Сирота

Татьяна Шмидт
  Толик  Коротеев   жил  в  детском  доме  третий  год.  Это  был   подросток  лет  четырнадцати,   среднего  роста,   крепкий,  коренастый,   с  кудрявыми,  подстриженными  под  панка  волосами    и  большой  цыганской  серьгой  в ухе.  На  груди  он  носил  массивную  цепь  с  черепом,   на  безымянном  пальце  правой  руки  черный  перстень в  виде змеи,  на указательном  кольцо  с драконом.   Весь  его  прикид  говорил,  что пацан  с  претензиями  на  лидера,  хотя  класс,  где  учился Толик,  был  слабый.  В  нем  было  еще  двое  детдомовцев – его друзей  Дима  Карпов  и  Надя  Авдеенко  остальные ребята были  домашние,  но  почти  у  всех  из  них  был  один   диагноз – задержка  психического развития. Такой  же  диагноз  был  у  Толика.


* * *


  Класс   его  был  небольшой  и  недружный,  классным  руководителем в  нем  была  Вера  Борисовна -  женщина видная собой,  живущая  в  достатке  с  мужем – предпринимателем.  Она  всегда  была нарядно одета,  на  шее,  в  ушах  и  на  пальцах  у  нее  сверкали  дорогие  золотые украшения.  К  своему  классу  она  была  равнодушна,  всех  откровенно  считая лодырями  и  дебилами.  Но  все-таки   в  классе  нашлись две-три  девочки,  которые ей  помогали,  на  них  она  могла  опереться,  они докладывали  ей  обо  всем,  что говорили  в  классе  на  перемене.


  Педагог  Вера  Борисовна была опытный,  но  без  божьей искры,  что  называется.  Главной  целью  своей  она считала  доработать  до  пенсии,  а  там  будет  видно.  И  она  сильно  не  перетруждала  себя,  больше  заботясь о  своей  внешности  и  продлении  молодости,  так  как  супруг  ее  поглядывал  на  молодых,  хорошеньких женщин.


  А  Толику  хотелось  выделиться  из  этой  серой  массы  одноклассников.  Он  был  по - своему  неглупый  парень  и  многое  испытал  за  свои  четырнадцать лет:  голод,  холод,  тычки  пьяной матери  и  ее сожителей.  Вместе  с ней скитался  по чужим,  холодным  углам.  Не  повезло  мальчишке  с  родителями.  Отца  он  не помнил, а  мать  рано  начала  выпивать,  продала  и  пропила  с  сожителем  дом,  доставшийся  ей  от матери,  стала  скитаться  по  квартирам,  а  потом  и  вовсе  поселилась  на   свалке  с  очередным  сожителем.


* * *


  У небольшого  озерка  соорудили  они с матерью  землянку,  похожую  на  блиндаж,  в  которой  была  даже печка,  а    топили ее  строительным  мусором  и  всяким   хламом,  который  в  изобилии  свозили сюда со  всего города.  За  водой  ходили на озеро,  спускаясь по  тропочке  с обрыва  вниз  с  ведрами. 


  Рядом жили такие  же  бомжи,  несчастные  люди,  опустившиеся  на  самое  дно  человеческой  жизни,  поселясь   в таких же  землянках.  Еду  и одежду  они находили  тут же  на свалке,  а  еще  собирали бутылки,  мыли  их  в  озерке  и везли  на  тележках  сдавать  в  ближайший  киоск  в  городе.  Сейчас  мать  Толика  Люба  жила  с  Володей  по  прозвищу Кашалот,  которого  прозвали  так  за  неумеренное  количество  водки,  которой  он  мог  выпить.


  Это  был рыжеватый  сутулый  человек, средних  лет  с  длинными,  как  грабли  руками  и  красным  большим носом.   Любке часто  доставалось от него,  и вечно она  ходила  с  синяками,  кроме  них  в  землянке с ними  поселились  еще  двое  мужчин  неопределенного  возраста,  вечно  лохматых,  нечесаных,  немытых,  дурно-пахнущих   и   вечно- полупьяных.  У  матери  его  Любы  на  лице  была  тоже  вечная  полупьяная   улыбочка,  и  характер  она  имела беспечный,  благодаря которому  и  очутилась  здесь  на свалке.  Учиться  и  работать она  не  хотела,  специальности не имела  никакой,  а  пить  начала  лет  с  шестнадцати.  Сначала пила   пиво,  вино,  потом  водку,  а то  и  неразбавленный  спирт,  и  вообще  всякую  дрянь.


  Толик,  не  знавший   материнской  ласки, голодал  и мерз  с  ней,  пока  Любку  не  лишили  материнских  прав.  Некоторое  время он  жил в  приюте,  потом  попал  в  детдом,  в  котором  очень  не  понравились    строгие  порядки   его  вольной  душе.  Ему  тошно  было рано  вставать  и  ложиться спать  в одно  и  тоже  время.


 Парнишке  иногда хотелось  побыть  одному,  а  он,  как заноза,  был  всегда перед глазами  воспитателей.  Особенно  невзлюбила  его  Ольга  Сергеевна  -  маленькая,  толстая,  как  бочка,  с  вечно  недовольным  хмурым  лицом.  Она  не  могла  ни  минуты обходиться  без нравоучений.  Ее замечания  выводили  Толика  из  себя.  А  еще  как  под  конвоем,  она  водила  его  в  школу,  как  маленького,  и со  школы  тоже.  Это бесило  подростка больше  всего.


  И  только  в  школе  на  перемене  он   чувствовал  себя  свободнее.   После  звонка бежал  в туалет  и там  курил,  с  наслаждением  затягиваясь,  как  взрослый  -  его угощали приятели,  или  он  покупал   сигареты  на те небольшие  карманные  деньги,  которые  им  давали  на  неделю.


  И  была у  Толика одна- единственная  мечта  -  вырваться  отсюда,  вырасти  скорей,  закончить  девять классов  и  поступить  в  ГПТУ на  сварщика  -  он  слышал  от  взрослых,  что  сварщики  хорошо  зарабатывают.    В  свободное время   одно  было увлечение  у  мальчишки   -  компьютер,  что  подарили детдому  спонсоры.  Толик  быстрее   всех  научился  набирать на  нем  тексты,  слушал  музыку,  играл  в разные игры   и  даже умел  пользоваться  Интернетом,  хотя  это было  запрещено.  Иногда он  по  вечерам   вспоминал  мать,  и  тогда   видел  ее  во  сне  всегда  молодой и красивой,  а  себя  маленьким  мальчиком  рядом  с  ней.  Но  как  изменилась  она  теперь!


  Когда-то   в  юности  Люба   была  хороша  собой,  свежая,  румяная,  с  пышной шевелюрой,  но постепенно  спилась,   а  не  зря  говорят:  увяз  коготок,  всей  птичке  пропасть.   Пропала и  Любкина  молодость в  пьяном   угаре,  среди  собутыльников.  Трех  детей   оставила  она  в  доме   ребенка,  написав  отказную  бумагу,  Толик  был  самым  старшим  и  долго  оставался  с  ней,  пока не  приехала и не забрала милиция  его прямо  со  свалки.   Младших  детей  еще раньше  взяли  на  воспитание   сердобольные,  бездетные люди,  а  Толик  оказался  в  детдоме.


* * *


  Тяжело  было уличному  мальчишке привыкнуть к  распорядку и  режиму,  хотя  тут  его  кормили  три раза  в день,  тут  у  него,  наконец,  появилась  чистая  постель  и  место  для  занятий,   тут  появился    и  настоящий  друг  -    Димка  Карпов.  Светлый,  синеглазый,  спокойный,  рассудительный  Димка  тоже  был обижен судьбой:  мать  его  и  сама  не  знала,  от кого  из  мужчин  его  родила,  так много  у  нее было  ухажеров,  и все    пьяницы.  Один из  них  часто бил  Димку  по голове кулаками.   Лет в  семь  у мальчика  начались головные боли,  но  мать  к  врачам  не обращалась,  а  потом  и  вовсе  ее  лишили  родительских  прав.  А  Димке становилось все  хуже.  Он  не мог  выучить домашнее  задание,  отвечал  невпопад,  нередко засыпал на уроках  после  бессонной ночи,  когда нестерпимо  болела голова.


  Толик  выручал  его,  заступался,  когда Димку били  в  детдоме мальчишки- Андрюха  и Пашка  Воробьевы.   В  свободное  время  Димка любил  читать,  а  Толян  любил компьютер,  рок  музыку,  хорошую шутку,   ему  нравилось выступать на   школьных  вечерах,  где он был  в  центре  внимания.  Раз  ему досталась роль цыганки,  девчонки нарядили его   в  широкую,  длинную,  яркую  юбку  и  желтую  кофту,  и   Толик так  лихо  отплясывал,  что все  смеялись  до упаду.  Надолго  этот вечер запомнился  всем.  А  в детдоме  он замыкался  в  себе.


* * *


  Однажды    вечером   детдомовцы  смотрели  телевизор  в игровой  комнате,  и  тут  неожиданно  по  местному телевидению  показали  репортаж  о  бомжах.  И  Толик  увидел  вдруг  свою мать  среди  других  бомжей,  она   попрошайничала  на  рынке,  а  ее  о  чем-то  спрашивала  молодая, красивая  телеведущая,  и  мать  отвечала ей,  беспечно  улыбаясь.  Ее   показали  крупным  планом.  Несмотря  на  сильный  мороз,  Люба была одета  совсем  легко  -  в  тоненькой  курточке  и  спортивных  брюках.  На  голове  у нее был  красный платок,   а   руки  без   варежек.  Толян  потупился, ему  казалось,  сейчас  все узнают ее,   ведь  он был  похож на мать,  как  две  капли воды,  и фамилии у них  были  одинаковые.  Толик  покраснел, а  Андрей  Воробьев  спросил:
-  Это  кто?  Твоя  мать  что  ли?
-  Нет,  -  соврал  Толик,  но  ему  не   поверили.  А  воспитатель Ольга  Сергеевна,  ехидно сказала:
-  Да,  ребята, это  Толина  мать.  Вот  что  бывает  с  людьми,  когда они много пьют  водки.  И ты,  Толик,  не  пей, а то  будешь  таким же, как  твоя мать. - Бедный  парнишка после таких  слов не знал, куда деваться от стыда,  но взял  себя  в руки   и   со  злостью сказал  толстой  воспитательнице:
-  Да  вы  на  себя-то  посмотрите!  Ольга Сергеевна  вплеснула  руками:
- Ребята!  Все слышали,  как  он   меня оскорбил?   -  и  повернулась  к  Толику,-   Завтра  же  поговорю  с  директором,  чтобы тебя  отсюда  убрали  куда   подальше!  -  и  взглянула  на   него  с  такой  ненавистью,  что  Толик  опешил.
А   на другой  день на  уроке   и  классный  руководитель   Вера  Борисовна напомнила  Толику о матери  во  всеуслышание:
-  Толик,  а  ты  видел,  как   вчера  твою мать  показывали  по  телевизору? Она  у тебя,  оказывается,  на свалке живет?!
-  Ну,  живет и  живет.  А  вам - то  какое  дело? -  ответил Толик.
-  Твоя  же  мать.  Тебе  должно быть  стыдно  за нее.
-  А  я  - то  че  сделал?  Че  вы меня  позорите? -  Толик  сорвался и  выскочил из  класса.  Ему  было  больно и стыдно за  унижение.   Он  побежал  в  туалет  и накурился     там    вволю,  глотая слезы.  После  этого случая  подросток  твердо  решил  убежать  из  детдома,  но  как  вырваться отсюда, не  знал  и пока  обдумывал  план  действий.


* * *


 Как-то Толик  пошел  на  вечер  к  старшеклассникам  и  остался на  дискотеке. Десятиклассники  скинулись и  попросили Толика  купить  большой баллон пива  в  киоске.  Он  купил  и принес,  но  выпить не  успел  никто.  Дежурный  учитель  Вячеслав Павлович  заметил  и  подошел  к  парню  со  словами: «  Что это  у  тебя?»  -  и  вытащил из-за  пазухи  у  Толика  большую  бутылку  пива.   Потом пошел  и  вылил  пиво  в   раковину  препараторской  кабинета  биологии.


 Ох,  и  обозлились  пацаны  на  Толика,    даже  наподдавали  на  улице,  что не сумел  незаметно пронести  пиво,  а он  оправдывался: «  А  я  че? У  него  и на  затылке  глаза,  а руки  загребущие,  так  и  шарят!»
В  детдом об  этом случае сообщили,  и   Толика  ждал  карцер,  а  потом  за непослушание  и  вовсе  положили в  психушку,  где  он,  совершенно  здоровый,  пролежал  целую  неделю  среди  психически  неполноценных  людей,   и  нагляделся  такого,  что  потом несколько  ночей   ему   снились кошмары.


 А Димке становилось  все  хуже,  его,  наконец,  обследовали и  сделали  операцию  на  голове,  но  было уже  поздно – у Димки была опухоль  с  метастазами.  Он  худел день  ото  дня,  и  совсем ничего не  ел.  Лицо   у  него   совсем  заострилось,  щеки  ввалились,  остались нос  да  глаза.   К  нему  в  палату  приходили  девчонки из  детдома,  смотрели на  его  восковое лицо,  плакали.


А воспитатели  собирались в  столовой, ели,  пили, смеялись.  Повара  делили остатки  хороших  продуктов  себе  и  уносили  домой соки,  фрукты,  печенье,  свежие огурцы,  компоты.   И  никого не мучила  совесть.


 Димка   же  промучился  всю  зиму   в  больнице.  За  это  время  он  вытянулся  и  стал  похож на мумию: от  синеглазового  крепкого  мальчугана  остался  один скелет,  обтянутый  кожей.  Весной,  когда  отцвела черемуха,  осыпая  белыми  лепестками  влажную  землю в  саду,   Димка  тихо  умер  во  сне.  Хоронили его  всем  детским домом,   и  плакали  дети,  воспитатели,  нянечки  и  учителя,  провожая  Димку  в  последний путь.    В  этот  день   даже   отменили занятия,  а  после  похорон  устроили поминальный обед в столовой.


 Кто  виноват  был  в  его  смерти?  Ведь он  так  не  хотел умирать!  Был такой  веселый,  заводной,  добрый!    Он  так  хотел  жить, мечтал   побыстрее  вырасти  и  вместе  с  Толиком  выучиться  на   сварщика.   Но  погасла  свеча его коротенькой жизни,  а  родители продолжали  вести   свою  разгульную  жизнь, ничто  не могло  остановить их,  даже смерть  собственного  сына,  о  которой  им  сообщили.  Они  не  пришли  даже  попрощаться с ним.


* * *


 Многие  в  детдоме  жалели  Димку,  но   больше  всех переживал  его смерть  Толик.   В тот  день   после  похорон  он  ушел  на  речку  и   долго  бродил  на берегу  в  одиночестве.  Был чудесный,  майский  день,  ослепительно светило  солнце,  шумела на перекатах  вода,  шелестели  под  дуновением  легкого  ветерка  листья  ивняка,  в котором  возились и  пищали  птенцы,  к  ним   то  и  дело  летали  трясогузки, нося в клюве червяков.  А  Толян   сначала  кидал  камушки  в светлую быструю воду,  потом  наблюдал  за полетом  птиц,   затем  сел  на  зеленую мягкую  травку,  вспомнил вечно  пьяную  мать  с  ее  неизменной   улыбочкой  и  задумался.  Что ждет  его  в  будущем?   Какая  жизнь?


 А  Димки  теперь нет...
 Как  захотелось  Толику  вырваться из  детдома,   где  его  не  любили воспитатели  и  директор!   Слишком он им всем  насолил,  не  подчиняясь их приказам. Ему вдруг захотелось  стать свободным,  как  эти  птицы.


«Убегу, все  равно  убегу,   - думал  он.  -  Пропади  они  все  пропадом.   Вот  и  Димку  угробили.  Теперь  за меня  возьмутся.  В  психушку  отвезут,  как  пить  дать отвезут.  Я  же  не  пластилиновый  мальчик,  -  и  он  заплакал  от  безысходности,  плечи его  мелко тряслись.  На речку  пришла  бабка  с  корзиной  белья.  Она  заметила Толика,  посмотрела   на  него внимательно.


 А  вид  у  парнишки  и  правда  был  не  совсем  обычный.   На  правом   ухе  висела   большая  серьга,   крашеные  волосы  торчали   ежиком,  а  на  лбу  возвышался  гребень, на  левой   руке  красовалась  печатка,  на  шее  висел большой крест. Хотя   Толик не   был   крещеным  и не  верил  в  Бога,  в  отличие  от  Димки,  который  до  последнего  думал,  что  Боженька   поможет  ему  и  не  даст умереть.  Толик сидел  на  корточках  у  воды,  и  думал, а мысли  были  тяжелые,  как  камни – голыши,  что лежали рядом.


* * *


 Эх,  Димка!  Если  бы ты  остался  жив!  Сбежали  бы  мы   с  тобой  из  этого  проклятого детдома,  где  никогда нельзя побыть одному,  подумать.   Везде за тобой  недремлющее око директора  или   воспитателя.  Один  только  хороший  человек   и  встретился  из учителей  -  их  вожатая, добрая такая,  а  глаза  усталые.  Даже  роль  ему  дала,  репетировала    с   ним,  не  жалея  времени  и с  другими  ребятами тоже.  Все  готовились  к  празднику,  всем  было весело  и интересно.  А  классуха  считала  его  придурком,  и  он  это  знал.  Она  постоянно придиралась  к  нему,  отчитывала   постоянно  при всех  за  внешний  вид.  Вчера  минут  пять  кричала  на уроке: «  Сейчас  же  сними  все свои  прибамбасы,  а  то  к  директору  отведу!»   -  пришлось  снять,  а  она  все  равно  не  унялась.  -  Ножницы  грозилась  принести  и кок  подстричь.  На  посмешище  опять выставила,  в  конце  урока  поставила двойку  и  выгнала  из  класса.   Как  после  этого  возвращаться туда?


 И   вечером   Толик   убежал  и  долго  гулял голодный  по  городу,  пока его  не  нашел  дворник  Михаил  Смирнов  -  высокий,  статный  детина,  и  не  надавал ему несколько подзатыльников в темном переулке,  как  это делал не раз,  а  потом  отправил  в  карцер.  Там  на  тощем  матрасе  в комнате без окон  парнишка  провел  несколько  суток  на  хлебе  и  воде.  После  этого наказания  Толика  привели   к   директору  -   высокой,  некрасивой,  крашеной  блондинке  -  Людмиле Александровне.  Она  пристально посмотрела на  подростка  своими  бледно-голубыми,  словно  выстиранными  глазами,  покачала головой  и  строго  спросила:
-  Ну,  чего еще  от  тебя ждать?  Чего еще отчебучишь?   Ольга  Сергеевна  плачет от  тебя,  да  и  другие  воспитатели  не  перестают  мне  жаловаться.  Когда  ты  одумаешься?
-  Уже одумался,  -   понуро  повесив  голову,  отвечал  Толька.
-  Ой,  не  верится  что-то!  -  сказала  директор.-  Только  учти  -  убежишь  в  следующий раз  -  положим  опять  в  психиатрию  и  надолго,  с нервами у тебя явно  не  в порядке.  Тебя  и  так  уже  на учет  поставили,  -  сообщила она с ехидцей.
Толька  стоял, сжимая  кулаки,  ему хотелось только одного: убежать так,  чтобы  не нашли.  Мало ли  мест  на земле,  где он  может  найти приют?!  Эх,  если  бы  лет было побольше!  А то  всего четырнадцать,  хотя  паспорт  уже  есть,  и  он  гражданин  России.


 Долго он  стоял перед директором,  пока  она, наконец,  не  сказала:
-  Ну,  иди  в  группу,  но  это  я  прощаю тебя  в  последний  раз.  Толик  повернулся  и  вышел из кабинета.  Он был  голодный,  но до обеда  оставалось   еще  несколько часов,  а  потом надо  было  идти  в школу,  хотя  ему  сегодня не  хотелось.  В  классе  девчонки  были  ябеды,  и  он  это  знал.  Толику  нравилась  девчонка из их   детдома -   Олеся  Фролова  -  беленькая,  чистенькая с хорошей  фигуркой,  еще  не  девушка,  но  уже  и  не  ребенок.  Ее  мать  тоже  пила  вместе  с  отцом,  а  потом  он  зарезал  ее  пьяную,  когда захватил  спящей  в  обнимку  с другим  мужчиной. Отца  Олеси  посадили,  а   девочка   попала  в  детдом.  Она  сразу  понравилась ему.  Олеся  была  справедливая,  не  ябедничала,  не  подслушивала  чужие  разговоры,  а  наоборот  кое-что скрывала  от  воспитателей и  помогала Толику  в учебе.  Он тоже нравился  Олесе.  Эта была  первая  полудетская любовь,  когда  каждое прикосновение  руки, будто пронзает током,  когда  порой  просто  невозможно  посмотреть  в  глаза  друг  другу,  и  все  время  хочется  быть  рядом…


* * *


  Но  их  любовь  заметили  воспитатели,   и   по  детдому  поползли  грязные сплетни.  Олесю  повели  на медосмотр,  а  Толика  предупредила  директор  напрямик: « Если  девчонку  испортишь  -  пойдешь  в   колонию  для  несовершеннолетних».
-  Да  вы  с чего взяли-то?  -  изумлялся  парнишка,  и  не  помышлявший  о  запретном,   хотя  он  не раз  видел  у  матери  разных  мужчин  и  интимные их  встречи  в  подробностях  запомнил.   Мать не  стеснялась  сына,  а  он  отворачивался,  натягивая  рваное,  лоснившееся  от  грязи  тонкое одеяло  на голову,  чтобы ничего не видеть,  но поневоле  слышал  их  смачные  поцелуи,  непристойные  словечки  и  шумные  движения    разгоряченных  тел  в  метре  от себя…


 Несмотря на  свою  внешнюю   грубость,  душа  его  была пока  чиста. Грубостью  Толик прикрывался,  как плащом в непогоду,  а  непогода была в душе. Там постоянно штормило.  С  невеселыми мыслями   и  сегодня  он пошел  в школу,  где  вместе  с ним учились  домашние ребята,  которые  на  перемене  брали в столовой  булочки  и  сосиски в тесте, и  жили с  родителями  в благоустроенных  квартирах,  а  Толик  при  живой матери был сиротой.  Хотя  у матери  была сестра,  жила она в  селе  Загайново, и  Толик,  вспомнив  про  нее,  решил  ее  разыскать.  Но  для  этого  нужны  были  деньги.


 Вечером  после  ужина он  подошел к  Олесе  Фроловой  и  тихонько  сказал ей:
-   Слушай,  у тебя деньги  есть?
-  Зачем  тебе?  -  спросила  она.
Я  убегу  сегодня, понимаешь?  Ты  же к  бабке  вчера ходила.  Дай  сколько  можешь?
- У  меня  только  триста рублей.
- Дай,  мне.  Я тебе  когда-нибудь  отдам.  Честное  слово.  Только  не  говори  никому. Поняла?
Ладно. Подожди, я   сейчас  принесу,   -  и Олеся  пошла в  спальню  за  деньгами.  И  через  несколько  минут  принесла  ему  все  свои деньги.  Как он  был благодарен ей  за  это!  И  не  выдержав,  попросил  еще:
-  Ты  только  не  дружи ни с  кем  из  пацанов. Ладно?  Я    потом   найду  тебя,  обязательно  найду! -   Олеся  подала  ему  деньги,  в  глазах  у  нее  стояли  слезы.


 Был  май, когда ночи еще  холодные.  Олеся  вытащила  ему  куртку- ветровку  и  свитер.  Ночью после   отбоя  Толик  пошел  в туалет  на  цыпочках,  озираясь по  сторонам.  Ночная нянечка  крепко  спала  на  диване  возле  спальни девочек.  Он  знал,  где  находится  ключ от  входной  двери,  и  тихо  вышел  во  двор,  перелез  через  забор  и  побежал  по  слабо освещенной  улице  со  всех  ног.


* * *

 Часа  за  два  Толик  добрался  до  выезда  из  города   и встал  вглядываться  в темноту,  стоя  на обочине  дороги.  Вдруг   вдали   забрезжил  огонек,  на  шоссе  показалась  машина.  Он  поднял  руку.  Машина остановилась,  за  рулем  оказался  молодой   бритоголовый мужчина.  Он  спросил  Толика:
-  Ты  чего  по  ночам  шаришься,  пацан?  Натворил  чего или  из дома  убег?
-   Ну  да.  Отчим пьяный  грозился убить,  с  топором  гонялся.  Довези,  дяденька,  до  Бийска,  там  у  меня  тетка живет,  -  Толик  плакал,  вытирая  кулаком слезы  -  эта  ложь  должна  была  стать  спасением,  если повезет.  -  Мужик  колебался,  тогда  Толик  показал деньги:
-  Я  заплачу  вам. Возьмите,  дяденька!
-  Ну  ладно,  садись,  только  в  случае  чего  я  тебя  не  видел.  Понятно?
-    Понятно,  чего  тут  непонятного.


 И они  поехали.    Бритый   молча   курил,  ни  о чем  больше  не  спрашивая,  поглядывая  на  дорогу,  Толик  дремал,  откинувшись  на  сиденье.  В  Бийске  он  вышел  недалеко  от  автовокзала,  сунул  хозяину  старой  иномарки   двести рублей,    и зашагал  налегке  той  предрассветной  порой,  когда  еще слабо  мерцают  звезды  и  царит  та   предутренняя   тишина, которая  нарушится  вскоре  звоном  трамваев,  шумом  автобусов  и  голосами людей,  спешащих  на  работу.


 А  Толик  шагал  и  думал: «Куда  теперь?  Может,  и  правда к  тете  Кате махнуть?  А  вдруг  не  примет меня?»  Толика  она  видела  совсем  маленьким,  лет  пяти.  А  может  она теперь вообще  там не  живет?  Но  все-таки  взял билет  на  первый рейс, когда  открылся  вокзал, и  заработала  касса.  А когда  приехали  в  село,  разыскал  дом  тетки  и  несмело  постучался  в дверь.  Дверь  открыла  женщина  средних  лет, очень  похожая на  его мать,  и  сразу  не  могла  признать в  нем  племянника.


 А  когда  Толик  все ей рассказал,   подумала  и  сказала:
-  Ну, что  ж  поживи,  а там  видно  будет.  Помощник  мне нужен  - я  коров держу,  молоко  отвожу  в  город,  а за хозяйством  присмотр  нужен.  Школа  у  нас  тут  хорошая  средняя,  учиться пойдешь,  только без  выкрутасов,  а  то  в детдом отвезу. Договорились?»
- Договорились,  тетя  Катя!  - и  Толик  первый  раз  за  много дней   широко улыбнулся.  А  тетя  Катя  добавила: 
 - Ты,  поди,  проголодался? Садись  за  стол,  поешь,  не  стесняйся.


  И  через пять минут  Толик  сидел  за  столом  в  кухне,  где  в  печке  весело  трещали  дрова,  и  было  тепло,  он  ел  оладьи  с деревенской  сметаной  и  горячий  наваристый борщ.  К старой жизни возврата  не  было.  Только  Олесю  было  жаль,    а  тетка  сидела  напротив,  смотрела  на него,  вытирая  глаза  платочком,  и думала:   «Натерпелся  лиха  парнишка.  Ну,  что ж,  пускай живет,  и мне  веселее  будет  век  коротать».