Вот и май кончается… Этот май особенный. Весна жаркая, по-летнему укрепившаяся. И праздничной погодой и своей исторической датой. 65 лет Победы. Салют - то какой, уникальный! 65 залпов удивительной красоты огненных букетов. Надо было специально поехать на Воробьевы горы, чтобы быть свидетелем этого незабываемого праздника. Люди катились туда рекой. Казалось, вся Москва приехала смотреть юбилейный салют со смотровой площадки Воробьевых гор. Это похоже было на фанатное действо. Рядом стоящий мужчина с интересом посмотрел на нас и на реплику, неужели на Воробьевы горы съехалась вся Москва? смотри, все выглядят, как футбольные фанаты… спросил, правда? вы приехали из Анапы? Все рассмеялись. Да уж, это что -то… фанаты из Анапы… Вернулись домой очень поздно, усталость была очевидной, но очень приятной с яркостью эмоций и впечатлений. Во время салюта молодежь скандировала: Россия, Россия! Как на спортивном матче. Азарт толпы был горячим и казался неуправляемым. И все-таки, что для молодежи этот праздник? Что мы или они знают, что помнят о войне? Последние ветераны уходят, а с ними, кажется в безжалостном беге современного времени и память рассеивается. Только это видимость, потому что почти в каждой семье боль незабытого… незабываемое через память и рассказы близких искрится слезами. Воспоминания прошлого…
Она закрыла глаза и увидела мать десятилетней девчушкой вместе с братом, стоящими на подмосковном рынке и торгующей водой в жаркий день сорок третьего. Они оба были маленькими, щуплыми подростками. Брат, вихрастый, с яркими, искрящимися, карими глазами, шустрый, подвижный, но очень невелик ростом, худенький для своих лет, болезный был сердцем, даже когда ему исполнилось 13, и он пошел работать на завод слесарем, ему к станку скамеечку подставляли, не доставал до верстака. А она, звали ее так же, как и мать, робкая девчонка, сероглазка с русыми косицами, брат, говорил, что имя ей – застенчивость. Разница между ними была в два года. Торговать водой в жару, в дни войны – это она придумала. Первый раз пошла одна, да только очень боялась, как, да кто, и что скажут, и потом, она ведь не знала, как торговать? от страха воду из чайника вылила, бежала через парк, отдав бесценную влагу корням старых елей и сосен, жар у которых и в тени поднимался томным дыханием земли. А деньги, 30 рублей, что копила не один год, отдала матери, сказав, что наторговала водой. Брат услышал и в восторге воскликнул, завтра пойдем вместе.
Во время войны голод - главная трудность. Пайку хлеба иждивенцам, на человека давали 300 грамм. Хлеб был мокрый, тяжелый. Мать делила эти граммы на два раза, утром и вечером. Да что там! Видать и муки ржаной было только в названии. Свою пайку мать убирала до вечера, а вечером, набегавшимся, и, голодным и усталым детям, с порога кричавшим, мам, есть хотим! отдавала свое припрятанное, несъеденное. Разделяла, как подарок, как конфетку. Буханка хлеба стоила тогда на рынке 500 рублей. По карточкам крупу еще давали. Целыми днями дети собирали мешками крапиву, лебеду, заячью капусту, кислицу, сурепку, наполнение для первого, супа или щей. Горсть крупы и варево из зелени оврагов. Это и спасало.
Торговля холодной водой оказалась живой и востребованной. Стояли рука к руке и кричали, сначала робко, а потом осмелев: «Есть свежая, холодная вода!» Стакан холодной воды стоил рубль. Нарасхват. Кончалась вода быстро. Приходилось бегать к колодцу на чужой участок, не домой же! Ходу до своего участка минут сорок. Брат даже подрался с ребятами за возможность и право набирать в чайник живительную влагу рядом с чужим домом. В тот день они водой наторговали на 400 рублей. И теперь… вот они деньги, настоящие, своими усилиями заработанные, но куда и как их применить? Бродили по рынку, мучаясь, что же? Что? Хлеба или… И вдруг увидели ее… удивительно трогательное и живое существо… Побежали к матери с новой идеей. Так в их семье появилась маленькая черно-белая козочка. Назвали её Веркой. Верка была не по-козьему красива. Через полгода она окотилась и два маленьких козленочка, Зорька и Борька игривыми бесенятами стучали копытцами по дому. Разбалуются, разыграются, и как коньки-горбунки, вскочат вдруг на широкий подоконник веранды и замрут мраморными статуэтками, белоснежными изваяниями. Дети очень их любили. Козье молоко было особенным, и, главное, без запаха. Обычно, именно запах, не оставлял желание пить этот природный, молочный дар. Природная опрятность – дар избирательный. Мать говорила, что козы диковинные существа, они не коровы, не кони, не будут все подряд перетирать зубами. Только цветочки или верхушечки молодняка. Поэтому молоко Веркиной Зорьки было необыкновенным. Точно. Козочкой она была изысканной, чистоплотной, и ее молоко пахло свежестью, чистотой и цветами. Борька же вырос в большого козла с крупными рогами, но главной его особенностью было бегать не за козами, а за бабами. Нагонял сзади, неожиданно, выпятив, дрожащей трубой, верхнюю губу, которую до этого усиленно и обильно сдабривал собственной мочой, и с разбегу - под юбку к незнакомке. Визгу не оберешься! Все так и говорили: « Смотрите, какой козел похотливый. Бегает только за бабами, ни одной юбки не пропустил! Срам, то какой!» Борьку позже забили, на мясо, да к тому же обязательность налогов на живую скотину к этому сподобило. Дети ревели в голос, когда узнали об этом, жалели Борьку.
Отец в годы войны был приписан к военному заводу, бронь рабочая у него была. Было ему всего 51 год. Но голод и сверхнапряженка его в сорок третьем подкосили. Он в тот год сильно болел, еле ходил, ноги не носили совсем. Как-то сидит на завалинке, чуть живой, и подходит к нему мужичок такой, маленький, седой как лунь, мужичок с ноготок, и говорит:
- Работать пойдешь? На плотницкие работы? В колхозе свинарник надо соорудить…
- Да какой из меня работник? Еле сижу, не видишь разве сам? Дети голодные, да еще жена хворая дома.
- Ну, топор то в руках удержишь?
- Ну, топор, может и удержу…
И пошел отец с тем мужичком на заработки… Картоху там давали варёную, так сказать, вдоволь. Потихоньку отец пошел на поправку. Иногда картофелины приносил в кармане пиджака детям. Немного, но все подспорье, все разнообразие. Чуток картохи да с козьим молочком... Так и выжили. Осенью отец принес три мешка картошки и мешок муки. Значит, с голоду не помрем, говорила мать. А тот мужичок, видать, для отца, да и для всей семьи, ангелом - хранителем был. Вот так. Ангелы - хранители они ведь в человеческом обличии бывают! Причем, следует заметить, во все времена.
Воспоминаниями прошлого ребенок - мать проникла в ее душу и коснулась самого чувствительного… ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ, А АНГЕЛЫ ОСТАЮТСЯ… подумала она и, улыбаясь, добавила мысленно… В НАСТОЯЩЕМ… Засыпая, улетала в сон в настоящем... то ли в прошлое, то ли в будущее… А на тонком месяце, свесив ножки, сидел почему то, белый, как лунь, мужичок с ноготок, и из небольшого мешка доставал и, как поленья в костер, подкидывал в небесное поле жаркие искорки и загадочно так… ей улыбался… А по краям необъятного неба вспыхивали, распускаясь, звезды разноцветными цветами, и рассыпаясь, множились, превращаясь в букеты радужного салюта. И казалась ей ночь черно-белой козочкой, что бежала по ночному небу, а из под копытец ее, как из полного ведерка молока лунной дорожкой расплескивался и стелился млечный путь… ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ, А АНГЕЛЫ ОСТАЮТСЯ, ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ, А АНГЕЛЫ ОСТАЮТСЯ… крутилась спиралькой мысль, как молитва… и необъяснимый, счастливый покой втекал в ее душу…