Рекогносцировка

Юрий Назаров
36-й армейский корпус формировался на рубеже семидесятых-восьмидесятых в связи с вводом ограниченного контингента советских войск в республику Афганистан. В тот период происходила интенсивная передислокация воинских частей из Европейской части Союза в Туркестанский Военный Округ на замену войск, убывающих непосредственно «за речку».

2069 отдельный батальон связи – воинское формирование, имеющее статус войсковой части, компактно дислоцированной одним военным городком с так званным «кишинским полком». Штат 229 человек, по факту сотней больше – два полевых узла связи (ПУС), взвод ППУ, ремонтники радиостанций и служба административно-хозяйственного обеспечения.

Батальон наспех собрался со всего Ленинградского Военного Округа, и уже в январе 80-го года литерным эшелоном «по зелёной улице» прибыл в Ашхабад. Разместился в старейшей казарме местного военного городка. За первый год почти полностью сменился личный состав, три четверти командования сразу переболели разными заразами и перевелись в другие места. Остались неприхотливые. Был некий прапорщик Залецкий, как пример, постоянно уходящий в загул до такой степени, что не ложился в отсып, пока не шарахнется 220 вольтами. О бойцах и говорить нечего – наиболее слабое звено. В дальнейшем связисты приходили из учебок уже адаптированными, с молодыми водителями, набираемыми на призывных пунктах, проблема инфекций существовала постоянно.

Батальон связи редко находился на месте дислокации в полном составе. Сплошь учения: ставки южного направления, окружные, корпусные, дивизионные; на стационарных узлах, в полевых лагерях ПУС-ами, ротами, отдельными станциями. Из капониров не вылезали. Скучать не приходилось: Кизыл-Арват, Келята, Ключик, Фаланга, Иолотань, Кушка – юго-запад ТуркВО облазили весь. Связисты по несколько суток рабочие места не покидали, спали через раз, недоедали, не мылись по-хорошему, но поставленные задачи выполняли – кровь из носа. В эту жару испепеляющую, со средствами охлаждения нерабочими, на металле раскалённом, мигом волдыри сажающем, зимой в стужу лютую, ибо кубрик и каптёрки, палатки и КУНГи отапливались только пердежом да кашлем – как выдерживали одному чёрту известно, но связь качали бесперебойно. Бились, ломались, ремонтировались и снова вклинивались в строй!

Пока связисты эфир прокачивали, заштатники зачастую через сутки тащили наряды по внутреннему обеспечению войсковой части. Караулы, дежурства, всевозможные другие служебные задания и необходимые работы – жизнь бурлила в своём водовороте. Праздно шатавшихся встретить было сложно.

Ох, лихое было время-времечко... золотые годы...

Теперь экскурс за ширму. Территории войсковых частей должны начинаться с контрольно-пропускного пункта, но нам отстроили отдельный только к концу 87-го года. В моё появление это был контурный пролом в кирпичном заборе. Бульдозерист будто побаловал: протаранил преграду, расчистил место стройки и благополучно скрылся. Наряд по КПП натягивал на разлом каменной кладки железный трос с красными флажками, перекрывавшими доступ на территорию волкам всех разведок мира. Назывался заслон тривиально коротко – ворота!

При входе на территорию части, занимавшей чуть больше двух гектаров и представлявшей собой квадрат со стороной полтораста метров, слева стояла малая конюшня, один в один как недалеко от моего дома в Горьком, куда ещё мальчишкой я лазил покуривать. Конюшня, интенданты звали складом, была постоянно закрыта, казалась заброшенной, жизни возле неё не наблюдалось. Меня часто подмывало желание забраться сквозь дырявую крышу внутрь и как в детстве предаться тайному перекуру. Люди бают, на месте 30-го микрорайона до 60-х годов существовал ипподром – и получается, что жил на месте одного ипподрома, служить досталось на месте другого.

Справа таилась галерея складов, доступ к ним осуществлялся с противоположной стороны и в ночное время охранялся первым постом караула. Вдоль складов раскинулся спортивный городок, за конюшней из детства в небольшом углублении располагалась техчасть, снаружи выглядевшая как добротный курятник или вывозная строительная бытовка.

Техчасть впритык примыкала к одноэтажному зданию из нескольких комнат – штабу нашего батальона. Старослужащие несли молву, ещё недавно в этом отдельном строении располагалась санчасть. Подтверждение было выложено керамической плиткой на полу у входа: лекарская эмблема – змея, овивающая священный Грааль бессмертия. Перед штабом раскинута ухоженная зелёная аллея из множества тонкостволых карагачей.

Вдоль плаца сотню метров тянулось одноэтажное здание единственной солдатской казармы. Фронтальный вход казармы обозначен широким обрамлённым ступеньками подиумом, на коем проводили различные собрания и политинформации. В Ашхабаде даже нестроевые сборы редко проходили в закрытом помещении – погодка шептала круглогодично.

Внутренности примерно типовые – двери, малый холл, напротив входа комната дежурного по части с пультом связи, взлётка. Справа находились спальные отсеки первого и второго полевых узлов связи, слева от дежурки – взводов ремонтников и административно-хозяйственного обеспечения. По стороне комнаты дежурного по части располагались оружейная и ленинская комнаты, ПУС-овские бытовки и другие неисследованные мною служебные помещения.

Незабываемо отмечался приезд в расположение батальона командира части, начальника связи и любого другого вышестоящего корпусного урядника. Только нога начальства ступала на территорию, дежурный по КПП во всю глотку орал: «Батальон, смирна!» Время, пока дежурный по части офицер семенил рысцой через плац и докладывал обстановку, небольшая по размерам войсковая часть замирала в притязании команды «вольно». Другими словами, где застал окрик, там и вытягиваешься стрункой. Говорят, требовали даже в кубрике уставную стойку изображать, когда Семедов приезжал...

 А полковник Семедов Хазрет Сапарович внешне был бесхитростным дядькой с выраженным азиатским простодушием. К сорока с хвостиком дослужился до начальника связи корпуса, был кругловат, невысокого роста, очень походил на японского божка Хотэя в нахлобученной до ушей фуражке не авианосной формы. Многие офицеры щеголяли в фуражках спецпошива с завышенной тульей, загнутой в лучших пропорциях взлётной полосы советского авианесущего крейсера, Семедов видимо не заморачивался или в такой фуражке замечен мною не был...

Шаркал Хотэй широко растоптанными чёботами женских размеров, приметной косолапостью свершавшими правильный обвод офицерского мундира и придававшими походке игривые манеры дрессированного медвежонка. Спешно переваливаясь с ноги на ногу, Хазрет Сапарович всегда начинал нравоучения ироничным вступлением: «Думаете, я старый чурка, ничего не понимай?..» Дальше с теми же самобичеваниями и отсылками в прошлое мило бранил как умудрённый жизнью старожил, через службу познавший нечто ведомое ему одному.

Не вспомню случаев, чтобы Семедов отчитывал простых солдат для самоудовлетворения; ремонтников так каждый раз рукопожатием приветствовал. Да и провинившихся, подозреваю, чехвостил с подобающим каждому уважаемому туркмену с восточным восприятием жизни! Не знаю, предавал ли начсвязи кого-то наказанию, но ждать от полковника чего-то непомерно строгого не позволяла его азиатская харизма...

С торца казармы влачили быт гридники Отдельной Роты Охраны и Обеспечения, воинская часть под нумерацией 52062. Краснопогонники – мы их звали архаровцы, дислоцировались в одной территории с нами, несли караульную службу по охране штаба 36-го армейского корпуса, обеспечивали жизнедеятельность. В состав корпуса входила и наша воинская компонента...

Дальше за штабом батальона связи поначалу торчала какая-то неказистая мойка, к концу года обустроенная довольно-таки прилично. Внутренности отремонтировали в лучших традициях ширпотреба – не скажу, заморским кафелем обклеили, пол и стены обложили ходовой керамической плиткой.

Умывальники сделали с правой стороны, слева оставили пять торчащих из стены обрубков труб с вентилями. Хочется принять душ – крути обычный барашек и наслаждайся мощной струёй воды, бьющей немалым давлением как из пожарного брандспойта. Душ примешь, и череп бесплатно помассируешь – физика! Горячей воды не было, холодная тонизирует ленивые солдатские организмы намного лучше.

Сразу за душевой примостилось караульное помещение – малоприметная халабуда, бывавшая офицерским общежитием, обнесённая сетчатой изгородью, маскированной в палисадник, походивший на защитный редут. В этой невзрачной хибаре нёс службу батальонный караул, выставлявший два боевых поста – на галерею складских пакгаузов и автопарк.

Сама караулка с точки зрения строительных нормативов представала стандартной бетонной коробкой, облагороженной беззатратным декоративным ремонтом – унылое сооружение, летом жара, зимой неимоверно холодно. Сослуживцы сказывали, обогревательных устройств проектировщик предусмотреть не решился – Ашхабад же? Зимой нередко бывало, температура спускалась к нулю по Цельсию, что в тех широтах таёжная стужа – у отдыхающей смены волосы примерзали к топчанам. Караульные прятались под шинелями и грелись только разрядными теплоносителями, которые источают человеческие тела. Правда, сколько не переваривай гороховой каши, дрожишь всё равно как суслик. Некоторые начкары самовольно приносили домашние камины и различные бытовые обогреватели, норовились ими согреваться, но чаще заступали пустыми...

Хотя один во всём строении источник тепла существовал. Находился он в сушилке – в сущности, подсобном помещении около полутора метров площади, чулане в виде пенала. Нагревательный элемент был не особо мощным, чтобы обогреть караулку целиком, комнатушка делалась достаточно тёплой. Когда заиндевевшим караульным становилось совсем невтерпёж, они втискивались в мизерный пенал по одному и грелись, усаживаясь на предохранительной решётке. А согревшись, мало кто, включая начальников, сдерживался, чтобы не расслабиться и бессознательно предаться сладкой дрёме...

Несвычная сырость и поглощающий чичер загоняли сюда не только бойцов, но также начкаров. Случай знаю, рассказанный служивыми недалёкого будущего, как один прапор, вроде как Василий Ляшко, не буду утверждать наверняка, заступил в наряд начальником караула, тоже не удержался от устойчивого прозябания и посреди ночи тайно освидетельствовал сушилку. Сел и заснул, как водится. И никому не было до этого дела, если бы внезапно не явилась проверка во главе с грозным капитаном Алексеевым, на тот момент начальником первого полевого узла в сопровождении командира первой роты капитана Пушкина, дежурного по батальону. Караул выстроился, начальник вышел рапортовать. В момент доклада по караулке прокатился сдавленный стон. Присутствующие думали только о том, как не упасть на спину и расхохотаться, дрыгая ногами, но страхи дисциплинарного наказания зажимали рты накрепко.

Тёплая сушилка с белёными от пола до потолка стенами приютила прапорщика настолько приветливо, что он разомлел капитально. И вот представляем: прапорщик триумфально рапортует, что за время несения службы происшествий не обнаружено, но его фуражка, нос, щёки, плечи, локти, колени и даже голенища сапог густо запятнаны побелкой! И в таком облике происходит доклад высокому начальству, сколь безукоризненно несёт службу караул отдельного батальона связи!..

Алексеев сам еле сдерживался и долго этой клоунады не вытерпел. Хоть и устроил жестокий разнос всему наряду, но в осадке всё равно осталась незабываемая хохма...

За караулкой в угол забора были встроены ворота. Недалеко за ними вёл торговлю продуктовый магазинчик, служивший целью быстротечных самоволок для немалого количества солдат близлежащего батальона связи. Народом магазин звался «погранцы», так как был расположен недалече от госпиталя погранвойск. И вот во второй половине девяносто первого года эти притягательные погранцы удачно погорели. Именно что «удачно», поскольку некоторым связистам это происшествие обернулось непредсказуемо приятным мероприятием.

Наступили времена, в работе основных передатчиков передающего центра «Автоклуб» стали случаться перебои. Тогда в качестве вспомогательных начали использовать аппаратные ПУС-ов автомобильного базирования. Ставили машины вдоль забора штаба корпуса от ворот старой церкви, и экипажи пока ремонтировался «Ключик» постоянно жили там.

В одно вёдренное заполуденье – а в тех краях триста дней в году вёдро, заслали молодого водителя за сайками (чем чёрт не шутит) и молоком. Через непродолжительное время скороход возвращается, с порога радует: гастроном неслабо погорел! Остались продукты, легко тронутые огнём, местные жители их активно растаскивают, но никто не берёт вино! В такое трудно верить, потому вручили порадовавшему бойцу фляжки. Казённых баклажек на полтора литра жидкости набрали штук шесть, а спустя полчаса они были под завязку полными! Плюс чуреки (сайками чёрт не шутил) и пирожные. Вот это пруха!

За остаток дня всё осилить не смогли, но по литру одолели. Кто сильно набуздырялся, на службу забил и блаженно отключился. Один связист заступил на дежурство, о котором не помнил наутро практически ничего. А хотелось бы! Старшая радиостанция пятой радиосети узла связи «Линза» (Ташкент) настырно допытывалась следующим днём, кто работал ночью в открытом эфире таким-то позывным, и молчит для чего его необходимо рассекретить. Связист мог только гадать, что вытворял в эфире и какими разностопными виршами раскачивал каналы связи, к счастью передатчик рассекречен не был, а поиски не имели видимого продолжения...

Наизворот караулки доживало свой недолгий век ветхое здание бывшего штаба. В восемьдесят седьмом году наше крыло выморочного полуподпольного строения занимали ремонтная мастерская, секретная комната лейтенанта Сороки, властвующего ЗАС-аппаратурой, и несколько полностью закупоренных помещений с дверьми, наглухо заколоченными гвоздями. Командир использовал пару комнат под склады ЗИП.

В дальнем конце прижилась столярка, последние полгода службы в ней дотягивал Гарик Григорян. Был у него кассетный «мафон», вечерами красивший томность безделья новомодным «Ласковым маем». У некоего офицера была экспроприирована кассета, собиравшая на «Белые розы» целые маёвки второгодков. От случая к случаю детдомовцы поднимали в электронном приборе маленький бунт, слаживать их работу с кинематикой магнитофона Гарик доверял только безотказным как АК-47 ремонтникам. Память не отложила, сколько раз чинили старый аппарат, щупали вдоль и поперёк, но так и осталось неизвестным, куда он подевался после дембеля хозяина.

Вообще столярка Гарика представала тем своеобразным местечком, которые в любой армии не простаивают бесхозно. Нередко, малопосещаемый начальством злачный закуток инкогнито собирал на бастурму под чемен или армянский коньяк братьев-армян и просто приятелей второго года службы.

Секретные питейные шалманы на территориях воинских частей неявственны до поры до времени или заметного случая. Были и у Гарика «залёты», как без того? Один точно не должен остаться втуне. Пусть Ея Спокойствие История умолчит, какой праздник отмечался, какой компанией праздновался, но горечь пала на грудь немалая. Эта с трудом представляемая величина пробудила в кавказце задатки рыцаря и незамедлительно погнала на замки в поисках своей принцессы и прочие подвиги.

Подвиги ждали за забором войска связи, вдатый горец на них напоролся, едва перемахнул кирпичный ограничитель.

Впритык к дувалу примыкали владения текинцев, Гарик преодолел препятствие и нос к носу столкнулся с хозяйкой. Ходил непроверенный слух, моложавая туркменка часто вымаливала благодати и на блуд была податлива. Иная байка выдавала притон из трёх девиц, одна другой краше, коим наши бабаи оставляли переводы и получки. Такие сплетни во многих возбуждали срамоту прелюбодейства, а толкам верить и не проверить – уважать себя перестанешь... Гарик себя уважил...

При виде вожделенных женских очертаний темперамент затмил рассудок и кавказец, с трудом подбирая слова, испослал молодой азиатке интимное предложение. На пагубу незваного гостя, витийства пришлись не по нраву хозяину, который носа из дома не казал, а услышав возню, некстати выбежал во двор. Подвиг инородца внезапно обратился позорным бегством, потому что даже самым гордым кавказским гонором не отобьёшь обнажённый клинок, блеснувший в руке разъярённого текинца. Тут же случилась быстротечная погоня в лучших традициях гайдаевского фарса: Гарик через забор – сохатый вслед; армян в столярку, дверь на задвижку – туркмен пытается рукояткой клинка её отжать и размашистыми пинками сбить засов; непереводимого диалекта хула снаружи – стойкая гробовая тишина внутри... Классика развлекательного жанра!

На суматоху моментально примчался дежурный в сопровождении какого-то штабного офицера. Рогоносца долго успокаивали, еле утихомирили. Обещали разобраться, сделать оргвыводы и наказать как всегда... кого ни попадя...

Следующий день знаменовал внеплановый сбор на плацу. Комбат вызвал из строя Григоряна, а у того такая нестерпимая боль в лице, словно оторвали от перепутывания макраме. Зато подбородок выскоблен, подшива свежак, обувь режет глянцем, хэ-бэ отутюжена как на майский парад – возмутитель спокойствия в здравом уме, ибо протрезвел и готов искупить... В ожидании экзекуции легион таращил зенки. Раскатистая вводная: батальон, кругом! – заставила войско развернуться и замереть. Тишина зазвенела, хоть ухо выколи! Ветер... и тот стих. Комбат отвесил нарушителю по морде лица столь звучную затрещину, что дрогнули все Киши, но финальный вопрос: «Всё понял?» – возвестил о завершении конфликта. Туркмен многажды порывался наказать наглеца, боевитого соха форменно накручивали, что солдата перевели на дальний полигон и на территории войсковой части обидчик долго теперь не появится.

Командир 2069 отдельного батальона связи – поджарый, впечатляющий моложавой худобой п/п-к Арефьев Юрий Анатольевич являл собой классическое олицетворение советского офицера и настоящего командира. Иногда сверх меры жёсткий, но честь имеющий офицер обладал пронизывающим взглядом, под сурьму насупленных бровей вобравшим всю строгость военного служения Родине. Любой подчинённый, павший «на ковёр», даже знающий, что за плечами чисть и гладь, и нареканий минимум, неосознанно ощущал вдоль позвоночника передислокацию мурашек и надрывал душевное равновесие, уверяясь – каждый твой проступок будет предан суровой каре...

На острое словцо тоже не скупился. Когда служба оголяла неприятные моменты, выстраивал офицеров, не при солдатах, надо думать, и как нашкодивших детей отчитывал доводами наставника, собственной шкурой познавшего все препоны армейской жизни. Особо вспоминается присущее ему изречение: «Посмотрите, какие вы офицеры? (связки слов намеренно опускаю) Вы не офицеры – вы офицеруши!» Вероятно, это бранное ословление образовалось хитросплетением слов «офицеры» и «клуши». Нянчитесь со своими солдатами, дескать, как клуши с цыплятами, вот они и творят что хотят! На службу забивают и дисциплинарные правила ни в грош не ставят!

Разгон мог кончиться как угодно непредсказуемо: выговором с занесением в «личное тело», как Григоряну, пример, и выматывающим кроссом с вещмешками, для полной выкладки наполненными песком. Поговаривали, совсем недавно, будучи в должности начальника штаба, тогда ещё майор Арефьев уличил бойцов ремвзвода «на месте преступления». Одни говорят, отмечали очередную лычку, другие в угрызениях совести предают, что бухали по-настоящему. Видимо к подобным случаям возле штаба была навалена куча песка. Начштаба командовал наполнять вещмешки, «на жим руки» проверял вес – не подсунули ли чего лёгкого для объёма, и беготнёй с полной выкладкой выветривал неуставное поведение. Штрафники выпадали разные, но вёрсты накручивали одинаково...

Соседствуя с бывшим штабом, подать казармы расположилась ещё одна приземистая халупа, состоящая из нескольких помещений. Занятых каморками почтальона и главного массовика-затейника лейтенанта Афанасьева с одной стороны, где складировался различный политический реквизит, и в ночное время бойцы тайно печатали фотографии – с другой каптёрками старшего прапорщика Аганина Рифа Ахмедовича.

Старшина с незамысловатым позывным «дед Паганин» – чернявый низкорослый бровеносец как дорогой Леонид Ильич. Спящий вулкан, не приведи Господи извержения. Вспыльчив, резок, бесноват, в психе исчадие ада. В дисциплине чистоплюй, притом сквалыга необыкновенный. Вверенный кусок оберегал как собственный чулан, отчего закрома стяжал немалые. Экономил каждую мелочь: постельное и сменное нательное бельё второго узла нередко замечались в дырах, сапожный крем отпускал мизерным количеством и с подшивой создавал напряг.

Летом 87-го дед отлучился в отпуск, за старшину остался Алексей Назаренко. Принял содержимое каптёрки. Оказавшись наедине, солдат рьяно взялся за дело, поскрёб сусеки и освидетельствовал непомерные залежи подшивы, различной материи для портянок, белья, ваксы и много нужного первой необходимости. По согласованию с достославным начальником второго узла, ту пору капитаном Кольцовым, немалая доля найденного была незамедлительно выдана в подразделение...

Наблюдение одно есть: если сделанное дело не повлекло чувство вины – значит, дело было на мази!

В нашем случае за щедрость солдата настигла расплата. Куркуль отгулял отпуск, пришёл принять каптёрку, увидел изрядно разорённой с истощавшими горами барахла... И понеслась!..

Дед воспылал праведным гневом и в поиске неполноценной замены забегал по батальону. Поймал, грозил сделать секир-башка и посадить на кол, махал у носа пистолетом, тряс за грудки, пугал дисбатами и расстрелом, карой небесной и кузькиной матерью, сгоряча доложив комбату: Назаренко продал, нахрен, всю каптёрку туркменам! Скандал был фееричный!..

Расстрела не состоялось, но шум вышел за пределы части, дойдя до начсвязи корпуса Семедова. Каптёрку прощупали вопреки обыкновению, проинвентаризировали до вскрытия половых досок, убытки сосчитали, результат проверки прояснился в пользу честного бойца. Прапор затаил злобинку и выплеснул свою месть самым обидным способом: зажал при увольнении парадку и до кучи прижучил дембельский альбом...

В дальнем углу батальона стоял приметный солдатский нужник на три неогороженных бойницы, отстойная выгребная яма которого время от времени охотно глотала штык-ножи беспечных дневальных. Были случаи, в бездну падал один нож, а неимоверными усилиями вылавливался другой. В смысле, не совпадали с выданными номера. Ныряния золотарей продолжались до победного клича; не оприходованные штыки отмывались и увозились домой в качестве памятных трофеев.

Между сортиром и казармой солдаты перепрыгивали бетонный забор и попадали в расположение стройбата, имевшего на территории небольшой магазинчик-чипок. Туда часто забегали чем-нибудь поживиться не только соседские связисты.

Откармливался батальон небольшой столовой однотипного армейского устройства, обслуживающей наше воинское формирование и несколько подразделений кишинского полка, включая учебку инфантерии. У каждого рода войск было отмечено своё время принятия пищи, поэтому недодачи и сутолоки внутри единственного зала не создавалось.

Отдельный батальон связи соседствовал с Кишинским полком, расположившись одним военным городком на землях кишлака Киши, несколько десятилетий назад примкнувшему к городу отдельным районом. Теперь это был «тридцатый» – современный микрорайон славного Ашхабада, по старинке называвшийся военнослужащими Кеши или Киши.

На официальных Туркменских картах пишется Ko;i.

За столовой, метрах в двухстах раскинулся парк военной техники. Отдельно огороженная территория занимала гектара три площади, вмещала три ряда боксов отстаивания связных аппаратных. За боксами забор бетонных плит, под некоторыми зияли не засыпанные землёй проймы. Однажды завезли связку тёса, сложили вдоль забора. Местное жульё разведало, втихаря стало потаскивать доски. Котова, заступившего дежурным по парку, предупредили бдеть, шеф сумел подкараулить, выловил, отругал, жулики не угомонились. После очередного замечания шеф психанул что называется конкретно, и на каждую попытку проникновения начал палить вверх из табельного пистолета. В черте города, в частном секторе!.. Доложили комбату, тот прибежал, навешал медалей по первое число, с наряда не снял, но дежурным по парку Котова не ставили долго...

В середине парка покоился склад горюче-смазочных материалов и пункт заправки. Про ГСМ пересказывали секретные истории, как воровался бензин и продавался местному населению. Горючее сливали заранее во время обслуживания техники и до поры прятали кто где мог. Чтобы спекуляция осталась незамеченной, загодя покупали баночку-другую креплёного винца. Один дневальный отвлекал дежурного по парку разговором и своевременно подносил стакашек за стакашком, подельник по ходу дела левачил, впаривая сразу целые канистры бензина из-под дальних железных ворот. Случалось так, что сдавал одну ёмкость – возвращали совсем других цветов и форм. Ходили непроверенные разнотолки, будто прочие удачливые нувориши наторговывали за сутки аж до пятидесяти целковых.

Аппаратные связи обслуживались и отстаивались в боксе, подсобные машины хозяйственного взвода, мастерские М-3М1 и автомобильная МТО-АТ красовались под открытым небом. В одном из боксов встроилась аккумуляторная, которой до осени восемьдесят седьмого заведовал бессменный аккумуляторщик Салюков Вовка; по дембелю его сменил молодой Семишкуров Шурик, пришедший после тедженской учебки.



Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2017/10/31/1566 >Войсковые зарисовки >