За окном была, кромешная тьма. И в избе, хоть глаз выколи. Но Олег, проснувшись, чувствовал, пора вставать. Где-то, совсем близко, басовитым голосом, прокричал петух.
- Почти как воевода – подумал он. И прислушался.
В горнице стояла звонкая тишина. На дворе тоже, словно всё вымерло. Ветра не было.
- Должно быть, поутих. Наверняка все следы замел. Михеич предсказывал большой снегопад. Дай бог, что бы он не ошибся. Хотя это редко с ним случается. Нам как раз на руку.
Надо было вставать, но Олег медлил. Спал он плохо. Так, скорее всего, находился в полудрёме. Крутился, вертелся, с боку набок, вспоминая прошедший день. Ещё, снилась Италия с её голубым небом, горячим солнцем и лазоревым морем, где он побывал два года назад. Снилась чернобровая Мария, с огромной копной вьющихся волос, разметавшихся на ветру. Она сидела на большом камне у самого берега и призывно улыбалась. Потом, вместо неё, появилась Белка и так жалобно на него смотрела, что у князя защемило сердце, захотелось домой, в метель, во вьюгу, в сугробы. Собственно говоря, от этого он и проснулся.
Странное дело. Семь лет прошло, с тех пор, как отец отослал его учиться на чужбину. Семь лет, как они расстались, а встретились, спокойно, тепло, буднечно, буд-то и не было этих долгих лет разлуки. Он, как-то сразу, не умом, не глазами, сердцем признал в шедшей, с коромыслом на плечах, гордой, деревенской, красавице, шуструю, озорную Белку. Непременную участницу всех мальчишеских проказ и, свою «княгиню», как почтительно, с некоторой опаской величали её в их ватаге.
Да, надо вставать! Путь предстоит долгий. А, после вчерашнего дела, можно ожидать любою неприятность. Хотя они с Михеечем, предусмотрели, казалось бы, всё. Даже погоду и, приближающиеся рождественские праздники. Однако, тёплая печь и, раэбудившие его, воспоминания о Белке, не отпускали.
Была она дочерью деревенской знахарки, к которой все относились с почтением и затаённым страхом, что тёмной тенью ложилось и на девочку. Только его отец, а вслед за ним и Олег, привечали их. Старый князь, частенько, с нескрываемым любопытством, беседовал с колдуньей. А Олег, просто принял Белку в свою ватагу. И, хотя не давал ей ни каких поблажек, от остальных требовал предупредительного к ней отношения. Она же, обделенная вниманием сверстниц, накрепко привязалась к «лесному братству». И вскоре ни чем от них не отличалась. Разве что по возрасту. А в портах да рубахе и вовсе, не дать не взять «сорви голова». Олег улыбнулся, вспомнив как она, оправдывая своё имя, с лёгкостью перепрыгивала с дерева на дерево, что ни кто из мальчишек сделать не мог. Вспомнил неподдельную тревогу в глазах и нежные ласковые руки, которые перевязывали ему ногу, распоротую о корягу. Не раз, потом, на чужбине вспоминал он их. И глаза и руки. Такой и осталась она в памяти. Сберёг в сердце образ маленькой, обоятельной, милой девчушки, умеющей, когда надо быть ловкой и сильной. А она ждала. Все семь лет ждала.
- Время! Время! Надо вставать! – уговаривал он себя. Но мысли упорно возвращались к Белке.
Наконец, отряхнув окончательно и дрёму и воспоминания решительно поднялся с лежанки. И шаря рукой у изголовья, нащупал кремень и трут. Но высечь огонь не успел. В горницу, прикрывая пламя свечи рукой, вошёл Михеич.
- Проснулся, батюшка? А, я уж было, будить собрался, как велели.
- Да, поднимай мужиков. Дорога дальняя. Да и за темно меньше вероятность на боярских людей наскочить.
- Лютуют, небось, а ищут в другой стороне – с хитрецой в голосе проговорил Михеич.
- Дай то бог! Твоими устами да мёд пить! А погодку ты предсказал точно. Ну, чисто колдун. А может и впрямь, колдуешь? А, Михеич? – с теплотой в голосе и как-то весело проговорил князь.
- Да нет, батюшка. Сам знаешь, жизнь, а она и не тому научит. Ладно, пойду поднимать мужиков.
- Постой. Может, съездишь к боярину, да поразузнаешь что к чему? Поговоришь с людьми, что да как? В общем, неплохо бы быть в курсе.
- Хорошо, князюшка, сделаю. Вот, только бы ты не гоношился. Залёг бы на зиму, спокойно до весны переждал. Там и погулять можно. С весны ты в лесу царь.
- Ладно, будя тебе, слыхал уже. Я и сейчас у себя дома. Это пусть другие бояться по моей земле ходить. Я тут хозяин – совсем без злобы, промолвил он. - Это тебе уходить надо. Пока мы боярина не трогали он и на тебя внимания не обращал. Думаешь, он Ивану Большому поверит? Чёрта с два! Ещё нагрянет. Хорошо, если всё обойдётся. В чем я, очень сомневаюсь.
- Давно уж обдумал, Олегушка. Тебе, до поры до времени сказывать не хотел. Ещё когда боярин земли твоего батюшки прихватил, я собираться начал. Пчёлы и добро, какое ни какое, ещё до снега на тёплом озере схоронил. А в последнее время вообще зачастил. Пятая неделя пошла, как я регулярно туда мотаюсь. Коль разрешишь, там осяду. Ан нет, земля большая.
- О чём говоришь. Ты ж мне не чужой. Живи. Только глухомань там, да и топь. Да, вот ещё что, будешь на Староселье, не ранее, переговори с Иваном и Нюхом, только как бы от себя. Не поверит им боярин пусть к тебе, на тёплое озеро перебираются.
- Так сам им и скажи.
- Нет, Михеич, они должны у боярина появиться. И потом, не плохо, если они, у него, до весны прослужат. - И выходя из горницы, добавил – выгоняй всех, живее.
Немного погодя, тяжёлые ворота усадьбы отворились и выехавшая из них ватага, разделившись на два отряда, беззвучно исчезла в лесу. Ночь ещё властвовала. Но бушевавший буран уже утих. Ветра почти не было, а под пологом леса он вообще не чувствовался. Только снег продолжал тихо и густо падать, наращивая и без того высокие сугробы.