Глава первая
Однокурсник
Селянов столкнулся со своим однокурсником на Пушкинской. Они как-то застенчиво улыбнулись друг другу, а потом даже и обнялись. Селянов не видел Максима Велигорского двадцать лет. Да и в прежние годы они не были дружны. Но всякая встреча несет в себе неожиданность. Ты уверен, что встретишься с приятелем или подругой и получишь удовольствие, а оборачивается все скукой, томлением и, глядя на постаревшего знакомого, легко вспоминаешь о старости. Бывает и наоборот. Встреча неожиданно окрыляет, хотя ждешь от нее только плохое.
Максим являл собой тучного человека в длинном белом плаще и кепи оранжевого цвета. И вот этот огромный морщинистый дядя мнет руку Селянова своей ручищей, нежно поглядывая с высоты почти двухметрового роста.
- Я, старик, тут в картишки резался, - кивнул на бывший кинотеатр Россия Велигорский.
«Он стал профессиональным игроком или разбогател?» – Задал себе вопрос Селянов, но к определенному выводу не пришел. Максим в его одеянии мог быть кем угодно, в том числе и жуликом. Велигорский пригласил зайти Селянова в ближайшее кафе «Елки-Палки» перекусить.
Они усаживались, улыбались друг другу, и каждый думал, а не погорячился ли он с этими посиделками? Может быть, проще было после нескольких теплых слов расстаться?
Из глубины памяти Селянова всплывал образ Велигорского двадцатилетней давности. Высокий, худой и интеллигентный молодой человек в больших квадратных очках. А еще какие-то юмористические реплики Максима, он был ироничным мальчиком, имел манеру брать себя за подбородок длинными пальцами… И через некоторое произошло странное. Перед Селяновым сидел обрюзгший мужчина, которому на вид можно было дать и пятьдесят лет, но видел он, ощущал и слышал прежнего Максима. Подсознание подсунуло сознанию тот прежний облик, и сознание капитулировало.
Селянов не хотел есть, а потому заказал себе только салат из помидоров, перца и огурцов с луком.
Велигорскому же принесли мясной салат, похлебку из севрюги. И коньяк.
С трудом, дождавшись, когда официант нальет, Максим вылил коньячную жижу себе в рот и принялся тут же отхлебывать из фарфоровой чашки горячую похлебку. Коньяк взбодрил его настолько, что он торопливо заговорил, вспоминая что-то из студенческой жизни, сыпал фамилиями однокурсников.
Селянов улыбался, поддакивал. Был месяц май. Улицы Москвы были залиты солнцем, бывшие однокурсники сидели на открытой площадке ресторана, и странно, но казалось, что в загазованном центре пахло свежестью.
Разглядывая длинные тонкие и поросшие черными волосами кисти рук и пальцы Максима Селянов, не обнаружил там обручального кольца, но зато увидел тяжелый перстень с сапфиром.
- А ты женат?
Велигорский криво усмехнулся и отрицательно замотал головой. А, прожевав кусок, вымолвил:
- Был женат трижды.
И тут же налил себе еще коньяку и выпил с некоторым ожесточением, и почти сразу обмяк на стуле.
- Бабы – это крест наш, - сказал Максим.- Вот сейчас думаешь, я откуда?
- Ты сказал, что играл в карты. Выиграл, кстати?
- Проиграл, но я не про то. Сегодня меня разбудила в шесть утра восемнадцатилетняя девушка и предложила мне полизать у нее.
Жизнь, конечно, изменилась за последние двадцать лет, но не настолько, чтобы остаться равнодушным к словам Максима. Селянов после секундного недоумения захохотал.
- Да-да, старик, - продолжал Велигорский, - я отец трех детей, деятель рекламного бизнеса, со своим остеохондрозом стоял на карачках и лизал у девчонки.
- Стало быть, иначе было нельзя, - заметил Селянов.
- В том-то и дело. Эти дуры сейчас вовсю играют в лесбийские игры, лижут друг другу пиписьки с малолетства. А баба существо, какое? Привыкла к чему-то и все. На всю жизнь. Всю жизнь она будет искать лизунов. В Америки вся эмансипация и феминизация пошла именно по этому направлению. И мужикам там деваться некуда. Либо лижи, либо баба тебе не даст. Вот они их нравы. Уже и у нас подобное во всей красе. Хотя наши еще стесняются.
- Но девчонка-то хоть довольная осталась? - спросил Селянов.
- Да какое там, - стал угрюмым Велигорский. - Ты сам-то попробуй, полижи, если у тебя остеохондроз. Она уже и так ложилась и эдак подставлялась. Минут сорок мы мучались, потом она вздохнула так по-детски, погладила меня по голове и сказала:
- Хороший ты Макс, но у нас с тобой в этом несовместимость, придется расстаться.
Они посидели еще минут двадцать, Велигорский совсем осовел от коньяка, и бывшие однокурсники разошлись, обменявшись визитками.
Мысли о бабах
Селянов одно время увлекался оккультизмом и был удивлен его простотой. Человеку всего-навсего надо было сесть в позу лотоса и сосредоточиться на своем Я. И понять, что его Я есть часть божественного, оно неуничтожимо. Оно является центром вселенной.
Но прочитать об этом было просто, а вот добиться нужных ощущений невероятно трудно. Ну, как представить себя центром вселенной безработному журналисту сорока с лишним лет? Ведь он знал, что никаким центром не является, и не то что во вселенной, а даже в газетке паршивой, в которой публиковали его статейки.
Другое дело женщины. Эти существа, созревая, начинают осознавать себя именно центром всего. Причем происходит это без всякой медитации. Лет в пятнадцать, иногда чуть раньше, иногда чуть позже, женщина приходит к открытию, которое становится потом ее убеждением. Вся вселенная существует только для того, чтобы она, конкретная Марина или Наташа была счастлива. Если это не так, то зачем тогда нужна эта вселенная?
Таким образом, всякая женщина, не взирая на расу, национальность и возраст твердо убеждена, что главное в этом мире – это ее личное счастье. Все остальное большого смысла не имеет.
И когда мужчины пытаются навязать женщинам свое мировосприятие, они всегда терпят поражение. На уровне обычной логики женщина может согласиться с некоторыми утверждениями мужчин. Если мужчины говорят, что есть Бог, то женщины, начинают в него верить. Если мужчины говорят, что Бога нет, женщины перестают в него верить. Также легко они верят в то, что земля круглая и в прочие разные штучки. Но ни одной женщине все эти мужские забавы не кажутся особо интересными. Женщине интересна только она сама.
Женщина легко может выразить свой восторг по любому поводу, но кем бы не восторгалась, она уверена в том, что все равно единственная. Лучше Моны Лизы и Мерилин Монро. И пусть все горит ярким пламенем, а она должна быть счастлива.
Мужчина уже тысячи лет пытается сделать женщину существом социальным. Сначала мужики придумывали правила поведения в родовой общине. Потом придумали семью. Но великие мудрецы прошлого прекрасно знали, что дамы и в грош не ставят счастье рода или этноса, они ставят выше всего свое Я.
И женщин стали угнетать, бить, унижать, доказывать им, что они не правы. Запугать их за тысячи лет удалось, но изменить не получилось.
И их женское Я светит во вселенной все также ярко. Они, в отличие от мужчин, знают, чего хотят. И в этом смысле живут своим умом. Они хотят счастья.
А мужчина, говоря о смысле жизни, никогда не скажет, что хочет счастья. В меру своего интеллекта он заявит, что хочет накачать себе мышцы, научиться в карате бить в морду так, чтобы в одиночку избить десятерых, он хочет быть героем, моряком, космонавтом, бизнесменом, олигархом, хирургом. Он предпочитает реализовывать себя в действии, часто не понимая до самого конца, зачем все это ему надо.
Вот обычная восемнадцатилетняя девчонка заставила лизать себе клитор Велигорского и это притом, что он наверняка выступал в их паре, как спонсор, потому что она знает, чего хочет. А для Велигорского за свои же деньги и такая работа в шесть утра.
Размышляя обо всем этом, Селянов незаметно доехал до своей квартиры. Он представил себе, как примет душ, как приготовит себе кашку, поест и вздремнет, но его ждал сегодня еще один сюрприз.
Появление феи
Нет, фея появилась не сразу. Сначала раздался телефонный звонок. Звонил Миша Рвяный. Это было странно, потому что Миша обитал за двести километров от Москвы в густых лесах на берегах реки. Был он директором туристического центра. Но, несмотря на столь торжественное наименование должности, он, всего лишь, выполнял роль прислуги в старом комплексе из нескольких избушек.
Туристы туда приезжали редко и только такие как Селянов небогатые и привыкшие к месту. Мише было за сорок, он редко брился, несмотря на злоупотребления алкоголем, был всегда бодр и наполнен энергией, как все люди живущие на природе. Худой и подвижный, как обезьянка он и скалился как мартышка, обнажая даже коренные зубы.
Во время их последней встрече зимой, Миша попросил, между прочим, разрешения переночевать у Селянова, если будет в Москве. Селянов согласился, уверенный в том, что Миша в Москве не будет никогда.
Через полчаса Миша появился, небритый, со своими обезьяньими ужимками, огромным рюкзаком и девушкой. Он представил ее как свою дочь.
Кисло улыбаясь, Селянов пригласил гостей располагаться, соображая как бы их побыстрее выпроводить. Гости – это шум, это невозможность нормально существовать. Гости – это нечто архаическое из детства, когда с таким удовольствием все ездили в гости и принимали гостей.
Скользнув взглядом по фигуре девушки Селянов отметил, что она ничем не отличалась от московских. Та же майка до пупка, на плечах курточка, и обтягивающие джинсы. У нее был очень красивый еще не загоревший белый пупок, манивший своей впадиной. И именно это примерило хоть на время Селянова с гостями.
Наташа была еще полна девичьей нежности. Эта нежность просыпается в подростках- девочках, и они сами удивляются этому неожиданному чувству, кода прежние детские эмоции, вдруг, заменяются непонятным томлением. Томление это связанно с ожиданием счастья, а счастье – это принц. И хотя томление и нежность, все это предназначено принцу, но нежности такой океан, что девушки довольно долго делятся ею со всем окружающим миром.
Их пальцы необычайно чутко начинают прикасаться к игрушкам, в их еще неразвитых телах появляется грация, как следствие томления. В их глазах постоянный льющийся свет. Если девочка не особенно невротична, то она может стать подарком для окружающих.
Еще у Наташи были густые ореховые волосы, распущенные по плечам, серые глаза и немного вздернутый нос.
Селянов стал делать на скорую руку яичницу, а Миша с прибаутками лесного человека, стал вытаскивать из своего рюкзака здоровенных, копченных карпов, кабанятину, соленые грибы, мед и еще что-то.
- Где тут у тебя тарелочки?- Спросил Миша.
И минут через пятнадцать общими усилиями был накрыт стол. Мясо было тонко нарезано, карпы ждали своей очереди, а во вкуснейшего засола грибы был нарезан лук.
Миша объяснил цель своего приезда просто. Нужно пристроить на работу дочку.
- Я и не знал, что у тебя есть дочь, - удивился Селянов.
- А я сам не знал, - сказал Миша.- Приходит лет десять назад ко мне ее мать и говорит, что ее дочь это и моя дочь. Мда-аа.
Глаза Миши затуманились, и было не понятно приятно ему это воспоминание или нет. – А потом стала прибегать ко мне иногда… Наташка – она хорошая.
Девушка сидела, скромно опустив глазки, и молча ела яичницу, приготовленную Селяновым, не дотрагиваясь до даров леса. Видно они ей надоели.
- Не рано ее одну в город?
- Так ей уже девятнадцать! - Удивился Миша. – Чего ждать-то? Удвоения ВВП? Так если его и удвоят, то не для нас. Я уже договорился насчет общаги. Вот оформим бумажки, и пусть работает.
- А при каком институте общага? – рассеянно спросил Селянов.
- Да есть какая-то контора. Оформляют ее там кем-то, фикция одна. Потом она платит в карман главному по общежитию тысячу в месяц и живет.
Селянов поморщился. Все стало понятно. Миша просто привез дочку в Москву и оставит ее здесь, заплатив за месяц или за два, а там девчонка должна найти работу и кормить себя сама.
Он бросил внимательный взгляд на девчонку. Та разглядывала свои часики, и улыбалась детской улыбкой.
О человеческом счастье
Ребенок, если он сыт и ему не холодно и не жарко, то он счастлив. Но даже если он голоден и ему холодно или жарко, но он увлечен игрой, то он все равно счастлив. В малютках живет огромная энергия, дети воспринимают мир восторженно, и находятся часто в состоянии такой эйфории, которая доступна большинству взрослых только от алкоголя.
И вот малютки растут, мальчики и девочки не видят между собой особой разницы, если только разденутся, и будут смотреть на свои половые органы.
Одно из первых воспоминания Селянова было такое. Лето у бабушки в деревне. Жара и огромные тополя шелестят и мягко сгибаются под сильным ветром. От этого всю душу маленького Селянова наполняет восторг. Это такой восторг, которые заставляет хохотать, носится по вылезшим наружу корням старых деревьев, бегать до тех пор, пока ноги не подкосятся, а потом рухнуть в траву лицом и вдыхать восторженно запахи земли, пока в абсолютно расслабленно тельце не вольется новая энергия.
Но в это раз рядом с ним была девочка. Они бегали и бесились, возбужденные от гудения ветра, от перемещения горячего массива воздуха, который ласкал их лица.
Но потом девочка взяла маленького Селянова за руку и повела к пристройкам рядом с домом, эти пристройки назывались двором. Вокруг были заросли малины, и малина пахла пряно своими нагретыми красноватыми кустами.
На девочке была пестрая юбка, а сама девочка была мала, куда меньше Селянова. Она стала спиной к бревнам и задрала свою юбку. Селянов стал рассматривать то, что было у нее ниже живота.
И радость, и восторг пред жизнью все это ушло. Осталась девчонка, еще секунду назад совсем незначительная. Почему девчонка переключила на себя внимание? То, что называется сексуальными переживаниями, маленький Селянов не испытывал, но он почему-то знал, что сейчас самое важное и интересное – эта девчонка с задранной юбчонкой.
Селянова так это заинтересовало, что он побежал на улицу и увидел бабушку, она шла к дому, но была еще далеко. Они снова с девчонкой побежали и повторили осмотр, и еще раз.
А потом пришла бабушка, и опять все стало хорошо.
Но женщины с их сущностью уже вошли в жизнь крохи Селянова. Они не казались ему прекрасными, не трогали его душу, он предавался еще всем восторгам жизни, но цепи сексуальности уже были приготовлены и для него.
И началось! Сначала возникла смутная жажда близости с противоположенным полом, и эта жажда все усиливалась. Можно были играть в игры, петь песни, вступать в пионеры, но от этой жажды никуда не деться.
Природа умна, ее не обманешь. Если не сделать инстинкт обладания противоположенными полом невероятно сильным, то кто добровольно будет этим заниматься?
Разве с девочками было интереснее, чем с мальчиками? Никогда! С ними просто не о чем было говорить. Обычные и привычные девчонки, худые, писклявые, коварные и вредные, вдруг, стали превращаться в иные существа.
Не в один года это произошло. Но в них появлялось нечто такое, что непосильно мужскому уму. В них рождалась тайна. И не важно, что тайны не было, а был инстинкт. Но существа эти стали желанными в мечтах. И жажда обладания ими становилась все более не выносимой.
Их нельзя было бить, унижать и издеваться над ними. Хотя сами девчонки становились все более язвительными и совершенно не боялись мальчиков. Напротив, это мальчики их боялись.
Опять же мудрая природа поселила в сердца мальчиков подсознательный страх перед женским полом. И в этом смысле человек мало, чем отличался от животного, там тоже у самцов нечто вроде страха перед самками, чтобы более слабых самок просто не порвали в куски в случае их несговорчивости.
И эта жажда женщины жила в голове постоянно. Только временами, когда была близость с женщиной, вся эта мука проходила в одну секунду, вместе с последним вздрагиванием и излиянием в женщину. Это проходило, чтобы через несколько минут начать свое триумфальное возвращение. Но как-то сравнительно недавно Селянов почувствовал приятную пустоту в голове. Жажда исчезла. Она исчезала по капле, начиная с тридцатилетнего возраста, и тут пропала. Пропала ненадолго, опять появилась, но приступы ее уже не были столь мучительными.
То есть всю жизнь, пока мужчина хоть сколько-то пригоден для размножения, природа стегает его плетью, лишая самого человека права выбирать - нужно ли ему это или нет? Нужна ли ему тоска по человеку другого пола, физическая тоска, от которой одно спасение – соединение с женщиной? Или он хочет жить спокойно?
Впрочем, природа не глупа, она мучает потому, что мужчина, познавший свободу от этой истязающей зависимости, выберет свободу, а не женщину рядом с собой.
Как же сильна эта плеть, если женская грудь или живот, обычные бугры подкожного жира, заставляет сразу же биться сердце самца сильнее!
И во все времена, все духовные учителя и все религии, кроме тех верований, которые возникали в анклавах, где господствовали женщины, все эти светочи жизни рассматривали секс, как грех, или в лучшем случае налагали на эти занятия разнообразные табу. Духовные учителя понимали, что толку от сексуальных томлений мало, а вреда много.
А между тем девушка Наташа нагнулась, доставая что-то из рюкзака отца, и обтянутый джинсами зад ее определился в своей форме окончательно. Потом она распрямилась и повернулась лицом к Селянову. Тот увидел ее роскошный королевский пупок, и, отводя усилием воли, взгляд в сторону, спросил девушку кто она по знаку зодиака.
- Я весы, - почему-то смутилась Наташа, словно открыла какую-то интимную тайну.
А вот это было совсем плохо. Селянов был по знаку львом, и весы ему очень подходили, что было проверенно долгим жизненным опытом. Вот если бы она была рачихой или водолеем дурным, тогда все нормально, тогда девушка через некоторое время начала бы вызывать отрицательные эмоции.
- Дядя Сережа, - вдруг обратилась к нему Наташа.
Она впервые назвала его по имени. И ему показалось, что она выговорила это как-то интимно. Он поймал себя на мысли, что глупеет. Девушка ко всякому взрослому мужчине обратилась бы именно с этими интонациями заискивания.
- Дядя Сережа, а можно я вам позвоню? У меня никого нет в Москве.
Селянов пробормотал с деланной улыбкой, что, конечно же, она может ему звонить, когда захочет, тем более, если у нее возникнут проблемы.
Он понимал, что собой представляет Наташа. Если у нее в жизни не было какой-то тайны, каких-то детских психологических травм, если не было страстного романа, и мужчины, который уже особым образом перестроил ее восприятие мира, то она была обычной глупой девчонкой, которую ждала борьба за выживание.
Но девушки, как правило, приспосабливаются к жизни гораздо лучше, чем молодые люди. В них заложен инстинкт приспособления без инстинкта борьбы и сопротивления, которые так часто уродуют жизнь парням.
Потом было сказаны еще какие-то необязательные слова, и папа с дочерью исчезли за дверью, ушли в Москву, канули в небытие.
Селянов еще раз вспомнил о девушке Наташе, когда, вдохнув, уловил запах ее дешевых духов. Но связанные в воспоминаниях с юной прелестью феи, запах это показался весьма приятным.
Когда объявляются старые знакомые
Весь день прошел замечательно, Селянов принял ванну, поспал, почитал, а вот вечером раздался телефонный звонок. Звонил Саша Обольчин. И просил о встрече.
- Тебе денег нужно, - уточнил Селянов.
Саша сказал, что просто хочет встретиться, потому что соскучился, но и денег у него нет, и если Селянов даст тысячу другую, то весьма выручит его.
- А ты где?
- Да рядом с твоим домом. - Вздохнул Саша с такой силой, с какой вздыхают, наверное, непохмеленные бегемоты.
Обольчин был по отцу русским дворянином. Может быть Селянову не везло, но все дворяне, которые встречались ему на жизненном пути были или пустыми и глупыми, или дрянью законченной вроде Саши.
Они познакомились в газете «Вперед». Было это почти десять лет назад. Редакция газеты первоначально располагалась в одной большой комнате. Там толклись одновременно человек по десять-пятнадцать. И как-то появился Обольчин, с обритым наголо черепом мужчина, тучный, но больше могучий, чем толстый, с тяжелым умным взглядом.
Обсуждали вышедший свежий номер. Обозревал его Селянов, а этот тип, Обольчин, стал делать довольно едкие замечания с очень наглым видом.
« Сволочь очередная» - подумал Селянов о новом журналисте. И был очень удивлен, когда Саша после летучки подошел к нему знакомиться. И уже минут через пять Селянов разговаривал с этим типом и смеялся его шуткам. Саша умел располагать к себе людей, когда этого хотел.
К тому же он так ненароком достал из кармана мятых штанов пачку денег и стал перекладывать и рассовывать эти деньги по всем карманам.
А мало что для людей России середины 90-х годов было более привлекательно, чем эти шелестевшие купюры. Вокруг делались миллионные состояния, и запах денег прямо-таки витал повсюду в Москве.
Рассовав, наконец, свои тысячи Обольчин предложил Селянову закрепить знакомство выпивкой. После денежной демонстрации было ясно, что он угощает.
Дело было летом. По всей Москве были разбиты шатры, летние кафе. Пошли в такой шатер. И тут же рядом с Обольчиным вырос официант. С резиновой улыбкой и неподвижными ледяными глазами. Он принял заказ и через минуту уже нес холодные закуски, водку и вишневый сок.
Обольчин очень любил именно вишневый сок.
- Чтой-то он так быстро скачет, - удивился прыти официанта Селянов.
- А он у меня прикормленный, - объяснил Саша.- В каждом заведении на пути джентльмена должен быть прикормленный официант.
«Странный какой-то парень, - подумал Селянов, - денег полные карманы, а пришел в газетку работать».
Но все скоро разъяснилось. Деньги Обольчин заработал случайно, устроив своему другу важный заказ. И все эти тысячи быстро закончились. И превратился Саша в самого себя, то есть бедного и пьющего.
Циничен он был на редкость. Однажды в редакции, за несколько дней до зарплаты, он подошел к Селянову довольный и опохмеленный и предложил пойти выпить пива. Пить один он не мог. Ему всегда нужен был рядом человек, которому хоть сколько-то времени мог слушать Сашины льющиеся водопады речей.
- Откуда у тебя деньги, старик, - удивился Селянов, - ты же вчера был без гроша?
- Да полжесвидетельствовал маленько, - улыбаясь своей барской улыбкой, сказал Саша.
- В каком смысле? – напрягся Селянов.
- В прямом, - еще шире улыбнулся Саша.- Я тебе свое удостоверение почетного дружинника показывал?
В доме, где жил Обольчин располагался милицейский опорный пункт. И Саша всем хвастался, что за небольшие услуги менты дали ему удостоверение почетного дружинника, по которому он бесплатно ездил в московском транспорте. Теперь выяснилось и то, какие услуги оказывал им Обольчин.
- Саша,- сказал Селянов, - но это же отвратительно.
- Ты что, - изобразил удивление Обольчин,- с ума сошел? Что тут отвратительного? Должны были посадить какого-то азера. Он дал денег ментам. Разве это плохо, что азер дал денег ментам? Нет, это хорошо. Потом я пошел в суд и сказал, что видел азера в такой-то день и в такое-то время. Этого азера хотел посадить другой азер. Мужик остался на свободе. Разве это плохо? Потом менты дали денег мне, и я во время сегодня полечился. А сейчас мы пойдем с тобой на деньги азера и ментов пиво пить. И это плохо?
Услышав, что речь шла об азербайджанцах, Селянов вроде бы успокоился, а точнее попал под гипноз циника-журналиста, и уже через пятнадцать минут они пили чешское пиво. Но потом он сожалел, что гулял на деньги, заработанные таким образом.
Вот такой человек звонил сейчас в дверь Селянову. Саша был изрядно помят, лицо его было почти черным. Но жила в этом человеке природная сила дворян Обольчиных. Он никогда не терял душевного равновесия настолько, чтобы это было заметно. Даже когда он врал, а врал в последнее время часто и когда его ловили на вранье, он выглядел вполне достойно.
Селянов дал ему денег. Они сидели на кухне и разговаривали. Обольчин делал вид, что ему интересен разговор, хотя душой он уже был в винном магазине. И во время этого разговора была сказана фраза, которая определила будущее Селянова.
Речь зашла о первой жене Обольчина, которая развелась с ним. Эта была порядочная и положительная дама. После нее Обольчин женился на молодой женщине, но сильно пьющей.
Подводя плюсы и минусы такого размена, Обольчин сказал:
- Старая баба, чем плоха? С какого-то момента надоест ее морщинистую жопу разглядывать.
Смысла в этой фразе было мало. Когда у дамы зад становится морщинистым, мужчине, как правило, не очень интересно разглядывать ни этот зад, ни другой. Ибо думать он будет уже о душе, а не о задах.
Но сказанное Обольчиным нарушила равновесие в душе Селянова. Он для себя с некоторых пор вел запрет на общение с молодыми женщинами. А тут Обольчин, походя, объяснил, что молодая задница стоит того, что бы терпеть некие неудобства.
И хотя, засмеявшись, этим словам Селянов вроде бы забыл о них, на самом деле они, как гвозди засели в его подсознании.
Фея возвращается
А через неделю рано утром в квартире Селянова раздался звонок. Он еще спал. И у него не было знакомых, которые могли бы позвонить в семь часов утра.
Селянов подумал, что ошиблись номером, и получил подтверждение, услышав девичье щебетание:
- Это Наташа, Наташа…
- Девушка,- зарычал Селянов вы ошиблись, - и уже оторвал трубку от уха, когда услышал отчаянное:
- Дядя Сережа, помогите!
Через час он был в милиции. Усталый дежурный, которому пришлось задержаться из-за Наташи, бросил на Селянова тот милицейский взгляд, которым человек оценивается мгновенно. Потом старший лейтенант смотрел в паспорт Селянова, задавал вопросы, но все решилось в эти секунды милицейского рентгена.
Оказалось, что Наташу задержали на вокзале в подозрении в воровстве.
Это обвинение произвело на девушку такое впечатление, что она на улице уже, заплакала, закрыла лицо руками и тело ее стала бить нервная дрожь.
Все началось с того, что ее папа не стал ждать нужного человека, а просто сунул в руки дочери три тысячи рублей, и уехал. Девушка решила пройтись по Москве, и эти деньги у нее украли. После чего она вернулась в общежитие, жила там пять дней, потом ее выгнали, отцу она смогла дозвониться, но он был настолько пьян, что не понял, что случилось. Два дня она жила на вокзале, там у нее отняли документы, а потом она попала в милиции.
Все это могло быть правдой, а могло быть и ложью. Нестыковок в ее рассказе было много, но Селянову было лень думать на эту тему. Его план был прост. Они едут к нему, он дозвонится отцу девушки, и пусть делают, что хотят.
Было прохладное, но солнечное утро. Москва уже ожила, по улицам неслись машины, на тротуарах было тесно от прохожих. Девушка жалась к Селянову, все еще всхлипывая.
Она, конечно, была голодной. А запасов дома у Селянова не было. Большинство кафе были еще закрыто, но рядом оказалось одно круглосуточное. Селянов заказал девушке горячую мясную солянку на первое, стейк на второе, кофе и мороженное.
Сам он был вялый, сонный. Просыпался он обычно часов в десять, а потому было ему не комфортно. Девушка же ела с таким аппетитом, что даже засучила рукава своей легкой кофточки, и Селянов смотрел на ее тонкие белые запястья, на ее грудь под блузкой…
В самом деле, ситуация была идеальной. Он спаситель в некотором роде, она одна в большом городе…
Но была большая закавыка. Он ей едва ли мог понравиться, как мужчина, а для него самого женщины младше двадцати восьми лет казались детьми.
Однако ток чувственности был разбужен. Мысль « а хорошо бы ее уложить» мелькнула… И вот уже вся сонливость Селянова исчезла…Девушка была, конечно, вся какая-то мятая и пыльная, что не удивительно, но в тоже время и свежая необычайно из-за яркости своих глаз, из-за белизны и молодости своей кожи. А острые зубки работали с такой быстротой, что все было съедено быстро. И прозвучал искреннее: «Спасибо, вам дядя Сережа!»
Где-то через час, они добрались до квартиры. За это время единственное, что спросила девушка: «Дядя Сережа, а у вас машина есть?»
Селянову всякий раз становилось не то, чтобы стыдно, но неприятно от этого вопроса. Его задавали разные люди, в разных обстоятельствах, но женщины в отличие от мужчин всегда спрашивали, откровенно стремясь узнать о материальном положении мужчины. Если им ответить, что машина есть, они тут же повысят свой внутренний рейтинг для данного мужчины.
Он ответил, что машины у него нет, потому что он не любит машины. И Наташа, как всякая женщина, не поверила ему, и взгляд ее стал чрезвычайно задумчивым.
И вот они вошли в квартиру, размягшая от еды и усталости девушка, и злой, от вопроса о машине, Селянов. Он прошел в ванную, убрал свое полотенце и белье, мельком посмотрел на свое отражение…Небритый мужик глядел на него злющими глазами. Селянов пустил в ванную воду, повесил самое большое чистое полотенце и пригласил Наташу принять душ.
- Спасибо, - едва слышно сказала девушка и шмыгнула в ванную.
« А может быть она, в самом деле, воровка, - подумал Селянов, слушая звуки, которые издавал замок, девушка пыталась его закрыть. Но он был сломан и не закрывался.
Селянов стал набирать номер Миши Рвяного, чтобы сообщить о судьбе дочери. Сука! Бросил девчонку! Пусть приезжает и забирает ее немедленно!
У Миши был мобильный, который оплачивался хозяином. Мобильный этот не отключался никогда, как никогда Миша не напивался в дрыбадан. Он был под хмельком постоянно, но по телефону всегда говорил трезвым голосом. Но Миша не отвечал.
Девушка плескалась в ванной не меньше получаса. Потом она вышла, включила фен, стала сушить волосы. Селянов ее не видел за стенкой, но слышал. Все это было очень долго. Селянов включил телевизор, смотрел, смотрел, и задремал… Там показывали боевик. А Селянов обычно выключал звук и наблюдал за мимикой героев. Это было очень смешно. Благородные герои во всех боевиках строили одни и те же рожи, а негодяи, если можно так сказать, рожи прямо противоположенные. Это выглядело даже более забавно, чем немые фильмы прошлого. Он эти боевики смотрел обычно на ночь вместо снотворного. И тут тоже задремал.
Он не слышал, как открылась дверь, как девушка вышла из ванной. Селянов проснулся оттого, что девушка села на диван рядом с ним. Он открыл глаза и замер. Наташа сидела рядом в его халате. По ее плечам рассыпались густые ореховые волосы, и она встряхнула ими, улыбалась несколько напряженно и смотрела Селянову в глаза.
Это приглашение было настолько явным, что Селянов тут же подумал, что девушка вполне могла зарабатывать себе на жизнь проституцией, что она профессионалка.
Он молчал. Он действительно не знал, как поступить. Отогнать ее? Это было бы правильно. Но… Вот это «но» и меняет нашу жизнь порою.
Девушка положила ему на грудь свою маленькую ручку и стала гладить Селянова.
И ты, что, можешь поцеловать такого старика, как я? – спросил Селянов, стараясь быть ироничным, что уже не получалось.
Девушка быстро нагнулась и нежно поцеловала его в губы. Он обнял ее и, наслаждаясь ее гибкостью, стащил с девушки халат, увидел все ее нежное белое тело, потащил на себя за плечи. Удивил только не выбритый лобок, густо поросший темными волосам. Это не характерно для профессионалок.
Наташа легла на спину с широко раскрытыми глазами и наблюдала. Когда Селянов в нее входил, то почувствовал некоторое сопротивление, мягкое такое, но не в начале влагалища, а где-то уже внутри. Он не успел подумать, что это там такое, потому что в следующую секунду, уже вошел в девушку весь.
Самое интересное, что Наташа продолжала лежать под ним, не двигаясь, как бы затаившись. Единственное, что она сделала, это обняла его осторожно за поясницу.
- В тебя можно? – спросил он.
- Делай что хочешь, - ответила изменившимся глухим голосом девушка.
- Потом, оторвавшись от нее, он заметил следы крови, и спросил:
-У тебя менструация?
- Нет, - спокойно ответила девушка, - это следы моей девственности.
Селянов замер. Он тот час почему-то понял, что она не врет. Что это так и есть.
Первая близость
Селянову было пятнадцать лет, когда его пригласила к себе пожить тетка. К этому времени жизнь его стала мучительна как никогда. Природа безжалостна к мальчикам. Девчонки бывает, томятся сексуальной истомой, но это, ни в какое сравнение не идет с тем, что природа устроила молодым самцам.
Организмом вырабатывается сперма, она требует выхода, и это давит физиологически. Природа требует от мальчишек найти самку и оплодотворить ее. Но это природа, а окружающий мир не дает такой возможности. Даже если подростки и находят самок, то ранняя сексуальность почти всегда болезненна.
Пятнадцатилетний Сережа была нервным и каким-то судорожно-зажатым. Он приехал погостить к своей тетке. С ним дружила его двоюродная сестра, пыталась познакомить со своими друзьями, но Селянов раздражал их и не был принят до конца в их круг.
Как-то ночью все бесились, бегали по поляне, толкали друг друга, падали лицом в холодную обжигающую траву. Сережу девочки толкали куда меньше остальных мальчиков, от которых они бегали с каким-то непонятным визгом. А это был сексуальный визг, как потом поймет Сергей.
И вот одна толстая девочка Оля толкнула Сережу так неожиданно и сильно, что он упал, и тут же в ярости вскочил, догнал ее, а она и не старалась особенно убегать, повалил на спину. И почувствовал ее всю: живот, грудь…
Над ними горел ядовито желтым цветом фонарь, они лежали в кругу этого света. И звуки все исчезли. «А я вот тебя так»- сказал Сережа и сжал грудь Оли. « А я тебя тоже за что-то дерну»- ответила высоким голосом девочка. «Не достанешь» - гордо ответил он.
Оля, которая никогда не нравилась Сереже, дружила с его сестрой. И как-то раз, когда он один сидел в комнате старого деревянного дома, Оля пришла к его сестре.
На ее вопросы Сережа пробурчал, что сестры нет. Но девочка не уходила. После почти минутного молчания она, краснея, сказала: « А ты больно тогда меня схватил».
Но в интонациях ее не было укора. После сказанного она подошла и толкнула Сережу в плечо. Он удивился и промолчал. Тогда девчонка толкнула его так, что он упал со стулом вместе, после чего он, естественно, бросился на нее.
Он зло толкал ее в плечо, а она как-то сама двигалась к большой кровати. Сережа был зол, но он быстро почувствовал, что девчонка и не сопротивляется. И все закончилось бы ничем, если бы она не уткнулась в кровать и не завалилась в нее. Он, продолжая преследование, упал на нее. Но у Сережи и мысли не было, что ЭТО должно случиться.
Они продолжали какое-то время возиться, тяжело дыша. И тут девчонка спросила: « А ты умеешь?» И он понял, о чем она. Но все дело было в том, что умела она. И все это было как во сне или при замедленной съемке, она стащила с себя трусы, уже красная и злая от его тупости…
Девочка, после того, как он встал, еще полежала в ожидании. Как была со своими раздвинутыми белыми ногами. Потом оделась и молча вышла.
А через минуту зашла сестра с теткой. Сестра с интересом смотрела на Сережу смеющимися глазами.
Сережу удивило больше всего то, насколько злая на язык девочка Оля стала такой послушной. И потом его будут удивлять все женщины, такие разные, такие злые и колючие, они в большинстве своем становились в интимный момент деликатными. Они становились послушными.
Они своим поведением напоминали охотничью собаку деда Майку. Майка была старой и злой сукой, лайкой. Сережу она терпеть не могла. Едва он только к ней приближался, как она скалила зубы.
Но как-то пошли они с дедом на охоту и взяли Майку. Старая сука восторженно кружила вокруг деда и к удивлению Сережи не выражала обычной неприязни к нему самому.
В лесу дед дал Сережи ружье. Они начали высматривать белок. Ну, точнее высматривала Майка. Она видела белку, клала передние лапы на то дерево, где белка сидела и начинала лаять. Глупый красивый зверек, вместо того чтобы спасаться бегством, замирал на дереве, думая, что спрятался. Тут его охотник и расстреливал. Но было лето. Охота была запрещена, и дед разрешил палить Сергею просто в небо.
Майка совершенно изменилась. Она ластилась к Сереже так же как к деду. Он лизала ему руки, давала трепать себя за уши.
Но вот вернулись домой и Сережа, уверенный, что он теперь хозяин собаки, подошел к ней с намерением потрепать, и тут же был жестоко облаян.
Он подался за разъяснением к деду: «Что тут не понятного, - усмехнулся тот, - в лесу с ружьем ты был охотник, а значит хозяин. А здесь опять никто».
Вот и с женщинами так. Пока признают в тебе охотника, тебе покорны, точнее покорны под тобой, как забава закончилось, то ты уже не хозяин.
Зачем ты мне, девочка!
Наташа, что естественно, плохо спала этой ночью или вообще не спала. Она извиняющимся жестом притронулась рукой к руке Селянова, и, повернувшись на бок, в ту же секунду уснула.
Селянов какое-то время лежал тихо, ему было не по себе. Когда девушка стала глубоко дышать, и он убедился в том, что она спит, то тут же почувствовал себя увереннее. Стал разглядывать ее.
На хорошо развитые плечи падал поток волос. Спина волшебным изгибом переходила в поясницу и прекрасный зад, поджатые ноги делали девушку какой-то совсем домашней, а маленькие ступни ног с нежными красивыми пальчиками умилили Селянова .
Не об это ли мечтает каждый мужчина? Чтобы к нему в дом пришла вот такая юная особа и отдалась?
Но как всегда бывает с нашими мечтами, все сбылось неожиданно и совсем не так, как надо. Молодая прелестная девушка спала рядом с ним. Это так. Но вместе с ней притаились тысячи проблем, которые не стоили ни одной девушки в мире.
Ладно, жить-то она с ним не останется. В конце концов, все произошло так, а не иначе не по его вине. У Наташи был выбор.
Селянов прекрасно знал, что для многих даже очень молодых особ переспать со взрослым мужчиной проблемой не являлось. Для современных девушек проблемой было другое. Как определить насколько оказываемые услуги, справедливо вознаградятся? Как не ошибиться в расчетах?
«Помогали», конечно, и фильмы. Особенно американские. В них практически не было молодых героев. Американский супермен, завоевывавший женские сердца чаще всего выглядел от 30 до 40, но мог быть и пятидесятилетним и старше. Да и в реальной жизни успешные мужчины были не мальчиками.
К тому же иногородней девочке, которая решила обосноваться в Москве, наверняка приходили в голову всякие варианты того, как удачнее найти крышу над головой в этом городе.
В иных московских офисах было уже до половины иногородних молодых людей и девушек. Через что прошли многие из них, тайной не являлось.
Но меньше всего Селянову хотелось быть вот такой ступенькой в успешной карьере Наташи. За что, за какие особенные особые услуги, он вынужден будет расплатиться своим покоем?
Он был в сексуальном отношении еще сильным мужчиной, но вполне спокойным. Эротические игры были на редкость однообразными во все времена. Усиливать чувственность за счет некой извращенности - себе дороже. Да и не было в нынешние времена тайны, особого запрета на что-либо. Селянов не испытывал сейчас ни восторга, ни даже особой радости обладания. Он понимал, что девушка, спавшая рядом с ним, ценностью является именно в силу своего возраста.
Селянов постепенно успокоился. Рассудил, что ему ничего не угрожает, и никто его насильно жить с Наташей не заставит. Но он твердо решил, что выставит девочку за дверь. Вот она проснется, он даст ей денег на дорогу и пусть едет к отцу. Тут недалеко.
И от этого решения ему стало так хорошо, что он даже улыбнулся. Он по-другому отнесся к этому случайному половому акту. Он, вдруг, наполнился нежностью к Наташе. Он с умилением подумал, что она отдала ему девственность, и улыбнулся совсем уж широко.
Но трезвый наблюдатель в ее голове тут же сказал: «Стоп. Серега! Это был обычный обмен услугами, бартер. Ты ее вытащил из ментовки, накормил, помыл, она с тобой расплатилась тем, что имела. Обычная история, забудь».
Он поднялся со своего роскошного огромного дивана и прошел в кухню. Это было его любимое место в квартире. Кухня была большая (20 метров) и архитекторы спланировали ее этаким ромбом. Необычность планировки зрительно увеличивала площадь, окна были, чуть ли не во всю стену, а шторы Селянов так и не удосужился повесить. В его представлении кухня была каютой на пиратском фрегате. И в самом, деле, когда он ложился на диванчик, то не видел окружающих домов, его «каюта», как бы зависала в воздухе на седьмом этаже.
Никаких особых гостей Селянов не принимал, иногда заходили его знакомые, такие же, как и он, люди не привередливые, бывали женщины. И у него не было необходимости обустраивать свое жилье в соответствии с некими правилами. Да и денег на это не было. И потому тут стояли вещи разнокалиберные, но родные.
Стол был низкий и широкий, из дуба, на толстых ножках. Он, как и прочая мебель, достался Селянову в качестве трофея. Селянов писал рекламный текст, для фирмы, торговавшей мебелью. Хозяин фирмы низкорослый, коренастый мужчина азиатского типа и непонятной национальности на беду, оказался знатоком русского языка.
Это было очень не типично для русского бизнеса, где почему-то правили бал порой полуграмотные люди. И работа над статейкой в три страницы затянулась на месяц. Потом началось размещение статьи, хозяин яростно торговался, потом статья была размещена, но азиат к этому времени оказался банкротом или просто прикрыл свои дела.
Ладно, если бы он задолжал деньги одному Селянову, но тут оказался впутанным и посредник, и журналист богатого издания. Селянов ворвался к азиату, как смерч, он приготовил фразу, что в Москве много людей, которые умеют выбивать долги. Фраза была смешной, поскольку более всего фирмач походил на убийцу, со своими скулами, приплюснутым носом и неподвижными глазами.
И вот Селянов врывается в его кабинет и видит, что кабинет пустой, без мебели, что фирмач стоит посредине кабинета, в плаще, в дорогущих туфлях, блестевших, как антрацит. И говорит спокойно Селянову, что он специально задержался, чтобы расплатиться.
- Уж больно вы, Сергей Владимирович, хороший текст написали. Стыдно не расплатиться. Только денег у меня нет. Но есть мебель. Пойдемте.
Удивленный Селянов промолчал, и немного воодушевился, поскольку квартира у него уже была, а мебели не было и денег не было.
Азиат провел его в помещение магазина. Оно выглядело, как после погрома. Все было раскурочено.
- Вот, чем могу, - широко обвел рукой помещение азиат и удалился.
Рядом с Селяновым появился бригадир, который, нахмурившись, попросил, чтобы Селянов выбирал быстрее, ибо бригада ждать не будет. Но ведь и выбора особого не было. Целых вещей было мало. Погрузили этот странный дубовый стол, огромный диван, два дубовых табурета, кресло, оббитое черной кожей, какой-то странный большой шкаф из розового дерева, еще несколько тумбочек, три больших зеркала. Все это стоило во много раз больше, чем заказная статья, но хозяину было не жалко, ибо все равно добро пропадало.
Вот так и оформилась квартира Селянова. Всякий, кто попадал к нему первый раз, удивлялся этим вещам. Особенно уютно люди чувствовали себя в кресле. Изделия из меха и кожи обладают какими-то мистическими свойствами, неизменно привлекают человека.
И еще на кухне висела картина, выполненная очень неплохим художником. Этому человеку Селянов тоже писал заказную статью. Во время их знакомства художник в своей мастерской показывал картины, и была там одна, пылившаяся в углу.
На холсте был изображен костер, у костра сидел человек, углубленный в медитацию. От этой картиной веяло каким-то первобытным покоем. А художник говорил о ней брезгливо, оказывается, он написал ее в период своего отступничества от православия, припадок инакомыслия у него прошел, и теперь он не знал, что делать с этим кощунством.
На картине был мастерки изображен огонь, и очень спокойное лицо человека. И все. Селянов попросил картину себе и художник отдал.
Поразмышляв о разном, Селянов стал готовить обед. Быстро нашинковал капусту, мясной бульон у него был. Сварил щей, приготовил в духовке пельмени, заварил чай и приготовился к трапезе, когда услышал за спиной звонкое: « Ох, как я хорошо выспалась!»
В первые минуты Селянову было тяжко. Он не знал, как себя вести. Зато Наташа все понимала. Она, словно они знали друг друга сто лет, обратилась к нему: «Сережа. А какой сегодня день недели?»
Вот так, одной фразой она расставила акценты в их отношениях.
Селянов вспомнил одну из своих подруг далекой юности. Когда случилась близость, и на следующий день они проснулись, девушка, а ее тоже звали Наташа, спросила, есть ли у него что-то поесть?
У Селянова была только сметана, но он, смущаясь, сказал, что у него всего на всего одна ложка. Та Наташа усмехнулась, и, опустив веки, с деланным смущением произнесла: « А разве мы уже не родные?» В самом деле, после того, что она вытворяла, вполне можно было есть одной ложкой.
Где теперь эта Наташа? В той череде женщин, что случились в жизни у Селянова, она действительно была из тех немногих «родных», потому что она любила его, как умела.
Он налил этой новой Наташе щей, наложил пельменей. И сообщил, что даст ей денег на дорогу. На ее лицо легла тень недовольства, но она ничего не сказала в ответ, только неожиданно стала вспоминать пережитое в милиции:
- Боже, как я боялась этого милиционера. Какие у него страшные глаза. Он орал на меня. Как мне было плохо!
Сколько раз Селянов слышал от женщин в тех или иных вариациях: «Как мне плохо!»
Мир замри! Ей плохо! Жена Селянова на второй день после свадьбы порезала палец. Он до сих пор помнил ее истошный крик, глаза полные ужаса и жалости к себе. «Пальчик, мой бедный пальчик» - приговаривала она и с ненавистью смотрела на Селянова.
Мол, что же ты стоишь? Мне плохо. А тебе не плохо. Как такое может быть? Ты же муж!
И вот сейчас, в этот самый момент, когда Наташа рассказывает про ужасного мента, миллионы женщин на земле, рыдают от жалости к себе. Они так любят себя, они так себя жалеют! Они плачут, жалея себя, и это сладкие слезы, облегчение приносящие. Она себя пожалела. И психологический механизм наладился, можно жить дальше.
У мужчин подобного инструмента самонастройки не было.
Но с другой стороны Наташа, в самом деле, еще недалеко ушла от детства, именно дети чувствуют всю силу человеческого взгляда, и через этот взгляд видят душу человека. И взгляд злого человека может быть ужасен для ребенка, может парализовать всякую волю к сопротивлению.
- И вот пришел ты, - сказала девушка, - такой сильный, уверенный в себе, этот мент сразу сжался, и мне стало не страшно.
Селянов невольно выпрямил спину и стал ждать, что будет сказано дальше.
- Я когда в первый раз тебя увидела, подумала – какой ты уверенный в себе человек. Не то, что мой папа. Мне хотелось тебя увидеть снова. Мне стало так спокойно в этой квартире.
Все это девушка говорила, не глядя в глаза Селянову, она смотрела в окно. Она точно боялась спугнуть его. И с тоской, словно прощаясь, оглядывала квартиру.
И Селянов воспарил на секунду душой. Он и в самом деле почувствовал себя сильным и уверенным в себе человеком.
А потом девушка стала собираться. Собственно ей и собирать-то было нечего, но она походила по квартире, точно что-то искала.
Селянов с какой-то кривой улыбкой стоял у дверей. Он думал, что вот сейчас за ней закроется дверь и все это останется в его памяти обычным сном, каким в памяти у нас остается любое событие, выпадающее из стереотипных ежедневных коллизий.
Наташа взялась за ручку двери, открыла замок, но повернулась и сказала строго: «Сережа, можно я тебя поцелую на прощание?»
Не откажешь же девушке. Селянов подставил свою небритую щеку. Наташа придвинулась к нему вплотную. Она на каблуках оказалась весьма рослой, ее глаза были вровень с глазами Селянова. Она нежно притронулась губами к его губам, качнулась, и всем телом прижалась к нему, навалилась. Чтобы не упасть, он вынужден был напрячь все мышцы и обнять девушку за талию.
Девушка, выгнулась, подалась вперед бедрами, как инстинктивно делают женщины, желающие мужчину.
И, конечно, некуда в этот день она не уехала. Селянов в ту же секунду, когда она прижалась доверчиво к нему своим животом, и старалась прижаться и тем, что ниже, почувствовал вспышку страсти такой силы, какой не чувствовал лет с 25.
Современная девственница
Чтобы получать от физической любви удовольствие, нужна привычка к другому человеку. Нужна помять тела, память, которая не хранит страха, а только безграничное доверие. Все остальное в близости – это эмоциональный шок. Он может быть приятным, или даже нейтральным, или неприятным.
Селянов погрузился в какое-то отупение. Ему не хотелось есть и спать, ему хотелось быть рядом с этой девчонкой, которую он не любил и плохо знал.
Почему так? Дело заключалось в том, что она была молода. От ее тела пахло свежестью. Этот ее «личный» запах без всякой виагры превратил Селянова с сексуального бойца.
Девчонка хотела близости постоянно. И три дня прошли, как в пелене. После второго бурного соития, незапланированного и неожиданного, последовали другие. Селянов мог оставаться в девушке и полчаса и сорок минут. И ей это нравилось, если она уставала, то останавливалась, лежала с закрытыми глазами, обнимая его. А так, глаза ее были открыты, они были пьяными, она смотрела куда-то через плечо Селянова, молодая женщина впитывала в себя новый опыт.
Это было днем, это было ночью, когда горела только настольная лампа, это было утром, когда Селянов проснулся от прикосновений руки Наташи.
Это не было счастьем. Половой акт не может быть ничем, кроме полового акта. Любое живое существо им настолько поглощено, что никаких чувств, кроме обладания существом другого пола, ничего не испытывает.
И все это происходило молча. Иногда Селянов что-то спрашивал у девушки, она коротко отвечала. Ее интересовал ритм . Она словно «прислушивалась» к движениям мужчины, и старалась попасть своими движениями навстречу, в ритм. И это у нее скоро начло получаться.
Потом она стала концентрировать внимание на тех областях ее собственного тела, которые были наиболее чувствительны. И Селянов чувствовал, как она волновалась, когда он трогал языком ее соски, сжимал ее между ног.
Ничего в этой жизни нет более естественного для людей, чем игра в голопузика. И игра эта не меняется по форме с самых юных лет, до старости. Все те же прикосновения другого человека к тебе, к твоим чувствительным местам.
Но в восприятии мужчины и женщины всех этих радостей, есть большая разница. Мужчину возбуждает зрелище, а женщину ощущения. И здесь все сложилось идеально. Наташа была очень хороша! Ее нежное тело было гибким, глаза яркими, а губы сладкими. Селянов же в свои годы научился трогать женщин так, чтобы им было приятно. Он видел, когда девушка уставала или хотела снова, начал понимать ее вздохи и реагировал на них.
И вот наступил предел его чувственности. Он уже стал каким-то биологическим роботом. Он медленно двигался в девушке, думая, как сейчас пойдет в душ, а потом уснет, наконец. Он не обращал внимания уже не на участившееся дыхание Наташи, ни на ее резкие, но приглушенные вскрики, ни на то, как она уже сама начала двигаться все быстрее. Селянов был абсолютно расслаблен и спокоен.
А девушка, вдруг, остановилась. Глаза ее были закрытыми, а лицо выглядело напряженным. Казалось, она не дышала. Потом она со всхлипом вздохнула. Селянов почувствовал что-то не то и освободил ее.
Она медленный усталым движением закинула руки за голову, улыбнулась, а потом, склонившись к Селянову, стала быстро-быстро целовать благодарно его грудь. И снова откинулась на спину и торжествующе заявила: «Я кончила».
«Так быстро не бывает» - усомнился Селянов про себя. Но в поведении Наташи не было никакой корысти. Она просто сообщила о случившемся. Она улыбалась.
Потом отдохнув, стала говорить, как вошла в первый раз его квартиру, и ей понравились новые запахи одинокого мужского жилья. Она сразу влюбилась в кожаный диван, подумала, что не хватает штор на окнах, и еще ей показалось, что она здесь уже была.
А потом Селянов так хорошо улыбнулся ей (Селянов при этих словах смутился, ибо помнил свою довольно вымученную улыбку), и она почувствовала, что ей просто необходимо жить в этом доме, с этим мужчиной.
- Мне стало так спокойно, - повторила она и положила руку Селянова на свою грудь, - словно это родное место. Мне же плохо было и у матери, и у отца. Я смутно помню, что также спокойно мне было так только у бабушки. И я решила, что вернусь еще в твой дом.
Потом они приняли душ, потом пили кофе. Потом девушка смотрела фильм про любовь. А потом они уснули. Наташа пыталась приставать, но он ей объяснил, что все, на время «машинка не работает».
А на следующий день они в первый раз вышли на улицу. Наташа без всякого стеснения взяла Селянова за руку, но он деликатно освободился. Они пошли в магазин. И так получилось, что кроме запланированных продуктов питания, они купили Наташе новые джинсы, кофточку и серебряный браслет. И еще она сказала, что хочет выпить шампанского в честь испытанного оргазма, поскольку это очень важное событие в жизни любой женщины.
Когда они вернулись в квартиру, Наташа тут же надела джинсы, кофточку (браслет она надела еще в магазине) и начала вертеться напротив всех зеркал, благо их было много.
Селянов испытывал умиление, глядя на нее, какое испытывает мальчик, которому подарили щенка. Вот щенка принесли в дом, выпустили на пол, и он стал принюхиваться, а потом и носиться по всей квартире, весь полный жизни. И его в любой момент можно было взять на руки, почесать за ухом, а он лизнет в ответ.
И эта девушка была вполне доступна. Она выпила шампанского, в глазах ее появился блеск. Она подошла в очередной раз к зеркалу, покачивая бедрами, уткнула в бедра руки и сказала, что ей для счастья не хватает шляпы. Что не ничто не делает женщину такой загадочной, как шляпа.
И тут Селянов вспомнил, что шляпа у него есть. На одной австрийской выставке ему подарили тирольскую шляпу. Он ее нашел.
Наташа плавным движением надела ее, Селянов уже готов был пошутить на тот счет, что из нее плохой тирольский стрелок, но, вдруг, замер!
Шляпа необыкновенно шла девушке. Ее лицо как бы удлинилось, ее глаза спрятались в тень и стали загадочными, а она такая стройная…
Или он уже настолько попал под ее влияние, что любое ее слово становилось внушением? Сказала она про шляпу, и именно в шляпе она стала казаться ему неотразимой красавицей?
Потом Наташу потянуло на воспоминания о своем не очень счастливом детстве.
А Селянов стал ее подначивать, что нельзя женщине испытать оргазм, вот так сразу.
- Ничего себе, сразу, - усмехнулась девушка, - ты из меня три дня не выходил почти. А когда выходил, я тебя все равно чувствовала, словно ты еще продолжал быть там.
Селянов продолжал настаивать, что у нее уже должен быть какой-то опыт.
Девушка пожала плечами, задумалась. А потом произнесла.
- Да было кое-что, у отца год назад жил один тип. До него мальчик был один, соседский. Он меня на три года младше. Я с ними целовалась.
- Только целовалась? - Усомнился для вида Селянов.
- Ну, мальчик-то совсем еще маленький, - возразила Наташа, - Мне с ним им не особо интересно было.
- А зачем же тогда?
- Мне надоело самой себя трогать-то, - доходчиво объяснила Наташа. – А больше и не было никого рядом. Мы же жили в поселке, а оттуда все поуезжали. Там был завод, он закрылся. Остались, конечно, люди, но старики в основном. Я закончила всего восемь классов, потом уроки вести стало некому. Мама работала на узле связи. Она в последние годы стала прилично зарабатывать. Компьютер купила, мне диплом об окончании 11 классов купила. А так все на себя тратила. У нее за всю жизнь столько денег не было. А тут ее сделали начальником узла связи. Одна ставка 500 баксов и еще всяко перепадало. У-у-у … как она приоделась. И женихи сразу появились. А я изнываю. Еще по компу посмотришь на жизнь красивую. И завидуешь. Мечтаешь. А от мальчика этого мне ничего не надо было. Славик его звали. У нас участки рядом. Я летом выносила раскладушку. У нас там такие заросли смородины. Такие огромные кусты. В них, как в джунглях, а запах такой густой. А Славик за забором своими делами занимается. Забор, правда, упал почти, дыры сплошные. И вот я его как-то позвала. Он меня слушал безропотно. Я решила на нем тренироваться. Строго приказал ему поцеловать меня в щеку. И потом так приладились друг к другу. Это оказалось просто, целоваться. А потом у отца один тип отдыхал. По фамилии Летунов. Самое смешное, бывший летчик. Руки у него были загребущие. Когда отца рядом не было, он меня все время хватал за руки, за плечи, пытался обнимать. Он меня очень смешил. Он был лысый, с такими выпученными глазами, как рак и густыми усами. Я когда его видела всегда смеялась, как дура какая. А потом мы с ним целовались. Он меня гад подпоил.
Наташа усмехнулась. И эта совсем взрослая усмешка очень не понравилась Селянову.
- Он тебя подпоил. – Иронично сказал Селянов, - и вы всего на всего целовались?
- Да, целовались, - сказал девушка, - похоже шампанское на нее подействовало, она стала расслабленной и печальной, большинство женщин становятся от умеренной выпивки расслабленными и немного печальными. – Мы целовались. Он стал меня раздевать…
- И вы были совсем одни? И ты была в руках взрослого мужчины, и ничего не было?
Селянов потом и сам бы не смог объяснить, почему его голос зазвучал сурово, а глаза впились в Наташу.
Она зябко повела плечами, а потом упавшим голосом сказала:
- Ну было в попу…Он меня уговорил… Но ведь это не считается…
Судьба всегда, так или иначе, заставит рассчитаться, если тебе отдалась красивая женщина. Чем-то ты должен будешь отплатить. Но впервые в жизни Селянова расплата последовала так скоро.
После слов Наташи он физически ощутил удар палкой по голове. И вроде бы даже услышал хохот. Насмешница-судьба, что иногда играет с нами в веселые (для нее) игры видно захихикала.
А Селянов с размаху сел в кресло.
Вот тебе и девственница!
Продолжение http://www.proza.ru/2010/05/26/1183