В маленькой убогой, покосившейся от ветхости, хатке на краю небольшого селения Шильная Балка, тускло горела свеча. Матрена – молодая, симпатичная женщина сидела у окна, напевая грустную, заунывную песню, перебирала спицами. Дети крепко спали, наевшись перед сном серого отрубного хлеба, да отваренной в кожуре картошки.
Матрене не спалось, она думала о муже, об этой глупой гражданской войне и о том, чем накормить завтра детей.
В дверь постучали. Причем постучали громко, настойчиво, уверенно. Матрена вздрогнула.
- Кто там? – спросила она, подходя к двери.
- Открывай, хозяйка! – послышался громкий, звучный голос.
Матрена приоткрыла дверь. Возле порога стояли три всадника. Кони резво били копытами, встряхивали черными, вычесанными гривами.
- Слушай, хозяюшка, пусти переночевать. Места много не займем. А с рассветом умчимся.
- Коней в сарае привяжите и заходите, - с неуверенностью в голосе сказала Матрена.
Люди вошли в хату. Хозяйка засуетилась. Достала котел с оставшейся от ужина картошкой, поставила на стол свечку, чтобы лучше разглядеть лица гостей. Мужчины были красивые, статные, как на подбор. Они сели на лавку, закурили. Матрена, разливая по кружкам кипяток, бросила беглый взгляд на одного из военных. Ее внимание привлекли поблескивающие в свете свечи, боевые награды, среди которых женщина выделила Георгиевский крест. Матрена в силу своей неграмотности, в военных должностях и званьях не разбиралась. Она бегло отвела взгляд и подумала: «Видать, этот у них самый главный, раз ему крест на грудь навесили, да кажись и не один».
- Слышь, хозяюшка, да ты не суетись, кипяточка хлебнем, малость согреемся, да на боковую. А мужик то твой где? – Спросил один из военных.
- Где – где! – Небрежно бросила Матрена. – Там же где и все.
- Ясненько! – Произнес вояка, отхлебывая из кружки кипяток.
- Хватит болтать! – Строго сказал «самый главный». – Детей побудите. Сколько их у тебя?
- Четверо.- Ответила Матрена.
- Дети это хорошо. Ладно, я вот тут на лавке прилягу. А вы себе место найдете. Эх, завтра день трудный.
Матрена кинулась стаскивать с печки, набитые соломой подушки, да худые, старенькие одеяла.
- Не суетись! – Прикрикнул на женщину служивый. – Не надо ничего, мы привычные.
Военные уехали рано утром, не дождавшись, когда солнышко развеет густой, обволакивающий землю туман.
- Ну, спасибо тебе, хозяюшка. – Бросил на прощанье «самый главный».
- Вот возьмите. – Сказала вдруг Матрена. – Это вам.
Женщина протянула военному связанные из шерсти носки.
Служивый, улыбнувшись сквозь густые, закрученные усы, принял дар.
- Спасибо, хозяюшка! – Сказал он, подмигнув Матрене правым глазом. – Ну, бывай.
Вояки пришпорили коней и умчались. Матрена долго стояла на пороге, кутаясь в старенькую шаль, и смотрела, как фигуры трех удалых всадников скрылись в молочном облаке тумана.
Проснулись дети. День пошел своим чередом. Ближе к полудню Матрена, гремя железными ведрами, отправилась за водой.
У колодца судачили бабы.
- Чего стряслось то? – Спросила у них Матрена.
- Эх, темнота! – Гаркнула в ответ бабка Серафима. – Сам Чапаев у нас в хуторе был!
Видать на ночлег у кого-то останавливался, а по утру ускакали. Дед Архип видал! Тонька тоже видала! Трое их было! Утром скакали. Аж, пыль столбом! От, интересно, у кого ж они ночевали? Матрен, ты не знаешь?
- Не знаю! – Бросила Матрена и, наполнив ведра водой, направилась к дому.
«Вот это да! - Думала женщина. – Сам Чапаев, значит. Кто бы мог подумать. Вот это да!»