Ангел Забвения вел усталого путника по бесконечному простору над Озером Покоя. Бескрайняя равнодушная пелена воды ничего не говорила, ни о чем не думала и даже, кажется, не дышала. Словно какое-то не постижимое существо, с чувствами и желаниями камня, но все же живое. И в покое этом не было ничего, только тупое ускользающее чувство сомнения, или страха, или вины… а впрочем, любые попытки осознать это чувство приводили к полному его растворению. Легкий туман стелился над Озером, такой же молчаливый и пустой, и не было больше ничего.
Путник знал, что Ангел Забвения не вымолвит ни слова, он еще помнил для чего нужно пройти над Озером Покоя, он понимал, что каждый шаг лишает его крупицы воспоминания, а шагов таких будет бесчисленное множество, пока голубая бездна не проглотит его память целиком, и путь свой он завершит с разумом младенца.
Сейчас Озеро Покоя представлялось ему аналогом Черной Дыры, только с жадностью глотало оно не элементарные частицы, а все попадающие в его владения мысли, чувства, эмоции. В следующее мгновение путник задумался, а можно ли в действительности разложить память на элементарные частицы или может на ;-излучения. Но тут же мысли его стали путаться, разум потяжелел, и он забыл о своих нелепых, а теперь еще и бесполезных размышлениях. И только легкие отголоски памяти выкидывали на поверхность его сознания какие-то давно минувшие события, которые уже ничем не занимали усталого путника, к тому же растворялись они все быстрее и быстрее, прежде чем путник мог их осознать. Память его непрерывно опустошалась, и он уже почти не жалел об этом.
Ангел Забвения знал свое дело, и всегда выполнял его тщательно, потому что знание, дарованное ему, сливало воедино его суть и Озеро Покоя, и это было страшно. В безвременье продолжался их путь. А сам Ангел Забвения столько раз пересекал Озеро Покоя, сопровождая своих неизменных и уже кажется одинаковых путников, что ему чудилось, будто он растворяется и сливается со своими ведомыми так же, как их память растворяется и сливается с Озером. Так привычно и вечно. И ничто не помешает процессу, и ничто не может помешать и ничто не хочет помешать. Расслабление, растворение, забвение, покой, пустота.
Но на этот раз что-то произошло, и зародились какие-то неведомые силы и потребовали они перемен, потому что то, что сжимал в своем сердце Ангел Забвения и каждый раз топил в Озере, больше не могло таиться. И Озеро захлебывалось и давилось, а Ангел Забвение вновь и вновь прятал, стирал, развоплощал и таил это невозможное от себя, от Озера и от Бога.
Впервые Ангел ощутил какую-то непонятную дрожь, и что хуже того еще очень невнятное чуть заметное Присутствие. Туман стал сгущаться, будто оживший демон, выписывать небывалые тревожные фигуры, и вот тогда-то в мироздание что-то произошло. Будто щелчок невидимого оружия и следом выстрелом пронесся выкрик путника “ Остановись!” Ангел Забвения вздрогнул и остановился.
“Ты не можешь говорить, ты не можешь даже думать, не-то что кричать. Ты давно уже потерял память о близких и любящих тебя, ты давно позабыл о себе, ты даже не помнишь своих врагов, и если бы тебе сейчас понадобилось дышать ты бы не смог и этого, потому что забыл обо всем. Все что ты сейчас можешь, это просто идти за мной, без чувств, без эмоций, без памяти, без комментариев”. Так подумал Ангел Забвения и почувствовал утраченное им прежде смятение. Но покрывало Вечности, окутавшее его после бесконечных “прогулок” над Озером Покоя, поглотило все воскрешающиеся эмоции. И Ангел Забвения застыл, словно каменный истукан, в молчаливом и не постижимом для него ожидании.
- Не спеши, умоляю тебя, - снова прокричал путник. Ангел молчал.
- Я знаю тебя. Я знаю, что ты должен со мной сделать. Но я очень прошу тебя, позволь мне оставить и спрятать ближе к сердцу хотя бы смутные образы некоторых счастливых мигов из моей догоревшей жизни, еще не канувшие в бездну ледяного покоя. Я не знаю для чего это нужно тебе или кому еще, но когда ты лишил меня памяти, ты лишил меня всего и я осознал, что жизнь моя завершилась и теперь любая пылинка из прошлого дорога и любима мне.- Ангел молчал. Путник усмехнулся, осмотрелся по сторонам и продолжил.
- А что если ты не первый раз ведешь меня по этой пустыне? Ведь лишенный памяти вынужден начинать все сначала. Я что снова появлюсь на свет? – и путник не заметил, а Ангел не смог осознать, почему и как возвращалась к этому бывшему человеку память.
- Зачем давать сотни жизней и уничтожать все, что этой жизнью было совершено?
Теперь путник обретал не только возвращающуюся память, но и неведомые ему прежде знания. Ангел Забвения почти не слышал слов путника, хотя и осязал вопрос. Сейчас ему интереснее было наблюдать за тем, что происходило с памятью, или лучше назвать это опытом, а может душой. Как не назови, это что-то окунулось в Озеро Покоя и растворилось там, рассеялось среди бесчисленных его атомов, умножив тем самым эти непостижимые воды. Но затем, не понятным образом память реставрировалась, собрала и воссоединила все свои частички и теперь возвращалась к своей прежней сути, струйкой пара вырываясь из Озера, прихватывая с собой небольшое количество крупиц, отдыхающих в этом омуте уже целую вечность. Ангел Забвения всегда знал, или думал, что знает, что происходит с Озером и что Озеро знает, что происходит с ним. Но теперь он ощущал что-то недосказанное, он почти сопротивлялся Озеру, и ему стало тяжело. Такое состояние было вызвано вовсе не расспросами путника, хотя к расспросам Ангел и не привык, а разворачивающимся перед хранителем тайн действием.
-Если ты можешь очистить память от всего, тогда хотя бы расскажи мне о твоих секретах, поведай мне, кем я был в минувшие времена, а потом сотрешь и эти воспоминания,- увеличивались запросы путника.
Ангел начал ощущать почти человеческую телесность, голова его кружилась от усталости, к горлу подступала тошнота, жуткую тяжесть и даже боль ощущал он на своих плечах и шее. Путник снова о чем-то заговорил, и теперь, казалось, говорил не прекращая. Ангел Забвения страдал от обрушившейся на него пытки. Он поднял голову вверх, движение было бессознательным, но верным, вверху его ожидал ответ на все происходившее с ним.
На плечах его лежало Небо, или какой-то необычайных размеров кристалл, город, или свалка, а возможно и само Озеро. Теперь он понимал все, он расстался с неведеньем, но то, что досталось ему взамен, отяжелило его ношу. Озеро погибало, оно перенасытилось и отравилось. И если бы Ангел сейчас скинул груз со своих плеч, исчезло бы не только Озеро, но и весь Мир. Но Ангел Забвения не шелохнулся, он страдал и держал все то, что сотворило человечество за нескончаемою вереницу лет. Он держал на себе всю историю мироздания, и она проникала в него. Хотя он всегда был в курсе всех событий и представлял собой неотъемлемою часть Озера, Озеро оказывало воздействие и на него, не столь фатальное как на его путников, но все же достаточно сильное. Теперь Озеро погибало, и вливающаяся в Ангела сила обновляла его знания, открывала подлинную суть и наделяла чувствами. И Ангел превращался в Бога. Он ощутил отцовскую любовь и муку, обращенные ко всему существующему.
Путник же тем временем продолжал расшатывать мир. Он топал ногами по мертвеющей воде, и теперь уже требовал ответа, обвинял Ангела в несправедливости и самоуправстве, уверял, что желает знать о себе все. Ангел взглянул на путника. В глазах его замечался нездоровый блеск, оттенки усмешки, ненависти и боли. Путник потяжелел и уже хотел отступиться от своих претензий, но было поздно, Ангел удовлетворил его требования, и путника захлестнула неизвестно откуда взявшаяся волна.
Путник стал падать. Он уже не видел ни Ангела, ни Озера. Его окружал какой-то каркас, или колодец, или пирамида, а он все продолжал падать. Он заново проживал все свои жизни, но только в жатой форме, уже иначе осознавая и воспринимая происходящие события. И ему было страшно. Он понял, что хотел сказать ему Ангел.
Прежде всего, удивила путника его только что завершившаяся жизнь. Жизнь его была обычна, в меру «праведна», «в меру» грешна, немного несправедлива по отношению к нему, но вполне сносна. Хотя, если бы удача улыбалась ему чуток почаще, он бы непременно стал лучше и жизнь его была бы пышнее. Короче, несмотря на то, что ввиду своего большого духовного и интеллектуального потенциала этот человек заслуживал гораздо лучшей участи, он великодушно принимал и то, что ему уготовила судьба. Так думал путник о своей завершившейся жизни прежде. Теперь же он видел, что судьба никогда не была несправедлива к нему, судьба вообще беспристрастна. Путник в своей жизни никогда не шел на риск, а потому никогда не проигрывал, как впрочем, и не выигрывал, хотя последнего он не замечал и считал себя мудрым. В его жизни не случалось никаких серьезных поражений, и все же чего-то ему недоставало. В общем-то, как уже говорилось выше, жизнь его была не плоха, но и не настолько хороша, как ему бы хотелось. Тогда, будучи живым, он не понимал, от чего так происходит, и сетовал на неудачу, хотя неудачи ему встречались так же редко, как и удачи. Сейчас усталый путник очень четко прослеживал причинно-следственные связи между всеми событиями его жизни. И видел, что судьба всегда обращалась с ним по заслугам, ни лучше, ни хуже. Он частенько становился жертвой своих собственных слабостей, которые лишали его энтузиазма и одновременно оправдывали выбор легкого пути. Бывший человек не очень-то задумывался о последствиях своих поступков, и эти поступки со временем превращались в слабости, и уже ослабший человек успокаивал себя: такова жизнь, так бывает со всеми, и знал, что есть все-таки исключения. Бывший человек не стремился отвечать за свои действия и, если это было возможно, уходил от ответственности. И его ошибки превращались в чьи-то обиды. Чьи-то обиды – в чьи-то несчастья. А когда бумерангом возвращались к зачинщику, тот уже не распознавал в них своей вины и винил что угодно и кого угодно, только не себя. Рассеянный и обозленный, он не сдерживал своих эмоций, срывался и совершал новые ошибки. Потом, успокоившись, он другой раз признавал, что был не прав. Но признание это адресовывал в основном только себе, обещал исправиться и может даже извиниться, если потребуется. Но решение свое этот человек все откладывал и откладывал, пока, наконец, благополучно не забывал о нем. И забвение это было почище, чем над Озером Покоя. А тем временем новые ошибки превращались во все новые и новые обиды, образовывали замысловатые цепи, замыкались, возвращались к истоку. Только терпением и смирением можно было нарушить этот бесконечный цикл. И ни то что бы, усталый путник не знал об этом при жизни, просто ему не хотелось об этом знать, не хотелось признать, что он дважды не прав, не хотелось об этом думать. Сейчас он удивлялся тому, как легко он забывал все то, что хотелось ему забыть, все то, что порочило его и выставляло бесчестным и несправедливым. Удивлялся, как легко другой раз он искажал суть происходящих событий, слегка приврав и поверив в это вранье, как в неотложную истину. Удивлялся и понимал: гордыня, страх, эгоизм, мнение других, нежелание признавать себя виноватым,- все это не давало ему поступать иначе, со временем брало верх над ним и делало его все слабее и слабее. Бывший человек также видел теперь, что совершенные им ошибки не умерли вмести с ним, они продолжали циркулировать, порождая все новые и новые возмущения, запуская все новые и новые циклы. Они пробегали невиданные расстояния, задевали, уничтожали и калечили множество людей, приобретали иные масштабы, то стихали, то усиливались и, непременно желая вернутся к истоку, лупили по потомкам бывшего человека. А те, ошарашенные и не довольные, не могли уже понять и отследить, что откуда берется, слабели от этих ударов. И постепенно их образ жизни становился все более похожим на образ жизни их предка.
Конечно, осознав все это при жизни, бывший человек сослался бы на ошибки своих предков и вновь бы винил кого угодно и что угодно, но только не себя. Но жизни его уже не было, и он отчетливо видел главную свою вину. Он не только не улучшил положения дел, он даже не попытался разомкнуть невидимые цепи, и потому непросто прожил бесполезную жизнь, но еще и усложнил, запутал путь идущих за ним, хотя мог бы существенно его облегчить. А потомки его продолжили бы это начинание, и, может быть, в конце концов, покончили бы с изначальной несправедливостью. Усталый путник подумал было оправдаться, что такой вариант развития событий мало вероятен, даже если бы жизнь свою он прожил идеально, но тут же понял, что оправдание это не имеет смысла. Ему стало тяжело. Он постоянно приходил в своих размышлениях к множеству противоречий, часто доводил начатую им мысль до абсурда, то убеждался, то разубеждался в полной бессмыслице всего, что когда-либо не происходило, и возможно только что увиденные им закономерности, всего лишь системы, порожденные хаосом. И ему захотелось на Озеро Покоя.
Но он продолжал свой фантастический путь в обратном отсчете времени и не мог его остановить всего лишь своим пожеланием. Далее он проживал заново свои позапрошлые жизни, и ощущал уже одновременно не одну, а две жизни, затем четыре, и все больше и больше, пока, наконец, не слился с целым человечеством. Он заново испытывал не только то, что было в минувшие времена с ним, но и сливался с жизнями своих предков. Он ощущал себя каждым, из тех, чьи жизни ему сейчас представлялись, и вместе с тем он был над происходящим. Люди мечтали, страдали, общались друг с другом, ссорились, мирились, а он был каждым из этих людей. Он обижал сам себя, но ссорился сам с собой; ненавидел и любил, и эти чувства опять же обращались к нему. Он узнавал все новые города и страны, все новые языки и исторические события. Нынешний путник был счастлив и страдал как никогда. Жалел о забытых понятиях и ужасался, узнавая о прошлых обычаях. Слишком легко я забывал свои проступки, слишком бездумно относился к своим действиям, думал усталый путник. Теперь он понимал, что Ангел Забвения не уничтожал каждый раз его память, а лишь пытался очистить его душу. Но очищение это давалось все труднее и труднее, и теперь Ангел вернул Путнику его ношу. Усталый путник снова стоял перед Ангелом Забвения, и они смотрели друг другу в глаза уже с некоторым пониманием.
Ангел оставался все в том же положении, держа на плечах непомерную ношу, свалку кармических каркасов, созданных человеческими прегрешениями. Сейчас Ангел Забвения выглядел более уверенно, похоже было, что он решился на что-то. И когда это решение дозрело, пространство вокруг него стало успокаиваться, Тяжесть водой слилась с плеч, и Озеро, ожившее, снова оказалось под ногами.
- Идем,- улыбнулся Ангел путнику и повел его дальше. Четкие образы и конкретные воспоминания снова стали расплываться, таять, исчезать. Но теперь усталый путник вполне определенно ощущал, что в душе его памятной гирькой остается необъяснимое чувство вины, тревоги, недосказанности, необходимости искупления.
С тех пор Ангел Забвения научился облегчать участь Озера и заодно свою участь, но при этом необходимо было оставлять в сердцах прошедших над Озером Покоя не безмятежность и умиротворение, а тревогу, стыд, страх и все то, что каждому назначал по своему усмотрению Ангел. Неизвестно как долго это продолжалось, какие силы привлекло и что случилось потом, но как данность Ангела Забвения постигла кара за самоуправство. В наказание он был послан на Землю, и там Ангел должен был жить простым смертным, но сохраняя абсолютную память о своем прежнем существе. Так Ангел оказался среди людей, не бывших развоплощенных сущностей, а настоящих живых людей.
Это был невероятно яркий оглушительный мир.
Это был невероятно яркий оглушительный мир. Миллиарды голосов, звуков, стонов, скрипов, шорохов ударили разом в сознание “ссыльного” Ангела. Звуки миллиона барабанов обрушились на него и частой дробью заколотили в барабанные перепонки его телесных ушей. С шумом вплеснулась и горячей тягучей взбешенной массой понеслась по венам и артериям кровь, обжигая, ударяя, разрывая. Не сдержав водопада боли, эмоций и смятения Ангел закричал. И новый поток с силой ворвался в него и ударил изнутри. От этого удара задрожали кровеносные сосуды, закружилась голова, по коже понеслись и жар и озноб одновременно, грудь заходила ходуном, втягивая и извергая потоки воздуха, иссушая глотку, тревожа сердце. Ангел повалился на землю, тяжело дыша, откашливаясь и дрожа. Он все еще испытывал жуткую боль и ломоту во всем телесном покрове, и, как следствие того трепетание души, но уже чувствовал и понимал, что все это понемногу успокоится, боль утихнет, и он привыкнет к своему новому воплощению.
Высокий темноволосый мужчина, одетый в длинные одежды, лежал на земле, зажмурив глаза, телом вбирая в себя окружающий мир, и боялся подняться. Он ощущал каждую частицу своего тела, ощущал жизнь каждой клетки, чувствовал и осознавал, как клетки эти образуют ткани, а ткани - органы, мышцы, кости, железы, как все это сочетается и функционирует, как покровные ткани возмущают, разрывают и скользят в тканях атмосферы. Он чувствовал, как молекулы, частицы, структуры проникают в его тело из вне и, как его тело отдает окружающей сфере свои частички и молекулы. Он знал, что то же самое происходит со всем и всеми, кем и чем богат этот мир. Он еще не открывал глаза, но уже представлял что увидит, бесконечно переливающийся, мерцающий, переплетенный, принимающий многообразие форм, само ограничивающийся и само растворяющийся, и с тем вместе пронизанный абсолютным единением мир. Мир, как налитый под завязку сосуд. Мир наполненный, динамический, развивающийся, исходящий, истекаемый, продуцируемый, созданный или точнее выраженный и находящийся в процессе создания-выражения.
Ангел не спешил подниматься, он проникал в бесчисленные структуры и познавал. Боль исчезала, или вернее сказать раскрывалась, разворачивалась в многообразный спектр ощущений и восприятий. Сначала Ангел чувствовал не столько тепло и холод, соприкосновения, раздражения, сколько причины их происхождения и механизмы восприятия. Но совсем скоро легкие потоки ветра колыхнули волоски на коже его рук, оцарапались о щетину щек, проникли в ноздри. Жесткие травинки кололись сквозь одежды, отважный муравей щекотал лапками ладонь, земля дышала сыростью. Стали различимы запахи доминирующие и чуть заметные. В общей картине лесного вечернего запаха стали вырисовываться отдельные образы, переплетающиеся и взаимодействующие. Сладкие, горькие, пресные, свежие, терпкие, приятные, ядовитые, мягкие, резкие, мимолетные, устойчивые,– все запахи. Запахи травы, хвои, коры, земли, прелых листьев, мхов, болотной тины, птичьего оперенья, смолы, жизнедеятельности насекомых и так далее, и так далее. Первый нескончаемый и оглушительный аккорд также развернулся в божественную симфонию. И пение птиц, и стрекотание кузнечиков, и треск сухих веток, и шум циркулирующей по телу крови, биение сердца, потоки воздуха – звуки, звуки, звуки…
(продолжение следует...)