Лёху выгнали из школы почти ни за что: в раздевалке, помогая однокласснице снять плащ, он залез рукой в разрез блузки. Это и явилось основной причиной его исключения.
Правда, за неделю до этого, он натёр парафином классную доску, чем сорвал урок.
А ещё раньше, украл в дежурке ключ от физкабинета, из-за чего занятия начались на пол часа позже положенного срока.
На педсовете припомнили ему кнопку в стуле математички, срыв торжественного собрания, когда он замкнул микрофон, курение, драку с учениками из десятого «б», поздравление учителки кустом сирени высотой три метра, игру в карты на уроках, приставания к девочкам, подглядывание за ними в туалете и уход всего класса с урока в кафе, будто он был не рядовым учеником, а классным руководителем.
Лучше бы он этого не говорил:
- Нет, ты не руководитель. Ты организатор и вдохновитель, - гремел командирским голосом директор.
Лёха знал, что оправдываться бесполезно, хотя большинство грехов директор ему приписал. По крайней мере, за девочками он не подглядывал, никогда к ним не приставал, и уж точно не курил... Ну, а остальное... Если директор решил выгнать, то хватит и остального...
Как бы услышав его мысли, директор закричал:
- Вон из моей школы. Чтобы ноги твоей здесь больше не было!
- Больше – это как? И потом, она что, уже приватизирована? - невинно спросил Лёха, чем подлил масла в огонь и вызвал новый взрыв негодования. Члены педсовета заговорили все сразу.
Дав им выговориться, директор спросил:
- Что скажешь в своё оправдание?
- Советую чаще смотреть «Поле чудес». Якубович даже к грудным детям обращается на «Вы»! А в оправдание...
Лёха принял маршальскую позу, поднял правую руку вверх, ладонью вперёд:
- Клянусь, что буду говорить правду, только правду и ничего, кроме правды!
Выставил правую ногу вперёд, поклонился, простёр к членам педсовета правую руку:
- Довожу до сведения высочайшего собрания, что я не только под блузку лазал, но и под юбку. И она молчала. Да, если бы «Мензурка» (так звали учителку по химии) не подняла крик, всё было бы нормально!
Лёха принял нормальную позу:
- Людка и не думала кричать. Это она уже потом заорала, когда нас «Мензурка» застукала...
- Всё! Довольно! Пошёл... отсюда, - вяло закончил директор и опустился в кресло.
Людка была его дочерью, Лёха бывал у них дома, в шутку именовался зятьком...
Это случилось в самом начале занятий в выпускном классе. Поначалу Лёха хотел махнуть на всё рукой и устроиться на работу. Но, с одной стороны, надо было всё-таки, получить аттестат зрелости, а с другой - мать и отец взяли его в такой оборот! А он их любил, уважал, мнением их дорожил, и особо не сопротивляясь, пошёл в другую школу. Ездить туда было далеко, неудобно, с двумя с пересадками, но ближе отец устроить не мог: слава отменного хулигана шла впереди Лёхи.
В новой школе о Лёхе ничего не знали и посадили за парту с таким же, как и он, хулиганом. Ну, может быть, чуть ниже рангом. Так случилось, что за неделю до Лёхи, в класс пришла новенькая: незаметная, маленькая, скромная девочка. Её сразу прозвали Тихоней. Все ребята начали приставать к ней, разыгрывать.
Сидела она за партой с хулиганом номер два. Номер первый сидел рядом с учительским столом. Тот хулиган постоянно приставал к ней. Тихоня покорно сносила его проделки: молча, склоняла голову и отходила в сторону. Когда же он под партой хватал её за колени, она вздрагивала, и с громким криком вскакивала с места.
Казалось маловероятным, что в её хрупком тельце дремлет такая энергия.
Это веселило, являлось поводом для подначек, все хохотали, чем сорвали не один урок.
Лёха на Тихоню не обращал внимания. Ему вообще девушки были безразличны, а Тихоня и подавно. Он ещё не до конца пережил инцидент с директорской дочкой.
Три дня Тихоня присматривалась к Лёхе. На четвёртый обратилась к классному руководителю:
- Валентин Иванович, я не хочу сидеть с этим хулиганом. Посадите меня с новеньким.
- С новеньким? - удивился он.
- Да. Он хороший!
Наступила непривычная тишина. Классному не хотелось сажать за одну парту двух отпетых хулиганов - свободное место в классе было одно, рядом с хулиганом номер один. Но и Тихоню ему было жаль. Он удовлетворил её просьбу, и с этого дня к Лёхе прилипло прозвище «Хороший».
Лёха привыкал к нему недолго. Ему сразу понравился имидж хорошего ученика. Все предметы давались легко, учился он хорошо, ну а то, что любил хулиганить... Это были всего-навсего шутки, причём довольно остроумные.
Впрочем, рядом с Тихоней он на них не отваживался. Ему не хотелось её подводить. Впервые в его жизни девушка открыто заявила, что он ей нравится... Правда, и девушкой в полном смысле слова, её назвать нельзя, но всё же. Лёха не хотел её разочаровывать своим поведением и ни с кем не задирался.
Что касается непосредственно Тихони, так он удивлялся поступкам одноклассников: за что там хватать? Маленькая, щупленькая, коленки, как орешки, ножки тоненькие, грудки плоские, стрижена под мальчика, еле-еле тянет на троечки. На неё смотреть жалко, не то, что издеваться.
Лёха жил рядом со спортивным комплексом «Динамо». Вместе с отцом, чуть ли не каждый день, ходил на тренировки. Серьёзно ничем не увлекался, но за годы занятий плаванием, боксом, борьбой, тяжёлой атлетикой и теннисом, приобрёл вид настоящего атлета. Высокий, стройный, сильный, широкоплечий, с тонкой талией и мощными бицепсами, он нравился девушкам, а рядом с Тихоней смотрелся Гераклом.
В тот день, когда их посадили вместе, обиженный этим однопартник Тихони, на перемене залез ей под юбку. Тихоня, как обычно, громко вскрикнула, покраснела от своей несдержанности, подошла к Лёхе, пожаловалась:
- Он меня ущипнул. Вот здесь. - Она высоко подняла платье и показала место, куда её ущипнули: в самом верху левой ноги.
Класс замер. Все смотрели, то на её тоненькое голое бедро, то на Лёху. Он понял, что от поведения в данную минуту зависит его будущее в этой школе. Первой мыслью было - надавать обидчику по шее. При его способностях это не составляло особого труда. Но тогда, он хорошо это понимал, все его невзгоды выйдут на новый, более высокий виток.
Но и на тормозах спускать, тоже не хотел. Стоит один раз уступить, и ему сядут на шею эти слабаки...
Чтобы успокоиться, Лёха, как учили на занятиях по аутогенной тренировке, тихим, спокойным голосом сосчитал до десяти, при каждом счёте указывая пальцем на одного из учеников так, что при счёте «десять», его палец был направлен в грудь обидчика:
- Считалка выбрала тебя! Тут уж ничего не поделаешь, судьба! - Лёха продолжал водить пальцем вверх и вниз в такт словам:
- Мой тебе совет! Рот твой закрыть я не имею права. У нас свобода слова, а кому что говорить - зависит от его образования и культуры. Но! Если! Тебе! Когда-нибудь! Захочется! Кого-то! Полапать! Своими! Грязными! Лапами! Унизительно! Прошу! Выбрать! Меня!
Лёха картинно упал перед ним на колени.
- Право выбора места поединка и вида оружия благосклонно предоставлю тебе!
- Что у нас происходит? - Лёхину речь прервал вошедший в класс преподаватель.
- Я просил прощения у Рогачёва, - вставая с колен, вежливо ответил Лёха, и пошёл на своё место.
С этого момента кличка «Хороший» пристала к нему навсегда.
Лёха выяснил, что Тихоня часто болела, много пропускала занятий. У неё были потрясающие пробелы в знаниях по всем предметам. Он взял над ней шефство. Скорее всего, не из жалости, а потому, что ему некуда было девать свою неуёмную энергию.
Он уходил из дома за час до начала занятий, заезжал за Тихоней, и они шли минут двадцать до школы, используя это время для повторения домашнего задания.
В школе они сразу садились за парту, Лёха продолжал втолковывать ей тему первого урока. Они и на переменах не покидали свои места, сидели рядышком. Лёха без устали говорил, а Тихоня, после каждой фразы, утвердительно кивала стриженой головкой.
Когда ей было что-либо непонятно, она клала маленькую ладошку на огромную Лёхину руку, и он безропотно повторял всё сначала.
У него появилось какое-то новое, незнаемое ранее ощущение. До этого все считали его хулиганом, разгильдяем, бандитом. И вот, нашёлся маленький человечек, который видел в Лёхе своего спасителя! Он стал кому-то нужен. Ему нравилась эта роль, он играл её великолепно. А в том, что это была только роль, он не сомневался ни минуты. Он знал, что в любой момент, может сбросить с себя маску добропорядочности и выдать такое, какое в этой школе никому и во сне не могло присниться!
В классе Тихоню больше никто не трогал. После занятий они шли к ней домой, там продолжали штурмовать высоты науки. Так каждый день.
Результаты не замедлили сказаться: вторую четверть Тихоня закончила успешно.
Матери Тихони Лёха понравился: умный, вежливый, рассудительный паренёк. А Лёха, познакомившись с ней поближе, понял, почему Тихоня - тихоня.
Мать её была сущим деспотом. Своим авторитетом она подавила Тихоню и не давала ей расти, развиваться, жить. Характером Тихоня пошла в отца, была его любимицей. После его смерти осталась одинокой, хотя жила с матерью и вокруг было полно народу. Но все люди, включая мать, подтрунивали, насмехались над ней, а иногда и явно издевались.
Тихоня безропотно сносила унижения. Труднее всего было терпеть упрёки матери, которая постоянно твердила, что она такая же недотёпа, дура и неумелька, как её отец.
Ночами Тихоня плакала в подушку, делилась с ней своим горем, но подушка лишь влажнела от её слёз, не давая ни совета, ни успокоения.
Тихоня бросила школу из-за неуспеваемости. Так же, как и Лёха, хотела устроиться на работу, но делать ничего не умела, её никто не хотел брать. Мать устроила её со скандалом в ту же школу, в которой, волею судьбы, оказался Лёха. Здесь у Тихони, с самого начала, пошли плохие отметки, не заладились отношения с классом, и Лёха оказался той последней соломинкой, за которую она ухватилась в поисках путей спасения. Ничего этого Тихоня не хотела рассказывать, и Лёхе пришлось по одному слову вытягивать из неё эти сведения.
Выслушав Тихоню, Лёха сделал для себя один важный вывод: Тихоня стала такой, какая она есть, в силу сложившихся обстоятельств. А он, Лёха, стал таким в силу своей глупости. Он стал лучше себя вести, больше заботиться о Тихоне. На переменах водил её в буфет, угощал то шоколадкой, то соком, то кефиром с булочкой - у Тихони никогда не было денег.
Между тем, до школы докатились легенды о прошлых подвигах Лёхи. Учителя смотрели на него с ожиданием, ученики - с изумлением. Только Лёхе было на всё наплевать.
Но случай проявить себя ему, всё-таки представился. В начале третьей четверти Лёха пропустил один день занятий: надо было посетить больницу. Придя на следующий день в школу, сразу почувствовал перемену в поведении Тихони: она сжалась, сгорбилась, не поднимала глаз - идеальное воплощение унижения и оскорбления.
Лёха подошёл. Она высоко подняла платьице, и Лёха увидел на её тоненькой, даже в самом верху, ножке большое чёрное пятно, верхним краем уходящее под трусики. Ногтем указательного пальца правой руки он подцепил трусики, поднял их выше, наклонился, внимательно рассмотрел синяк, поднялся, посмотрел на Тихоню. Она повернула голову в сторону Рогачёва.
Урок уже начался. Ученики сидели за партами, учитель был на своём месте. Не обращая ни на кого внимания, Лёха подошёл к Рогачёву, ткнул пальцем в его грудь, начал считать:
- Раз, два, три, - на каждый счёт - взмах пальца.
- Чем вы там занимаетесь? - это голос учителя.
- Четыре, пять, шесть, - продолжал Лёха. Рогачёв втянул голову в плечи.
- Прекратите сейчас же! Урок начался. - опять подал голос учитель.
- Семь, восемь, девять, - продолжал резать пальцем воздух Лёха.
- Заканчивайте безобразие! - закричал учитель.
- Десять! Извини, дорогой, - Лёха развёл руки в стороны. - Не помогает!
После этих слов, сгрёб Рогачёва в охапку, и каким-то невероятным приёмом, бросил его на окно.
Затрещала рама, по полу зазвенели стёкла. С улицы донёсся рёв подвернувшего ногу Рогачёва. Лёха взял Тихоню за руку, повёл к директору:
- Я не хочу, чтобы меня ещё раз исключили из школы. - Подняв платье Тихони, показал директору синяк. - А чтобы в вашу голову не пришла мысль интерпретировать мой героический поступок на другой манер, сейчас мы пойдём в больницу, снимем побои, а потом - в милицию, где заявим о попытке изнасилования.
Лёха так и сделал. Ногу Рогачёву вправили, после объяснения с милицией он перевёлся в другую школу. Конфликт замяли. Но случай этот стал достоянием всего города. Учителя стали относиться к Лёхе с опаской, ребята - с почтением, а девушки - с восхищением. Тихоня стала принцессой класса. Только Лёха не изменился. Он только отшучивался, когда отец просил познакомить его с принцессой...
Дошли слухи и до матери Тихони, причём, дошли уже в виде большого снежного кома.
- Лёня, за что тебя исключили из школы? - спросила она. Тихоня сжалась в комочек, вопросительно посмотрела на Лёху.
- Меня исключили из трёх школ! Какая, именно, вас интересует? - неожиданно для себя ощетинился Лёха. Он забыл, что прежде надо сосчитать до десяти.
- Ну, например, из последней!
- За изнасилование! Я изнасиловал дочку директора школы.
Тихоня знала, что Лёха шутит. Она уже привыкла к его красочной гиперболической речи. Мать же удовлетворённо покачала головой и продолжала атаковать Лёху:
- И это вам сошло с рук?
Лёха отметил, что она перешла на вы.
- Почему сошло? Меня же исключили!
- Вас надо было под суд отдать!
- За что? Она же не забеременела! И потом, мы по обоюдному согласию. Потому и заявления в суд не было. Это по нашим законам не считается изнасилованием.
- Мне известно о ваших подвигах во всех школах, - приврала она. - И я бы не хотела, чтобы с моей дочерью вы проделали такой же эксперимент. - Она перешла на громкий крик.
- Так это уже поздно! Вы, маманя, опоздали со своими предостережениями. Я уже проделал!
- Подлец! Я знала, что этим кончится. Я тебя предупреждала, - обратилась она к дочери. - Он прохвост, разгильдяй, хулиган, подонок...
- Бандит! - подсказал Лёха.
- Да, и бандит. Это всему городу известно, всем, кроме тебя!
- Мама... - но она не дала ей договорить.
- Заткнись! Шлюха подзаборная! Вон из моего дома! Чтобы ноги твоей здесь не было! И твоей тоже! - повернула она искажённое злобой лицо к Лёхе.
Тихоня пыталась что-то возражать, но между вылетающими изо рта матери словами, не могла пристроить ни одного своего.
- Вы допустили одну большую ошибку, - остановил поток её красноречия Лёха. Удивительно, но она смолкла. - Перед тем, как говорить о дочери, Вы забыли помыть свой грязный рот! - закончил он.
Сначала она хотела имитировать обморок. и закатив глаз, начала падать. Но в последний момент передумала, видимо решив, что тогда они останутся в квартире, а ей хотелось выгнать этого самонадеянного пошляка и эту распутную девку, которая пошла по папиным стопам и в семнадцать лет превратилась в шлюху. Открыв дверь, она вытянулась во весь огромный рост (видимо Тихоня и правда пошла в отца, подумал Лёха) и картинно указала рукой:
- Вон отсюда! Навсегда! Насовсем! Навеки вечные!
- Навсегда и насовсем - одно и тоже, - сказал Лёха, и взяв за руку, вывел на улицу что-то пытающуюся объяснить матери Тихоню. Пересчитав имеющуюся в кармане мелочь, повёл её в кафе.
- Зачем ты так? Ты же знал, какая она...
- А какое право она имеет так разговаривать с тобой? Да и со мной тоже! Ты посмотри на себя, - Лёха взял Тихоню за плечи, повернул к зеркалу. - Это она тебя довела до такого состояния. Мать называется... Да она никогда тебя не любила! И отца твоего не любила. Она только себя любит.
- Она тяжело переживала смерть папы. Потом решила выйти замуж, а я воспротивилась. Маленькая была, не понимала... Я выгнала своего отчима, вот она на мне и отыгрывается за него.
- Дура она у тебя. И вообще, взрослые все дураки. Если бы без них можно было обойтись, я бы никогда с ними не общался.
- И твои родители дураки?
- Как раз, мои - нет! Я до этой школы знаешь, каким был? А они меня не ругали. Отец говорил: «Главное, что из школы надо вынести, это знания. А сын учится хорошо, что от него ещё требовать?» И он мне всё прощал... Потому что я, как и ты, весь в отца. Он такой же был в молодости, ему здорово доставалось. Он один меня понимает! Помню, вызвали его в школу. Директор жалуется: «Ваш сын бегает, как жеребец, аж стёкла дрожат!» «Что, на уроках?» - спрашивает отец. «Нет, на переменах», - недовольно отвечает директор. «Что, по партам», - опять спрашивает отец. «Что - по партам?» - переспрашивает директор. «Бегает, говорю, по партам?» - повторяет отец. «Нет, по коридору» - злится директор. «А вы хотите, чтобы после часу отсидки, мальчик и на перемене сидел?» - гладит отец меня по голове. А директор уже из себя вышел: «Мы порядок завели: у нас на перемене, как в театре во время антракта, мальчики и девочки ходят под руку по кругу». «А вы заведите порядок, чтобы у вас на перемене дети на головах ходили, никогда нарушений не будет», - выдал ему родитель. «Так вот чему вы учите своего сына!» - махнул рукой директор и ушёл. Больше отец в школу не ходил. А мне специально стали оценки занижать. Я вроде директорским зятьком считался... Думали, что я за его дочкой ухаживаю... А я... Вот честное слово тебе даю... У неё сиськи большие, нам интересно было подержаться... А ей нравилось, она никогда не сопротивлялась... Когда мне начали тройки ставить, - двойки даже самые услужливые блюдолизы директорские не осмеливались ставить, - я и захулиганил серьёзно. Всем назло! Ну, и себе, конечно, тоже... Директор добился своего. Он дискредитировал меня не только в глазах дочери, на что мне наплевать, но и всей школы... Так я дохулиганил до исключения... А отец у меня - во! - Лёха показал большой палец.
Они давно допили кофе, доели пирожные и мирно беседовали. Глядя на них со стороны, никто не мог предположить, что в этих юных сердцах только что отбушевала буря...
- Ладно, пошли. Переночуешь у нас, а завтра решим, что делать. Хотя ни Чернышевский, ни Ленин, на этот вопрос не смогли дать ответ... Утро вечера мудренее. Вон, у тебя уже силы иссякли, размякла вся, как переваренная картошка...
Тихоня слушала Лёхины оскорбительные слова, и удивлялась тому, что нисколько на него не обижается за них. Так проникновенно, душевно и участливо они звучат, что их даже приятно слушать. А как она злилась, когда её называли варёной картошкой другие ребята! В их устах эти слова приобретали зловещий смысл, унижали её, оскорбляли...
До Тихони Лёха с девушками не встречался. Он дразнил их, дёргал за косы, щипал, а иногда и щупал, но серьёзно ими не увлекался. Ребята давно ходили парами, у одного одноклассника даже родился ребёнок. Лёха их не понимал. И с дочкой директора он ходил не из-за потребности, а скорее из любопытства: всё-таки, дочка директора.
Родители волновались. У всех одногодков есть девушки, а их сын только и знает, что хулиганить с такими же, как и сам, разбишаками. Поэтому они обрадовались, когда Лёха привёл в дом Тихоню. Понаслышке они знали о ней, но видеть, ещё не видели.
- Предки! Это Тихоня. Дома у неё мыши завелись, а она их жуть как боится. Вы не против, если она поживёт у нас?
Мать хорошо знала сына, чтобы в данный момент задавать вопросы. Если он принял самостоятельное решение, переубедить его невозможно.
- Пусть живёт, места хватит... А мыши... Я думаю, ты ещё не разучился их ловить? - улыбнулась мать, чем сразу покорила сердечко Тихони.
- Что ж ты такая худенькая? Мыши всё съели, ничего тебе не оставили? - Отец осмотрел её с ног до головы. - Мать, а ну-ка накрывай стол, покорми нас хорошенько!
После смерти отца ни один человек не обращался так с Тихоней, не считая, конечно, Лёхи. Она присела на краешек дивана и расплакалась. Казалось, никто не обращал на неё внимания... До неё никому не было дела... Мать накрывала на стол, Лёха ей помогал, а отец начал звонить по телефону.
Снял трубку, крутанул пару раз диск, и заговорил:
- Санстанция? Пригласите Ивана Ивановича... Иван? Привет! Это я. Выручай, дружище! Мыши у нас завелись. Все продукты съели, нам ничего не оставили. Живём впроголодь. Я уже похудел на два пуда. Достань мне, пожалуйста, яду побольше... Что? Нет, ещё больше. Да. три тонны хватит. Завтра пришлю машину...
По мере того, как Лёхин отец продолжал по телефону ломать комедию, с Тихоней происходила метаморфоза. Вначале она смотрела на него серьёзно, потом с улыбкой, а в конце даже рассмеялась. Личико её порозовело, слёзы высохли, и она смотрелась даже ничего...
- Вы шутите? - сказала Тихоня, чем всех рассмешила...
Телефона у Тихони не было, отец поехал предупредить её мать, что Тихоня осталась на ночь у них. Вернулся, вопреки ожиданию, в отличном настроении. Наслышанный о достоинствах её матери, он не стал деликатничать:
- На твоём месте уже живёт квартирант... Симпатичный такой мужчинка... Так что, ты за мать не переживай. Я не буду дословно передавать, что она мне сказала, но понял я её так, что ты можешь остаться у нас навсегда.
Тихоня осталась. Трудно было привыкать к новому образу жизни. Дома она была предоставлена самой себе, что хотела, то и делала, а чаще, не делала ничего. Ибо, что бы она ни сделала, всё было не так, что бы ни сказала - тоже не так. Матери никогда не могла угодить...
Здесь всё наоборот. Лёхина мать сразу принялась лепить из неё невестку: учила варить, мыть, стирать, шить, штопать, прибирать. И чтобы Тихоня ни сделала, как бы она работу ни выполнила, без устали хвалила, до небес превозносила её достоинства. У неё не было своей дочери, всю материнскую ласку она взвалила на худенькие плечики Тихони.
Лёхин отец и не думал бросать спортзал. Каждый вечер ходил туда теперь не только с Лёхой, но и с Тихоней. Там она, наравне с ними, таскала штанги, гири, гантели, висела на перекладине, прыгала через «козла», играла в теннис, плавала в бассейне.
В остальное время Лёха втолковывал ей математические, физические и химические формулы. По выходным дням они все вместе ходили то в театр, то в цирк, то в филармонию, а с наступлением весны - просто в парк, подышать свежим воздухом.
Тихоня хорошо вписалась в их семью и была для матери и отца - дочерью, для Лёхи - сестрой. Она оказалась не такой уж и недотёпой, как говорила её мать. Школу закончила хорошо. Лёха, хотя имел в аттестате все высшие оценки, по понятным причинам, золотую медаль не получил. Но в институт они поступили с первого захода.
Родители были благодарны Тихоне. При всех достоинствах сын, до знакомства с ней, приносил много огорчений. Именно Тихоне Лёха был обязан своим прозвищем «Хороший», которое потянулось за ним в институт, и которое он, изо всех сил, старался оправдать. Родители думали, что Лёха любит Тихоню, и в те долгие часы, когда дети занимались в Лёхиной комнате, старались им не мешать...
Любовь Тихони свалилась на них, как гром с ясного неба.
На третьем курсе «Хороший» Лёха превратился в красивого, импозантного мужчину. Тихоня тоже подросла, пополнела, округлилась, отрастила волосы до пояса, и хотя по-прежнему была миниатюрной, выглядела великолепно.
Глядя на них, родители не могли нарадоваться. Они не хотели отпускать из дому такую девушку, в душе уже давно всё за неё решили. И вдруг...
Тихоня, как всегда, была в своём репертуаре. Вечером, за ужином, она всех сразила новостью:
- Он меня поцеловал и я влюбилась...
В свои двадцать лет, она всё ещё была ребёнком.
- Можно, Роберт придёт... сюда? - она долго подбирала слово, не решая сказать - к нам.
- Почему нет? - Нарушил затянувшуюся паузу Лёха. - Тем более, что влюбилась!
Четыре года живя рядом с Тихоней, Лёха не думал о ней, как о женщине. Он относился к ней, как относился бы к сестре. Поскольку сестры не имел, её заменяла Тихоня. И заменяла неплохо. Он делился с нею самыми сокровенными мыслями... Правда, в мыслях этих никогда не было места для девушек, да ведь так оно на самом деле и было. Ему нечего было скрывать от Тихони, так же, как и ей от него. Их жизнь проходила на глазах друг у друга. Но, в последнее время, Лёха всё чаще задавал себе вопрос: чем закончатся их отношения? Он понимал, что вечно так продолжаться не может.
Тихоня, тайком любовалась Лёхой, он ей нравился, но у неё и мысли не возникало, чтобы в него влюбиться. Она считала, что было бы чёрной неблагодарностью претендовать на сына родителей, приютивших её, как родную дочь. Поэтому скрывала чувства и делала всё возможное, чтобы Лёха о них не догадался.
Безразличный к женскому полу вообще, Лёха и к Тихоне был равнодушен. Но с годами он всё больше привыкал к ней и уже не мог себе представить жизни без неё. И вот... Влюбилась!
Чувство ревности впервые коснулось сердца. Его интересовало: где? когда? при каких обстоятельствах? В кого, наконец! В институте они, разве только, в туалет вместе не ходили, всё остальное время были неразлучны... Но она таки влюбилась! Вот вам и Тихоня!
- Пусть придёт! Если захочет. - Не таков был Лёха, чтобы унижаться до вопросов.
Тихоня, Тихоня и есть. Она и Роберту ничего не рассказала. Поэтому, придя к ним, он тут же оправдал своё имя, то есть сразу оробел.
Худощавый, невзрачный, хиленький, он проигрывал Лёхе по всем параметрам. Сказав Тихоне на лестничном марше несколько комплиментов, и умудрившись каким-то образом поцеловать в губы, он пробил тонкую оболочку, защищавшую нежное девичье сердце, нарушил её покой, и рассчитывал на лёгкую победу. Надеясь застать Тихоню одну, он, увидев её в окружении мамы, папы, и, как он полагал, брата, и оробел. Робость эта сочилась из его хлюпкого тела, освобождая от последних сил и не давая возможности совладать с собой.
Лёха понял это в один момент. Не напрасно носил кличку «Хороший» К тому же был мужчина. Настоящий мужчина! Мужчина с большой буквы. Он взял стул, поставил в угол комнаты, пригласив гостя галантным жестом:
- Будьте любезны, соблаговолите присесть!
Роберт вяло опустился на краешек стула.
- Вы изволили сесть так, будто не собираетесь надолго задерживаться, - сказал Лёха. Роберт не шелохнулся. Тихоня переводила взгляд с Лёхи на Роберта и обратно. «Интересно, о чём она думает?» - пронеслось у Лёхи в голове, а вслух он сказал:
- Значит, Ваше сиятельство изволили влюбиться?
- Отстань от парня! - попыталась угомонить мать.
- Почему же - отстань? Может, я жду, не дождусь, свадьбы! Может, я гульнуть хочу! Может, я двадцать лет спиртного в рот не брал!
Лёха выдвинул ящик стола, достал два бланка, и вручил один Роберту, один Тихоне.
- Это бланки заявления во Дворец бракосочетаний. Сейчас вы их заполните, и мы поедем в отдел ЗАГС. Зарегистрируетесь, потом любите, сколько хотите.
Лёха всё в жизни делал основательно.
- Паспорт при себе имеешь? - обратился к Роберту. От растерянности тот подал студенческий билет. Лёха повертел его в руках, прочитал, присвистнул:
- Фью-Фью! Билетик то, ворованный! Его хозяина Александром дразнят, а не Робертом!
- Эт-т-то м-м-ой, - заикнулся «Роберт».
- А если твой, то, какого чёрта ты морочишь голову... девушке? - Лёха поймал себя на мысли, что впервые назвал Тихоню девушкой.
Взял Роберта под руку, повёл к выходу:
- Не знаю, хорошо ли у тебя было с памятью до сегодняшнего дня... Но моли Бога, чтобы после этого момента стало плохо... Ну, а если у тебя не получится всё это забыть, - Лёха повёл рукой в сторону Тихони, - то я снимаю с себя ответственность за твоё здоровье в будущем, - и закрыл за ним дверь.
Отец, мать и Тихоня онемели. Никто не решался нарушить установившуюся тишину...
Лёха подошёл к столу, взял в руки бланки, внимательно их осмотрел, проверил качество бумаги:
- С бумагой в стране напряжёнка! Тиражи газет снизились, учебники не на чём печатать... Жалко выбрасывать... И для туалета не годится, жёсткая очень.- Он пошелестел бланками в воздухе. - Финская, наверно... На, заполняй! - Он протянул бланк Тихоне. Достал авторучку, сел за стол, принялся заполнять свой бланк. Отец и мать от радости запрыгали вокруг Лёхи и Тихони, стали их целовать, обнимать, повалили на пол вместе со столом и стульями.
- Ну, вот! - вылез из-под них Лёха. - В стране бумаги не хватает, а вы бланки помяли! Теперь, надо идти за новыми, - укорял их Лёха...
Тихоня висела у него на шее и плакала от радости. Сейчас она окончательно поверила, что это с её лёгкой руки Лёха стал действительно хороший!