Бэла Розенфельд, как обычно, пренебрегая достижениями СССР в построении светлого будущего, а, попросту, игнорируя лекции по научному коммунизму, «отдыхала», если это можно признать синонимом её неконтролируемого времяпровождения, во вновь созданной, по модному звучащей, рекреации, а, по-простецки, в отгороженом уютном закутке рядом с деканатом электронного факультета.
Это было стандартом её времяпровождения. Но с некоторых пор…. С некоторых пор её, вполне зрелую девицу, обладающую определенным опытом в, казалось бы, элементарных, с точки зрения, взаимопонимания участвующих в процессе сторон взаимоотношениях полярных полов что-то озадачило.
Нет! Это не было какое-то прозрение. Это не было крушением выработанной идеологии. Это было…. Это было…. Что-то непонятное. Отношение, элементарное отношение к противоположенному полу, как к вполне конкретной потребительной стоимости, способной удовлетворить конкретную нужду, сменилось неожиданно чувством, доселе неизвестным, иррациональным чувством, постыдным для «рационального человека», отвергающего рудименты чувственного отношения и поддерживающего теорию «стакана воды».
И как это произошло?
Просто! И так просто, что «ни в сказке сказать и т.д….»
Сидит мальчик. Миниатюрный такой мальчик, ещё только начинающий набирать атавизмы, присущие мужчинам (легкий пушок над верхней губой). Сидит себе спокойно и читает книжку. Книжка нестандартного формата обернута газетой, чем подчеркивается трепетное отношение, по крайней мере, к данному экземпляру литературного наследия.
Зазвучал звонок, извещающий окончание пары. Мальчик поднялся и отправился, судя по-всему, в аудиторию, в которой ему предстояло продолжить набираться ума-разума.
В следующий раз, когда Бэла, проигнорировала теперь уже и семинар по научному коммунизму, мальчика на месте не оказалось. Но ровно через неделю после первой встречи (Бэла уже рисковала, пропустив вторую лекцию подряд) мальчик был на месте. Опять с книжкой и, по всей вероятности, с той же, то есть того же формата и так же обернутой.
- Учебник какой-то долбит, или туповат мальчуган: не смог романчик за неделю прочесть? – Промелькнула мысль.
Как бы невзначай глянула на страницы читаемой мальчишкой книжки и, к своему удивлению, увидела шахматные диаграммы.
Это вселяло надежду. Бэла увлекалась шахматами. И достаточно серьёзно, как положено еврейской девушке. Уж, если за что-то браться, то нужно браться «по серьёзному». Два года назад она стала кандидатом в мастера по этой «еврейской народной» игре. И песенку даже иногда напевала. Она у неё был что-то вроде гимна:
Когда фашисты Ригу занимали,
Биробиджана было не узнать.
Там собиралося еврейское казачество
Бежать в Америку и в шахматы играть.
В третий раз подряд, пропустив лекцию, вооружившись доской и часами, Бэла опять посетила закуток. Мальчишка был на месте.
Вокруг Бэлы сразу же собралась компания любителей. Даже доцент кафедры математики прильнул к этой группе. Играли рьяно, «со звоном». Можно было предположить, что уровень собрался достаточно высокий, так как уже во второй партии Бэла была вынуждена уступить свое место.
- А Вы не хотите? – Обратилась Бэла к мальчугану.
Валентин приподнялся, было, но раздались голоса
- В очередь…, в очередь...!
Не успел он ещё снова присесть на свое место, как Бэла возразила толпе
- Я свою уступаю.
«Бойцы» «восхищенно» разочаровывалась в своих возможностях. Ходы Валентина были молниеносны. Он, казалось, и не думал и даже на доску не глядел. При регламенте по пять минут на партию с каждой стороны он тратил своего времени не более минуты. При этом после 25, максимум, 30 ходов противники не видели возможности продолжать игру. Позиции разваливались неожиданно. Казалось бы всё хорошо. И уже близится желательная развязка. Вот, достаточно сильный Центр, активные фигуры, иногда даже качество, более того, лишняя фигура были в запасе. И вдруг. Два-три хода и нет уже сильного Центра, нет качества, и Король начинает вопить о низложении и просить своего воеводу прекратить эту публичную казнь.
Математический доцент сдвинул очки на лоб, внимательно посмотрел на Валентина и, возможно, подумал
- Ну, попадешься ты мне, Ш а х м а т и с т!
А может и нет. Кто их математических доцентов разберет?
Каждый шахматный боец из очереди, включая Бэлу, которой публика, всё-таки, как хозяйке шахмат, уступила возможность сразиться, не дожидаясь окончания круга, два раза попробовал помериться силами, но…. Все попытки получить хотя бы проблески надежды, хотя бы на «ничью» были безуспешны.
Валентин приподнялся из-за журнального столика, на котором происходили битвы, как положено, извинился, что не может продолжать «интересные» встречи и, смущаясь, покинул рекреацию.
- Стой, подожди! Ты куда? – Послышалось вдогонку. – Ты откуда такой? Ты мастер? Как тебя звать?
Ещё более смущаясь, Валентин ответил на все вопросы.
-А меня Бэлой зовут. Давай я тебе свой телефон запишу. Ты позвони мне обязательно. Слышь?! Тут все офигели. У нас тут такого ещё не было. Ты мне обязательно позвони!
Валентин не звонил. Более того, он перестал посещать и закуток.
Но Бэла не была бы Бэлой, если бы оставила этот процесс нерегулируемым.
Неприязни, по её мнению, если она даже и задумывалась над этим, что маловероятно, она у него вызвать не могла. Следовательно, есть какие-то другие причины (заболел, сломал чего-нибудь, нуждается в помощи и пр.), по которым он не только её не звонит, но и в закутке не появляется.
Со скудным запасом знаний о Валентине (факультет, курс) Бэла решила разузнать о нем в деканате. Ей повезло. Начальник курса был очень обстоятельным человеком. Он разложил перед ней двенадцать листов (по числу групп на курсе) формата А 4 (297 * 140), на каждом из которых были наклеены фотографии размером 3*4 студентов соответствующих групп. На одном из них Бэла и узнала Валентина.
- А телефон?
- Откуда? Он живет в общежитие.
С третьего захода в общежитие Бэла его нашла.