«Ненависть опустилась на ненавидимый прокуратором Ершалаим» - именно так можно было озаглавить вчерашнюю погоду. С двух часов дня небо затянуло огромной пеленой черных, беспроглядно – темных туч, которые закрывали Новосибирск от лучей золотого солнца, что светило жителям с восьми утра. Резко пошел дождь, обдавая засохшую от жары землю благодатной влагой. Влажность воздуха превышала восемьдесят процентов – дышать невозможно, на улице двадцать с плюсом, а дождь был теплый и совсем не охлаждал уставших горожан, а лишь нагревал их и так горящие мысли, закипал каплями в их головах. Я пришел домой и своим ключом открыл дверь. Со всей растительности на моем лице стекала вода: мои усы можно было отжимать, волосы прилипли к голове. Мой рот искривился в презрительной ухмылке, а глаза удивлено воззрились на отражение неизвестного мужчины в зеркале. Передо мной стоял взъерошенный парень лет тридцати в промокшем насквозь коричневом пальто, с которого текла вода. И этот человек смотрел на меня из зеркала, он был мучительно похож на меня, но что-то в нем отталкивало – излишне думающее выражение лица, которое висело уже пару дней. Все эти дни я задумывался о власти. Да, да, об этой продажной власти.
Мои старшие коллеги шутливо выгоняли меня из кабинета, когда обсуждали очередной пассаж про наше руководство. Сами они было решительно против него и не хотели вовлекать меня, младшего сотрудника, пришедшего в компанию, во взрослые политические игрища. Администрация требовала хлеба и зрелищ – они же бунтовали и были в оппозиции, высказывая им все, что только думали. Их поддерживали, но скрывали это стремление – боялись власти непомерно. Я настолько привык к своим коллегам, к своим учителям, что сам со своими друзьями пытался противостоять махине власти, хотя получалось это у меня плохо. Руководители постоянно уходили от ответа, тешили меня высокими должностями и премиями, помогали мне, что я бездумно закрывал глаза на то, против чего собирался бороться. Власть была глупа – они хотели объять необъятное, забрать неотдаваемое – они мечтали достичь высоты, и на этом пути их встречала оппозиция, которая рушила их планы. Постепенно к опозиционнерам присоединялась и молодая элита компании – люди, которые сами не желали мириться с сегодняшними порядками. Борьба – это такое слово, которое ворошит в моем сердце страницы силы. Мы шутливо называли своих любимых менеджеров - Юрия Игоревича и Ореста Витальевича – Мининым и Пожарским, нас – народным ополчением, а нашу власть – польской интервенцией. И прокатывало, как-то разряжало и так слишком заряженную обстановку, царившую на нашем предприятии уже как год. Борьба была моей первоочередной целью – когда я приходил на работу, я постоянно натыкался глазами на руководство – оно подходило к молодым, еще не сведущим, сотрудникам и помогало, интересовалось положением дел, даже хвалило за успешную и результативную работу, а за гримасой радости было истинное лицо. И мы продолжали бороться. Наши наставники выходили выжатыми и полными невысказанных мыслей их кабинета директора компании, собирались в чьем-нибудь кабинете, выгоняли нас «покурить», пока обсуждали очередное положение дел. А мы, молодое поколение, в курилке обсуждали, что делать со сложившейся ситуацией. И боролись, боролись за место для каждого…
«Ненависть опустилась на ненавидимый прокуратором Ершалаим» - именно так можно было озаглавить вчерашнюю погоду. Резко пошел дождь, обдавая засохшую от жары землю благодатной влагой. Мой рот искривился в презрительной ухмылке, а глаза удивлено воззрились на отражение неизвестного мужчины в зеркале. Передо мной стоял взъерошенный парень лет тридцати в промокшем насквозь коричневом пальто, с которого текла вода. И этот человек смотрел на меня из зеркала, он был мучительно похож на меня, но что-то в нем привлекало меня. Да, выражение лица. Улыбнувшись, оно словно говорило мне – ты прав, бороться мы не устанем никогда…