Глава 6. Предел
Николай Олимпиевич Гриценко был моим кумиром. Он не был моим учителем, но я учился у него на спектаклях, впитывал манеру его игры, крайнюю степень актерской самоотдачи. Его мастерство перевоплощения уникально, актерский диапазон огромен.
Виталий Вагнер, актёр
Последней крупной работой Гриценко в театре стала роль Мамаева в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты», поставленном Александрой Ремизовой ещё при жизни Рубена Симонова. В этом образе поражала многокрасочность, обилие ярких приспособлений и приёмов, что, впрочем, никак не нарушало единства актёрского ансамбля, а скорее даже обогащало его, внося дополнительные оттенки, обусловленные своеобычной индивидуальностью актёра. На первый взгляд этот стареющий представитель бюрократического сословия России конца 19-го века казался смешным и жалким, но за нелепостью его внешнего облика скрывался звериный оскал одного из "столпов общества". Гриценко создал цельный, отточенный во всех деталях социальный тип приспособившегося к пореформенной политической конъюнктуре крепостника. «У него была грандиозная роль – роль Мамаева в "Мудреце", - говорит театральный критик Вера Максимова. - Боже мой, как она была сделана! Не знаю, какая была - пятая или третья - позиция балетная, но он только так ходил.
Гриценко играл то, чего не бывает на свете. Он мог устроить театр в театре. Его Тарталья - театр в театре, его сталевар - театр в театре, безусловно, его Мамаев - театр в театре. Никогда в жизни реального человека такого, как Мамаев, быть не могло, но при этом, это был такой Мамаев Островского, которого, может быть, никто и не играл так, как он». После Молокова в «Золотом дне» Мамаев был самой яркой комической, гротесковой работой Николая Олимпиевича. Грим, походка, голос, мимика – всё изменялось в угоду роли, и снова актёра было трудно узнать. Юрий Яковлев, блистательно игравший в этом спектакле роль Глумова, вспоминает: «Я смотрел сцены Гриценко – Мамаева и Плотникова – Крутицкого самозабвенно, как зачарованный зритель. Всё в них было неповторимо. А назавтра – почти всё новое!...» Спектакль имел огромный успех у зрителя и был по достоинству оценен властью: за свои работы в нём Яковлев, Гриценко и Плотников получили Государственную премию.
После смерти Рубена Симонова художественным руководителем театра стал его сын, Евгений Рубенович, имевший несколько иные взгляды на репертуарную политику. Спектакли, в которых был занят Гриценко, постепенно уходили из репертуара, это создавало пустоту, которую актёру нечем было заполнить. В 1969-м году в труппу театра попал молодой актёр Александр Кайдановский. Ему прочили роль князя Мышкина в «Идиоте». Узнав, что вчерашний студент претендует на эту роль, Николай Олимпиевич сделал все, чтобы этого не произошло. Гриценко было в ту пору пятьдесят пять лет, но уступить эту роль, самую дорогую для себя он не мог никому. К тому же, разве редки в театре случаи, когда актёры играли роли, которые уже не совсем подходили им по возрасту? Ещё не так давно на вахтанговской сцене великий Михаил Астангов в возрасте шестидесяти лет играл принца Гамлета. Восприятие критики этой работы было спорным, но все соглашались, что та великая сила таланта, актёрская мощь и глубина, с которой Астангов играл свою заветную, пусть и запоздало пришедшую роль, пересиливала возрастное несоответствие героя и исполнителя. Астангов упросил режиссёра Бориса Захаву дать ему эту роль, будучи уже в летах. И он, и Захава шли на риск. Гриценко, сжившийся с ролью Мышкина за долгие годы, не мог расстаться с ней. Тем более, что спектакль продолжал пользоваться любовью зрителей. Играть эту роль актёр приходил, даже будучи совершенно больным, и играл так, что никто не мог заподозрить каким трудом это даётся…
А здоровье, между тем, подводило Николая Олимпиевича всё сильнее. Пустота, образовавшаяся после смерти Симонова и убывания числа ролей, заполнялась алкоголем, который крайне губительно сказывался на уже подорванной нервной системе актёра, никогда не жалевшего себя в работе. У Гриценко начались проблемы с памятью. Он, легко запоминавший прежде текст с голоса Симонова, теперь не мог заучить даже небольшой сцены. Вспоминает Татьяна Лиознова: «С Николаем мы познакомились, когда работали над пьесой «Седая девушка» в Театре Вахтангова. Я была режиссером-постановщиком, а он играл помещика, – вспоминает режиссер Татьяна Лиознова. – Это был один Гриценко. Когда Николай пришел ко мне в картину «Семнадцать мгновений весны», это был уже совсем другой человек. Он, как ни старался, не мог запомнить ни одной фразы из сценария. Это была настоящая трагедия. Приходилось даже подставлять щиты, на которых крупными буквами писали ему текст. Сначала мы разыгрывали с ним сцену, чтобы понять, куда лучше ставить шпаргалки, а потом начинали снимать. У меня сердце разрывалось от боли. Память для актера – свобода плавания в роли. А он был лишен этой свободы. Но, даже читая со шпаргалок, Гриценко демонстрировал настоящие высоты актерского мастерства. В коллективе он ставил себя отдельно от всех. Так ему было удобно для роли. Я это отлично понимала и всячески помогала».
Образ немецкого генерала, созданный Николаем Олимпиевичем в знаменитом сериале, стал одним из самых ярких и памятных в нём. «Совершенно удивительная, блистательная работа!» - говорит об этой роли Юрий Яковлев. «Я верю в перспективу. В перспективу скорого конца. Нас всех. Чем больше мы имеем свобод, тем скорее нам хочется СС, тайной полиции, концлагерей, всеобщего страха! Только тогда мы чувствуем себя спокойными, не нужно отстаивать своей точки зрения на судьбы родины, никакой ответственности, только подними руку в честь того, кто этим занимается за тебя, только крикни: "Хайль Гитлер!" - и все сразу станет понятно. Никаких волнений!» - по мнению Веры Максимовой, чтобы так сыграть этот эпизод, нужно был знать всю историю германской военщины. Ничего этого актёр, разумеется, не знал, но уникальное чутьё вновь помогло ему найти абсолютно верный тон роли. Один из ведущих литературоведов того времени даже писал в «Литературной газете», что единственное настоящее искусство во всём сериале - это работа Николая Гриценко.
В том же 1973-м году Николай Олимпиевич снимается ещё в пяти лентах: «Человек в штатском», «Докер», «Чёрный принц», «Земля Санникова», «Таланты и поклонники». Он вновь играет персонажей отрицательных и вновь так, что их невозможно сличить – совершенно разные образы, не имеющие ничего общего друг с другом: от жадного золотопромышленника Перфильева в «Земле Санникова» до мелкого дельца Мытникова в «Чёрном принце». И особняком стоит в этом списке роль престарелого барина, сибарита, женолюба Ираклия Саратоныча Дулебова в «Талантах и поклонниках» Исидора Анненского. Обращают на себя выразительные средства, найденные Гриценко для этой роли. Особенно речь на манер офранцуженных аристократов 19-го столетия, тягучая, с характерным прононсом и присовокуплённым к тому сладострастным причмокиванием.
Остаётся лишь поражаться, как, каким чудом теряющий память актёр мог играть столько ролей и исполнять их на таком высочайшем уровне, что невозможно заметить, каких это стоило усилий.
Режиссёр Сергей Евлахишвили вспоминает: «Его считали актером номер один и режиссеры, и собратья по ремеслу. Он играл в театре, снимался в кино. Запомнился зрителям и своим Рощиным, и Карениным, и Шадриным, и Грацианским, и Протасовым, и иными ролями, но в нем был такой заряд энергии, что всего этого было недостаточно. Он не создал образ Моцарта, Сирано де Бержерака, как, впрочем, и многих других героев, образы которых должен был бы создать. Этот разлад между желаемым и возможным, мне кажется, и толкал его к Бахусу. Среди пьющих актеров я знал очень талантливых. Однако под влиянием Бахуса талант их тускнел. С Гриценко этого не происходило.
На телевидении я делал о нем большую передачу — его творческий портрет. Необходимо было снять фрагмент из спектакля «На золотом дне» Мамина-Сибиряка, где Николай Олимпиевич играл Молокова, вызывая зрительские овации и восторги критиков. Вздыбленный своей силой, которую приложить ему некуда, Тихон Молоков — буян и самодур. Однако в том состоянии, в котором Гриценко прибыл в студию, и буянить-то было невозможно. Казалось, он совершенно отключился и пребывал в бессознательном состоянии. Следовало отменить съемку, но вахтанговцы уезжали на гастроли. Отказаться от фрагмента?.. И тут Юлия Борисова, также занятая в сцене, сказала мне: «Возмутитесь, прикрикнете, он соберется». И обратилась к операторам: «Но это будет только один дубль». Крикнуть на Гриценко я не мог. Придав голосу свирепость, обратился к нему: «Николай Олимпиевич, как вы можете...» И вдруг он тихо ответил: «Сейчас, сейчас». Произошло, казалось, невозможное. Включилась актерская воля. Он встал, собрался и сыграл так замечательно, как, по свидетельству хорошо знавших его людей, не играл той сцены ни до, ни после. А потом упал, как подкошенный. Бахус не мог сладить с его талантом, но он отнимал у него жизнь».
Так, невероятным усилием воли актёр продолжал работать, создавая шедевры. В новых спектаклях родного театра («Память сердца», «Тысяча душ» и др.) ему доставались теперь лишь небольшие роли, и это угнетало. Для Гриценко театр был Домом. Именно Домом, с большой буквы. Семейная жизнь его не сложилась, близких друзей не было, был только Театр, и чем меньше становилось его, тем пустее делалась жизнь, тем страшнее одиночество. «В нём была какая-то обособленность, - вспоминает В. Лановой. - Если он вдруг оставался один, видно было, какой это одинокий человек».
Как пишет в газете «Ветеран Донбасса» журналистка Дарья Орлова, «До конца своих дней сумел он сохранить прекрасные человеческие качества – порядочность, обаяние, жизнерадостность. Те, кто близко знал Николая Олимпиевича, до сих пор вспоминают, как он умел создавать вокруг себя атмосферу радости и непринуждённости. Как заставлял смеяться до слёз. Словом обладал уникальной способностью дарить людям праздник». «Он приносил невиданную радость людям, - свидетельствует В. Лановой, - лечил их от всякой внутренней смуты, всяких тяжёлых размышлений, при этом являя собой типичный пример человека, который всё время думает, зачем он живёт, для чего, и стоило ли вообще ради это жить».
В 1972-м году, когда Николаю Олимпиевичу исполнилось шестьдесят, в театре по этому поводу не было торжеств. «Великого Николая Гриценко, по-моему, ни разу не чествовали, - отмечает Александр Филиппенко. - Он не вступал, не состоял, не участвовал, а только играл в театре, снимался, поэтому прожил без юбилеев. Некому было заняться этим. Обычная история».
В самом деле, Гриценко, в отличие от некоторых своих коллег, был всецело предан лишь актёрскому искусству, своему делу. Он не состоял в партии, не имел никакого касательства к политике. Всё это было ему глубоко чуждо и безынтересно. Настолько, что однажды во время гастролей случился скандал, о котором повествует в своей статье, посвящённой девяностолетию со дня рождения актёра критик А. Плахов (газета "Коммерсантъ"): «Николай Гриценко был человеком сдержанным. Всегда кипевшая в нем колоссальная энергия, обычно сжатая, как пружина, лишь иногда вырывалась на волю. Так произошло на гастролях в одной из бывших советских республик. Устав от пустых правительственных славословий, гость вышел на сцену и едва ли не впервые потерял над собой контроль, послав пустобрехов по матери открытым текстом».
Юбилей Николая Олимпиевича был, впрочем, отмечен официальной статьёй в газете «Советская культура», в которой Михаил Ульянов писал: «Не у каждого актера возникает смелость перевоплощения. Николай Олимпиевич Гриценко — актер, умеющий бросаться, как в бездну, навстречу создаваемому образу. Он всегда разнообразен в любой роли, будь то толстовский Федор Протасов или Тарталья в «Принцессе Турандот», князь Мышкин или Нил Федосеевич Мамаев — «На всякого мудреца довольно простоты», Шадрин в «Человеке с ружьем» или Марко Бессмертный из «Правды и кривды».
Любителям кино памятны многие роли, созданные актером в кино. Особенно — Вадим Рощин в кинотрилогии «Хождение по мукам» и Каренин в фильме «Анна Каренина».
Этот дар, освященный трудолюбием, не только редок, но и уникален. Не каждому дано уметь трудиться в искусстве.
Мне довелось много играть с Николаем Олимпиевичем вместе в одних и тех же спектаклях, и я всегда получал от общения с этим художником искреннее творческое удовлетворение.
Гриценко — замечательный артист, который с самого начала актерской деятельности проявлял любознательность к своей профессии и большое трудолюбие, без чего подлинный актер не может сформироваться и воспламенять свою творческую фантазию.
Труд и глубокое проникновение в реалистическое самочувствие образуют те качества, которые Николай Олимпиевич Гриценко щедро дарит зрителю и получает от него достойное признание».
В 1973-м году в театре Вахтангова собирались ставить пьесу «С лёгким паром!», написанную Эмилем Брагинским и Эльдаром Рязановым. Роли распределялись следующим образом: Надя – Юлия Борисова, Лукашин – Юрий Яковлев, Ипполит – Николай Гриценко. К сожалению, постановка сорвалась. Пьесу не одобрили в инстанциях. Через несколько лет Рязанов снимет по ней свою знаменитую «Иронию судьбы», где роль Ипполита исполнит Яковлев…
Театр становится для Гриценко всё более чужим. Загораются новые имена, а корифеи прежних лет, рядом с которыми он начинал свой путь, один за другим уходят из жизни. 22-го января 1976-го года не стало Цецилии Мансуровой. Старости у этой удивительной актрисы не было. Первая Турандот, слава Вахтанговского театра, она сохла, темнела кожей, но оставалась изящной, подвижной, вихрем взлетала по лестницам, не позволяя себе отдыха, не меняя своих эксцентрических привычек. Для своих коллег всех возрастов и даже студентов она, профессор Щукинского училища, оставалась Целюшей. Она была педагогом по призванию, открывалась молодежи почти настежь и воспитала великое множество замечательных русских актёров, которые и сегодня вспоминают её с огромной теплотой. В любую печальную тему она вносила мажорное звучание. Даже реквием способна была вывести к гимну жизни. Её муж Н.П. Шереметев был прямым потомком знаменитого боярского рода, из-за любви к ней он пошёл на разрыв с роднёй и остался в большевистской России. Он был хорошим музыкантом, сочинял музыку к вахтанговским спектаклям разных лет. Николай Петрович трагически погиб на охоте при невыясненных до конца обстоятельствах...
Последние годы Мансуровой были трагическими. Она теряла память, жила очень бедно, так как ничего не скопила за свою долгую жизнь, отданную искусству и своим ученикам. Актриса больше не могла играть на сцене и преподавать в училище из-за надломленной психики. Все знали, что смерть пришла к ней как избавление от разлуки со сценой, с учениками, как спасение от безумия. Но все были подавлены. Со смертью Мансуровой прерывалась одна из последних нитей, ведущих всех к самому Вахтангову.
Схожая судьба ожидала и Николая Гриценко. Он, как свидетельствует Л. Максакова, «мимо быта шёл. Неустроенно это у него всегда было». Владимир Этуш вспоминает эпизод, имевший место во время гастролей театра в Киеве: «Я вышел из гостиницы, чтобы идти в кино, и встретил Гриценко.
- Коля, ты куда идёшь?
- А я не знаю… - он выглядел беспомощным, потерянным.
- Пойдём в кино.
- Пойдём.
Пошли, посмотрели фильм. После этого он как-то тепло, по-человечески сказал:
- Спасибо, Володя».
«Ему было плохо», - добавляет актёр.
В 1971-м году Николай Олимпиевич побывал на своей малой родине, в Ясиноватой, заглянул в школу, где когда-то учился. Один из учеников вспоминает: «Мне выпало счастье видеть его в жизни, не на сцене. Помню как сейчас, 1971-й год, идет урок во 2-м классе. Открывается дверь во время урока, заходит Гриценко и директор школы. Школа старая, послереволюционная, Николай Олимпиевич там учился. На всю жизнь я запомнил улыбку и открытое, доброе лицо, хотя в классе он был несколько минут. В фильмах он другой, естественно, всегда в роли, а роли характерные. Я запомнил его совсем другим человеком».
Новых работ в театре всё не было. Но даже играя небольшие и проходные роли, Гриценко делал их запоминающимися. «Он, - вспоминает актёр Леонид Ярмольник, - выходил в совковской пьесе, и зал стоя аплодировал, когда он играл какого-то домоуправа. И я это видел в 1974 году. Я ходил на репетицию. Он пять раз выходил из-за кулис, репетируя домоуправа, и я пять раз думал, что выходит другой артист. Он не переодевался и грим не делал. Вот это был Николай Олимпиевич Гриценко. И что бы мне ни говорили про то, что он не всего Достоевского прочел». Ярмольнику посчастливилось видеть Гриценко в «Идиоте». Актёр убеждён, что Николай Олимпиевич играл Мышкина гениальнее всех.
Пустоту в театре немного скрашивало кино, в котором Гриценко продолжал быть востребованным. В 1976-м году на экраны выходят сразу шесть фильмов с участием актёра: «Стажёр», «Преступление» Евгения Ташкова, «Жизнь и смерть Фердинанда Люса», «Мартин Иден», «Два капитана», «В горах моё сердце». Все образы, созданные им, отличает редкая интонированность. Ни один из них нельзя трактовать однозначно: чёрное или белое. В каждом показана глубина души, которую невозможно оценить по одной шкале. К примеру, знакомый всем с детства образ Николая Александровича Татаринова в картине Евгения Карелова «Два капитана». Персонаж, разумеется, отрицательный. Но… до чего несчастен этот человек! Здесь уже не только преступление, но и наказание. Не только зло, но и расплата за него, трагедия и глубочайшее страдание. Он и злодей, но его и жаль. По замечанию одного из критиков, Татаринов в исполнении актёра, это, в большей степени, жертва, жертва своей любви, нежели злодей. Умение передать всю сложность человеческой натуры было великим даром Гриценко. "Он просто еще и физический такой образ создавал, у него это очень здорово получалось, - вспоминает Борис Токарев, исполнитель главной роли в фильме. - На самом деле его органика заключалась и в физическом состоянии, и вот в психологическом, мне кажется, что это было удивительное единство". Роль Татаринова стала наиболее крупной работой Николая Олимпиевича в 70-е годы. Борис Токарев рассказывает: «Николай Гриценко – удивительный артист, уже в возрасте, у него случались проблемы с большими монологами, ассистенты расписывали его тексты и раскладывали на полу, к стенам прикрепляли. Он в них подглядывал, но делал это настолько органично, что в кадре никто не догадается, что он свои монологи практически считывал». Это ли не актёрский подвиг?..
Совсем небольшую роль играет Гриценко в телеспектакле «Мартин Иден», поставленном Сергеем Евлахишвили. Режиссёр вспоминает: «Думаю, что у многих режиссеров, приступающих к новой постановке, возникает желание непременно увидеть в ней актера, уже покорившего режиссерское воображение. Для меня таким актером был Николай Гриценко. Я восхищался им и будучи студентом Щукинского училища, и став актером и режиссером в Ленинграде. Но это было восхищение из зрительного зала перед тем, кто на сцене. И вот, еще в редакции цветных программ, узнаю, что очередной сдачей, а как главный режиссер я всегда на них присутствовал, будет сдача спектакля «Забыть свое прошлое». Автор пьесы Г. Саркисян, режиссер Е. Симонов, играют вахтанговцы. Наступает назначенный день. За столом собираются актеры и приступают к читке по ролям. Звучит бархатный голос Яковлева, интересен Шалевич. Каким предстанет Гриценко? Боже мой, признанный мастер еле-еле, по слогам, читает текст, игнорируя логические ударения. Во мне вскипают чисто административные страхи: должны начаться съемки, известен день эфира, а героя нет. Понимая, что происходит в душе Евлахишвили, Симонов делает знак, дескать, не волнуйся и со свойственным ему красноречием начинает объяснять Гриценко, кого тому надо играть — арийца голубых кровей. Николай Олимпиевич сидит обмякший, тусклый, подперев щеку и прикрыв один глаз рукой. Однако судя по выражению другого глаза, слушает. Исчерпав свои доводы в течение каких-то пяти минут, Евгений Рубенович просит повторить сцену. Я не могу заткнуть уши, чтобы не слышать убогого бормотания моего кумира, но опускаю глаза, чтобы не видеть его позора. Хотя какое бормотание, какая читка текста?.. Где тусклый, обмякший человек, где Гриценко? Перед нами аристократ по воспитанию, по рождению, по родословной: небрежный, блистательный, и при всем этом делец. Как за несколько минут могла произойти такая метаморфоза? Ум, сердце — что помогало ему так точно нафантазировать и слиться с фантазией? Ни у одного актера никогда больше я не видел таких феноменальных способностей.
Конечно же, я мечтал о том, чтобы Гриценко сыграл в одном из моих спектаклей. Мысленно перебирая роли в «Мартине Идене», видел его и Морзом, и одним из окружавших того дельцов, но особенно привлек меня образ мужа Гертруды. Роль небольшая, Гриценко, а характер у него был крутой, мог и обидеться. И все же я послал ему через ассистента сценарий. Актер предложение принял.
С ним не надо было работать, нужно было только дать толчок его фантазии: каков он, этот человек, которого надо играть. Муж сестры Идена запомнился, особенно в сцене, когда Мартин предлагает ему деньги, чтобы Гертруда никогда больше не знала тяжкого труда. Всегда ровный голос Гриценко тут срывался на две визгливые ноты. И эта деталь, краска помогла вскрыть внутреннюю сущность играемого персонажа. (…)
Для меня до сих пор остается необъяснимым феномен Жана Габена, его внутренние перевоплощения. Николай Гриценко от роли к роли менялся не только внутренне, но и внешне. Я пытался узнать, как это ему удается, что значит для него творческий процесс? Он не мог ответить ничего определенного. Казалось, что для Николая Олимпиевича это так же естественно, как воздух, которым дышим». Евлахишвили мечтал поставить с любимым актёром «Веницианского купца», но эта постановка, к сожалению, не успела состояться.
Любопытна работа Гриценко в фильме Левона Григоряна «В горах моё сердце» по мотивам пьесы Уильяма Сарояна. Николай Олимпиевич играет Джаспера Мак-Грегора, бродячего актёра, музыканта, бездомного странника, светлого человека. «Я сыграю все, все роли!» - восклицает он, и лицо его озаряется вдохновением, мечтой. Кажется, что в этом образе есть нечто от самого актёра…
Год спустя Гриценко снялся в небольшой роли генерала Печенегова в фильме Родиона Нахапетова «Враги». «Я помню, как днепропетровский артист Евгений Безрукавый долго не мог почувствовать себя рабочим Грековым в сцене, где его партнером был Николай Гриценко, - вспоминает режиссёр. - Молодой артист так волновался и нервничал, что комедийность игры Гриценко совершенно сбила его с толку: вместо того, чтобы дать серьезный отпор самодуру-генералу, он беспрерывно смеялся, точно ему смешинка в рот попала».
Было ещё три ленты, среди которых «Отец Сергий», последняя встреча актёра с Толстым, но роли Николая Олимпиевича в них были эпизодическими. Его звезда неудержимо угасала…
«На последнем спектакле ему суфлировали со всех сторон, - рассказывает Владимир Этуш. - Помню, как на одном из спектаклей «Турандот», который Гриценко играл в течение долгого времени, он беспомощно стоял на сцене и спрашивал меня:
— А дальше куда? Куда идти?»
В.А. Разумный вспоминает о своей второй встрече с Николаем Олимпиевичем: «…незадолго до его кончины в 1979 году мы снова свиделись с ним в Доме творчества Всероссийского театрального общества под Москвой, в Рузе. Непрерывное актерское напряжение и годы взяли свое - он явно сдал физически, любил вечерами засиживаться в "Угольке" - вечернем кафе, окруженный двумя-тремя молодыми людьми (тогда сомневаюсь, что они были актерами), а затем - загадочно исчезал. Тайну подобных исчезновений мы с женой разгадали довольно скоро, ибо взяли за обычай в эти предвечерние часы брать две лодки и устремляться вверх по стремительному течению Москва-реки к устью Рузы. Кстати, тщетно пытаясь обогнать идущего впереди неутомимого гребца, выдающегося театроведа Ю.А. Дмитриева, который и рассказал нам о секрете исчезновений великого актера. Действительно, на обратном пути, когда мы мчались по течению реки, увидели в полумраке фигуру одинокого человека, согбенного прямо на обрыве берега, над водою. Его здесь бросили лихие молодцы, приноровившиеся выпивать за его счет вдали от всеобщего внимания. С трудом перевели его на хлипкий ялик и доставили до комнаты в Доме творчества. Но молодцы отнюдь не успокоились - и история повторялась вновь и вновь. Надо было что-то предпринимать, учитывая явную агрессивность новоявленных поклонников мастера и их абсолютное равнодушие к его судьбе.
Неожиданное решение деликатной проблемы нашел сын, которому в то время было девять лет и который был "своим человеком" на лодочной станции. Он стал ежедневно, как говориться - "отовариваться" в столовой на двоих сухим пайком и сразу же уходить вверх по реке вместе с Гриценко, к которому он искренне привязался. Уверен, что именно с его подачи добрым молодцам из "Уголька" в это время лодок не давали, и мастер мог оправиться от их "преклонения".
Недавно, просматривая очередное телевизионное шоу, узнал двух из этих "поклонников", обрюзгших и полысевших. Сомневаюсь, что они помнят мерзопакость, которую творили в те далекие годы. Но не сомневаюсь в том, что они остались той дрянью, которая подобна липкой грязи на пути всех истинных подвижников духа. Не сомневаюсь и в том, что они уже при жизни преданы забвению, которое неведомо великим мастерам русского искусства, таким как Николай Олимпиевич Гриценко…»
Ко всем бедам добавилось нестерпимость положения, в котором актёр оказался в собственном доме. Последняя жена, бывшая на много лет моложе Гриценко, обворовывала его и не желала слышать о разводе, на котором он настаивал. У Николая Олимпиевича учащались нервные припадки. От жены он запирался в своей комнате на ключ. Однажды она взломало дверь. Актёр был так потрясён этим, что с ним случился очередной припадок, и, воспользовавшись моментом, жена поспешила отправить его в психиатрическую лечебницу… Навестившая его там Юлия Борисова рассказывала, будто он не сразу узнал её, но быстро спохватился: «Юлечка, прости, пожалуйста!» Никто, по крупному счёту, не озаботился тем, чтобы помочь Гриценко, вызволить его из клиники. Гениальный актёр умирал всеми покинутый и забытый. После вспыхнувшей ссоры с соседями по палате сердце Николая Олимпиевича не выдержало. Он умер 9-го декабря 1979-го года. Его последними словами было: «Я только теперь понял, как надо играть Мышкина...»
В тот вечер в театре ещё не знали о несчастье. И своим чередом шёл спектакль. Но, когда он завершился, из зала на сцену вдруг вылетел голубь, неизвестно откуда явившийся в закрытом помещении. Голубь опустился на сцену и, когда актёры вышли на поклон, стал кланяться вместе с ними…