Будда, который не был. I

               

               
Дядя Миша – хозяин дома, в котором мы снимали комнату, был настроен философски. Сегодня он не рассказывал о способах экономии воды в условиях летнего крымского дефицита и о правильном распределении зелёных и спелых ягод ежевики при расфасовке её по фунтикам перед продажей. Сегодня он рассказывал о достопримечательностях городка. Не без гордости. Об официальном и о стихийном рынках, о национальности торговцев, о гастрономе и времени завоза молочных продуктов и хлеба, единственной съедобной пищи доступной советскому инженеру, приехавшему с новой женой отдохнуть на сбережения от честной зарплаты. Рассказал о полуподпольном винном магазине около причала и о людях, которые имеют от него неслыханные доходы.
Не смотря на раннее утро, дядя Миша был пьян. Уже или ещё. Поэтому, расчувствовавшись, он пожаловался мне на местные власти. Оказывается, дядя Миша работал в КБ Королёва и теперь в военкомате, для получения пенсии, ему поставили условие: раскрыть для нового независимого государства секреты ракетного топлива. Дядя Миша плакал, ругался и топал ногами, сидя на скамейке рядом со мною, и решительно клялся, что лучше умрёт с голоду, чем предаст Родину.
  В заключение он перевёл моё внимание на терассу над домом и пояснил:
- А здесь жили скисы. Потом, когда взорвался вулкан, их смыло лавой…
Конечно, я не поверил ни одному его слову. Даже тому, что касалось цен на редиску. Позже, валяясь на пляже и поедая кефир с хлебом, я рассказал жене о разговоре с дядей Мишей, и мы не зло посмеялись над его представлениями об истории.
Юмор состоял в том, что, согласно науке, скифы (по-дядьмишиному - «скисы») жили по разным оценкам две-три тысячи лет назад, а вулкан (подводный к тому же) извергался двести миллионов лет до этого. Если не больше.
Умничал, разумеется, я. Моя жена не интересовалась ни исторической геологией, ни историей древнего мира. Она даже пару раз обмолвилась и тоже назвала скифов скисами.
Но мы друг другу нравились, и такие мелочи не могли затмить сияния наших чувств.
Я оставил самодовольные шутки на счёт каши в голове нашего «квартиродателя», и продолжил радоваться короткому отпуску, прохладному июньскому морю, солнцу и своей замечательной подруге.               
               
                Учитель огня.

Мои мужчины - два крыла
Меня легко уносят в небо.
Где Навь сансарой не цвела,
Где Будда в Духе был и не был.
                Лида. V в. до н.э. Вольный перевод со скифского.
Мы двигались непрерывно почти сутки и, выйдя на крутой правый берег Сиргиса, остановились отдохнуть в высоких душистых травах, под колючими деревьями с узкими серебристыми листьями, дающими слабую тень. Склон под нами спускался к реке обрывистыми оползневыми террасами, где вклинивался в заросли камыша, аира и цветущего жёлтого ириса.
Выше от нас на холме находился Проход, и попасть сюда мы могли еще двадцать восемь дней тому, но в методику моего обучения входили длительные конные переходы, переправы через реки и старицы, по - горло в пахнущей болотом ряске, спуски в пещеры и колодцы, и, конечно, разведение огня. Собственно, разведение огня и управление им были целью моего обучения.
Мой Учитель огня (Имя его на время обучения произносить запрещено. Как и описывать его словесный портрет, созерцать его образ сквозь туман и дым, видеть его отражение в зеркалах, воде, ртути и расплавленном металле.) накинул голубую паучью ткань на спины лошадок для защиты их от мух, оводов и клещей. Я и сам бы укрылся под освежающей и тонизирующей тканью, но, опять же на время обучения, мне не позволялось использовать средства защиты. Только огонь. Все его виды.
А Мастер огня, каковым я стремлюсь стать, способен подолгу не касаться руками к твердому, жидкому и живому, управляя всем вокруг посредством огня рук и глаз.
К сегодняшнему дню я выучил лишь пять видов огня, или пять семейств, как говорит Учитель. Я научился зажигать костяной камень и контролировать его невидимое глазу горение. Искра, которая воспламеняет костяной камень, образуется водой, в которой вымачивался магнитный камень и кристалл горькой соли, и горит он, поддерживая себя, независимо от воздуха, подогревая только воду и водосодержащие предметы. Он хорош для приготовления отваров и мяса. Хоть в кожаных сумках, хоть в шапках. Только не в металлических сосудах.
Этот огонь смертельно опасен в местах, где толщи и напластования костяного камня простираются на сотни тысяч локтей. Местность, зараженная таким огнём, в короткий срок меняет свой рельеф и превращается в безжизненную пустыню. К счастью, «выев» весь соприкасающийся костяной камень, этот огонь исчезает. Он не тлеет, затаившись в земле, не разносится ветром. Разве что,  горящие камни перекатываются при оседании  породы и при горных обвалах.
Другой вид огня видимый. Это огонь, получаемый при ударе кремня о железо, при трении дерева о дерево или образующийся в грозу. Этот огонь питается деревом, сухой травой, нефтью, углем и горючими газами, и жжет непосредственно то, чего касается пламя. Будучи ребенком, я заблудился в степи и оказался на пути пожара. Громкий рёв пламени, треск горящей травы, струи искр в чёрном дыму рвущиеся в небо, бегущие в панике стада животных – всё это глубоко потрясло меня и внушило уважение к непостижимой природе огня. И ветру, направляющему его. Я смог тогда спастись лишь потому, что добежал до ближайшего Прохода и успел запрыгнуть в него.
Теперь учитель открыл мне тайну дыхания этого огня. Дыхания воздухом.
Это дыхание роднит его с третьим огнём – огнём тела. Живые существа, тоже суть огонь. Огонь, в котором сгорает пища, смешиваемая с воздухом. Огонь тела не жарок и жизнетворен. Я научился управлять им в себе для лечения недугов, сопротивления холоду и увеличения выносливости. Но этот огонь порой убивает тело, в котором горит, превращаясь в одночасье в видимый огонь. Мне не приходилось наблюдать самовозгорание тел, но Учитель об этом рассказывал и показал приемы, не позволяющие такому случиться.
Следующим я освоил огонь речи. Учитель зажег его во мне своей речью и особым наложением рук, и заставил двенадцать дней практиковаться, чтобы подчинить пламя сознанию. Теперь я могу управлять при помощи своей речи людьми, животными и птицами. Язык, на котором я выбрасываю пламя в чужое сердце, значения не имеет. Хотя у меня лучше получается на фарси. Самым трудным  было научиться контролировать своё собственное сознание. Оно должно оставаться холодным. Иначе огонь речи делает человека своим рабом. И тогда вместо Мастера появляется человек, упивающийся своим красноречием.
Пятый огонь похож на первый, но его невозможно разжечь или погасить. Этот огонь встречается в некоторых камнях, но он не способен зажигать другие камни. Его пламя едва ощущается, но находиться рядом с ним так же опасно как с пламенем костного камня или видимого огня. Ничто не защищает от этого пламени, кроме расстояния. Учитель показывал мне красные с чёрными смолистыми пятнами минералы, но объяснял при этом, что часто определить по внешнему виду содержится ли в минерале огонь не возможно. Пятый огонь коварный и скрытный. И бывает так, что кладётся утром в одежду или перемётную суму камень, а к полудню на теле обнаруживается, будто ниоткуда взявшийся, глубокий ожёг и избежать смерти уже не возможно. Это огонь тайных убийц и завистников. И ещё он учит бдительности и осторожности.
Я спрашивал учителя о греческом огне, и он ответил, что греческий огонь - секрет эллинов и те держат его как последний жестокий козырь в своих войнах.
Я подумал.
- А у нас, Учитель, какой козырь?
Учитель внимательно осмотрел меня с ног до головы.
- Наш козырь?- задумчиво переспросил он. И напрягся, будто решая, готов ли я услышать ответ.
- Да. У нашего народа,- уточнил я. – У скисов.
- У скисов имеется козырь,- наконец произнёс он.- Это наша личная ответственность.
Я молчал, почтительно глядя ему в глаза.
- Эллины называют нас скифами, что значит «дикие». Или «невежественные». Это потому, что мы не поклоняемся их богам, не ваяем статуи и не сбиваемся в города. Но заметь! Множество скисов посвящены в Знание огня. И любой из нас мог бы зажечь костяной камень, на котором раскинулась Греция, тем более что греки ничего не знают об этом огне. И тогда на месте Греции остались бы только песчаные пустыни и вулканические острова.
Учитель не пользовался в обучении меня огнём речи, и я был ему благодарен. Я ясно понимал  то, о чём он говорит, и искал созвучие смыслов его Знания в себе. А когда его Знание резонировало с каким-то моим опытом, я раздувал этот опыт, как трут из сухой толчёной травы, и превращал в Силу.
- Многие скисы погибли в войнах с Грецией, многие были казнены в Греции, у многих греки убили близких. Но…ни один скис не уничтожил Грецию.
- И ты, - Учитель навел на меня свою страшную огненную ладонь,- не поставишь на одни весы свой страх, смерть и горе с жизнью целой страны, пусть и враждебной.
Он продолжал:
- Скис, даже в частном бою, решает, нужно ли умереть ему самому или нужно убить врага. Скис всегда видит свою главную жизненную цель и поступает соответственно ей. Эмоции текущего момента он, конечно, испытывает, но поступает так, будто этих эмоций нет. А греки этого не понимают. Может это и хорошо. Греки народ поверхностный и тщеславный. Они считают себя культурными, потому что выставляют на показ свои мысли, стихи и спортивные достижения.
- Скисы тоже слагают стихи и песни. Но для себя. Скис не похвастается своим стихом даже перед самым близким человеком. Рассказать кому-то свой стих, значит, запачкать чужое сознание. Сознание пачкать можно только врагу. У тебя есть враг?
Я не ответил, а Учитель не стал ответа дожидаться. Он отпустил мой взгляд, и я смог перевести его на реку. В этом месте река делала крутой поворот влево и имела ширину половины полёта стрелы. Конечно, условной стрелы, потому что мы уж давно не пользуемся стрелами. Но расстояние называемое одним скисским словом «дальность полёта стрелы» является стандартной мерой длины.
Захотелось искупаться и я подумал, было, попроситься у Учителя, но почувствовал, что он мне откажет. Я поискал предлог, под которым мне нельзя сегодня искупаться в Сиргисе. Не нашел. Но предчувствие осталось, и я заговорил о другом.
- Учитель! Вы говорите так, будто не любите греков.
Мы снова смотрели друг другу в глаза.
- Нет! Всё иначе! Я не люблю грека в себе. Греки оставляют после себя слишком много следов. Постройки, шрамы на земле, названия, скульптуры, мудрость. Они боятся небытия и страстно стремятся проявиться, прославиться, что угодно, но быть замеченными. Удержать своё Я в виде имени, выдолбленном на скале или замысловатой фразы в памяти потомка.
Наш путь другой. Это путь к Абсолютному освобождению на котором скис удаляет в мире все следы своего пребывания. Следы способные хоть как-то повлиять на развитие Великого Сна.
И когда мне хочется с шумом упасть в Сиргис, чтобы волны дошли до берегов, а из камышей вылетели напуганные цапли, я понимаю, что во мне живет грек. И моя нелюбовь к нему подсказывает мне падать без шума и брызг. Чтобы стаи рыб не вздрогнули, чтобы как можно меньше глаз и ушей узнали о том, что я здесь.
- Учитель! Можно искупаться?- Спросил я в тему.
И естественно получил отказ.
- Ты разжигал сегодня внутренний огонь?
- Да! Когда ехали, я на нём держался.
- Тогда, нельзя. До заката терпи.
Я и сам знал о том, что внутренний огонь на первых этапах освоения боится воды. Но забыл об этом. Придётся потерпеть до вечера.
Но искупаться в Сиргисе мне не пришлось. Когда солнце было в двух ладонях от горизонта, на холме появился всадник. Я увидел его раньше и подал звуковой сигнал Учителю, который был занят чисткой шерсти у лошадки. Тот всмотрелся и сказал:
-  Это Прокоп. Послан за нами. Что-то случилось.
Прокоп двигался по Проходам и догнал нас за пол дня. Он спускался с поросшего травой холма Перехода на маленьком не больше осла коне, старый и седой. Белая длиной до пяток рубаха из паучьего шёлка была задрана выше колен, из-за чего обнажались его отнюдь не седые чресла.
Прокопа я знал давно. Он был ясновидцем нашего городка. Это от него я узнал о Будде Шакьямуни Вдохновляющем, который явится через столетия и зажжет сердца существ заблудившихся в сансаре жаждой Освобождения. Но благодаря Видящим Будущее он вдохновил наш народ ещё до своего появления. Много чистых душ ушло в Нирвану. Но ни о ком из них нельзя было сказать как о Будде Шакьямуни – «Вдохновляющий». Наши Будды не оставляли после себя даже память. Примеры: мой учитель или тот же Прокоп. Когда они уйдут, я забуду о них, как и сейчас не помню тех, кто ушёл раньше. Я их знал, дружил с ними, воевал, возможно, с кем-то был членом тройственного брачного союза, но безликие при жизни, уходя, они стирали о себе всякое воспоминание. И теперь об их существовании я могу лишь предполагать, исходя из знаний, которые тоже исчезнут с уходом последнего скиса. А когда я, пообщавшись с заморскими гостями, спросил Прокопа, почему мы совершенно не пишем свою историю, подобно культурным народам, он заметил, что они своей настоящей истории тоже не знают. История - это огонь в котором варится Дух. И народы, общности или отдельные люди, достигшие определённой зрелости, уходят в другие, более совершенные миры. Уходят экипажи галер, военные подразделения, идущие на боевое задание, землекопы на рудниках. Крестьянские деревни, достигнув гармонии взаимоотношений между жителями, в одночасье остаются пустыми. И так длится  веками. Для этого и создан полигон - Земля. Для этого и существуют религии, культы, военные уставы - всё, что заставляет множество сердец биться в унисон и превращаться в один организм.  Но культурные народы роются в шлаке и золе истории, и полагают, что история это захватнические войны, грабежи, погромы и правление и смена царей. Нам с тобой оно нужно?
Прокоп подъехал к нам, спешился, придерживая одной рукой своего коня, другой расправил рубаху и, глядя в глаза Учителя своими бесцветными глазами, сообщил о начале войны. Он сказал, что нам нужно прерывать обучение и возвращаться на полуостров к месту приписки. Мы оседлали лошадок и направились к Проходу. Я оглянулся на ирисы, желтеющие на берегу реки, на лежащие за рекой до горизонта песчаные дюны и подумал, что из ста двадцати видов огня я успел узнать только пять. Спасибо и за это.  И ещё я побывал в этом необыкновенно красивом  месте, и  понял, что судьба ещё приведёт меня на этот берег.
Потом мы скакали от Прохода к Проходу по ночным степям и болотам, пугая волков и сов, и к полуночи возвратились под склоны родной Чёрной горы на побережье полуострова, таким образом, преодолев расстояние на которое ранее у нас с Учителем ушло двадцать восемь дней.
Въехав в спящий городок, Учитель, Прокоп и я разъехались по своим домам. Я проехал над склоном террасы и спешился у своего шатра. На обратном пути я не пользовался внутренним огнём, поэтому сильно устал. Хотелось упасть там, где стою и уснуть. Но я быстро расседлал лошадь и отпустил её в ночь. Сомневаюсь, что она пойдёт искать сородичей или пастись. Она, бедняжка, устала побольше меня.
На мою возню вышел Серкх – первый муж моей жены. Мы с ним поцеловались и пошли в шатёр. Лидии в шатре не оказалось. У меня сердце ёкнуло: ушла в Нирвану! Но через мгновение я сообразил, что уйди она в Нирвану, я бы о ней не помнил. Такова традиция скисской Нирваны. И её главный принцип – небыть. Кто? Что? Небыть. И  на овладение этой небытью уходит порой много времени.
Нужно пояснить, что Лидия активно «двигалась» к Абсолюту. Она уже была на прямом пути и достигла основных этапов в постижении непостижимого. Занимаясь супружеской любовью, я видел, как она использует нашу тройную мощь и прорывает в момент оргазма крепкую пёструю ткань сансары, и с любопытством ожидал мгновения, когда останусь в шатре с Серкхом, и мы не вспомним о том, что нас свела женщина.
В моей утомлённой засыпающей голове родилось стихотворение, и я мысленно повторил его, чтобы не забыть до утра.
Жесты безмолвия неотразимы,
Вески для духа и лёгки для плеч.
Лида наполнена невыразимым,
Тем, что в слова невозможно  облечь.
Лида, конечно, не гречанка, а имя своё получила во время войны с персами, когда командовала ротой наёмников, большинство среди которых были эллины и спартанцы. С тех пор она не вспоминала своего скисского имени. И я, живя с нею и Серкхом в тройственном брачном союзе уже двадцать лет, ни разу не слышал его. Может, Серкх слышал?
- Где Лида?- Спросил я, роняя у входа седло.
- Ушла с женщинами на гору. Сегодня ночь падающих звёзд.
Он налил мне кружку кислого молока.
- Не доучился ты! Сколько дней бродил? Двадцать девять?
- Двадцать восемь.
- Это ты с пятью семействами породнился.
- Да!
- Мало! Очень мало!
Я и сам знал. Прерванное обучение продолжать или начинать с начала нельзя. Что узнал, то моё. Остальное можно узнать теоретически. Но кому нужны умствования и афоризмы. Разве, что грекам.
Я понял, что Учитель зародил во мне неприязнь к внутреннему греку и улыбнулся. Ученичество окончено, и мне можно снова улыбаться.
- Следующим днём ты бы познакомился с семьёй огня самоцветов, – продолжал Серкх, расстилая мне постель. Он прошёл обучение до девяносто седьмого семейства и был Мастером огня.
- Ты бы узнал, как блеском золота и самоцветов привлекать Дух. Ты бы мог…Эх, досадно!
Он обернулся, и в гробовой темноте шатра мы встретились взглядами.
- Кто на нас идёт? – Спросил я его.
- Дарий! Глупый мальчишка! – ответил Серкх,- Славы ему захотелось. Хвост павлиний перед миром распустил.
- Глупый-то, глупый, но жизнь нам подпортит.
- Подпортит,- согласился Серкх. – Война многих уведёт с Пути Будды.
- Где он сейчас?
- Прокоп видит его идущим на запад в обход моря. Строит мост через пролив в калхедонии. Заканчивает строить.
- Сколько у него?
- Пятьсот тысяч. И по пути сто наберёт.
- Значит, войдёт с юго-запада!- Заключил я.- А Прокоп не видит, как нам вести себя?
- Он видит варианты, и мы утром соберемся выбирать. Съедутся все вожди и ясновидцы.
- Сюда? – Вяло удивился я.
- Да, сюда! Черная гора сейчас в Силе. Пока ты ездил, нас трижды трясло. Появились трещины, из которых дым выходит. Из моря большая волна приходила. Жаль, тебя не было. Стоило посмотреть. Спать хочешь?
- Очень, - прошептал я и упал головой на валик, пододвинутый Серкхом. Но прежде, чем погрузиться в забытьё, увидел ярко-жёлтые ирисы, обрамляющие русло Сиргиса.

                Лида.
Утром с гор вернулась Лида. Мокрая, холодная, пахнущая дымом и потом, она забралась под одеяло между мной и Серкхом. От неё веяло свежестью, приключениями, ходьбой и готовностью жить дальше. Я понял, что цепляться за сон бесполезно.
- Ты когда вернулся?- Спросила она, гладя меня холодными руками.
- В полночь,- прошептал я в надежде не разбудить Серкха.
- Серкх тебя накормил?- Продолжала она спрашивать.
- Молоком, - ответил за меня Серкх.
- А ты звёзды ночью не видел? Нет? Жалко.
Я попытался вспомнить. Оказывается, я вчера настолько устал, что на небо не поднимал глаз.
- Какой звездопад!- Восхищалась Лида. – С роду такого не видела. Несколько звёзд упали прямо на землю. Так гухнуло! Сегодня нужно будет сходить поискать осколки.
- Там уже с ночи Мастера огня все кусты обшарили, - возразил ей Серкх.
- Мы работали до рассвета. Не могли остановиться. Такая сила прёт! – Возбужденно говорила Лида.
- Эх! – Брюзжал в ответ Серкх.- Не одобряю я эти эллинские практики…
- Да ты что! - Повернулась Лида к  нему, снова выпуская тепло из под одеяла (знобит меня что ли? Ведь лето на дворе!)- Это реальная сила! Я сегодня утром такой валун кулаком перешибла!
- «Реальная»,- не унимался Серкх. – Это «реальное» тебя опускает и привязывает к сансаре, как осла к изгороди.
- Можно подумать твоё искусство огня тебя не привязывает!
Лида была энергичная и возбуждённая, и имела явное преимущество в бодрости и желании спорить. Мы же лежали тёпленькие, размякшие и не способные к волевым усилиям.
Но Серкх продолжал сопротивляться (всё-таки старший муж):
- Искусство огня – практика скисская, адаптированная к нашей духовной цели. А твои вакхические ритуалы имеют целью только поразить жителей ойкумены и прославиться. Как подростки друг перед другом, ей богу! Камень она разбила! Да этому камню слово правильное скажи, он и сам с радостью рассыплется!
- Ах, так!- голосом ротного воскликнула Лида и вскочила на ноги, сорвав с нас одеяло.- А ну, подъём!!!
Наскоро перекусив и сходив в туалет, мы оседлали лошадей и отправились на поиски упавших камней. По мере нашего подъёма на гору море позади нас становилось больше и красивее. Дорожка света от едва выглянувшего красного солнышка тянулась к нам, как мост в небеса. Когда-то Серкх мне сказал, указав на такую дорожку:
- Видишь, куда бы ты ни отошёл, эта дорожка всегда протянута от тебя к солнцу. А я вот стою в стороне, но и от меня к солнцу протянута дорожка. Моя дорожка. Так и в Нирвану у каждого своя дорожка. Где бы ты ни был, только обернись к ней лицом, и она откроется тебе.
Я смотрел на просыпающиеся холмы и гряды на востоке, на наш городок в котором уже громко блеяли козы, мычали коровы, звенели вёдра. Что-то тревожило меня. Я повторил движение своих глаз и вдруг увидел нечто совершенно непонятное – справа вверх от вишней алеющего солнца на небе проглядывал тонкий бледный серп, обращённый выпуклой стороной влево – вниз. Я остановил коня и развернулся к видению.
- Что это?- Воскликнул я, ещё подозревая у себя галлюцинацию.
Я отвёл глаза в сторону и серпик исчез. Мне стоило труда найти его бледную тень на разгорающемся небе.
- Смотрите!
Серкх и Лида подъехали и стали рядом.
- Нужно меньше спать, - сказала Лида. – Перед самым рассветом оно сияло как солнце.
- Да, что это?
- Второй раз появляется. Первый раз - сразу после твоего отъезда. Едва видно было. Не все и увидели. Знамение какое-то.
- Это у твоих эллинов «знамения»! – Проворчал Серкх.
- А у тебя это что?- Тихо спросила Лида.
- Явление природы,- ответил Серкх, но было видно, что и он в растерянности.
- Что-то много у тебя «явлений природы» вылезло за последние дни, - заметила Лида, беря меня и Серкха за руки. – Землетрясения, дымящиеся трещины, сумасшедшие звездопады…Это ещё - чудо небесное…
Мы с Серкхом молчали, крепко сжав её ладони.
- И Дария этого чёрт несёт.
- Что-то меняется во вселенной, - сказал Серкх.- Значит, будут перемены и у нас.
Мой взгляд дрогнул и я потерял из виду «явление природы», которое «знамение». Пошарил глазами по небу и не нашёл.
- Исчезло! – сказал я.
- А я ещё вижу!- сказала Лида.
- Оно не исчезает, - сказал Серкх,- мы перестаем его видеть с рассветом. О, смотрите!
Он указал рукой влево на лежащую в лёгком тумане долину.
- Съезжаются!
Я всмотрелся и увидел группы всадников движущиеся от Проходов к Черной речке. Это скорее даже небольшие караваны.  «Вожди и ясновидцы со всей Скисии едут на большой сбор, по вопросу войны»- понял я.
- Поехали, мальчики!- Сказала Лида, отпустив наши руки и тронув коня.- Нужно успеть найти камни.
А я подумал: «Вот они перемены! Мобилизация! Походы! Резня! Может мы последний день втроём». Я посмотрел в спины Лиды и Серкха – они умнее меня, и подумали об этом значительно раньше.
                Персы.
За перевалом на склоне, где упали звёзды, кто-то уже старался. Когда мы приблизились, я узнал своего Учителя огня. Впрочем, теперь, когда моё ученичество окончено, я могу назвать его Гектором. Он грек по рождению, но скис по жизни. Проще говоря: оскисившийся грек. Из тех греков,  чьи предки за тысячи лет до прихода скисов пробрались на полуостров, убегая от очередной войны, и основательно здесь осели.               
Жгучее летнее солнце всё-таки перебралось через гору и припекло. Мы, не спеша и внимательно, обыскали склон в районе падения звезды. При ударе она рассыпалась осколками, которые широким шлейфом покрыли нижнюю часть склона.
Осколки звезды лежали среди камней и редкой растительности. Они отличались от окружающей породы внешним видом и явным теплом.
 Мы собрали двадцать три экземпляра: один с голову жеребёнка, пять больше кулака и остальные вплоть до величины ореха. Будь звезда железной, я бы понял, зачем мы собираем её куски, но она была каменной. Однако, Лидия и Серкх знают, что делают. Гектор по праву первенства набрал себе пять крупных обломков и теперь работал в большой воронке, водя руками над её днищем и что-то пришёптывая. Те виды огня, с которыми он сейчас имел дело, были для меня полной загадкой. Слишком мало я обучался.
Подошла Лидия.
- Что-нибудь встречается?
- Уже нет,- вздохнул я в ответ.
Она положила руку мне на плечо, и я почувствовал, как сильно её хочу.
- Видишь тот овраг?- Указала она рукой на овраг в часе ходьбы от нас. – Проведи к нему вертикаль от Головы Старшего Брата.
Я мысленно провёл линию от указанной горной вершины к оврагу.
- Провёл! Там кусты!
- Да! Там упала вторая звезда. Езжай туда и собери всё, что найдёшь. А эти осколки давай сюда, чтобы не смешивались.
Лида выложила мои осколки в общую сумку.
- Вот из этого, - она выбрала камешек с лесной орех размером,- сделаешь сегодня кулон. И будешь всегда носить на шее. А из этого кулон сделаю я,- она выбрала камень покрупнее.
 - А этот, - Лидия взвесила в руке самый крупный осколок-глыбу, - будет базовым. Его мы передадим Серкху. Мы их сегодня свяжем.  А теперь ступай!
  - А вы?
- Мы возвращаемся в городище. Как только будет результат совещания, всё придёт в движение. Мы можем понадобиться.
- Я тебя хочу!- Жалобно признался я.
Лидия улыбнулась.
- Вечером, родной. Я тоже соскучилась.
Она погладила меня по спине и прошептала:
- Сегодня будет Ночь Силы!

   Ночь Силы едва не сорвалась. Когда я, истекая потом, доехал до оврага, то сразу ощутил чьё-то присутствие. Там ветка боярышника неестественно загнута, здесь камень вывернут из своей глиняной лунки.
Я оставил лошадку и начал спускаться в тенистый овраг, высматривая воронку от звезды. Следы на сухой глине не отпечатывались, но было видно, что вон там по глине кто-то ходил. Ну, не такая она как везде! Домашних животных здесь не выпасали. Внизу почти  у самого моря выбивался источник, который Мастерами был признан целебным. С тех пор территория до самых Голов Братьев была рекомендована как заповедная, а по этому уровню высот вообще проходила охранная зона источника. Дикие животные? Ни помёта, ни шерстинки на ветках. Хотя кабаны и дикие козы здесь существовали. Вывод напрашивался один: кто-то уже искал до меня осколки звезды.
Я оглянулся на след, который оставлял сам и сравнил с обнаруженным следом. Люди. Вне всякого сомнения, люди. Потом я увидел воронку от звезды, или как говорят греки «чашу». Присел на корточки над чёрным осколком и тут заметил движение за кустом тамарикса. Ко мне вышел вооружённый человек. Он стал в восьми шагах от меня, поигрывая кривой саблей. Я оглянулся. Позади меня с левого и правого склонов оскальзываясь и припрыгивая, спускались ещё двое. Они замерли на дистанции, ожидая моих действий. Какие действия? Я без оружия. Их трое. Не крестьяне, не разбойники. Одежда интересная. Точнее, её сочетание. Например, высокий скисский колпак на голове и греческие сандалии. Добавьте к этому саблю с персидским орнаментом на лезвии, и станет понятно, что перед вами дариевы разведчики. Причём передовые, ещё не знающие тонкости быта новой территории. Рекогносцировщики. И нужен им, конечно, язык.
Однако для не знающих тонкости быта, они ловко подстерегли меня. Ведь явно знали, что к упавшей звезде кто-то придёт. Судя по валявшимся на земле осколкам небесного тела, пришельцев они не интересовали.
Здорово получается: за горой проходит слёт вождей скисии, а вот и мы - разведка Дария.
Разведчики подошли вплотную. Я не делал резких движений, держался спокойно и они, связали мне руки и ноги, заткнули в рот тряпку, а поперёк рта палку, которую привязали ремнём. Один из них легко вскинул меня на плечо, и мы пошли вниз по оврагу.
Единственное, что я предпринял, это, сделав вид, будто откашливаюсь от щекочущей горло тряпки, трижды хрюкнул носоглоткой, давая понять лошадке, чтобы шла следом.
Шли быстро, почти бегом. Один впереди, один сзади, третий подо мною посредине. Несли меня без деликатностей. Воин бежал легко и ловко, прыгая с камня на камень, а в узких местах пробегал несколько шагов по практически вертикальным склонам. При этом он не разу не ступил на сырую почву в местах выхода мочажин.  Ветки шиповника безжалостно драли мне одежду и тело. Я вжимался лицом в спину разведчика, чтобы уберечь глаза. Когда овраг стал шире, и мы подошли к спрятанной между глыб и деревьев лодке, из меня ручьями текла кровь.
Здесь меня бросили на землю. Из укрытия появились ещё двое. И один или двое в дозоре, где-нибудь наверху склона над нами.
Времени не теряли. Развязали на затылке ремень, вынули кляп. Я отчаянно закашлялся и дважды взвизгнул на всхлипе, давая понять лошадке, чтобы затаилась.
Меня окружили четверо с видом, выражавшим самые зверские намеренья. От них пахло козьим помётом – маскировка от собак. Глаза были чёрные и маслянистые. Чем-то взбадривались. Опиумом?
Я всем видом выражал неудобство, которое испытывал из-за крови стекавшей на лицо из оцарапанной головы, и из-за связанных ног и рук. Когда меня пытались усадить для допроса, я безвольно падал набок. Хитрость удалась - меня ударили по шее, но ноги мне развязали.
Надомною склонился  один из лазутчиков и заговорил на плохом скисском.
Сначала я ничего не понял. Что-то вроде «где твоё вымя?» Лучше бы он говорил на своём языке. Потом прозвучало раздражённое:
- Какое твоё имя?
Я назвался человеком, по скисски.
- Ты скиф!
Это было скорее утверждение, чем вопрос. Я воевал большую часть своей жизни и знал этот стандартный пакет вопросов. Где живёшь? Сколько жителей? Сколько скота? Сколько военных? Где часовые? Где штаб? Где колодцы?
- Поднимите!- скомандовал переводчик бойцам. Меня подхватили под мышки и поставили.
- Где твой деревня?
Я показал головой в сторону горы.
Из четверых персов, стоящих у меня над душёй, как важные фигуры, я выделил толмача и стоящего справа от меня свирепого воина. Двое, стоящие по бокам от меня, стоили дешевле. Пятый расковыривал  в склоне естественную щель от оползня до размеров моего тела. Я уж и сам догадался, что к Дарию на приём меня не повезут. Дозорных на допрос не пригласили. Не видно их. Смотрят наружу. Сюда им и смотреть не положено –  значит совсем мелочь.
- Сколько люди в твой деревня?
Я поднял перед собой связанные кожаной лентой руки и пошевелил пальцами. Все напряжённо уставились на мои пальцы, пытаясь понять мою жестикуляцию. Я поджал пальцы к выпрямленным ладоням, выпрямил указательные пальцы и, глубоко вдохнув, задержал дыхание.
- Два по сто? – Попытался расшифровать увиденное толмач.
- Две тысячи! – Подсказал толмачу на фарси свою версию командир.
Я послал разгоревшийся в животе сгусток огня в точку между лопаток, мысленно соединил точки в центрах ладоней с точками в центрах соответствующих ступней и кожаная лента, связывавшая мои кисти, лопнула. Как выброшенные из пращи кисти разлетелись в стороны, и попали стоящим с боков бойцам в головы. Левая нога сама собой вошла ступнёй в живот толмача, а правая, не дожидаясь, когда левая опустится на землю, ударила командира в подбородок.
Пока тела падали на землю, я кинулся к персу, ковыряющему мне усыпальницу, и ударил его сзади в затылок. Посмотрел на склон. Упавшие тела не произвели много шума и дозорный (или дозорные) своих голов не высунули. Я щелкнул языком и сверху, по днищу оврага, ко мне спустилась моя лошадка. Уложил ей на спину командира и толмача, срезал у лежащих на земле бойцов подвязки с туник (подвязки греческие, но откуда этим рекогносцировщикам знать, что цвет у них женский – наверное, с греческих поселенок сняли) и привязал ноги к рукам, чтобы тела не свалились – путь не близкий.
Я шёл впереди, а лошадка – следом. Шаг её стал мягким и осторожным, чтобы ноша не съехала. Вышли к морю.
Где может быть их корабль? Вон там южнее, за мысом. Точно. Там малолюдно. Только пастухи с отарами овец. И, вероятно, пастухи уже мертвы.
- Ступай, милая, домой,- погладил я лошадку по голове.- Аккуратно. Потом покажешь Лиде дорогу сюда.
Лошадка тряхнула гривой и быстро пошла вдоль берега в сторону Чёрной горы. Её заметили чайки. Их привлекла двойная ноша.
Сильно хотелось выкупаться. Но я, памятуя о вреде воды для внутреннего огня, зашёл в воду лишь по колени, и стоя на скользких камнях, омыл лицо и шею. Смыл кровь и грязь.
                Жёлтая собака.
В это время суток симферопольская трасса оказалась исключительно свободной. Мы мчались по ней, обгоняя редкие автомобили, и старались не думать о гаишниках. В который раз мы съездили на берег моря, в своё излюбленное место. И на Кавказ пробовали, и в Турцию, и в Египет, но нет нигде той свободы, которую мы ощущаем у Чёрной горы, а главное там очень нравится моей драгоценной жене. Не знай я откуда она родом, решил бы, что это ностальгия.
 Мы хорошо отдохнули, загорели, наплавались, нанырялись, на…ну, в общем, хорошо позанимались сексом. Драгоценная сидела рядом и внимательно следила за дорогой. Она всегда внимательна и собрана, когда я за рулём. Вот уж пять лет, с тех пор, как я купил машину. Согласно её представлениям, пассажир активно влияет на водителя своим поведением. То ли по средствам биополя, то ли невербальными сигналами, (а часто и вполне вербальными) и супруга моя считает, что для того, чтобы я был собран, внимателен и быстр, она, сидя рядом, должна быть именно таковой.
 Ауди моя - машина послушная. Она любит скорость на хороших трассах и хороший бензин. И тем и другим я её часто балую. Сейчас на её темно-синем капоте отражались индиговые кучевые облака.
Вдоль дороги часто встречались крестьяне, торгующие картофелем, яйцами, мёдом, курами и утками. Но я высматривал яблоки. В этом году на яблоки был неурожай, и они стали редкостью. Да и вообще фрукты не удались.
На скорости, с которой мы мчались, было трудно вовремя разглядеть содержимое ведер у торгующих. Часто приходилось рассматривать отпечаток зрительной памяти, когда овощи и фрукты были уже позади в паре километров. Поэтому, когда впереди слева появилась одинокая  женская фигура с ведром чего-то на отдалении, я чуть сбросил газ и несколько отвлёкся от дороги. И не заметил, как впереди появилась собака. Я ударил по тормозам.
Дальнейшее происходило в гулкой тишине дзэна. Жена моя молчала, твёрдо зная, что бабий визг не лучшая песня для жизни и не лучшая музыка для похорон. Но ветер, звук тормозов – куда исчезли они? Куда исчезло время? Куда исчезло моё Я?
Машину развернуло два раза на асфальте, вынесло на встречную, пронесло боком и ткнуло бампером в ведро с яблоками.
Какое-то время, мы сидели, испытывая глубочайшее сатори, отрешившиеся от мира с его лакомствами-приманками и трудностями-воспитателями. Ради такого состояния духа стоило выполнить двойной тулуб. Впрочем, и это - мысль, возникшая потом. Мы ощущали единство со вселенной и вечность текла через нас.
Запахло резиной, тихо зажужжал двигатель, начало биться сердце – мы возвращались.
- Сколько раз мне рекомендовали: увидел собаку или кошку на дороге - дави. Никаких торможений, - произнёс я свою первую в жизни фразу.
- Не было никакой собаки!- глухо сказала жена.
Но я же видел.
- Я видел. Рыжая. Средних размеров.
- Собака была только для тебя.
В окно постучали. Это была пожилая женщина, чьи яблоки картечью разлетелись от дороги до лесопосадки. Хорошо, что она стояла далеко…
Хорошо, что встречных машин не было…Хорошо, что на дороге выбоины не оказалось…Оглянулся. Нужно уезжать от этого порисованного асфальта. Я открыл дверь, отстегнулся и ступил на траву обочины.
- Женщина! Мы вам заплатим. Почём ваши яблоки?
- Да ну их эти яблоки!- воскликнула женщина.- Вы то живы?
- Уже живы, - сказала жена.- Давайте мы вам заплатим и соберём яблоки. Мы собирались купить яблок.
Женщина опёрлась о капот крепкими мясистыми ладонями (Пятна! Пятна останутся!) и, глядя мне в глаза, сказала:
- А подвезите меня до дома! Тут близко! Я вам хороших яблок нарву.
Стоять поперёк полосы на порисованном асфальте было глупо. Но особенно жгли загорелые крестьянские руки, упирающиеся в гладкий капот обласканной вылизанной машины, к которой я был переполнен сверхчеловеческой благодарностью за спасение.
- Садитесь!
Сначала ехали молча и медленно. Вслушивались в машину и в себя. Диагностировали. Потом я заметил, что мы проехали километров двадцать, а женщина молчит. Неужели она так далеко от дома торговала? Глянул в зеркальце. Пассажирка с интересом вертела головой. Она заметила мой взгляд и сказала, лишь бы что-то сказать:
- Как хорошо сохранились Проходы!  – И кивнула головой на группу курганов вдоль дороги. – Не распахивают их. Это хорошо.
- Они охраняются государством!- Сказал я.
- Зачем?
Я пожал плечами.
- Памятники старины. Могилы предков.
Женщина засмеялась.
- Какие там могилы? Могилы в них через тысячи лет после строительства сделали. Во времена дикости.
Меня начали удивлять странные речи крестьянки. Чудная.
- Какого строительства? – спросила жена.
- Какой дикости? - спросил я.
- Строительства глобальной системы сообщения.- Сказала женщина. – Вот тут возле посадки останови!
Я послушался и остановился напротив густой лесополосы перпендикулярной трассе. Женщина выбралась.
- У меня за холмом деревня. – Пояснила она. - Спасибо, что подвезли.
Я не стал напоминать об обещанных яблоках. После испытанного шока, всё было как-то не важно.
- Что за деревня? – без интереса спросила жена.
- Да стыдно сказать, - усмехнулась женщина, - название у неё старинное – Жёлтая Собака.
И хлопнула дверью, как кувалдой саданула. Я скривился. Промелькнуло в голове: хлопнешь громко - получишь монтировкой! Попутчица прошла кювет и скрылась за лесопосадкой. Ни дороги, ни тропы.
- Бывает же такое! – произнёс я тихо. – Зачем это всё?
- Ты не понял? – промолвила супруга, поправляя ремень безопасности на груди, - ей нужно было подъехать.
Помолчала и добавила:
- Вот она нас и тормознула!

                Борисфен.
В идее кармы я вижу множество недостатков. Во-первых, это очередное искусственное построение из условностей. Попытка описания бесконечного мира карандашом. Линия вроде бы и отражает реальность, но лишь маленькую её часть. Для того, кто идёт путём освобождения от условностей – очередная преграда. Зачем её и городить?
Во-вторых, идея поверхностная. Копни на пядь глубже и возникают вопросы.
Так, тема возмездия за убийство неисчерпаема. Что такое убийство? Я ударил человека и он умер. Ладно. Я ударил, а он умер через год. Или напугал, а он умер. Или не дал ему поесть. Кто убийца я или голод? Или я не бил, не пугал и кормил. А он умер. От старости умер. Кто виноват? Родители? Рождая ребёнка, ты обрекаешь его на смерть! Виновен тот, кто создал мир таковым. И нас в нём смертными. Кто он? И не он ли теперь забивает наши души грузом ответственности?
Может это мы сами?
Трое суток назад мы покинули нашу деревню Жёлтая собака и, только раз воспользовавшись Проходом, проскакали до самого Борисфена. Здесь мы должны  слиться с северными отрядами, подождать следующие за нами восточные и переправиться через реку для соединения с западными.
Я смотрел на раскинувшуюся до горизонта сверкающую в волнах реку, острова, поросшие тальником, в окантовке белого песка, видел птиц кружащихся над камышами, двух тарандров играющих в пойме, рыбачью лодку под парусом. Простор захватывал дыхание. А любовные игры тарандров живо напомнили мне последнюю ночь с Лидией. Воспоминание об этой ночи возбуждали и сбивали сердце с походного ритма. Я снова воспламенялся огнём любви, ощущал прикосновения её тела и тела Серкха и переставал видеть лес покрывающий кручи, чаек, облака и товарищей скачущих рядом.            
Проходы здесь были закрыты. Не понимаю, как они работают, и кто их открывает-закрывает, но этот механизм явно кем-то управляется. Говорили, что в принципе можно было бы рискнуть и попробовать воспользоваться Проходами при их кратковременном открытии в момент вхождения Земли в метеорный поток, но, во-первых,  спешить было некуда. Азарт передовых отрядов Дария остужался приграничными частями. Сам Дарий во главе войска был ещё на другой стороне Истра и ожидал завершения строительства моста. Во-вторых, при кратковременном открытии отсутствовала синхронизация Проходов, и можно было остаться под землёй в виде глиняного всадника на веки вечные. Я слышал об отважном ученике  Пифагора Салмоксисе, который, просчитав ритмы движения планет, вошёл в Проход и нигде не выходил три года. Впоследствии он многому научил скисов. Это по его совету была выполнена Чаша Ореанда, которая сделала стабильными Проходы Царской  Скисии. Много важных наблюдений провёл этот замечательный человек, много сделал открытий и изобретений. Но грек – он и есть грек. Чего в нём было больше тяги к знаниям или тяги к славе – трудно сказать. Как и прочие пифагорейцы, он обожал находиться в центре внимания. Какого угодно. Хоть внимания тарандров. Это о нём сказано: на миру и смерть красна. Так и умер на миру, подтверждая верность своего предсказания дня и часа собственной  смерти.
Мы долго спускаемся в долину. Из-под копыт выскакивают зайцы, сурки, куропатки. Под нами открывается большой лагерь. Он расположен на открытом пространстве и выбран явно с запасом. Переправляться через Борисфен будет стотысячная армия. На другой стороне мы соединимся со ста тысячами, а ближе к Истру нас будет двести пятьдесят тысяч. Это меньше половины армии Дария. Но на совещании у Чёрной горы были предложения и посмешнее. Например, послать тысячу бойцов и разрушить мост через Истр. Или послать одного и убить Дария. Или не посылать никого. Дать Дарию переправиться и походить по нашим степям в поисках врага. А когда его солдаты превратятся в толпы голодных бандитов, рыщущих по оврагам в поисках деревень скотоводов, тогда и начать их истреблять засадами, ловчими ямами и самострелами. Подобная тактика не раз эффективно применялась на нашей территории и надолго отбивала у завоевателей охоту забираться в эту дикую пустыню полную жутких опасностей. «На Скифии не разбогатеешь» - говорят Спартанцы и Эллины. Не плохо бы, чтобы так же говорил Дарий.
Но частные размышления это одно, а совет царей и ясновидцев - это другое.
Каждое из предложений было рассмотрено с перспективой в будущее. И выяснилось, что мост это не мост, а скорее понтон и разрушить его не так просто, а восстановить легко. Кроме того, у Дария в случае неудачи с мостом возникнет другая идея – паромы. И тут тысяча не управится.
Убить Дария тоже очень легко. Но это нисколько не остановит наследников. Династия на грани гибели и спасти её может только война. И при дворе Дария это понимают все. Отсрочка на год - и новый повелитель поведёт войска на скисов.
Пустить врага на свою территорию и исподволь вырезать до последнего наёмника. Это было здорово сто лет назад, когда скисы не знали Путь грядущего Будды Шакьямуни. Сейчас, убить живое существо – значит, отрезать себе путь к совершенству. Может для кого-то это слишком неконкретно и напыщенно, но не для скиса, для которого всё остальное, кроме этого Пути, бред сивой кобылы. И собственная жизнь в том числе.
Выбрали вариант, который позволит надолго отбить желание ходить «на скифа». Напугать. На  ближайшие двадцать лет, пока не вырастет новое поколение храбрецов не знающих дедовы байки - страшилки.
Форсирование Борисфена назначили на завтрашний полдень. Лагерь разрастался на глазах. Прибывающие громко радовались, встречая товарищей. Не то, чтоб давно не виделись. Благодаря стабильности Проходов Царской Скифии люди общались, чуть ли не ежедневно- ритуальные сборы, учеба, учения, совместный сбор урожая, просто пьянки. Отсутствие административного центра подобно другим государствам не лишало Скисию духовного центра. Трудно объяснить, но географически выделить центр не возможно. Все просто ощущают, что он есть.
Люди были рады увидеть друг друга в новых условиях, при новых обстоятельствах. Не каждый же день война.
Переход Борисфена согласованности действий и дисциплины. Поэтому, большей частью, собравшиеся строились в бесконечные пешие колонны и отрабатывали прохождение через узкий проход между палатками. Этой техникой владели все скисы много десятилетий. Она крайне необходима для массовых вторжений через Проходы. Особенно, когда по ту сторону ожидает препятствие в образе неприятеля. Идущие впереди не должны загораживать выход идущим сзади. Даже своими трупами. Ряд специальных почти акробатических приёмов скисы отрабатывают с детства. Это и стремительные кувырки в стороны, и бег по плечам и спинам товарищей. И сейчас, пройдя условные ворота из палаток, почти стотысячная масса превращалась в невероятный рой из бегущих, котящихся и вращающихся тел. При этом разливающийся половодьем поток сверкал медью и железом, рычал, звенел и смеялся. Первая проба показалось контролёрам не достаточно удачной и войско, мгновенно собравшись в бескрайние колонны, снова хлынуло в проход между палатками. Я с небольшой группой бойцов находился в охранении и краем глаза наблюдал за учениями. Понятие «поток» здесь имело одну существенную неточность. При помощи сознательных действий в этом потоке нарушались основные законы потока жидкостного или газового. Так в естественном потоке перед сужением повышается давление и уменьшается скорость вещества. В человеческом потоке этого не происходит. Ещё люди могут двигаться встречными потоками с максимальной скоростью. (Подобная сверхтекучесть в природе не наблюдается). Эта техника необходима при срочной переноска через Проход каких - либо грузов, ограниченным количеством людей.
Естественно, Борисфен мы будем проходить на лошадях и техника движения понадобится другая, но согласованность действий и дисциплина должны быть безупречными.
Вечером я не стал дожидаться ужина и, сменившись, сразу пошёл вверх по берегу к одинокому рыбачьему домику. Вокруг дома сушились сети. Не современные из паучьего шёлка, а старинные из конского волоса. Не только сети, но и всё остальное дышало архаикой. Подкова на стене у входа была грубо выкована из железа. И это в наш век вакуумных технологий! Я коснулся её пальцем, и она закачалась на кованом гвозде. Этим гвоздём её прибивали к  копыту бедного животного. У моей лошадки, оставшейся пастись возле лагеря, усиленная копытная ткань, которой она может высекать искры, а это…Я удивился тому, что у нас в Скисии люди живут по первобытным обычаям. Открыл скрипучую дверь и вошёл в пропахшее рыбой помещение.
Здесь было темно, поэтому девушка, сшивавшая толстой иглой козьи шкуры  и поднявшая на меня глаза, зажмурилась от яркого света хлынувшего внутрь. Я улыбнулся ей, но понял, что лица моего она не видит против света, и потому поздоровался вслух.
Мой голос её успокоил, и она улыбнулась в ответ, всё ещё пытаясь разглядеть меня.
- Ты что же на свет божий не выходишь? - спросил я, присаживаясь рядом с нею на корточки и позволяя себя рассмотреть. Пахло рыбой, шкурами и немытым телом девушки. И, похоже, здесь принято ходить по нужде под себя.
- Не могу, - улыбаясь, ответила она и, раздвинув шкуры, показала свои высохшие голые ножки.
- Давно? – Спросил я.
- С детства. Упала в младенчестве.
Я кивнул и отвёл взгляд на примитивный станок для вязания сетей.
- Кто здесь живет с тобой?
Она продолжила шить, вероятно, смущаясь незваного гостя.
- Отец. Он на реке сейчас.
- Рыбачит?
Она кивнула.
- Так ты из дому не выходишь?
- Не выхожу. Раньше на руках выбиралась, а потом батя запретил. Говорит, волков и тарандров много развелось.
Мне стало тоскливо. Только что я видел райские долины, леса, сильных красивых людей, прекраснейшую реку в мире и вдруг такое.
- Я бы вас угостила, - сказала она,- но кроме вяленой рыбы ничего нет. Будете рыбу?- С надеждой спросила она. Я чуть было не согласился. Хотелось сделать ей приятно. Но тут же понял, что должен ей помочь, а не делать ей приятно.
- Я не ем рыбу,- ответил я.
- Правда?- совершенно по-детски удивилась она. – Почему?
- Религия не позволяет,- упростил как возможно.
- Что за религия?
- Буддизм.
Она перестала шить и задумалась.
- Это там где детей едят?
Я отрицательно покачал головой.
- Папа говорит, что религия правильная одна. Остальные ложные.
- Какая правильная?- спросил, ощущая, будто не только сижу в свинарнике, но и говорю со свинкой.
- Наша правильная.
- Кому поклоняется твой отец?
- Дионису!
Дионису. Лет сто назад поклонников Диониса-Вакха убивали. Это была государственная политика Скисии. Греки боялись сюда ехать. Теперь греки сами забыли этого бога, а у нас давно никого за вероисповедание не наказывают. Если ты не буддист, и не на Пути, то это твоё большое горе. И жизнь тебе будет в тягость, и боги твои из тебя всю кровь высосут. Будешь вертеться между грехом и покаянием, между горем и радостью и при этом будешь думать, что это и есть полноценная жизнь. «Любить так любить, страдать так страдать, гулять так гулять».
- Твой отец рыбачит под парусом? – Я вспомнил утреннюю картину реки.
- Да. Ему дядя Эвпид парус продал. Хороший, тканный.
- Дядя Эвпид далеко живёт?
- Делеченько! Вверх по берегу за порогами Пироги - большая деревня. Там много людей. Девушки и парни там красивые. Дома у них большие. – Она вздохнула. – Они собираются у реки, гуляют там, венки плетут, песни поют, танцуют хороводы.
- Тебе туда хочется?
Она кивнула.
- Очень. Но мне туда никак не добраться. Батя обещал свозить, когда у них ярмарка будет. Но лошади у нас нет, на лодке даже при попутном ветре не пройти - пороги там.
- Так может деревня называется Пороги? – Попытался я увести её от грустных мыслей в область абстрактной лингвистики.
- Нет!- твёрдо возразила она. – Пироги! От слова пирос – огонь. Дядя Эвпид рассказывал, когда празднуют Дионисовы недели, все ночи костры жгут возле каменных статуй. И прыгают через огонь, и гадают на огне.
Всхлипнула.
- Вот. Ярмарка уж прошла, а батя…- она снова вздохнула, и мне стало невыносимо жаль её.               
- Ладно, пойду я.- Я поднялся.-  Батя придёт, скажи, что я приходил.
- А ты кто?
- Никто! И скажи скоро снова приду. Забрать тебя.
- Куда забрать?- прошептала она.
- Никуда. Забрать и всё. Ноги вылечить, жить научить, а не будешь глупой, Путь показать.
- Куда путь?- Чего больше в голосе радости или страха?
- В Никуда! – Ответил я и вышел на свежий воздух.
И это наша Скисия!- думал я, уходя от зловонной избы рыбака. И многие ведь так живут. Дикарями. И они останутся на этой земле после того, как  мы уйдём в Нирвану. Уйдём, не оставив после себя следов. Они будут хоронить умерших в курганах Проходов поскольку не будут знать, что перед ними Проходы, будут проводить вакханалии возле своих каменных идолов, убивать друг друга из-за скота и никто им не скажет как себя вести, чтобы не было больно жить и страшно умирать.
 На реке у горизонта боролась с течением  парусная лодка. Её хозяин наловит сегодня рыбы, часть из которой съест, а часть сменяет на новую сеть, чтобы завтра снова наловить рыбы, часть из которой съест, а часть сменяет на весло, чтобы…Эволюция.
Вернулся я вовремя. Почему я всегда возвращаюсь вовремя? Вероятно, кто-то мною ненавязчиво руководит.
Костры потушены, часовые возвращены, только ветер разносит тихую человеческую речь, словно река ворчит в сумерках.
Главное оружие предстоящей битвы - внушаемый неприятелю страх. Каждый человек способен внушать страх. Кто меньше, кто больше. Если развивать в себе это качество, можно ходить по земле, не опасаясь удара ножом в спину, рыщущих в степи зверей, чумы и тифа. Если противников достаточно много и их соборный дух превосходит твой, то излучаемый телом страх не поможет.
Но если мастеров внушать огонь страха несколько, они могут разогнать целое войско. А если их сотни тысяч…то страх создаваемый ими въедается в тела неприятеля до конца жизни. Причём, страх в диапазоне: от тихого, хронического томления, вызывающего  хвори, до яркого ужаса, заставляющего бежать с поля битвы по головам своих товарищей и до конца жизни подскакивать по ночам с криком и в поту.
Тысячи людей на тысячи шагов во все направления сидя заполнили долину. Мастерство группового внушения страха состоит именно в терпении страха. Собственно, вытерпеть страх, внушаемый группой невозможно. Можно либо бежать подальше от источника, либо подключиться к нему. Давно замечено, что люди любят своих тиранов. Будь то взявший их в плен разбойник, будь то жестокий правитель, будь то суровый отец, будь то неизбежность смерти. Не можешь убежать - полюби. И сотрудничай.
Разумеется, в групповой работе важно, чтобы каждый из двухсот пятидесяти тысяч умел подключиться и ни на мгновение не отрываться от коллектива до конца сеанса. Это не просто. Но и народ у нас не простой. Все на Пути. На Пути вместе с лошадьми. Буддизм уравнивает людей и животных. Но скисский буддизм изначально делает человека и лошадь единым существом. Вон в том огромном неподвижном табуне и моя лошадка замерла подобно греческому изваянию. Она любит меня, поэтому излучаемый мною ужас ей не страшен.
А на Пути учишься многому. И управлять дыханием, и контролировать мысли, и внутренний огонь направлять. Я вспомнил дочку рыбака и одёрнул себя. Не все на Пути.
Работали до полуночи. Я был в глубоком трансе и не контролировал происходящее снаружи. Закончилось всё массовым купанием в реке.
Позже, засыпая с седлом под ухом, я осмыслил цель выполненной работы. Это притирка друг к другу, пока нас меньше половины армии.  И ещё, это заполнение пространства страхом. Я представил, как мчатся сейчас по ночной степи разведотряды Дария, чтобы разнести ужас от увиденного ими в стане скифов. А что они видели? Конкретно, ничего. Но эти скифы ужасны!
                Потеря.
Утром я поднялся до общего подъёма и пошёл к дому рыбака. Ночное купание и крепкий сон освободили меня от воздействия вчерашнего транса, но остаточные явления продолжались. Я чувствовал необычное единство себя с другими солдатами, даже осознавал себя несколько со стороны, будто смотрел наружным взглядом. Кроме того, я ощущал острое сочувствие ко всему живому вокруг и мог терпеть это состояние лишь оттого, что все, способное ползать, бегать, летать и плавать разбежалось в страхе после нашего вчерашнего тренинга. Не было птиц, не было ящериц, не было мух, слепней и комаров. И ещё была от кого-то подсказка, что девушку можно вылечить.
Насколько мне было известно, Будда Шакьямуни родится в семье зажиточного и доброго человека, чуть ли не самого царя. И отец его позаботится о том, чтобы юный царевич не узнал о существовании страдания и смерти. Рядом с ним всегда будут здоровые, молодые и жизнерадостные слуги. В результате такого отцовского эксперимента у мальчика будет постоянно открытым сердечный центр. Этот духовный сфинктер будет всегда открыт и мальчик не научится его закрывать. Это страшная история для того, кто понимает. Представьте, что у вас не закрывается анальный проход и ваши внутренности напрямую сообщаются со средой. Папа по своей недалёкости сыграет с сыном очень злую шутку. Когда юноша- царевич все-таки узнает о страдании переполняющем мир он не просто будет потрясён, он не сможет от этого страдания закрыться. Что делаем мы, выросшие в мире и с детства знающие о боли других людей? Мы закрываемся. Нам хватает своей боли, и испытывать чужую боль мы не хотим. У нас для этого мало сил. Наш духовный сфинктер, расположенный в районе груди, сам закрывается, чтобы сердце не порвалось от чужой боли. Царевич не сможет отвернуться даже от раздавленного червяка. Он будет страдать вместе с червяком. Он сбежит из дому, и долго будет искать успокоение своей боли. Но мышцы сфинктера будут навсегда атрофированы. Он попытается перебить боль сочувствия собственной болью. Аскеза, самоистязание, размышление и отключение ума. Всегда на грани между жизнью и смертью. И однажды он Просветлеет. И откроет Путь всем живым существам во вселенной.
 После вчерашних совместных трансовых учений мой сердечный центр меня беспокоил. Я испытывал тревогу и торопился. Взбежал на терассу, перепрыгнул спутанные сети и открыл дверь. Так я и думал! Никого. В сумерках безоконного помещения всё было брошено, как при внезапном бегстве. Даже уходя от набега или спасаясь от пожара, люди хоть что-то берут с собой. Здесь не взято ничего. Впрочем, кое-что из недвижимости в помещении отсутствовало. Девушка - инвалид.
Я вышел во двор и  пошёл по едва заметному следу. Выйдя с опутанного сетями двора, перешёл на лёгкий бег. Поднимающийся по склону след был нечётким, но я видел, что шёл мужчина с грузом. Шёл он, приминая сухую траву, и свернул в неглубокую ложбину. Здесь прежде стояли лошади и был след другого человека. Женщина или подросток.
Сели на лошадей и пошли вверх по ложбине. Мог ли рыбак держать в этой ложбине лошадей с охранником? Будто ждал, что от нашего лагеря придёт Волна страха. Не было у рыбака лошадей. Но была подкова. И её в этот раз на стене у двери я не увидел.
Я сел на землю и прикрыл глаза. Выполнил дыхание, выключил мысль и, снова приоткрыв глаза, уставился на след лошадиного копыта. Через какое-то время след стал контрастным и резким. Тогда я запер дыхание, втянул выходы тела и подстегнул дух к действию. Увидел копыто. Потом всю ногу. Она дёргалась, отгоняя мух. Подкованная. Потом увидел целиком лошадь и женщину держащую её. Мужчина грузит на лошадь девушку с усохшими ногами. Девушка протестует. От мужчины пахнет потом и землёй. Я не видел раньше рыбака - отца девушки, но понимаю, что это не он. Мужчина вскочил на лошадь и, придерживая девушку, лежащую поперёк седла, спешно едет по ложбине. Он оглядывается и я запоминаю его. Следом на другой лошади едет женщина. Она тоже тревожно оглядывается. Лошади без шенкелей начинают нервно пританцовывать и пускаются вскачь.
                Человек-дно.
Я резко выдыхаю и моргаю, чтобы сбросить видение. Не понимаю. Доносится сигнал сбора. Он не слышный для уха и я воспринимаю его животом. Пора.
Бегу обратно. Не с того начал – ругаю себя. Пробегая мимо домика рыбака, не срезаю как прежде косо по склону, а сворачиваю кратчайшим путём к реке. Лодки на берегу нет. Рыбак  не возвратился. Девушку забрали чужие. И сделали это сразу после моего ухода. Когда я вчера со всеми входил в транс, девушку грузили на лошадь в полутора тысячах шагов от дома. Скрывались. И меня, похоже, видели уходящим. Я вспомнил, как она сказала:”…там где детей едят?” Что-то здесь не так. Андрофаги? Я остановился, сомневаясь - бежать в лагерь или идти по следу, пока тот был виден. Но тут ощутил второй сигнал, более требовательный и скрепя сердце побежал в лагерь.
После медитации и завтрака начали готовиться к форсированию реки. К полудню мы все выстроились верхом в извивающейся по долине колонне по десять и ожидали команду. Я каким-то образом оказался в передовых рядах. Как всегда. Имея посредственные успехи в обучении и продвижении на Пути, я чьей-то волей всегда оказывался  впереди, плечом к плечу с лучшими. Наверное, это что-то должно значить.
Солнце приближалось к своей верхней точке, река блестела, лес шумел, мухи не донимали. Разбежались мухи от страха перед скисами. Теперь бы солдаты Дария так же разбежались. А чтобы им лучше бежалось, нужно им сохранить пути к отступлению. Наш человек в рядах персов сейчас убеждает Дария, через Коя, стратега митиленцев, не уничтожать мост через Истр. Дарий - человек непредсказуемый и неглупый, и убеждать его приходится, делая маленькие дипломатические шажки,  и вести его так, чтобы он этого не чувствовал, и последний шаг сделал сам. Здесь нужны и тонкая лесть, и умная благородная речь, и наглядная выгода от грядущего результата.
Команда беззвучно ударила в живот и огромная сколопендра потекла в зияющую трещину с зеркальными стенами и илистым дном, которая расколола как горный ледник остановившуюся реку строго поперёк.
Остановка времени – событие вселенского масштаба. Последствия детерминированы и зависят от отрезка продолжительности остановки. Так остановка на счёт раз-два не вызывает нарушений целостности мира и используется воинами высшего уровня в поединках с врагом. Этого достаточно для того, чтобы увернуться от меча, копья или стрелы. А при хорошем навыке и от всех троих одновременно. Второй отрезок: два  – двенадцать человек выполнить не может. Здесь требуется групповое воздействие и вызывает оно локальные землетрясения, бури и смерчи. На море задержка времени в этом отрезке создаёт сильные штормы. Отрезок двенадцать - двести шесть позволяет обученную армию в сто тысяч всадников проскакать по дну остановившейся реки Борисфен в нижнем течении и выехать на другой берег. Плотно, очень плотно. Кто не успеет, погибнет под сомкнувшимися водами быстрой глубокой реки. Плата за эту остановку - смещение оси планеты и изменение климата. Но не мгновенные, а растянутые на десять лет. Чего не сделаешь, когда речь идёт о судьбе твоего государства? И создать такой разрыв времени может только мощное техническое  приспособление. Например, Чаша Ореанда. Говорят, она может подчинить и следующий отрезок, но если величины отрезков высчитаны пифагорейцами и известны на сотни порядков, то природные последствия остановок времени определяются только опытным путём. И пока четвёртая детерминанта не испытывалась, мы не знаем, к чему она приведёт. Вероятно, будут очень глобальные последствия.
Мы двигались галопом, держа строй. Сначала полого, потом круто вниз (только бы не упасть и не сломать строй), потом по неглубоким ямам с водой и через гранитную глыбу, дальше рыхлый грунт, в котором лошади увязают по грудь (скорость не сбавлять!), на пути соседней мне колонны выход подводной пещеры (прыжок!). Скачущий впереди меня проваливается в илистую яму и становится дном. В соответствии с техникой движения ему нельзя выбираться, пока не пройдут все. Он принимает форму небольшого холма, зажимает дыхание и, подчинив волю коня, сливается с ним.
Некоторые школы учат, что на шестой день творения человеческое тело было самым крепким и долговечным веществом в природе. Человек проходил сквозь скалы и металл как сквозь воздух, оставляя за собой перемешанную и разрушенную материю. Впоследствии, в результате стремления человека к постоянству форм окружающего мира (то есть бережного отношения к среде обитания), человек потерял свои крепость и долговечность. Так учил готов и скифов Салмоксис, ученик Пифагора, но это учение ничего не даёт скису, ставшему дном для соратников, переходящих реку. Ему требуются более практичные знания и умения. Зажженный на утренней медитации огонь жизни, превращает тело человека, ставшего дном, в камень. Левая рука ложится на затылок, правая держит дыхательную трубку для коня, спина выгнута  бугром.
Каждый скис владеет техникой каменного тела. Каждый способен принять на тело удар тяжёлого острого меча. И неоднократно. Но сейчас по спине этого воина проедет десять тысяч лошадей с всадниками. Лошади учёные и умеют проскакать по тонкому льду, не проломав его. Они умеют смягчить свой шаг и почти не оставить следа на мокрой глине. Они аккуратно ступают на спину человека. Но они скачут на пределе сил, держа строй меж двух сплошных прозрачных стен воды с замершими рыбами и пузырями воздуха, они не должны ни на мгновение завязнуть в илу или поскользнуться. И их в колонне позади человека ставшего дном десять тысяч. Человек обречён. Но у него есть два стимула для того, чтобы выжить. Во-первых, он дно и соратники, скачущие по дну, рассчитывают на его надёжность. Во-вторых, проехавший по нему воин становится дном в следующей яме, а следующий - в следующей. Бойцы замыкающей шеренги имеют специальные стрекала-бичи, которыми они ударяют первого упавшего (он же последний в цепи окаменевших) человека – дно, давая ему импульскоманду выходить и скакать дальше. Он поднимается, скачет и даёт команду следующему окаменевшему, проезжая по нему, тот следующему. Таким образом, если человек дно не поднимется, он не даст команду следующим и дальнейшая цепь погибнет,  не получив команду и не поднявшись.
Я теперь первый и моя яма не заставила себя долго ждать. Моя лошадка проваливается под воду и, поняв, что ритм движения сбит, заученно поджимает колени. Я сую ей в ноздрю трубку, второй её отвод сую в свою ноздрю и выбрасываю её над водой, чтобы поступал воздух и скачущие по мне видели, что под водой не просто дно, а человек-дно. Закрываю шею. Запираю дыхание. И читаю мантру Великого Освобождения. По мне движется многотысячное войско.
Я не помню, как мне подали команду выходить, не помню, как подавал сам команду следующему дну, не помню, как пошло время и сомкнулись воды Борисфена, в этот раз не поглотившего ни одного скиса. Сознание возвратилось ко мне, когда армия походным строем поднималась на правый борт реки и исчезала за перегибом. Люди – дно с несколькими мастерами огня остались умирать или выздоравливать на истоптанном уступе. Более двухсот человек умерли сразу, как только напряжение энергии в них начало спадать. Умер и шедший в колонне впереди меня боец. Он поднялся из своей ямы, только для того, чтобы дать команду мне. Обычно, дно, вышедший на берег, либо умирает сразу, либо остаётся жить инвалидом. Выздоровление продолжается годы и десятилетия. Я в составе полутора тысяч  выжил.
 Я сполз с полуживой лошадки, не в силах выдернуть из своей и её ноздрей наконечники дыхательных трубок, и попытался сконцентрироваться. Во мне совершенно не было сил, и каждая частичка моего тела вопила о помощи. В этом вопле и беспамятстве я находился, пока Учитель огня не коснулся моего темени. Это был глоток жизни. Боль усилилась, но я теперь знал, что я живой.
Тридцать дней я не вставал с земли, питаясь огнём Учителей и стараясь разжечь свой. Учителя похоронили тела умерших и наскоро прочитали сопроводительные молитвы – силы и время нужны были для живых. На деревьях пожелтели листья, а наш госпиталь оставался на том же месте. Я выздоравливал быстрее других, если хождение, опёршись на клюку, можно назвать здоровьем. Когда основная масса воинов смогла заняться самовосстановлением, наши Учителя начали добывать и приносить пищу. Я тоже ездил на охоту, собирал грибы и травы.
Мы узнали о том, что Дария успешно выдворили, нагнав на него страху. Практически без жертв с обеих сторон. Наша армия прибыла на позиции своевременно, но как часто бывает, вмешались Сверху. Более двухсот тысяч скисов в одночасье достигли Абсолютного Просветления. Они исчезли вместе со своими лошадьми и театральным реквизитом в виде луков, мечей, грубых шкур поверх тонкой паучьей ткани и дурацких остроконечных колпаков, едва армия перевалила в бассейн Истра. Одновременно по всей Скисии исчезли сотни деревень. Лошади, жёны и дети солдат, идущих на Дария так же исчезли. Будто их никогда и не было. Приснилось и забылось. Оставшиеся бойцы выполнили свою задачу, что несомненно так же было вмешательством Сверху. Я какое-то время по-доброму завидовал тем ребятам, о которых уже и не скажешь, что они были, а их история – быль. Они – не были. Их история – небыль.
 А вскоре, я о них совершенно забыл.
                Игорь Альбертович.
Я остановился перед дверью, на мгновение прикрыл глаза. Вдохнул побольше воздуха, улыбнулся. Раз! И открыл дверь класса.
- Здравствуйте!- бодро выдохнул я и прошёл к доске.
Пять пар улыбающихся глаз встретили меня.
- Здравствуйте, Игорь Альбертович!
- Ну, что? Начнём с денег! Сегодня последний день месяца, для вас время отдавать деньги, а для меня – собирать.
Учащиеся поднялись с кресел и, толпясь, начали складывать  на прозрачный столик приготовленные конверты. Пять конвертов - всё правильно.
Когда все расселись, сел и я.
- Итак! Продолжаем нашу тему: «Организация производства». Все подготовились?
Двое мужчин и три женщины с уверенной грацией кивнули. Одна из женщин, блондинка лет двадцати пяти изобразила губами поцелуй. У меня сладко защемило в груди от доброго предчувствия. «Настенька!»- мысленно произнёс я утробным голосом уродливого персонажа из «Аленького цветочка».
- Кто первый?
Руки подняли Настенька и Татьяна. Татьяна умная, очкастая, спортивная бизнес леди.
- Таня, пожалуйста! - Схитрил я то ли с собой, то ли с окружающими.
Таня тоже хороша, но демонстративно отчуждена. У неё муж серьёзный бизнесмен и, похоже, что Таня не хочет чувствовать себя просто женой богача. Учится она лучше всех. Очки узкие. Волосы короткие. Деловой чёрный костюм из юбки и  пиджака. Белая блузка. Серьги с бриллиантами. Я мысленно её раздел. Красиво. Впрочем, я не встречал некрасивой голой женщины.
-  Моя тема: «Пролетариат».
Слово «пролетариат» несомненно было ключевым. Это удача.
Все заулыбались, и я вмешался.
- Танечка, не рекомендую употреблять это слово к производителям материальных ценностей. Чтобы не вызывать классовый антагонизм.
Таня сделала мину и попыталась возразить.
- Таня, стоп!- скомандовал я. - Рассмотрите чувства, возникшие в вашей душе. Это то, что Хаббард называет инграммой. Вернее, следствием действия инграммы. То, что делает вас не успешной. То, что уравновешивает Ваши достоинства и не даёт Вам подняться выше.
Я говорил тихо и чётко артикулировал слова.
- Первый признак инграммы…Скажите сами!
Таня сидела зажатая, с опущенными глазами. Щёки её покрылись красными пятнами.
- Раздражение и несогласие.- Выдавила она сквозь зубы.
- Танечка, громче, пожалуйста!- дожимал я.
У Тани было два выхода. Встать и уйти. И при этом проиграть. Или громко признать себя дурой. Что интересно, окружающие не увидят в ней дуру. Это не их инграмма и они только испытают к ней симпатию и уважение. Но Таня всё сейчас ощущает наоборот. Что ж, именно за этот момент, она платит пятьсот долларов в месяц нашей школе.
«Нашей», потому, что школу ведём я и моя жена Лидия. Это её окрики и команды доносятся из-за стены, за которой находится спортзал. Она ведёт урок рукопашного боя. С носа  немного дешевле, чем на моих семинарах, но учеников вчетверо больше. Лидия служила в спецназе, имеет разряды и даны, но главное - её аналитический ум способен вычленять узловые моменты событий и действий, и наглядно доводить до учеников. Люди быстро схватывают истоки того или иного движения после её объяснения.
- Раздражение и несогласие – признак неправоты и глупости!- Громко превзошла себя Таня.
- Отлично! – легко произнёс я. – Тогда пусть будут «непосредственные исполнители работ».
Таня ненадолго задумалась. Улыбнулась. Выделение дополнительной энергии и хорошее настроение верный признак освобождения от инграммы, то есть, признак сатори.
- Всё что я подготовила дома, - сказала Таня, - мне не нравится. Можно подумать вслух?
- Конечно!
- Производство, которое я хочу настроить, это кропотливый и строго последовательный процесс. Рабочие, - она замерла, ожидая моей реакции на это слово, но не дождалась,- должны быть людьми уравновешенными, спокойными, совестливыми…
Она задумалась.
- Если у вас строгая последовательность работ…-Подсказал я направление.
- С хорошей памятью на движения.
Я кивнул. Таня снова задумалась.
- Вспомните кого-то из своих знакомых с подобными качествами!
Таня кивнула.
- Опишите, пожалуйста! Гороскоп и имя нас не интересует. Социальное положение, семейное положение, характер, умственные способности. Танечка, и учитесь смотреть собеседнику в глаза. Будто Вы учитель, а не я, и вы поясняете мне, а не отвечаете. Продолжайте!
Тане было трудно удержать сразу столько параметров, но когда, если не в момент выделения дополнительной энергии, давать человеку задачи на расширение сознания.
Она упёрлась взглядом мне в правый глаз и наставительно произнесла:
- Это должны быть женщины…У которых есть дети…Лучше взрослые мальчики…Одинокие…Трудолюбивые. Не творческие. Способные вязать на спицах, закрывать большие объёмы консервации…
Я мысленно хвалил Таню.
- Любят мыльные сериалы…
- Отлично! Способ отбора?
- Анкетирование…Нет, собеседование.
- Чем Вы привлечёте этих людей? Имейте ввиду, такие люди редкость и достояние нации. На таких в войну устоял СССР, потом поднялся из разрухи и держался до развала. Не на творческих умниках и говорунах – они как раз и развалили страну, а на таких вот совестливых скромных тружениках. Они и сейчас основа национального производства. Чем вы их привлечёте?
Таня, которая десять минут назад была уверена, что мир держится на таких как она и, можно сказать, таких как её муж, спокойно соглашалась с другой точкой зрения и я понимал, что хотя бы один из лежащих на столе конвертов я заработал честно.
- Нужно подумать…сказала Таня.
- А пусть нам кто-нибудь подскажет.
Остальные ученики уже достаточно включились в проблему, и теперь возможность постороннего вмешательства в Танино творчество служило досадным раздражителем на периферии сознания и могло подстегнуть её мыслительный процесс.
- Всё зависит от количества средств выделенных на привлечение!- Вступил в беседу Андрей. Самодовольный, самовлюблённый мужчина лет тридцати был чем-то похож на Таню – он тоже не хотел быть пятым колесом в телеге. Его папа был успешным бизнесменом и политиком. Андрей был достаточно умён, чтобы не идти грустным путём мажорных деток. Самообразование – это хорошо в любых дозах.
- Возьмем абсолютный вариант – денег много.- Уточнил я.
- Тогда на кой мне производство?- Начал острить Андрей. – Если их много, я буду жить.
- Жить – значит ублажать себя? - Схватился я с Андреем.
Он решил, что у нас схватка эмоций, поэтому пошёл ва-банк.
- Конечно! Вы будете спорить?! Конечный результат абсолютно любой деятельности живого существа - ублажение себя.
- Не буду! Я согласен! На все сто согласен! Но и вы согласитесь, что блажь у каждого своя. Каждый имеет право!
- Это очевидно!- Хмыкнул он.
- Так вот! Представьте, что Ваша блажь - наладить производство. Рентабельное и легальное. – Поставил точку я.- Чем вы их привлечёте?
- Можно я скажу?
Женщина лет за сорок. Источник доходов и социальное положение предпочла не указывать. Не  похоже, что бы она искала в изучении  себя и мира источник самоутверждения. И вообще мне странно видеть, как она наравне с остальными ежемесячно кладёт на стол пятьсот долларов. Конечно, я не подаю виду, будто что-то мне не понятно в моих учениках. Я должен непрерывно выглядеть профессором человеческих душ.
- Извольте, Лена!
- Этим людям нужна уверенность в завтрашнем дне. Для своих детей, для себя.
- Согласен! Но чем она формируется эта уверенность?
Я видел, что остальные участники семинара заёрзали, не соглашаясь с Еленой. Вероятно, её советская терминология не укладывалась в юные самодовольные головы. Я с интересом ожидал, кто первый сорвётся на хмыканье и ироничные замечания, и приготовился к длительному «избиению» сорвавшегося. Или правильнее, «подставившегося». Только Настенька - чистая душа, скромно сидела в своём креслице и не сводила с меня влюблённых глаз. Да, она не умна, да, она не может остроумно спорить и строить сложные схемы бизнес - технологий, но в этой неискушённости просматривается такая глубокая чистота…Такая глубокая…Что голова кружится и хочется упасть в эту глубь.
- Уверенность формируется отсутствием противоречивых приказов, наличием жилья, перспективой работы и жилья для детей. И ещё мелкими, то есть дешёвыми для предприятия, но крайне важными для работника, похвалами. Медалька. Грамота. Пожатая директором рука. Фотография на доске почёта…
- Все - равно не согласен! – сорвался наконец Андрей. – Какой смысл в знании, как построить предприятие, имея неограниченные средства? С дыркой в кармане построить доходный бизнес - вот это знание!
Он гордо замолчал, пролагая, будто взял реванш.
- Вы правы, Андрей! Зачем писать букву, если не пишешь слово? Зачем писать слово, если не хочешь что-то сказать?
Андрей сидел набычившись. Я продолжал:
- Зачем платить деньги, если не учишься?
- Не понимаю!- Отрезал Андрей.
- Хорошо! Может, притчу поймёте.
Я прислушался к крикам из-за стены, где Лидия продолжала ломать будущим бандитам суставы и психику. Наша деятельность чем-то схожа. Приходит к тебе человек, приносит деньги и просит привести в соответствие желания и возможности. Приходит как к специалисту. А в природе есть только два способа решить эту проблему. Первый и простой - повлиять на желания. Объяснить человеку, что его желание- это, в общем, не его желание, а желание его друзей, родителей или книжных героев, которые он воспринял, как свои собственные, и теперь тащит воз чужих представлений о себе, и страдает из-за несоответствия этих чужеродных установок и своих истинных желаний, для решения которых, к стати, у него всегда имеются возможности, потому, что истинное желание и возможность – это одно и то же.
Подобной мудростью грешат все религиозные тексты, все школы просветления, все науки саморазвития. Измени желание, захоти меньше того, что имеешь и можешь, и вот оно - самодовольное умиротворение души.
Есть и другой путь. Не учить, а дать. Может показаться, что такое не возможно. Мы вообще забыли о том, что бывает «даром». Мы в сетях купеческого мышления. И хотя мы с жаром объявляем себя абсолютными идеалистами. Воинами духа. Чистым сознанием. Но мыслим, как купцы. Я ни в коей мере не умаляю важную для мира идеологию купечества, но я утверждаю, что весь «духовный мир» следует ей.
Потому, что алгоритм: «сделай так и получишь вот это», «веди себя хорошо - дам конфету», «не будешь слушать – дам по попке», «молись и воздастся», «проси и получишь», одним словом «заработай»! Или «заслужи»! - это всё решения задачи купеческим способом. Ты мне – я тебе.
При этом мы не видим главный принцип мира – всё настоящее даётся даром. Даром от слова «дар». Подарок. И жизнь мы получаем даром. И любовь в этой жизни испытываем даром. Или не испытываем совсем. Не испытываем не от того, что мы плохие, у нас длинные носы, маленькие глаза и красные уши. Просто, не дают. А учителя, которым мы несём материальные ценности, наставляют: «веди себя раскованней», или «иди ночью в лес и сорви…», или «зачем она тебе нужна эта любовь?»
А слабо дать парню то, что он хочет? Безо всякой торговли. Как даёт нам Бог. Не ожидая благодарности. Ни чего не требуя в замен.
Я колебался. Можно попробовать объяснить ему, что талант смертелен для человека. Имея большой рост нужно иметь крепкие сосуды, хорошие кости, эластичные сухожилия. Иначе такое счастье, как большой рост станет проклятием для организма. Хочешь стать совершенным бизнесменом, стань ещё совершенным спортсменом, совершенным мудрецом, совершенным другом. Иначе…Но я знал его возражения: хочу!
- Попробую понять! - буркнул Андрей.
- Призвали меня на военные сборы в одном сибирском городе. На две недели. Читали нам лекции. Большей частью, политические. Возили нас стрелять на полигон. Майор - руководитель стрельб был удивлён результатами.
«Я думал,- говорил он,- приехавшие из провинции ребята покажут нам класс стрельбы – охотники, профессионалы.. А оказалось – городские стреляют много лучше. Не понимаю».
- Мне приходилось жить и среди горожан и среди таёжников, и я понял, что таёжники стреляют хуже по трём причинам. Во-первых, не тренируются в достаточной мере. Патроны дорогие. Во вторых, стреляют преимущественно дробью и с малой дистанции. Тут важнее меткости, чувствовать мощность заряда - чтобы от рябчика не остались одни лапки. В третьих, для промыслового охотника капкан важнее ружья.
А у горожанина есть тир. Стреляй - не хочу. Горожанин не смотрит на заряд и ружьё как на средство выживания. Он не откладывает патроны на завтра, чтобы растянуть до весны. Он выезжает в лес пару раз в году, выспавшийся, накопивший денег, весёлый – как на празднике. Выстрелял всё, что было. Зверя не увидел – по бутылкам пострелял. Если азарт не потушил – и шапку прострелил.
Так вот, Андрюша! Ты хочешь стать охотником, каких тысячи перебиваются от сезона к сезону? Или ты хочешь стать успешным охотником? Каких, единицы. Но тогда ты должен научиться, казалось бы, не нужным в охоте вещам. Например, метко стрелять.
Бегать на лыжах. Разводить костёр с одной спички. Ты же требуешь, чтобы я научил тебя ставить капканы, думая, будто это главное в охоте. А капканы твои росомаха разорит. А по пути к капкану тебя медведь подстережёт. А шкурки твои моль побьёт. А на выходе из пункта сдачи шкурок тебя с твоими деньгами будут ждать весёлые ребята, по наводке приёмщика.
  Андрей не сдался. А значит, ничего не понял. Он сидел красный и решительный. Ну, что ж!
  Я подошёл к Андрею. Моё восприятие стало туннельным, и я не видел остальных присутствующих.
- Чётко произнеси своё желание, - сказал я, становясь слева от него и положив руки на его голову.
- Чтобы между мною и деньгами никогда не было препятствий!- громко сказал Андрей.
Замысловато. Почти поэтично. Пеняй на себя, поэт.
- В здравом уме! При свидетелях! Я искренне пытался тебя отговорить! Ты настоял! Выбор сделан!
С грохотом распахнулась дверь, и все пятеро моих студентов с криками вскочили на ноги.
В комнату ворвалась Лидия. Мало того, что напугала всех громким и неожиданным вторжением в самый драматический момент обучения, она была в потной и окровавленной майке и шароварах цвета хаки, без лифчика, с татуировкой на левом плече, с куском метеорита на шее и с растрёпанными потными волосами. Она постояла, придерживая широко открытую дверь. Осмотрела всех взглядом, от которого бросает в дрожь. И, повернувшись ко мне, произнесла:
- Подарки раздаёшь? Ты же из него монстра сделал. Нежизнеспособного. Ты его обрёк на гибель!
Снова обернулась к моим бледным ученикам:
- Вольно, дети!- и добавила,- Не ищите лёгких путей!
Встретилась взглядом с Настей. Я удивился - Настя не отвела взгляд. Я давно смирился с привычкой Лидии смотреть людям в глаза. Она считала не вежливым отводить взгляд при разговоре. «Взгляд отводят подлецы!» - утверждала она. Но обычные люди не выдерживали её прямого взгляда.
И сейчас четверо смотрели кто в пол, кто в стену, и только Настенька не отводила взгляд. Она быстро справилась с испугом и несколько задиристо спросила:
- Вы поранились?
Лидия, не разрывая зрительного контакта, провела по майке ладонью.
- Это не моя кровь!
Она вышла, прикрыв за собой дверь.
С глубоким выдохом народ попадал в кресла.
- Я с перепугу чуть на просветлел! – пошутил Константин.
- Да уж! – сказала Настя. – Но до чего интересно.
Я воспринял её слова, как общую характеристику событий, однако она продолжила, уточнив.
- Тату у вашей супруги на плече интересное…Просто в дрожь бросает!
И глазками блестит. Прелестница. А какие у нас планы на сегодняшний вечер? Но тут и до меня стало доходить. В татуировке на плече моей жены не было ничего страшного или эпатирующего. Орнамент. Линии, вроде стилизированных цветов. Или трав. Закорючки какие-то. Я сам спрашивал её по молодости, что это обозначает. Не помню, что она ответила, но видно, что-то невнятное, раз я не запомнил.
Я посмотрел на Настеньку новым взглядом.
- Почему?
- Такое же тату я видела у мумии, которую выставляли несколько лет назад. Принцесса какая-то. Алтайская, что ли?
- Что ещё за принцесса? – спросил я, выдавая свою растерянность.
- Да, привозили мумию, я тоже помню,- вмешался Костя.- С какого-то плато! Упок! Уток!
- Укок!- сказала Настенька. Я впервые признал за ней интеллект. И очень насторожился. Моя схема Настеньки не соответствовала действительности.
- Всё! - Сказал я.- Занятия окончены. До четверга.
- А задание!- Спросила Лена.
Я тупо уставился на неё. В голову ничего не шло. Устал я, что ли?
- Медитация на большой, чистый, подробный, совершенный мир,- взял шаблонную палочку – выручалочку.
Студенты пошли к выходу.
- До свидания, до свидания, до свидания…
Я стоял к ним лицом и рассматривал каждого проходящего мимо. Андрей, Лена, Костя, Таня, Настенька. Настенька вышла, не поднимая глаз. Но меня сейчас больше волновала татуировка на плече моей жены. Вся наша совместная жизнь была пронизана тайной. Отсутствие у неё родителей, неумение читать, странные шрамы на теле…Всё это объяснялось гибелью родни в пожаре, провинциальным детским домом в котором только и учили - жить по волчьим законам или выживать по овечьим, хирургическим удалением чирьев…Я не настаивал на фактах и подтверждении достоверности. Мне было важно находиться рядом с Лидией. Любить её. Так почему же такая ерунда, как сходство татуировок выбила меня из равновесия?
Ведь я и сам когда-то видел эту мумию. И татуировку видел. И ругал власть за то, что позволила зарабатывать предприимчивым ребятам, выставляя на показ голую покойницу. Но нужно было, чтобы меня носом ткнула Настенька в эти факты, и тогда я задумался.
Размышляя о Лидии, я взял со стола конверт, раскрыл его и обнаружил, что он пуст. Какое-то время моё сознание выполняло шпагат, пытаясь думать одновременно о двух вещах. Я взял следующий конверт. И уже не раскрывая его, понял, что он тоже пуст. Третий, четвёртый. Пятый.
Розыгрыш? Мои студенты разыграли меня. Я вспомнил начало сегодняшнего урока, и перед глазами прошла картина ложащихся на стол конвертов. Костя. Таня. Лена. Андрей. Настя. Настя отходит на своё место, и я отчётливо вижу, что конверты не пустые. Только один Костин конверт трудно оценить, его угол выглядывает из-под Таниного и Лениного конвертов. Я подошёл к доске, подставил к ней стул, взобрался на него и снял сверху маленькую видеокамеру. Я всегда записываю занятия, для того, чтобы дома лучше проанализировать поведение и ответы своих учеников. Они об этом не знают. Я спрыгнул на пол, когда вошла Лидия, одетая в строгий чёрный костюм. Она наскоро расчёсывала влажные после душа волосы.
- Ты меня покормишь? – спросила она с порога.
- Сейчас поедем. Потерпи немного.
Я открыл ноутбук и подсоединил к нему шнур от видеокамеры.
- Что у тебя? – Лидия стала рядом.
- Непонятная ситуация.
Я включил ускоренный просмотр. Вот ученики вскакивают напуганные внезапным появлением Лидии, вот комично дёргая головами, обсуждают своё состояние, вот выходят…Стоп. Медленнее. Моя голова с раздражающей меня лысиной заслоняет часть стола с конвертами, но всё – равно я вижу, как рука идущего с отрешённым видом Андрея естественным образом проходит над конвертами и из тех вытягивается неясный зеленоватый шлейф. Стоп! Не понял! Я отмотал обратно и сделал паузу.
- Как это получается? – озадаченно пробормотал я.- Конверты закрыты. Неподвижны.
- Есть много, друг Горацио…- ответила Лида. – Ну и Франкенштейна ты сотворил!
- Но как деньги сквозь бумагу конвертов прошли? Как он их притянул?- не унимался я.
- Да ну тебя! - Рассердилась Лидия. – Хватит ерундой заниматься. Я есть хочу.
Она пошла к выходу.
- Как?! Почему?! Каким образом?!- Ругалась она, накидывая сумочку на плечо. - Этот парень отныне считает все деньги своими! И нет у него ни совести, ни ума! Вот это - главное!
Мы сели в машину и поехали в китайский ресторан.
В ресторане было людно, но нам нашёлся столик рядом с террариумом, в котором вяло шевелились два питона.
Официантка с китайским лицом подала нам меню и отошла на несколько шагов в сторону к террариуму.
- Я буду говяжий фаллос с почками, - заявила Лидия, - жареного карпа в хрустящей корочке, и…
Она задумчиво постучала по столу упаковкой с палочками:
- Бамбук с душистыми грибами.
- Ты опять всё не съешь. - Заметил я.
- Не экономь на мне! – отрезала Лидия.- Ты сегодня две с половиной тысячи на Настеньку проглядел. Девушка!- обратилась она к официантке.
Она заказывала, а я снова вспомнил, чем была занята моя голова, когда одарённый мною Андрей волшебным образом реквизировал мою месячную зарплату.
- Ты о чём думаешь? – вернула меня к столу Лида.- Заказывай!
Я заказал суп из морепродуктов, рис, приготовленный на пару и бамбук с грибами.
- Что будете пить? – спросила китаянка.
- Боржоми есть?
- Да!
- Я хочу вина,- вмешалась Лида.
Мы остановились на белом сухом.
- Что с тобой?- Спросила Лидия, когда официантка ушла выполнять заказ.- Настенька из головы не выходит? Так это естественно. Девушка применила к тебе полный комплекс приёмов тайного обольщения. Все мысли, желания и поступки приведут к ней. Техника практичных не закомплексованных умниц. Я думала, что она тебя обдерёт, как липку. Или без машины оставит, или без квартиры. А видишь, как получилось –учителя нагрел любимый ученик.
За соседним столом громко засмеялись. Я оглянулся. Там отмечали день рождения, и мужчина лет тридцати играл роль массовика затейника, устраивая розыгрыши.
Официантка принесла боржоми.
- Лида! – сказал я, стараясь не отводить взгляда от её глаз.- Откуда у тебя эта татуировка?
Лидии не нравились вопросы без объяснения.
- Что ты узнал?
- Я узнал, что такая же татуировка есть на плече мумии найденной на Алтае.
Лидия резко откинулась на стуле.
- Где?
- На Алтае есть плато. Укок. Там археологи вскрыли гробницу и вытащили мумию.
- Алтай это где? Я не знаю вашей географии.
И тут впервые для меня выражение «вашей географии», как и  «вашей истории» и «вашей медицины» прозвучали для меня не как выражение презрения сильного самоуверенного неуча, а вполне неэмоционально конкретно.
- Это горный район на юго-восток от нас.
Лидия задумалась.
- Горы, - произнесла она. – Горы. Я знаю, где Кавказ. Это там, где я в трещину ледника сорвалась.
- Алтай восточнее. За Каспийским морем и пустыней.
Я видел, как она напряглась после мох слов о мумии и моя решимость всё выяснить испарилась, как роса в солнечный день. Но я не хотел возвращаться на нулевую позицию и, ни на что не рассчитывая,  спросил:
- Ли! Это твоя мумия?
Она посмотрела на меня поверх выставляемых официанткой на стол экзотических блюд и сказала:
- Ты с ума сошёл! Конечно, нет!
Действительно! Начитался фантастики о машинах времени. Вообще крыша поехала. Ну и денёк сегодня!
- Это моя родная сестра! – Сказала Ли, и у меня не было ни малейшего повода ей не верить. Глянула на часы, что-то прикинула.
- Что ж ты сразу не сказал. Время потеряли. Оставь денег, и поехали. Нужно успеть. – Лидия встала и пошла к выходу.
Я бросил на стол зелёную сотку и поторопился следом. Уже сев за руль, спросил:
- Куда?
- Домой. Взять вещи!- И пробурчала, - Ведь собралась, было, да отложила до следующего открытия Проходов.
Вещами оказались две объёмные увесистые спортивные сумки в потайном шкафу гаража.
Мы мчались по ночному шоссе и в стекло нам светила, временами пробивающаяся сквозь облака, полная луна. Мы молчали.
К двум часам ночи мы приехали к месту, где высадили загадочную селянку. Опускался туман. Редкие машины проносились мимо.
- Поехали к посадке!- махнула рукой Лидия.
- Машину угробим. – Сказал я, но поскольку поехал, Лидия на моё замечание не отреагировала. Мы проехали кювет, треща ветками, пересекли лесополосу, и на первой передаче по целинной траве вдоль другой лесополосы долго ехали в темноту. Дальше было открытое распаханное под пар поле и лёгкий только намечающийся туман.
- Загоняй тачку в посадку, - сказала Лидия, выходя. Я начал сдавать, разворачиваясь задом, а она, выбрав пространство между деревьями, жестами регулировала движение. У меня сердце обливалось от жалости к моей машине. По днищу скребло, со всех сторон прижималась поросль.
- Выходи! - Хлопнула Лидия ладонью по крыше.
Я приоткрыл дверь и ступил на сырые листья. Показалось, что на улице прохладно. Засиделся за рулём.
- Поторопись! Времени мало. Переодевайся!
Она раскрыла багажник и достала сумки. Расстегнула одну и вынула зимний спецназовский костюм. Швырнула мне. Открыла другую сумку и сама стала переодеваться. Я взял костюм, сумку и расположился перед фарами, Лидия в стороне - она отлично видела в темноте. В сумке кроме костюма был автомат Калашникова в десантном исполнении, шесть полных рожков к нему, пистолет Макарова с дополнительными магазинами, нож, фляга, часы - компас, коробка с сухим пайком, пуховый спальник, упаковка со спичками, четыре оборонительных гранаты, котелок армейский, набор для починки одежды и обуви, фонарь.
Что бы я говорил, останови меня на трассе милиция? Ох, Лидка, Лидка, доведёшь ты меня до ручки с твоими крутыми затеями. Зашнуровал ботинки, растолкал по карманам магазины и гранаты. Начал потрошить карманы в гражданской одежде. Носовой платок, деньги, магнитные карты, авторучка, мобильник. Посмотрел на Лидию. Она выключила зажигание.
- Мобильник брать?- спросил я в темноте.
- Возьми! Одежду в машину!
Хлопнула дверцей.
- Пошли!
- Запирать не будешь?
- Нет!
Я покачал головой и пошёл следом. Если не запирать, значит, скоро вернёмся. Но с таким количеством боеприпасов…Я снова покачал головой. Лучше не думать! Лучше внимательно смотреть! А куда смотреть? Темно. Туман. Сверху будто луна пробивается. И жарко. В такую жару одеть зимнюю одежду и идти в темпе по сырой пашне…Я с трудом различал спину Лидии и почти бежал, боясь её потерять. Через десять минут, когда я был потным и запыхавшимся, она остановилась.
- Пришли?- шепнул я.
- Куда-то пришли! - нормальным голосом ответила она, и я понял, что мы не скрадываемся.- Нам дальше! А сейчас, остынь.
Я расстегнул куртку и начал остывать.
- Что там впереди? Деревня Жёлтая Собака?
Лидия громко рассмеялась и хлопнула меня по плечу.
- Молодец!
- А что мы штурмовать будем? Индюшачью ферму?- осмелел я.
Лидия снова рассмеялась.
- Нет, милый, индюки там не водятся. Там дроф разводят. Но ты не напрягайся – боя не будет. Это мы вооружились на будущее. Большие дела предстоят. И долгая весёлая жизнь.
- На будущее? – насторожился я.- Я машину не замкнул. Ноутбук в ней. Дивидишник.
- Пойдём дальше. Через десять минут поговорим.
Мы прошли мимо крутого нераспаханного холма. Курган? Лидия взяла меня за руку и спокойно сказала:
- Ты не пугайся!- Мы сделали шаг.
Пока я думал, чего мне не пугаться, вдруг стало светло как днём. Я вскрикнул, но Лидия крепко сжала мою ладонь.
- Не бойся! Все спокойно!
Меня будто в живот ногой ударили. Я стоял, сощурившись, уцепившись правой рукой за ремень автомата, а левой - за лямку сумки.
Наконец начало попускать. Я открыл глаза и распрямил плечи. Вокруг был день. Вокруг лежал снег. Вокруг был незнакомый мне пейзаж. Мы стояли на горе, под крутыми скалами, под нами были небольшие плато, за которыми до горизонта постиралось море. Холодное северное море. Со стометровым ледяным припаем и льдинами перегоняемыми ветром. Изо рта валил пар, холод колол щёки.
- Хух!- сказал я, приходя в себя. – И где это мы? Дай, угадаю…Мы в прошлом. У алтайской принцессы. Точно?
Лидия опустила с плеча свой автомат и сняла с моего - мой. Потом приблизилась к моему лицу свом лицом.
- Игорь! Прошлое – это тоже объяснение, но для узколобых. Ты же пойми раз и навсегда: прошлого и будущего нет. Есть один большой сложный мир, в котором всегда сейчас.
- Это «сейчас» на Земле?
- Да, это Земля!
- Это Гренландия?
Она недовольно покачала головой.
- Не понимаешь!
- Аляска! – продолжал я.
- Нет.
- Понятно. Ты не знаешь географию, – нашёл я объяснение. – Давай иначе! Кто здесь обитает? Какой народ? – У меня начинала болеть голова.
- Вон видишь дым на плато? Это деревня Жёлтая Собака. Там живут… «обитают» скисы.
- Кто? Скифы?
- По-твоему скифы, а по-нашему скисы. И я из них.
- Ты же сказала, что это «сейчас». А скифы жили две тысячи лет назад.
Она погладила меня по голове.
- Ну, ты же умный. Ну, пойми! Во-первых, не две, а четыре тысячи, а во-вторых, не жили, а живут.
Я кивнул.
- Скифы…Скисы…живут четыре тысячи лет назад.
Я подумал. Огляделся.
- Назад от чего?
- Верно! - Вкрадчиво произнесла Лида. – Не от чего. Просто живут. Ты понял?
Я опустил в отчаянии голову. Отрицательно покачал головой.
- Нет!
Лида погладила меня снова.
- Ничего. Поживёшь – поймёшь. Пошли в деревню.
Мы шли вниз к деревне, поскальзываясь и проваливаясь в снег, а я успокаивался, утверждаясь в уверенности, что мы всё-таки попали в прошлое. Эта схема мира была для меня родной и понятной, несмотря на фантастичность. Всё-таки научная фантастичность лучше мистики. Светлее для ума и сердца.
Как ни странно, в деревне было теплее. Не то что бы я согрелся, кувыркаясь по снегу, - здесь было мало снега, и пробивалась зелёная трава. Деревня слагалась многочисленными глинобитными домиками и кошарами, между которыми бродили низкие мохнатые лошадки, козы и одомашненные длинношеие птицы, наверное, дрофы. Люди в обуви и одеждах из шкур радостно приветствовали Лидию и её спутника - меня. Из крайнего дома вышел высокий крепкий с виду мужчина и они начали целоваться с Лидией, обмениваясь короткими фразами на непонятном языке. Я отвернулся и рассматривал местность. Я узнал её. Конечно, мы в прошлом. В этом месте мы неоднократно отдыхали с Лидией. Узнавались холмы и горы. Вон там под террасой стоял дом дяди Миши. Или стоит? Или будет стоять? Я вспомнил, что дом без достаточного объёма удобств выбирала Лидия. Теперь понятно почему. Действительно, ностальгия! Господи, как я глуп!
 Но есть отличия.  Береговая линия не похожа, море совсем не привлекательное, леса на горе нет, в долине реки нет города – там, судя по зарослям камыша на ледяных полях, болото. Я почувствовал дрожание почвы. Землетрясение. И тут же потянуло запахом металлургического предприятия. Я огляделся и увидел бурое облако, ползущее с горы в деревню. Но народ и животные не выказывали обеспокоенности – похоже, привыкли.
Лидия тронула меня за рукав и подвела к мужчине.
- Это Серкх!- мужчина смотрел мне в глаза точь-в-точь, как Лидия, будто вот-вот даст в зубы.- Он мой первый муж.
Я растерялся.
- Ты не говорила, что была замужем,- прокомментировал я.
- Я и сейчас его жена!
- Да-а? Так…Я что же, второй муж в гареме? –  начал я потихоньку закипать.
- Третий! Мой второй муж не имеет имени. Серкх только, что рассказал мне, что безымянный пропал и наша с тобой задача его отыскать. Он на Пути. Его ведёт Судьба. И мы должны быть рядом. Возможно, ему нужна наша помощь, возможно, он приведёт нас к Цели.
Я попробовал собраться с духом.
- У меня есть возможность вернуться обратно?
Лидия до сих пор не отводила от меня взгляда, но теперь подняла руку и глянула на часы.
- Собственно, поэтому мы так торопились. Проход закроется через семьдесят восемь минут, когда прекратится взаимодействие сил метеорного потока Леониды, полной Луны и активного Солнца. А потом откроется через шестнадцать лет. Это не астрология, а астрономия. Здесь всё точно. У тебя есть немного времени для принятия решения.
 Я развернулся, уронил сумку, поверх неё автомат, и пошёл обратно к Проходу.
                Третий муж.
Всё во мне бурлило от негодования. Третьим мужем, где-то у чёрта на куличках! Вот это, мать вашу, перспектива! Третий муж! «Кто последний, тот и папа». И что я буду здесь делать? Коз пасти на снежных вершинах?               
Я взбежал по нашим следам к Проходу и, не оглядываясь, вошёл в пространство между двумя стоящими известковыми мегалитами. День сменился ночью. Я остановился, привыкая к темноте. Найду ли я дорогу к машине? Или придётся ждать рассвета? Вынул из куртки фонарь и включил его. Луч света упёрся в стену тумана. Посветил на землю и увидел наши с Лидией следы на земле. Глянул на часы. Три двадцать три. Двадцать минут я шёл от деревни Жёлтая Собака к Проходу. Закрытие произойдёт через час.
Десять минут я добирался до машины. Забрался на водительское сидение, включил свет и какое-то время в близкой сердцу обстановке приходил в себя. Наконец, оцепенение начало спадать и я начал соображать.
Что у меня здесь?  Квартира, машина, друзья. Какие друзья? Я вздохнул – Лидия единственный друг. А она не здесь. Круг знакомых? Он меня не держит. Кому я здесь нужен и кто нужен мне? Ни кому и ни кто. Настенька? Баловство всё это.
Я понял, что миры везде одинаковы. И мне в этих мирах будет очень одиноко без Лидии. Без её внимания, без её нежности, без постоянного ориентира в жизни, каковым является для меня она.
Я представил своё будущее без Лидии, и оно мне сильно не понравилось. Часы на панели показывали без пяти четыре. Сменить один мир на другой, это не в другую страну эмигрировать. Я не знаю языка, быта, правил поведения. Там, почему-то, очень холодно. Там воздух чужой. А здесь на удобных сидениях моей машины было спокойно и уютно. «Один мир на другой…» Лидия сказала, что мир один. Един. И нет в нём ни прошлого, ни будущего. И ещё она как-то сказала: « Пока ты мал, держись того, кто на Пути!»
Я погладил руль. Люблю свою машину. «Скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко, чем богатый попадёт в рай» - сказано в Библии. Что у них было такое, чем можно было дорожить, как мне моей машиной? Я вспомнил Скифию. Кони? Козы?
Четыре часа. Что ты хочешь? Бегать от юбки к юбке, от кабака к кабаку, и ощущать свою необходимость для богатых бездельников? Ты нужен какому-то безымянному, возможно куда больше чем уставшему от «абсолютного недеяния» Андрею.
Или хочешь всю оставшуюся жизнь, ждать, когда откроется Проход и высматривать в толпе знакомое лицо. И избегать мест, где мы бывали вдвоём. И почему? Не хочется быть третьим мужем!
На мгновение я задремал, и мне привиделась странная картина. Группа мужчин и женщин скромно и опрятно одетых сидели полукругом и под гитару пели песню. Я подумал, было, что это кружёк христиан - баптистов собрался на молебен, но когда вслушался в слова, исполняемые под простую мелодию, то сразу позабыл об определениях и обозначениях. Они пели:
И поймёшь ты, когда изменишься,
Когда сможешь открыто взглянуть-
Пред тобою не просто женщина,
Это Женщина Добрый Путь.
Песня продолжалась, но я уже был сражён смыслом происходящего. От этих людей исходила необыкновенно чистая сила. И слова, которые они произносили, срывали с моего ума какую-то завесу глупости. Они долго и спокойно пели о Женщине Добрый Путь. «Пока ты мал…» Я всё понял. Мне стало ясно и то, что прошлое и будущее – это всего лишь направления. Моё зрение обострилось, моё дыхание стало свободным и глубоким. Мне нужен был импульс для выхода из медитативного оцепенения.
                Импульс!
И тут зазвонил телефон. Я полез в карман и достал мобильник. На дисплее надпись: «Настенька». Я всем своим студентам давал номер, но никто ни разу мне ещё не звонил. Да ещё в четыре часа утра. Нажал «принять».
- Да! 
- Игорёчек, мне одиноко! – раздался знакомый нежный глубокий голос. – Я потерялась и не знаю куда идти.
Я прикрыл глаза. «Она применила к тебе полный комплекс приёмов тайного обольщения».
- Мне нужна твоя помощь, - говорила она прямо в моё сердце. Но у меня так мало времени. Настеньки, Леночки, Светы – все мне нужны, только когда рядом есть Лида.
- Ты где? – я чувствовал, как мир всё решает по-своему, и мои желания его не интересуют. – Где ты, Настя?
- Не знаю! - Простонала она,- Кругом темно и одиноко. Холодно. Какой-то лес. Как ты учил: Жизнь – это лес… Помоги мне! Я заблудилась.
Что за…В окно постучали. Я резко обернулся и увидел милое Настино лицо. Меня продрало от ужаса. Да, что же происходит? Я открыл дверцу и выбрался к Насте. Свет из салона не освещал её, но мобильный телефон, который она держала возле правого уха  сиял голубым потусторонним цветом. На ней была странная тёплая одежда из шкур, подпоясанная широким поясом. За пояс заткнуты: вязанная шапка, рукавицы, огромный нож. Настя уронила телефон на землю и прижалась к моей груди. Я с опаской обнял её, не зная чего ожидать дальше.
- От тебя пахнет серой, – прошептала она, - Ты там был, - и, потершись лицом о мою куртку, – Отведи меня в Скифию. Осталось десять минут до закрытия Прохода. Где он?
Ах, Настя, Настя! Я взял её за руку и быстро поволок к Проходу. Фонарь я оставил в машине, поэтому, подсвечивал мобилкой. Мы обошли курган и я толкнул Настю вперёд, ещё колеблясь относительно себя. Очень уж напугался я непонятности происходящего. Но Настя, ступив впереди меня, неожиданно резко дёрнула меня за собой, и мы вдвоём вывалились в ослепительный холодный день.
Я упал на четвереньки в снег и закрыл слезящиеся глаза. Промаргивался, наверное, с минуту. Сел на корточки, огляделся. Справа стояла, прикрыв ладонью глаза, улыбающаяся Настя, слева под скалой на снегу сидела Лидия. Она меня ждала. Сзади раздался хлопок.
- Закрылся, - прокомментировала Настя,- теперь жди шестнадцать лет!
Она посмотрела на Лидию.
- Получай, наёмница, своего мужа. Помнишь, как ты меня в Спарте выручила? Волхвы долги помнят и отдают. А долг красен платежом, - почему - то засмеялась она и погладила меня по плечу.
Лидия подошла ко мне и обняла. Я был счастлив. Потом повернулась к Насте.
- Я всё время подозревала, что мы с тобой встречались. Да позабыла где и когда.
- Да уж давненько,- хихикнула Настя,- лет полтораста прошло.
Настя подошла ближе, молча вынула из моей руки мобилку и швырнула её вниз по склону.
- Ну, что, наёмница, а ты мне в благодарность за любимого, лошадь ссудишь? Мне далеко добираться.
У входа в деревню нас встретил Серкх. Он внимательно осмотрел Настю и что-то сказал ей. Настя с улыбкой ответила, но обошла Серкха по большой дуге, явно его опасаясь. Возле дома Настя, Лида и Серкх долго что-то обсуждали, несколько раз указывая на меня, на лошадей, на гору. Настя даже присела на корточки и коснулась ладонью сухой почвы. Серкх отошёл и через время привёл лошадку. Настя заглянула ей в глаза, погладила, поговорила. Потом подошла ко мне, и мы второй раз за последние полчаса обнялись. Она приподнялась на носках и поцеловала меня в губы. Потом наклонила меня и дотянулась до щеки и, наконец, почти повиснув на моей шее, подобралась к уху и сильно укусила за мочку. Я вскрикнул. А она, отпрыгнув от меня, подбежала к лошадке, ловко забралась ей на спину, проехала мимо меня, весело глядя в глаза.
- Ещё увидимся! – крикнула она.
Мы долго смотрели ей вслед и видели, как переезжает с холма на холм  черная фигурка на коричневой лошади, на фоне белого снега.
Ко мне подошёл Серкх. Он положил руку мне на загривок и сказал на своём странном скифском языке:
- Пойдём в дом. Тебе нужно хорошо отдохнуть. Завтра вам выезжать на поиски безымянного.
Я не удивился тому, что понимаю его. Устал удивляться.
- А почему ты не едешь его искать? – спросил я по-русски.
Он улыбнулся и покачал головой.
- Он тебя не понимает, – пояснила подошедшая Лидия,- это ТЕБЯ твоя Настя-волховица одарила умением понимать чужую речь.
Лидия коснулась пальцем моего укушенного уха и показала мне жирную каплю крови.
- Это одно из их искусств. А Серкх не едет потому, что его место здесь в городке. Как место того дома здесь. Серкх, по скисски – фундамент, свая, корень. А мы - перелётные птицы, которые всегда возвращаются к дому, которым является Серкх.
                Сиргис.
”Последствия провоцируют поступок”.
К этой мысли я пришлел сам на долгих дорогах холодной послевоенной Скисии.
Поиск пропавшей девушки привёл меня к Сиргису. В те места, которые мы посещали с Учителем Огня. Только теперь это был край вечной зимы. После остановки времени для форсирования Борисфена войском скисов, климат изменился. На землю опустилась вечная зима. Ну, может не такая уж и вечная. Уже сейчас, шестнадцать лет спустя, было видно, что мир оттаивает. Жизнь перебралась на юг и под землю. За шестнадцать лет блуждания в снегах, я встречал в основном мёртвых замёрзших людей, тарандров, оленей и медведей. Проходы работали непредсказуемо. Пользоваться ими было опасно для жизни. Поэтому я шаг за шагом шёл за уходящими от меня похитителями. Расспрашивал редких запуганных жизнью людей, платил ведунам, сам по возможности погружался в медитацию. Теперь я много знал об этих мрачных и загадочных людях, которые называли себя волхвами. Мы их называли на греческий манер – геллонами или буддинами. И ещё, земляными людьми, поскольку они предпочитали селиться в пещерах и копанках. И теперь я понимал, что девушку они похитили не для того, чтобы её съесть. Они не андрофаги, хотя голодные зимовки вынуждали питаться древесной корой, вырубленной со льдом речной ряской и другими деликатесами голодомора. Я питался так же, как они, но суровые зимы, которые останавливали убегающих от меня волхвов, и мне не позволяли их настичь. Вы спросите для чего? Этот вопрос я часто задавал себе сам, дремая, где ни будь в берлоге и, слушая, как лопаются от мороза ледяные бугры и рушатся перемёрзшие деревья. Я уже знал о том, что девушка прошла инициацию в волхвы, пролежав на дне болота девять дней с камнем на груди, и что она получила способность ходить своими ногами.
Это был распространённый волховской прием, когда избранного в волхвы ребёнка делали калекой, чтобы он до поры не вовлекался в активную социальную жизнь. Такой ребёнок всегда был под контролем, он не мог уйти в гости, на охоту или в путешествие по ойкумене. Он рос не вздорным, внимательным и полагался на свой ум, а не на здоровье.
Зачем я искал её? Я не глуп и мог бы придумать много разных объяснений своим действиям. Но годы поиска просветления отучили меня от ложных самоутешений и дали понимание того, что поступок первичен, а мотивация вторична. Хотя, именно мотивация необходима, для того чтобы достойно существовать в социуме. Поступок сам по себе проявление непостижимого, управляющего нами. Он, поступок, сам по себе нейтрален и становится таким, каким мы его мотивируем. По этой причине, я уложил с краю на полочке сознания социально приемлемое объяснение: волховица и именно дочь рыбака откроет мне причину моей грандиозной неудачи. Почему я, не имеющий собственного образа и личного имени, не оставляющий следов в судьбах и на снегу, остался в сансаре, как наконечник стрелы в дереве.
Долгими месяцами, слушая через душник, как воет над берлогой вьюга и сжимая в руке осколок упавшей звезды, я искал источник наших поступков, и вопреки мнению греческих мудрецов, утверждавших, что корни наших проблем в прошлом, я понял, что нами управляет не прошлое, а будущее. И не в образном плане, как желанный ориентир или мечта, а вполне конкретно. Причины в будущем – следствия в настоящем и прошлом. А однажды вдруг понял, что прошлое и будущее - слова, не имеющие смысла и придуманные для людей с узким полем восприятия.
На востоке поднялась полная Луна. За годы путешествий я изучил её повадки и понял, что раньше это небесное тело всегда находилось со стороны Солнца, совершая вокруг Земли один оборот в сутки. Поэтому, мы никогда не догадывались о её существовании. Но что-то изменилось в природе. Или кто-то что-то изменил. В будущем, например. Возможно, это то последствие, которое спровоцировало поход Дария на Скифию и остановку времени чашей Оренда. А мы с Лидией удивлялись, глядя на небесное чудо, и гадали, что оно предваряет?
Я часто вспоминал Лидию. До меня доходили известия, будто она исчезла в одном из разладившихся Проходов, и я не раз порывался вернуться в деревню на склоне Чёрной горы и оттуда начать её поиск. Но будущее вело меня за дочкой рыбака, ныне волхвицей, в суровые земли у истоков Сиргиса. А Лидия шла своим путём. Бывшая наёмница, участница многих битв, достигшая высоких уровней просветления, она могла лишь временно исчезнуть из виду и то лишь для такого маленького духом существа, каким являюсь я. Я говорил себе, что она когда-то отыщет меня сама, и явится, как обычно, в окружении достойных мужей, освещая солнцем осознания все тёмные лощины и дебри моей души.
Эти мысли не надолго утешали меня, но я снова и снова возвращался к тревогам о её судьбе. А хромать продолжал за убегавшей в снежную пустыню дочкой рыбака.
Морозы начали спадать, и я активизировал свои поиски. Сейчас, стоя на высоком заснеженном берегу, я высматривал в долине малейшие признаки человеческого жилья.
В отличие от меня, волхвы грелись от внешнего источника тепла и пользовались для его производства сухими деревьями, которых было много везде, потому что деревья не выдерживали морозов и погибали. Глазами я ничего не увидел, но носом ощутил запах горельника. Холодный тяжёлый запах, который издаёт остывшая древесная зола. И этот запах не мог быть с другого берега. Осторожно, поскольку моя левая нога так и не приобрела первоначальной лёгкости и силы, я начал спуск с обрыва. Помогая себе длинным посохом, съехал по снегу на оползневой уступ, подошёл к его краю и увидел внизу переметенные снегом, но с верху хорошо заметные следы. Они вели вдоль склона и терялись из виду за выступом. Я снова заскользил вниз, когда на ногах, когда на заднице, когда на спине. Здесь я снова различил запах жилья. Справа.
В груди возникло томление предчувствия, и я ускорил шаг, припрыгивая на правой ноге. Шестнадцать лет я мечтал об этом ощущении близости успеха. Через двести шагов (вернее прыжков) следы повернули к склону, и передо мною на склоне обнаружилась большая наклонная, присыпанная снегом ляда. Она была из плотно связанных брёвен в руку толщиной, и мне пришлось долго искать, за что бы её ухватить. Получилось. Просунул пальцы в месте неплотного прилегания и ухватился. Ляда не поддавалась. Возможно, зафиксирована изнутри. Поискал и нашёл зацепку для второй руки. Начал рывками раскачивать. Что-то сдвинулось, и крышка-дверь поддалась. Я вырвал её и начал оттаскивать в сторону, когда изнутри в дерево что-то сильно ударило. Это оказалась толстая гарпунного типа стрела самострела. Предполагалось, что я открою ляду и получу в грудь кованым железным наконечником, но я, по глупости, сорвал ляду с петель короба. Из копанки потянуло знакомым запахом старого костра и сыростью. Я ступил в низкий коридор с глиняным сводом и пошёл в глубь склона.  На потолке были следы копоти, клочья шерсти и человеческих волос. В ста шагах от входа стояла длинная неизвестной глубины лужа. Здесь вода уже не замерзала. Я пошёл по луже, легко и осторожно  нащупывая палкой дно впереди себя. Что-то там было. Какие-то деревянные конструкции. Я остановился и осмотрел стены и потолок. Хитро задумано, но грубо выполнено. Западня заключалось в том, что задетый под водой сторожок приводил к обрушению породу со свода и к погребению незваного гостя. Это меня только обрадовало и вдохновило. Я упёрся посохом в дно перед сторожком и, оттолкнувшись правой ногой от стены, переместился на посохе через лужу и стал на ту же правую ногу. Выдернул посох и пошёл дальше. Ещё через десять шагов встретилась решётка из толстых прутьев. И снова я остановился, осматривая решётку, стены и потолок на предмет наличия западни. Из-за решётки тянуло человеческим теплом и запахом. Этот человеческий дух и заставил меня действовать решительнее. Я отошёл на два шага и в прыжке ударился в преграду. Ничего не случилось. Решётка с треском отлетела в глубь коридора и упала вдоль стены, а я пробежал на предельной скорости мимо, рассчитывая опередить ловушки и самострелы. За изгибом тоннеля была комната. В комнате, на сырых шкурах поверх брёвен, сидела женщина завернутая в мягкую шкуру тарандра. Как и в первую нашу встречу, она смотрела на меня, пытаясь различить моё лицо, но теперь ей мешало не слепящее глаза солнце, а кромешная тьма подземелья. Над ней из стены торчал факел, но его, судя по запаху в комнате, давно не зажигали. Женщина искала глазами в темноте хоть какие-то зрительные ориентиры, но я её видел как днём. Я видел насколько она худа, видел капли пота на её лбу, комки глины на волосах и серые пятна невыносимого страха на впалых щеках.
- Это ты? – спросила она темноту сдавленным голосом.
- Да, девочка! Это я! Где остальные?
- Они ушли!
- Бросив тебя?
- Да, они поняли, что тебе нужна только я.
- Почему они ушли?
- Они боятся тебя.
- И ты боишься меня?
- Очень!
- Почему?
- От тебя исходит невыносимый ветер ужаса, который гонит от тебя всё живое.
- Правда?
Я очень удивился. Хотя можно было догадаться, что скисские боевые практики оставили на моём теле, какие-то отпечатки. Теперь становилось понятным многое произошедшее со мною за последние годы. И полное отсутствие живых существ на севере скисии объясняется не только массовой миграцией на юг и гибелью. Я не встречал их потому, что они чувствовали меня и в страхе убегали прочь. И волки, и медведи, и зубры, и тарандры, и люди.
- Зачем ты пришёл?- Спросила женщина, перестав разглядывать темноту.
- Ты скажи мне, зачем я пришёл.
Она достала из одежды кресало и несколько раз высекла искры на кучку сухой травы на плоском камне перед нею. Потом осторожно раздула пламя. «Как умелый мастер Огня» – подумал я. Бросила что-то в пламя и сквозь образовавшееся облако дыма посмотрела на меня.
- Как ты похудел…- сказала она.
- И ты, - ответил я.
Мы засмеялись. Похоже, что-то менялось – мы начинали понимать друг друга.
- Как мне закрыться от твоего ужаса? – спросила она,- Я от страха не могу тебя созерцать ни в будущем, ни в прошлом.
- Я знаю единственный способ. Полюби меня!
Она мгновение размышляла, потом достала из одежды мешочек развязала его и, взяв щепоть чего-то пылеподобного, бросила его в пламя. Глубоко вдохнула дым.
- Что это? – поинтересовался я.
- Приворотная трава!
Она прикрыла глаза, задержала в себе дым и медленно выдохнула его. Подняла ко мне лицо и, вновь открыв, ставшие глубокими как колодцы глаза, взглянула на меня. Лицо её стало мягче, расслабилась шея, губы приоткрылись, морщинки разгладились. Накинутое одеяло из шкуры тарандра сползло, обнажив худое плечо с загадочным рисунком в виде вьющихся трав, который показался мне откуда-то очень знакомым.
- Я тебя люблю,- прошептала она и потянулась ко мне. Я ступил к ней, сел рядом на шкуры и обнял её за плечи.
- Ты из-за меня шёл за нами? Это правда?
Я подумал, что ответить. Откуда мне знать.
- Не знаю. Может из-за себя. Я ведь обещал вернуться к тебе и забрать тебя. Я не могу не выполнить того, что я обещал.- Помолчал.- А может, мне нужна твоя помощь. Твоя мудрость.
- Я надеялась, что это тебя привлечёт. Всегда носила с собой.
Она сняла с гвоздя вбитого в глиняную стену железную подкову. Я её узнал. Тогда я удивился ей как символу отсталости, а сейчас она была бесценным товаром и символом прогресса. Как быстро Скисия от сверхцивилизации вернулась к дикости. Вернее, не вернулась, а достигла. Те, кто умел подчинять вещество на уровне атомов, исчезли, а те, кто умеет варить из камня железо, ещё не появились.
- Эту старинную подкову мне велели вбить над дверью мои наставники. Они сказали, что она привлечёт ко мне Судьбу.
- Ты веришь? – улыбнулся я.- И носишь её по свету?
Я коснулся пальцами железа, вспоминая миг прикосновения шестнадцать лет назад.
- И ты носишь! – Сказала она, прикоснувшись пальцами к обломку упавшей звезды на моей шее. – Значит, тоже веришь.
- Что нам даёт наша вера? Поймём ли когда?
Она высвободилась из моих объятий.
- Огонь догорает. Встань!
Я стал по другую сторону огня.
Она снова бросила что-то в пламя и скрылась за облаком дыма.
- Ты не достиг своей цели, - раздался из этого облака её низкий глухой голос.- И помешала тебе любовь к женщине.
Закашлялась в дыму.
- Женщина тоже не достигла своей цели. И тоже из-за любви. Но она любит не только тебя.
- Я знаю.
- Нет, не знаешь! Она любит всех людей и всё живое. И всё живое заботит её. Чтобы уйти в мир ваших стремлений вам нужно прекратить сопереживать миру.
- Как это сделать?
- Ни как!- ответила волховица.- Это болезнь роста. Она пройдёт сама. А пока, ваша любовь и сострадание будут вашим якорем на земле. У вас…у нас много времени до того как мы уйдём в Никуда.
- Я встречу Лиду? - спросил я то, что жгло больнее всего, но ожидало своей очереди.
- Да! И скоро! У неё и как у тебя есть осколок звезды. Этот осколок её ведёт. Она вместе с мужем уже идёт по твоему следу.
- С Серкхом?- я обрадовался ещё больше.
- Нет! Это другой. Новый для тебя. Из иного мира. А Серкх…-она снова закашлялась. Серкх сейчас уводит ваше племя от Огня Земли. Вашу деревню заливает огонь и застилает ядовитый дым. Но ты не пугайся. Они все спасутся. Судьба вершится в будущем, а будущее к вам благосклонно.
Колдовское пламя погасло, и женщина замолчала. Мы долго не шевелились, думая каждый о своём и находясь каждый в своём пространстве духа. Потом она сказала:
- Иди ко мне.