Имя его - Солдат
Алла Зуева
С того события прошло много времени. Это было летом. Июнь. Я ехала в Минск в гости к родным. В автобусе мое место оказалось рядом с пожилым человеком. Мне было скучно. Даже в окно нельзя было уткнуться, чтобы наблюдать за проплывающими пейзажами – возле окна сидел дедушка. Казалось, он спал. Ему на вид было около семидесяти. Жидкие седые волосы были аккуратно пострижены. Четкие морщины делали его лицо суровым и непроницаемым. Мне тогда почему-то показалось, что в прошлом он был учителем или каким-нибудь начальником. Только у них такие лица. Костюм был ему немного великоват, но был свеж и отутюжен. И хотя в автобусе было жарко, пиджак дедушка не снял. На пиджаке красовались четыре ордена и много медалей. От дорожного безделья я пыталась посчитать его медали, но каждый раз сбивалась: то автобус подпрыгивал на очередной ямке, то дедуля поворачивался ко мне боком. После очередной бесплодной попытки я, наверно, слишком громко разочарованно вздохнула, так как дедушка вдруг открыл глаза и внимательно посмотрел на меня.
-Вас что-то беспокоит? – спросил он.
-Нет, - опешила я от неожиданности.
-Может, вы хотите поменяться со мной местами, - он улыбнулся, - моя внучка любит сидеть только у окна.
-Нет, нет, что вы! – мне было страшно неловко.
Старик помолчал, потом спросил:
-В Минск по делам или в гости?
- И то и другое, - ответила я.
-Это хорошо.
-А вы? – решилась спросить и я.
-По делам. А дела, доченька, у меня очень важные.
-А если не секрет? – отсутствием любопытства я не страдала.
-Правду искать, правду-матушку, - ответил он.
Я удивленно посмотрела на него. Вся грудь в орденах и медалях, таких людей, как он, наше государство на руках носит, а он правду едет искать в Минск. Наверно, увидев мое недоумение, старичок уточнил:
-Не за себя, доченька, не за себя.
-А за кого?
Он промолчал. Не дождавшись ответа, я спросила его, сколько ему было лет, когда он пошел воевать, ведь на вид он довольно молод.
-Около четырнадцати лет, - ответил он, и легкая тень пробежала по его лицу. - Мы с ребятами - погодками из нашей деревни рано повзрослели. Я сам с Полесья. Лесов там много. Вот и ушли в партизаны, когда немцы пришли.
-Так вы всю войну прошли?
-Да, можно сказать и так. Всю.
-Расскажите.
Мой интерес был настолько искренен, что дедушка, мягко посмотрев на меня, очень тихо произнес:
-Спасибо тебе, доченька, спасибо.
Тогда я не поняла его благодарности и промолчала. Он еще раз посмотрел на меня, как бы лишний раз убеждаясь, что я не из-за праздного любопытства беседую с ним, и начал свой рассказ.
Нас было ровно двенадцать, двенадцать друзей – одноклассников. Мы были молоды, наивны, горячи. Деревня наша тогда была небольшая – всего-то дворов пятьдесят, но молодежи было много. Война не застала нас врасплох, как это принято говорить. Мы, детвора, к ней готовились. Учились военному искусству у старших, в школе. Когда началась война, мы сразу ушли в лес. Сначала страшно было и интересно. Нам тогда все это казалось игрой, которая вот-вот закончится. Но эта страшная игра затянулась. Вскоре мы поняли, когда потеряли троих друзей, что все намного серьезней. Война показала свою звериную сущность смертями, пожарами, болью, лишениями, отчаянием и страхом. Всего и не перескажешь. Мы били немцев. Они били нас. Бывало, особенно зимой, неделями ничего не ели. Мерзли, коченели в снегу. Многие не выдерживали – уходили домой, кому было куда уходить. Становились предателями, кто не видел пути... Всякое было. Мы, детвора, взрослели не по годам. И спрос с нас был, как с взрослых. Ходили в разведку, проводили диверсии, расклеивали листовки, устраивали засады… Помню, дал командир задание, посчитать, сколько железнодорожных составов идет в сторону фронта. Целые сутки мы с другом сидели в сугробе возле железной дороги и считали. Все наше прикрытие было – промерзлые кустики в метрах двадцати у полотна. Можно было, конечно, и из лесу посчитать. Но лес был вырублен немцами вдоль дороги на метров пятьсот вглубь, и с такого расстояния считать количество вагонов было очень трудно, да и что везут фашисты на платформах - не понять. Вот и пришлось подобраться поближе и зарыться в снег. За это задание мы с другом впервые получили награды. Сведения, добытые таким путем, оказались очень важными. Да, много чего было сделано нами, подростками, для освобождения Родины. Многие погибли и были похоронены в лесах. Ты знаешь, с тех пор не хожу в лес за грибами или ягодами. Мне кажется, что все это растет на могилах моих друзей. Когда освобождали Беларусь, я уже был в действующей армии. Зимой 43-го я был тяжело ранен и отправлен в госпиталь в Москву. А оттуда уже на фронт. Годков-то я себе прибавил. На вид был хлопец хоть куда! Поэтому, пройдя ускоренные курсы в военном училище, на родную землю уже ступил в младшем офицерском чине. Как говорится, при погонах и медалях. Но радовало тогда не это. Я мечтал встретиться с друзьями, с родными, которых я очень долго не видел. Но у войны свое расписание. Сначала поварился в «бобруйском котле», потом в «минском». Уцелело нас мало. Пехота всегда несла большие потери. Помню, под Минском особенно тяжело было. И жизнь моя была на волоске. Но березка спасла меня, наша белорусская березка. А дело было так. Должны мы были очистить один лесок, в котором закрепились основательно фрицы. Но те дрались отчаянно. Казалось, против нас они бросили огонь всей артиллерии. Из-за стены взрывов неба не было видно. Мы вжались в землю, моля ее, родимую, о защите. Прятались за камешки, за кустики – поле то было ровное. Вставать надо, надо идти в атаку, а страх цепляется за землю, не дает головы поднять, не то что встать в полный рост… Командование нас не жалело… Пушечное мясо… Ох, доченька, не дай Бог кому такое испытать вновь! Я не знаю, как, но все-таки смог поднять свою значительно поредевшую роту и повести ее в атаку. И вот уже лесок. Вот березки, нежные, тонкие. Дрожат от взрывов и пуль. И мы дрожим. Но идем вперед. Есть такое слово – Родина! И оно в этих березках, внученька, что танцуют сейчас за окном, в этом поле, зеленом и светлом, в этой дороге… Тогда мы - белорусы, русские, украинцы, кавказцы, прибалтийцы - считали всю эту огромную землю своей Родиной. Не то, что сейчас…
Ветеран замолчал. Мы молча стали смотреть в окно, за которым мелькали ели, сосны. Широкое поле растянулось до горизонта. Синяя лента реки рассекла землю. И снова лес. Вдруг в белом танце закружились березки. Изящные, прозрачные из-за белизны стволов. «Невестушки», – так называл их Шукшин. Мы зачарованно наблюдали за проплывающей картиной. Она завораживала и не отпускала, заставляя любоваться ею без конца. Но законы дороги неумолимы. Одна картина быстро сменялось другой. Менялось и впечатление. И тут мы увидели поваленный лес: то ли ураган накуролесил, то ли люди с ума сошли… Вижу, дедушка весь напрягся, посуровел опять.
-Вот таким лес тот остался после того, как мы выгнали из него немцев, - тихо произнес он.
-А что было дальше? Пожалуйста, расскажите, - с надеждой попросила я, – как вас спасла березка?
Дедушка отвел взгляд от окна, пристально посмотрел на меня, как бы решая, продолжать или нет, и сказал:
-Вот в таком лесочке, как этот, только что проплывший мимо, я понял, что такое родная земля. Я тогда это ощутил всем телом, всей кожей, всеми чувствами. Мы тогда шли в атаку не ради кого-то, как иногда пишут доморощенные историки, выуживая факты из домыслов, а ради той земли, на которой мы жили, ради родных и близких, измученных военным беспределом. И тот бой тоже был за нашу с тобой землю. Я помню, что, когда прорывался через оградительный огонь фашистов, думал только о том, чтобы пуля, шальной осколок пролетели мимо, чтобы добраться до этих гадов, уродующих мою землю, и растерзать их. В какой-то момент, как всегда бывает, бой настолько увлек меня, что я намного оторвался от своих и оказался один против множества смертей, несущихся на меня. Так мне тогда показалось. А впереди только одна уцелевшая береза. Я бросился к ней. И в тот момент, когда я с ней поравнялся, раздался взрыв. Очнулся. Тишина. Пошевелиться не могу. Мертв ли, жив ли, сколько так лежу - не знаю? Вдруг слышу голоса. Напрягся. Русская речь. Слава Богу, свои! Пытаюсь подать знак, что я здесь, – не могу. Голоса приближаются. Понимаю, меня заметили. Лишь когда меня привели в чувство и перебинтовали руки, голову, я заметил лежащую на том месте, где я только что был, искореженную березку. Она была смертельно ранена. Осколки хищно впились в ее нежный ствол. Ветви изломаны. Корни вырваны из земли. Своей жизнью она спасла мне жизнь, прикрыв меня своим телом.
Пожилой человек тяжело вздохнул. Его руки лежали на коленях, чуть подрагивая. Пережитое им отразилось в них - глубокий шрам на тыльной стороне правой ладони, отсутствие нескольких пальцев на левой руке. Я не могла оторвать взгляд от этих рук. Мне захотелось их погладить и хоть как-то успокоить. Но не решилась.
-Дедушка, а за какой правдой вы едете в Минск? – вдруг спросил сосед, что сидел сзади.
Оказывается, наш разговор не оставил равнодушными сидящих рядом. Я тогда не обратила внимания, что, когда говорил ветеран, рядом все молчали.
-За исторической, дети мои.
-Не понял, - сосед был явно обескуражен.
-Ты газеты читаешь?
-Нет, а что?
-Так вот, - ветеран достал из нагрудного кармана сложенную газету, - возьми почитай. Оказывается, СССР сам спровоцировал войну, сам виноват во всех мировых бедствиях. И к тому же не мы войну выиграли.
-Как это – не мы? – возмутился сосед спереди.
-Вот так, дорогие мои, - ответил дедушка, - почитайте эту газетенку, много нового узнаете.
Через некоторое время все пассажиры автобуса стали обсуждать эту проблему: возмущались, сетовали на «передергивание» фактов многими политиками, историками, критиковали современное отношение к ветеранам, сложившееся во многих странах бывшего СССР. За разговорами мы и не заметили, как прибыли в Минск. Один из пассажиров вызвался помочь старику найти Дом Правительства. Мы с дедушкой расстались. Он на прощанье протянул мне свою руку и сказал:
-Всего хорошего тебе, доченька. Будь счастлива! И береги своих родных. Ведь мы живы, пока нас любят и помнят.
-Вот, черт, - вдруг услышала я за спиной мужской голос, когда ветеран уехал на желтом такси, - забыл спросить старика, как его зовут. А вы не узнали?
-Нет, к сожалению, - ответила я, - хотя, знаю, имя его – Солдат!
-Вы правы, девушка, - через некоторое время добавил еще один попутчик. - Имя его – Солдат! Другой бы остался сидеть дома, подумаешь – статья какая-то! Но не наш старик. Война для него, увы, еще продолжается!