Там, где я живу теперь, неустанно поют птицы, и солнечные лучи бродят по зелёной траве. Когда ветер дует с юга, слышен протяжный гул пыльных машин, летящих куда-то по кольцевой дороге. По-прежнему гнётся к земле, выбиваясь из общей стремящейся к небу стройности, большая берёзовая ветка, которую ты погнул.
Из старых трещин в её седой коре всё так же капают глупые берёзовые слёзы. Иногда бывает совершенно невозможно без слёз расставаться с теми, кто причинял нам боль.
Во мне же нет ни малейшего удивления, никакого странного томления или раздражения от того, что ты умер, а я - нет. Твоя ранне-весенняя смерть вонзилась мне в сонную артерию толстой иглой - те, кому делали уколы в сонную артерию вспомнят, как это истошно неприятно. Меня вакцинировали от депрессивных исканий конца, кладбищенской романтики, ночных стенаний и невыносимой лёгкости небытия. Теперь от смерти у меня самый стойкий иммунитет, потому что ты всё-таки умер, а я... а я - нет.
(Продолжить)
Помню, была я маленькой аутичной девочкой в коротком платье из голубого хлопка. Ты сажал меня к себе на колени и изо всех сил старался оторвать мой крошечный нос. Твои пальцы пахли сигаретным дымом. Сегодня, когда нюхаю свои собственные прокуренные пальцы, отчётливо вспоминаю это. Нос потом становился синим, как слива, мой изумительный нос, от которого теперь вздыхают мужчины, а женщины невольно примеряют его к своим лицам - нет, не подходит... Это же только мой нос.
Ты заламывал мои детские руки назад, но жалостливый хруст тонких косточек никогда не препятствовал дальнейшей занимательной игре. Ты тушил о мою кожу окурки, слушая нежное её шипение, а однажды ты схватил меня за косу и поднял, помнишь? Я порой плакала от физической боли, но от обиды - никогда, так же как теперь не плачу... из-за того, что ты умер, а я - нет.
Ты ненавидел меня тогда. Ненавидел, потому что я не обижалась. Ненавидел, потому что я так тихо сидела в своей комнате и читала книги, ненавидел, потому что видел, как я похожа на тебя, ненавидел, потому что меня так сильно любили, ненавидел, потому что знал - однажды ты будешь лежать в гробу и трогать своим бледным лбом мои горячие юные губы, ты знал, что умрёшь, а я - нет.
Ты любил меня неистово и безумно лишь в те моменты, когда я страдала. Ты любил меня, когда меня вытащили из запертой ванной комнаты, залитую слезами и кровью, с ножницами зажатыми в зубах...
глупую истеричную дуру с разбитым в первый и в последний раз сердцем.
Я упала лицом вниз на постель, захлёбываясь от рыданий, а ты, постояв и посмотрев на меня с минуту, пошёл за стволом, чтобы "прикончить урода", помнишь?
Ты бы прикончил. Ты уже стрелял в людей. И попадал даже.
Тебя приковали наручниками к батарее, и ты вопил, как раненый зверь, помнишь?
Ты бы сам не раздумывая отдал за меня жизнь, что и сделал в итоге... ты умер, а я - нет.
Помнишь?
Не найдя себя - мистического философа и несостоявшегося средневекового поэта - в этом мире, ты просто взял и совершил самый грандиозный из возможных поступков, ты сделал самое большее, что мог сделать человек для другого человека и для всякого мира в принципе - ты умер.
Ты умер, чтобы я осталась.
Твоё последнее слово, твой последний крик, жирный, колоссальных размеров восклицательный знак на рыхлом бледном чресле вечности - это я.
Я, та самая, измученная и сумасбродная, рядом с которой сейчас сидит твоя маленькая дочка и передаёт тебе привет. У неё тот же овал лица, те же пепельные волосы, что и у тебя, и кожа тоже... смуглая - летом от солнца она становится золотисто шоколадной, а во время тоскливой зимы нашей приобретает молочно-зелёный оттенок. Как у тебя.
В этой девочке совсем нет нашей умилительной глубины, усталой иронии и молчаливой грусти, не цветут огромные алые маки в её душе - стало быть, она будет однажды счастливой. Будет, несмотря на твоё отстутствие. Ты не научишь её английскому языку и не отвезёшь её на загородную прогулку... потому что ты умер... а я - нет.
А я не умерла, но смерть ходит за мной по пятам, придавая особый вкус жизни. Она ложится на плечо мне твоей рукой, когда среди ночи я вслушиваюсь в загадочные звуки - пытаясь различить, собачий лай ли дребезжит вдали или же такой близкий материнский плач, очень тихий, просто разрывает мою грандиозную вселенную на миллиарды окровавленных лоскутов. Смерть смотрит на меня твоими голубыми как небо глазами из зеркальных отражений и дрожащих теней... людей, которые больше никогда не вернутся. Смерть грохочет поздним телефонным звонком, от которого у меня замирает дыхание и холодеют ладони. Сейчас подниму трубку и услышу твой уставший - с усмешкой - голос:
- а... это ты... ещё живая...
- ...
- меня в дом не пускают... эти. кинь мне из окна ключи, пожалуйста. я сам открою дверь.
В ужасе я бросаю трубку и, сильно побледнев, подбегаю к подоконнику. На тех скрипучих качелях во дворе, где ты прежде сидел - злой, отвергнутый и обезумевший - нет никого. Мне показалось. Никто не звонил. Ты давно умер... ты умер, а я - нет.
А я не умерла. Я проживу эту жизнь за нас двоих, буду страдать за двоих и любить. Двумя сердцами буду биться в такт незамысловатой музыке ветра с родительского балкона. Двумя головами лягу на плаху безграничной невзаимности. Двумя солнцами освещу чей-нибудь путь, и если умру когда-нибудь... то только ради новой жизни.
В общем, вот. Я просто хотела сказать, что тебе не стоит за меня беспокоиться. У меня всё в порядке, всё идёт своим чередом: взлетаем, падаем, влюбляемся, разбиваемся, чувствуем, творим... Каждый день исправно убиваем по одному демону, дурным не злоупотребляем и регулярно чистим зубы. Так что ты можешь вполне отдохнуть и заняться чем-нибудь таким, на что не хватало времени прежде... Можешь теперь смотреть на мир свысока полноправно, не чувствуя боли. Со всем прочим я здесь справлюсь сама. Я не разочарую тебя... и не предам.
Спасибо ещё раз за то, что ты умер...
а я - нет.
P.S.
прости, что долго не писала... искала верные слова.