Мы так долго знали друг друга, что казалось, так будет всегда. Оставляли на завтра то, о чём не поговорили сегодня. Так было день за днём и даже год за годом. «Всегда» – понятие , форма человеческого мышления, которое легко вводит себя же , родного, в заблужение. Вот и нас ввело. Если сейчас я начну рассказывать о том, что «мы всегда», то это будет ошибка, потому что то «всегда» уже кончилось, превратилось в « тогда «, во «время нашего знакомства», во «время нашего общения», во «время наших встреч», во «время... «
В общем, в прошедшее время, где «всегда» не существует, потому что мы обе ещё в настоящем, но каждая в своём, времени.
Я не могу знать, чем я была для неё. Однажды она назвала меня палочкой – выручалочкой, но это было только однажды, потому что ей надо было выполнить план передач, а техника, а оператор, а студия( та, провинциальная телестудия, где она работала ) которая остро нуждалась в о всём...Вот на этом фоне моя способность вдохнуть и рассказать, без бумажки , но глядя в камеру, на любом фоне и даже без него о том, что происходит в том мире, который я тогда называла моей наукой, были для неё той самой палочкой. Я и рассказывала.
Она. Она строила БАМ, целый год после своего факультета журналистики. Потом была работа – на телестудии, о которой я уже написала. Можно сказать о стаже и пенсии, но это не разделяло нас. Общее – книги. Она читала с той же скоростью, что я, но мы читали разные книги и нам было чем обменяться. Она стала читать мои, я – её, а потом наступило время для всех книг. Они хлынули в нашу жизнь потоком – запрещённые, забытые, новые - книги. Мы читали до одури.
Она точно знала кого надо читать, она приносила мне эти книги, брала мои. Мы тратили все возможные средства семейного бюджета на книги. У неё от отца и матери – огромная библиотека, которая становилась всё больше и больше. Мои книжные полки не выдержали, одна из них рухнула, что приостановило меня от покупок книг.
Потом вдруг оказалось так, что мы уже не можем купить книги, мы стали просто нищими, даже кофе стали покупать не в чашке, а в чашечке.Она всегда угощала кофе, я стала отказываться в её пользу, ссылаясь уже не помню на что. Она не может без кофе – это и ритуал, это и мгновения сосредоточения в маленьком кафе по дороге на работу, это и вечно низкое давление , и возможность назначить встречу и записать несколько строчек.
Она пишет только утром, пишет много, ежедневно. Строчки за строчками.
Да, она публиковалась, много, на нескольких языках – языки она осваивает, кажется, мгновенно и начинает писать на них. Она пишет сценарии для своих передач . Писать для неё – легко, так же легко как читать,но говорить она не может. Если ей надо взять интервью, то вымученный голос, который могут услышать зрители, не украшает её передачи. Она это знает и старается избежать этого.
Я не решилась сказать ей, что тоже пишу стихи, рядом с ней я чувствовала себя
любителем. Нет, не графоманкой, потому что я никому не навязывала своих текстов, а именно любителем. Да, люблю литературу, да читаю, да пишу что-то про свою профессию, для своей профессии. Её это не интересовало. Меня интересовало то, что она написала – перечитала всё.
Она не спрашивала моего мнения, хотя знала, что я читаю её, а я не сказала, просто не решилась.
Она давно не пишет стихи.
- Оборвалось во мне что-то, - обмолвилась она однажды.
Её стихов нет в Сети, они есть в толстых литературных журналах,которые издавались в СССР, о них упонимается в обзорах поэзии двадцатого века, в новом века она есть, она живёт, а новых стихов – нет.
Она не отвечает на мои письма, у неё нет персонального компьютера, у неё -большая семья, внуки.
2010 год