По заснеженным городским улицам, разрезая ночной мрак ярким светом фар, неслась машина «скорой помощи». На переднем сиденье, рядом с водителем, сидела Маша Макарова – фельдшер, работавшая в психиатрической бригаде, благодаря своим физическим качествам. Женщин обычно туда не берут. Маша была зла, она всегда была зла в это время на работе – шутка ли, шестой час утра, а она глаз еще не смыкала.
Маша – женщина крупная, дородная, с крутым характером, голос у нее громовой, водители даже шутят, что с Макаровой никакая сирена не нужна.
- Маша, ну чего сердитая такая?
- Не, ну Петрович, замонали они уже, сначала жрут «Льдинку», ацетоном запивают, а потом им ад мерещится, черти и вампирюги! А мы прыгай вокруг них!
- Ну, Машенька, такая ваша работа…
- Не «Машенька», а Мария Васильевна!!! А ваша работа рулить молча!
Да, вот такая резкая женщина Маша.
А сзади ехали задумчивый врач Николай Семенович и совсем юный ординатор Саня (Александр Михайлович в недалеком будущем). Первый был тайно влюблен в Машу, а второй жутко ее боялся. Еще с ними ехал санитар Володя, как обычно мрачный, угрюмый и молчаливый, похожий на мясника… или палача, если возьмет в руки тесак.
Машина резко затормозила.
Володя встрепенулся.
- Че, вылазием?
- "Вылазием, вылазием", татарин! – послышался с улицы Машин голос.
Бригада вышла из машины, ощущая себя, как обычно в таких случаях, единым целым, и направилась в сторону красной кирпичной «точки».
- Просвещения 49, правильно?
- Так точно, Маша.
Больше не произнося ни слова, они вошли в лифт, поднялись на нужный этаж и позвонили в дверь, из-за которой раздавались наводящие звуки.
В недрах квартиры на разложенном диване лежал мужчина, весь всклоченный, с горящими, безумными глазами, выпученными, точно при гипертиреозе, и повторял одну и ту же фразу: «Клянусь, видел их, как вас сейчас, они - как мы!».
- Да, да, но только с одним лишь отличием - мы есть, а их нет. – нежно сказала Маша, затягивая жгут на руке безумного.
- Вы не верите мне, но я же говорю…
- Милейший, что вы, я вам верю, - вмешался Николай Семенович. – но ведь они злые и плохие, с ними нужно разобраться, поэтому сейчас вы поедите с нами в вампирскую милицию и все расскажете, уважаемый Виталий.
- То есть я должен сделать заявление? Заложить их всех, да? Я вам не стукач! Я на братьев стучать не буду! Они – такие же, как мы! А что это вы мне там колете?
И он начал кричать и вырываться, используя нецензурные выражения и запрещенные приемы.
- Володя, держи его, - заорала Маша. – "наркоз" давай, чего ждешь?
Володя вздохнул, размахнулся и подал "наркоз".
Петрович, ожидая пока приведут «клиента», курил, подпирая бок машины. Дверь подъезда отворилась, но из-за нее, вопреки ожиданиям, показалась благообразная бабулечка, осмотрелась, а затем поковыляла в сторону Петровича. Дойдя до него, остановилась, поправила платочек, пронзительно посмотрела в самые петровичевы глаза и спросила, страдальчески приподняв брови:
- Что милок, сердце у кого прихватило? В какой квартире?
- Все в порядке, бабуля, просто черти одному мерещатся в подъезде.
- Так они не мерещатся, они и правда живут у нас.
« Вместе пили!» – решил Петрович.
- Я только утром видала, шла за булкой и огурцами в магазин, и видала.
- И чем они занимались? – живо поинтересовался Петрович.
- Черти-то? Да как обычно.
- А как обычно?
- Дымили они из подвала, кровь лили горячую, пар прямо шел! Я уже думала сестру вызвать, у нее святая вода есть.
- Когда в подвале журчит и пар валит, надо сантехника вызывать, а не сестер.
- Так не ходють сантехники, боятся, один был и сгинул, черти-то забрали, конечно, пьяни такой только в ад и дорога.
Из подъезда послышался шум, распахнулась дверь, и оттуда показались Володя, с повязанным Виталием на могучих плечах, и другие. Старушка заволновалась.
- Куда вы его, ребятки?
- В институт Джанелидзе, бабуля, на токсикологию, да вы не беспокойтесь, вернут лучше, чем прежде, не простого, а золотого!
Двери захлопнулись, машина уехала, а старушка только рассеяно помахала ей рукой вслед.
Под утро вернулись на подстанцию. Маша, зевая, посмотрела на часы и произнесла, уже подобревшим голосом:
- Ох, ну вот и все. Всех спасли, вроде.
- Вы когда этого «клиента» забирали в пять утра, ко мне тоже бабуля подкатила, переживала за него, говорила, кстати, что он прав, там, мол, в подвале у них филиал ада, – добавил Петрович.
- Так чего нам не сказал? Мы бы ее взяли. Может, хоть у нее анамнез удалось бы собрать! – воскликнул Николай Семенович. – А то этот уперся, говорит, что ничего не ел, не пил и не курил. Врет ведь, я ведь по физиономии вижу – употребляет.
А тем временем в НИИ Джанелидзе, на отделении токсикологии…
Виталик проснулся, открыл глаза и осмотрелся. Огромная палата, на окнах решетки. Вдоль темных стен металлические кровати с грязными матрасами, напротив окна пост медсестры, тоже за решеткой. За окном было темно, и Виталик не мог определить какое сейчас время суток.
Он попытался воспроизвести в памяти последние события, но это плохо получилось. Немного болели руки в области локтевых сгибов, Виталик осмотрел их и увидел небольшие красные точки прямо над венами. « Боже, я попал в какую то переделку, меня посадили на иглу, это, наверное, какое то криминальное учреждение, здесь возможно, скрываются боевики или террористы, из меня теперь сделают смертника, привяжут бомбу к животу и отправят Кремль взрывать… А эти люди вокруг, как они могут спать, когда такое дело!»
Он осторожно подполз к краю кровати и, свесившись с нее, дотянулся до руки соседа, мирно посапывающего во сне.
- Эй, мужик, проснись…
- Да отвали, нету у меня! – пробубнил сосед.
- Слышь, мужик, а где мы? – продолжал пытать соседа Виталик.
- В больнице, где же еще!
Виталик вздрогнул, поднял голову и увидел медсестру на посту, а она подмигнула ему и стала что-то писать.
Виталик немного успокоился и решил еще поспать.
Маша, выспавшаяся, после тяжелых суток, вышла на кухню, потягиваясь и зевая. В банке «нескафе», кроме кофейного запаха, больше ничего не было. Не успела Маша расстроиться, как на кухню зарулила соседка Таня и, увидев печально блеснувшее дно Машиной кофейной банки, немедленно предложила Маше сварить своего, натурального.
И еще добавила, как бы между делом, что мамане уколы назначили, а в поликлинику далеко ходить. Потом вошел еще сосед-алкаголик и принялся выпрашивать «всего три чирика», конечно не на выпивку, а потом пришла его жена Ольга Дмитриевна, чтобы сказать Маше, что она больше не потерпит, но чего именно уточнить не успела, так как Маша ответила, даже не выслушивая претензий.
Следующим действующим лицом на кухонной сцене стала Анна Антоновна, чопорная дама лет пятидесяти. Она вошла плавно, слегка покачивая сложным шиньоновым сооружением на макушке, томно прикрывая глаза под слоями туши и фиолетовых теней.
- Добрый вечер, девушки! – сказала она, глянув в сторону Тани и Маши, не забыв брезгливо покривиться.
- И вам того же, милейшая! – ответила Таня.
Анна Антоновна поставила на плиту чайник, медленно зажгла газ и, вальяжно опершись на мойку, поинтересовалась:
- Дорогая моя, как вы со мной разговариваете?
Таня, предчувствуя склоку, даже облизнулась.
- А что такое? – наигранно изумилась она, ангельски распахнув глаза.
- Я, знаете ли по… э-э-э… опытней вас буду…И постарше немного!
- Да не немного, а разика в два, минимум.
- Это не так! Вы сами прекрасно знаете! Вы скандалистка, вам человека оскорбить, что муху прихлопнуть!
- Ну так если человек - как муха противный!
- Это я муха? Да ты на себя посмотри уродина, тебя муж бросил, потому что с такой, как ты, жить невозможно! Ты ему, небось, все нервы попротирала!
- Ну, про мужа – это ты зря, стерва старая…
- Я не старая…
- Шуруй отсюда, пока я тебе парик не повредила!
И, в следующий момент, они сошлись в борьбе, точно две разрушительные стихии, под свист, закипевшего чайника.
Маша наблюдала за боем, медленно потягивая кофе. На кухонный пол летела, случайно сметаемая разъяренными дамами посуда, куски пудры, теней, кольца, цепочки и обломки наманикюреных ногтей.
Маша продолжала пить кофе и созерцать. Неожиданно зазвонил телефон. Маша, послушав, некоторое время, его голос в прихожей, и, придя к выводу, что, если не она, то никто не откликнется на этот одинокий призыв, вышла из кухни и сняла трубку.
- Добрый вечер, могу я поговорить с госпожой Марией Макаровой?
Голос, раздававшийся из трубки, был Маше совершенно незнаком.
- Я вас слушаю.
- Сегодня ночью вы приезжали на вызов к некоему Виталию…
- Простите, а с кем я говорю?
- Не перебивайте. Итак, вы приезжали на вызов…
Маша предпочла не продолжать столь неравный диалог и просто повесила трубку. В этот самый момент из кухни выскочила истерзанная, всклоченная Анна Антоновна и завопила:
- Боже, ну и квартирка! Больше чем уверена, что это звонили мне!
- Да, вам, но я вынуждена была сказать, что вы не в состоянии поддержать разговор. Уверяю вас - он еще перезвонит…
- Он? Так это был мужчина, Боже, вы разрушили мою жизнь! Мою личную жизнь!
- Да не беспокойтесь вы, он точно перезвонит, а вы не теряйтесь, сразу договоритесь о встрече.
И тут, точно в подтверждение Машиных слов, телефон опять зазвонил, и Анна Антоновна, яростно сорвав трубку, почти закричала в нее:
- Я думаю нам необходимо увидеться. Здесь, в этом кагале, просто невозможно разговаривать.
Мужской голос в трубке что-то побубнил, и Анна Антоновна вскричала:
- Буду, скоро буду!
Радостно повесила трубку и помчалась в свою комнату.
- Помните о контрацепции! – раздался с кухни Танин голос.
Ночью Машу разбудил звонок в дверь. Она вышла из комнаты и увидела толпу перепуганных жильцов в коридоре.
- Не открывайте, - умоляла Танина пожилая мама. – так звонят только бандюги, когда хотят всех замочить!
Маша растолкала жильцов, пробралась к двери и распахнула ее. На пороге, опираясь головой на звонок, стояла Анна Антоновна, абсолютно пьяная.
- Мне так стыдно-о-о. Я такая пьяная! – сказала она, увидев Машу.
- Что вы, почти незаметно, - поспешила успокоить ее Маша. Затем сгребла выпившую даму в охапку и отнесла в ее комнату, где уложила на диван, приготовила тазик и уселась напротив, ожидая, когда организм ответит алкоголю.
- Маша, ведь это был ваш кавалер!
- Кто? А, ну да…
- У вас доброе сердце, вы хотели отдать мне его…
- У меня злое сердце, я хотела от него избавиться.
- И правильно, ведь он дьявол, я сама видела, вот этими глазами, Машенька!
« Да, здорово она надралась!» – подумала Маша.
- Да, самый настоящий дьявол! Но он не такой, каким его малюют, не такой! Он добрый! Он поможет мне выйти замуж, он обещал, а в обмен попросил, знаете, лишь только душу.
- И не жалко, душу-то? – зевая, спросила Маша.
- Да жалко, но, говорит, без этого никак.
Всю ночь провозившись с напившейся от тяжести размышлений и жалости к душе Анной Антоновной, Маша забылась лишь к утру, поручив экстравагантную даму на попечение Таниной мамы. В десять вечера Машу разбудила Таня.
- Слушай, Маш, глянь на эту «мадам Брошкину», не нравится она мне что-то!
- Таня, а когда она тебе нравилась?
- Маш, я серьезно! Маманя говорит, она дрыхнет с утра, а сейчас дыхание прерывистое стало, ну посмотри!
Анна Антоновна, правда, была сильно бледна и еле дышала. На тумбочке у изголовья кровати, лежали две пустые упаковки феназепама.
- Когда она это приняла?! – набросилась Маша на перепуганную старушку горе-сиделку.
- С утра, говорила «для сна», ну я и подумала, что от сна еще никто не умирал!
- Господи, кругом одни философы! А вы никогда не задавались мыслью, что смерть сама по себе не опасна, так как не способна привести ни к каким последствиям? Скорую вызывайте!
И снова НИИ им. Джанелидзе…
Виталику тут не нравилось. Не выпить, траву не покурить – просто беда! И еще уколы, от которых попа болит, врач ходит, вопросы всякие задает. А еще на соседней койке лежит трансвестит и все глазки строит, заигрывает. Медсестры удивительно спокойные, необщительные.
Виталик лежал целыми днями в задумчивости на кровати.
Дверь открылась, и в палату зашли люди в белых халатах.
- Ой, - воскликнул трансвестит. – студенты из института! Какие мальчики!
Виталику больше понравились бы девочки, но ему было не до них. За спинами студентов он увидел одинокую фигуру. Это была женщина, просочившаяся с толпой студентов из соседней палаты. Женщина его мечты. Он поднялся с кровати, одернул футболку и пошел в ее сторону, точно завороженный. Перепуганные студенты отступили, видя приближающегося к ним всклоченного юношу с горящими глазами.
- Как вас зовут? – спросил он, глядя на нее, точно голодная собака на недоступную косточку.
- Анна… - нежно произнесла она и добавила, подумав, - …Антоновна…
Потом они немного помолчали, продолжая пожирать друг друга глазами, на виду у всех, а потом он, будто очнувшись, быстро произнес:
- А меня Виталий зовут.
А потом ее увели.
Виталик думал о ней всю ночь, все никак не мог забыть ее черты. Под утро он решил, что они будут вместе, во что бы то ни стало. И заснул.
А к Анне Антоновне той же ночью явился дьявол.
- Ну, как? – поинтересовался он.
- Отлично! – воскликнула она. – Мне подходит.
- Подпись под контрактом, и Виталий ваш навеки.
- Да, пожалуйста, давайте контракт.
Дьявол развернул перед ней белый свиток, на котором огнем горел текст договора.
- Вашу руку.
Она протянула ему ладонь. Он уколол ей безымянный палец и проследил, как медленно появилась капелька крови.
- Теперь поставьте кровью подпись, вот здесь.
Она поставила.
Проснулась Анна Антоновна, услышав раздраженный голос медсестры.
- Нет, ну это ж надо, вчера только новое полотенце ей дали.
А сегодня утром кровь брали, укололи палец, и эта красавица своей кровищей все полотенце исписала.
****
Они вместе гуляли по городу. Они знали, что прохожие принимают их за сына с матерью, но это не беспокоило их.
Они были свободны от предрассудков и стереотипов, и нестандартность этих отношений не смущала их. Он угощал ее мороженым и звонил ей два раза в день.
****
У Маши выдался жутко тяжелый день. Столько дел, что просто невозможно все переделать. Поздно вечером Маша устало поднималась по лестнице, думая о том, что жизнь не удалась, потому что ноги промочены насквозь питерским слякотным снегом, насморк перекрывает кислород, денег нет и тяжеленные сумки отрывают руки. А еще на станцию пришла на работу новая молодая докторша, и Николай Семенович больше даже не смотрит в Машину сторону.
Маша вошла в свою комнату и устало опустилась на стул. В дверь постучали.
- Входите.
Дверь распахнулась и в комнату впорхнула Анна Антоновна, в обтягивающих джинсах и декольтированной кофточке, модно накрашенная, коротко подстриженная, сияющая ярче, чем начищенная сковорода.
- Маша, смотри, я пупочек проколола, прикольная сережка, да? А еще волосы подкрасила, нравится?
- Ничего так.
- Ну, отлично. Мы с Виталиком в «клубец» идем сегодня, давай с нами!
- Я не могу сегодня, устала.
- А зря Маш, живем один раз, так надо на полную катушку!
И она ушла.
За окном крутился снег, последний в этом году, ведь весна совсем близко. По темным проспектам мчались машины, освещая себе путь. Город жил за окном, но, казалось, будто это заведенный бездушный механизм, светящийся миллионами огней, и было одиноко от этой странной мысли.
А где-то по городу бродит кто-то и продает счастье совсем дешево. За душу.