Из цикла "Я укрываю себя любовью своей..."
ОСЕННЯЯ ВСТРЕЧА
Я шла по тихой молчаливой аллее, пиная первое золото осени. Уже ощущался вздох вечера, хотя день, влажный и хмурый, был еще полновластным властелином мира. Деревья шепчутся с ветерком, в воздухе чувствуется пьянящая тяжесть уходящего лета. Все полно тайной и спокойствием.
Где-то вдалеке завизжали колеса автомобиля, и снова все стихло. Люблю тишину, но не звенящую, пус-тую, давящую, ласковую, робкую, немного вязкую, полную едва уловимых шорохов, воспринимаемых не слухом, а каким-то другим, неизъяснимым чувством.
В голове роятся множество мыслей, впрочем, как и всегда. Часто я бываю в этом старом парке, так от-личном своими задумчивыми чарующими аллеями от городской суеты, размышляю на разные темы, хожу медленно, наслаждаясь каждым шагом, каждым шелестом листа.
В волосы мне нырнул желтый листок. Листья – это ладони дерева. Линии-жилки испещрили древесную ладошку, хоть судьбу читай в этих затейливых изгибах. Стало быть, дерево меня по голове погладило, по-хвалило за что-то, а я ему за это руку пожала, как доброму другу. Странно получается, – хожу по осенним аллеям, здороваюсь с тополями.
Навстречу мне шел человек, на вид совсем мальчишка-курносый, голубоглазый, рыжеволосый, но чув-ствовалось в его движеньях и во взгляде что-то такое, что присуще только взрослым.
Наконец мы поравнялись, и мальчик рассеянно взглянул на меня, взмахнув длинными позолоченными ресницами, словно только что заметил:
– Ты тоже говоришь с тишиной?
Я удивленно заморгала:
– О чем это ты? Разве мы знакомы?
Он отрицательно покачал сильно растрепанной головой и ответил с неожиданной мудростью старца:
– Почти наверняка нет, хотя, если честно, мы все знакомы, ведь мысли наши летучи и не раз рисуют на полотне воображения лица, до мелочей совпадающие с реальностью. Благо память милосердна и мы не запоминаем их… Я спросил-ты тоже говоришь с тишиной?
Я недоуменно вгляделась в большие голубые глаза собеседника. Необыкновенные глаза, ясные, чистые, глубокие, добрые, нет в них намека на шутку, взгляд немного медлителен, но не вял, смотрит мальчик ис-кренне и открыто, прямо в душу смотрит.
– Я слушаю тишину…
Он рассмеялся звонким заливистым смехом:
– Ты слушать никогда не умела, ты только говорила с ней, доверяла самые сокровенные мысли, мечты. Это не плохо. Тишина доверчива, нежна, она не осудит, не предаст, а ты вот хоть и не знаешь этого, но чув-ствуешь, ценишь тишину, говоришь с ней…
Я смутно понимала, о чем рассуждает мальчик:
– Я с людьми говорю, а тишину – слушаю. О чем с ней говорить?
Мальчик как-то печально посмотрел на меня:
– Тишина – самый благодарный слушатель, никогда не перебивает и внимание ее не рассеивается. Каж-дый говорит с ней на своем собственном, на только ему и ей понятном языке, каждый говорит тишине о своем. Ты смертельно боишься чего-то, и страх этот так силен. Что и себе признаться боишься, а уж людям – подавно. Ты не веришь людям…
Я покачала головой, не соглашаясь:
– И все же я с людьми говорю, а тишину слушаю.
Мальчик поднял с земли листок и стал быстро крутить его в длинных тонких пальцах:
– Я не о том. Люди говорят, а когда они говорят, молчать нужно, учиться – из разговоров столько узнать можно. Нет двух одинаковых людей, стало быть, нет двух одинаковых фраз. Каждый произносит то или иное слово по-своему, со своей интонацией, со своим пониманием, со своим восприятием…Потому что все мир так по-разному видят! Но, несмотря на то, что двух одинаковых людей нет, есть очень похожие. Мы больше всего привязываемся к таким двойникам, особенно если они похожи на тех, кого мы любили и поте-ряли. Тишина тоже учит, но ей можно верить, не боясь подлости, ведь все в себе держать невозможно – ни-кто не выдержит. Есть у тебя кто-то, кому ты можешь все сказать?
Я задумалась:
– Бумага…
Мальчик склонил голову и глубоко вздохнул:
– Бумага выдаст тайны, ведь каждый, кто возьмет ее, может прочесть написанное. Бумага доверчива, но беззащитна. А вот тишина неумолима. Сурова, все в ее незримой глубине останется навеки. А ты говоришь люди…Они ничтожны, лживы, подлы, они мелочны и подвержены страстям, они скопище пороков… Какие люди нравятся тебе?
– Я оправила волосы и провела пальцем по пересохшим губам:
– Я люблю всех людей!
Он неодобрительно вскинул реденькие брови вверх:
– Зачем же ты лжешь сейчас? Ты вообще слишком разборчива в людях, разочарована, ты ненавидишь их так искренне, как только можно что-либо ненавидеть, ты видишь всю их низость, хотя сама делаешь то-же, что и они: бросаешь, предаешь, используешь, ищешь удовольствий и в поисках этих-беспощадна…Я скажу тебе как я делю людей. Есть Люди Весны – веселые, беззаботные, наивные, чистые помыслами, такие заражают нас жаждой жизни, дают отдохновенье истомленным, заплутавшим душам. Есть Люди Лета – горячие, страстные, они способны увлекаться, теряя голову, они рисуют в воображении идеалы, лепят куми-ров, воспевают, поклоняются, они широки и обильны душою, щедры, отчаянны. Есть Люди Осени – тихие, вдумчивые, необыкновенно нежные, они способны трепетно привязываться, но довольно осторожны, спо-койны. Есть Люди Зимы- холодные, сдержанные внешне, а внутри бурные, противоречивые, жесткие, они способные ученики и блестящие учителя, они беспощадны к соперниками и резки с близкими, они одиночки по натуре, потому что всегда скрывают свои чувства, считая их проявление неуместным , они требователь-ны к себе и к другим, в чем- то педантичны, обязательны, такие люди могут искренне ненавидеть, бесно-ваться в ярости, они жаждут соперничества, словесных дуэлей, редко совершают безрассудные поступки…
Теперь улыбнулась я:
– Это ты так разделил сангвиников, меланхоликов, флегматиков и сангвиников?
Мальчик оправил воротник куртки:
– Прозаично получается, когда ты мои слова на науку переносишь…Конечно, можно и так сказать, хотя ты не совсем права…
Я кивнула и растерла в ладони горсть сухих листьев:
– Как тебя зовут?
Он опустил глаза, а после, сощурившись, вгляделся в жемчужно- серое небо, клубящееся тяжкими , раз-бухшими от воды облаками:
– Имя не имеет значения, и потом, я твоего имени тоже не знаю…
Поразительная внимательность его глаз начинала завораживать меня:
– Но отчего мы делаем из имен загадки?
Мальчик пожал плечами и взъерошил огненно- рыжие волосы:
– Говоря свое имя, ты налагаешь обязанность на себя и на собеседника, потому как после расставанья с ним, у тебя в памяти останется не только его образ и впечатление о нем, ведь это только приметы личного восприятия. А имя- то, что дается нам в собственность , стало быть, говоря свое имя, ты делишься собствен-ностью, и человек должен эту собственность хранить, желает он того или нет.
Я смутилась:
– А я хочу сказать тебе свое имя!
Он улыбнулся:
– А я не хочу его знать, мне не интересно это. Мне достаточно того, что я запомню запах твоих духов, диковатый взгляд глубоких темных глаз, резковатые движенья рук, и мои воспоминанья о тебе будут овеяны вечерней безветренной прохладой старого парка. Мы никогда не встретимся больше, и разговор наш не будет иметь никакого значения, во всяком случае, для меня, но я нашей встречи никогда не забуду, и ты тоже. Помни, тишина умеет говорить, порой оглушительно, она знает ответ на любой вопрос. Умеющий слушать да услышит. А теперь прощай.
Он как- то по- детски улыбнулся, в последний раз посмотрел на меня и пошел прочь.
Много лет прошло. А я все хожу в старый парк и сердце сладкой болью щемит, так хочется снова по-смотреть в глаза того рыжеволосого мальчишки и узнать его имя. Но я брожу по молчаливым аллеям, учась слушать тишину, как он советовал мне и кажется порой, что действительно понимаю ее. Странный язык у тишины - будоражит. Обостряет все чувства, утешает в часы грусти, я научилась верить тишине. Осознанно доверяю ей теперь свои тайны…
А та встреча действительно никогда не забудется мною и если бы я рисовала портрет тишины, то тиши-на предстала бы мне в образе рыжеволосого мальчишки с добрыми голубыми глазами.