Никас - голубоглазый юноша атлетического телосложения и скверного нрава - многозначно закурил вонючую сигару у открытого настежь окна. За окном моросил скучный весенний дождик.
- Тебе обязательно было это делать? - спросила его Наденька.
- Что именно?
- Курить. Ты же знаешь, что мне становится дурно от табачного дыма.
- Я имею право курить в своём доме сколько угодно, а ты имеешь право здесь не находиться, когда я курю, - спокойно ответил Никас, даже не повернувшись лицом к своей капризной возлюбленной.
- Зачем ты так поступаешь со мной?
- Как так?
Наденька подошла к нему сама и прислонилась лбом к его плечу.
- Зачем ты хочешь казаться хуже, грубее и холодней, чем ты есть на самом деле? - прошептала она дрожащим голосом, едва сдерживая слёзы, - Коленька... Я же знаю, что ты не такой. Я же знаю, что ты добрый, я знаю...
(Продолжить)
- Не называй меня Колей больше никогда. Как я могу быть добр к тебе, когда ты не выполняешь самых простых моих пожеланий. Как я могу быть добр к тебе, если я ни к кому не добр. Доброта... Что за вздор ты несёшь! Доброта делает человека уязвимым и слабым. Я не хочу быть слабым.
- Прости, Никас, я не согласна с тобой. Только самый сильный человек может оставаться добрым и искренним, несмотря на все трудности и нескончаемую жестокость окружающего мира. Быть добрым сложно. Быть настоящим сложно невероятно. Скрыться же за уродливой маской или вовсе изуродовать себе лицо, чтоб слиться с недружелюбной средой, напротив, способен любой остолоп.
Никас оттолкнул Наденьку в сторону и уселся в большое кожаное кресло раздраженный.
- Разве моё лицо уродливо, дорогая?
- Нет, оно прекрасно безмерно... Ты же знаешь, что я не имела в виду внешнее уродство. Впрочем, за уродством души оно вскоре последует...
- Я не могу понять, почему я должен выслушивать от тебя всякие пакости, почему я не могу курить сигары в присутствии твоего несравненного величества, по какому праву ты диктуешь мне сейчас, что такое добро и что такое зло... По-моему, у тебя, провинциальной девицы, вообще не знавшей жизни ещё, нет на то полномочий. Пусть каждый делает свой выбор самостоятельно. Я же не решаю за тебя, какие босоножки носить в этом сезоне.
- Я не сказала тебе ничего дурного! Ты совершенно невыносим, - Наденька опустилась на неубранную постель и расплакалась. Её голые бледные плечи, содрогавшиеся от всхлипов, и раскрасневшийся нос выглядели жалко.
- Ты никогда не будешь говорить мне, что делать, а что - нет. Никто не будет говорить. Это всё, что я пытаюсь донести сейчас до твоего скудного ума, но ты не желаешь слушать... - сказал Никас спокойно и для всеобьемлющей демонстрации своего твёрдого характера устало улыбнулся.
- Не узнаю тебя сейчас... Не узнаю своего романтичного и ласкового Колю. Что переменилось в тебе за год? Почему ты выставляешь себя таким подонком теперь?
- Потому что я и есть подонок.
- Но тогда... Ты целовал меня... Ты брал меня за руку... Ты говорил такие вещи... - сквозь тихие рыдания лепетала Наденька, - ты говорил, что любишь меня... Что я твоя маленькая принцесса.
- Может быть, я просто желал заполучить твоё тело... Может быть, я обманывал тебя.
- Нет! Ты сейчас обманываешь. Я не желаю тебе верить, - Наденька устремила на своего мучителя пронзительный взгляд.
- Не верь. Это твой выбор, - ответил он, продолжая улыбаться.
- Значит, ты больше не хочешь меня... Не любишь... Ты любишь другую?
- Нет, не люблю.
- Мне самой противно от того, что приходится задавать тебе эти вопросы! Я сама себе противна... По-твоему, у каждого есть выбор, но мне выбора ты не оставляешь вовсе. Никас, у тебя есть другая?
Никас закатил глаза к потолку в театральном изнеможении и, подойдя к небольшому стеклянному столику, налил себе бокал коньяка.
- Есть другая, но я её не люблю.
- А меня?
- А ты меня утомила всей этой глупой неуместной сценой.
Наденька побледнела и, поджав нижнюю губу, быстро вскочила с постели. Она достала из шкафа старую спортивную сумку и стала лихорадочно бросать в неё свои вещи, как это бывает в обычных мелодрамах. Для Наденьки это не было обычной мелодрамой. Её разрывала изнутри истерика, которую так не хотелось показывать надменному и равнодушному, совсем чужому, как оказалось, человеку.
Никас лишь пил коньяк и молчаливо наблюдал за движением её тонких рук, за длинными тёмными волосами её, которые то и дело прилипали к заплаканному лицу, прежде такому красивому. Пятью минутами позже дверь за Наденькой захлопнулась. Не выглядывая в окно, он стоял на том же месте и слушал, как где-то внизу, во дворе, растворяются её торопливые шаги за монотонным шумом тёплого дождя. Такая история была совершенно незначительной - особенно в сравнении с грандиозными планами Никаса на грядущий вечер и на ближайшую вечность в том числе. Подумав об этом, он ухмыльнулся. К тому же Никас знал, что Наденька непременно вернётся. Она всегда возвращалась.
Спустя несколько часов после случившегося события, Никас невозмутимо провожал в ночь ту самую другую, которую, по его собственным словам, вовсе не любил. Он вызвал этой девушке такси и нежно поцеловал её в губы на прощание.
- Благодарю тебя за потрясающий вечер, - прошептал он ей на ухо, - ты просто подняла меня с какого-то невообразимого дна, на котором я тосковал смертельно. Как же много ты сделала для меня, сама того не заметив, моя маленькая принцесса...
- Не преувеличивай мои заслуги, Никас. Впрочем, я всегда в твоём распоряжении.. Ты же знаешь, - она обвила его шею руками и кокетливо - исподлобья - заглянула ему в глаза. От неё приятно пахло коньяком, табачным дымом и изысканными страстями поздней весны.
- Жди моего звонка... Возможно, он раздастся раньше, чем ты полагаешь, - с этими словами Никас выпроводил ночную гостью за дверь и подумал, как замечательно было б, если бы со всеми женщинами удавалось расстаться навсегда так легко, получив от них желаемое. Если б не было этих удручающих сцен, глупых разговоров про невзаимность чувств, этих нескончаемых женских капризов и слёз. Это всё утомительно так. Это всё так незначительно и не нужно. "Почему женщина непременно хочет обладать мужчиной полностью... Я слишком хорош, чтоб принадлежать одной женщине. Я принадлежу только сам себе. Возможно, стоит покидать любовниц прежде, чем они позарятся на мою свободу..." - размышлял Никас.
Оказавшись наедине с этими мыслями и шумом дождя, он самодовольно улыбнулся своему торжествующему отражению в огромном зеркале спальни.
Не без удовольствия наблюдал он, как танцующий свет зажженных свечей гулял по смуглым рельефам его обнажённого торса, будто ласкаясь, как золотились его русые локоны и лицо - утончённое и мужественное вместе с тем, лицо прекрасного греческого бога - казалось Никасу изумительным воплощением совершенства.
"Какая же всё-таки мощь, какая невероятная сила кроется за внешним изяществом и красноречием... Какая сила кроется за твёрдой рукой и холодным разумом, - думал он, допивая через горлышко бутылки остатки спиртного, - но самое драгоценное сокровище это молодость. Я бы, кажется, дьяволу продал душу, лишь бы оставаться таким как сейчас, Дорианом Греем нового тысячелетия... Лишь бы женщины падали к моим ногам, ложились бы в постель мою, словно осенние листья на асфальт... Лишь бы мужчины изнывали от зависти, лишь бы музыка и хмель никогда не оставляли мою голову..."
Задув свечи, Никас лёг в просторную свою постель и без всякой досады заметил, как много места в ней освободилось после ухода Наденьки. "Душа... а зачем мне душа. Не потрогать её, не взвесить, состояния на ней не заработать... Одни лишь сомнения у всех от неё и сон беспокойный, - бормотал Никас себе под нос, погружаясь в мистическое царство Морфея, - к чёрту душу эту... К чёрту.";
Избавил Никаса от беспокойного сна внезапный звонок в дверь. Было совсем рано, лишь начинало светать, и он решительно не выспался, к тому же до сих пор ощущал тот самый столь желанный некогда хмель в голове. Выругавшись и нащупав босыми ногами разбросанные под кроватью тапочки, он шаркающей походкой отправился объяснять незваному гостю правила приличия.
Гость оказался странный. То был мужчина неясного возраста с редеющими серыми волосами и короткой бородой, которая росла на его невыразительном лице своеобразными островами. Он был одет в помятый и очевидно несвежий пиджак с отвисшими карманами, а на носу пришельца вальяжно располагались замаранные жирными пальцами большие очки. Он был похож на посредственного научного сотрудника какого-нибудь технического института.
- Коля Горшков здесь проживает? - спросил мужчина.
- Допустим... - Никас ответил сердито.
- Стало быть, это Вы? Тогда я к Вам.
- Вам не объясняли в отрочестве, что приходить в такое время и без приглашения к тому же - досаднейший моветон?
- Ну вот... А я ещё извиниться желал за то, что Вам меня пришлось ожидать долго. Я вроде как всегда по приглашению, торопился вроде как...
- Я Вас, достопочтенный, не звал вовсе... - Никас был готов захлопнуть перед пришельцем дверь, но почему-то заколебался.
- Как же не звали. Вы и звали. Вы звали - я пришёл. У Вас, кажется, дело ко мне было.
- Какое такое дело! Я понятия не имею, о чём Вы и кем Вы вообще являетесь. Я спать хочу.
- Позвольте, сударь... Я - дьявол.
- О, Господи... - тяжело выдохнув и закатив глаза, Никас всё-таки захлопнул дверь, - надобно лучше высыпаться... А то ж совсем безобразие что мерещится, - ворчал он.
Вернувшись к себе в спальню, Никас обнаружил, что таинственный незнакомец чудесным образом материализовался в его большом кожаном кресле. Он даже протрезвел от такой наглости.
- Ну это, уважаемый дьявол, уже ни в какие ворота не лезет! Вы - явно не тот человек, которого мне бы хотелось видеть с утра в своей квартире. Прошу Вас незамедлительно покинуть её...
- Зачем же быть столь непоследовательным, господин Горшков... Вчера ночью - после акта изумительного прелюбодеяния - Вы пожелали сделки со мной... И вот я здесь, а Вы от своих слов отрекаетесь, - ответил дьявол, - нехорошо.
- А чем Вы докажете, что являетесь именно тем, за кого себя выдаёте? Может, Вы мошенник какой... Напрасно мне голову морочите в таком случае. Я Вас выставлю не уговорами, так физической силой, - Никас начал постепенно повышать голос. Впрочем, в мысли его уже закрались тени сомнения.
- Ну если Вам недостаточно того, что я оказался здесь несмотря на неприлично закрытую Вами дверь... Извольте... Пара забавнейших фактов Вашей биографии... Два года назад Вы подарили женщине бриллиантовое кольцо, а она не пожелала разделить с Вами ложе... Тогда Вы всем наплели, что сами расстались с негодяйкой, ибо у неё был скромный бюст.
Никас побагровел от ярости.
- Дама лёгкого поведения, с которой Вы имели несчастье связаться в Неаполе этим летом, наградила Вас весьма своеобразным букетом... - продолжал дьявол, - Вы несколько месяцев посещали врачей...
- Может довольно? - прохрипел окончательно протрезвевший Никас.
- А на прошлой неделе Вы неудачно отобедали в дорогом ресторане - за счёт женщины, между прочим, так потом у Вас все кишки перекрутились, и, когда дело дошло до постели, случился казус...
- Хватит! Я сказал, хватит! - Никас явно потерял своё драгоценное самообладание - руки его тряслись, и голос сходил на комичный визг, - Прошлое Вы моё знаете... А видите ли, как в ближайшем будущем я спущу Вас с лестницы?
- Не стоит трудиться. Хотите увидеть своё будущее? - дьявол вальяжно закинул ногу на ногу и улыбнулся пожелтевшими зубами.
- Что ж... рискните.
- Тогда приглядитесь ко мне повнимательней, потому что я - Ваше будущее...
- Когда я вырасту, я стану дьволом? - истерично хихикнул Никас.
- Не льстите себе, господин Горшков... Вы станете совершенно непримечательным человеком в мятом пиджаке с редеющими волосами... Не плохим и не хорошим... Перед Вашим носом будут захлопывать двери, полагая, что Вы - какой-то обезумевший научный сотрудник технического института...
Только теперь до Никаса дошла вся серьёзность и невероятная фатальность сложившейся ситуации. Он уселся напротив дьявола и направил на него ошеломлённый, но очень внимательный взгляд.
- Так Вы в самом деле... - бормотал он.
- Именно. Значит, Вы желаете продать мне свою душу... Верно я вас понял?
- Кхм... Ну было дело.
- А что Вы желаете взамен?
- Хочу не быть таким как Вы... Хочу не быть непримечательным в мятом пиджаке... Хочу быть вечно молодым, хочу много любви... - растерянно лепетал Никас.
- Много соитий, Вы хотели сказать?
- Да, да, много соитий. Забавное слово... соитие. Хочу навсегда остаться красивым и благополучным. Обещаюсь Вам творить как можно больше зла за такую услугу, - трусовато оскалившись, Никас потянулся к новой бутылке коньяка, - кстати, выпить не желаете?
- Благодарю. Я не пью. Что ж, мечты Ваши не отличаются оригинальностью... Они вполне осуществимы. Меня интересует следующий вопрос - что Вы готовы предложить мне взамен? - из-под толстых стёкол очков глаза дьявола хищно засверкали.
- Как что? По традиции свою душу!
- А Вам её хватит, чтоб оплатить мои услуги?
- Разве может не хватить? Душу же не взвесишь, не потрогаешь... Она же не золото, не морские ракушки, чтоб её не хватило.
- И здесь не без тонкостей, господин Горшков... Душа душе рознь. Ладно, вот ответьте мне, Вы когда-нибудь трепетали, как кленовый лист на ветру, при виде одной единственной, неповторимой? Когда-нибудь кипела кровь в Ваших жилах, обжигала сердце Ваше, когда та самая случайно касалась своим плечом плеча Вашего? Когда-нибудь хотелось Вам отказаться от самых роскошных женщин, лишь чтобы она, чудесная и невероятная, улыбнулась Вам? Желали ли Вы пасть к её ногам и, забыв гордость, не вставать вечно, стать её тенью, лишь бы быть ближе к ней?
- О чём Вы толкуете, уважаемый дьвол? Не совсем понимаю...
- Скажу проще, Коля... Вы любили когда-нибудь по-настоящему?
- Ах, вот оно что. Разумеется, нет, - Никас рассмеялся, - минуло меня подобное несчастье. Любовь делает человека зависимым... Я же всегда летал один, как гордая дикая птица. Спокойно и ровно билось моё холодное сердце. Нет, я никогда никого не любил, уважаемый дьявол. Только самого себя я любил.
- Вижу, гордитесь Вы этим немало. Что ж, ещё позвольте спросить... Хотя предполагаю ответ Ваш, но такая уж процедура, формальность такая. Кричали ли Вы хоть раз, изнывали от боли душевной? Была ли она столь сильной, что казалась почти физической? Так чтоб искры летели из Ваших голубых глаз, чтоб ночью призраки мешали Вам спать, а утром Вы ненавидели бы себя за то, что проснулись... желая уснуть навечно. Казалось ли Вам, что всё потеряло смысл, сходили ли Вы с ума от отчаянья? Вы страдали когда-нибудь по-настоящему, Коля?
- Странная же у Вас процедура.
- В самом деле... Ответив на первый вопрос, Вы уже ответили и на второй, - ухмыльнулся дьявол, - но всё же...
- Нет, я никогда не страдал. Мне неведомы все эти земные человеческие глупости. Я дикая птица. Я парю слишком высоко.
- В таком случае я вынужден Вас огорчить... Ваша душа не стоит и гроша. Я не могу принять её за те услуги, которые Вы просите.
- Как такое может быть?
- Вы желаете вечную молодость, красоту и успех... Это не мало. Душа же Ваша жалкая и неразвитая, зачем мне она нужна?
- Я думал, Вы принимаете любые души... - на лице Никаса выразилось явное разочарование, - что же я могу попросить за мою?
- Ещё одну бутылку коньяка можете попросить. Вам скоро понадобится.
- Коньяк я и сам себе куплю. Мне бы молодость вечную... Право, Вы - жулик! Как я мог вообще поверить Вам, - разочарование сменилось гневом.
- А что же Вы полагали, что раз я - дьявол, то соглашусь на зведомо невыгодные для меня условия? На подобное безумство лишь влюблённая женщина пойти может...
- Да на кой ляд она мне сдалась! - в бешенстве Никас вскочил с постели и театрально схватился за голову.
- Дурак ты, Коля...
Никас хотел было разразиться гневной тирадой и наконец спустить дьвола с лестницы, но, посмотрев на большое кожаное кресло, никого там уже не обнаружил. Постояв немного в растерянности, он выглянул в окно. Ночью дождь закончился, свинцовые тучи расползлись и явили миру свежее утреннее солнце. Самозабвенно заливались песней спрятавшиеся в ветвях деревьев птицы. Никас тяжело вздохнул и решил, что непременно извинится перед Наденькой, когда та позвонит. Всё-таки в последний раз он был с ней чрезмерно груб.