Надежда вернулась в сопровождении Халата, недавно заступившего на пост.
Навстречу ей я с радостной готовностью приподнялась.
– Ну как, готова? – спросила доктор.
– Да, – выдохнула я.
– Тогда – в путь.
Я суетно нащупывала на полу тапки:
– Тапки… они под койкой…
– Так доставайте! – вмешался новоявленный Халат. – Нечего было их туда запихивать!
– Это не я, – начала оправдываться я.
– А кто?!
– …Сами, – буркнула я.
– Сами? – не поверил Халат. – Сами убежали, сами и доставайте! Лакеев, между прочим, у нас в семнадцатом году отменили!
– Ладно, я так, босиком, – нашлась я.
– Тапки роженице! – неожиданно скомандовала Надежда так, что Халат вытянулся в струну.
– Вы хотите сказать, чтобы я… под койку? – озадаченно промямлил он.
– А вы хотите, чтобы я?! – повела доктор бровью.
– Нет, нет… – замялся Халат и безропотно полез под койку.
– Достали?.. – спросила Надежда. – Хорошо. А теперь наденьте их на ноги роженицы. Коль лакеев у нас отменили, выполняйте свои обязанности сами!
Халат послушно обул меня.
– Давай, девочка, поднимайся! – подала мне руку Надежда.
Я оперлась на нее, собралась с духом и встала. Меня качнуло, но тут и Халат пришел на помощь.
Шагнуть было страшно: ног я почти не чувствовала. Только неудержимое желание поскорей доковылять до «родильной» заставило двинуться вперед.
Шаг, другой, и стало ясно, что лишь чудо поможет мне дойти.
– Мда-а-а… – потянула Надежда, – признаться, не думала, что ты ослабла настолько. Давай-ка, девочка, соберись! Переставляй ножки и считай шаги. Вслух считай, чтоб я тебя слышала!
– Три… семь… – тяжело дыша, отсчитывала я, – четырнадцать… двадцать один...
– Молодец, хорошо! – подбадривала Надежда. – Еще несколько шагов, и мы у цели!
– Тридцать пять… сорок… – разрывались легкие одышкой.
Наконец, я переступила порог «родильной»...
Перед глазами мелькнула чья-то кровавая промежность, потом другая, с торчащей между ног головой новорожденного. Тазы с бурым месивом, окровавленные руки врачей, полубезумные крики и стоны рожениц – все смешалось в жуткой картине.
На миг почудилось, что я угодила в камеру пыток. И пока меня волокли до свободной кушетки, я, как в бреду, бормотала: нет, нет! Сама не зная, что означает «нет», и кому оно адресовано.
– Не смотри, не смотри по сторонам! – у самого моего уха твердила Надежда.
В ужасе я закрыла глаза. До места меня дотащили вслепую.
Из последних сил я покоряла гинекологическую вершину родильного кресла, взгромоздилась на четвереньках, и больше уже не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой.
– Переворачивайся, на спину переворачивайся! – призывала Надежда.
– Не могу… Никак… Можно я буду рожать так, на четвереньках?
– Нет, девочка, кушетки не приспособлены для такого положения. И давай-ка будем слушаться. Помнишь, мы договорились, что ты поможешь мне не мешать помогать тебе? Слово держим. Хорошо?
– Угу…
С помощью подоспевшей акушерки меня перевалили на спину.
Надежда с акушеркой надели марлевые маски, на мои ноги натянули тряпичные белые тапочки...
– Не смотри по сторонам! – окликнула меня Надежда. – Сейчас есть только ты и я! Сосредоточься и внимательно слушай! От того, как ты будешь выполнять мои рекомендации, зависит успех родов. Поняла?
– ...Да.
– Готова?
– ...Да.
– Хорошо. Упрись ногами. Видишь рычаги по бокам кушетки? Потяни их на себя и тужься… Хорошо. Теперь отпусти. Дыши… Хорошо. Еще рычаги! Тужься!
Я с пыхтением тянула неподатливые, точно эспандер, рычаги. Руки немели, глаза лезли из орбит. По лицу струился пот, все тело от натуги стало влажным. В ушах громыхало: "Рычаги! Тужься! Рычаги!"
Нежный голос Надежды теперь звучал мощно. Она отдавала команды твердо и решительно, точно военачальник на сражении. По-солдатски беспрекословно я выполняла приказы, но родить не удавалось.
Акушерка качала головой:
– Не справляется она. Везем в операционную?
Надежда на секунду призадумалась, но, поймав мой молящий взгляд, сказала:
– Нет! Подождем...
– Доктор, стоит ли рисковать? – усомнилась акушерка.
– Знаешь, девочка... – пыталась говорить Надежда как ни в чем не бывало, – давай-ка минутку отдохнем. Хорошо?
– …Мне не родить?! - отчаянно заныла я. - Скажите правду!
– Ничего подобного! - покривила Надежда душой, неуверенно добавив:– Справимся...
Отчаянные крики на соседнем кресле вернули меня в сознание...
– Все, довольно отдыхать! – скомандовала Надежда. – За дело! Рычаги! Тужься! Отпусти!.. Дыши!.. Рычаги!
Я старалась изо всех сил, но безрезультатно...
– Режем промежность? – снова вмешалась акушерка.
– Нет! – как отрезала Надежда.
– Но, доктор, это может плохо кончиться! – предостерегла акушерка.
– Я сказала, нет! Она справится!.. Давай, девочка, тужься!
Руки потеряли рычаги, плетями свесились с кушетки. Голова повалилась набок. В глазах потемнело, боль исчезла, будто и не было ее вовсе. Невесомым облачком я поплыла в пространстве…
Надежда вмиг оказалась у моего лица.
– Что случилось?! – похлопывала она меня по щекам. – Почему не тужишься?
– ...Я родила? – шевельнулся мой язык. – ...Ничего не чувствую...
– Стимуляцию! – крикнула Надежда акушерке. – Срочно!
Та стрелой метнулась к медицинскому шкафчику.
Положив руку мне на лоб, Надежда быстро заговорила:
– Сейчас, девочка, потерпи! Все будет в порядке! Мы родим! Верь!
Я слабо кивнула. Когда умирает надежда, остается только верить...
Сестра мигом вернулась со шприцом в руке. Запахло спиртом, игла вонзилась в бесчувственное бедро.
Надежда нащупывала мой пульс. Рука ее подрагивала.
Минута, другая, и тело мое подпрыгнуло от внутреннего толчка. Сильнейший спазм скрутил внутренности. Я мучительно застонала. Надежда одобрительно кивнула и метнулась к моим ногам.
– Рычаги! – с новой силой взялась она сражаться за рождение. – Тужься! Давай! Еще! Еще!!!
«Огонь! Огонь!!!» – слышалось мне, как на поле боя…
На минуту все смолкло... Так затихает жаждущая ливня природа в засушливые знойные дни…
И вдруг трезвон сотни переливчатых колокольчиков взорвал пространство! Мой новорожденный заливался, возвещая о своем рождении!
– Смотри! Смотри, какое чудо! – воскликнула Надежда.
– Ой, какой чудесный младенец! – радостно подхватила акушерка.
Надежда приподняла новорожденного повыше, чтобы чудо могло увидеть лицо матери.
Во мне все перевернулось, душа ушла в пятки! Я чуть не лишилась чувств от ужаса: на руках Надежды заливалось мокренькое тельце – девичье!
– Не может быть! – вытаращила я глаза. – Девочка?!
– Девочка! – радостно подтвердила акушерка. – А прелесть какая! Признаться, давно такой красавицы не видала! С кудряшками!
Надежда сияла, акушерка умилительно кивала, а новорожденная, довольная всеобщим восторгом, заливалась пуще прежнего.
– Девочка... девочка… – ошарашено повторяла я. – Не может быть... Я ждала мальчика!.. Девочка... Моя девочка!
Я потянула руки к малышке:
– Дайте! Дайте мне ее!
Надежда замялась:
– Не сейчас... позже.
– Дайте! Это мой… моя девочка!
– Нельзя! Не положено! – отстранилась акушерка.
– Да что вы, в самом деле… – застонала я, бросив молящий взгляд на Надежду.
Она смущенно отвела глаза. Восторженная улыбка сошла с ее лица.
Акушерка подхватила малышку, накрыла фланелевой пеленкой и понесла прочь.
Моя девочка зашлась криком, и теперь это был уже не радостный глас явления на свет, а отчаянный вопль дитя, беспричинно оторванного от матери.
Я хотела крикнуть малышке: не плачь, я здесь! Но лишь захлебнулась слезами. Теперь уже не сдерживаясь, заголосила на всю «родильную».
– Тише, тише! – пыталась успокоить меня Надежда. – Да что случилось-то?! Ведь все хорошо! Ты родила чудесную девочку. Отчего убиваешься?
Она утирала слезы с моего лица, гладила по голове, уговаривала замолчать, чтобы не пугать рожающих соседок.
– Ее унесли! Унесли!!! – билась я, вцепившись в Надежду и сотрясая ее руку. – Верните ее! Это мой ребенок!
На истошные вопли стали подходить акушерки с соседних кушеток. Все наперебой давали советы Надежде, как унять истерику. Кто-то предлагал отхлестать меня по щекам, кто-то – вколоть успокоительное. Но Надежда только отмахивалась.
– Да успокойся же! – пыталась унять она меня. – Девочку унесли, чтобы обмыть и запеленать! Как только тебя доставят на "послеродовое" отделение, ее сразу принесут. Ты слышишь меня?.. Если сейчас же не возьмешь себя в руки, у тебя не будет молока! Девочку нечем будет кормить!
Последнее подействовало, как вставленный в рот кляп.
Надежда вздохнула с облегчением.
– Успокойся, – снова сдержанно заговорила она. – Волноваться сейчас не следует... Ничего не понимаю, отчего такой переполох? Обычно женщины кричат во время родов, а не после них. Ты рожала тихо, а теперь…
– Как же так?.. – все еще всхлипывала я. – Вот уже несколько месяцев врачи убеждали меня в том, что я ношу мальчика. А родилась девочка. Я мальчика ждала…
– А вот это пусть тебя не заботит, – заметила Надежда. – Врачи тоже люди, могут ошибаться... Родила девочку – радуйся! Знаешь, я тебе по-свойски скажу: хватит мужиков плодить! У меня их трое – война…
В «родильную» завезли каталку. Меня переложили, накрыли одеялом и покатили в коридор.
Надежда провожала до дверей.
– Ну, удачи, тебе, крикунья! – пошутила она, похлопав меня по руке. – Будь счастлива!
– Спасибо! Я вам так признательна! Если бы не вы, я, похоже, не родила бы ни мальчика, ни девочку. Или мне вспороли бы живот – разделали, как коровью тушу. Вы просто спасли меня! И знаете что… не расстраивайтесь, у вас еще родится девочка, ведь вы умеете рожать!
Надежда улыбнулась и помахала рукой на прощание.
Увижу ли я ее когда-нибудь еще?..
У "родильной" каталку подхватил Халат. Мы минули дородовую палату. Мельком я глянула на свою бывшую койку. Она была уже занята. Я порадовалась, что больше никогда ее не увижу!
Каталка свернула за угол и остановилась.
Здесь, посреди коридора образовалось столпотворение: десяток каталок с родильницами выстроились друг за другом в ряд, точно вагоны поезда. Меня подвезли к «составу», и движение замерло.
Халаты носились от каталки к каталке, продвигая их вперед.
Через пару минут с двух сторон от меня пристроились еще два «вагона».
Родильница по левую руку с отрешенным видом обратилась ко мне:
– Родила?..
– Родила, – слабо улыбнулась я в ответ.
– А кого я родила? Кого? – повторяла она.
Родильница справа оказалась побойчей. Она приподняла голову, через меня взглянула на «левую» и с пониманием дела покрутила пальцем у своего виска:
– Чокнулась!
– Вы не знаете, кого я родила? – не отставала «левая».
– ...Не знаю, – смущенно ответила я и отвернулась.
«Поезд» тронулся, «левая» осталась позади.
– Сейчас нас в «зашивочную», и все! – сообщила бойкая «правая».
– ...Куда? – переспросила я.
– В «зашивочную». Зашьют, а потом уж на отделение.
– Но меня не резали. Зачем мне в «зашивочную»?
– Раз везут в эту сторону, значит, есть, что зашивать, – рассудила «правая».
Состав снова дал ходу, чуть проехал и остановился у очередной дородовой палаты.
В дверях ее виднелась койка с молоденькой, хрупкой роженицей. Отбросив одеяло, худенькими руками схватившись за согнутые колени, она со всей мочи тужилась и кричала.
Врач с кавказским выговором способствовал ей:
– Ты что, сука, дэлаешь! Потерпеть нэ могла, да?! В «родильной» еще мэсто нэ освободилось!
– Ну и сволочь! – выдавила из себя «правая» в адрес врача. – Издевается! Я бы этих гинекологов… крысиным ядом! Всех подряд!
– Всех не надо, – взяла меня обида за доктора Надежду.
«Вагоны» тронулись. Свернув за угол, каталки выстроились в следующем коридоре.
Скоро меня вкатили в кабинет с надписью «операционная».
Два крепких мужчины в белых халатах, чепцах и марлевых масках подхватили меня на руки и перевалили в гинекологическое кресло.
– Эта хоть лёгенькая, – сказал один.
– Да уж. Не то, что предыдущая! – усмехнулся другой.
– О-о-о! – потянул один, сосредоточенно заглядывая внутрь меня, точно в подзорную трубу. – Прямо как на бомбе подорвалась! Все в клочья!
Он быстро стал привязывать мои руки ремнями к креслу.
– Что вы собираетесь делать? – до смерти перепугалась я.
– Как, что? Зашивать! Не оставлять же лохмотья?.. Кстати, операция достаточно болезненная, но на анестезию времени нет. Видала, что творится в коридоре?!
– Зато здесь можно кричать в полный голос, – утешил другой. – Звукоизоляция надежная, двери двойные.
Один с силой стал держать меня за ноги, другой принялся чинить мои внутренности по-живому...
Душераздирающие крики разрывали «зашивочную», но зашивщики глушили их дружным дуэтом, бравурно распевая песнь юных красноармейцев:
– Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо…
Певцы успели допеть до конца, когда все было кончено.
– А ты боялась! – подзадорил один.
Другой отвязал руки. На запястьях браслетами отпечатались ремни.
Один скрутил детскую пеленку широкой полосой и вложил ее в промежность.
– Вот тебе промокашка! – весело сказал другой, переваливая меня на каталку. – А теперь на отделение. Поехали!
В коридоре каталку подхватил очередной Халат, повез к лифту.
Было трудно понять, поднимается лифт вверх или опускается на другой этаж: я была без чувств...
Каталка двинулась по пустынным коридорам роддома в направлении «послеродового» отделения...
Нестерпимая боль, мучившая больше суток, милостиво покинула меня.
Телу стало непривычно легко, я чувствовала себя почти невесомой.
Теперь печалиться не о чем! Роды свершились, спустя двадцать семь часов я стала матерью!
Еще пять, семь дней, и я вместе с доченькой вернусь домой! Меня там заждались… А как все обрадуются, ведь родные мечтали, чтобы родилась девочка! Хорошо, что я всем угодила!
Я улыбалась, думая, какой приятный сюрприз преподнесу родне.
Всего несколько дней! Они пролетят так быстро, что я не успею заметить.
Досадное пребывание в роддоме скоро забудется, как гнетущая, но, к счастью, непродолжительная болезнь.
Кто мог предположить, что несколько дней спустя я попаду в скверную историю, мое возвращение из роддома отложится на неопределенный срок, а я вместе с ребенком угожу в места, не столь отдаленные...
Продолжение:
http://www.proza.ru/2010/05/26/670