Лето давно уже перевалило за середину, когда бабка Марфа обнаружила, что Белоснежка (так окрестила единственную «блондинку» в курятнике внучка, первоклассница Аленка) заквохтала. «Что ты, сердешная? - запричитала бабка. - Что ты удумала, горемыка, какие ишо цыпляты под осень-то?» После этих слов, подманив «горемыку» зернышками, пенсионерка с неожиданной для ее возраста и при ее пышных формах прытью, ловко схватила громко протестующую птицу. «Ну, что жа ты орешь, как оглашенная?» - так, окуная в чан с водой, бабка уговаривала не привыкшую к водным процедурам, бьющуюся в истерике курицу.
«Марфуша, ты пошто над божьей тварью измываешься? - усмехнувшись, спросил незаметно подошедший к «воюющим сторонам» дед Петро. - Утку из нее решила перекроить?»
«Ой, Петруша», - разжав руки и выпустив при этом птицу, смутилась застигнутая врасплох женщина, а затем поделилась с мужем новостью: «Белоснежка наша цыпушек надумала высиживать, вот я и искупала ее». «Ну, тады ясно, - и уже обращаясь к недавней пленнице (которая в это время сушила на солнышке свое промокшее до пушинки оперение и с опаской поглядывала на хозяйку), - что и говорить, припозднилась ты, мать. А на Марфушу не серчай, она как лучше хочет. К зиме-то малыши окрепнуть не успеют, погибнут». Курица, прислушиваясь к негромкому ласковому голосу хозяина, словно соглашаясь с ним, по собачьи склонив голову набок, тянула свое скрипучее - «кооооох, кооооо».
На следующий день бабка Марфа обнаружила Белоснежку в гнезде... Завидев свою обидчицу, наседка раздулась, как шар, и угрожающе заклекотала, демонстрируя свое твердое намерение во что бы то не стало обзавестись потомством... Процедура купания повторилась. Но едва обсохнув, решительная птица спешила в гнездо. Ее вновь купали. И так продолжалось изо дня в день в течении недели. Затем, выбившаяся из сил, но все еще не желающая сдаваться пожилая женщина по совету соседок на трое суток посадила курицу в карцер, а именно — в темный сарай, под ящик. Она доставала от туда пленницу только за тем, чтобы покормить. Стоит ли говорить, что и эта экзекуция не сломила материнского духа птицы. Яйца, снесенные другими курицами, приходилось собирать по три раза в день, что бы они не испортились, согретые наседкой.
От соседей , родственников, друзей и знакомых поступали все новые и новые советы, которые тут же воплощались в жизнь, но ситуация не менялась.
«Марфуш, а может, давай ее в суп?» - однажды предложил за ужином дед Петро. «Анчихрист! Да, разе можно так? Аленка нам потом этого не простит!» - Вскипела супруга. И почти шопотом добавила: «Да и самой уж больно жалко ее». Окончив трапезу, старик молча куда-то удалился. Примерно через час вернулся и с порога заявил: «Все, больше не гоняй Белоснежку, я ей «Буратину» подсунул» Больше ничего не стал объяснять супруг. Утром все прояснилось: он отсадил упрямицу в отдельный сарайчик, смастерил ей новое гнездо, а в него положил деревянное яйцо. На том и порешили.
До глубокой осени несчастная несостоявшаяся мать высиживала «Буратино», но, увы...
Зима выдалась в этот год снежной и морозной, весна же — буйной, солнечной. Земля, вволю напитавшись влагой, сулила богатый урожай, и люди спешили воспользоваться этим благом. Так в хлопотах незаметно подкатило лето.
Однажды, в середине июля, дед Петро спросил жену: «Марфуша, а куда делась наша Белоснежка, что-то давненько я не видел ее?» Стали они ее разыскивать, но тщетно — курочка пропала бесследно... Пожалели пропажу и вскоре забыли.
А в самом начале августа ясным солнечным утром бабка Марфа , собираясь выйти из дома, замерла на крылечке, как вкопанная. «Петруша, глянь» - только и смогла она произнести, глядя, как по двору гордо вышагивает Белоснежка, а за ней катятся пятнадцать пушистых желтеньких комочков. «Настырная. Таки добилась своего, - пряча слезы умиления, обняв супругу произнес дед Петро. - Мать!»