Он шел по запыленной лесной дорожке, изредка останавливаясь, не в силах удержать дрожь в клокочущей чувствами груди. Гнев, боль и обида рвались наружу, впиваясь в горло колючими лапами. Где-то под сердцем что-то протяжно, неприятно вращалось от позвоночника к ребрам. Четвертый час он шел вперед, тропинка становилась уже, зеленела на глазах. Назойливые комары и заново за ночь сплетенная паутина действовали Артёму на нервы. Он раздражался ещё сильнее, практически уже не контролируя себя.
— За что? — медленно, сквозь зубы обратился он в небо. — Разве я о многом Тебя просил? Почему ты от меня отвернулся, почему не помог, почему? Почему? Почему?
От досады саданув по трухлявому стволу кулаком, Артём краем глаза заметил движение впереди. Ёжик.
— Тварь колючая! — он рванулся вперед, намереваясь подфутболить животное носком кроссовка, но промахнулся. Ёжик благоразумно замедлил свой бег и попятился назад.
Артём споткнулся, начал падать и завернул левую ногу на бок, сильно её выкрутил. Острая боль мигом впилась в лодыжку. Он упал на землю и громко застонал. Животное в недоумении посмотрело на человека и ещё немного попятилось назад. Сжимая пульсирующую острыми рывками ногу, Артём грязно выругался и посмотрел на ежа. Тот продолжал оставаться рядом, несмотря на явную угрозу в лице обезумевшего человека.
— Ну что уставилось, чудовище? — раздражение Артёма усиливалось. — Смешно тебе, да?
Ёжик громко фыркнул, затем ещё раз, но не сдвинулся ни на шаг. Артём попытался встать, но не смог удержаться на больной ноге и снова сел на землю. Желание пнуть ходячую колючку было уже не таким сильным. Наоборот, оно начало перерастать в чувство стыда. Он, большой, сильный, злой, пытался обидеть эту кроху. Отведя взгляд в сторону, он тихо пробубнил себе под нос.
— Ты это… извини меня… лады?
Ёжик снова фыркнул и посеменил своей дорогой. Артёму стало так стыдно за себя, что он ещё несколько минут продолжал смотреть в землю, не поднимая головы. Солнце начало закатываться. Его лучи стали тускнеть. Пора было выбираться из леса, но нога болела так сильно, что ещё около получаса Артём не мог на неё стать. Наконец, опираясь на растущее рядом молодое дерево, он поднялся.
— Дьявол! — скопировав реплику из недавно просмотренного боевика, он сделал первый шаг.
— Ой, не кличь нечистого, он и не придёт!
Артём от неожиданности вздрогнул и, потеряв равновесие, снова упал на землю. На тропинке, в нескольких шагах от него, стоял молодой парень, лет двадцати пяти. Лицо его было румяными, добродушная улыбка гармонично сочеталась с приветливым взглядом голубых, обрамлённых длинными ресницами глаз. Полосатая тельняшка выглядывала из-под старой болоньевой куртки, кирзовые сапоги, штаны от заводской робы, заправленные внутрь, на голове причудливая рыжая кепка с поломанным козырьком — всё выдавало в нём не местного.
— Лесник что ли? — спросил Артём.
— Так меня ещё никто не называл. — парень протянул ему руку и помог встать. — Болит?
— Болит, гнида, аж скулы сводит.
— Обопрись на меня, помогу тебе до дороги добраться. А то вечереет уже.
— А далеко ли идти? — поинтересовался Артём.
— Да нет. До темноты выйдем.
— А звать то тебя как?
— Али не помнишь? — усмехнулся парень. — поди каждый год с тобой на Пасху видимся. Никак запамятовал?
Артём остановился, стараясь более внимательно рассмотреть собеседника, но взгляд его упирался лишь в надвинутую на лицо кепку.
— Нет, не помню.
— Стёпкой меня звать. Все так и кличут.
Артём усмехнулся.
— Шутник, однако! Стёпка. Уж не тот ли ты Стёпка, которым детей пугают, чтобы одни в лес не бегали?
— Так и пугают? — в ответ усмехнулся Степан.
— Да-да. Говорят, водит их лешак кругами по лесу, пока в болото не заведет.
— Смешные! Где ж они тут болото видели. Лес вон на двадцать километров вперёд. До самой реки ни лужицы не сыскать.
— Ну, так ведь и не верит в это никто. — Артём остановился. — Не могу больше. Боль невыносимая. До самого мозга пробивает.
Степан снял его руку со своего плеча и усадил на пень. Посмотрев по сторонам, он сделал несколько шагов к большой осине и соскреб с её коры лишайник. Потерев его немного в ладонях, парень вернулся к Артёму.
— Отверни носок.
Артём снова попытался разглядеть попутчика, но лицо его скрывали спускающиеся на лес сумерки. Отвернув носок, он почувствовал как Степан аккуратно растер ему распухшую лодыжку.
— Посиди минут пяток, как легче станет, так дальше пойдём.
— А если серьёзно? Откуда ты?
Степан улыбнулся и улыбка эта показалась Артёму очень знакомой. Но вспомнить, где он его видел, парень так и не смог.
— Вот ты, — Степан неожиданно обратился к нему. — Зачем так далеко в лес забрел? Зачем ежа обидеть пытался?
Сконфуженный Артём опустил глаза. Попутчик казался ему таким добродушным и открытым, что язык развязался сам собой.
— Злость меня сюда привела. Обида.
— Обида? В лес?
— Вот ты любил когда-нибудь, Степан?
Парень в ответ лишь хитро улыбнулся.
— Говорить не хочешь?
— Да нет. Почему же? Вот только знаешь, сколько таких как ты сюда от обиды да злости заходит? Природа, она ведь всё чувствует как тот ёж.
— А про ежа ты откуда знаешь?
— Дык, два часа за тобой шел.
Артём настороженно прищурился.
— Шпионил, что ли?
— Зачем? Просто шел за тобой. — Степан кивнул на ногу. — Вставай уже, пойдём.
Артём осторожно поднялся на ноги. Боль оставалась, но она чувствовалась словно вдалеке.
— Сам пойдёшь, аль пособить? — спросил Стёпка, хитро улыбаясь.
— Сам, сам.
Они снова двинулись по узкой тропинке. Шли молча, изредка оглядываясь назад. Сумерки сгущались слишком быстро. За 20 минут небо почти полностью потемнело. Степан уверенно продвигался вперед, и вскоре остановился.
Артём посмотрел в сторону. Где-то среди деревьев мелькнул огонёк. Страшно захотелось закурить, но зажигалку пришлось выкинуть ещё днём. Он прищурился, вглядываясь в непроглядную чащу, стараясь вновь увидеть искорку.
— Лешак ходит. — Степан положил руку на плечо Артёма. — Курить небось захотелось?
— Ага.
— Вот так иной раз пойдёт человек за этим огоньком, а он всё в другой стороне. Так и бродит до утра, коли живой останется. А так ведь, сколько народу здесь от страха то натерпелось.
— Да ну?
— Дорога здесь, минут пять идти. Асфальт до мемориала проложили два года назад. Пойдёшь по ней и в лес ни на полшага. Понял? — Степан говорил серьёзно.
— Так ведь мы не больше часа шли…. — удивился Артём.
— Я этот лес как свои пять пальцев знаю. Иди и не оглядывайся. К полуночи дома будешь.
— А ты?
— Иди.
Степан словно растворился в темноте леса и сколько попутчик его не звал, так и не появился.
Артём направился вперед. Тропинка казалась ему белой, бегущей и сворачивающейся прямо перед ним. Превозмогая усиливающуюся в лодыжке боль, он всё же перешел на бег и через несколько минут оказался на дороге.
Пасха. Могила отца. Традиционное праздничное посещение, которое Артём помнил всю сознательную жизнь. Отец умер, когда ему было всего семь, от острого сердечного приступа в тридцать лет. На традиционной послезарплатной пьянке в лесу. Мать всю оставшуюся жизнь прожила одна, регулярно, раз в неделю, посещая его новую квартирку на кладбище.
Артём поставил налитый доверху водкой стакан на памятник, разложил по тарелке яйца, конфеты, печенье, сам опрокинул сто грамм и, погладив надгробие, тихо шепнул.
— Ну, бывай, батя!
Деревенское кладбище, на котором был захоронен отец, вот уже лет десять не принимало жильцов. Деревенька ушла под воду при строительстве плотины, все жители перебрались в город. Остался только этот кладбищенский холм. Даже в святой праздник народу здесь было мало. С десяток старушек, да пару дедков, не спеша бродящих по тесным проходам — вот и все посетители. Артём глубоко вздохнул и повернулся к выходу. Взгляд его уперся в рассыпающийся памятник из гранитной крошки и яркую фотографию, выгравированную на пластинке из мрамора. В душе похолодело, ноги непослушно покосились в сторону. С фотографии на него глядело улыбающееся лицо Степана. Степан Котов. Дата рождения — 26 сентября 1963 года. Дата смерти — 12 июня 1986 года.
— Это же почти 20 лет назад! — выдохнул Артём, садясь на обрамление соседней могилы.
— Чё с тобой, сынок? — мать неуклюже протиснулась между обрамлениями. — А, Стёпка! — улыбнулась она. — Красивый был парень! Добрый, простодушный! Сколько отец твой, пьяндыга, да друзья его не потешались над ним, всё им прощал. Любил он меня. Ой как любил!
Мать присела рядом с Артёмом.
— А ты чё тут сел? Рассказывали про него чё? — балаболила она, не останавливаясь. — Глупости всё это….
— Какие глупости? — Артём всё никак не мог прийти в себя.
— Помню лет десять назад, перед тем как деревню то нашу снесли, говорили, будто бы всех он с отцовской компании по лесу заводил. И Полухина Мишку, и Гриню Золоторёва, и Валентина Зубова. Помнишь Лёшку Зубова, сына его?
— Помню. И что рассказывали про них?
— Ходили они через лес доски с плотины воровать, ещё когда она только строиться начала. Да так все и позаблукали в лесу. Мишку даже найти не смогли. Поговаривали, что сбежал он от Клавки своей. Больно злобная баба была, царствие ей небесное. — мать перекрестилась.
— Да где ж там искать то? Этот же лес за час пройти насквозь можно.
— С Гринькой он тогда был. Вот Гринька и говорит: закурить бы! А Мишка что ли огонёк между деревьями увидел, да шагнул в лес. Так его Гринька и не дозвался. А после и сам сгинул. Через год почти. Окрестили Стёпку лешаком. Мол, в месть он своих обидчиков сгнобил.
— В месть?
— Ой, сынок, старая эта история. Пойдём уже домой. Устала я.
— Погоди, погоди, мам, ты уж договаривай, коль начала.
Антонина махнула рукой и всё с той же нежной улыбкой посмотрела на фотографию Степана.
— Любил он меня. Клялся, что больше жизни любит. А Васька – отец твой, ирод, прости Господи, возьми да ляпни на май, что, мол, сбегай Тоньке за ландышами. Ждать тебя будет. Да побольше чтоб нарвал. Ну, Стёпка, добрая душа, возьми да и послушай. Нашли его через неделю с выпученными как у рака глазами. Сто метров не дошел до прилеска.
Артёму стало не по себе. Он вспомнил добродушное лица Степана, его улыбку, мягкий, приветливый голос, руки, растирающие больную ногу. Не могло же ему всё это привидеться?
— Васька до конца жизни себе простить этого не смог. Памятник какой ему поставил! А потом запил сильно. Вот и дотянул до инфаркта, окаянный. С тех пор и ходит молва про Степана. Вроде как за лешака он у нас теперь в лесу. Водит людей по кругу, пока не сгинут они от голода или страху. А кто и с ума сходит. Наташку помнишь, соседскую девку? За косы ты её всё таскал? — Артём кивнул. — Лежит теперь в психушке да рассказывает, как Стёпка её из лесу выводил.
— А может, не врет она? Может правду говорит?
— Окстись! — мать трижды перекрестилась. — Не гневи покойников.
Она встала покряхтывая и двинулась к выходу.
— Ты иди, сынок, домой, а я ещё к бабе Нюре зайду на могилку. Проведаю.
Артём кивнул. Он подождал, пока спина матери скроется в частоколе надгробий и подошел к могиле Степана.
— Спасибо тебе, друг! Всю жизнь тебя помнить буду.
И молча пошел домой.