3. http://www.proza.ru/2010/05/28/664
Широким размашистым шагом Лядунов прохаживался вдоль строя и поучал:
- Сейчас пойдем в клуб устанавливать койки. Все делать по-быстрому, мушкой и не вздумайте мне молотить*! В армии, как вам наверное известно, есть закон: не можешь – научим, не хочешь – заставим! Так что мой вам совет, не надо, чтобы заставляли, потому что к закону есть одно дополнение, поправочка так сказать: то, что не доходит через голову – дойдет через руки, ноги и почки! Ясно вам, «душки»?
- Так точно, товарищ сержант!
- Ну, а коль ясно, в клуб ... бегом ... марш!
Все бросились к крыльцу.
- Вещи свои не забудьте! – крикнул вслед Лядунов. – Спирька! – обратился он к старшему сержанту, который тоже был занят своими подопечными. – Ты куда их сейчас?
- На чифан**.
- Давай, чифань*** побыстрее, а потом сюда приходи, меня сменишь, мне тоже почифанить охота!
- А че ты мне своих сплавляешь? – возмутился старший сержант. – Вот бери их, и чифань!
- Да их пока еще на довольствие не поставили. Так что, тяни лямку, Спирька! Ну, я пошел! – Лядунов направился к клубу вслед за пополнением.
Внутри клуб оказался просторен и светел. Вдоль стен были установлены в два яруса спаренные по-две солдатские койки. Столпившемуся в свободном пространстве «молодняку» все окружающее было в диковинку и в новинку. Широко распахнутыми глазами обозревали они все окружающее. Голос Лядунова заставил всех обратить взоры на стоящего посреди помещения сержанта.
- Значит так: вещи – на сцену! – Ляд сделал повелительный жест рукой в правую сторону, где в глубине возвышался деревянный помост. – Половина людей на улицу – заносить кровати. Остальные – устанавливают. Места видимо всем не хватит, так что будем строить «третий этаж». На эти две койки, - тут Лядунов показал направо от входа, где обособленно стоялидве аккуратно заправленные кровати, - ничего не ставить. Здесь спим мы с товарищем старшим сержантом. Да, кстати, совсем забыл! Если кому что понадобится от нас, обращаться по-уставному: «Товарищ сержант!» - ко мне и «Товарищ старший сержант!» - к Спирькину. Кто обратится не по форме, пойдет на пола или же на очко***. Всем все ясно? А теперь – за работу!
Побросав кучей вещи, принялись заносить уже собранные кровати в клуб. Работа спорилась. Все оживленно галдели на разных языках, незлобно переругивались, когда возникали какие-либо непредвиденные трудности. Небаба и Варданян, как самые высокие, взобравшись на деревянные табуретки, стоящие в проходе, устраивали третий ярус, остальные – таскали, тянули, подавали.
-Пол, черти, не корябайте! – гремел Лядунов, стоя по центру помещения. - Это вам не папин дом, мамина кухня! Я тебе говорю, балбес!
Раздалась звонкая затрещина. Кому-то досталось. Сержант был скор на расправу. Полчаса интенсивного труда и «третий этаж» был построен. Потные с раскрасневшимися лицами работники, тяжело дыша столпились вдоль рядов кроватей в ожидании дальнейших указаний.
- Что? Упарились? – посмеиваясь спросил сержант. То-ли еще будет! Жрать хотите?
- Хотим! – раздался нестройный хор голосов.
- Т-а-а-к... Я – тоже хочу! Есть у кого чего почифанить?
Мигом разобрав со сцены свои вещи, пополнение принялось развязывать мешки, рюкзаки, расстегивать замки чемоданов.
- Два человека, за мной! – скомандовал Лядунов.
Васька вместе с каким-то парнем бросились к нему. Вместе с Лядуновым они поднялись на сцену и в глубине ее обнаружили два больших стола с пластиковыми крышками.
- Хватайте столы и выносите их на середину, - приказал Лядунов.
В минуту столы были вынесены на середину клуба и на них посыпались съестные припасы. Глаза сержанта загорелись от обилия домашней пищи о которой он за два долгих года армейской службы успел основательно подзабыть.
- Бери тубари в проходах у коек и садись! – почти крикнул Лядунов и сам, первым схватив табуретку, кинулся к столу. – Налетай, подешевело!
В клубе раздался невообразимый грохот разом придвигаемых к столам табуреток. Затем все стихло. Слышалось только всеобщее быстрое чавканье. Многим места за столами естественно не хватило. Таким пришлось есть стоя. Борисов сидел по правую руку от сержанта с которого на время слетел тщательно им наводимый и старательно поддерживаемый армейский лоск. Лядунов ел с остервенением проголодавшегося зверя. Засовывая толстыми пальцами в рот огромный кусок жаренного мяса, сержант спросил, обращаясь к Ваське:
- Ты чем на гражданке занимался?
- Журналистикой, - ответил тот.
- Чем? – на мгновение Лядунов перестал жевать.
- Журналистикой.
- Учился?
- Да, в университете. С третьего курса «загремел».
- Что, отчислили?
- Не, - Васька проглотил пережеванный кусок. – В армию «загремел».
- Так ведь студентов не берут!
- Это, смотря каких! Я ведь с заочного.
Тут Васька вспомнил о том, как сдавал вступительные экзамены в АГУ*****. Отец его, Алексей Николаевич, когда Васька завершал свое среднее образование, однажды вечером, посадил своего отпрыска напротив себя и сказал:
- Есть у меня, Василий, к тебе мужской разговор. Слава Богу, мужик ты крепкий, здоровый, вон – выше меня уже вымахал! Школу заканчиваешь, пора в жизнь входить. Профессию выбирать пора, сынок.
Тут отец закурил. Перехватил взгляд сына, упавший на пачку сигарет, засмеялся добродушным смехом.
- Ладно, ладно! Чего-уж тут! Бери, закуривай! Знаю ведь, что куришь, давненько от тебя попахивает. Это ты мать можешь обманывать, а меня не проведешь, да и не нужно это...
Васька взял со стола початую пачку “OPAL”-а, легким щелчком вышиб из нее сигарету, закурил.
- Лихо! – заметил отец. – Так на чем я остановился?
- На счет профессии...
- Да. Так вот: парень ты как будто неглупый с соображением. Пишешь вроде неплохо. Правда слабо пока, но все, как говорится, приходит со временем. Почему бы тебе не пойти по моим стопам? Есть же у нас рабочии династии? Так что же мешает быть династии журналистов Борисовых? Школу ты окончил недурственно, мозги в черепушке есть, тебе и карты в руки!
- Я и сам об этом подумывал, - ответил Васька. – Надо попытаться.
- Вот и пытайся! Попытка – не пытка! Попадешь – хорошо, нет – ничего страшного, на будущий год поступишь. Но учти...
В этот момент в комнату из кухни заглянула мать. Увидев курящего Ваську, она всплеснула руками и запричитала:
- Вай! Курит! Ах ты, паршивец, обнаглел совесем! Вот я тебе сейчас дам, курить!
Матери Васька боялся. Когда она начинала черезчур волноваться, у нее прорезался родной дагестанский акцент. Машинально он ткнул сигаретой в стоящую на столе пепельницу.
- Угомонись, мать! – повысил голос отец. – Я ему разрешил! Все одно – курит он! Втихаря, но курит. Так лучше уж при мне, дома, на моих глазах небо коптит, нежели по подворотням окурки собирать, да родителей за нос водить! Взрослый уже! К тому же он, по-моему, не только курит, но и водочку пьёт... – здесь Васька покраснел как бурак, - ...так что мужик у нас в доме возрос, мать. Смирись!
Мать укоризненно покачала головой и скрылась в своей кухонной вотчине. Оттуда еще некоторое время раздавался ее негодующий голос:
- Растила, растила... Все силы на него, супостата, отдала. А он – на тебе! – курит...
- Но учти, - вернулся к прерванной беседе отец. – Помощи от меня не жди никакой. Я свою жизнь своими руками сделал и головой. Тебе, то же советую. У меня ни папы, ни дяди, никого не было. А видишь, - тут Алексей Николаевич гордым жестом обвел хорошо обставленную недавно отремонтированную квартиру, - сам в люди выбился, человеком стал. Главное – не ленись! В нашем деле, как говорится, что потопаешь, то и полопаешь! Будешь вкалывать – все у тебя будет, нет – с голоду подохнешь!
И Васька начал жить. Он подал в университет на факультет журналистики, успешно прошел творческий конкурс и сдал все экзамены, но в общем конкурсе не добрал до проходного одного бала. Предложили автоматически зачислиться на заочное отделение. После бурной домашней сцены со слезами матери и руганью отца, отстаивающих полярно противоположные мнения, было принято решение учиться заочно, отказавшись от возможности вторичного поступления через год.
- Это даже и хорошо! – говорил отец. – Пусть учится и работает! Практики наберет, распишется. Это – хорошо!
И уже через неделю Васька работал курьром в газете «Молодежь Азербайджана» с перспективой быть переведенным в один из творческих отделов, если, конечно, сам он будет что-то писать и творить.
- Значит ты, как говорит Райкин, заушно учился? – голос Лядунова оторвал Ваську от приятных воспоминаний о доме.
- Ага! – кивнул он головой.
- Добре! – Лядунов глянул на тонкие нежные васькины пальцы. – Трудно тебе здесь будет, Журналист. Но терпи и помни: рано или поздно и ты будешь на коне, и ты станешь «дедом». Я ведь тоже до армии учился в Харьковском автодорожном институте. Очно, на дневном. Да вытурили меня с четвертого курса за неуспеваемость, плохую посещаемость и аморальное поведение. Характеристику написали – жуть! Женщины меня сгубили...
- Как это? – Васька непонимающе смотрел на сержанта.
- Как, как! Каком кверху, вот как! Не врубился что-ли? Понимаешь, люблю женщин, а особенно – голеньких, - тут Лядунов томно потянулся. – Ну, так вот, - продолжил он, - связался я – дурень, с одной кралей из своей группы. Она все ломалась, ломалась. Ну, знаешь, как это у них: я еще девочка, я еще девочка, и у меня всегда после этого дела, голова болит! Девочкой там и не пахло, но, одним словом, переспал я с ней пару раз, а она возьми, да и забеременей. Я ей деньги на аборт дал, врача знакомого нашел, а она – толдычит одно и то же: женись, да женись! Жениться на ней мне ну, никакого резону не было, я еще не совсем ненормальный, давай ее уговаривать. Два месяца шнурком за ней, сукой, вился, а она – ни в какую. В комитет комсомола пошла, вся в слезах, это значит, чтоб пожалели ее, бедненькую. А кто ее, спрашивается заставлял ко мне под одеяло лезть? Сама же напросилась! В общем, заложили меня дешевле Христа, задарма. Вызвали на ковер, начали песочить. Я, конечно же, давай отцовство свое отрицать. Тут, как на грех, подружка ее нашлась, прибежала к комсомолистам, рассказала всю эту историю, да так, будто она, стервоза, там была и свечки держала, покуда мы любовью занимались. В итоге, вышвырнули меня из института с волчьим билетом и похабной характеристикой: «...разлагает комсомольскую организацию...» - процитировал Лядунов. - Одним словом, под манду еще и «политику» пришили. Вот так-то, Журналист. А ты, сам-то, с бабой спал?
Васька смутился. «Вот уж чего не пришлось, того не пришлось!» - подумалось ему.
- Вижу, вижу, что не спал, - беззлобно заржал Лядунов. – Ты – мальчик. Нецелованный! Еще и не знаешь, чем она, баба, пахнет! Да, не отчаивайся ты! Все еще у тебя впереди! Здесь ты еще и не то попробуешь! Кончай чифан! – громыхнул он на весь клуб. – Убирай! И чтой-то меня на откровенность с тобой потянуло, а, Журналист? Не знаешь?
- Нет, не знаю, товарищ сержант.
- Вот и я не знаю. Наверное по гражданке соскучился, а ты, интеллигентская твоя рожа, только что оттуда, про дом напомнил, мамкиным пирожком угостил...
Тем времением, со столов все убрали, их вернули назад на сцену, табуретки расставили по своим местам. Клуб опять принял свой прежний вид. Неожиданно входная дверь распахнулась и на пороге появился Спирька.
- Ляд! Лети в столовку, чифань!
- Да я уже почифанил, - Лядунов утер жирные губы белым носовым платком. – Пока ты там кашку-парашку хлебал, я тут «духовским» домашненьким отоварился. А где твои «душки»?
- Чифанят еще. Их Жучок приведет. Он свою бригаду с вещсклада тоже на чифан повел. Там один стол сверх нормы повара отвели, так что все в ажуре! – Спирька стрельнул сигарету и, чиркнув спичкой, закурил. – А эти чо?
- Тоже только что подзаправились, - Лядунов поморщился от табачного дыма. – Спирьк, колбаски хошь?
- Лучше на вечер оставь. Ужинать не пойдем, здесь полопаем. Ну, Ляд, и видуха же у тебя! Ни дать, ни взять – кот, нализавшийся из крынки сметаны! Умора!
- Заглохни-ка лучше, а то я сейчас тебя уморю! – беззлобно пригрозил сытый Лядунов, хотя и действительно всем своим видом напоминавший толстого довольного жизнью кота с которым столь обоснованно сравнил его старший сержант. – Эй, ты, как там тебя?! Фамилия?! – он указал пальцем на Остапа.
- Небаба!
- Как, как???
- Небаба.
Лядунов заржал на весь клуб, как ломовая лошадь. Спирькин, забыв о курении и вытаращив на него глаза, силися понять, что же того так рассмешило.
- Ха-ха-ха-ха!!! – разносился по клубу сержантский хохот.
- Ты чего, Ляд? – и без того вытянутое лицо Спирьки, казалось, еще более удлиннилось.
- Да, это я так, - стянув с носа очки, тыльной стороной ладони Лядунов утер выступившие на глазах слезы. – Мне сегодня с утра всё что-то бабы мерещатся, к дембелю наверное, а тут, этот здоровенный кобель, да еще и Небаба!
- Бабы – это точно, к дембелю, - поддержал Спирькин. – Я их за два-то года уже и забыл!
- Так потому и забыл, что лычки себе зарабатывал. По самоволкам не бегал, службистом был. Они, таких как ты, примерных да тощих, не любят! Им подавай, чтоб в самоход ходил, чтоб шустрым был, мушкой, коли надо, летал! Э-э-э... – разошелся Лядунов. – Одна нога здесь, другая – там. Любят они, Спирька, грудь колесом, да чтоб и с другим местом у тебя все было в порядке! Ой, как любят! Другое-то место, оно для них – наиглавнейшее удовольствие! Самое сладкое! Вот так-то, Спирька! А что с тебя, доходяги, взять? Ни сиси, ни писи и жопа с кулачок! Ха-ха-ха!!!
Спирькин побелел как стена от злобы.
- Ты, это, Мишка, брось хохмить! Издеваться вздумал, или просто перед «духами» покрасоваться решил? – зашипел старший сержант.
Лядунов почувствовал, что пожалуй, хватанул лишку.
- Ладно, ладно, не обижайся, братело! Наcтроение у меня сегодня хорошее! Дембель чую! Мир! – Лядунов дружески похлопал Спирькина по плечу и протянул ему огромную ладонь-лопату. – Слышь-ка, ты, Небаба, - пересчитай сейчас все пустые койки и мне скажи, сколько насчитал. Потом решим, что делать будем.
Остап принялся за счет:
- Одна, две, три...
- Про себя, олух! – взорвался сержант. – Это тебе не строевой плац!
Остап заглох. На улице послышался топот ног, печатающих шаг.
- Раз, раз, раз-два-три! Раз, раз, раз-два-три! – считал Жучко. Левой! Левой! Левой! Раз, раз, раз-два-три! Рота... стой! Раз - два! Нале –Ву!
Все стихло. Лядунов тяжелым шагом сытого человека подошел к дверям и вышел на крыльцо.
- А-а-а! Омуницию притаранили****** . Отлично!
- Разойдись! Вещи – в клуб! – скомандовал прапорщик.
Строй рассыпался. На пороге появились новобранцы груженные обмундированием, сапогами, пилотками и новенькими поясными ремнями с блестящими пряжками.
- Все на сцену! – скомандовал вошедший в помещение Жучко. – Как тут у тебя, Ляд? Койки установили?
- Все тип-топ, - ответил сержант. – Небаба! Сколько насчитал?
- Сто сорок, товарищ сержант!
- Значит, еще шестнадцати не хватает, подытожил прапорщик. – Придется снизу, из роты, тащить. Но это после. А пока давайте-ка их отоварим.
- А чего тянуть-то? – вмешался Спирькин. – У этих, - он кивнул на старожилов клуба, - форма уже есть, вот пусть и слетают вниз за койками!
- Дело говоришь, Спирька, - прогудел Лядунов. – Давай, посылай «духов». А вы, - сержант обратился к новичкам, - строиться!
Спирькин тоже отдал команду и три десятка человек кинулись вон из клуба. Остановив одного из них почти у самых дверей, Спирькин отдал распоряжение:
- Слетишь вниз, найди младшего сержанта Авдеенко, кажется он сегодня дежурный в I-ой роте. Эй, Ляд! Авдей с губы******* пришел?
- Ага! С разбитым мордоворотом! Видно он там разводящему чем-то не понравился, вот ему харю и подровняли! Ха-ха-ха! Тоже мне, «дедок»! – развеселился Лядунов, вспомнив Авдеенко.
- Ты слышишь, «дух»? Внизу спросишь младшего сержанта Авдеенко. Передашь ему, что прапорщик Жучко для карантинных шестнадцать коек просит, - Спирькин вперил в солдата строгий взгляд. – Усек?
- Так точно, товарищ старший сержант!
- Свободен!
Тем временем, Лядунов с Жучко возились на сцене, распаковывая тюки с обмундированием и расставляя связанные попарно сапоги. Освободившийся Спирькин присоединился к ним. Через пятнадцать минут все пачки были развязаны и рассортированы по размерам. Жучко порылся в карманах кителя, вынул из правого список и стал зачитывать:
- Алиев!
- Йа!
- Выйти из строя!
Где-то в хвосте, во второй шеренге произошло какое-то замешательство, возникла толчея и, наконец, из строя вышел Алиев. Если быть более точным, то не Алиев вышел из строя, а строй исторг из себя Алиева.
- Отставить1 – скомандовал прапорщик. – По команде: «Выйти из строя!», трэба говорить: «Есть!» и делать два шага вперед. По команде: «Встать в строй!» , трэба отвечать: «Есть!», повернуться через левое плечо кругом и вернуться на свое место. Если вызываемый находится во второй шеренге, то по команде, он кладет правую руку на плечо впереди стоящего, тот делает шаг вперед и один шаг в левую сторону, освобождая вызываемому проход. Выходящий из второй шеренги при этом делает три шага вперед. Все понятно?
- Так точно, товарищ прапорщик!
- Встаньте в строй, Алиев, и выйдите, как положено!
Алиев боком принялся втискиваться в сомкнутый строй.
- Отставить! – Жучко начал выходить из себя. – Я вам только что объяснил, как становятся в строй, Алиев.
Алиев снова вернулся в исходную позицию.
- Рядовой Алиев! Встать в строй!
- Есть! – Алиев повернулся кругом, сделал вперед два шага и грудь в грудь столкнулся со стоящим в первом ряду.
- Отставить! Пока он делает шаг, ты, чурка, должен успеть освободить ему место для прохода! – заорал вне себя прапорщик.
С горем пополам, Алиев все же встал на свое прежнее место во второй шеренге.
- Алиев!
- Йа!
- Выйти из строя!
- Есть!
Алиев положил правую руку на плечо своего соседа по первой шеренге, тот освободил ему место и вызванный, сделав три положенные шага, очутился впереди строя.
- Напра-Во! Ко мне, шагом марш!
Алиев подошел к сцене.
- Ты на гражданке костюм какого размера носил? – спросил его Спирькин.
- Сорок восмой. Рост трэтий.
- Сапоги?
- Сорок трэтий.
- Сорок восемь, три, сорок три, - повторил, как бы запоминая, Спирькин.
Порывшись в связках с обмундированием, он протянул Алиеву комплект цвета хакки.
- На, вот, владей! Это называется ВСО********, а сапоги и ремень получишь у Лядунова.
- Ахмедбеков! – выкрикнул следующего Жучко.
- Йа!
- Выйти из строя!
- Ест!
Появился Ахмедбеков. Это был щуплый похожий на подростка низкорослый паренек с маленьким очень смуглым обезьяньим личиком и смешно оттопыренными ушами на наголо стриженной голове.
- Напра-Во! Шагом, арш!
Ахмедханов пошел. Жучко вытаращил на него глаза.
- Стой!
Парень сбился с шага и в нерешительности остановился недоуменно глядя на прапорщика.
- В тебе сколько росту-то? – Жучко с любопытством разглядывал хлипкую худенькую фигурку солдата.
Ахмедбеков молчал, как рыба, непонимающе вращая во все стороны зрачками крупных агатовых глаз.
- Ты что, оглох? Я тебя спрашиваю, сколько в тебе росту? – повторил прапорщик.
Продолжая молчать, Ахмедбеков усиленно засопел, а потом неожиданно широко во весь рот улыбнулся прапорщику, обнажив два ряда идеально ровных жемчужных зубов.
- Да он не понимает по-русски! – выкрикнул кто-то из строя.
- Как так не понимает? – оторопел Жучко.
- Очень просто! Не понимает, и все тут! – говоривший протиснулся сквозь строй и, подойдя к Ахмедбекову, задал вопрос по-азербайджански. Тот возбужденно что-то залопотал, энергично жестикулируя руками.
- Фамилия? – спросил прапорщик.
- Чья? Моя?
- Конечно, твоя, чья-ж еще? Его-то фамилию я уже знаю, - обозленно ответил Жучко.
- Садыхов.
- Вот ты, Садыхов, и переведи ему все, что я сейчас буду говорить. Рост?
Садыхов, обернувшись вполоборота к Ахмедбекову, перевел. Он ответил.
- Говорит, метр сорок девять, - перевел новоявленный толмач прапорщику.
- Метр сорок девять? – удивился тот. – Да как его только в армию взяли?! Ведь ниже метр пятьдесят, не берут!
- У нас всех берут, - хмуро заявил Садыхов. – Не берут только с язвой желудка и с сифилисом.
- Как так, у вас? – не понял Лядунов.
- А вот так! – отрубил Садыхов. – Смотри!
Он повернулся к сержантам и прапорщику спиной и задрал кверху рубаху. Даже видавшие виды военные тихо ахнули. Через всю спину Садыхова, по обе стороны от позвоночника, пролегли два крупных багровых рубца.
- Что это с тобой – ошарашенно спросил Спирька.
Садыхов спустил рубаху, не торопясь заправил ее в брюки, повернулся лицом.
- В детстве перенес операцию на обоих легких. А в военном билете у меня, между прочим, стоит годен к строевой, хотя я не годен вообще, а сюда, на Камчатку, тем паче!
- Ты у меня поговори еще! Мы тут с тобой сами разберемся, без философии, к чему ты годен! – отрезал Лядунов. – Лучше, переводи-ка ему пока.
- Размер обуви? – продолжил Жучко.
- Тридцать шестой, - ответил Ахмедбеков через Садыхова.
Искали долго, но меньше тридцать восьмого размеров не оказалось. Выдавая сапоги, Лядунов подытожил:
- Ничего, на зимнюю портянку в самый раз будет!
Все шло как и заведено, своим чередом, но за время раздачи обмундирования выяснилось, что в своем незнании русского языка Ахмедбеков не одинок. Дело продвигалось медленно, что называется, со скрипом.
- Черт бы побрал этих чурок нерусских! – бурчал себе под нос Спирькин. – Разговаривай теперь с ними не иначе, как через переводчика!
- Ничего! – утешал его Лядунов. – Через неделю они у меня и по-русски и даже по-французски поймут! Я их них толк выколочу, останутся бестолочи!
Уже давно вернулись посланные за дополнительными койками люди. Не дожидаясь начальственных окриков, они установили их на третий ярус. Лядунов отправился с командой из двадцати человек за постельными принадлежностями к каптерщику*********, а обмундирование все еще не было распределено. То возникали трудности с общением, то – чисто технического характера. Так у Тагиева – толстого невысокого и с виду ничем не примечательного, оказались ноги пятидесятого размера. Переворошив кучу сапог и обматерив всех и вся, Жучко так и не нашел ничего подходящего.
- Придется из-за тебя, паря, к командиру части обращаться, требование писать. На такие как у тебя, копыта, сапожки на заказ шить трэба. Вот завтра с утра, вместе и пойдем. А пока ходи, в чем к нам прибыл!
К пяти вечера, однако, все было окончено. Каждый получил свое и стоял в строю, сжимая подмышкой правой руки одежду перетянутую поясным ремнем, а в левой держа сапоги. Спирька исчез куда-то, но вскоре вернулся, неся в обеих руках по куску длинной белой материи. Разложив ее на столе, он вынул из карманов галифе несколько коробок с иголками и шпунек с белыми нитками, после чего принялся раздирать принесенный материал на узкие полосы.
- Подходи по-одному к столу, получай подворотнички и иголки! – скомандовал Жучко.
Когда все разобрали по две полоски материи для подворотничков, Спирькин стал объяснять, как подшивать подворотнички к воротнику куртки вэсэо.
- Слушай сюда! Каждый кусочек рассчитан на два подворотничка. Итого – четыре на брата, - тут старший сержант разорвал напополам полоску материи, которую держал в руках. – Делаем так: берем иголку и... – он зажал один конец подворотничка в зубах, а второй – ухватил двумя пальцами левой руки, -...проводим иглой на подворотничке ровную черту, - ловко загнув материю по образовавшейся четко обозначившейся линии, Спирькин продемонстрировал готовый подворотничок новобранцам. – Оставшиеся концы подгибаются по длине воротника. Все понятно? Тогда – за работу!
Пока подшивались вернулся Лядунов со своей командой и принес матрасы, белье, одеяла и ворох чистых портянок. Увидя, что все заняты делом, он подождал, пока приторачивание подворотничков к курткам не закончилось, после чего, подойдя к своей койке, разворошил ее и стал демонстрировать, как правильно надо заправлять постель.
- Солдатская койка – гордость солдата! – наставлял он. – Заправляется она – конвертом! Вот так, - тут сержант быстро и умело стал демонстрировать заправку.
Наведя по краям одеяла аккуратный рубчик, Лядунов вновь обратился к новобранцам:
- Видели? А теперь, каждый пусть получает постельное белье и оборудует свою койку. Высокие – на третьем ярусе, кто пониже – на втором и первом. Вперед! Мушкой!
К Ваське подошел Тараян.
- Иди сюда.
Подведя Борисова к одному из проходов, он указал на застеленную кровать на втором ярусе, над которой провисала только что установленная сетка «третьего этажа».
- Здесь я сплю. А ты, если хочешь, располагайся наверху. Ты – длинный, тебе сверху не составит труда прыгать.
- А зачем же мне прыгать? – удивился Васька.
- Увидишь, зачем... – загадочно улыбнувшись ответил Сергей.
Получив постель с принадлежностями и пару портянок, высунув от усердия кончик языка из-зо рта, Васька принялся заправлять кровать. Он провозился минут двадцать, прежде чем у него получилось нечто весьма отдаленно напоминающее идеальную койку Лядунова. Наконец-таки получилось как надо. Тем временем, Спирькин, посовещавшись о чем-то с прапорщиком, крикнул:
- Кончай возню! Приготовиться к построению! Через пять минут, строиться!
Нерасторопные засуетились пуще прежнего, наспех подтыкая одеяла под матрасы. Толку от этой спешки, конечно же, никакого не было. Матрасы только топоршились, на одеялах вместо шва-рубчика возникали пузыри и волны, словом заправка выходила кривобокой и горбатой.
- Рота! Строиться! – грянула команда.
Побросав всё, кинулись на построение. Лядунов обошел ряды заправленных и полузаправленных кроватей и штук десять из них перевернул.
- Чьи койки! – рявкнул он. – Перезаправить немедленно!
Те, чьи постели оказались распотрошенными, бегом бросились заправлять их по-новой. Жучко же, спустившись со сцены, вышел вперед строя и заговорил:
- Сейчас всем сесть на табуретки и переодеваться. Кто уже одет и подшит, может идти курить на улицу. У кого есть ценные вещи и наличные деньги, сдать мне для отправки домой. Здесь они вам не понадобятся. Разрешается оставлять при себе часы, обручальные кольца и деньги на сумму не выше десяти рублей. Вольно! Разойдись!
Прапорщик вновь поднялся на сцену и, сев за стол, принялся ждать, когда начнут сдавать ненужные теперь ценности. К нему подошли человека четыре, в их числе и Борисов. Он протянул Жучко четвертной********** билет, оставив себе красненькую***********. Прапорщик аккуратно записал на чистом листе бумаги его домашний адрес и купюра исчезла в кармане его кителя.
Переодевание было в самом разгаре.Слышались громкие взрывы хохота, разговоры, ругань. Жучко ушел, забрав с собой сданные деньги и бумажку с адресами. Спирька, развалившись на табуретке, курил на сцене, Лядунов, казалось бесцельно, слонялся меж переодевающимися. Вдруг взгляд его наткнулся на Ваську, неуклюже наматывающего на босую ногу портянку.
- Ты как, Журналист, портянки наматываешь? Ты же таким макаром через полчаса хода все ноги вкровь изотрешь, а потом неделю в госпитале проваляешься! Смотри, как это делается!
Сержант сел на ближайшую к Ваське свободную табуретку, стянул с себя правый сапог, явив на свет затянутую в носок широкую ступню.
- Секи масть************, Журналист!
Молниеносным ловким движением, он намотал на ногу васькину портянку.
- Усёк?
- Нет, - признался Васька. – Слишком быстро наматываете.
- Смотри еще, «дух»! – Лядунов повторил операцию в замедленном темпе. – Есть?
- Есть! – ответил Борисов и вновь намотал портянку комом.
- Да не так, дурак! Гляди еще раз и повнимательней!
«Если долго мучиться, что-нибудь получиться!» - гласит народная мудрость. Промучившись с неподатливыми портянками с полчаса, Васька в конце-концов намотал их на ноги правильно и влез в кирзовые сапоги. Застегнув на поясе ремень, он тоскливо посмотрел на свое гражданское барахло, сиротливо валяющееся у его ног.
- Все переоделись? – спросил Спирькин.
- Все!
- Тогда, слушай сюда! Подворотнички должны быть чистыми и свежими каждое утро. Сам буду проверять! Умывальник внизу, в роте, там и стирайтесь. Бляхи на ремнях должны гореть, сапоги – чернее ворона. Банка с тавотом и щетками находится у крыльца. Если кто будет ходить как чухан и разгильдяй, сгною на полах и параше*************! Ясно вам?!
- Так точно, товарищ старший сержант!
- Ты, ты и ты! – ткнул Спирька в первых попавшихся ему на глаза. – Соберите всю гражданку**************, пойдете со мной на котельную. Жечь ее будем.
Пока собирали барахло, Васька разглядывал своих товарищей. Одетые в форму, все они стали удивительно похожими друг на друга, и он почувствовал себя одинокой песчинкой, затерявшейся в гигантской армейской пустыне.
*Молотить (жарг.) – отлынивать от работы.
**Чи фан (китайск.) – еда.
***Чифань (жарг.) – ешь. Отсюда: чифанить – есть.
****Идти на очко (жарг.) – сходить в отхожее место.
*****АГУ (сокр.) – Азербайджанский Государственный Университет.
******Притаранили (жарг.) – принесли, притащили.
*******Губа (жарг.) – гауптвахта.
********ВСО (сокр.) – вэсэо - военно-строительное обмундирование – специальная форма одежды для работы, принятая в строительных частях.
*********Каптерщик (простореч.) – правильнее, каптенармус - должностное лицо солдатского состава выдающее вещевое довольствие.
**********Четвертной (жарг.) – ассигнация в двадцать пять рублей (1/4 часть сотни).
***********Красненькая (жарг.) – купюра в десять рублей.
************Секи масть (жарг.) – слушай, смотри.
*************Параша (жарг.) – отхожее место.
**************Гражданка(жарг.) – здесь: штатская одежда.
5. http://www.proza.ru/2010/06/14/1074