Интонации
3. Ты не разведчик. Ты псих
Неозабоченные новыми знакомствами женщины не ловят взгляды встречных мужчин на улицах. Так я думал, пытаясь иногда перехватить взгляд симпатичной дамы. Теперь я так не думаю. Здесь, в лабиринте узких улиц, на тебя смотрят отовсюду. Стоит поднять голову, и тут же встретишься взглядом с какой-нибудь милашкой, свесившейся из балкончика или окна. Это не Подмосковье и даже не Киев. Здесь все рассматривают друг друга, - или оценивают, или просто с любопытством, свойственным туристам.
Ближе к морю в улочки заползают противные запахи рыбы и порта, вместе с мусором, для которого совсем нет урн. В общем, если не считать парадных Strada, площадей и дворцов, впечатление не из лучших. Но туристы шляются везде. Надо быть большим любителем этой лепнины под крышами, чтобы ехать сюда через всю Европу, или Италию.
Теперь я почти точно знаю, чем занимается моя фирма; что может находиться в ящиках, перегружаемых с одного судна на другое. Но вот что находится в тех коробках и ящиках, которые кочуют между портами туда-сюда, догадаться непросто. Макулатура? Консервы? Эти грузы – ширма, в трюмы судов попадают не эти, а совсем другие ящики.
Я только поражаюсь тому, с какой дьявольской хитростью продумана вся эта система. Сам я не стал бы тратить народные деньги на пустые перевозки одних и тех же ящиков туда-сюда по нескольку раз. Но начальству виднее, а сама моя фирма, хоть и не берет с сотрудников никаких подписок о неразглашении "коммерческой" тайны, ценит именно тех из них, кто не задает лишних вопросов. В общем-то все продумано до мелочей. Даже представители арабского или негроидного типа в офисах фирмы не появляются. Посредниками служат люди европейского, если хотите – итальянского типа.
Для наших целей место выбрано идеально. В бесконечных рыбных ресторанчиках и забегаловках лигурийской кухни собираются тёмные личности всех мастей. Эти места кишат и шпионами, хотя, казалось бы – что им тут делать? Но вот у меня, пока я не был отстранен от работы, даже не оставалось свободного времени. Теперь я наверстываю упущенное, с каждым днем стараясь привыкнуть к ненавистным супам minestrone (эх, заказать бы борщ!), к бесконечным анчоусам и сырам. Всю эту мерзость я запиваю белым вином "Sciacchetra" (звучит как "Шакетра"), из подвяленного на солнце винограда, которое для меня, хоть и не любителя десертных вин, фактически заменяет пиво, а практически позволяет проявить свою коммуникабельность по отношению к невольным сотрапезникам и сотрапезницам; умеренное потребление ни у кого бы не вызвало подозрения, так как напиток был не из дешевых.
Домой я прихожу, уставший от бездельных прогулок. Иногда мне кажется, что голос за стеной стал громче и отчетливей и я предаюсь фантазиям. Моего голоса она больше не слышит, разве только при моих редких полуночных телефонных разговорах с Берном. В первые минуты после таких сеансов тишину нарушает только отдаленный шум автомобильных шин на Strada Aldo Moro. Но я представляю, что слышу её дыхание. Хоть понимаю, что это невозможно, Я продолжаю себя накручивать новыми домыслами.
Потом приходят сны. Может быть, здесь такой климат, но я вижу много связных снов. В них нет ничего от моего сегодняшнего бытия, а каждый новый "фильм" развивается на одних и тех же пяти "картах" пейзажей, один из которых располагается в ненавистных мне горах.
Точное следование местным обычаям и традициям для разведчика может оказаться более пагубным, чем ошибки в этом плане.
Вот пример.
Лигурийцы славятся своей расчетливостью и скупостью. Но, в отличие от немцев и болгар, они этим качеством не кичатся, не выпячивают его, как нечто супернациональное, а скорее – стыдятся и могут иногда бравировать показной бесшабашностью и щедростью. И вот тут разведчика поджидает ловушка.
Если вздумаешь подражать им и в этом, легко можешь попасть в непредсказуемую ситуацию, тонкость которой заранее прочувствовать чужаку просто не дано. И тут никакая наука не поможет. На курсах усовершенствования офицеров разведки этой теме посвящены несколько хорошо продуманных лекций. Я был прилежным учеником, да и в лигурийских краях уже не первый день. Но ведь те старушки за "кьянти ризерва" меня раскусили…
Я потом долго пытался уразуметь, где "прокололся", но ни к какому вразумительному выводу так и не пришел. Сначала я себя успокоил: ну, что ты хочешь – не старый и не бедный мужчина разделяет их общество… Потом понял: это не объяснение; в этом городе бездельников всякой братии предостаточно, и именно этим качеством я не выделялся. Причиной были какие-то неуловимые интонации, на которые среагировали чувствительные барометры моих соседок по столику. Хорошо, если таких барометров не окажется у заинтересованных людей, куда более серьёзных, чем те старушки.
Интерес к соседке за стеной моей квартиры, желание взглянуть в её лицо, встретиться с ней глазами, наконец – услышать её голос наяву, не приглушенный стеной - становятся для меня idee fix.
Я потихоньку схожу с ума. Мне и в голову не приходит завести любовницу, или просто знакомство с какой-нибудь милашкой.
Я соблюдаю верность. Кому? Ушедшей от меня жене? Голосу за стенкой?
Мне надо её рассмотреть.
Но я "под колпаком" и мой малейший интерес к соседке тут же обернется интересом к ней совсем других людей. Впрочем, это рассуждение просто моё оправдание перед собой.
Тут другое. Я стал, как мальчишка, который плетется по улицам за своей симпатией, боясь быть уличенным в этом интересе.
Я над собой смеюсь, я сам собой разговариваю. Ну не может быть чувства к женщине, которой ты ни разу не видел в глаза!
Когда я, после долгого ожидания, наконец, замечаю из окна её фигурку на набережной, у меня прерывается дыхание, и я слышу стук своего сердца. Идиотизм!
Слава богу, на работе я занят так, что на личные раздумья времени совершенно нет.
Правда, и на работе кое-что изменилось.
Раньше я должен был разок-другой продуманно опоздать, умышленно в чем-то ошибиться, то есть – стараться быть, как все. Это тоже требовало определенных усилий и точного расчета.
Теперь эти отклонения стали излишними.
Шеф тоже изменился и однажды похвалил меня перед сотрудниками, чуть-чуть прибавил жалованья, хоть для "консервы" этого не требовалось.
Я втягиваюсь в новый ритм, стараюсь успеть всё сделать в течение рабочего времени, и не задерживаться на работе.
Я спешу на улицы.
Здесь надо забыть, что в мире существуют горизонтальные плоскости. Большинство улочек узкие и крутые, так что к моменту возвращения в квартиру я изрядно устаю.
Я не хотел идти напролом. Мне надо встретить её случайно. Сначала рассмотреть лицо – а вдруг мне оно не понравится. Почему-то я уверен, что такого не может быть.
Кажется, я знаю её фигуру, походку, манеру поворачивать головку… словом, при встрече я сразу её узнаю.
От нашего лома до станции метро Darsenal – этот участок набережной для моих поисков встречи исключен. Я сюда прихожу только для того, чтобы отдохнуть "от кривизны" прочих улиц, порадовать глаз зеленью и цветами.
Я знаю, где она выходит из метро. Это нетрудно, метро здесь – одна-единственная ветка.
После работы я стремился к фуникулерам, мечтая, что вдруг окажусь с нею в одной кабинке и там все произойдет. Что произойдет? На этот вопрос я не знал ответа, я старался не забегать вперед.
Я брожу по бесконечным крутым "via", названные в честь других мест Италии (Napoli, Capri) , или неизвестных мне личностей (Giovanni Carbone, Cario Montanari и т.п.), выхожу на разные "strada"…
Видя издали похожую фигурку, я внутренне сжимаюсь, сердце дает перебои, замирает, как перед схваткой. К лицу приливает кровь и становится трудно дышать.
Но едва навстречу идет женщина с похожими фигурой или походкой, я прохожу мимо, не поднимая глаз… желая и боясь встречи, каждый раз ругая себя за глупую мальчишескую нерешительность.
Я часто вижу её из своего окна, и, как и прежде, часто она бывает совершенно разной: то школьницей, то сгорбившейся усталой старухой…
Несколько раз, перейдя улицу, она поворачивается и поднимает головку к моему окну. А я поспешно сбегаю – отступаю от окна вглубь комнаты. Вот вам ещё одна глупость. Ну, это – зачем?
Вдруг на меня находит, и я даю себе слово прекратить беготню по улицам и не подходить к окну. Но, когда она выходит, окно притягивает меня, как магнит, а когда её нет дома – я опять бегу на улицы.
Мои метания замечены.
Но не ею.
Шеф встретил меня на набережной. На этот раз он выгуливал таксу. Случайная встреча в неофициальной обстановке? В нашей службе случайных встреч не бывает.
Действительно, «мистер-сеньор» Петани верен себе:
- Зря стараешься. Мы сняли наблюдение. Ты не двойной агент, и вообще – не разведчик. Ты – псих.
Так я тебе и поверил. С чего бы это вдруг? И вообще – какого черта? Они что, совсем меня не знают? Как будто можно, гуляя по улицам, заметить наблюдение за собой и уйти от него. Это в шпионских романах описывают "хвост". В натуре наблюдение ведется спереди, сбоку, и даже сверху, причем издалека, с расстояния достаточно значительного, что обеспечивается спецтехникой. Которая, кстати, спокойно продается в специальных магазинах. О наличии наблюдения за тобой ты можешь только предположить. Но, даже зная наверняка, что оно ведется, ты его вряд ли обнаружишь. И мои шефы отлично знают, что я это знаю. Тогда к чему его слова?
Я только пожал плечами.
Таки шо – на меня поставлен крест?
Но над Петани тоже есть начальство, и что там оно удумает, не знает сам господь бог.
В августе я получаю трехнедельный отпуск с выездом на швейцарский курорт.
Это – путь на Родину.
В Швейцарии отдыхать за меня будет другой.
Самолетом до Киева. Откуда такая щедрость? Вторым классом поезда ездят все нормальные разведчики и ненормальные шпионы. Значит, я все-таки под колпаком.
Вернусь ли сюда?
До отъезда две недели.
Не много, но и не мало.