Грани и кадры
Экранного Чичикова ему пришлось делать после Белокурова (1960), Горбачева (1969), Невинного (1979)… Это уже должно было вызывать трепет: а получится?
Получился! Свой. Самый, пожалуй, скользкий, пронырливо живучий в любой временнОй щелке-лазейке, как глиста, как толстовский бессмертный Ибикус. И в каждую эпоху у Чичикова-Ибикуса своя метода, своя манера, своя маска-личина. И вовсе не обязательно смиренно-обходительная. Нынче Чичиковым рядиться ни к чему. Они правят бал. И у них совсем иной оскал.
Сходная история случилась и с «Эзопом», где Калягин снимался после Виталия Полицеймако, не говоря про роль Ихарева («Игроки»). И опять не подкачал. Клонирование – не его опера.
При этом внешне Александр Калягин, казалось бы, всю жизнь одинаков и неизменен, точно законсервировался. Этакий справный крепыш-колобок с глянцевой «тонзурой». Но сколь велик разброс преломлений характеров и одного (!) характера.
Сперва были шкурные трусишки Даник («Черный монах») и Ванюкин\Воняев («Свой среди чужих...»), которые мерзки даже физически. Но актеру в тридцать «с хвостиком» уже было этого мало. Хотелось вырваться из уготованных фактурой прокрустовых рамок «заводного толстячка», преодолеть одномерный типаж вертлявого эксцентрического замухрышки. И вот параллельно «ванюкиным» из неведомых джунглей, словно нездешний Бинго-Бонго, возникает «тетушка Чарли из Бразилии» - обаятельный аферист Бабс. «Здравствуйте, я ваша тетя» - знаковая кинокомедия на стыке такой смеси всего, с почти живым использованием немого наследия комиков прошлого. Во всяком случае, ничего подобного наш зритель еще не видел. Потом - тоже. Тетушка Чарли - особая страница для самого Калягина. Избито звучит, но наутро он проснулся знаменитым. И, заметьте, при той же фигуре и лысине.
А дальше ждала еще одна, куда более сложная, дотоле еще не мереная высота – Платонов в чеховских реминисценциях Никиты Михалкова («Неоконченная пьеса для механического пианино»). Незнакомый, загадочный тип, существующий в разных эстетических измерениях и смешанно-размазанный минимум по двум временнЫм слоям. Так все узнали другого Калягина. Не просто комик или трагик, не травести и не герой-любовник. Все это неким неуловимым образом уживалось в нем одном. Здесь и дальше. Это, верно, и есть феномен Калягина.
Его Платонов – непризнанный «гений самообольщений и супружних мнений». Всегда с наивными тоскующе беспомощными и взыскующе беззащитными глазами, как небо в предвестии грозы. Платонову скорбно, что уже 35 (или где-нибудь около), а не Лермонтов, не Наполеон. Но смешон и жалок. То есть его все-таки жалко. Платонова и предназначено было пожалеть тем, для кого точился пафос фильма в первую голову. Аллюзии-то были вполне прозрачны - с семидесятниками ХХ века...
Сан Саныч из «Прохиндиады» - другое. Это уже осовремененный подступ к вечному Чичикову. Как и все калягинские циники-ловкачи, этот свои жертвы облапошивает легко и гладко: как говорится, «на голубом глазу». Но опять же другой Калягин. Как и неподкупно строгий следователь из «Допроса». И все-таки, с разными оговорками, это положительные типы. Чего не скажешь про Великана Михеля («Сказка, рассказанная ночью» по мотивам В. Гауфа). Тот, действительно, зловещ, а ведь при тех же добрых синих глазках.
Не обошел Александр Александрович и тему Ленина («Так победим» Михаила Шатрова). Знатные труженики сцены и экрана той поры мимо такой роли проскочить и не старались. Каждый вносил посильную лепту (К. Лавров и М. Ульянов, Ю. Каюров и О. Янковский) и каждый оставил свой отчетливый след в безбрежной Лениниане. О калягинском Ильиче, помнится, много говорили. Но помнится смутно. Ибо давно уже не говорят…
«Старый Новый год» - еще один большой рубеж, мировоззренчески веховый, ибо творился на сломе двух эпох, двух уровней и принципов человекожития. Калягинский Петр Полуорлов, полуинтеллигент-шестидесятник среднего полета, размашисто пародиен, как, собственно, и вся эта «могучая кучка» сатириков-экранизаторов шедевра М. Рощина: Невинный, Бурков, Евстигнеев, оба Щербакова, Минина, Мирошниченко, Дементьева, Петров, Ханаева, Трошин…
Причем, по человеческим качествам «изяЧный», модный и как бы умеренно просвещенный образованец Полуорлов сильно проигрывает «сапогу пятиклассному», мастеру по игрушечным пищалкам Петру Себейкину (Невинный). Их семьи сосуществуют, но на разных этажах и в параллельных дубль-пространствах, по едино заданной поведенческой матрице. Единая-то она единая, да ведут себя Себейкины и Полуорловы разно, можно сказать, полярно. И временный союз в Сандунах – передышка перед окончательным размежеванием.
В дуэте с чудесной Ириной Мирошниченко и «гастрольным» прихвостнем Гошей (Петр Щербаков) Александр Калягин поднимается до серьезных социальных обобщений. «Ближний круг» полуэлитарных приверженцев назойливо зудит о гениальности Полуорлова. А он такой же «гений», каким на фоне подлинных открытий и изобретений смотрится плод его десятилетнего конструкторского бдения – биосистема типа… сортир (а если еще Уже: унитаз). Вот уж истинно «гений среди удобрений». Полу- он и есть полу-. При этом самодур полный, пусть и с культурным начином: фрондирующего сынишку, коего сам же на (вседоз)вольность благословил, при случае прибьет и не поморщится. Короче, рожденный гадить, орлить не может.
При этом Полуорлов не очень зол (наПОЛовину), но очень социально опасен, ибо заразен: вон какого отпрыска воспитал. На пару с алчной Лизонькой Себейкиной его бездушный Федя через пару пятилеток страну разнесут по бревнышку да по кирпичику.
…Сегодня таких ролей нет. Не только для Калягина. Мелко чадим, господа. Но Александр Александрович работает в театре. И всё, всё в этой жизни делает он с удивительно чистыми глазами…
Родился 25 мая 1942
Народный артист РСФСР (1983).
Лауреат Государственной премии СССР (1981 - за роль в фильме "Допрос"; 1983, за театральные работы). Лауреат премии «Фонда Ролана Быкова» (2008). С 1993 года художественный руководитель Московского театра "Еt cetera".
Кадр из кинокомедии "Здравствуйте, я ваша тетя".