Содержание:
ГЛАВА 1.
Галлюцинация Сан Саныча. Пробуждение Андрея Родичева в клинике – Рыжий, Аркаша, дед Григорий. Палата №6. Воспоминания Андрея о Горбунье и маленьком уродце. Обход и потерянная реальность. В магазине. Продавщица – пришелец. Филин и Красноармейцы. Метод доктора Дягтерева. Сумасшествие Ивана Валентиновича. Кодекс и Заповеди. Артур и чья-то смерть. Игра в похороны. Рассказ доктора Дягтерева о Совершенном человеке.
ГЛАВА 1.
Уже второй месяц ужасный запах не давал покоя жильцам первого подъезда старой «хрущевки». Забулдыженный Сан Саныч, проблевавшись после очередного запоя, вынужден был вдыхать непонятный аромат, что, понятно, не улучшало его физического состояния. В своей загаженной квартирке валялся он одиноко на плющевом диване – «тараканьем домике», перекатывался с боку на бок и стонал. Издавал протяжные гортанные звуки пересохшей глоткой, и страдание это усугублялось вонью разложившегося тела – словно крыса под полом сдохла. Ближе к вечеру, когда Сан Саныч на ватных ногах все таки сумел добраться до кухни и слить остатки спиртного из пустых емкостей в один стакан, а потом залить все это в беззубый смрадный рот, в его голове наконец–то появилась более-менее здравая мысль – постучаться в дверь к соседу Толяну и приобщить его к процессу выздоровления, благо Толян был не жаден и весьма отзывчив. Свернув из чинариков трясущимися руками термоядерную самокрутку, Сан Саныч закурил, а уже спустя полминуты вовсю долбился в обшарпанную дверь соседа. Толян не открывал. «Где его носит...» - раздраженно думал Саныч и превозмогая сладковатую вонь, вдруг вспомнил, что не видел Толяна довольно давно - месяц или даже целых два месяца. Сквозь похмельную пелену стала пробиваться легкая тревожность. Нажав на дверную ручку, Сан Саныч удивленно заметил, что дверь не заперта и запах резко усилился. Зажимая нос, и, подавив рвотный позыв, он вошел внутрь и почти сразу увидел Толяна. Сосед, мирно разлагаясь, сидел в кресле и стеклянными глазами с грустью смотрел в пол. На лице, руках и шее процесс преобразования близился к завершению, а под клетчатой рубашкой на животе копошилась какая-то масса, все тело Толяна приобрело черновато-синюшный цвет – Сан Саныч вновь блеванул. Потом пробормотав: «Эх, Толян, Толян», пошатываясь, пошел к холодильнику, открыл его и, найдя заветную наполовину полную, бутылку водки, приложился к ней и долго взахлеб пил. Тело перестало его слушаться и он, уронив голову на руки, погрузился в забытье прямо за кухонным столом.
Во сне Толян был живой и подвижный. Подмигивая стеклянным глазом, и роняя опарышей через дыры в гортани, он весело рассказывал о внезапной кончине, постигшей его.
- Сижу, понимаешь, Саныч, в кресле, чувствую пришла проклятая! Пальцы похолодели, и двинуться не могу! Вдыхаю, а не вдыхается! Вот думаю, штука, какая! Не хочется, блин умирать! Самое интересное, вроде и не отчего - на здоровье никогда не жаловался!
-Инфаркт, может, Толян? – вяло поинтересовался Саныч, сочувствуя бедолаге.
-Может, и инфаркт – согласился Толян. Черт его знает! Разницы ведь никакой – инфаркт это или просто горловые спазмы. Подох я Саныч, как собака, во время лютой стужи. Подох, и обидно мне очень.
-Что ж тебе обидно?...
-Да, понимаешь, на черный день хранил я шкатулку, с драгоценностями, а тут накануне спрятал ее в тайник. В нашем подъезде, за мусоропроводом. Ты уж это, Саныч, возьми ее себе, тебе сейчас нужно.
-А ты как?
- А я что? Мне уже все по барабану.
- Слушай, Толян! А рай есть? Ну, ангелы там, коридор…
- Да, huiня все это, Саныч! Нету ни ангелов, ни коридора, посадят в кинозал, и смотри всякую чушь по плазменному телевизору. Это у них новинка сейчас такая, очень они ею гордятся. Ладно бы, нормально, что-нибудь показывали, а то включают все подряд – скукотища! Баб нет, выпивки тоже, хоть вешайся!
- Куда тебе вешаться, ты ж и так мертвый!
- Кто мертвый, blyudь, я? – Толян распух и один глаз у него вывалился и повис на красной ниточке. – Сам ты, сука ****ая, мертвый! Иди клад ищи! А то задушу тебя, ублюдка пропитого! Иди, сука, пользу приноси!!! Мертвец вплотную подошел к Санычу и протянул объеденные червями руки к его шее…
Откуда и силы взялись у Саныча! Оттолкнул труп ходячий и только на площадке отдышавшись замер, прислушиваясь – не идет ли Толян следом, и прижимая ладонь к сердцу.
«Задушит, козел, точно задушит! Че ему надо от меня? Ах, да просит, чтоб я клад его нашел. Саныч вспомнил, как бабушка в деревне ему часто рассказывала такие легенды – о том, как души умерших наводили людей на клады, открывали им будущее и тому подобное.
«Надо эту шкатулку найти, а то ведь не отвяжется…»
Саныч медленно поднялся на второй этаж, зашел к лифту, и дальше в угол к мусоропроводу. Пахло мочой и водкой. «Опять нассали». Саныч стал ощупывать стены, постукивая по зеленой штукатурке костяшками пальцев, он пытался найти пустоту…
Грязные, зеленые стены были исцарапаны непонятными надписями: «Sex Pistols», «Любка-дура», нарисованной голой абсурдной бабой и приближающимся к ней чудовищного в масштабном измерении фаллоса. Внутренний голос подсказал Санычу, что клад, где-то здесь, нужно лишь хорошенько прислушаться. Внезапно он, что-то услышал за стеной. Прижав голову, Саныч пытался определить, что это за звук. Вскоре, он понял, что из-за стены раздается церковное песнопение. Целый хор голосов. «Это знак – Тайник здесь.»
- Молодец – раздалось рядом. Толян стоял за спиной и одобрительно качал головой.
- Да, пошел ты…- процедил сквозь зубы Саныч, и со всего размаху ударил ногою в стену. Песнопения сразу усилились. Но тут Толян, почему-то стал мешать, хватать Саныча за руку, дразниться, и натравливать на него сумасшедших разноцветных гномов. Гномы залезали Санычу в брючины и щекотались. Сбрасывая с себя всю эту нечисть, Саныч упорно пинал стену, а когда ярость переломила его, развернулся и с наслаждением втер стоявшему за спиной мертвецу, прямо в его глумливый оскал. Гномы навалились на него со всех сторон и, закрутив ему руки за спину, куда-то повели.
…Иногда просыпаться бывает очень тяжело. Это знает каждый. Бывает словно, какая-то сила не дает векам открыться, а внутренний голос ищет оправдания для того, чтоб еще немного проваляться. Причины побуждающие встать незамедлительно – разные. Переполненный мочевой пузырь, холод, или с ума сводящая пустынная жажда. Все это факторы и заставили Родичева открыть глаза. Он не сразу понял, где находится, вернее, не понимал очень долгое время. Прежде всего, он увидел глаза. Пустые, но внимательные, смотрели они прямо в упор, не мигая. Глаза принадлежали помятому, глубоко несчастному человеку (так, по крайней мере, показалось Родичеву), лежавшему напротив на пружинистой казенной кровати. Спертый больничный воздух в тесной темной комнатушке, больше напоминающую камеру, освещенную одной лишь тускловатой лампочкой, будто завис плотным куском и давил Андрею Ивановичу Родичеву на его тощую грудь. Он почувствовал себя очень беззащитным. Хотелось пить. Он заметил, что сам также лежит на пружинистой кровати, довольно скрипучей и неудобной, в одном нижнем белье, а сверху укрыт каким-то страшно вонючим сальным одеялом. Но это одеяло, сейчас, являлось его единственным убежищем. Хотелось укрыться им и спрятаться от этого пугающего бессмысленного взгляда, которым буравил его случайный сосед. Изнемогая от всех физиологических и моральных мук, Андрей перевернулся на другой бок, пытаясь избавиться от нескромного взора, да не угадал. С другой стороны на него, также не мигая, смотрели точно такие же глаза – безразличные и опасные, как у королевской кобры. Худой хозяин их был небрит и явно нездоров. Об этом свидетельствовала неприятная желтизна на лице и вышеупомянутая неестественная худоба. Родичев почувствовал себя в западне. С обоих сторон, зажатый на маленьком расстоянии, этими странными людьми, изучающими его. Родичев стал поддаваться панике и с головой укрылся одеялом. Там ему стало немного легче, он лежал и пытался отвлечься. Например, представлял, что под одеялом может оказаться целый мир. Даже целая Вселенная. Пускай и ограниченное, но пространство. А на какой-то момент может оказаться и не таким уж ограниченным. Своды серого одеяла, скудный запас кислорода и неведомая даль, уходящая куда-то вниз к ногам – самое личное и интимное, что может быть, у попавшего в положение Андрея Родичева человека. Даже время там идет по-другому – секунды растягиваются и, кажется, что лежишь там уже целую вечность. Тело не хочет искать выхода. Наверное, это психология нравов, спрятавшихся между камнями, или улитки, таскающей на себе собственное укрытие. Но, как и у улитки, все эти убежища на самом деле ненадежны. И человек, в отличие от моллюска, способен это понять. Вот и Андрей понял, что лежать так глупо, и стоит хотя бы попытаться прикинуть, что к чему, разобраться, а прежде всего вспомнить.
К сожалению, вспомнить Андрею, как он не пытался, ничего не удалось – полная темнота. Но, при этом он осознавал окружающую реальность ясно, и мог отдавать отчет себе в совершаемых поступках.
«Интересно, где это я? Похоже на вытрезвитель». В вытрезвителе Андрей побывал однажды, и не любил об этом вспоминать – ощущение унизительное и оскорбительное для уважающего себя человека. Его размышления прервал визгливый голос. Он рассуждал.
- Ну, что Аркаша, довела тебя французская разведка? А тебя, Григорий, доведет разведка немецкая, это потому все, что ты в сорок пятом фашистов убивал, а я ведь сам фашист, я – эсэсман! Дойчленд зольдатен, убер офицерен! – запел неизвестный обладатель визгливого фальцета.
Андрей взволнованно взглянул в узкую щель одеяла. Между двумя рядами кроватей, по единственному проходу до дверей с решетчатым окошком, вышагивал странный тип. Рыжеватый, с живыми глазами, в мятой пижаме с выпученным раздутым, видимо от внутренних газов, животом. С клочков, то в деда Григория, Андрея и его соседей, он почему-то не трогал.
Андрей, впервые очутившись в такой обстановке, не знал, как себя вести. Постепенно он стал понимать, что находится в окружении больных людей. Один из которых, как минимум, при смерти. То, что Рыжий был одет в пижаму – подсказало Андрею, что это не вытрезвитель. Но и на простую больницу обстановка не была похожа.
Сильно хотелось пить. Андрей постепенно собирался с силами, пододеяльная Вселенная себя исчерпала и прекратила существование. Тяжелый воздух сводил с ума. Наблюдая за «эсэсманом», Андрей твердо решил, что при первой же попытке его расстрелять он даст фашисту достаточный отпор. Понимая, что следует предпринять хоть что-нибудь, Андрей решил подняться. Встав, на удивление бодро, он, минуя, продолжавшего напевать нацистские марши «эсэсовца», подошел к зарешеченному окошку в толстой металлической двери и заглянул в него. Там было светло. И воздух, поступающий оттуда, тоже был светлым и казался очень чистым и свежим. Захотелось вырваться. Андрей сначала слабо, а потом все сильнее и сильнее стал барабанить в дверь руками и кричать: «Эй, кто там есть, подойди!»
Резкое появление в окошке страшного, безумного юноши в очках, заставило отдернуться Андрея.
- Как тебя за-а-аву-у-т? - протяжно спрашивал неизвестный.
Андрей молчал. Здравый смысл подсказывал ему, что эти знания незнакомцу вряд ли нужны.
- Са-ша! – ткнул себя пальцем в грудь безумец.
«Я в дурдоме» - эта мысль одновременно и насмешила и немного напугала Андрея. Все стало на свои места. Кроме одного – причина, по которой он здесь оказался. Этого он – убей, не мог вспомнить. Андрей вновь застучал по двери:
- Да, откройте кто-нибудь!
- Не кричи, не кричи, – грустный пожилой человек в белом халате, шаркая, подошел к дверям.
- Чего кричишь?
- В туалет надо.
- Так тама ведро есть, – пожилой санитар любознательно, и как показалось Андрею, с сочувствием взглянул на него.
- Выпусти меня мужик, а?- Андрей вдруг нащупал в кармане пачку «ЛМ» и показал ее санитару. Тот оживился.
- Давай.
В туалете было сыро и людно. Пациенты курили, некоторые оживленно общались, в углу двое больных пытали убогого. Били его грязным совком плашмя по голове, приговаривая: «Вася – С.П.». Наверное, «С.П.» - как-то расшифровывалось, только как? Об этом не говорили. Как потом выяснилось – убогий Вася «С.П.» – работал раньше электриком, потом он случайно включил не тот рубильник, и его сильно ударило током – Вася повредился, и с тех пор постоянно выключал рубильники, поэтому его, время от времени изолировали.
Андрей покурил в туалете, помочился тягучей, желтой аммиачной струей, долго пил из под крана сырую воду. Хотел было еще постоять, поразмыслить, но пожилой санитар с пугливыми глазами отвел его обратно.
«Палата № 6» - успел он прочитать на двери.
- Спина не болит? – заботливо спросил санитар. Спина болела, впрочем, как и все тело, на руках Андрей увидел следы от инъекций: «Кололи, сволочи». Возвращаться в вонючую палату не хотелось. Он резко повернулся к санитару, и зашептал: «Слышишь мужик, я не помню не хрена, дай я в холле посижу, у меня еще сигареты есть…»
- Нельзя, нельзя, – испуганно зашептал санитар. - Вот, доктор пойдет скоро с обходом, ему скажешь, он умный, а пока нельзя – ты вчера шибко бушевал.
«Да пошли вы все наhui» - подумал Андрей, и, свалившись на свою неароматизирующую кровать, закрыл голову руками. Память отказывала – он никак не мог вспомнить, как оказался в этом доме скорби. Все было настолько противное и липкое, что хотелось пить и блевать, а еще хотелось женщину. Он вдруг вспомнил ту страшную горбунью которую однажды трахнул, сильно перепив. Горбунья была еще молода и похотлива, с ужасным мерзким лицом, жирными маслянистыми губами, гнилыми зубами, она лезла к Андрею, пихая и совращая. «Как я ее буду трахать?» - терялся Андрей. «Она ведь на горбу станет перекатываться». Это его насмешило и заинтересовало. Навалившись на нее сверху, он вошел в ее склизкое влагалище, и даже получил от этого удовольствие, правда, его потом слегка стошнило. Вокруг бегал маленький мальчик-урод, вся голова его была заляпана зеленкой из-за того, что он постоянно ударялся ею обо все углы… Горбунья являлась его мамой, но воспитывала так себе – то затрещину влепит, то приласкает и даже вымоет загаженную задницу холодной водой, держа чадо под мышкой, так, что его удивленное лицо было обращено к участникам попойки, сидящими за столом. Питался отщепенец обычно одними кукурузными палочками – сунут ему в руки целый пакет – на, жуй. Привык. В свои пять лет, мальчик говорил только одно слово: «Кака». Так он и бегал по квартире, выкрикивая: «Кака, как!», и стукаясь обо все углы своей разбитой головенкой, потешая собравшихся. Потом, говорят, кто-то решил пошутить, вывел его на улицу, и врезал пенделя, - как заведенный, разведя руками, убежал он во тьму, выкрикивая: «Кака, кака!». Так и забыли вскоре про него, и больше не вспоминали.
А Андрей, участник одной из таких попоек, уснул на диване, а проснулся уже тогда, когда почувствовал неуклюжее тело горбуньи, мечтавшем о сексуальном удовлетворении (видно, давно не было у нее секса). Сначала хотел спихнуть ее, но потом подумал: «А, почему бы нет?» и в темноте занялся ею, как следует… Горбунья тогда сильно влюбилась в него, а на следующий день даже привела подруг, чтобы те полюбовались на ее нового бойфренда – стройного, белокурого и молодого. Подруги с интересом разглядывали Андрея, лежавшего под тонкой простыней в совершенно обнаженном виде, и курившего бесцеремонно. Веселым бабищам было интересно, чем это горбунья соблазнила его? Ведь часто так бывает, что мужчина идущий по улице один, не столько привлекает внимание представительниц противоположного пола, как парень, который гуляет в обнимку с хорошенькой девушкой.
Подруги выпили тухлой настойки и разошлись, а горбунья стала кормить Андрея с рук переспелыми помидорами. Хорошие воспоминания для похмельного самообвинения, когда хочется выкрикивать в пустоту обвиняющие фразы, адресованные неизвестно кому.
Около десяти часов утра тяжелая дверь, на удивление легко распахнулась, и в палату №6 вошли несколько человек в белых халатах.
«Все, как в кино про психушки» - подумал Андрей. Он вспомнил, что в таких случаях нельзя бить себя пяткой в грудь и кричать, что ты нормальный. Андрей сделал умное лицо, и иронически посмотрел на вошедших. Первым, и судя по всему, самым главным, к Андрею приблизился плотненький, небольших размеров доктор, классический профессор – очки, бородка а-ля Троцкий, пытливый взгляд.
- Ну, что здесь у нас вроде уже получше, как бы провоцируя Андрея на ответ, сказал он.
- Очень хорошо себя чувствую! – уверенно и слегка высокомерно ответил Андрей.
- Не шумел? – обратился «Троцкий» к кому-то из сопровождающих.
- Нет, нет, нормально все, - подтвердил ожидания Андрея, невзрачный старичок с запуганными глазами, тоже врач.
- Ну тогда, после обеда переведите его в другую палату, в общую. А я уж потом с ним побеседую.
Андрей не успел ничего сказать, как комиссия обратила внимание на его соседей. Рыжий эсэсовец оказался очень подобострастным и подхалимным человеком – постоянно елозил задницей на кровати, заискивал, клялся и божился, что больше так не будет. Оказывается, он приставал неприлично к медсестрам. Главный, ему почему-то не поверил и продлил заключение в палате №6 еще на неделю. Старичка с перебинтованной головой, как и Андрея, пообещали перевести после обеда, а Аркаша, оказывается, умер. Врачи ушли.
Лежавший напротив Андрея сосед, неожиданно поднялся и сев на кровати, внимательно посмотрел ему в глаза.
- Ты их тоже видел?
- Кого? – Не понял Андрей.
- Красноармейцев. Здоровые такие, гады, в шлемах. «Полный бред, - подумал Андрей, - Какие еще красноармейцы?»
Он не стал отвечать, а снова закрыл лицо локтем, откинулся на спину. Он не мог вспомнить, как здесь оказался. В последнее время, жизнь что-то никак не хотела налаживаться – все превратилось в один большой серый ком, и многоэтажные серые дома сливались в одну длинную серую стену с тупыми окнами, как глаза обывателя. Это страшно бесконечно брести вдоль этих стен, а сверху такое же серое небо, и льет сверху откуда-то, этот угрюмый серый дождь. Точно! Андрей даже дернулся. Он куда-то шел, шел в пустоту, и за спиной у него уходили вдаль эти серые тротуары. Терялась реальность. Хорошо Вам, когда реальность надежная и очень прочная, а если она плывет? Что скажете, так не бывает? Или только у психов? А вот и нет! Что Вас соединяет с этим миром? Ниточка нервов? Зрение, слух, обоняние, осязание, вкус? А что еще? Сигналы идут прямо в мозг. Ну вот, обрубили вам зрение, а затем и слух, а потом грубый скальпель безумного хирурга, полоснул и по осязанию с обонянием и вкусом, и что? Полная тьма. И пресловутая интуиция – шестое чувство, не поможет. Лежит такой чурбанчик – душа в темнице. Бродит мысль во тьме, не найдя выхода, а заботливые руки уже подсоединяют другие проводки, вот и разбирайся потом, когда просыпаешься в реанимации после автокатастрофы, а лицо-то уже и не твое! И, вообще, вся эта жизнь не твоя, а чья-то чужая, словно пересадили мозг одного в тело другого.
А, когда ниточки еще не перерезаны, но ты уже осознал, что к чему, и чувствуешь, что угроза откуда-то идет, вот тогда-то оно все и начинается – плывет реальность. Мир, не спеша, меняет очертания. Сравнимо с ощущениями космонавтов, которые, возвращаясь после долгого межзвездного странствия, вдруг обнаружили, что планеты Земля больше не существует, и лишь гигантское кольцо астероидов заполнило земную когда-то орбиту.
Или, например, у Андрея сон был такой. Приходит домой, а подъезд на замок заперт – на большой такой, амбарный – это сейчас везде домофоны, а раньше их не было – заходи в любой подъезд и вытворяй, что хочешь. Хочешь – мочись за мусоропроводом, хочешь водку пей или девок тискай. Веселые времена были. М-да, так вот замок висит. Значит, и хрен собьешь его. Стоишь перед дверью, и мир вокруг рушится. Мозг ищет выход. Ага, пожарная лестница рядом, ползешь вверх по ней, и срываешься потом вниз…
Просыпался Андрей в холодном поту. Сухо во рту. Пить хочется. Также и тогда пить хотелось, когда очнулся он у продуктового магазина на крыльце. Стоит один-одинешенек, холодно, хоть и май, а дождь прям до костей пронизывает, скверный такой дождь. Само собой, зашел Андрей в магазин, и встал там, как истукан. Хорошо, так, стоишь в тепле – тело отогревается, душа успокаивается, а вокруг суета, люди с озабоченными лицами снуют, у всех свои дела, свои проблемы. Вон той толстой мамаше купить пельменей, масла и сметаны надо, чтоб на всю семью, этому дядьке – пивка бы, а студент-ботаник за хлебом и чаем зашел. Лица сливались, реальность шаталась, зыбкая, как у нокаутированного боксера.
Андрей стоял с безразличным, печальным, бессознательным видом, руки нелепо отпустив вниз, и слегка покачиваясь. Тепло, тепло, тепло…
Кто-то выдернул его из этой неги – потряс за плечо. Открыв глаза, он увидел перед собой маленькую, толстую продавщицу в синем фартуке и белой служебной шапочке.
- Ты, чего здесь стоишь?- спросила она. Она показалась Андрею до удивления знакомой. Черты лица, глаза, да и фигура. Ба! Да это же Нина Петровна – мать его последней подруги Гали. Вот как нехорошо получалось – не дай Бог, узнает Нина Петровна сейчас его, без скандала будет не обойтись. «Ни в коем случае нельзя идти на конфликт» - подумал Андрей. Но отвечать, что-то нужно было.
- Я человека жду, – подпустив официальности в голос, произнес Андрей, вернее ему показалось, что он громко и внятно это произнес, потому что на самом деле сказал он это тихо и вяло.
- Какого еще человека? – не унималась любопытная продавщица.
«Да, что она привязалась ко мне!!!» - думал возмущенно Андрей – «Что уж теперь в магазине и постоять просто так нельзя?! Отчитываться обязательно надо перед всеми!!! Ну ладно, скажу ей что-нибудь для отмазки».
- Какого, какого… Юру Серебрякова. Вот какого! – На самом деле Андрей не ждал Юру Серебрякова, и вообще, не знал такого человека, а имя это выплыло в памяти непонятно откуда.
- А ну, давай, шагай отсюда – уже бесцеремонно продавщица стала толкать Андрея к выходу. - Магазин закрылся давно.
Андрей понял, что наступил вечер. Девять часов, может быть даже больше, все покупатели ушли, и только он один продолжал тут глупо торчать. Это смутило его, и он побрел к выходу. Убежденная в своей правоте, и, торжествуя победу, продавщица продолжала толкать его к выходу, чем вызывала у Андрея сильное раздражение. Он резко развернулся.
- Что вы толкаетесь?
Взглянул в ее глаза и ВСЕ ПОНЯЛ. Реальность сместилась. Так иногда бывает. Лампы под потолком так надрывно зудели, этот звук становился все громче и громче, казалось еще чуть-чуть и все… Глаза у продавщицы были пустые и темные, как у таракана или кузнечика или любого другого насекомого. Под маской милой доброй женщины прятался чужеродный нам разум. Чужой и отвратительный. Андрей это понимал. Даже, когда все пять чувств отключаются, остается все-таки интуиция – сознание, чувство. Вот этим шестым чувством и угадал Андрей в Нине Петровне представителя внеземной цивилизации, который наверняка замышлял что-то недоброе. Абстрактная логика, подсказывала Андрею неожиданный вариант – лампы под потолком, каким-то необъяснимым образом связаны с коварными планами пришельцев. Вот оно озарение! В Воспаленном мозгу Андрея сверкнула догадка. Едва лампы взорвутся - жизнь на Земле иссякнет, так как ультразвуком уничтожены будут все разумные обитатели планеты, и наша родная планета достанется этим злобным мутантам, ловко скрывающим свое истинное лицо под маской добропорядочных граждан…
Горькое чувство обиды пронзило Андрея, резко развернувшись, он, глядя прямо в глаза пришельцу, громко и отчетливо сказал: «Я убью тебя! Маленький Зеленый Мутант!» Ужасная гримаса исказила лицо продавщицы, она испуганно что-то зашептала губами, и, отступив, провалилась куда-то вглубь магазина… Андрей понял, что нужно бежать. Но все это – и магазин, и стеклянные двери, и деревья за окном – все исчезло. Осталась только тьма. «Ультразвук победил!» - почему-то именно эта фраза, как рекламная вывеска на центральных улицах, неоном отпечаталась у Андрея в сознании. А потом еще долго-долго, он проваливался в пустоту – Успокоенный и Безмятежный… Андрей вздрогнул – кто-то тряс его за плечо. Повернувшись, Андрей опять встретился взглядом с безумным соседом. Тот уже пересел к нему на кровать, и, поддергивая грязные, измазанные в чем-то, подозрительно похожем на экскременты, пижамные брюки, явно искал общения.
- Не бойся, здесь ты в безопасности – успокаивающе сказал он, и Андрею показалось, что в глазах сумасшедшего сверкнула издевка, - Они сюда не придут…
- Кто? Кто не придет? – Андрей спросил больше машинально. Внутренняя обеспокоенность активностью соседа не дала ему полностью осмыслить вопрос.
- Я решил стать совершенным. Избавиться ото всех грехов и бесов. Бесы они в душе, они манипулируют мной, заставляют убивать и предавать.
- Кого ты убил?
- Пока еще никого, но ждать осталось недолго. Безумный улыбнулся. Андрей подметил, что у него не хватает нескольких зубов, из-за этого оставшиеся расположились во рту, словно в шахматном порядке. Его большие, выпуклые глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
- Ты еще не видел их?
- Да кого их, блин? – Андрей занервничал, и приподнялся, чтобы если понадобиться, нанести опережающий удар.
- Увидишь еще. К тебе они обязательно придут – беззубый торжествующе улыбнулся.
- Эва, ты какой славный! О 17–й Стороне, ты тоже не слыхал? Ну, тогда точно придут!!! Придут! Пр-и –и- ду-у-ут!!! – заявил безумный. Андрей не выдержал и с силой ударил его в висок. Звук хотелось прекратить. Беззубый молча свалился на пол между кроватями. Рыжий эсэсовец и второй сосед, молча смотрели на Андрея, как ему показалось, с долей укоризны.
- Зря ты, так… - сказал, помолчав, эсэсовец – Филин нормальный пацан, просто глючит его постоянно…
- Вот пусть теперь его поглючит, – огрызнулся Андрей.
- Филин, эх Филин. ФИЛИН! - рыжий удрученно опустил голову, потом исподлобья взглянул на Андрея и быстро уже заговорил, причем ясно и четко, без прежней дурашливости.
Красноармейцы.
Филин, он же Олег Стародубцев, проходил срочную службу в Чечне. В ту ночь, он и еще старослужащих, стояли в дозоре в старом разрушенном здании – окружающий их пейзаж был великолепен и мрачен одновременно – красивые зеленые холмы, медленно погружались в ночную тьму, ясное южное небо, яркие звезды, дневная пыль успокоилась, медленно улеглась вдоль ведущего в горы серпантина. Такое все красивое и опасное, как хищный цветок, заманивающий притягательными многообещающими красками, а потом безжалостно пожирающий наивную бабочку или муху. Олег и двое «дедов» остались в дозоре. В оконный поем заглядывала ночная прохлада, иногда пролетала «ракета», где-то раздавались случайные выстрелы – обычные звуки войны. Олег (Филином его прозвали за большие, навыкате глаза) на свободе регулярно употреблял ЛСД для расширения сознания. Расширив его в полной мере, он вдруг обнаружил, что иногда полезно уметь его и «сужать» его. Поэтому вскоре перешел на менее будоражащие нервную систему транквилизаторы. Наглотавшись реланиума и седуксена, он чувствовал себя успокоенным и защищенным.
А в ту ночь к нему пришли КРАСНОАРМЕЙЦЫ – их было двое. Огромные, здоровые, в буденовках и шинелях до пят, они бесшумно вошли в помещение. «Деды» мирно сопели, привалившись друг другу.
Филин сосредоточенно рассматривал непрошенных гостей. Медленно, они подошли вплотную к Олегу. Воздух вокруг стал какой-то мраморный, неестественный – слишком густой и темный. Олег стал задыхаться. Повеяло холодом. Один из красноармейцев печально взглянул на Олега.
- Не спи солдат! Мы тоже спали...
Также медленно развернувшись, Красноармейцы двинулись к выходу, Филин буквально оцепенел – из спины солдата, который только что с ним разговаривал, торчал огромный, окровавленный топор…
Потом Красноармейцы приходили еще несколько раз – всегда после этого происходили инциденты – однажды, рядовой, перепив водки, расстрелял половину своего подразделения, а бывало, чеченцы свалятся как-будто с неба и штаб взорвут, всяко бывало. Олега после этого случая сильно накрыло. О случившемся он сначала никому не рассказывал, но когда Красноармейцы зачастили – не выдержал. Поделился с Сергеем Захаровым – приятелем своим. Тот еще кому-то сказал. А вскоре Филин ночью выбежал из палатки и стал палить в пустоту, выкрикивая бредовые проклятия, что-то про сраного Буденного и yobanую Красную Армию. Сдаваться Филин сам не захотел и при захвате сильно пострадал – сломали ему челюсть и ключицу, а еще пробили голову – досталось, вобщем. Увезли в город, а оттуда в Москву, в психиатрическую. Уже там с ним долго беседовали, простукивали, а потом, поставив большую печать на его истории болезни, отправили, черт знает куда. Машина «Скорой Помощи» отъехав от Москвы километров на триста, может четыреста, а может и все пятьсот-шестьсот, забрела куда-то по проселочной дороге в лес, долго ехали по кочкам и ухабам, и, наконец, застряли в болоте. Стало темнеть, когда появились санитары. Восьмером они вытащили автомобиль из трясины, налили спирту водителю, выгрузили медикаменты, и бинты, а также взяли под конвой единственного пациента Олега. Санитары были явно навеселе – румяные, свежие, но глаза у них блестели ненормальным блеском, больным.
- Не хрипи, братуха, - шлепнул Олега по спине один из них – У нас тут знаешь, как здорово? Свежий воздух! Природа! Не то, что у вас в городе!
- Мне бы домой позвонить… - вяло попросил Олег.
- Да не берет тут связь! Ни МТС, ни Билайн, даже Мегафон – не берет и все тут! Места глухие, может, какая, черт его знает! Так что мы тут мобилами не пользуемся! Да, ты не расстраивайся, сейчас мы тебе аменозинчиком… А ну, Семен, давай.
Здоровый, улыбчивый Семен достал нехилый «баян» и по-человечьи вмазал, кубов пять… Отъехал Олег.
Очнулся от яркого света лампы. Прямо в лицо ему светил Вениамин Степанович Дягтерев – главврач Психдиспансера №99. Олег попытался закрыться рукой от лучей, но не смог, так как был связан, а вернее был запутан в смирительную рубаху.
- Спокойно, голубчик! – Мы здесь для того, чтобы Вам помочь. Ваша психика испытала сильнейшее потрясение и для восстановления Вам требуется восстановительная терапия. Все данные Ваши мы записали, адрес отправим родственникам. Так что, волноваться нет причин. Все, как говорится, будет ОКЕЙ!.. О БИ! – почему-то добавил доктор и поддельно заулыбался.
Олег вздрогнул, что-то заныло внутри, подсказывая, что все хреново, что все это надолго, и это только начало, и как дольше все будет происходить, он не может себе даже представить.
- Значит, Вас посещают Красноармейцы? – выпытывал Дегтярев. – Не гестаповцы, не древние римляне, ни Ильи Муромцы, а именно Красноармейцы?
- Да, – признался Олег, и удивился реакции доктора. Тот запотирал руки, с любовью смотрел на Олега, так, что тот даже немного отклонился.
- Дело в том, что у нас совершенно новая методика. Мы полностью изолируем больных от раздражающей действительности. В самом деле! Зачем испытывать дискомфорт от того, от чего, в принципе, можно и обойтись! К тому же – свято место пусто не бывает – вместо одной – угнетающей действительности – мы Вам искусственно создадим другую, комфортную и уютную. Это мое изобретение! – Доктор гордо поднял палец вверх, а потом, подойдя к обшарпанному шкафу, в углу кабинета достал оттуда провода и клеммы…
Андрея Родичева перевели в другую палату. Здесь было тепло и сухо, и даже запах мочи казался уже не таким мерзким. Его новыми соседями тоже оказались милые, интеллигентные люди. Один из них – Иван Валентинович, бывший директор гимназии №42. Однажды он поместил объявление о создании в гимназии кружка художественной самодеятельности. С утра отдал приказание секретарю напечатать: «Все желающие принять участие в художественной самодеятельности гимназии №42 просьба обращаться к секретарю. Особенно нужны певцы, исполнители собственных стихов и произведений, художники фокусники и мимы». (Подумав, секретарь добавил «и пантомимы»).
День для Ивана Валентиновича выдался напряженный, его постоянно дергали, вызывали, звонили по разным пустякам, дома у него заболела жена, и постоянно пыталась вмешаться через виртуальное пространство в его и так беспокойную жизнь. Под вечер уже его вызвали в Управление, там он получил выговор, и неприятный разговор с начальством. Оказывается, в гимназии участились сексуальные домогательства – некоторые учителя позволяли себе не совсем приличные жесты и проявления особого внимания к детям. Дети жаловались родителям, а те в свою очередь, тоже реагировали по-разному: кто-то скромно молчал, кто-то писал жалобы в Управление, а кто-то даже пытался разобраться собственноручно. Дело дошло до громкого скандала. Папа Марины Семеновой, бизнесмен, и, между прочим, мастер спорта по боксу, после очередной жалобы своей дочки о том, что учитель физкультуры похлопал ее по попке, пришел в школу и сломал педагогу руку и челюсть. И пообещал еще сломать ноги. А его дочь очень этим гордилась и три дня рассказывала о произошедшем всем школьным друзьям. Когда же этот инцидент позамялся, ей стало скучно, и она поняла, что влюбилась в бедного учителя физкультуры, и стала навещать его в больнице, заставляя несчастного каждый раз вздрагивать. Вскоре об этом узнал папа-боксер, и, придя в больницу, так отделал еще не пришедшего в себя физкультурника, что тот потерял память и дар речи, а папе дали три года условно.
А в другом классе дети-дебилы взорвали китайскую петарду прямо на столе учительницы, пока она была бес сознания, двадцать отпетых акселератов беспощадно насиловали ее соблазнительное тело. С тех пор учительница заболела нимфоманией. И приходила на уроки с потаенным желанием, причем эротический блеск ее стервозных зеленых глаз выдавал ее за версту…
А еще в другом классе… Хотя, хватит, не будем обсуждать личные, внутренние проблемы одного взятого заведения, ведь в нашей стране, что не возьми – все не так окажется как надо, а начни копать, и вообще… Не зря есть такая точная поговорка про говно, которое не ароматизирует, пока его не побеспокоишь. А уж, если взялись за тебя – то все. Откопают и вспомнят все погрешности, о которых другому даже бы и не сказали, грязью обольют с головы до ног – не отмоешься до самой смерти.
Так и Иван Валентинович понял все это, и поэтому, когда весенним, теплым вечером он пробирался пошатываясь к крыльцу гимназии, вид его внушал сильную жалость.
У крыльца Иван Валентинович в сгущающихся сумерках увидел большую пеструю толпу. Это не были школьники – те уже давно разошлись по домам. По идее в это время, здесь вообще никого быть не должно – двери запирались, учителя уходили, оставался лишь сторож. Поэтому Иван Васильевич испытал сильное беспокойство, и у него закололо сердце. В сером костюме, с портфелем в руке, он неуверенно подошел ближе и обомлел: люди, толпившиеся у входа, словно только что сбежали из цирка-шапито - клоуны, жонглеры, воздушные гимнасты, даже вроде был один дрессировщик с маленькой обезьянкой, и девочка на шаре тоже здесь была. Все они оживленно переговаривались, смеялись, кричали… Когда Иван Валентинович стал пробираться сквозь циркачей к дверям, его тут же задергали со всех сторон. Крики: «Вот он! Вот он!» - оглушали. Разрисованная рожа клоуна, неожиданно возникшая перед ним, выпустила из алой пасти бумажный язык, фокусник в смокинге и цилиндре с лицом серьезного и уставшего человека, жертвы собственной профессии, представился:
- Шопенгауэр. Мы к вам по объявлению.
В руке у него трепетала на легком ветру отпечатанное секретарем объявление о наборе в художественную самодеятельность.
- Все перечисленные категории перед Вами. Шопенгауэр широким жестом указал на шумевшую массу артистов.
- Тут вам и клоуны, и мимы, - Шопенгауэр подмигнул. – И пантомимы, и даже маленькая девочка на шаре.
Девочка тут же выкатилась, как из воздуха, и сделала несколько серьезных кульбитов и переворотов прямо на большом хрустальном, отдающим синевой шаре.
Иван Валентинович попытался буркнуть: «Завтра», но толпа уже внесла его на руках в здание, а потом уже и в его кабинет. Начался хаос…
Клоуны разыгрывали веселые сценки, фокусник распилил на несколько окровавленных частей девочку, а потом разбросал куски повсюду, заляпав безбожно стол и стены. Шар взорвался, и целый табун карликов с бородами замельтешил у Ивана Валентиновича перед глазами. Шопенгауэр вырос до потолка и широко улыбался синими зубами. Обезьянка выдергивала, сидя на плече, у Ивана Валентиновича седые волосы вокруг лысины, а воздушные гимнасты стали безобразно спариваться на столе.
«Надо, что-то делать. Надо, что-то делать. - Пульсировало у директора в мозгу. – Надо звонить в милицию, или в ФСБ, они тут такой бардак устроят. Надо собраться».
Иван Валентинович собрался и достал мобильник, тот превратился в Шопенгауэра, и захохотал. Смеяться стали все – клоуны, жонглеры, лилипуты, и даже голова расчлененной девочки. Слившиеся в экстазе гимнасты тоже не могли сдержать смеха. Хохот становился все громче, громче, громче. Внутри все защекотало, страха больше не было, весь этот унылый, серый мир рухнул. За ним оказалось нечто новое, ранее неизведанное, все в ярких, ярмарочных красках, там царило веселье и взаимопонимание. Иван Валентинович расхохотался и циркачи дружно рассмеялись вместе с ним. Наступила гармония. Директор разделся догола и закружился в безбашенном хороводе, целиком отдаваясь новому чувству…
Его вынесли из гимназии около четырех часов утра. В нескольких кабинетах обнаружили полный погром – разбитые окна, изуродованная мебель, и заблеванный пол. Милицию вызвали жильцы близлежащих домов, наряд застал директора за отправлением большой нужды прямо на письменном столе в своем кабинете. Он дико смеялся и вращал глазами. Кричал: «Шопенгауэр – молодец! Всем pizdы!!!», потом срывался на фальцет и тоненьким голоском: «pidorasы, ****ы, ****ы, ****ы, ****ы, ****ы!» Сотрудники зверски избили директора резиновыми дубинками, как-то неестественно выгнув ему руки, застегнули наручники, и в таком виде доставили в отделение. Там его еще раз избили. Но Иван Валентинович лишь выл и выкрикивал: «А, суки! Прекратите домогательство! Мои маленькие сучки вас всех перетрахают!» Старший сержант Павлов, как следует ударил кулаком смутьяну в лоб, чтоб тот надолго покинул все существующие реальности…
В сумасшедшем доме № 99 Ивану Валентиновичу стало лучше. Вениамин Степанович Дягтерев сразу же назначил ему курс лечения и немножко полечил током. Ивана Валентиновича нехило выгибало на кушетке, когда Дягтерев врубал ток. Адская машина работала, как простой сапер. После процедуры Вениамин Степанович вручил своему новому жильцу диспансера «Свод правил и законов проживания в братском диспансере №99». Составил его лично Вениамин Степанович. Как он любил говорить на общих собраниях – «Согласно Конституции и Человеческим существующим ценностям». Среди прочих был, например, такой закон – «Закон об утреннем туалете. Заповедь №40». Руки следует мыть после каждого посещения туалета. Намывать следует всю поверхность ладони и тыльной стороны, одна рука моет другую. Расстояние умываемое, отмеряй не менее локтя. Хочешь мыть далее, отправляйся в душ, либо жди банного дня. Вымывай между пальцами. Вымывай под ногтями. Не лезь вымывать того, кто рядом, если он тебя об этом не просит. Вымывай мозоли. Мыть руки можно любой водой. После намыливания смой мыло. Вытрись полотенцем и ступай в палату.»
Кодекс расположился на около шестистах страницах. Знать его требовалось каждому, но за этим особо никто и не следил. Санитарам и врачам надоедало забавляться, таким образом и они уходили к себе – играть в карты.
Иван Валентинович первый месяц увлеченно изучал «Кодекс», а потом сошел с ума окончательно. Он был мирным и тихим сумасшедшим, и истерику закатывал лишь в исключительных случаях – когда по телевизору показывали клоунов или жонглеров.
Иван Васильевич хорошо играл в шахматы, и играть с ним было одно удовольствие. Никто не умел так выигрывать, не ущемляя человеческого достоинства, как это делал он. Почесывая щетинистый подбородок, бывший директор сосредоточенно изучал положение фигур на доске, после чего глубокомысленно изрек: «Шахматы древнейшая игра. Вся наша жизнь – шахматы», и тут же вступал сам с собой в спор: «Хотя, вот Шекспир считал, что весь мир – театр. Наверное, каждый считает, что весь мир то, о чем он думает. Повар думает, что весь мир это кухня, и надо правильно смешать ингредиенты, чтобы заварить хорошую кашу, а кузнец считает, что весь мир – это кузня. И ковать надо, пока железо еще горячо. Кто-то говорит, мир – это Джунгли, дикие и опасные, здесь все пожирают друг друга. Но вот маленькая девочка в белом платье, скажет, что весь мир - это цветущий сад. И будет думать так до тех пор, пока ее не изнасилует пьяный отчим , который считает, что весь мир - дерьмо и солнце – ****ый фонарь… А Бизнесмен рассматривает Мир, как рынок, где все покупается и все продается. Математик видит формулы и цифры, а алкоголику кажется, что Земля имеет форму бутылки. Гм – интересная мысль…» И стоит Иван Валентинович задумавшись, и соперник его уже давно ушел, и на ужин позвонили, а он все стоит и стоит. И только потом, словно очнувшись, скупо вздыхая, бредет, шурша тапочками в свою палату, и лежит долго, глядя в потолок, и кажется ему, что это происходит не с ним. А он, какой-то другой, особенный, не такой, как окружающие. Может даже, избранный. Иногда он заговаривал с Андреем Родичевым, и на правах старожила объяснял некоторые, не совсем понятные своды из « Кодекса Поведения». Больше всего Андрея раздражали крики. Кто-то все время кричал в соседней палате визгливо: «Не убивал! Не убивал я брата!» И так каждую ночь. Кроме Андрея никто на эти крики не реагировал. Санитары в ответ на жалобы, только пожимали плечами, а соседи равнодушно смотрели мимо.
Только Иван Валентинович понимающе кивал и сочувственно трепал Андрея по плечу. Да, Вениамин Степанович внимательно выслушивал каждую такую жадобу, и делал, какие-то пометки у себя в блокноте…
Когда крики становились слишком сильными, Андрей уходил курить. В курилке у него тоже был приятель – Артур. Артур свихнулся на почве Индии и йоги. Он, однажды, решил прочитать целиком вес трактаты о 3-х ступенчатой спирали, лихо закрученной Создателем, и попытаться вникнуть во все детали. Он сошел с ума, где-то на четвертом пунктуре. И теперь искал совершенства.
Бывало, стрельнет сигарету у кого-нибудь, положит ее на ладонь и созерцает. Вот и в этот раз, внимательно наблюдая, как Андрей курит, глубоко затягиваясь, Артур сосредоточенно произнес.
- Хочешь, я сделаю так, что эта сигарета станет совершенной?
Андрею было уже давно на все наплевать. Он флегматично, чтоб отстал, протянул Артуру целую пачку. Тот, сопя, вытащил одну, положил ее поперек ладони, преувеличенно пафосно вытянул руку вверх, и так замер.
Андрей сплюнул и вышел.
- Я не убивал, не убивал, не убивал я брата!!! – надрывно раздавался голос, какого-то бедняги по всему коридору. Сумасшедшие постепенно выходили на шум. Накачанные транквилизаторами, приволакивая ноги, они напоминали зомби из « Рассвета Мертвецов».
«Наконец-то проняло» - подумал Андрей немного злорадно. В последнее время, злорадное настроение в нем стало преобладать. Уже раздался шум на первом посту – в небольшой стеклянной будке, где сидела обычно тетка-врачиха, а рядом толстый санитар Жора с лицом гестаповца. Уже побежали другие санитары, все лампы в коридоре неожиданно погасли, и загорелись тревожным мигающим огнем потайные светильники. В десятую палату, у входа которой уже стала собираться толпа, забежали они – жизнерадостный здоровяк Жора, и трое худосочных в помятых белых халатах. Раздался крик, затем еще, плавно перешел в стон, и вот – затих.
С закатанными по локоть рукавами, вышел окровавленный Жора, а за ним и остальные, последней вышла Маша – добрая, но забывчивая пухлая деваха, с растерянными глазами –
- Отмучался бедняга! Царствие ему небесное!
Она засеменила, не оглядываясь к себе на пост. Психи тут же стали играть в похороны. Закатав жирного, круглоголового покойника в простыню, они закидали его подушками и одеялами, а самый юркий высыпал сверху на этот импровизированный вулкан землю из цветного горшка.
- Пусть земля тебе будет пухом.
Больше в этой потасовке никто не пострадал. Только вот Иван Валентинович получил откуда-то исподтишка подлый удар в челюсть, и теперь прикладывал полотенце к разбитой губе.
Андрей вернулся к себе в палату, сел на койку, и обхватил голову руками. Все, что происходило вокруг, словно его не касалось. Все казалось таким чужим, ну совсем, не его. Но «это» закрутило его в свой водоворот и теперь кидало то так, то сяк, выбивая искры из потаенного сознания. Вновь возвращались обрывки мыслей, воссоздавая в сознании странные картины. Потом он уснул и приснился ему главврач Вениамин Степанович, он говорил:
- Конечно, если однажды, я выйду из дома и увижу среди прочих людей – обычных прохожих, непонятным удивительных существ с тремя головами, шестью ногами, одноглазых и прочих сюрреалистичных персонажей, - я задумаюсь. Но не стану кричать об этом во все горло. Потому что возможны два варианта:
1) Я сошел с ума и все, что я вижу, происходит только в моем больном воображении.
2) Военные, все-таки, сумели забраться в подпространство и соединили два параллельных мира, и все это теперь происходит на самом деле.
Я аккуратно подойду к кому–нибудь и спрошу: «Извините, пожалуйста, я вижу тоже самое, что и Вы? У этого человека две головы или сколько?»
Если прохожий шарахнется от меня в сторону и испуганно поспешит прочь – все ясно. А если он радостно закричит: « Да, вы что! Газет не читаете, что ли? Это же наши соседи Семелюане! А главный у них вон тот двухголовый – СемелюАН. Говорят по легенде, он является прародителем всего этого двухголового рода. А раньше их было двое – два брата:
Семен и Юлиан, они жить не могли друг без друга, и, вообще, без инцидента не обошлось – они соединились. Боги, увидев такое, ужаснулись, и в наказание соединили их навечно. А размножаются они тоже почкованием. Вот такие они Семелюане!»
И я бы обрадовано побежал с ними знакомиться.
Во сне они разговаривали не в больнице, а в огромном Мегаполисе – шли по широкому проспекту, вокруг возвышались небоскребы, отражали окна гигантскими окнами, летали всевозможные аппараты. Люди были счастливы и приветливы. Всем было очень хорошо. Столько радости! Андрей неожиданно забеспокоился.
- Вот, Вы Вениамин Степанович, говорите – Боги, а у нас есть Бог. Ну, кто-то ведь верховодит всеми нами? Вы же знаете, Вениамин Степанович, ну скажите, пожалуйста…
- Бог? Вопрос серьезный, - Вениамин Степанович внимательно посмотрел в глаза Андрею. Его глаза уменьшенные линзами вдруг стали очень серьезными.
- Бог… Снова сказал он. – Как бы тебе правильней объяснить, Андрей… Бога нет. Да, и не могло его быть никогда…
Андрей почувствовал себя обескураженным.
- Так, а кто же есть тогда!!!
Вениамин Степанович весь как-то подобрался, вытянулся, его взгляд был устремлен куда-то за горизонт. Он стал похож на древнего оракула или даже на древнеегипетского Сфинкса.
- Далеко, далеко за морями и океанами есть остров. На этом острове построен склеп. В этом склепе и сидит Тот, кто решает судьбы человеческие. Он Древний, как мир. И очень умен. Знаний в нем столько, что голова приобрела чрезмерный объем. Весь этот склеп уставлен самой совершенной компьютерной техникой, повсюду клавиатура и мониторы. Нажимая на клавиши костлявыми, тонкими пальцами он манипулирует человечеством. Под его контролем каждый, все поступки и мысли подчинены ему, и даже больше – он создает эти импульсы в людях.
Вениамин Степанович замолчал задумчиво, Андрей тоже молча шел рядом. Солнце словно прилепилось к небу и не трогалось с места, легкая прохлада сменилась сильной жарой, и в этом раскаленном воздухе стрекот летательных аппаратов звучал особенно неприятно. Асфальтовое покрытие под ногами тоже стало липким и ненадежным…
Вдруг Андрея осенило
- Получается, если я решил, что-либо сделать или совершить, какой-то, пусть не совсем глобальный поступок, то это вовсе не моя инициатива, а этого самого головастого небожителя?
- Точно так и есть. - Вениамин Степанович пожевал губами, слегка причмокивая, глаза его потускнели, казалось, он смотрит куда-то за горизонт.
- И, если я, задав тебе вопрос, слушаю твой ответ, означает ли это, что не ты отвечаешь мне, а опять этот Умник? Но ведь на Земле 6 миллиардов человек, они постоянно общаются друг с другом, спорят, ругаются - выходит это наш Знакомый треплется сам с собой миллиардами голосов? Хотя, в любом учебнике по психиатрии сказано, что тот кто разговаривает сам с собой – уже ненормальный, а Наш Герой общается с самим собой миллиардами голосов – вообще полный Псих!!! Значит, и всеми людьми, по-твоему, управляет Сумасшедший! И существуем мы только благодаря его воспаленному сознанию!
Вениамин Степанович остановился, с грустью посмотрел на Андрея, чему-то усмехнулся, весь как-то осунулся, и, махнув рукой, пошел куда-то в сторону, навстречу высотным, неестественно пластмассовым домам, возвышающимся вдали…