Я в панике вбежал в комнату и запер дверь за своей спиной. Постоял несколько мгновений, переводя дыхание, затем огляделся. В комнате было полно хлама, как крупного, так и мелкого. Мой взгляд упал на комод с отломанной ножкой. Из последних сил я оторвал спину от двери и подошел к нему. Не знаю, как мне удалось придвинуть его к двери. Это был такой же подвиг, как и мой побег от этих тварей. Я был уверен, что не смогу сбежать от них, но я сбежал. Я сбежал, оставив моего отца и братьев умирать, пытаясь оторвать от себя этих тварей, облепивших и вцепившихся в них зубами и когтями. Облегчение сменилось жгучим стыдом и болью. Я привалился к комоду и судорожно зарыдал. Но что я мог сделать тогда? Как я мог помочь им? Они все равно были почти мертвы.
От рыданий меня отвлек шелестящий звук за дверью. Я тут же затих. Я не мог позволить себе даже хлюпнуть носом, поэтому моя сопля становилась все длиннее и длиннее, пока я прислушивался к шорохам за дверью. Шорохи, сначала легкие, превратились в шаги, поскрипывание, царапанье и тихий шепот на непонятном и жутком языке этих существ.
За дверью за моей спиной вдруг раздался визг настолько высокий, что половину его я не слышал, но почувствовал кожей. Волосы у меня стали дыбом по всему телу. От неожиданности я подпрыгнул и заорал сам, но тут же зажал рот рукой. Я понял, что выдал себя. Из моих глаз снова брызнули слезы. Я безумно боялся, и мой страх усугублялся тем, что из этой комнаты, если твари ворвутся сюда, нет другого выхода. Если они взломают дверь, то я погиб. И тут меня осенила мысль, что если я умру, то мне не придется мучиться угрызениями совести за то, что я бросил отца и братьев. Я могу искупить свою вину, добровольно вступив в бой. Тогда хотя бы я умру стоя, а не как трусливый пес, повернувшись к врагу спиной. Я тряхнул головой, чтобы взбодрить себя и снова оглядел комнату. Здесь полно хлама, что-нибудь да сойдет за оружие. И еще у меня есть отцовский меч.
Первой моей мыслью было открыть дверь и кинуться с мечом на тварей, затихших за моей дверью. Но после того как за дверью раздались быстрые удаляющиеся шажки, я решил потратить последние минуты своей жизни на то, чтобы хорошо подготовиться и забрать с собой как можно больше этих отродий.
Поразмыслив, я достал из кармана огниво, которое всегда носил с собой. Затем начал рыться в хламе в поисках подходящего материала для изготовления факелов. Я нашел ящик с тряпьем и даже бутыль с маслом. Ну а палок и ножек от старых стульев здесь было навалом. Я мастерил факелы, и эта работа меня успокоила. Я даже почти смирился со своей скорой смертью, просто запретив себе об этом думать. Я вспоминал нападение на нас шаг за шагом. Как была взломана решетка, отделяющая подвалы замка от странных подземелий, ведущих неизвестно куда, и оттуда хлынули эти твари. Их приход нельзя было не предсказать, не предотвратить. Как мать и сестры ушли по другому подземному переходу в никуда, а мы, мужчины, остались защищать замок и надеяться, что женщины дойдут до деревни и приведут подмогу. Я вспомнил, как отец, мои названные братья и слуги пытались сдержать волну этой нечисти. Как от запаха гнилой плоти нас мутило, а эта плоть все отчаяннее и отчаяннее пыталась вцепиться в нас зубами. Как один за другим мои братья умирали, задавленные этой гниющей мерзостью. Лучом света в этом мраке было воспоминание, как моему старшему брату удалось убить с десяток этих тварей перед тем, как остальные задавили его, кинувшись на него все разом. Брат выжигал им глаза факелом, а затем рубил на куски. Я начал продумывать тактику боя, когда услышал возвращающиеся шаги.
Я думал, что перестал бояться, но ошибся. Когда твари начали ритмично выбивать дверь, я заорал от ужаса. Я почти потерял голову, но как-то сумел взять себя в руки. Я запалил факел, затем другой, поставив его между лапками старого канделябра. Твари бились о дверь, не переставая. Я видел, что замок почти сломан. Дверь ходила ходуном, но ее удерживал на месте комод. Наконец, даже комод стал отодвигаться. Я услышал, как женский голос выкрикивает «хэй» в такт ударам. Я стоял напротив двери, прижавшись спиной к стене, и слушал.
Я ждал, что дверь вот-вот сорвется с петель, и твари ворвутся в мою комнату. Я готовил себя к этому, и снова оказался не готов. Когда тварь с мерзким визгом вскочила на комод, я завопил от ужаса и омерзения. Она кинулась на меня, и я рефлекторно ткнул ее горящим факелом. Она заверещала громче и, ослепленная и обожженная, рухнула на меня. Не помня себя от страха, я рубил ее до тех пор, пока меня не отвлек от этого удар под ребра и визг второй твари. Я нервно дернулся, сшиб канделябр, и факел упал точно на нее. К моему удивлению редкие клочки шерсти на теле твари вспыхнули, и она, кинувшись, не разбирая дороги в пролом в двери, сшибла еще одну тварь, почти пролезшую в узкий выломанный лаз. Я смеялся, как идиот на ярмарке, рубя их, застрявших между щелью и комодом, таких же беззащитных, какими были мои братья. Покончив с ними, я первым делом поднял канделябр и вернул почти погасший факел на место, затем заделал лаз кусками тел тварей. За дверью какое-то время было тихо. Затем удары в дверь возобновились. Похоже, твари поняли, что по одной я смогу уничтожить их, когда их коронной тактикой было наброситься всей стаей на жертву и разорвать в клочья. Сами по себе они были неуклюжи и неумелы.
Я тихо подошел к двери. Между стеной и комодом виднелась дверь и щель, которую смогли проделать твари. Когда эта щель стала шире, я подгадал время и ткнул в нее факел. Результат не заставил себя ждать и очень меня порадовал. В визгливых голосах тварей послышалась яростная обида, но к ней примешался еще и страх. Этот вопль пробудил во мне странное настроение. А точнее откровенную жажду крови врагов. Я уже не хотел просто умереть, стоя, я хотел порвать их всех голыми руками за моих родных. Это чувство, заставившее мою кровь превратиться в холодную и ядовитую ртуть, научило меня понимать язык этих тварей, жителей вечной ночи. Я заорал во всю глотку:
-ХЭЙ!
Удары резко прекратились. Я услышал шепот, затем странный, звенящий как металл женский голос приказал что-то на их странном языке. От этого голоса у меня по спине прошли мурашки, но волна ярости и ненависти задушила страх в зародыше.
-Ну что вы там копаетесь?!! Мне уже надоело ждать вас!!!
Словно в ответ на мои слова удары возобновились. Они стали реже, но гораздо мощнее. Комод отодвинулся, и дверь приоткрылась, но на этот раз я все же был готов. Пять тварей кинулись на меня разом, но я сумел отогнать их, вращая разгоревшимся факелом, как делают жонглеры. Они попятились, и я перешел в нападение. Я был так зол, что не мог даже думать. Мое тело действовало само. Какая-то часть меня вдруг отделилась и стала наблюдать за происходящим откуда-то сверху, как наблюдают за представлением в театре. Я видел себя, вращающего факелом и работающего мечом. Я видел, с какой яростью я преследую тварей, даже не замечая, что в комнате их становиться все больше и больше. Вдруг мне пришла в голову мысль, что аналогия с жонглером не слишком удобна. Было бы гораздо лучше, если бы я мог дышать огнем. Я видел однажды такого человека на ярмарке. Но для того, чтобы выдохнуть огонь, он пил что-то. Я тут же почувствовал странный привкус во рту.
Я остановился, позволив тварям кинуться на меня всем вместе. Они надоели мне, и я хотел покончить с ними как можно быстрее. Я втянул воздух, показавшийся обжигающе холодным, и выдохнул ту странную субстанцию, что скопилась у меня во рту, на массу полуразложившейся плоти, атаковавшую меня. Огромное облако огня поглотило их. Я даже не слышал их визга. Продолжая выдыхать пламя, и даже не удивляясь этому, я зачистил огнем всю комнату по кругу. Некоторые предметы в ней тут же вспыхнули, но это ничуть не побеспокоило меня. И все же я принял решение выходить, комната показалась мне узкой и маленькой, как крысиная нора. Под гул огня я отодвинул комод, почти не почувствовав его веса, и шагнул в коридор.
Твари шарахнулись от меня. Глядя на них, во мне снова проснулась ярость, наполнившая рот тем же странным привкусом. Я выдохнул и залюбовался, как огненная волна прокатилась по коридору, сжигая все живое и неживое. Но вдруг моя прекрасная волна зашипела и погасла. Сквозь неожиданные слезы я сумел все же разглядеть белоснежный силуэт женщины, приближающейся ко мне. Она была высока и сияла ледяной красотой. Несмотря на пожар, бушующий за моей спиной, я почувствовал мертвенный холод, с каждым ее шагом подступающий все ближе и ближе. У нее была белая кожа, белые волосы, откинутые назад и будто смерзшиеся вместе. Белое платье спадало снежными складками с ее плеч. Темные, как зимние незамерзающие реки, глаза не отражали мой огонь. Я снова почувствовал себя маленьким и слабым.
Она остановилась в нескольких шагах от меня и стала что-то говорить, явно обращаясь ко мне, но я не понимал ни слова. Это был тот же странный и зловещий язык, на котором переговаривались твари.
-Я не понимаю! Что ты там бормочешь? – прокричал я ей, пытаясь своим криком вернуть пропавший боевой пыл. Она замолчала, потом зашипела, и сквозь шип я различил слова знакомого языка.
-Что тебе здесь нужно, дракон? Уходи, тебе здесь нечего сторожить. Это мой замок.
-Черта с два! Это МОЙ замок, и я здесь живу! – заявил я, глубоко чувствуя то, о чем говорю.
-Я жила здесь давно. До тебя.
-А мне все равно. Теперь здесь живу я, - повторил я.
-Уходи, дракон! – она зашипела яростнее, и я понял, насколько древняя эта ярость.
-Нет, - ответил я.
У меня во рту снова появился тот странный привкус, но если раньше его вызывала ненависть, то теперь чувство безнадежности. Я снова приготовился умереть. Я дохнул на нее огнем, понимая, что это бесполезно. Она зло рассмеялась, а моя волна, зашипев, опять погасла. Тогда я кинулся на нее с мечом и получил сильный удар в грудь. Шатаясь и чувствуя, будто по мне прошлась ледяная глыба, я отступил к стене и прижался к ней, спиной чувствуя холод. Женщина медленно подошла ко мне. Ее ледяные ладони прижались к моей груди. От смертельного холода я начал задыхаться. Мне показалось, что кровь, замерзнув, перестала течь в моих венах. Из последних сил, чувствуя, как тело леденеет, я выставил между нами почти погасший факел. Облегчение пришло тут же, и я стал жадно глотать горячий воздух. Тяжесть ее рук слегка уменьшилась, и я смог оттолкнуть ее и отскочил в сторону. Она позволила мне сделать это, давая понять неспешностью своих движений, что считает меня никудышным противником. Я судорожно думал, как мне справиться с ней, если мой огонь ее не берет.
Она наступала, я отступал, медленно, но неуклонно. Я не мог позволить ей подойти ко мне близко. От одного воспоминания о холоде ее рук, мое тело приходило в панику. Я доковылял до комнаты, в которой прятался, и где теперь догорали остатки тварей. Хлам разгорелся, и огонь ревел. Даже дверь занялась. На меня накатывали волны живительного тепла, и я понял, что все стены коридора переняли холод этой женщины. Я с радостью нырнул в пылающую комнату и начал хватать все, что хорошо горело, и швырять в коридор. Я не чувствовал боли от огня, хотя видел, что моя одежда вспыхнула и сгорела. Когда мои волосы начали тлеть, я понял, что даже я не смогу долго находиться в этом пожаре. Я выскочил в коридор, захватив раскаленный канделябр.
Ледяная дева стояла недалеко от двери, но входить за мной в комнату не спешила. Похоже, что стена горящего хлама все же сдерживала ее. Я решил еще поддать жара и опалил своим огнем стены. Она наблюдала за тем, как я, волна за волною, окатываю стены вокруг нее пламенем, и смеялась. Когда деревянная потолочная балка над ее головой занялась и стала сыпать искрами, она перестала смеяться и двинулась на меня. Я начал швырять в нее горящий мусор. Он попадал в нее, и это приводило ее в ярость. Она снова начала шипеть. Когда все пространство вокруг нас покрылось небольшими костерками, я бросился на нее с раскаленным канделябром на перевес. Она увернулась от удара, но не полностью. Я частично задел ее, и мне показалось, что она уже не такая твердая, как была до этого. Пробежав мимо нее, я бросился ко второй кладовой. Дверь в нее была заперта, но я успел выломать ее до того, как женщина приблизилась ко мне.
Уже почти не задумываясь о том, что делаю, я начал подпаливать все вокруг, затем снова швырять горящие вещи в коридор. Время от времени до меня доносился болезненно высокий, гневный голос женщины. Я вышел из этой кладовой, только когда пожар в ней разгорелся не на шутку. Коридор тоже пылал. Я даже не сразу заметил фигуру ледяной девы, летящей на меня сквозь плюющееся пламя.
Она выставила перед собой руки, целясь мне в лицо, но я сумел увернуться и толкнуть ее в пылающую кладовую. Раздалось жуткое шипение. Я даже подумал, что сейчас повалит пар, но он не повалил. Женщина вышла из комнаты все такая же белая, как была. Я бросился на нее с канделябром, снова пытаясь загнать ее в комнату, но получил удар в бок и отлетел туда сам. Прокатившись по раскаленному полу комнаты, чтобы нейтрализовать эффект ее ледяного прикосновения, я снова выбежал в коридор и атаковал.
Не знаю, что придало мне силы: огонь, бушующий вокруг, или понимание, что если я остановлюсь или даже замедлю свои движения, она заморозит меня на смерть. Я никогда не чувствовал себя таким сильным. Я пытался рубить ее мечом, но это не причиняло ей никакого вреда, наоборот, сталкиваясь с ее телом, на лезвии оставались зазубрины. Тогда я попытался проткнуть ее канделябром. Мне это удалось, - длинные, тонкие иглы, на которые насаживают свечи, вошли в ее тело, как стрелы в снег. Я почувствовал ладонями, как металл канделябра начал остывать. Не теряя времени, я изо всех сил толкнул вцепившуюся в канделябр женщину в гудящую от огня комнату, а сам отскочил к противоположной стене. Из комнаты раздавались крики и шипение, затем они стихли. Я, не веря собственной победе, сполз вниз по стене.
Я сидел на полу и в полубессознательном состоянии смотрел на пламя, все еще сжимая в руке отцовский меч. Когда я повернул голову в сторону горящей комнаты, то увидел ее, стоящую в дверном проеме. Это было похоже на страшный сон о враге, которого невозможно убить. Я нашел в себе силы быстро подняться, подбежать к ней и схватить за руку. Теперь она не показалась мне такой уж ледяной. Хоть моя ладонь и онемела, но я сжимал в руке что-то похожее на человеческое тело, а не на глыбу льда. Я грубо затолкал ее обратно в комнату, не смотря на то, что она извивалась в моих руках, вопила и пыталась вцепиться пальцами мне в глаза. Мои странно удлинившиеся и заострившиеся ногти в ответ на ее попытки вырваться только глубже впивались в ее ледяную плоть. Она пару раз смогла сильно ударить меня, и в местах ударов еще какое-то время чувствовалось противное онемение, но это был уже не мертвенный холод. Я затянул ее в самое горячее место в комнате и, бросив в огонь, прижал каким-то тяжелым предметом. Когда начался знакомый шип, я опять выскочил в коридор. На этот раз я погодил праздновать победу, и правильно. Не прошло и пяти минут, как она вышла из комнаты. Мне показалось, что рост ее уменьшился, и я расценил это как хороший знак.
Теперь я загнал ее в комнату мечом. Она стала такая мягкая, что меч входил в нее, как горячий нож в масло. Но что из этого, мой меч все равно не убивал ее, а только ослаблял. После двух ее пребываний в комнате огонь утих, и мне пришлось подогреть его своим дыханием. Я понял, что силы мои кончаются. Мы одинаково слабели в нашей борьбе.
Я не стал выходить в коридор, а остался стоять на пороге комнаты, выдыхая огонь из последних сил. Но она все равно вышла. Я балансировал на грани отчаяния. Мы начали драться в рукопашную, исчерпав иные возможности. Я понял, что силы наши равны, и победит тот, кто выносливее.
Я снова и снова заталкивал ее в пекло, а она снова выходила. Я пытался молиться. Это никак не действовало на нее, но хотя бы помогало мне собрать волю в кулак. Я перестал соображать что-либо. Она пропадала в огне, я приваливался к притолоке. Она выходила, мы боролись, и я снова швырял ее в огонь. И так раз за разом. Я понял, что так будет вечно. Разрывы в этой вечности стали все сильнее и сильнее мучить меня, и я решился на последний шаг. Я схватил ее так крепко, как мог, и втащил, вырывающуюся, в комнату. Я прижал ее к стене, посреди горящей мебели и держал, не отпуская. Мои руки сначала привычно онемели, затем стали пылать. Она шипела и дергалась. Ее тело пошло странными пузырями, похожими на расплавленное стекло. Кожа оплавлялась и стекала вниз, оставляя странный выжженный силуэт на стене. Я продолжал держать ее, думая, что, скорее всего, я уже умер и попал в ад. В этом аду я стал огнедышащим драконом, а эта ледяная дева является моим наказанием за трусость, и мой приговор вынуждает меня сражаться с ней до Страшного Суда без надежды на победу.
Я держал ее до тех пор, пока не перестал чувствовать руки и только тогда убрал их. Она не сдвинулась с места, вплавившись в стену, став с ней единым целым. Я сделал несколько шагов назад, затем бессильно сел на пол. Огонь вокруг меня задумчиво сжигал мой дом. Я вдруг почувствовал, что воздуха, пригодного для дыхания, вокруг не осталось. Голова сразу загудела, и меня начало клонить в сон. Я не помню, как встал и выбрался из комнаты, как прошел по пылающему коридору и задымленным этажам замка. Спускаясь по лестнице в сад, я несколько раз упал.
Рассвет встретил меня ласковым ветром, но я, ничего не видя перед собой, уселся на низкую каменную ограду и замер. В моей голове все еще продолжался бой, и я очень сомневался, что он когда-нибудь закончится. Из этого отупения меня вывели крики моей приемной матери, которая привела людей нам на помощь из монастыря и ближайшей деревни, но увидела вместо своего дома лишь пылающий факел.