* * * * * * *
Подземелье. Аид, Черный Юмор, Пожиратель Сердец, Смерть - все в сборе.
( Аид )
- Приветствую всех вас на этом тайном вече!
И внемлить вашей умной речи
Хочу по поводу заботы новой.
Уж что-то мне она оковой сковало всё моё нутро!
( Сердцеед )
- Во, во! А я ж про что?!
Скорей нам надо разобраться
В сём деле. Да признаться
Я голоден - ведь так мотаться
По Царству Тени! Может статься
Со мною обморок голодный.
Сейчас бы съел я и холодный
Кусочек сердца чей-нибудь!
( Черный Юмор )
- Постой, браток, уже забудь
Про голод. Полно прибедняться!
Прибавишь в весе не чуть-чуть,
Когда начнём мы забавляться!
( Аид улыбаясь )
- Рад видеть вас, поныне здравых!
И шуток дерзких и лукавых
Твои я, Юмор, уж ценю!
Да, что темнить, я их люблю!
( Черный Юмор, явно польщенный )
- Эт разве шутка?!
То лишь была искра рассудка,
Как в вечности одна минутка.
Мне пошутить ещё позволь?
( Смерть завистливо )
- Ну, слышь, ты, шут, не тороторь,
На языке натрешь мозоль.
И с пустословием надменным
Ты словно загнанная моль.
Какая удаль бахваляться!
Да было б чем! А то ведь так...
Перед другими потрепаться.
А в деле ты давно слабак!
Когда последний раз, припомни,
Ты Кубок Тени заслужил?
Давно читаемы все козни
Твои. А ты ведь старожил
В могучей Лиге Подземелья!
Ты был когда-то фаворитом...
Э-эх... ( вздыхает )
Теперь всё чаще с рылом битым.
( Черный Юмор задумчиво нахмурясь, бурчит себе под нос )
- Ну да, куда уж нам провинциалам,
Рождённым в недрах, за Уралом,
Тягаться со столичной знатью.
И так всё ясно, что Проклятью
В сезоне новом повезёт.
Её ведь сам Аид имёт!
А мне бы так, очков сто двадцать,
Что бы ещё на год остаться
В подземной лиге игроков.
Не быть посмешищем врагов,
Добыть в борьбе победной цифры -
Не для меня теперь те мифы.
Чтобы рыдая, стать калифом,
Упасть в забытие веков?!
( Сердцеед весело )
- Ох, что я слышу! Что за вздор!
Какие чуткие признанья!
Мне не понять речей узор,
Твоих, мой Юмор, причитаний.
Вот если б я был в лиге этой,
Уж я бы произвёл фурор!
( Аид раздраженно, обращаясь ко всем )
- Ну всё, молчать, отродье Мрака!
Вы для чего здесь собрались?!
Не тем речам вы предались.
Нам растрепать бы узы брака,
А вы здесь трёпом занялись!
Иль отдадим эту заботу?
Найдём привычную работу.
( Смерть перебивает )
- Ой, нет, Аид, угомонись!
ЧертИ наделы нам умело,
Мы рьяно примемся за дело!
( Черный Юмор вторит )
- Уж мы покроем своей сенью
Людей земные наслаждения!
Уж извратим мы их любовь!
( Аид немного успокоившись)
- Остыньте, дети мои! Всуе
Негоже браться за дела
( обращаясь к Смерти)
Ты, Смерть, отныне поцелуи
Раздаришь тем, кому дотла
Гореть в любви греховной связи...
Где было три, пусть станет два!
( Пожирателю Сердец )
Душой займётся Сердцеед,
Взвалив сей тягостный обет
На свои плечи. Не далече
Блудить без сердца человече!
( обращаясь к Черному Юмору )
Мой Юмор, все твои проказы
Пусть будут людям как указы.
Куда идти, что делать или... ( задумчиво )
Ты будешь сам в сырой могиле.
( обращаясь ко всем )
Как видите, дела для каждого из вас
Знакомы. Не в нагрузку.
Они для вас десерт вприкуску,
Когда устроим пира час!
* * * * * * *
Город. Кабак. Третий и его друг Димка.
( Третий )
- Здоров, браток! Чё, как ты сам?
Я слышал ты зашухерился.
Прибрал к рукам одну мадам,
от Мусуль-беса испарился.
Как на заводе? Всё пучком?
Признайся, кем ты там устроен?
Братву обходишь уж бочком -
"Пахан" тобою не доволен.
Недавно "тема" подвернулась -
Деньгой приятно улыбнулась.
Короче, кинули китайцев,
Теперь сидим и греем яйца.
А ты-то как, волчара старый?
Ты ж опалённый Кандагаром!
Привык к делам рисковым, важным,
В сердцах на век прослыв отважным!
А помнишь, друг, метель пуржила,
Следачка нежно ворожила,
Держа в руках иглу большую,
Дела всё шила, шила, шила!
Над головами нашей стаи
Уж туча воронов кружила!
Подкралась близко ведь она -
"Машинка швейная"! Вина
Была обличена вся наша.
Осталось только прокурору
Поставить штамп в её дел гору,
Вознаградив её сполна.
Да только выплеснулась чаша
Из правосудия руки...
За остриё её иглы
Ей нож всадил в покровах тьмы...
И до сих пор мне слышен вскрик
Её, потухший взгляд очей мне виден.
И блеск луны... и звёзд тупик
Мелькал на лезвии... Повинен
Я в смерти девы и закона.
С тех пор на шее у меня
Синеет пасть змеи-дракона.
( указывает на новую татуировку на шее )
( Димка, задумчиво вздыхая )
- О, да! Всё помню я.
Все наши тёмные дела
К доске моей судьбы прибиты
Стальным гвоздём. Не позабыты -
Они во век во мне и днём,
И ночью, даже утром
Пылают праведным огнём.
Ты знаешь, брат, всё чаще
Дышу легко. И даже слаще
Мой нынче путь. Меня ведёт
Он в сень своих чудных забот.
Забот простых, мирских, не сложных -
Семья, родители, работа;
Купить вот надо мне пирожных
Моей любимой. Так охота
Забыться в этой суете.
Залечь булыжником на дне,
Припорошиться серым илом!
Ещё... признаться я хочу -
Как тяжело порой бывает,
Как сердце дико навивает
Мне волчью, скорбную тоску.
И как с презрением я жду
Тот час, когда пытает
Мне совесть прошлого мечту.
Позволь, братан, спросить несмело,
Кому вообще какое дело?
Кому деяния наши были
Ценны, приятны? Может слыли
Они за подвиги пророчеств?
Так вот, смотри, они какие -
Богатство, слава, власть и почесть -
Всё было здесь - у нас в руках;
Любовь! мы ими заменили,
Припрятав в грозных кулаках
Все наши праведные мысли...
Что толку в этом крутовизве?!
Померкли дни былых идОлов;
И грязных, кровяных престолов
Душа чурается моя...
( автор )
Диман, закончив излиянья, речей открытых заклинанья,
Опустошённым взглядом озарил былого друга... Осушил...
Две полных кружки пива в раз - они ему пришлись как раз!
Был Третий сильно напряжён, быть может, даже раздражён;
И подперев ладонью скулы, молчал...
И взглядом раненой акулы кричал:
"Как так? Диман приятель,
Всех прежних благ не возжелатель?!
Как он так может говорить?!
Ведь чашу горькую испить
Клялись мы оба друга вместе;
И до конца своих же дней
Клялись не поменять идей!
Ещё когда на первой "ходке",
Устав от страха кандалов,
Гребли руками вместе в лодке,
Ища причальных берегов;
И как же нам тогда казалось,
Что нет надёжнее плеча,
Чем то плечо, что ободралось,
Бежав от козней палача.
И как тогда "подставил" Сеня -
Увёз добычу за бугор...
Диман нашел в австрийской Вене
Его следы и наш позор
Был ловко справлен в "разговор".
Ещё вчера, казалось, рядом
Кружила дружба не спеша!
И как теперь травилась ядом
От речи димкиной душа.
Ещё вчера зеркальным троном
Блеск власти друга окрылял.
Полунамёком ли, иль стоном
Идей своих не нарушал."
...Был богом дан посыл мятежный,
Теперь стаканов звон небрежный...
Мокро очень за окном, лист осенний догорает.
Дни проходят чередом, за собой не убирают,
всё сорят, сорят, сорят...
Убегают мысли, в дождик как же им не побежать?
Только всё куда-то мимо, всё куда-то не впопад.
Просто капают по лужам и стучат по мостовой,
Убегают от прохожих, прячут свой стыдливый взгляд.
Очень трудно жить с тоскою... Думать только об одном...
И вечернею порою просто не быть бы с собою,
повернуть бы всё вверх дном!
Как же хочется пощады, как же хочется любить!
Нет печальнее награды жить как будто и не жить.
Она в храме...
- Пресвятая Матерь Божья!
Вновь мольбой тебя тревожу!
Посмотри! - Осенний ветер не боится перемен!
Только гад лишь тайну гетер раскрывает мне взамен.
Дай мне сил понять, Главою преклоняюсь пред тобою,
Как в желаньях сердца мне отыскать хоть оправданья?
Дай мне сил принять страданья! Изменить свои мечты!
За туманностью души не найти дороги верной!
Будь подружкой, укажи! Даже хоть елезаметной тайной тропкой проведи!
Дай мне мудрости высокой все принять как есть! Глубокой
верой чувства исцели. Отличить позволь лишь мне -что желания, а что нет.
Ты же дщерь - святая матерь! Ты в пятнадцать лет на паперть
не боялась снизойти, за муж за старца пойти!
Что тобою управляло? Силу что тебе давало? Согревало что внутри?
Я молю! Ты мне откройся! Подскажи и мне как быть?!
Как мне мой любовный недуг силой веры исцелить?
Но с тоскою лик святится...
У мерцающих лампад крест покойно серебрится.
Тот кто был потом распят, на руках у Мать-Царицы по младенчески резвится, грудь ладошки теребят.
Тлеет ладан благовонный, источает благодать.
В душах крепнет дух соборный, плавит радостно печать.
Взгроможденье масок лести, страха, комплексов и тайн
превращается в подобий незамысловатых фобий,
просочиться чтобы в рай.
Ей ответа не дают: ни ухмылки святых губ, ни смиренный взгляд очей, ни пылание свечей.
Всё спокойно... тихо даже... Весь иконостас на страже охраняет сей покой. Кто молит за упокой,
Кто за здравие молится. Поп к вечерне егозится.
И кассирша у окна как-то мерно суетна - не считает подаяний от мирских людей страданий.
Только пялится на них.
Вот Она идет в сторонку... хоронится за иконку...
То поправит чуть платочек, то тихонько петь захочет,то слезою вдруг утрётся, то печально улыбнётся.
Ей всё кажется родным, чудным, трепетным, живым!
Голова слегка кружится... чувств блаженных хоровод...
Под ноги Её ложится бело-синий небосвод.
Негой сердце наполняет...
Замерла... притихла... Очи спрятала от взглядов прочих.
Песнь-стихира зазвучала...
Ей картина вдруг предстала...
Будто бы стоит она у прекрасного шатра,а войти туда боится.
У порога словно птица бьётся раненым крылом. Почему-то со стыдом на себе щипает перья. И как будто бы с трудом отворяет скрипнув двери.
В том шатре - кувшин с водою. Исцеляющей, живою, с переливами огней, лёгким кружевом теней на стенах чудного шелка. Блеск воды и тишина так приятна, так властна! Солнце бешено печет, в тень шатра Её влечет.
Ну а там, за алтарём, видит - баба звонарём. Скачет, юбкою шурша, без удержу, с ярой спесью, бубенцы на шее свесив, чесноком в лицо дыша. Да с кувшина глаз не сводит, сторожит старуха, бродит около стола. Шамкает под нос заклятья, плюнет в сторону распятья, носом длинным поведёт, взглядом черным обведет. Не даёт деве напиться! Приуныла наша птица и повисли два крыла, опустилась голова, чуть ресницы задрожали, слезы брызнули из глаз. Повернула было прочь - с места сдвинуться не в мочь.
Бубенцы вдруг замолчали, и костлявая рука
- Ты, голубка, не горюй! Всё прими как есть! Послушай, не молись... а больше кушай!
Здесь давно я у креста, как молодка у шеста - вижу всех почти насквозь. Вот и ты... поди небось
просишь Матерь заступиться. Но учти, что народится сын тебе в конце весны - будешь матерью и ты!
...Наша дева вмиг очнулась, головою встрепинулась.
Видит, рядом - перед ней - та кассирша восседает,
Молча головой кивает, смотрит на игру теней от лампад и от свечей.
- Извините, показалось, Вы сказали что-то мне?
- Шо ты, дывчина?! Не-не!
- Извините, еще раз...
- Да, нихай, ступай зараз.
Он. Поздний вечер у подъезда на скамье.
"Подумаешь! Бухаю! Что же?! Другие что-ли так не пьют?!
Не вышел может быть я рожей - полтинник с ходу мне дают.
А мне всего-то тридцать семь!
В душе и вовсе как пацан.
Я пью чтобы не видеть стен,
Не видеть трезвым своих ран.
Всей нашей жизни муравейной
Я шлю большой земной привет.
Пусть будет дозой ей смертельной
мой проспиртованный сюжет!
Но, я не муравей! Поймите!
Когда я пьян то словно лев:
рычу, гоняю, слов "спасите!"
не закричу, на жопу сев.