрая. А эта, глупая, зато правду говорит. Он начал тыкать в разные шаблоны портретов, рассказывая что-то. – Ты, Леха, и души в портретах рисуешь. А эта. – Он махнул рукой – Пустая баба совсем.
Алексей протянул конверт с деньгами.
- Да что ты. – Петя, кажется, даже обиделся. – Мы ж с тобой *** рисовали, помнишь? Пойду я. А Василь Аркадьич подох месяц назад. – Петя вдруг посерьезнел и посмотрел приятелю в глаза. – На толчке, прикинь, дулся сидел, сосуд лопнул в мозгу. И все. Нет больше нашего художника. – Он резко засмеялся, приобнял за руку Алексея и ушел.
Алексей посмотрел на часы. Начало пятого. В девять приедет Бурят за портретом, да и спать не хотелось. Он развесил на свободных мольбертах все репродукции, некоторое время рассматривал, подходя в упор к каждой.
Из принесенных Петей, оказалось несколько автопортретов, несколько цветочных натюрмортов, городской пейзаж и странная дорога, с неправильной перспективой.
Алексей, прихватив бутылку, плюхнулся на диван, прихлебывая коньяк с горла. Нашарил пакет с заманчивой надписью Nivea, достал несколько грибов и закинул за щеку.
Сначала он ощущал только грибной привкус, он сделал несколько глотков и отшвырнул бутылку. Слегка прикрыв глаза, начал поочередно рассматривать каждую репродукцию, сначала, автопортреты.
«Как же ты был несчастен», мысль вдруг пришла сама, когда он рассматривал «Автопортрет с перевязанным ухом». И в носу неприятно защипало, отчего все поплыло. «И эти цветы. Они ведь… Умирающие!!!» Алексей взволнованно осмотрелся по сторонам. Ну конечно! Как же он раньше не понимал!!! Это ведь УМИРАЮЩИЕ цветы. Он ощутил нервную дрожь по всему телу. Он схватил пакет, достал еще несколько засушенных мухоморьих телец.
Нервно вскочил и принялся расхаживать возле дивана. Мысли лихорадочно подпрыгивали. «Ведь цветы… Они ведь как он. Как же я забыл… Такие же… Рыжиииииииие» Он лихорадочно шарил взглядом по всему салону и наткнулся на подсолнухи.
Ведь это же ты!!! Алексей внезапно обрадовался, будто только что испытал неземное счастье. Он обхватил голову руками и принялся тихо выть. «Ну конечно же!! Это ж в учебнике даже есть! Вот они. Молодые подсолнухи, еще живые, полные надежд, они горды! Да!» Алексею показалось, что эту мысль необходимо срочно запить хорошим глотком абсента. Абсента в баре не оказалось, зато нашел какую-то бутылку с непонятной этикеткой. «Ром»
Он сделал несколько жадных глотков и бросился к картине.
«А вот, уже пожившие подсолнухи! Боже, Винсент, как я тебя понимаю!»
Алексей засмеялся и сразу же зарыдал. Его вдруг охватил ужас. Он вновь поднял взгляд на полотно.
«А вот ты сейчас». И он медленно обвел пальцем контуры несколько старых, совсем уже без лепестков, темно-оранжевых кругов. «Вот он ты, вот ты сейчас, живой, Не у ми ра ю щи й!!!». Алексей только вдруг понял, что неистово вопит. «Выходи! Винсент! Я тебя освобожу» Он схватил нож для бумаги и начал вырезать пожухшие кружки подсолнухов. «Я тебя освобожу!»
Вдруг, показалось, что он настолько устал, что сейчас умрет. Он рухнул ничком на пол и некоторое время прислушивался. Тихо. Он поднялся, шатаясь добрел до бара, хлебнул еще несколько обжигающих глотков рома и устало рухнул на диван. Глаза бессмысленно бегали по салону. И вдруг его забила мелкая частая дрожь. На одной из картин был живой ЧЕЛОВЕК!
Никаких сомнений. Алексей перекрестился, как умел. Он никогда не крестился, он стеснялся креститься.
Ему вспомнилось, как они с матерью ходили на Пасху в церковь. Святить куличи и крашенки. Все стояли и время от времени крестились.
«Перекрестись» - Шепнула мама ему прямо в ухо. – «Смотри как» - И она сложила пальцы.
«Пусти» - Алексей резко вырвал руку и убежал.
Ему вдруг стало настолько стыдно от этого, что он решил, если много и часто креститься сейчас, то это пройдет.
Он долго крестился и смотрел на человека в картине. От него уходили вдаль три дороги, но они как бы и не уходили. А наоборот – приближались. Человек уходил. Но не удалялся. А может, наоборот? Он шел, но будто на месте. И нельзя было понять, в какую сторону он идет, виден был только темный идущий силуэт. Эта мысль волновала Алексея. Невозможность понять, что происходит сводила с ума, ему казалось, что мозг сейчас лопнет.
Он подпрыгнул к затянутой в ткань картине, резко дернул и долго мял его в руках пытаясь порвать. Затем швырнул в салатницу, поджег и увидел вдруг, как лицо, которое у него не получалось нарисовать больше года меняется в пламени, то улыбаясь, то заливаясь масляными слезами.
«Какое же оно ужасное» - Мысль пришла в голову внезапно, и долго вертелась, словно пыталась выскочить из воспаленного мозга. Сил для новых переживаний не осталось совсем, Алексей упал на диван, зарывшись лицом в подушку и последнее, что он увидел – ухмыляющееся лицо из последнего написанного портрета.
- Эй, братан. – Кто-то тормошил его за плечо, Алексей с трудом разлепил пудовые веки и увидел перед собой Бурята. – Ты че тут, это у вас творчество такое? – Он кивнул в сторону порванной картины. В салатнице вонял обожженный холст.
- Что-то вроде того. – Алексей с трудом разжал зубы.
- Ну хорошо, что хоть Ольки моей портрет своим творчеством не запорол – Хмыкнул Бурят. – Сработал, как надо. Вот – гонорар. Он кинул на стеклянный столик увесистый конверт.
- Слушай, а что это у тебя за пидар страшный висит везде? – Бурят подозрительно осматривал автопортреты – Такого страшного увидишь, заикой остаться можно – и смотрит, мудак так жалобно. И голова перевязана. Точно красноармейцев после разведки. – И он громко заржал.
- Ван Гог это. Художник такой был.
- Ван Гог? – Бурят недоверчиво посмотрел на Алексея. – Это тот, который ухо себе отхуярил чтоли? – На лице прояснилось какое-то понимание, мясные скулы быстро заерзали.
- Ему отрезал друг. Слушай, будь человеком, подай вон бутылку – голова трещит.
Бурят протянул начатый ром, продолжая критично рассматривать портреты.
- Ну он и мудак. – Че он, только себя рисовал, Нарцисс, что ли какой-то?
Алексей сделал несколько жадных глотков – начинало проясняться.
- И природу и город рисовал. Телок не рисовал. Страдал он от любви.
Бурят набрал полные легкие воздуха и долго ржал.
- Ну еще бы.. - С запинками сквозь смех процедил он, - За такого еблана страшного, поди хрен кто и пошел бы.
- Зато. - Алексей взял обгоревший холст и метко швырнул в мусорное ведро. - Его картины сейчас самые дорогие. По 30 лямов бакинских. И дешеветь не будут.
- Сколько? – Глаза у Бурята многократно увеличились в размере. – За эту херню? Ну народ гонит. Рисовал бы что стоящее. А так. Тьфу. – И он изобразил символический плевок. – Ладно братан. Пойду я, картину мне запакуй.
Пока Алексей заворачивал картину в ткань, Бурят еще некоторое время ходил вокруг картин, недоверчиво рассматривая.
- Ну мудак он реальный. Такое гавно и за такие деньги…
Когда Бурят скрылся в своем объемной джипе, на прощанье посигналив. Алексей лег на диван, закрыл глаза и мгновенно уснул.
Ему приснилась все та же тесная кубоватая комната. И Винсент.
Он все так же стоял, зажав ладони в подмышках. Вдруг, резким движением, выдернул правую руку, протянул кулак, а когда он его разжал, Алексей увидел на ладони кусок отрезанного уха.