Семье моей, детям и внукам, всем потомкам своим посвящаю сие повествование о Земле Карачевской. Здесь были рождены наши деды и прадеды, бабушки и прабабушки. Именно в Земле Карачевской корни нашего рода.
В. В. Нехаев.
ЭССЕ О ЗЕМЛЕ КАРАЧЕВСКОЙ.
Без прошлого в настоящем нельзя созидать будущее.
Древняя история города Карачев и история лесной волости, вероятно, никогда не будет известна достаточно хорошо: слишком мало сохранилось письменных источников, и слишком активно мы сегодня уничтожаем археологические памятники. Версии об истории освоения, первоначальной владельческой принадлежности, формировании административной структуры территории волости, с которыми выступают ученые и историки, археологи и краеведы, довольно противоречивы. Трудно разобраться, кто из них более прав. Однако можно попробовать составить собственное представление об этом, используя весь комплекс изложенных в данном эссе материалов и применяя при их изучении комплексный подход.
Но прежде всего хотелось бы понять – зачем? Во-первых, это просто любопытно. Во-вторых, наши далекие предки удивительно умно, расчетливо и четко умели организовать небольшую территорию с учетом ее топографии, размеров, микроклимата, локального участка биосферы. Можно бы нам у них поучиться, реформируя и реструктуризируя политическую, социальную, экономическую и культурную жизнь, органы власти и самоуправления, проводя новые административные границы. В-третьих, изучение ранней истории отдельной территории часто позволяет решить и ряд серьезных историко-географических проблем, связанных с историей формирования крупнейших русских княжеств, ставших впоследствии основой государственной территории единой Руси.
Земли лесного Карачевского края осваивали еще первобытные люди, о чем свидетельствуют данные археологии. Формируемые в последующем поселения и Земли, в том числе поселения и территория Карачевской Земли чаще всего носили названия рек, вдоль которых они располагались. Таким образом, учитывая опыт многих историков, древнюю лесную волость с большой долей уверенности можно локализовать вдоль реки Горе-Грязи. Вероятно, родовичи охотников и рыболовов размещали свои поселения на реках Горе-Грязи, Смородины, Песочни, Рессеты, Снежети. Можно также предположить, что на месте сегодняшнего Архангельского собора у древнего языческого населения лесной земли было капище (языческий храм). Не исключено также, что «гнездышко соловьиное», мимо которого ехал Илья Муромец на службу к киевскому князю Владимиру Святославичу, могло носить название Горе-Грязи (по названию речки, на берегу которой и было размещено это поселение). Пленив, а затем, казнив Соловья «Одихмантьева сына» Илья, таким образом, передал лесную волость Соловьеву под руку Владимира I Святославича.
Если же мы обратим внимание на версию основания Карачева сразу же после покорения северян Вещим Олегом в 884 году как пограничной заставы (вероятнее всего это сегодняшние Бережок и Затинное) между землями северян и вятичей, а также на утверждение исследователей былинного эпоса о древнем происхождении образа Соловья, то можно предположить, что в конце IX – начале X века существовало поселение, вошедшее в летопись как Корачев.
Походами на северо-восток сын князя Святослава Игоревича Владимир I укрепил владения Киевской Руси. Для организации обороны подвластных ему земель Владимир соорудил несколько оборонительных рубежей с системой крепостей. В эту систему был, вероятно, включен и Карачев со своими землями, став сторожевым постом Киевской Руси.
В 988 году Владимир Святославич принял христианство и в то же время вступил в брак с греческою царевною Анною, сестрою императоров Василия и Константина. Он деятельно занялся распространением веры, крещением народа по землям, подвластным ему, строительством городов и церквей, назначением духовных. Он также населял построенные им города или укрепленные места переселенцами из разных земель, заботясь об увеличении населения.
Примерно в это же время лесная волость приняла новую веру. Вероятно, на крутом правом берегу Снежети было разрушено капище и на его месте возведена церковь во имя Георгия Победоносца. Строительство и обустройство христианского града на месте языческого капища, прибытие в город большого числа переселенцев-христиан, приверженцев греческой веры привнесли в лесной край новую культуру и мифологию. Образовавшийся вокруг церкви во имя Георгия Победоносца город, скорее всего по повелению великого князя Владимира назвали Корачев (кора – от греч.kore – девушка; в греческой мифологии – культовое имя богини Персефаны; че – снаружи). Имя города трактовалось, вероятно, как богиня, охраняющая границу Киевской Руси от врагов из вне. Имеются и другие версии происхождения названия города. Т.Н. Никольская предполагает, что некий вятичский князек Корач был основателем феодальной усадьбы разросшейся в древнерусский городок Корачев, ставший в последствии центром особой лесной волости. (Никольская Т. Н. «Земля вятичей», М., Наука, 1981, с.128). Ряд историков производят название города от тюркского «кара – чев» - черный лес, подчеркивая при этом, что в древности наши места сплошь были покрыты девственными дремучими лесами. Тогда почему название города первоначально писалось через «о» - Корачев? Связывают его название и с языческим божком «корочуном»… Тайна названия города, на мой взгляд, до сих пор не разгадана.
Древний Карачев. В 1146 году Ипатьевская летопись дает первые известия о нем и о лесной земле Карачевской. Однако, есть все основания утверждать о более раннем, основании города и лесной феодальной усадьбы, в последующем сформировавшейся в особую лесную волость могущественного Черниговского княжества. Карачевское княжество, основанное сыном Михаила Черниговского, казненного в Орде по приказу Батыя в 1246 году, просуществовало без малого триста лет. Территория его вначале была довольно значительна. По занимаемой площади оно превышало многие европейские государства и претендовало на одну из ведущих ролей после распада Киевской Руси. Карачевская земля к моменту создания на ней княжества существовала, согласно летописному упоминанию, сто лет. Более того, те немногие археологические исследования, которые были проведены, говорят о раннем заселении территории нашей малой родины. Есть здесь и стоянка первобытного человека. При описании Русской империи 9-7 веков до новой эры академик П. М. Золин и профессор В. М. Кандыба приводят перечень из 450 «наиболее известных городов в ту эпоху», среди которых значится и наш Карачев. («История и идеология русского народа»).
Прошлое не исчезает. Оно продолжается в накопленном опыте социально-политической, экономической и культурной жизни государства, общества, семьи, любого конкретного человека. Обобщение и обработка накопленного человеческого опыта позволяет нам, живущим сегодня, приобрести знания об историческом становлении государства, родного края и собственного «я».
Я, уроженец деревни Желтоводье Карачевского района Брянской области, Нехаев Виктор Васильевич, в 1975 году Карачевским РВК был призван в ряды Вооруженных Сил. Проходил срочную военную службу в Дальневосточном Военном Округе (ДВО). Был отличником боевой и политической подготовки. В 1976 году, по рекомендации командования, поступил в Ленинградское высшее военно-политическое училище Войск ПВО страны. В последующем вся моя жизнь была связана с Войсками ПВО (противоракетной и противокосмической обороны; предупреждения о ракетном нападении; разведки космического пространства; ракетно-космической обороны), РВСН, Космическими Войсками (КВ). И где бы я ни был, как бы далеко не располагался военный гарнизон, со мной всегда была моя малая родина – древняя земля Карачевская, родной Карачев, его многовековая история и культура.
Когда мы говорим о какой- либо земле «древняя земля», то тем самым как бы противопоставляем ее какой-то другой, менее древней. А ведь это, в сущности, не верно. Если не считать какого-нибудь вулканического островка (есть такие), все земли по нашим обычным меркам одинаково древни. И все-таки слова «древняя земля» имеют смысл. Речь идет о том, с каких пор люди об этой земле помнят.
Древняя земля Карачевская. Родной и близкий мне древний Карачев. Однажды на заре истории люди обосновались в этих местах и никогда их больше не покидали. Люблю бродить в вечерней прохладе по его тихим провинциальным улицам.
Улицы родного города. В каком я неоплатном долгу перед вами! Где найти слова, чтобы воспеть вашу вековую древность и гордость?
Улицы родного города, политые потом и кровью, по которым ступал я в детстве и юности. Ступаю сейчас, с вечной сыновней преданностью. Вы всегда со мной! Где бы я ни был: под небом Чернобыля или на берегах Тихого океана, в устье Северной Двины или в каменистой безводной пустыне Бетпак-Дала, у соотечественников или иноплеменных людей, - вы всегда со мною, улицы родного города!
Закрыв глаза, я вижу, как от правого высокого берега реки Снежеть взбегают на бугор прямые улицы, рассекающие мой город на аккуратные кварталы. Над площадкой Карачевского городища возвышается, устремив свои купола к голубому безоблачному небу, собор Архангела Михаила, напротив входа в который, на постаменте, стоит гранитный камень с высеченными на нем словами:
В жестоких битвах многократ
Разрушенный, сожженный
Основан здесь Карачев-град
Из пепла возрожденный.
Разговор о городе Карачев, о лесной земле Карачевской следовало бы начать с его истории.
Казалось бы, пересказать или переписать уже написанное Л. Д. Передельским – дело несложное. Достаточно взять известные факты, добавить то, что автору при подготовке и издании книги не удалось воссоздать, придать этому изложению стройность – и все готово.
Однако в этой легкости и простоте скрыта серьезная опасность. Если удовольствоваться такими чисто внешними данными, то может легко случиться, что наш любимый город предстанет в обедненном изображении: оторванным от той исторической эпохи, в которой был образован, как рос, укреплялся и совершенствовался, мужал вместе с населявшим его народом, изолированным от той эпохи, когда он, город, жил, действовал и боролся. Жили, действовали и боролись люди, которые в нем проживали. В такой истории города, все, может быть, даже и правдиво, но, к сожалению, это будет правдивость справки выданной в Государственном архиве по Брянской области. Архив тоже сообщает наименование города, дату основания или первого упоминания в летописи, какая в нем преобладает промышленность, пути сообщения и где он находится относительно этих путей или существующего водораздела, - но это всего лишь маленькая правда. Ее можно носить в кармане, как носовой платок. Такая, маленькая, правда – лишь полуправда о городе, с которым связаны мое детство и юность, да и все последующие годы моей жизни. В такой правде отсутствует самое главное: историческая, социальная и психологическая правда мыслей и чувств, живших в нем людей.
Следует заметить, что образы далекого прошлого, которые – пусть даже неразумно-страстно стремились к недостижимому, существуют всегда, не только в отдельно взятом человеке, во многих семьях, но и по всей нашей стране, где молодежь не потеряла веру в жизнь. Нет ничего печальнее молодежи, заранее во всем разочарованной.
Знания, навыки, умения мы приобретаем с опытом. Публикации последних лет, выявление белых пятен, возвращение народу не ущербной памяти о многих сознательно или неосознанно предававшихся забвению событиях продвигают сегодня нас к истинному знанию. Если не первым, то одним из первых, понятие «белые пятна» истории ввел в оборот историк АН СССР Александр Михайлович Самсонов (1907-1992г.г.) в интервью, которое он дал газете «Книжное обозрение» за 24 февраля 1989 года. Относительно «белых пятен» он справедливо отмечал, что «надо четко различать их происхождение: или это не исследованные страницы истории в силу отсутствия или недостатка архивных, документальных материалов, или результат боязни или нежелания обращаться к негативным фактам и явлениям прошлого, к трагическим страницам истории…». В образах далекого прошлого мы черпаем знания, умения и опыт.
Много уголков России знаю.
Я о них не слышал, сам там был
Только вот к Карачевскому краю
Тянет не угасший сердца пыл.
Улица знакомая, родная,
Отчий деревянный большой дом,
Беготня от края и до края
И ребячий звонкий гомон в нем.
Ни для славы, ни потехи ради
Я покинул уголок родной.
Ведь нужны Отечеству солдаты
И по его зову встал я в строй.
Помотала жизнь по гарнизонам:
Был в тайге, и в тундре, и в степи…
Только лучше брянской дубравы
Ничего на свете не найти!
Много уголков России знаю.
Я о них не слышал, сам там был.
Только вот к Карачевскому краю
Тянет не угасший сердца пыл.
Поистине не постижима тайна такого священного чувства, которое неодолимо тянет человека к земле его детства и юности. Наблюдая, в окно поезда сменяющие друг друга пейзажи, невольно стараюсь не пропустить даже самых маленьких речек и ручейков. В каждой из них мне хочется найти, - и я непременно нахожу! – черты сходства с речушками моего детства. В таких случаях меня охватывает чувство радостной взволнованности, ощущение «вездесущности» моей «малой родины» в Большой Родине, какое, по моему убеждению, было бы недоступно мне, если бы явился я на свет и вырос у берегов большой и знаменитой реки. Я бы просто скользил равнодушным взглядом по этой речушечной мелкоте, даже не фиксируя на ней своего внимания.
Зато, в силу привычки, у меня не было бы такого благоговения, которое испытываю я перед каждой большой могучей рекой…
Почему же меня не отпускают детско-юношеские воспоминания? Почему везде и всегда вспоминаю землю моего детства и юности – Карачевскую землю? Не потому ли, что в ее недрах покоится прах моих предков? Вот она, пушкинская «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам».
«О, светло светлая и украсно украшена земля Руськая! И многыми удивлена еси, реками и кладезьми месточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными зверьми, различными птицами, бещислеными городы великыми, селы дивными, винограды обительными, и князьями грозными, бояры честными, вельможами многами.
Всего еси испольнена земля Руськая, о правоверьная вера хрестияньская!» (Из «Слова о погибели Русской земли», XIII в.)
«В удивительном месте стоит Карачев: раскинешь руки, и та, которая покажет на запад, поведет дорогой в Брянск. Тут же за городом сомкнутся леса… А на восток, до самого Орла пойдут поля, восхолмия, лога, укрытые березовыми рощами, повитые легкой сиреневой дымкой. Типичная лесостепь. Если держать путь до Дронова, считай, на помежье с Орловщиной, над просторами полустепного Емельянова и дальше до Ружного, будут звенеть над нивами жаворонки, а лога изумрудной каймой будут обтекать холмы среднерусской возвышенности. На пути вы непременно увидите триангуляционную вышку – знак водораздела. Глянешь с разбежистого взгорья, и дух захватывает: видать так далеко – чудится край земли.
В лозняковом буйном разнотравье
Отворили ключики замки -
И пошли журчать по задубравью,
И пошли звенеть в березняки.
Меж холмов лога в росе отволгли,
Плавят речки солнце на ветру:
По Оке через Орел – до Волги,
Через Брянск деснянский – ко Днепру.
И все эти пути-дороги идут через древний Карачев.
Полдень, жара… Хочется тени и прохлады. Поворачивайте к роще, благо она рядом. Но непременно задержитесь на опушке. Редко еще где-нибудь в ином краю встретите такое разнотравье и разноцветье: и голубые колокольчики, и белые ромашки с сердцевиной-солнышком, и чего только нет! Раскрывай определитель растений – и все тут найдется в натуре вокруг нас.
А запахи какие – голова кругом! Но вот ступили вы в густую тень орешника, потрогали ветку-лепетунью, оглянулись, а кругом, давая приют подлеску, царствует береза. Легкий ветер так и струит ее ветви в бездонной глубине предыюльского неба.
На поляне, в теплой прогалине, краснеют алые сердечки земляники. Прячется под листом, не дается в руки, но вот она, ягода первенькая, на губах так и тает, источая ни с чем не сравнимый аромат. Если вы грибник, то рядом, поискав глазами, пошарив палочкой в лопушистой листве, вскоре обнаружите первые высыпки лисичек. Они нередко бывают добрыми соседями – земляника и лисичка, самая ароматная ягода и самый капризный гриб леса…»(А. Мехедов, «Брянские леса – России краса», Москва,1998)
Перед Иваном Сергеевичем Тургеневым, не раз бывавшим в Карачеве и любившем поохотиться в лесах, прилегающих к сегодняшнему поселку Красная Поляна (Пятилетка), земля Карачевская предстала как вид огромного, весь небосклон обнимающего бора, напоминающего вид моря. И этот бор возбуждал те же впечатления; та же первобытная, нетронутая сила расстилалась широко и державно перед лицом зрителя. «Из недра вековых лесов, с бессмертного лона вод поднимается тот же голос: «Мне нет до тебя дела, - говорит природа человеку, - я царствую, а ты хлопочи о том, как бы не умереть». Но лес однообразнее и печальнее моря, особенно сосновый лес, постоянно одинаковый и бесшумный. Море грозит и ласкает, оно отражает небо, от которого тоже веет вечностью, но вечностью как будто нам не чуждой… Неизменный мрачный бор угрюмо молчит или воет глухо – и при виде его еще глубже и неотразимее проникает в сердце людское сознание нашей ничтожности. Трудно человеку, существу единого дня, вчера рожденному и уже сегодня обреченному смерти, - трудно ему выносить холодный, безучастно устремленный на него взгляд вечной Изиды; не одни дерзостные надежды и мечтания молодости смиряются и гаснут в нем, охваченные ледяным дыханием стихии; нет – вся душа его никнет и замирает; он чувствует, что последний из его братий может исчезнуть с лица земли – и ни одна игла не дрогнет на этих ветвях; он чувствует свое одиночество, свою слабость, свою случайность – и с торопливым, тайным испугом обращается он к мелким заботам и трудам жизни; ему легче в этом мире, им самим созданным, здесь он дома, здесь он смеет еще верить в свое значение и в свою силу».(И. С. Тургенев, Собр. Соч. т.6, стр. 182).
Вот какие мысли приходили Ивану Сергеевичу, когда он стоял на крыльце постоялого дворика, построенного на берегу болотистой речки Рессеты, наблюдая за действиями худощавого мещанина, пробиравшегося на Карачевскую ярмарку.
Земля Карачевская. Откуда пошел наш Карачев? Кто одарил его таким названием? Наши предки из балтских племен или славяне из далекого средневековья? А может славяне-вятичи с неким князем Корачем? Тайна слова «Корачев» пока остается не разгаданной. К единому мнению и по сей день не пришли. Может, все-таки, действительно при крещении Руси по повелению великого князя Владимира былинные «Грязи Черные» назвали Корачев (кора – от греч.kore – девушка; в греческой мифологии – культовое имя богини Персефоны; че – снаружи), а имя города трактовалось, вероятно, как богиня, охраняющая границу Киевской Руси от врагов из вне.
Карачевцы же говорят, что не далеко от Архангельского собора в давние древние времена стояла Осиевская церковь неизвестно когда построенная и нигде не значившаяся (теперь на ее месте летняя танцплощадка в городском парке). Эта церковь скрывала подземный ход, а с ним и тайну города.
Вся история человечества состоит из череды различных изменений. Может быть, смена империй и царств, вер и традиций не имеет никакой внутренней закономерности, а представляет собой не поддающийся объяснению хаос? Издавна люди пытливые (а такие есть всегда) стремились найти ответ на этот вопрос, понять и объяснить истоки своей истории. Ответы получались, естественно, разные, так как история многогранна: она может быть историей социально-экономических формаций или военной историей, то есть описанием походов и сражений; историей техники и культуры; историей литературы или религии. Все это – разные дисциплины, относящиеся к истории. И потому одни – историки юридической школы – изучали человеческие законы и принципы государственного устройства; другие – историки-марксисты – рассматривали историю сквозь призму развития производительных сил; третьи опирались на индивидуальную психологию и так далее.
«А можно ли представить человеческую историю как историю народов?» - ставил перед собой вопрос Л. Н. Гумилев и, отвечая на него, предлагал исходить из того, что в пределах Земли пространство отнюдь не однородно. И именно пространство – это первый параметр, который характеризует исторические события. Еще первобытный человек знал границы территории своего обитания, так называемый кормящий и вмещающий ландшафт, в котором жил он сам, жили его семья и его племя.
Второй параметр – время. Каждое историческое событие происходит не только где-то, но и когда-то. То есть временные координаты существуют в истории наряду с пространственными.
Вместе с вышеназванными в истории есть еще один, не менее важный, параметр. С географической точки зрения все человечество следует рассматривать как антропосферу – одну из оболочек Земли, связанную с бытием вида Homo sapiens. Человечество, оставаясь в пределах этого вида, обладает замечательным свойством – оно мозаично, то есть состоит из представителей разных народов, говоря по-современному, этносов. Именно в рамках этносов, контактирующих друг с другом, творится история, ибо каждый исторический факт есть достояние жизни конкретного народа. Этносы, существующие в пространстве и времени, и есть действующие лица в театре истории.
«Откуда есть пошла Русская земля?» В начале XII века этим вопросом задался один из первых летописцев, составляя «Повести временных (т.е. минувших) лет». «Повесть временных лет» - условное название летописного свода начала XII века, лежащего в основе большинства дошедших до нашего времени летописных сборников XIV – XVI веков. В девятнадцатом столетии считали, что эта летопись была первоначальной, а потому ее называли также «Начальной летописью». Позднее, стало ясно, что и в Киеве и в Новгороде летописание началось значительно раньше. Первый опыт осмысления начала Руси, судя по содержанию, был сделан еще в конце X века, вскоре после крещения Русской земли. Именно это сочинение имело заголовок «Се повести…» В польских хрониках отразились и какие-то иные сочинения о первых русских князьях, не вошедшие в состав «Повести».
Летописцы XI – XII веков, так или иначе, соединяли предшествующие записи, что-то опускали, что-то добавляли от себя. В итоге что-то терялось, к сожалению, навсегда, о чем-то приходится судить по случайно уцелевшим обрывкам текстов, отвергнутых позднейшими пристрастными редакторами, по запальчивости полемики, по сочинениям, сохранившимся вне летописи.
На рубеже XX – начала XXI века, как и XI – начала XII, интерес к отечественной истории вспыхнул с новой силой. Причины нынешнего общественного феномена очевидны. Как в начале XIX века, когда Россия, победив Наполеона, испытала неодолимую потребность осознать свой исторический путь; как во второй половине XX века, после победы над фашистской Германией, возобладала необходимость понять, что в нашем обществе было прогрессивного и что тормозящего; так и теперь, в самом начале XXI века, без анализа достижений и ошибок исторического прошлого немыслимо правильное понимание настоящего и, по крайней мере, ближайшего будущего нашей страны в целом и Карачевского района в частности.
Часто можно слышать, что, запутавшись в проблемах современных, люди обращаются к истории в поисках выхода из тяжелых ситуаций, как говорили в старину, «за поучительными примерами». Пусть так, но интерес к истории свидетельствует о другом: современность и история воспринимаются большинством наших соотечественников как принципиально разные, несовместимые временные стихии. Часто история и современность просто сталкиваются лбами: «Нам интересна только современность и нужно знание только о ней!» Похожее суждение можно услышать и в споре образованных людей, и в выступлениях политиков, руководящих страной, и в беседе за чаем, и даже в базарной склоке.
Остановимся на рубеже двух веков и поразмышляем. Живому трудно дается знание конечного бытия, зрелость еще чему-то научит, а молодость не верит в смерть. С молодого дерева легко опадают чешуйки старой коры. Перезревшее дерево со скупостью старика замедляет смену коры и, умерев, стоит, как живое. Вдруг кора начинает падать пластами, не под напором новой, а изъеденная червем, и открывает безнадежное опустошение.
Незнание своего прошлого, отсутствие систематизированной информации о своем происхождении и поэтому отсутствие возможности передать ее новым поколениям часто приводит человека к опустошению, отчуждению, одиночеству. Одиночество – это чувство, которое остро начинает испытывать человек со второй половины XX века. Связано это с очень многими социальными и культурными проблемами, возникшими в век техногенной цивилизации и узко прагматического способа отношения к жизненным реалиям.
Зачастую современный человек ощущает себя винтиком какого-то огромного механизма, в который он вплетен без всякого ясного для него самого смысла и значения. Мир выглядит подобием разноцветных несвязанных картинок, напоминающим мозаичный коллаж. В таком случае человек неизбежно ощущает себя отдельным и отдаленным от какого-то непонятного для него хода вещей, основанного на принципах энтропии, фрагментарности, разорванности.
Подобный взгляд на окружающую человека реальность во многом правомерен. Сегодня нет тех единых всеобщих универсальных принципов, посредством которых человек прежде встраивал себя в социальную и культурную жизнь. Уже не существует всеобщей и безоговорочной веры в «царя и отечество», отсутствует вера в «победу мирового пролетариата», нет «единой российской идеи» и даже четкой государственной идеологии. Человек отныне принадлежит самому себе и поэтому вынужден сам находить смысл и предназначение своей индивидуальной жизни. Однако, к великому сожалению, приходится констатировать, что наш современник оказался, в подавляющем большинстве, к этому не готов.
С одной стороны, это то, к чему человек всегда так стремился и за что боролся – за свою личную свободу, за возможность самому определять свой жизненный путь, формировать свои цели и перспективы в своем жизненном пространстве. С другой стороны, подобная свобода сегодня часто понимается узко и единопланово, потому что свобода не существует без своей диалектической пары – ответственности. Ответственность – это то, что наделяет свободу смыслом и придает ей человеческие черты.
Одиночество продуцируется еще и тем, что человек сегодня «выпадает» из единого хода исторического процесса. История перестает уже являться нашему современнику результатом прогресса, становления его сущности. Самоощущение собственной жизни он проецирует на всю историю своей страны, своего народа. История людей – самое глубокое отражение исторических процессов вообще. Именно этим можно объяснить, что мы вновь и вновь обращаемся к «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» Н. И. Костомарова.
Пусть что угодно говорят вам люди,
Я же скажу, и буду утверждать,
Что только память движет человеком
И лишь она ведет нас созидать!
Прошлое нужно помнить для того, чтобы учиться у него. Без знания прошлого нельзя оценить настоящее и понять будущее!
Мысли ускоряют свое движение и вот на первую набегает вторая, на следующую, не успевшую сформироваться и разбежаться, наслаивается очередная. Из далекого детства наплывает воспоминание с четко выраженной картиной деревенского деревянного дома с большой русской печью. С печи выглядывали две озорные мальчишеские головки, наблюдая, как бабушка Маша, заплетала основу в ткацкий стан. Пропускает челнок над первой, крайней нитью основы, продергивает под второй, поднимает над третьей… Вверх, вниз, вверх вниз, от себя и к себе и вдоль по всей длине стана. Бабушка так ловко сновала челноками, что трудно было уследить за отдельным прикосновением к нитям, слитное движение казалось беспрерывным, будто независящим от нее. Кончится нить – пальцы, не глядя, свяжут узелок. И опять вверх, вниз, вверх, вниз… Челноки порхали, прялки, спуская нить, вертелись, кренясь с легким писком и скрипом. Более сорока лет прошло, а половики, вытканные тогда бабушкой, носятся до сих пор.
Ткацкий стан, на котором работала Мария Ивановна, был сделан плотником по призванию, моим дедом Семеном Николаевичем Юрасовым. В доме стан занимал противоположный угол от печи и был ей соразмерен. Узкая, в локоть, но длиной во всю трехсаженную стену, рама опиралась на козлы. И в длину и с торцов на брусья стана были набиты в два ряда острые колышки из вяза. Две частые щетки из колышков были устроены так, что против узенького – только бы проходила нить – промежутка во внутреннем ряду приходился колышек внешнего ряда. Бесконечная нить основы натягивалась повдоль стана, с каждым разом захватывая то один колышек, то другой. С ранних лет моя мама и ее сестры учились прясть нитку из шерстяных, льняных и конопляных шматков. Годам к одиннадцати-двенадцати они становились настоящими пряхами и успешно помогали бабушке, а порой и заменяли ее в дни, когда она работала на колхозном поле или на ферме. Мое детское воспоминание – это изготовление приданого бабушкой Машей и младшей сестрой моей матери Татьяной перед тем, как выйти ей замуж.
В Карачевской земле ткацкий стан появился с развитием прядения и ткачества. Мы знаем, что ткацкие станы стояли в каждой избе славян-россичей (наименование происходит от местности, прилегающей к правому притоку Днепра – реке Рось) еще во времена набегов хазар, готовые к работе, почти всегда с заправленной тканью. Отсюда имеются полные основания предполагать, что в земле Карачевской ткацкий стан широко использовался уже в далеком средневековье в каждом роде, а затем и в семьях после утраты родоплеменных связей.
«Обычно мастерили лишь для себя, без спешки и понуждения, придавая при этом большое значение обучению прясть и ткать девочек-подростков.
В то время ткали ровнину из ровной льняной нити, толстую такую прочную, что самый сильный мужчина не мог разорвать ткань. Этот суровый холст, который безразлично звался и новиной и кросном, шел на женские платья, на мужские рубахи, на подвертки под сапоги. Из еще более крепкой пеньковой нитки делали пестрядь-полосушку – рябая разномастная тканина употреблялась на штаны, мужские кафтаны, мешки. Из отборно тонкой льняной нитки выделывали полотна, которые белили на солнце и при луне. Полотно было женской тканью, мужчины его не носили – единственно брачная мужская рубаха шилась из такой ткани.
Для холодного времени ткали сукна из шерстяной пряжи на плащи и кафтаны. Из пуха козы делались легкие суконца для женщин. Добротные ткани были на диво прочны в носке. Одежда из ровнины и пестряди носилась годами и годами. Иной кафтан из шерстяного утка на пеньковой основе служил хозяину с его младости до седых волос, как и женщине козий длиннорукавный шушун. Только в дурные годы, когда худо родился хлеб, старшие родовичи приказывали готовить тканье для мены. Тогда все зимние дни, уже не по охоте, а из нужды, женщины гнулись над станами, прихватывая и ночь со слабым мерцанием масляных плошек или с лучиной». («Русь изначальная», В. Д. Иванов, «Молодая гвардия» 1986).
Надо полагать, что в древнерусской народности земли Карачевской женщина была созидательницей и образовательницей. Это она собирала семя, вязала снопы за косцом, согревала род, давала племени тело. Женщина оберегала племя. Она зачинательница. Без нее прекратится жизнь.
Мужчина же пашет, бросает семя, раздирает земную плоть – он воин, наделенный мощью тела, отец, которому принадлежали рожденные женщиной дети.
Неспешно работая, то бабушка, то мама рассказывали нам о нелегкой и героической истории Земли Карачевской. Только намного позже, уже в зрелом возрасте, когда не стало ни бабушки, ни мамы я понял, что своими рассказами «о жизни до… и во время…», о нашествии Наполеона, а позже фашистской Германии, о крестьянских восстаниях и установлении Советской власти, об Илье Муромце и Владимире Красном Солнышке, Вольге и Микуле Селяниновиче они формировали в наших детских душах уважение к своей истории и гордость за родную землю, показывая, что настоящее – лишь момент, тут же становящийся прошлым, а вернуть сегодняшнее утро ничуть не легче, чем эпоху походов князя Святослава Игоревича или триумфального шествия Советской власти. И как это не парадоксально, именно современность мнима, а история – реальна. Для нее характерна смена эпох, когда внезапно рушится равновесие народов и держав; малые племена совершают великие походы и завоевания, а могучие империи оказываются бессильными; одна культура сменяет другую, а вчерашние боги оказываются никчемными истуканами.
Чтобы понять исторические закономерности, работали поколения настоящих ученых, книги которых до сих пор находят своего читателя.
В летописях и жизнеописаниях, былинах и сказаниях, во всех жанрах исторической литературы история преподносится нам через призму правления великих русских князей, царей и императоров. Князья же Карачевские, отличавшиеся миролюбивым характером, не вписаны в историю Руси рядом с великими князьями ее собиравшими. Одно ясно и неопровержимо: город Карачев – один из древнейших городов русского государства, один из исторических городов-памятников. История земли Карачевской – немеркнущая страничка летописи нашего Отечества.
А. Б. Широкорад («Русь и Литва», Москва, «Вече», 2004), описывая тайны Земли Русской, обращает наше внимание, что еще в XVI - XVIII веках московские цари и дьяки определили «магистральное направление отечественной истории», и все, что не соответствовало этому направлению, попросту отбрасывалось. В результате сейчас не только в солидных монографиях, но даже в архивах Российской Федерации можно найти лишь обрывочные сведения по четырем векам существования южных и западных русских княжеств.
Часть исторических документов была умышленно уничтожена по приказу великих князей и русских царей, а большинство попросту погибло от небрежения. Ведь как бережно в Москве (а затем в Петербурге) хранили свои летописи. Всем известен факт, как немедленно после смерти А. С. Пушкина в дом на Мойке прибыли жандармы и опечатали все его бумаги. То же самое делалось и в отношении всех сановников и генералов. Их бумаги тщательно собирали и отправляли в государственные архивы.
В конце XVIII века в состав Российской империи вошли почти все русские земли, отторгнутые поляками и литовцами. Екатерина II имела полную возможность заполучить богатейшие городские архивы, а также частные архивы древних польских родов. Этому благоприятствовала и война с Речью Посполитой. Было экспроприировано имущество мятежных панов от столовых приборов до карет и картин. Но никого не интересовали архивы Киевской, Смоленской, Волынской, Новгородсеверской, Брянской, Карачевской и других русских земель. Наконец, в 1815 году на целое столетие Варшава стала частью империи. И опять же, ни правительство, ни чиновники, ни историки не заинтересовались древними документами русских княжеств.
«Ларчик открывается просто, - отмечает А. Б. Широкорад. Эти документы не нужны были для обоснования «магистральной линии», а в отдельных случаях могли ей сильно повредить». В Польше несколько веков трудились конторы, которые мастерски подделывали родословные. Особенно легко и удобно было создавать легенды для родов, происходивших из Великого княжества Литовского. Понятно, магнаты с подделанными родословными как огня боялись открытия подлинных документов… Карачевское княжество, как известно, длительное время входило в состав Великого Литовского княжества. А. Б. Широкорад подчеркивает, что десятки знатных фамилий вели свои родословные от святого князя Михаила Черниговского. Естественно, каждое семейство имело подробное генеалогическое древо, начинавшееся со святого Михаила. Но при попытке собрать вместе родословные князей Одоевских, Оболенских, Барятинских и прочих получается куча разночтений. Сразу бросается в глаза хронологическая несуразность – удельные князья живут по 80 – 120 лет, причем, участвуют в битвах до последнего издыхания. Для сравнения уместно привести следующий факт: в 1988 году Межведомственная комиссия Минздрава УССР провела экспертизу мощей святого Ильи Муромца и определила его возраст – 40 – 55 лет. Становится очевидным, что в ряде родословных пропущены одно-два поколения. Надо ли говорить, что все эти лица также были заинтересованы в сокрытии исторической правды. Вероятно, что именно это не дало возможности Л. Д. Передельскому и В. В. Крашенинникову более точно и подробно рассказать о карачевских князьях – наследниках князя Михаила Черниговского.
Выдающийся русский историк, профессор Московского университета В. О. Ключевский остроумно заметил в одной из своих дневниковых записей, что, хотя и говорят о том, что история никого и ничему не научила, жизнь, однако, еще больше мстит тому, кто совсем не знает истории. Знаменитый ученый, великолепный лектор и острослов писал: «Не цветы виноваты в том, что слепой их не видит. История учит даже тех, кто у нее не учится: она проучивает их за невежество и пренебрежение». Хотелось бы напомнить еще один афоризм: «Ложь в истолковании прошлого приводит к провалам в настоящем и готовит катастрофу в будущем».
Учитывая вышеизложенное, можно предположить, что это явилось одной из причин развала промышленных и сельскохозяйственных предприятий Карачевского района в конце XX века, повлекших резкое снижение уровня жизни карачевцев, социальные неурядицы, подрыв культурных и нравственных ценностей, одной из причин обострения чувства духовной и материальной неудовлетворенности и одиночества.
История – одна из важнейших форм самосознания людей. Опытом истории стремятся воспользоваться противоборствующие политические силы. Ссылками на историю они обосновывают свои действия. Поэтому в истолковании тех или иных исторических событий наблюдается непрекращающаяся борьба различных идей и мнений.
Вместе с тем, только единение Руси позволило выстоять против печенегов и хазар. Междоусобные войны русских князей привели к поражению в столкновении с половцами, краху Киевской Руси и длительному монголо-татарскому игу. Собирание русских земель вокруг Москвы способствовало образованию Российской Империи. Союз рабочих и крестьян в борьбе с самодержавием создал новую общественно-экономическую фармацию и государство, пользующееся международным авторитетом – Союз Советских Социалистических Республик. Объединение демократических сил, боровшихся с государственным авторитаризмом, привело к образованию Содружества Независимых Государств и широкому реформированию обновленной России. Борьба же идей и мнений продолжается, но без прошлого в настоящем нельзя созидать будущее.
Славянорусские племена.
Взгляд человека в будущее всегда сопряжен с надеждой и часто с верой. Взгляд в прошлое – это всегда, как правило, благодарность за то, что я есть и ответственность за то, каким быть. Я благодарен маме Александре Семеновне и отцу Василию Васильевичу за свое появление в этом мире, за то, что они меня взрастили, образовали и воспитали. Именно они, а затем учителя, наставники и старшие товарищи вложили в меня понимание, что жизнь сама по себе является смыслом и сутью существования. Я полковник запаса. Мне - пятьдесят. У меня двое замечательных детей, великолепная жена. И еще у меня любимая работа. Я патриот, понимаете? Ни левый, ни правый, ни еще какой-нибудь. Люблю свою Родину – вот и все.
Я так же понимаю, что человеческая жизнь – это не просто временной промежуток, который определяется рождением и смертью. Прожить жизнь – это значит продолжить свой род, данный тебе с именем, и продолжить его, вбирая лучшие образцы человеческих поступков и мыслей. Но для этого нужно знание о бытии «я» и о его историческом становлении.
Я русский. Мое Отечество простирается от Белого моря до Тихого океана. Я имею право так утверждать, ибо за двадцать шесть с лишним лет службы в армии, вместе с моим народом выполнял задачи по защите рубежей Родины и на Беломорье, и на Камчатке, и в Сибири, и в безводной каменистой пустыне Бетпак-Дала.
Я – наследник славы моего Отечества, наследник славы предков. Это они, мои предки, шли в дружинах князя Игоря Святославича и Дмитрия Донского, вместе с Ермаком покоряли степи и тайгу Сибири, и это их казацкие кони пили воду из Сены, и это их знамена колыхал ветер на улицах Берлина.
Народ мой ждал. Народ мой верил в свое светлое будущее. Он созидал это будущее, проходя через новое таинство со святым князем Владимиром Красное Солнышко – крещение Руси, отстаивал его в смутное время, бился за это будущее в сотнях Разина и в полках Пугачева, на Пресне в 1905, под Псковом, Нарвой и Ревелем в 1918, в Брестской крепости и под Москвой, под Сталинградом и Курском, на Висле и Одере, в партизанских отрядах Брянщины и антифашистском подполье Карачева в годы Великой Отечественной войны. Он говорил: «Не мне счастье, так детям».
У разных народов в разных районах Земли появление тех или иных орудий труда и форм общественной жизни происходило неодновременно. Толчок в историческом развитии человечество получило, освоив производство металла. На территории нашей страны ускорилось развитие тех племен, которые жили вблизи залежей меди и олова. Переход к металлическим орудиям труда привел к выделению скотоводческих и земледельческих племен. Возросла роль мужчины – пастуха и земледельца – в производстве. На смену матриархату пришел патриархат. Занятие скотоводством повлекло за собой еще более интенсивное перемещение родов в поисках пастбищ. Происходило укрупнение отдельных родов в значительные по численности племена.
Начали складываться большие культурные общности. Ученые полагают, что эти общности соответствовали языковым семьям, из которых вышли народы, населяющие в настоящее время нашу страну. Наиболее крупная языковая семья – индоевропейская. Она складывалась на территории современного Ирана и Малой Азии, распространялась на Южную и Восточную Европу, Малую и Центральную Азию и в районе Индостанского полуострова. Впоследствии индоевропейская языковая семья раскололась на несколько ветвей: на юге и юго-востоке – иранцы, индийцы, таджики, армяне и другие; на западе – нынешние германцы, французы, англичане и другие; на востоке – балты и далекие предки славян.
Вторая большая языковая семья – угро-финская (нынешние финны, эстонцы, карелы, ханты, мордва и другие) издавна занимала территорию от Прикамья до Зауралья, откуда ее племена расселялись на европейский север, в Поволжье и Западную Сибирь. Предки тюркских народов жили в Центральной Азии, откуда они начали свое продвижение в Восточную Европу и далее на запад. В горных ущельях Северного Кавказа со времен бронзового века до наших дней живут народы иберийско-кавказской языковой семьи. На территории Восточной Сибири и Северо-Восточной Азии расселились коряки, алеуты, эскимосы и другие народы, которые дожили здесь вплоть до наших дней.
В первом томе Большой Российской Энциклопедии (БРЭ) отмечается, что до появления восточных славян на территории будущего Древнерусского государства ее населяли финно-угорские, балтские, иранские и тюркские народы. В III – IV вв. в Северном Причерноморье жило германское племя готов. В эпоху создания Древнерусского государства (IX – X вв.) важную роль играли скандинавские дружины. Таким образом, население Древней Руси имело сложный по происхождению и культуре состав. Для последующей истории народов России главное значение имело расселение восточных славян по Восточной Европе. В процессе этого расселения славяне вступали в тесные отношения с коренным населением, носившие характер как мирного хозяйственного и культурного взаимодействия, так временами и насильственного захвата. Финно-угорское и балтское население Восточной Европы было в значительной степени ассимилировано. На всей территории Древнерусского государства к XI – XII вв. сформировалась во многом единая культура, включавшая в себя различные локальные и этнические компоненты.
Исторические корни русских восходят к восточнославянскому населению Киевской Руси, у которой на границе со степью сторожевым постом стоял древний Карачев. С распадом Древнерусского государства и особенно после монгольского нашествия XIII века началось сложение новых этнических связей. Ядро русского народа составило население, объединенное в XIV – XVI вв. Великим княжеством Московским. Центр его территории – Волго-Окское междуречье – с IX века заселялся восточными славянами тремя потоками: новгородскими словенами с северо-запада, смоленскими кривичами с запада и вятичами с юго-запада. Эта особенность заселения объясняет пограничное положение данной территории между северо-западными, юго-западными и западнорусскими областями. Как уже отмечалось, расселяясь в междуречье, славяне ассимилировали местное население.
Основным источником познания периода расселения славян для нас, сегодня, является древнерусская литература, которая в целом анонимна. Говоря о «Повести временных лет», следует подчеркнуть: заголовок летописи – «Это повести минувших лет» - относится к тексту, повествующему о происхождении племени «Русь» и его утверждении на Среднем Днепре. В основе рассказа лежит неизвестное за пределами летописи сказание о славянской грамоте, возникшее в рамках западнославянской раннехристианской традиции. Составитель «Повести» соединял разные источники, чем вносил некоторые противоречия. Таковые происходили, в частности, из-за соединения двух текстов, содержащих извлечения из греческой хроники Георгия Амартола.
Греческие хроники обычно начинали изложение «от сотворения мира». Русского летописца и, видимо, его западнославянских предшественников интересовало расселение народов «по потопе». Надо было найти место для славян в библейском перечне племен. Их помещали на месте Норика – римской провинции, занимавшей территории правобережья Дуная.
«Повесть временных лет» создавалась в то время, когда в составе Руси было шесть восточнославянских племен (поляне, древляне, дреговичи, северяне, полочане и словене). Летописец в повествовании своем основывается единственно на изустных сказаниях: отдаленный многими веками от случаев, здесь описанных, мог ли он ручаться за истину предания, всегда обманчивого, всегда неверного в подробностях? Сопоставляя сообщения «Повести» от 885 г. и от 964 г. напрашивается однозначный вывод: киевляне в это время мало что знали о радимичах и вятичах, а так же других племенах, проживающих на территориях прилегающих к реке Сеножатии (такое древнее название Снежети было примерно до XVII века и восходит оно, вероятно, к 800 – 900 годам нашей эры подчеркивает Л. Д. Передельский в историко-краеведческом очерке «Карачев»), верховьям рек Оки и Волги. Об этом красноречиво говорит заданный Святославом Игоревичем вопрос: «Кому дань даете?» И не объявляет летописец времени, когда построены славянские города, также весьма древние города в России: Изборск (упоминается в летописи под 862 г.), Полоцк (862), Смоленск (863), Любеч (882), Чернигов (907), знаем только, что первые три основаны кривичами и были уже в IX веке, а последние в самом начале X века. Но они могли существовать и гораздо раньше.
Как отмечает Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского» города «Чернигов и Любеч принадлежали к области Северян». (Издательство «Слог» 1993).Но ведь уже в IX веке Чернигов – центр восточнославянских племен северян. «С конца IX века – в составе Киевской Руси». (Большая Советская Энциклопедия).
Другой пример: город Новгород-Северский. Время его образования – неизвестно, но поселения на этом месте, между устьями речек Рома и Малотечь, существовали, по крайней мере, лет за двести до того (примерно 800-900 годы). В 1096 году Новгород-Северский упоминается летописью как столица Северского княжества.
Следовательно, основываясь на данных фактах, можно утверждать, что Карачев, подобно вышеназванным городам, существовал задолго до его упоминания в летописи.
Феодальные отношения у народов России формировались и развивались на протяжении длительного времени: с VI по XI век, то есть всю вторую половину первого тысячелетия. Формирование феодальных отношений на протяжении 500 лет сопровождалось колонизацией территорий балтских и финно-угорских племен славянами и, не всегда она проходила мирно. Рост земельной собственности при господстве натурального хозяйства неизбежно вел к возникновению обособленных владений и феодальной раздробленности, порождал междоусобную борьбу феодалов за землю и рабочие руки – земледельцев (крестьян). Это был закономерный этап развития феодализма, который характеризовался подъемом производительных сил, широким освоением земель, основанием новых городов.
Вполне вероятно, что древний Карачев основан на много раньше, чем упоминается в летописи: середина XII века или 1146 год. Ведь прежде чем, к примеру, Чернигову стать столицей большого по территории княжества, ему самому нужно было время для основания, строительства, развития ремесел, укрепления от набегов внешних врагов и обеспечения противостояния в междоусобицах. Древнерусское Черниговское княжество занимало территорию северян, частично полян, радимичей, вятичей и других по обоим берегам Днепра, течению рек Десны, Сейма, Сожа, бассейна верхней Оки и других. Меж Десною и Окой как раз находится лесная земля Карачевская и смело можно утверждать, что она была одной из составляющих этой территории, наряду с городами Сновск, Любеч, Новгород-Северский, Стародуб и другими. Возможно, в числе других подразумевалось существование Карачева, как поселения на реке Снежеть.
Создание укреплений на границах Русского государства началось в IX веке с возведения укрепленных пунктов и валов главным образом на речных рубежах. Отсюда уместно предположить, что Карачев, как град средневековой Руси, к этому времени уже мог существовать отдельным поселением, которое в дальнейшем развивалось и укреплялось для защиты от внешних врагов «Лесной земли». В последующем, с расширением и укреплением Киевской Руси, в общем, и Черниговского княжества в частности, стал сторожевым постом и оплотом русских земель на границе степи. Это предположение имеет основания исходя из того, что река Сеножать нам стала известна именно в это время. Вследствие чего, следует заметить, что Россия была не только страной лесной, деревянной, но и речной. Такого обилия рек и речек, пожалуй, не знает ни одна страна мира. Валдайская возвышенность была главным водоразделом страны. Отсюда на юг устремлялись Волга, Днепр со своими притоками, в числе которых Десна и Снежеть, на север – Западная Двина.
Близость бассейнов этих рек, их разветвленность, медленное и ровное течение по существу делали Россию страной удобных водных путей, превращали реки в постоянного спутника жизни человека. На их высоких берегах люди селились, по водной глади продвигались на лодках и плотах, реки кормили рыбой, а их медленные величавые разливы оставляли после себя удобные для скотоводства заливные луга. Вдоль Днепра, Западной Двины, Десны с их притоками, в междуречье Оки и Волги создавались первые русские княжества. Речными бассейнами направлялось размещение населения. Но взаимная близость этих бассейнов не позволяла размещавшимся по ним частям населения обособляться друг от друга, поддерживала общение между ними, народное единство, и помогала государственному объединению страны. Однако по речным бассейнам рано обозначились различные группы населения и сложились политические области, земли, на которые долго делилась страна. В областном и княжеском делении древней Руси легко заметить это гидрографическое основание. Так древняя Киевская земля – это область Среднего Днепра, земля Черниговская – область Десны, Ростовская – область Верхней Волги, лесная земля Карачевская – область реки Снежеть и т. д.
Археологические исследования и летописи свидетельствуют о давнем заселении территории современного Центрального района. В верховьях Волги, Оки и Днепра в первом тысячелетии до нашей эры жили балтские и финно-угорские племена. Проникновение сюда славян, начиная с IV – VI вв. нашей эры сделало в X веке эту территорию преимущественно славянской. Славяне, балты и финно-угорские племена постепенно сливались, взаимно обогащая друг друга элементами своей культуры.
Как видим, и данный факт оговаривает только территории верховьев Волги, Оки и Днепра. Оно и понятно. Это главные реки европейской части России. Их величие, красота и богатство городов, стоящих на их берегах, былинные сказания, социально-экономическая, культурная и политическая жизнь народов, проживавших в бассейне этих рек, привлекали внимание не одного поколения археологов, историков и других исследователей. Другое дело – неприметные провинциальные города, такие как Карачев, стоящие на границе родоплеменных союзов: попробуй, разберись, где славяне, где финно-угры, а где балтские племена и кто, кого и когда ассимилировал.
В. О. Ключевский говорит о том, что мы «…знаем у восточных славян в VI веке большой военный союз под предводительством князя Дулебов». («Русская история», Москва, 1992). Постоянная борьба с Византией завязала этот союз, стянула восточные племена в одно целое. Вот факт, который можно поставить в начале нашей истории.
В сороковых годах X века, лет за сто до составления «Повести», писал о восточных славянах араб Масуди в своем географическом сочинении «Золотые луга». Описывая восточные славянские племена, он рассказывает, что некогда одно из них, коренное между ними, господствовало над прочими, имело верховную власть над ними, но потом пошли между ними раздоры, союз их разрушился, они разделились на отдельные колена, каждое племя выбрало себе отдельного царя. Это господствовавшее некогда племя Масуди называет Valinana (Волыняне), а из летописи мы знаем, что эти волыняне – те же Дулебы и жили по Западному Бугу. Понятно, почему киевское предание запомнило одних Дулебов из эпохи аварского нашествия: тогда Дулебы господствовали над всеми восточными племенами и покрывали их своим именем, как в последствии все восточные славяне звались Русью.
Вероятно, что местные племена, находившиеся на границах племенных союзов и, в особенности между Северянами и Вятичами, также, в рассматриваемое время, относили к тому или иному союзу племен.
Расселение славян по нашей равнине – второй начальный факт нашей истории. Его можно уловить по некоторым косвенным указаниям. Византийские писатели VI и начала VII века застают славян в состоянии необычайного движения. Император Маврикий, долго боровшийся со славянами, пишет, что славяне живут точно разбойники, всегда готовые подняться с места поселками, разбросанными по лесам и по берегам многочисленных рек их страны. Несколько ранее писавший Прокопий замечает, что славяне живут в плохих, разбросанных поодиночке хижинах и часто переселяются. Наша «Повесть временных лет» о начале Русской земли, не помня о приходе славян с Карпат, запомнила один из последних моментов расселения по русской равнине. Размещая восточнославянские племена по Днепру и его притокам, «Повесть» рассказывает, что были в Ляхах два брата Радим и Вятко, которые пришли со своими родами и сели – Радим на Соже, а Вятко на Оке; от них и пошли радимичи и вятичи. Расселение этих племен за Днепром показывает, что их приход был одним из поздних приливов славянской колонизации: новые пришельцы уже не нашли себе места на правой стороне Днепра и вынуждены были продвигаться далее на восток, за Днепр. Вероятно, видя, что территория Подесенья уже освоена племенем северян, а на реке Сеножатии и в ее окрестностях проживали местные племена, вятичи, не имея сил воевать, прошли до Оки. Позднейшие археологические исследования уточнили и подтвердили это летописное сообщение. «Самым крайним славянским племенем на востоке в IX веке являются вятичи, - писал историк Д. И. Иловайский, - вятичи занимали верхнее течение Оки… Селения вятичей в первые века нашей истории, простирались до реки Лопасни на север и до верховьев Дона на восток…»
Таким образом, и летопись, и археологические исследования указывают, что земля вятичей находится в бассейне реки Оки и верховьев Дона. Это, вместе с тем, не исключает возможности расселения отдельных родов племени в других местах. Поэтому следы одиночных поселений, городища, селища и могильники встречаются южнее и севернее города Брянска, по Средней и Нижней Болве, в верхнем течении рек Навля, Нерусса и Снежеть. В целом же земля в бассейне реки Снежеть оставалась в IX веке (800-е годы) за местными племенами.
«Повесть временных лет», описывая расселение восточных славян, пересчитывает племена, на которые они делились, указывая, где поселилось каждое. Так на западном берегу Среднего Днепра поселилось племя полян, к северо-западу от них, в дремучих лесах по южным притокам Припяти поселились древляне, к западу от них по Западному Бугу волыняне или дулебы. Против полян, на восточном берегу Днепра, по Десне и Суле жили северяне, в соседстве с ними, по притоку Днепра Сожу сидели радимичи, а к востоку от них, по Верхней Оке вятичи. На верховьях трех рек Днепра, Западной Двины и Волги обитали кривичи. К юго-западу от них, в болотистой и лесистой стране между Припятью и Западной Двиной дреговичи. К северу от них, по Западной Двине, поселилась ветвь кривичей полочане, а к северу от кривичей, у озера Ильменя и далее по реке Волхову обитали славяне новгородские. Среди славянских переселенцев было не мало квалифицированных ремесленников, что дало импульс развитию гончарного, ювелирного и других ремесел Древней Руси. Однако, как подчеркивает Л. Н. Гумилев, «для славян было бедствием соседство с древними руссами, которые сделали своим промыслом набеги на соседей. Русы грабили своих соседей, убивали их мужчин, а захваченных в плен детей и женщин продавали купцам-работорговцам». («От Руси до России», Л. Н. Гумилев, Аст-Астрель-Транзиткнига-2005, стр.33). Вероятно, что речь здесь идет о балтских племенах, пришедших на лесные земли с юга в IV – V веках (300-400 годы) и оказывавших сопротивление новым колонизаторам на правах коренных жителей этих земель.
На новых местах жительства быт переселенцев изменился во многом. Скорее всего, сказывались природные условия и уклад жизни местных племен. Но трудно решить, что такое были эти племена. Плотные ли политические союзы, или простые географические группы населения, ничем не связанные политически. По-видимому, в эпоху расселения родовые союзы остались господствующей формой быта, как изображает его «Повесть», замечая: «живяху кождо с своим родом и на своих местах, владеющее кождо родом своим». Родоплеменная форма быта была и у местных племен. Однако, имеющиеся факты одиночных поселений, дают понять, что расселение разбивало эти союзы. Родовой союз держится крепко, пока родичи живут вместе. Но колонизация разрушала совместную жизнь родичей. Родовой союз держался на двух опорах: на власти родового старшины и на нераздельности родового имущества. Родовой культ, почитание предков скрепляло обе эти опоры. Восточные славяне расселялись разбросанными дворами. На такой порядок расселения указывает византийский писатель VI века, о котором уже упоминалось, Прокопий, говоря, что славяне жили в плохих разбросанных хижинах и часто переселялись. Власть старшины не могла с одинаковой силой простираться на все родственные дворы, разбросанные на обширном пространстве среди лесов и болот. Место родовладыки в каждом дворе должен был занять домовладыка, хозяин двора, глава семейства. В то же время характер лесного и земледельческого хозяйства разрушал мысль о нераздельности родового имущества. Лес приспособлялся к промыслам усилиями отдельных дворов, поле расчищалось трудом отдельных семейств; такие лесные и полевые участки рано должны были получить значение частного семейного имущества. Родичи могли помнить свое кровное родство, могли чтить общего родового деда, хранить родовые обычаи и предания, но в области права, в практических житейских отношениях связь между родичами расстраивалась все более. Это разрушение родовых союзов, распадение их на дворы или семьи оставило по себе след в одной из черт нашей мифологии.
В сохраненных позднейшими памятниками скудных чертах мифологии восточных славян можно различить два рода верований. Уже в VI веке, по свидетельству Прокопия, славяне признавали повелителем вселенной одного бога громовержца, то есть Перуна. Так в Киеве на холме стоял идол Перуна, перед которым князь Игорь в 945 году приносил клятву в соблюдении заключенного с греками договора. Владимир, утвердившись в Киеве в 980 году, поставил на холме идолы Перуна (поклонение грому и молнии), Дажбога (солнцу), Стрибога (бога ветров) и других богов, которым князь и народ приносил жертвы. Подобные идолы устанавливались и в других городах и поселениях. Однако есть все основания предполагать и утверждать, что большее развитие получал и крепче держался другой ряд верований – культ предков. В старинных памятниках средоточием этого культа является со значением охранителя родичей род с его рожанницами, то есть дед с бабушками – намек на некогда господствовавшее многоженство. Тот же обоготворенный предок чествовался под именем чура, в церковно-славянской форме щура. Эта форма уцелела до наших дней в сложном слове пращур. Значение этого деда-родоначальника, как охранителя родичей часто можно слышать из уст наших бабушек и матерей в заклинании: чур меня, то есть храни меня дед. А в народных преданиях и поверьях этот чур-дед, хранитель рода, является еще под именем дедушки домового, то есть охранителя не целого рода, а отдельного двора, дома. Таким образом, не колебля народных верований и преданий, связанных с первобытным родовым союзом, расселение должно было разрушать юридическую связь рода, заменяя родство соседством. Это юридическое разрушение родового союза делало возможным взаимное сближение родов, одним из средств которого служил брак. В этом случае важно то, что родственники жениха и невесты становились свояками, своими людьми друг для друга. И в наши дни тесные родственные связи поддерживаются с дедушками и бабушками, дядями и тетями, братьями и сестрами, равно как с родными, так и с двоюродными и троюродными. Да и понятие свояк имеет прежнее значение, подчеркивая родственные связи.
В тоже время, как следствие из вышеизложенного, очевидно, что в культуру местных племен, сохранявших поклонение культу предков, славянская культура в период колонизации привнесла поклонение языческим богам: Перуну, Дажбогу, Хорсу, Стрибогу и другим.
Каждый народ вправе гордиться своей историей и народ земли Карачевской не исключение. Ведь история Карачева, как и всего русского народа, неповторимая, особенная, самобытная. Ее создавали наши предки. Они формировали государственность, по крупицам собирали земли, оттачивали русский язык, приумножали культуру, выковывали русский характер. То, что нам досталось от прошлых поколений, добыто трудом и кровью миллионов людей.
Системность знаний истории родного края помогает лучше понимать и воспринимать прошлое. Ведь без прошлого нет будущего. Эти временные пояса связывает живущий ныне человек. Он сам творец своего будущего и своей истории.
Были у нашего города, у всей земли Карачевской и взлеты, и падения. Порой наступали критические периоды, грозящие ему исчезновением. Но нет, город боролся, выживал и креп. Сколько иноземных полчищ побывало на нашей земле! Сколько невзгод пережил народ земли Карачевской! Однако из любых неимоверно трудных испытаний он выходил с честью. Вспомните нашествие половцев и литовскую экспансию, походы поляков, Наполеона, фашистской Германии…
В карачевских лесах и полях глух глагол прошлого. Он в землю ушел с головой, землею засыпался, и кладовые его еще не раскопаны. Особое значение для восстановления древнего исторического прошлого Карачевской земли и самого города Карачева имели бы раскопки, тем более, что в пределах Карачевского района насчитывается семь памятников археологии и поныне сохранились остатки Карачевского городища в настоящее время занятые частным сектором. Вероятно, время великих археологических открытий на древней Карачевской земле еще не наступило. Хотя точно установлено, что две тысячи лет до нашей эры, полтора километра северо-восточнее села Дроново находилась стоянка древнего человека. Фрагменты гончарной древнерусской керамики найдены в курганных могильниках и селище в районе реки Рессета, указывающие на проживание здесь людей еще в X веке нашей эры. Они жили в условиях племенного быта, но знали имущественное и социальное неравенство, постепенно у них складывались основы классового общества и зарождались признаки государственной власти. Эти племена поддерживали тесные торговые и политические отношения с греческими городами, существовавшими на Азовском и северном побережье Черного морей. Что касается понимания слов «древняя земля», относится и к морям. Азовское море, в таком случае, оказывается одним из древнейших. С немыслимо давних времен оно известно как Меотида; в более близкое для нас время – Сурожское море. Черное море – Понт или море Русское.
В 1974 году в ходе обследования археологического памятника в районе деревни Песочня А. С. Смирновым были найдены фрагменты лепной керамики, вероятно, юхновской культуры. То есть в первом тысячелетии нашей эры, проживающие в бассейне Снежети племена в своих торговых, экономических и политических связях могли использовать водную «ветвь» Шелкового пути, проходящую через Сирию и Закавказье, Дон и Северский Донец, земли Придеснянские и Приднепровские до Немана и заканчивающуюся в юго-восточной Прибалтике.
Севернее Карачева, у деревни Мощины, что по дороге на г.Мосальск найдены остатки укрепленного поселения, получившие название Мощинское городище. Культурный слой Мощинского городища содержит предметы IV – V и X – XIII веков. Первоначально поселение принадлежало патриархальной общине одного из восточно-балтийских племен. В нижнем слое найден клад серебряных и бронзовых украшений с цветной эмалью. Материалы верхнего слоя (предметы быта, оружие, украшения) отражают жизнь средневекового феодального поселения. Недалеко от Мощинского городища, у деревень Шаньково и Поченок, раскопаны курганы с остатками трупосожжений. Их инвентарь одновременен и аналогичен находкам нижнего слоя Мощинского городища. То есть в лесном крае Калужско-Брянского полесья в IV – V веках (300-400г.г. первого тысячелетия) проживали патриархальные общины восточно-балтийских племен.
Все это дает основания предполагать, что территория современного Карачева и прилегающих к нему земель была заселена в период примерно с V века до нашей эры до V – VII века нашей эры. Кто же здесь проживал, если мы считаем, что только в XII веке освоена эта территория славянами?
Изучение истории населения по среднему течению Десны, ее притоку Снежети и на прилегающих территориях сегодня представляет особые трудности. Как справедливо подчеркивает В. В. Крашенинников: «Если основу древнего населения соседних Брянщине современных областей составлял какой-либо один племенной союз (Черниговская, Сумская, Курская области – северяне, Орловская, Калужская области – вятичи, Смоленская область – кривичи, Могилевская, Гомельская области – радимичи), то население Среднего Подесенья, занимавшего промежуточное положение между основными территориями перечисленных славянских племенных союзов, не могло быть однородным в этническом отношении, и это усложняет изучение его исторической судьбы». («Взгляд через столетия», Тула, Приокское книжное издательство, 1990, с. 9).
На протяжении IV-VIII вв. племена, жившие на территории Восточной Европы, оказались вовлечены в грандиозное миграционное движение, которое полностью перекроило как этническую, так и политическую карту всего континента. Этот длительный исторический период получил название Великого переселения народов. Со второй половины VI века главным действующим лицом Великого переселения народов в Восточной Европе становятся славянские племена. Расселение славян происходило в тесном соприкосновении с проживающими к северу от рек Припять и Десна балтоязычными племенами. А в Волжско-Окском междуречье и севернее славяне входили в контакт с финно-угорскими племенами. Расселение славян носило мирный характер, а межплеменное длительное существование приводило к «ославяниванию» балтов и финнов. Вместе с тем, взаимоотношения славян с балтскими племенами были более враждебными. По крайней мере, эти племена гораздо дольше, чем финно-угры, сохраняли свою самобытность и обособленность: следы голяди, что на левобережье реки Угра, заметны еще и в XII веке, когда кругом уже жили одни славяне! Но, в конечном счете, и это упорное племя смешалось со славянами.
Карачевская лесная земля, как и земли вятичей, была присоединена к Днепровскому государству в X веке (964 г.), в результате похода князя Святослава Игоревича. Однако население этих территорий еще долго не признавало над собой великокняжеской власти. Карачевская земля оставалась сама по себе, в своем укладе, признавая князей собственных.
Святославу «довелось рано уйти из Руси и из жизни, оставив малолетнего сына». (В. Д. Иванов, «Русь Великая», М., Воениздат, 1975, с.142). Спустя сорок лет Владимир Святославович утверждает свою власть с помощью силы, что нашло свое отражение в былинном эпосе. Примерно через сто лет после Святослава его праправнук Владимир Мономах гордился тем, что прошел «сквозе вятиче», через враждебные ему земли, «на Ходоту и на сына его».
Начиная с трехсотых годов IV века, не смолкали постоянные войны в землях лесного края. Сначала они сопровождали приход на земли Восточной Европы, отступавших с юга под натиском кочевников, балтов, а в VII веке его нарушили вторгшиеся сюда славяне-кривичи.
Следует учесть, что история – это постоянные изменения, вечная перестройка кажущейся стабильности. Взглянув в каждый отдельный момент на определенную территорию, мы видим как бы фотографический снимок – относительно устойчивую систему из взаимосвязанных объектов: географических (ландшафтов), социально-политических (государств), экономических, этнических. Но как только мы начинаем изучать не одно состояние, а множество их, то есть процесс, картина резко меняется и начинает напоминать скорее детский калейдоскоп, а не строгое картографическое отображение с сухими надписями.
В истории этносов (народов) мы сталкиваемся с тем, что время от времени на определенных участках Земли идет абсолютная ломка, когда старые этносы исчезают и появляются новые. Древности принадлежат филистимляне и халдеи, македоняне и этруски. Их сейчас нет. Но когда-то не было англичан и французов, шведов и испанцев. То есть, этническая история состоит из «начал» и «концов». Нельзя допустить, чтобы образовавшаяся в невзгодах и лишениях, жестокой борьбе «за место под солнцем» русская нация растворилась среди других народностей. Вот для этого и надо знать историю становления и развития своего народа, в настоящем не забывать прошлое и заботиться о будущем.
В настоящее время общепризнано, что предшественниками славян на интересующей нас территории были балтские племена, родственные современным латышам и литовцам, причем большинство исследователей считает, что часть балтского населения здесь сохранялась практически до конца первого тысячелетия нашей эры. Если учесть, что большинство специалистов считает юхновцев балтами, то есть основания утверждать: до колонизации славянами современной территории Карачевского района на ней проживали балты.
Говоря об истории становления и развития балтских племен, уместно подчеркнуть: В. В. Мавродин в книге «Происхождение русского народа» (Л.,1978) обращает внимание на то, что в период от XII-X до VI-V тысячелетий до нашей эры, в эпоху холодного, субарктического и позднее несколько более теплого и сухого бореального климата мелкие родовые группы охотников и рыбаков европеоидного расового типа продвигались с юга на север и изменяли свой облик. Медленно и постепенно, на протяжении многих тысяч лет европеоиды расселялись волнами, попадая в новую среду, из различных расовых типов «в балтийской зоне, в широком смысле слова (Ботнический залив – верхний Днепр – нижняя Висла), начали складываться признаки балтийской расы…»
Археологические раскопки показывают, что славяне пришли в Приднепровье поздно, не ранее VI века и, вытесняя и ассимилируя балтов и финно-угров, довольно быстро в VIII-IX вв. заселили обширные территории Восточной Европы до верховьев Оки, Дона, Волги, Западной Двины, Волхова, озер Нево (Ладожского) и Ильменского, Белого моря.
Едва ли не самой крупной этнической группой восточных славян являлись кривичи. Территория расселения их огромна. Земли кривичей раскинулись от Верховьев Понеманья до Костромского Поволжья, от Псковского озера до Верховьев Сожа и Десны, от Нарвы до Березины. Кривичи, конечно, не были единым племенем. Выделяются смоленские, псковские, полоцкие кривичи. Можно предположить, что именно племенной союз кривичей вытеснил часть балтов с Верхнего Днепра на левобережье Среднего Подесенья и на Снежеть.
Племена балтов (балтийские, балтские племена) с самой глубокой древности заселяли Понеманье, Верхнее Поднепровье, Поочье, Верхнее Поволжье и большую часть течения Западной Двины. На востоке балты доходили до нынешних Московской, Тверской и Калужской областей, где они в глубокой древности обитали чересполосно с финно-уграми. Расселение славян по землям балтоязычных племен обусловило славянизацию последних, которая завершилась в период образования Древнерусского государства.*(Советский Энциклопедический словарь, М.,1989)
«Повесть временных лет» относительно четко обозначает расселение племенных союзов славян. Сопоставляя эти сведения с другими источниками можно с уверенностью говорить, что правобережье Десны, от Сещи на севере до Трубчевска на юге заселяли радимичи; севернее Жуковки – кривичи; южнее Злынки и Стародуба, юго-восточнее Трубчевска – северяне. Следовательно, левобережье среднего течения Десны, ее притоков Снежети, Навли и Неруссы нельзя однозначно относить к земле вятичей только лишь потому, что здесь встречаются городища, селища и могильники вятичей.
Балты – балтийские племена в первом – начале второго тысячелетия нашей эры проживали на территории от юго-западной Прибалтики до Поднепровья и бассейна Оки. По гипотезам некоторых историков и исследователей балты до начала нашей эры составляли вместе со славянами балто-славянскую этноязыковую общность. На рубеже первого-второго тысячелетия восточные балты: голядь, племена верхнего Поднепровья, левобережья Десны по ее притокам Навля, Нерусса, Снежеть и других территорий между землями вятичей и кривичей, ассимилированы восточными славянами и вошли в состав древнерусской народности.
Так, П. Н. Третьякова считает, что «при расселении славян местное балтское население оставалось на своих старых землях, веками жило чересполосно с пришельцами-славянами и мало-помалу смешалось с ними».
В. В. Крашенинников в очерке истории Брянского края подчеркивает, что культурные и языковые элементы близости балтов и славян, их многократные контакты в более раннее время (не случайно в ряде археологических памятников встречаются и славянские и балтские элементы) способствовали тому, что процесс ассимиляции балтов славянами во второй половине первого тысячелетия нашей эры, кое-где и позднее, шел в основном мирно.
Хотя славяне стояли на более высокой ступени общественно-экономического развития, в целом вклад балтов в язык и культуру восточных славян был достаточно заметен. К вышеприведенному примеру о наслаивания культур в мифологии уместно добавить пример наслаивания культуры древних славян на культуру балтов, просматриваемый среди названий рек. Лишь не многие из них явно славянские: Десна, Нерусса, Рожок, Трубеж, и некоторые другие, а значительно большее количество – балтского происхождения: Болва, Надва, Лутна, Ревна, Гасома, Габья, Локня, Титва, Солова, Вабля и т. д. Подобное положение могло сложиться только в том случае, если коренное население (балты) не было вытеснено или уничтожено колонизаторами-славянами, а длительное время мирно соседствовало с ними. Исходя из этого, не исключено, что представители балтских племен проживали в бассейне реки Снежеть и прилегающих территориях, а равно, что в период славянской колонизации и ассимиляции местного населения на живописном берегу реки было сформировано древнее поселение балто-славянской общины- Карачев. И, возможно, это поселение до крещения Руси называлось иначе. Распространение христианства все более стирало этнические различия, но углубляло религиозные и социальные.
«…Жили словяне под разными местными названиями, держась берегов рек: Западной Двины, Волхова, Днепра, Припяти, Сожи, Горыни, Стари, Слуги, Буга, Днестра, Сулы, Десны, Оки с их притоками - пишет Н. И. Костомаров в «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Они жили небольшими общинами, которые имели свое средоточие в городах – укрепленных пунктах защиты, народных собраний и управления. Никаких установлений, связующих между собой племена, не было. Признаков государственной жизни мы не замечаем. Славянорусские племена управлялись своими князьками, вели между собою мелкие войны и не в состоянии были охранять себя взаимно и общими силами против иноплеменников, а потому часто были покоряемы. Религия их состояла в обожании природы, в признании мыслящей человеческой силы за предметами и явлениями внешней природы, в поклонении солнцу, небу, воде, земле, ветру, деревьям, птицам, камням и т. п. Они чествовали умерших прародителей, считали их покровителями и приносили им жертвы. Они умели строить себе деревянные жилища, укреплять их деревянными стенами, рвами и земляными насыпями, делать ладьи и рыболовные снасти, возделывать землю, водить домашних животных, прясть, ткать, шить, приготовлять кушанья и напитки – пиво, мед, брагу, - ковать металл, обжигать глину на домашнюю посуду. Знали употребление веса, меры, монеты; имели свои музыкальные инструменты; на войну выходили с метательными копьями, стрелами и отчасти мечами».
Славянорусские племена. Вероятно, в этом словосочетании Н. И. Костомаров подразумевает существование на территориях, занимаемых славянами (вятичами, радимичами, северянами, кривичами и другими славянскими племенами) местного населения, которое они ассимилировали (балтские и финно-угорские племена). Подтверждение этому мы находим и у С. М. Соловьева, указавшего, что «в древности водораздел между системами Десны и Оки служил границею двух племен – северян и вятичей». Между Десной и Окой, чересполосно с северянами и вятичами и жило племя или союз племен земли Карачевской, во главе со своим князем-старшиной.
Итак, расселение славян по землям балтоязычных племен обусловило славянизацию последних. Процесс ассимиляции шел в основном мирно и завершился в период образования Древнерусского государства. Но управляемые «своими князьками» племена «вели между собою мелкие войны». Балтские племена лесной земли Карачевской в этих войнах отстаивали свое право на независимость от Киева и Чернигова – важнейших раннефеодальных центров Руси. Подтверждение этому мы можем найти в известных исторических фактах и в русских былинах.
Первый исторический факт заключается в том, что в IV-V веках неспокойно было в лесах Восточной Европы. (Россия. Полный энциклопедический иллюстрированный справочник, Издательство Олма-Пресс, 2002). На территории современного Подмосковья и окско-днепровского междуречья разгорелась настоящая война. На земли издавна обитавших здесь финноязычных дьяковских племен пришли отступавшие с юга под натиском кочевников балты. В ту эпоху эта местность была заселена густо – только на территории нынешней Москвы (упомянутой летописью на год позже Карачева) найдено 12 укрепленных городищ. Дьяковцы защищались отчаянно, сооружая вокруг своих поселений систему обороны, исключавшую внезапный захват или поджег поселений и позволявшую выдержать длительную осаду. Но не помогли ни тройные валы, ни крепкие стены. К VI веку балты одержали победу. На некоторое время в лесных краях воцарилось спокойствие. В 500 годах первого столетия лесная земля Карачевская осваивалась и развивалась балтскими племенами. Но уже в VII веке мирную жизнь края нарушили славяне-кривичи. Балты не смогли противостоять натиску. Славяне-кривичи заняли верхнее течение Днепра и навсегда отрезали западные балтские племена от восточных. В VIII веке в землях балтов, лежащих к северу от Оки, возникли первые селения и городки вятичей.
Второй исторический факт: в VII веке на водных путях Восточной Европы появились ладьи скандинавов. Освоив берега Балтики, они все глубже проникали во внутренние районы Восточной Европы. Вначале они закрепились в Приладожье.
Древние славяне могли впервые встретиться со скандинавами в районе Ладоги, которая уже в середине VIII века была славянским поселением. Ладога – один из древнейших городов Руси. Расположение его в низовьях Волхова отнюдь не случайно. Здесь издавна находился перевалочный пункт на Великом Волжском пути. Этот путь соединял страны Балтики с Волжской Булгарией, Хазарией и Востоком. Также Ладога имела выход на путь «из варяг в греки», шедший вверх по реке Ловать и через систему волоков соединявшимся с бассейном Днепра. Скандинавы очень хотели участвовать в этой торговле и, потому были заинтересованы в дружественных или хотя бы нейтральных отношениях со славянами, давно контролирующими торговые пути на Восток и в Византию. Возможно, в некоторых случаях они действовали в полном согласии: археологи подметили, что в стратегических точках этих торговых путей – близ Ладоги, Смоленска, Ярославля и Старой Руссы – следы присутствия славян и скандинавов появляются практически одновременно. Все это время в среднем Поднепровье продолжал крепнуть племенной союз восточных славян, известный по летописям под именем полян. В его состав уже вошли земли, как к востоку, так и к западу от Днепра. К северо-востоку от полян располагались земли северян и вятичей, обитавших к югу от Оки, на магистральном пути Волжской Булгарии в Киев. Аварский каганат, существенно ослабевший после войны, практически перестал контролировать ситуацию в Причерноморье, где опять стали расселяться славяне. В низовьях Днепра и Днестра обитали тиверцы и уличи. Кроме того, в начале VII века славяне (наряду со скандинавами) активно селились там, где некогда находилось Боспорское царство – на Таманском полуострове и в Восточном Крыму. До создания Древнерусского государства оставался буквально один шаг.
Сделать его долго не позволяла Хазария.
Хазары – кочевой тюрко-язычный народ, появившийся в Восточной Европе после гуннского нашествия (IV век). С середины VII века создали Хазарский каганат. Хазария к концу VII века стала мощнейшей державой в Восточной Европе. Считая себя прямыми наследниками тюркского каганата, стремились подчинить себе и другие тюркские народы, в том числе и этнически близких болгар. Болгары отступили, основав на Средней Волге и Каме Волжскую Болгарию, сохранившую, впрочем, вассальные отношения с Хазарией. Территория Хазарии сразу же возросла вдвое. Владения Хазарии расширялись и в VIII веке, простираясь от западного побережья Каспийского моря до реки Сулак в Северном Дагестане, низовьев реки Дон до места наибольшего сближения с Волгой, нижнее течение Волги, часть Северо-Каспийской низменности. В конечном счете, ее северные и северо-западные границы достигли края лесостепи.
Язык хазар известен по собственным именам в древнееврейских, арабских и европейских источниках и по одной надписи енисейско-орхонскими буквами в древнееврейском письме, предположительно X век (слово oqurum – «я прочел»). Русские ученые В. В. Григорьев, В. В. Бартольд, А. А. Куник и другие, относя хазарский язык к языкам тюркской группы, отмечали его генетическую связь с современным чувашским языком.
Не исключено, что достигнув края лесостепи, хазары вторглись и в пределы Карачевской земли. Это вторжение, надо полагать, сопровождалось отчаянным сопротивлением местных племен, надолго превратив данную территорию в арену нескончаемых раздоров и войн за контроль над древними торговыми путями. Неслучайно отдельные исследователи былин считают Соловья-разбойника более древним персонажем, чем Илью Муромца.
В 835 году хазары построили крепость Саркел (известную в русских летописях как «Белая Вежа»), а также ряд других укреплений и разместили там гарнизоны.
Третий исторический факт доносит из древности о существовании в 700-начале 800 годов первого тысячелетия двух водных «ветвей» Шелкового пути, проходящих через Восточную Европу. Одна дорога вела через Каспийское море на Волгу и далее в Прибалтику (Великий Волжский путь), вторая – через Сирию и Закавказье на Дон и Северский Донец. Далее торговый путь проходил через земли придеснянских и приднепровских племен до Немана и заканчивался в Юго-Восточной Прибалтике. С 830-х годов эта ветвь Шелкового пути прекратила свое существование. Связано это, скорее всего с тем, что земли эти сделались ареной борьбы за сферы влияния и контроля, а сопутствующие грабежи караванов и убийства купцов, другого торгового люда заставили последних отказаться от «прямоезжей дороги» и использовать другие более безопасные окольные пути. Следствием чего:
«…Прямоезжая дорожка заколодела,
Заколодела дорожка, замуравела:
Как по той ли по дорожке прямоезжей
Да пехотою никто да не прохаживает,
На добром коне никто да не проезживает…»
Проживавшее в Карачевской лесной земле племя балтов, под руководством князь-старшин родов, держало крепкую оборону и никого в свои владения не впускало. В древние времена не было слобод среди живущих на лесных полянах племен. Слободы, где свободные от тягот повседневности избранные воины всегда готовы были сражаться и, где каждый подросток должен был обучиться трудному искусству боя, появились позже. Мы, к сожалению, не знаем, кто первый ввел такой обычай. Горечь быть битым научила держать в кулаке пусть малую, зато надежную кучку воинов, сидящих в крепком месте. Такие крепкие места были и по границе лесной земли Карачевской с соседними племенами. Основания утверждать это, мы находим в народном эпосе – былинах. Карачевский народ, народ – созидатель и труженик, часто должен был оставлять свой труд и с оружием в руках отстаивать право на жизнь. Борьба за свободу, честь и независимость занимала большое место в его жизни. Эта борьба нашла свое отражение в особом виде древних русских народных эпических песен исторического содержания – былинах.
В большинстве былин изображен мир Киевской Руси. Именно в Киев едут богатыри на службу к стольному князю Владимиру. В основе своей былины правдивы: передают народное понимание истории, народные представления о долге, чести, справедливости. В былинах мы находим много исторически достоверных примет. В них воспевается Киев-град, упоминается Чернигов, Муром, Галич и другие древнерусские города. Былины настолько достоверны в деталях реальной жизни, что по описаниям былин ученые восстанавливают старинный облик зданий, судят о том, как жили наши предки. В народном эпосе мы находим и информацию о границах лесной земли Карачевской.
Я
Некоторые персонажи былин носят имена исторических деятелей. Так, в истории Киевской Руси были стольнокиевские князья Владимир Святославович (умер в 1015 году; населял, построенные им на берегах рек Сулы, Стугны, Трубежа, Десны с их притоками города или укрепленные места переселенцами из разных земель и не только русско-славянских) и Владимир Всеволодович Мономах (1053-1125г.г.), прошедший «сквозе вятиче». В большинстве былин киевским князем – «красное солнышко» и называют одного из них: Владимир Святославович в народном эпосе получил имя Владимира Красное Солнышко. К нему то на службу «прямоезжей дорогой» и направлялся Илья Муромец. Краеведы не только Брянщины уверены в реальности существования Ильи Муромца и Соловья-Разбойника.
На протяжении столетий в Киево-Печорской лавре выставляли напоказ «мощи» святого Ильи, а в Муромских лесах интересующимся показывали «скоки» его коня.
Киев стремился к укреплению русской государственности. Великий киевский князь брал «под свою руку» большинство территорий славянских племенных союзов, а также балтских и финно-угорских племен, живших с ними чересполосно. Однако не все племена безоговорочно подчинялись Киеву. До конца XI века земля Карачевская продолжала сопротивляться и отстаивать свою независимость.
Не случайно, рассказывая в «Поучении» о своих трудах и «путях», князь Владимир Всеволодович Мономах ставил себе в заслугу, что в 60-х годах XI века, еще подростком, «проехахом сквозь Вятичи», а в начале 80-х , в бытность черниговским князем «в Вятичи» ходил «по две зимы на Ходоту и на сына его». Следовательно, еще в конце XI века в Карачевской земле сохранялись племенные вожди, которые продолжали отстаивать свою независимость. И не случайно лесная земля Карачевская отнесена к территории, занимаемой вятичами. Это, по всей видимости, было выгодно Мономаху.
Борьба объединенных племен лесного края против Киева легла в основу былины о победе Ильи Муромца над Соловьем-Разбойником – одной из древнейших в цикле былин о главном русском богатыре. Образ Соловья-Разбойника более древен, чем образ самого Ильи. Соловей, следовательно, представляется главой дружины, воеводой или князем-старшиной одного из свободолюбивых племен формировавшегося в это время древнерусского государства – Киевской Руси, а именно лесной земли Карачевской.
По прибытии в Киев муромский богатырь был принят Владимиром-князем:
«…Говорил Илья да таковы слова:
«А и славный ты Владимир стольнокиевский!
Я стоял заутреню во Муроме,
А к обедне поспеть хотел я в Киев-град,-
Тут моя дорожка призамешкалась;
А я ехал той дорожкой прямоезжею,
Прямоезжею дорожкой на Чернигов-град,
Ехал мимо этой Грязи, мимо Черной,
Мимо славной реченьки Смородины,
Мимо славной березы той покляпой,
Мимо славного креста да Леванидова…»
Вряд ли является совпадением наличие «реченьки Смородины», упоминавшейся в былине и небольшой речушки, почти с таким же названием недалеко от Карачева. Кроме этого, есть еще одна река – речка Горе-Грязи, в верховьях которой Ильинская церковь (ее история уходит в седую старину, а сегодня зовется в народе как Никольская) имела свою пашню. И коль Илья ехал мимо «этой Грязи, мимо Черной» (возможно, мимо этой Горе, мимо Грязи) уместно предположить, что до образования здесь славянорусского древнего града Корачев мы имели на лесной земле поселение балтов – «гнездышко соловьиное», где проживал Соловей со своими дочерьми и зятьями, со своими родовичами. Ведь в былине зятья пришли на помощь Соловью, находившемуся на заставе и вступившему в сражение с Ильей Муромцем. Но:
«Говорит им Соловей-разбойник, Одихмантьев сын:
«Ай же вы, зятья мои любимые!
Побросайте-ка рогатины звериные,
Вы зовите мужика да деревенщину,
В свое гнездышко зовите соловьиное…»
В тридцати километрах от былинной речки находится село Девять Дубов. По преданию «у девяти дубов» и была устроена застава Соловья-Разбойника. Вероятно, Соловей был воеводой или одним из первых князей только что сформировавшейся в единое целое лесной земли Карачевской. Сохранившийся от тех дубов невероятной величины пень до конца XX века оставался предметом особой гордости здешних жителей. Пень, по рассказам, производил просто устрашающее впечатление!
Застава у девяти дубов – это первая, вероятно, главная застава по охране границ свободолюбивого племени древнего Карачевского лесного края. Главная потому, что на ней находился сам Соловей «Одихмантьев сын», сосредоточивший в своих руках управление охраной и защитой подвластной ему территории. «Соловьем-Разбойником» его, вероятно, прозвали из-за непокорности Великому киевскому князю.
Вторая застава – в сегодняшней Брянской роще Соловьи, где и сейчас через Десну есть «соловьев перевоз». По некоторым приметам во времена древней Руси здесь располагалась застава с наблюдательными пунктами за сухопутной и водной дорогами: застава у «славной березы той покляпой». Древние былины помнят путь Ильи из Мурома через леса Брынские, то есть Брянские, дебрянские, дремучие.
Северо-восточная граница территории племени – у «креста да Леванидова» - козельского ритуального изваяния над порожистым участком Жиздры. Такими крестами, установленными на видных местах, наши древние предки столбили приметные точки рельефа сухопутных и водных путей. В средневековье здесь наверняка проходила летняя дорога, связывающая восточные районы северных княжеств с югом, со степью. Здесь же проходил торный зимник по хлебородным местам к Козельску и далее на Карачев – в последующем столицу большого Черниговского удела, а с раздроблением последнего – столицу самостоятельного Карачевского княжества, просуществовавшего почти триста лет и от которого затем отпочковался Козельск со своими землями. До 830 года – это, вероятно, один из указателей Шелкового пути.
«Крест многое мог бы рассказать, только, камни, к сожалению, говорить не умеют. Но не камень это, а глубокая многовековая тайна!» (В. Чивилихин, «Память», «Роман-газета» №17, 1982г.).
Одно из давно забытых преданий доносит нам интересные сведения о том, что в древнее хорошее, непоколебимое, истинно спокойное время, когда было много отчаянно смелых, широко славных богатырей-воителей, по правому берегу реки, на темени горы жил справедливый, сильный, могучий, славный Соловей с родовичами. Все народы вверх и вниз по реке подчинялись ему, и не было ему равного. По реке проплывали корабли иноземных купцов из холодной страны варягов, где полгода стоит ночь. Каждый корабль останавливался около горы и подносил Соловью дары, от которых его богатства все увеличивались.
Однажды на реке поднялась страшная буря. Из реки вышел водяной царь и сказал: «Только потому ты могуч, что кормишься рекой, все твои богатства – от кораблей, которые привозят тебе подарки, а мне, водяному царю, никто ничего не дает. Так я больше терпеть не буду. Каждый год ты будешь дарить мне свою дочь, а нет – я буду топить все корабли, и ни один купец к тебе больше не приедет».
Устраивалась земля Карачевская, как было любо ее населению со своими князьями, а гибель Соловья Одихмантьевича изменила привычное течение жизни. Много тайн хранит она в себе, и только серьезные археологические раскопки помогут нам установить подлинную историю. Но уже известные памятники археологии, литературные источники показывают, что важнейший раннефеодальный центр лесной земли Карачев, располагаясь по окраинам племенных территорий радимичей на западе, кривичей на севере, вятичей на востоке и северян на юге, не входил в состав волостей этих племенных союзов, а представлял особую волость «Лесная земля».
В. В. Крашенинников, ссылаясь на мнение А. К. Зайцева, отмечает, что «Карачев был центром «Лесной земли», еще одной волости на территории Черниговского княжества» и предполагает, что волость эта располагалась на левобережье Десны и занимала бассейны рек Снежети, Ревны, Навли, Неруссы.
Древнее городище (VII в. до н.э. – II в.н.э.) и курганные могильники в районе деревни Песочня, могильники и селище на реке Рессета (X –XIII вв.) убедительно свидетельствуют, что Карачев как центр особой волости был сформирован в период X – первой половины XI вв., а возможно и ранее. Ведь название реки Сеножатии восходит к 800 – 900 годам первого тысячелетия. Она берет начало из под Свиной дороги, ведущей от Рыльска к Болхову. Это дает еще одно основание утверждать о более раннем существовании Карачева и его связи с Шелковым путем до 830 года. А племя (род) «Соловья-Разбойника, Одихмантьева сына» были наследниками основателей поселения, которое вошло в летопись с названием Корачев.
Изучая вопрос, когда и где сложились былины, ученые пришли к выводу, что они стали складываться еще в древний период истории. Народный героический эпос глубоко патриотичен по своему характеру. Именно поэтому один из его видов – былины сохранились и дожили до наших дней. Сегодня бесспорно одно: былины – эпические песни, отразившие исторические судьбы Древней Руси, - создавались как живой и непосредственный отклик на события государственной и политической жизни народа и его ратной борьбы. Как вид народного искусства, в котором выразились пробуждение и развитие государственного и исторического самосознания народа, былины зародились в конце X века.
Таким образом, основание одного из древнейших на Руси городов, который именуется сегодня как Карачев, вероятнее всего относится к X веку, поселение-град, в котором проживало балтское племя основано еще ранее. Народные предания, поверья, мифы и былины, живущие в памяти карачевцев, являются своеобразным тому подтверждением. Основу первоначального населения составляли представители балтов – балтийских (балтских) племен. Балты заселяли в I – начале II тысячелетия нашей эры территорию от юго-западной Прибалтики до междуречья Москвы и Оки. Язык балтийской группы индоевропейской семьи. По некоторым гипотезам, до начала нашей эры составляли вместе со славянами балто-славянскую этноязыковую общность. Восточные балты на рубеже I – II тысячелетия нашей эры вошли в состав древнерусской народности. Западные балты (жемайты, земгалы, курши, латгалы) предки современных латышей и литовцев.
Славянские языки среди прочих индоевропейских.
Этнографические группы русского народа.
Сложная этническая история русского народа обусловила формирование на его территории историко-культурных зон с характерными диалектными, культурными и антропологическими отличиями их населения.
Прежде всего, на территории Европейской России выделяются севернорусская и южнорусская зоны и средняя полоса между ними.
Севернорусская зона включала в себя Карелию, Новгородскую, Архангельскую, Вологодскую, Ярославскую, Костромскую области, север Тверской. Из территориальных групп Русского Севера наиболее известны поморы – русское население Беломорского и Баренцева побережья, у которых сложился особый культурно-хозяйственный тип, основанный на рыболовном и зверобойном промыслах, судостроении, мореходстве и торговле.
Южнорусская историко-культурная зона занимала территорию от Десны на западе до верховьев Хопра на востоке и от Оки на севере до среднего Дона на юге (юг Рязанской, Пензенской, Калужской областей, Тульская, Тамбовская, Воронежская, Брянская, Курская и Орловская области). Она характеризуется «акающим» наречием, многодворными сельскими поселениями, наземным срубным, на юге – обмазанным глиной или глинобитным жилищем (хата), женским костюмом с юбкой-поневой, полихромным геометрическим орнаментом в одежде. Эта группа русских имеет более пестрый этнокультурный состав, чем северная, что связано с особенностями заселения Черноземья выходцами из различных областей Центральной России. Из территориальных групп южных русских наиболее известны полехи в Брянско-Жиздринском Полесье – потомки древнейшего населения лесной полосы, близкие по культуре к балтам, потомки населения древнего глухого Карачевского края.
Родоплеменная полесская знать и Соловей Одихмантьевич наиболее упорно держались за патриархальные традиции и всячески противились формированию и укреплению государственных отношений «под рукой» Великого киевского князя. Представителей этой этнической группы мы и сегодня встречаем среди населения Карачевского района (непосредственно в городе, в д. Рясники и в других). Одному моему знакомому, к примеру, за принадлежность к данной группе дали прозвище – «полеха».
У населения средней полосы – в междуречье Оки и Волги (Московская, Владимирская, Тверская области, север Калужской, Рязанской и Пензенской) – сформировался смешанный тип культуры. Здесь также выделялись территориальные группы: мещера левобережного Заочья – потомки обрусевшего финно-угорского племени; карелы – группа переселившихся в Калужскую область тверских карелов и другие.
Мы знаем, что славяне – группа европейских народов, связанных общим происхождением и говорящих на родственных языках. Славянские народы традиционно подразделяются на три группы: западные, южные и восточные.
Славянские языки весьма близки друг к другу, что объясняется их общим происхождением и длительными контактами их носителей. Общим «предком» всех славянских языков является, по определению А. В. Юдина, так называемый «праславянский (общеславянский) язык, окончательно распавшийся только на рубеже XI-XII столетий. Народ, говоривший на нем, обитал в первом тысячелетии до нашей эры – первой половине первого тысячелетия нашей эры в области между Северными Карпатами и Днепром (о точном местонахождении славянской прародины до сих пор спорят специалисты)». Но уже в IV - VII веках они значительно расширили свою территорию, заселив даже Грецию, в том числе и ее южную часть, где в ту пору славяне составляли, возможно, преобладающую часть населения. В результате переселений славянские племена оказались разделены очень большими расстояниями, к тому же в конце IX века на территорию современной Венгрии пришли древние мадьяры, затруднив контакты западных и южных славян. Возникли условия для самостоятельного развития диалектов (то есть территориальных вариантов, разновидностей) общеславянского языка, постепенно превратившихся в самостоятельные языки различных славянских народов.
В Большой Советской энциклопедии подчеркивается, что ближайшими «родственниками» славянских языков оказываются балтские (нынешние латышский и литовский, а из исчезнувших – прусский и некоторые другие). До сего дня среди ученых нет единого мнения об отношениях праславянского языка с общим предком балтийских языков. Сегодня, когда мы из единого многонационального государства разбрелись по суверенным территориям, решение этого вопроса усложнилось. Вместе с тем, наиболее распространены мнения о существовании некогда общего балто-славянского языка, в последствии разделившегося, и о том, что предки балтов и славян в древности долгое время жили рядом, тесно контактируя, в результате чего в их языках выработались общие элементы. Существует также обоснованная точка зрения на славянские языки как на южную младшую ветвь балтийских: праязыки здесь относятся не как «братья» (первая гипотеза) или «друзья-соседи» (вторая), а как «предок» (общебалтийский) и «потомок» (общеславянский).
Множество общих черт обнаруживается и в духовной культуре издавна живших рядом балтских и славянских народов: сходны их мифология, фольклор, обряды, традиции и многое другое. Потому обращение к данным балтийской традиции часто оказывается очень плодотворным для решения задач реконструкции (восстановления) традиционной славянской духовной культуры, особенно – мифологии. «Вообще же балто-славянский регион на фоне других родственных традиций замечателен хорошей сохранностью и живым бытованием весьма древних явлений, в других местах почти не сохранившихся»,- отмечает А. В. Юдин.
В еще более глубокой древности у балтийских и славянских языков, как и у многих других, также был один общий «предок» - так называемый индоевропейский язык. Семейство его потомков очень разнообразно. Это практически все современные языки Западной и Центральной Европы (кроме баскского в Испании, финского и венгерского), многие языки Азии (например, хинди и урду в современной Индии и Пакистане, как и древнеиндийский, письменный священный язык санскрит; персидский (фарси) в Иране, таджикский, языки пушту и дари в Афганистане, армянский и многие другие), а также ряд вымерших языков. Все эти языки объединяются учеными в большие семьи, наподобие славянской.
Неславянская периферия единого государства.
Этническую основу Древнерусского государства в IX – X вв. составляли племена восточных славян, хотя на периферии этого огромного пространства присутствовали также многочисленные этнические компоненты.
Леса между Западным Бугом и верховьями Оки и Волги, лесостепь бассейнов Десны и Сейма были заселены преимущественно племенами, относимыми к протобалтской языковой группе, связанными с археологическими культурами «штрихованной керамики», западнобалтских курганов, милоградско-подгорцевской, днепро-двинской и юхновской.
Летопись сообщает:
«В лето 6391 (882).Начал Олег воевать против древлян и, покорив их, брал дань с них по черной кунице.
В лето 6392 (883).Пошел Олег на северян, и победил их, и возложил на них легкую дань, и освободил их от дани хазарам, сказав: «Я им противник, а вам – незачем».
В лето 6393 (884).Послал к радимичам, спрашивая: «Кому дань даете?» Они же ответили: «Хазарам». И сказал им Олег: «Не давайте хазарам, но давайте мне». И дали Олегу, как раньше хазарам давали. И владел Олег полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал…»
Именно Олег начал объединение русских земель. Именно Олег начал ставить города и установил дани. Однако надо полагать, что города он ставил не на пустом месте, а в местах компактного проживания родовичей и племен.
На основании этих сообщений летописи можно сказать, что славяне завоевали, колонизировали территорию и население современной России, а затем создали свое славянорусское государство.
История Киевской Руси условно делится на пять этапов (до 882) – образование феодального государства со столицей в Киеве, которое охватывало еще не всех восточных славян и ограничивалось территорией полян, руси, северян, древлян, дреговичей, полочан и, возможно, словен. Второй этап (882-911) – захват власти в Киеве Олегом. Третий этап (911-1054) – расцвет раннефеодальной монархии Киевской Руси, обусловленный подъемом производительных сил, развитием феодальных отношений, успешной борьбой с кочевниками – печенегами, Византией и варягами. В этот период Киевская Русь объединила почти все восточнославянские племена. Четвертый этап (1054- 1093) – появление первых ощутимых элементов распада Киевской Руси. Одновременно происходит рост производительных сил, связанный прогрессивной ролью феодальной формации в это время. Пятый этап (1093-1132) – усиление феодальной монархии, так как князья в связи с натиском половцев в конце XI века стремились консолидировать свои силы. Снова создается более или менее единое государство, но развитие феодальных центров, возросшая роль бояр усиливали стремление его отдельных частей к самостоятельности. В 1132 году Киевская Русь распалась, начался период феодальной раздробленности.
Все эти годы Карачев стоял на путях между Южной и Северной Русью. Под влиянием политической, экономической и социальной жизни, связанных с подъемом производительных сил, развитием феодальных отношений город со своими землями креп, рос и развивался.
По данным летописных и археологических источников к VIII – IX вв. на территории Восточно-Европейской равнины сложилось двенадцать славянских союзов племенных княжеств. Их названия образовывались, как правило, от топонимов местности и особенностей ландшафта (поляне, волыняне, древляне и другие), а также от названий рек (мораване, вятичи, бужане и другие).
К середине IX века вызрели предпосылки возникновения государства, как набора властных структур, обеспечивающих управление обществом и его внутреннюю стабильность.
Образовавшееся на Восточно-Европейской равнине государство, получившее название Русь, возникло на основе слияния двух протогосударственных образований: на севере, в районе Поволхвья в этот период существовала федерация союзов племенных княжеств словен, части кривичей, а также неславянских этносов (чудь, меря, весь), плативших дань скандинавам. На юге, в Среднем Поднепровье, сложился союз племенных княжеств полян, северян, радимичей и вятичей с центром в Киеве, являвшийся данником Хазарского каганата.
Этот наиболее длительный период истории Древнерусского государства и русских земель, охватывающий временной отрезок с середины IX до середины XV века, отмечен утверждением основных начал государственности на Руси, слиянием северного и южного его центров, возрастанием военно-политического и международного влияния Древнерусского государства в X – первой половине XII столетия.
Согласно летописи, в 882 году князь Олег, спустившись с севера вниз по Днепру, захватил Киев и стал правителем объединенных под его властью северных и южных восточнославянских земель. Именно 882 год принято считать годом образования Руси как единого государства, включившего в себя как Киев, так и Новгород. Объединение русских земель под властью киевского князя, принявшего тюркский титул «хакан» («каган»), оказало значительное противодействие распространению Хазарии, консолидировало формирующийся древнерусский этнос.
На протяжении X века власть киевских князей распространилась и на другие восточнославянские союзы племенных княжеств (древлян, дреговичей, радимичей, кривичей). Волыняне и хорваты были подчинены Киеву к концу X века, а автономия вятичей была ликвидирована лишь во второй половине XI века. Помимо земель, населенных восточнославянскими и финноязычными народностями, составившими территорию русской земли, в X веке сложилась широкая внеславянская периферия данников русских князей, в которую входили другие финноязычные и балтоязычные племена. В эту внеславянскую периферию входила и лесная земля Карачевская.
Как отмечает Н. И. Костомаров в «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» (Москва, «Книга», 1990, т. 1, с. 3) «При князьях, так называемого, Рюрикова дома, господствовало полное варварство. Они облагали русские народы данью и, до некоторой степени подчиняя их себе, объединяли; но их власть имела не государственные, а наезднические или разбойничьи черты. Они окружали себя дружиною, шайкой удальцов, жадных к грабежу и убийствам, составляли из охотников разных племен рать и делали набеги на соседей, - на области Византийской Империи, на восточные страны прикаспийские и закавказские. Цель их была приобретение добычи. С тем же взглядом они относились и к подчиненным народам: последние присуждались платить дань; и чем более можно было с них брать, тем более брали; за эту дань бравшие ее не принимали на себя никаких обязательств оказывать какую-нибудь выгоду со своей стороны подданным. С другой стороны князья и их дружинники, имея в виду только дань и добычу, не старались вводить чего-нибудь в жизнь плативших дань, ломать их обычаев, и оставляли с их внутренним строем, лишь бы только они давали дани и поборы».
Скорее всего, что именно такая политика и стала одним из основных препятствий в использовании Шелкового пути через Дон, и территории Придеснянские и Приднепровские. Население земли Карачевской теряло при такой политике существенные выгоды и противилось этому вплоть до вооруженного сопротивления, строительства укрепленных мест-застав с целью защиты своей территории от грабежа и поборов.
Учитывая, что Карачев как центр особой лесной волости был сформирован в X веке, а возможно и ранее, утверждение о вхождении его в состав внеславянской периферии данников русских князей имеет под собой определенные основания. Также уместно предположить, что около середины IX века население земли Карачевской попало под власть хазар. Это предположение подтверждает летописное сообщение что дань «на полянех, и на северех, и на вятичех» собирали хазары. То есть, левобережье Десны до Верхней Оки было под властью хазар. Следовательно, поселения земли Карачевской, размещаясь на территориях, прилегающих к этим рекам и левому притоку Десны – Снежети, были данниками хазар.
Общий интерес, создавший Великое княжество Киевское, внешняя торговля, направлял и его дальнейшее развитие, руководил как внутренней, так и внешней деятельностью первых киевских князей. Читая «Повесть временных лет», мы встречаем ряд полуисторических, полусказочных преданий о князьях киевских IX и X века, Олеге, Игоре, Святославе, Владимире. Вслушиваясь в эти предания, можно уловить основные побуждения, которые направляли деятельность этих князей. Утвердившись в Киеве, князья с 882 года постепенно покорили другие племена равнины и начали устанавливать в подвластной стране государственный порядок, прежде всего, разумеется, администрацию налогов. В подчиненных землях они сажали своих наместников, посадников, которыми были либо их дружинники, либо собственные сыновья и родственники. Эти наместники имели свои дружины, вооруженные отряды, действовали довольно независимо, стояли в слабой связи с государственным центром, с Киевом, были такими же «варяжскими конунгами, как и князь киевский», который считался только старшим между ними и в этом смысле назывался великим князем русским. В договоре Олега с греками 912 года они так и зовутся «светлыми князьями», подручными Олегу. Некоторые из этих наместников, покорив то или иное племя, получали его от великого князя в управление с правом собирать с него дань в свою пользу.
Можно предположить, что Илья Муромец – один из влиятельных муромских людей богатырского телосложения со своей дружиной победил Карачевского князя-старшину и с таким подарком поклонился великому князю, поступив к нему на службу. Но так как сам он был нрава миролюбивого, учитывая политику невмешательства во внутреннее устройство племен, жизнь населения земли Карачевской протекала без существенных изменений кроме увеличения податей. Несомненно, что и это было причиной нежелания карачевцев покориться Киеву.
Главной целью княжеской администрации был сбор налогов. Олег, как только утвердился в Киеве, стал хлопотать об установлении дани с подвластных племен. Игорь продолжал его дело, за что и расплатился собственной жизнью. Ольга объезжала подвластные земли и также вводила «уставы и оброки, дани и погосты», то есть учреждала судебно-податные округа. Именно она установила уроки – размер дани и погосты – места сбора дани. Наряду со становищами – местами, где был кров и хранились необходимые продовольственные запасы и где останавливалась княжеская дружина во время сбора дани, появились погосты – укрепленные дворы княжеских управлений, куда свозилась дань. Эти погосты становились затем опорными центрами княжеской власти.
Вероятно, Карачев в это время становится таким же опорным центром, центром судебно-податного округа лесной земли. Его размещение на удобных речных путях сообщения способствовало развитию торговли и становлению города как важного торгового центра. Выход по Снежети и Десне к водному пути «из Варяг в Греки», а из Снежети через поволок к Оке и Волге, к Шелковому пути превращал Карачев в удобный пункт связи с северо-восточными землями (Муромской, Ростовской, Белозерской, Рязанской) и юго-восточными странами через Белую Вежу и Тмуторокань.
По известию арабских писателей, болгарские купцы доходили до Киева через Мордовскую землю по Оке, Снежети, Десне к Днепровским причалам. Это подтверждается известиями наших летописей о приходе болгарских проповедников магометанства в Киев. Подтверждается это и тем, что в 1006 году был заключен торговый договор с Русью. Данное известие драгоценно для нас потому, что в нем находится первое упоминание о купцах как отдельном разряде людей и городах как торговых средоточиях. Не поэтому ли Карачев относят к древним купеческим городам? Пример Византии и стечение иностранных купцов в Киев дали понять выгоду торговли для казны княжеской, в которую собирались торговые пошлины. И вот киевский князь обязывает Болгарию Волжско-Камскую не покупать товаров в селах, но покупать в городах. Здесь ясно видим два рода торговли: первоначальную, по которой «всякий сбывал всякому» и торговлю в настоящем смысле. Вторая способствовала дальнейшему развитию и укреплению города, процветанию всей лесной земли. На берегу Снежети у Спасской дороги была построена пристань. «У этой дороги с незапамятных времен стояла церковь во имя святых Жен Мироносиц. Прибывшие в Карачев гости-купцы заморские заходили в храм помолиться и воздать благодарение Богу за благополучное окончание долгой дороги. А те из них, которые отправлялись дальше, тоже заходили, чтобы получить благословение в путь.
Церковь Жен Мироносиц стояла вплоть до смутного времени. В 1615 году ее сожгли польско-литовские грабительские отряды». («Церкви православного Карачева – хранители нашей седой старины», В. П. Пищулин, Издательство «Прут», 2004).
Тысячу лет назад была построена первая в Карачеве Георгиевская церковь, на месте которой на старинной Соборной площади стоит церковь во имя святого Архистратига Михаила и прочих Бесплотных сил. Карачевцы ее называют Архангельским собором. В «…городской осыпи церковь соборная Архистратига Михаила на месте прежней церкви во имя святого великомученика Георгия». (Г. М. Пясецкий, «История Орловской епархии», Орел, 1899).
Здесь был центр всего, что называли Карачевской землей. Здесь был опорный центр судебно-податного округа лесной земли. До упоминания города в летописи оставалось около140 лет
В X – первой четверти XI вв. лесная земля Карачевская, вероятно, управлялась местной знатью. Свободолюбивый Карачевский народ, стремясь к независимости от Киева, во внешней торговле, скорее всего, использовал Волго-Окский водораздел. Это давало возможность поддерживать тесные связи с соседями и выходить на заморские рынки, видимо, имея какие-то договоренности с тмутороканьскими купцами, а может и с самим князем тмутороканьским, без контроля со стороны Киева.
(Л. Н. Гумилев. Открытие Хазарии. Древняя Русь и Великая Степь).
В 964 году, князь Святослав, согласно сведений «Повести временных лет», обложил данью вятичей: «пошел Святослав на Оку-реку и на Волгу и встретил вятичей». Летописная запись такого содержания наталкивает на мысль о том, что в Киеве в это время ничего не было известно или не хотели ничего знать о народах, населяющих побережья Снежети, Верхней Оки и Верхней Волги: «встретил вятичей». Если эта запись «Повести» не результат редактирования и переписывания Сильвестром по указанию Владимира Мономаха и ему подобных, то, надо полагать, именно поэтому в последующем историки-краеведы отнесли Карачевский лесной край к земле вятичей. Тем более «Повесть» не содержит упоминания городов или других населенных пунктов вятичей и не указывает, где и перед кем выступил Святослав Игоревич:
- «Я пришел, чтобы собрать вятичей в одну горсть! И не в горсть даже, в крепкий кулак! Не другом я пришел и не недругом – господином!
Настало время вятичам склониться под руку Киева. Тогда я скажу, что между нами мир на вечные времена». (« Колыбель и слава предков», А. М. Прокин, А. В.Макаров, Ю. Ф. Соловьев, Москва, Издатцентр «Старая Басманная»,1998).
Предположительно в это же время киевский князь взял под свою руку и Карачевскую землю.
Путь Святослава на Оку-реку и Волгу, по-видимому, пролегал по лесной земле Карачевской из Днепра в Десну и Снежеть, через поволок в Оку. В поход на вятичей войско великого киевского князя следовало на конях и ладьях.
По берегам Снежети тянулись нескончаемые леса. Медно-красные сосны стояли над песчаными обрывами, ветер раскачивал ветви, швырял в светлую воду колючие шишки. Вытягивали головы, пришедшие на водопой или рыбалку медведи, смотрели на ладьи и тотчас прятались в кустах. Кабаны рыли землю под дубами, выискивая желуди. Караван сопровождали стаи встревоженных птиц.
Новая земля являла свои богатства: обилие зверья, птицы и рыбы. Попадались селения в три, четыре избушки. Прибрежные небольшие поселки были безлюдны.
Люди не хотели встречаться с чужеземцами, не ожидали добра от них. Из засад они внимательно следили за продвижением Святославого войска. Карачевские угодья повсюду прерывались сплошным лесом, сбереженным от порубок. Лес сводили с умной опаской: не продолжить бы степную дорогу. Дикий, пугающий вид имели грозные валы лесных засек, непроходимые и для человека, не только что для степного коня. Деревья валились с расчетом, вершины ершились во все стороны – сразу не растащишь, не прорубишь. Только привычка укладывать в голове паутины кривых путей, привычка помнить мельчайшие приметы родных мест позволяла карачевцам находить хитрые проходы и нужную дорогу. Чужак же, сколько ему не рассказывай, безнадежно бился бы, как муха в паутине, об извилистые засеки, блуждал бы среди деревьев и вязнул в ручьях, закрытых зарослями малинника, калины, смородины и орешника.
В 965 году воины Святослава вновь совершили поход в Карачевские земли и завоевали их. После чего они повернули на юг и вошли в земли ясов (осетин) и косогов (черкесов). Штурмом покорили хазарскую крепость Селенкару и вышли к Сурожскому (Азовскому) морю. Несмотря на то, что здесь стояли мощные крепости Тмуторокань и Корчев (Керч), их защитники не стали сражаться со Святославом. Они, прогнав хазарских наместников, перешли на сторону русичей.
После похода Святослава в 965 году население земли Карачевской не раз восставало против Киева. С помощью силы не только ему, но и сыну его Владимиру Святославичу Красное Солнышко не раз приходилось утверждать свою власть в лесной волости.
Одни историки считают Святослава – сына Ольги и Игоря талантливым полководцем и государственным деятелем, другие утверждают, что это был князь-авантюрист, видевший цель своей жизни в войне. Перед Святославом стояла задача защитить Русь от набегов кочевников и расчистить торговые пути в другие страны. С этой задачей он успешно справился, что подтверждает справедливость первой точки зрения.
Святослав Игоревич в ходе своих многочисленных походов начал присоединение периферийных земель вятичей, балтов и финно-угорских племен к Киеву, нанес поражение Волжской Болгарии, покорил мордовские племена, разгромил Хазарский каганат, успешно воевал на Северном Кавказе и Азовском побережье, овладев Тмутороканью на Таманском полуострове, отразил натиск печенегов. Он попытался приблизить границы Руси к Византии.
Положение земли Карачевской изменяется с 1024года, после того как на княжение в Чернигове сел брат Ярослава Мудрого тмутороканьский князь Мстислав Владимирович Храбрый. Связано это с повышением роли Чернигова в истории Руси, с расширением и укреплением Черниговского княжества, а также с упрочением торговых и административных связей черниговских князей с северо-восточными русскими землями.
Другой заботой киевских князей была поддержка и охрана торговых путей, которые вели к заморским рынкам.
Когда устанавливался «зимний путь», князь «со всей Русью», то есть со своей дружиной, выходил из Киева для сбора дани. В то время как князь с дружиной «блуждал» на полюдье, племена, в продолжение зимы рубили деревья, делали из них лодки и весною, в апреле, спускали их по рекам к Киеву. В том же апреле великий князь с собранной данью по полой воде возвращался и покупал эти лодки. Он оснащал, грузил их и сплавлял по Днепру в Константинополь, прихватив с собою торговые лодки русских купцов из Смоленска, Новгорода и других городов. В. О. Ключевский в «Русской истории» пишет: «Легко понять, какими товарами нагружала Русь свои торговые караваны лодок, сплавлявшихся летом к Царьграду: это была дань натурой, собранная князем и его дружиной во время зимнего объезда». К великокняжескому и боярскому торговому каравану примыкали лодки и простых русских купцов, надо полагать и карачевских, чтобы под защитой княжеской дружины по пути «из Варяг в Греки» дойти до Царьграда. В договоре Игоря с греками отмечается, что великий князь русский и его бояре ежегодно могут присылать к великим царям греческим столько кораблей, сколько захотят, с послами и гостями, то есть со своими собственными приказчиками и с вольными русскими купцами.
Собранные на Днепре под Киевом караваны княжеских, боярских и купеческих лодок двигались вместе к порогам. При приближении к ним выгружался на берег и выдвигался в степь вооруженный отряд, который не допускал кочевников до реки. Приближаясь к устьям Дуная, караван опять высылал на берег сторожевой отряд, чтобы отбить поджидавших здесь степняков. Вот для чего нужна была русской торговле вооруженная охрана. Подобная тактика использовалась практически на всех торговых путях.
Но, преграждая степные пути русской торговли, кочевники беспокоили и границы Русской земли. Отсюда третья забота русских князей – ограждать и оборонять пределы Руси от степных варваров. Олег, по рассказу «Повести временных лет», как только утвердился в Киеве, начал города ставить вокруг него. Владимир, став христианином, сказал: «худо, что мало городов около Киева», и начал их строить по рекам Стугне, Десне, Суле, и другим.
При Владимире I Святославиче (княжил с 980 по 1015) все земли восточных славян объединились в составе Киевской Руси. Окончательно были присоединены вятичи и периферийные земли других племен, земли по обе стороны Карпат, червленские города. Происходило дальнейшее укрепление государственного аппарата. Княжеские сыновья и старшие дружинники получили в управление крупнейшие центры. Была решена одна из важнейших задач того времени: обеспечение защиты русских земель от набегов многочисленных печенежских племен.
При Ярославе Мудром Киевская Русь достигла наивысшего могущества. После смерти брата Мстислава Тмутороканьского в 1035 году, владевшего с 1024 года землями к востоку от Днепра, Ярослав окончательно стал единодержавным князем.
Местная Карачевская знать вряд ли оставалась в стороне от таких преобразований Русской земли. Необъятная держава киевских князей поглотила в объединительном процессе и землю Карачевскую, превратив Карачев в сторожевой пост Киевской Руси.
Описывая нравы лесных обитателей, летописец не жалеет темных красок. Летописцу-монаху из Киева, где к тому времени уже преобладала христианская вера, явно не по душе сохранившиеся в лесной земле обычаи. Вместе с тем, из описания видно, что жили люди лесного края в неукрепленных селах, часто встречались друг с другом. Земля принадлежала всему селу, а пахотная делилась и обрабатывалась отдельными семьями. Лесами, лугами, пастбищами и другими угодьями пользовались все сообща.
Первые русские князья своим мечом очертили довольно широкий круг земель, политическим центром которого был Киев. Население этой территории было довольно пестрое. На этой территории появились правительственные русские средоточия: Муром (впервые упоминается в летописи под 862 годом), Ростов (862), Белозерск(862) и другие. Вероятно, что в XI веке Карачев приобрел характер русского города, лишь немногим отличавшегося от других городов Древней Руси. Он стал центром лесной волости и крупным для своего времени торгово-ремесленным пунктом. Окружающие леса давали древесину для строительства жилья и укреплений, изготовления сох и борон, вил и грабель, ведер и бочек, прядильных и ткацких принадлежностей. Развивалось прядение и ткачество, скорняжное и кожевенное, бондарное, гончарное и другие ремесла. Бортничество и собирательство обеспечивали медом, ягодой, грибами, орехами. Река давала рыбу: щуку, окуня, налима, леща, карася и другую. Охота и животноводство обеспечивали жителей земли Карачевской мясом, а земледелие – сельскохозяйственной продукцией. Этими же товарами обеспечивались и нужды развивающейся торговли.
Для Киева и Чернигова земля Карачевская представляла особый интерес и с точки зрения, как сегодня принято говорить, своего геостратегического положения. Через Карачев проходили прямые удобные пути к северо-восточным русским землям и восточным странам. В периоды междоусобий киевских князей, а после смерти Ярослава Мудрого в 1054 году, за киевский престол шла непрерывная борьба и он без конца переходил из рук в руки, положение и возможности города давали особые выгоды.
Власть над Русской землей.
Мечтай о недостижимом! Мечтай летать птицей, мечтай опуститься в омуты Снежети и заглянуть в культурные слои родной земли. Стремись к невозможному! Оно лежит около нас, мы же его редко видим!
Детство мое и отрочество прошли в небольшом районном городке Карачев, окруженном со всех сторон лесами. У каждого из нас в детстве были милые сердцу речки и леса, горы и тропки, дворы и улицы, которые спустя много лет греют нас золотыми
снами.
К родному моему городу лес подступает почти вплотную: кустарником и мелколесьем начинается сразу же за «чугункой» смешанный лес в сторону Пятилетки, Новенькой, Верещи и далее до самого Брянска. Раздвигая дубравы, вьется дорога к не менее древнему Козельску. Батый назвал его «злым городом», выразив тем свою злобу к мужественной крепости, давшей ему хорошо запомнившийся урок. За железнодорожным переездом в сторону Песочни, Желтоводья и до реки Рессета – стройные сосновые боры. Сердчишко мое с детства поселилось в лесу. Мы, мальчишки-сорванцы, пропадали в нем. Лес нас подкармливал, незаметно, кажется, воспитывал. И меня, где бы я ни был, почему-то тянет туда, тянет с каждым годом все сильней – к родным деревьям, буграм, мосткам, и я посещаю их время от времени.
Я не чужой Карачевской земле!
Родные с детства Рессета и Снежеть.
Грибы и ягоду носил я в кузов;,
Что собирал на ее древних межах.
Лето накатилось полной силой. Травы уже поднялись до колена. Лесные пчелы роились вторично. Птицы замолкли в гнездах.
На распаханных полянах родовичи довольно погнули спины в прополке. На межах и сохнут и гниют черно-рыжие завалы вырванных с корнем злых сорняков. Хлеб, примятый работниками, встал, и не найти места, где ступали хозяйские ноги.
В лесах отцвел ландыш, на голом стебле завязался плодик. Только своим благовонным ароматом радует ландыш, освежает и старое сердце, за что прозван молодильником. Ягод его не берет ни человек, ни зверь. Сладкая паземка-земляника на месте желтого сердечка скромного цветка нарастила белеющие пупырышки, обилье предвещают яблони и груши. Черемуха, осыпавшись снегом, тоже не обидит ягодкой. Кони и скот нагулялись, будто и не было зимней голодовки. Усталые женщины, набив масла, наделав сыров, припускают телят на подмогу, чтобы не присушить коровье вымя. Жить бы да жить – не будь рядом степи, да княжеских междоусобий.
Широкий торный путь протянут от Снежети к Ревне, Неруссе, Сейму и далее на юг. Никто не прорубал кустарники, не мостил мосты, не гатил болота, а дорога лежит, хоть и не наезженная колесами, не тропленная ногой человека.
Сухая дорога из леса в степи своими извилинами похожа на реку. На реке тихие заводи-затоны, а здесь – длинные поляны. Они, открываясь для глаза заманчивой глубиной тени и света, на самом деле никуда не ведут. Поезжай – упрешься в замок сплошного леса, или в голову ручья, где вода, запруженная бобрами, превратила чащу в заболоченную низину.
Есть и узкие протоки-прогалы, длинные, змеистые. Они, как в теснинах реки, связывают одну пролысину леса с другой. Вот подобная разливу широкая поляна. В травах заметен ковыль, посол степей. Отступившие леса темнеют по сторонам, подобно берегам Снежети в половодье.
Путь в степь и из степи, пролегший по гривам всхолмлений, строился не человеческой волей, а четырьмя стихиями: земным плодородием, силой ветров, рвением вод и подземным огнем.
Затянутые разнотравьем и мелким кустарником остатки жилищ напоминают о раздорах и сражениях за землю, за жизнь, заставляют подумать и о враге…
В первом тысячелетии нашей эры в лесной и лесостепной полосе между северными и южными землями расселения славян сохранялись области проживания балтов. Им принадлежат тушемлинско-банцеровская, мощинская и колочинская балтские культуры. Носителей колочинской культуры, охватывающей кроме Днепра и Сожа, также Подесенье, можно отождествить с гольтескифами, упоминаемыми у готского историка VI века Иордана. В бассейне Оки, на Жиздре и Угре до XII века сохранялась голядь, известная по сообщениям летописей. С ней отождествляется мощинская культура.
Сегодня трудно сказать, какой порядок княжеского владения существовал на Руси при предшественниках Ярослава I, Владимировича Мудрого (киевский великий князь 1019 – 1054). Иногда власть как будто переходила от одного князя к другому по старшинству. Иногда всею землею правил один князь. Но это было, по-видимому, тогда, когда не было других взрослых князей. Однако, как только у князя подрастало несколько сыновей, каждый из них еще при жизни отца получал определенную область в управление. Так, например Святослав Игоревич (957 – 972), собираясь во второй поход на Дунай против Болгар, раздал волости на Руси трем своим сыновьям. Точно также поступил со своими сыновьями и Владимир (980 – 1015). Он дал им города: Ярославу – Новгород, Изяславу – Полоцк, Борису – Ростов, Глебу – Муром, Святославу – древлянскую землю, Всеволоду – Владимир, Святополку – город Туров, а Мстиславу – Тмуторокань.
«По смерти Ярослава, - пишет В. О. Ключевский, - власть над Русской землей уже не сосредотачивается в одних руках. Единовластие, имевшее иногда место до Ярослава, не повторяется: род Ярославичей размножается все более и земля Русская делится между всеми наличными князьями». Посмотрим, прежде всего, как она разделилась между Ярославичами по смерти Ярослава. Их было тогда на лицо шестеро: пять сыновей Ярослава и внук Ростислав от старшего Ярославого сына Владимира, умершего еще при жизни отца. Мы не считаем выделившихся раньше князей полоцких, потомков старшего Ярославого брата Изяслава первого Владимирова сына от Рогнеды. Старший Ярославич Изяслав сел в Киеве, присоединив к нему и Новгородскую волость: значит, в его руках сосредоточились оба конца речного пути «из Варяг в Греки». Второму сыну Ярослава Святославу досталась область днепровского притока Десны, земля Черниговская с отдаленной Муромо-Рязанской окраиной и с азовской колонией Руси – Тмутороканью, возникшей на месте старинной византийской колонии Таматарка (Тамань). Следовательно, лесная Карачевская волость отошла под руку Святослава Ярославича и находилась под его властью до 1073 года. Третий Ярославич Всеволод сел в Переяславле южном и получил в прибавок к этой волости отдаленный край Суздальский и Белозерский в верхнем Поволжье.
Четвертый сел в Смоленске, пятый – на Волыни, где правительственным центром стал построенный при Владимире город Владимир. Сирота – племянник Ростислав получил от дядей отдаленный Ростовский край среди владений Всеволода Переяславского. Легко заметить двойное соображение, которым руководствовались Ярославичи при таком разделе Русской земли. Они распределили ее части между собою по своему относительному старшинству и по сравнительной доходности этих частей. Чем старше был князь, тем лучше и богаче волость ему доставалась. Раздел, следовательно, основан был на согласовании порядка старшинства князей с экономическим значением областей. Старшему брату достался первый по богатству город на Руси Киев с областью. Писатель начала XI века Титмар Мерзебургский считает Киев «чрезвычайно большим и крепким городом, в котором около 400 церквей и 8 рынков». За Киевом по богатству и значению следовал Чернигов, доставшийся второму Ярославичу Святославу и т. д.
Перечисленные случаи показывают порядок владения Русской землей, установившийся между Ярославичами. Они не являются постоянными, неподвижными владельцами областей, доставшихся им по разделу: с каждой переменой в наличном составе княжеской семьи младшие родичи, следовавшие за умершим, передвигались из волости в волость. Это передвижение следовало известной очереди, совершалось в порядке старшинства князей. В этой очереди выражалась мысль о нераздельности княжеского владения Русской землей: Ярославичи владели ею не разделяясь, а переделяясь, чередуясь по старшинству. Эта очередь устанавливала изменчивое соотношение наличного числа князей с количеством княжеских волостей или владений. Все наличные князья по степени старшинства составляли одну генеалогическую лествицу. Точно также вся Русская земля представляла лествицу областей по степени их значения и доходности. Порядок княжеского владения основывался на точном соответствии ступеней обеих этих лествиц, генеалогической и территориальной, лествицы лиц и лествицы областей. На верху лествицы лиц стоял старший из наличных князей, великий князь киевский. Это старшинство давало ему кроме обладания лучшей волостью известные права над младшими родичами. Он носил звание великого, то есть старшего князя, названного отца своей братии. Он судил младших родичей, которые «ходили в его послушании», разбирал между ними ссоры, заботился об их осиротелых семьях, был высший попечитель Русской земли, «думал-гадал о Русской земле», о чести своей и своих родичей. Но, руководя Русью и родичами, великий князь в более важных случаях действовал не один, а собирал князей на общий совет, заботился об исполнении постановлений этого родственного совета, вообще действовал как представитель и исполнитель воли всего державного княжеского рода.
В 1073 году Святослав и Всеволод Ярославичи заподозрили Изяслава в кознях, направленных против братьев, и выгнали его из Киева. В Киеве сел Святослав, а в Чернигов пришел на его место Всеволод, владевший и Карачевской землей до 1079 года.
Изяслав бежал в Польшу, но через некоторое время возвратился и овладел Киевом с помощью приведенного с собой польского войска. Однако вскоре киевляне, которые Изяслава терпеть не могли, выгнали его вторично и, любимый всеми, черниговский князь Святослав Ярославич княжил в Киеве до 1076 года. После его смерти, опять же с помощью поляков великим князем сделался снова Изяслав Ярославич.
Сводя счеты с родом своего брата, он немедленно объявил его сыновей «изгоями», лишенными права участвовать в общей линии наследования. Вместе с другими в числе таких «изгоев» оказался и сын Святослава Олег. Получилось так, что сыну только что умершего великого князя не оказалось места на Руси, которой он к тому же успел со славою послужить. Командуя русской ратью, посланный в помощь польскому королю Болеславу II Смелому (1042 – 1081), Олег одержал блестящие победы над его врагами – немцами и чехами, занял всю Чехию и взял с побежденных крупную дань.
Старший брат Олега, Глеб Святославич был предательски убит по приказу Изяслава. Велено было убить и Олега, но он успел бежать в Тмуторокань, где нашел надежное убежище.
Едва ли ошибусь, если скажу, что большинству из нас слово Тмуторокань известно еще со школьных лет. Пренебрежем тем, что иногда оно употреблялось как символ российской провинциальной глухомани. Гораздо важнее другое: так назывался древний город, центр русского удельного княжества, основанного, как полагают, в X веке, еще при князе Игоре. Успешная борьба с Византией другого киевского князя – Владимира упрочила положение Тмутороканского княжества, сделала его форпостом Руси, важным торговым центром в Северном Причерноморье. Тогда же, надо полагать, в него вошли земли по другую сторону пролива вместе с городом Боспором, который русские стали называть Корчевом (прошу заметить, что так его стали называть именно русские и это название созвучно с названием города «Корачев»).
По известным нам источникам существовало это княжество сравнительно недолго – до конца XI или начала XII века. Упоминания о нем мы встречаем в «Слове о полку Игореве». Мы знаем, например, что тмутороканским князем был Мстислав – один из сыновей Владимира. Тот самый Мстислав, который в 1022 году сразился с косожским князем Редедей и одержал победу. Летопись отмечает: «В лето 6576 индикта 6 Глеб князь мерил море по леду от Тмуторокани до Корчева 14 000 сажен». Последний раз Тмуторокань упоминается в летописи в 1094 году.
Князь Олег Святославич Черниговский.
«Киев Чернигову не указ. Немногим уступая Киеву в древности, немногим Чернигов отстал и в обширности. Едва ли не день пришлось бы потратить пешеходу, чтоб, обойдя Чернигов, полюбоваться им со всех четырех сторон». (В. Д. Иванов, «Русь Великая»).
«Сейчас, наверное, трудно представить, что этот провинциальный украинский городок был столицей огромного княжества, включавшего нынешние украинские, белорусские и российские земли. Иногда современные историки пишут, что Чернигов был реальным соперником Киева в борьбе за звание столицы древнерусской державы… или ее второй столицей. Это мнение, увы, сколь поверхностное, столь и неверное.
Полянский Киев был желанной добычей, которую было сравнительно легко взять, но тяжело удержать. Северский же Чернигов никто никому не отдавал. Киев – это в значительной степени будущая Украина. Чернигов, простиравший свою власть до Москвы, - будущая Россия.
Черниговское княжество было отдельным государством, которое дробилось на меньшие, самостоятельные уделы: Переяславль, Муром, Рязань, Новгород-Северский».
Город Чернигов существовал задолго до прихода в эти земли русских князей! «На Десне и ее притоках было много черниговских городов, а вот на Днепре только один, зато знаменитый, - Любеч». (В. И. Калашников, «Русь Легендарная», книга 2, «Тайны Киевской Руси», т.1, Москва, Белый город, 2006).
Следует отметить, что только после прихода на эти земли славян и руссов здесь появились русские князья. Креститель Руси, Владимир Святославич, послал править в город Чернигов своего сына Мстислава, основателя Спасского собора. Ярослав Мудрый тоже посадил в Чернигов своего сына Святослава. Однако истинным создателем Черниговского княжества, этого могущественного и обширного государства, охватывавшего всю центральную часть Руси, следует считать черниговского князя Олега Святославича. Святослав, сын Ярослава Мудрого, дал начало роду князей черниговских. По его сыну Олегу они назывались Ольговичами. Младший Олегов сын Ярослав стал родоначальником князей рязанских и муромских. Личность самого Олега Святославича, как подчеркивает Л. Н. Гумилев, «совершенно неправильно и предвзято освещена в русской истории». Причину этого понять не трудно: в силу обстоятельств он всю жизнь воевал с Киевом, а все дошедшие до нас официальные его характеристики принадлежат перу киевлян.
Автор «Слова о полку Игореве», явно враждебный Олегу, иронически величает его «Гориславичем» и указывает на него как на главного виновника всех междоусобных войн того времени, который «мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял», отчего будто бы:
«Век человеческий скоротился,
А по Русской земле
Редко пахарь покрикивал,
Но часто вороны граяли,
Трупы, меж собою, деля».
Летописец, как видим, не жалеет для него черной краски, изображая его заносчивым и себялюбивым гордецом, постоянным бунтовщиком против законности и алчным честолюбцем, который разорял русскую землю с помощью «поганых» половцев и являлся истинным бичом Божьим для всей Руси. Но здесь необходимо вспомнить, что дошедшая до нас киевская летопись была специально обработана по указанию великого князя Владимира Всеволодовича Мономаха (княжил в Киеве 1113 – 1125) – злейшего врага Олега Святославича. Именно Мономаху принадлежит худое первенство привести Степь в самую глубь Русской Земли, именно по его воле сотнями лет Степь пребывала опасным, отвратительным союзником русской усобицы-смуты.
Академик Б. Д. Греков в своем капитальном труде «Киевская Русь» подробно говорит о том, как, вступив на великое княжение, Мономах передал старую киевскую летопись из Печерского монастыря в Михайловский Выдубецкий, построенный его отцом, поручив игумену Сильвестру переделать ее наново. Сильвестр эту работу выполнил в соответствии с пожеланиями великого князя, за что и был назначен епископом переяславским, а старая редакция летописи, написанная, как полагают, Печерским монахом Нестором, была уничтожена. Сегодня трудно утверждать, но и нет оснований для опровержения, что в старой редакции летописи могли содержаться факты, указывающие на существование Карачева в более раннее время. Таким образом, здесь мы видим один из первых примеров подтасовки фактов и сознательной фальсификации нашей отечественной истории – фальсификации, которая в последствии расцвела пышным цветом и ради угождения тем или иным тенденциям и лицам беззастенчиво исказила для потомков истинный лик Руси в целом и в частности Карачевской земли, древнего города Карачев.
В последующем небрежность и, неподдающиеся объяснению, недальновидность, равнодушие, бестактность в отношении древнего града Корачев допущена авторами и составителями учебника для учащихся 8 класса «География Брянской области» (Брянск-1965), по которому мне довелось изучать географию родного края. Здесь даже в главе «Города» ничего не говорится о Карачеве. Вместе с тем, на странице 103 отмечено: «На Брянщине 15 городов» и нет в перечне Карачева, но отмечен «…старинный город Клинцы» (1707г.), Новозыбков – основан в одно время с Клинцами… Указанный «магистральный» курс и здесь заявил о себе.
Академик Б. Д. Греков прямо называет Владимира Мономаха «заказчиком» этой летописи и отмечает, что она была составлена в нужном ему духе: он стремился к единодержавию и к возвеличению рода киевских князей. Для этого Мономаху особенно важно было очернить в глазах народа своих соперников, главнейшим из которых был князь Олег Святославич Черниговский.
Но даже этот покладистый летописец Сильвестр, фактически продавший свое перо не хуже, чем продают его многие наши современники, несмотря на все свое желание «честно» выполнить заказ киевского князя и очернить князя черниговского, все же вынужден был отметить, что во время киевско-черниговских войн многие подвластные Киеву города не желали поднимать оружия против Олега Святославича, а при его приближении добровольно открывали ворота и провозглашали его своим князем. Так, например, когда объединенная рать всех подчиненных Киеву князей во главе с Владимиром Мономахом вынудила Олега уйти из Чернигова, он нашел убежище в городе Стародубе, где все население его энергично поддержало. Затем ему последовательно сдались сильнейшая крепость Муром и неприятельские твердыни – Суздаль и Ростов со всеми своими землями. Таким образом, Олег, располагающий незначительным войском, в короткий срок из преследуемого беглеца превратился в полного хозяина всех северо-восточных земель, «всей Северной Руси». Удивленный историк восклицает: «характерно, что нигде горожане не оказывали Олегу сопротивления и всюду сели его посадники, собирающие для него дань». (Очерки Истории СССР, Московская Академия наук. т. 9,с.397).
Надо полагать, что посадник Олега Святославича был и в Карачеве.
Действительно, есть чему удивляться, если верить той оценке, которую дает Олегу Святославичу киевский летописец: как это против столь ненавистного князя, разорявшего Русскую землю вместе с половцами, народ нигде не желал поднимать оружия и явно предпочитал его своим собственным князьям? Но если верить не летописцу, а фактам, то следует заметить как раз обратное: что Олег Святославич был на Руси весьма популярным и любимым народом не только своего, но и соседних княжеств, с которыми он воевал.
И если мы вдумчиво проанализируем касающиеся его исторические материалы, очистим их от заведомой предвзятости и дополним сохранившимися о нем преданиями, такое отношение к нему народа будет вполне понятным. Перед нами встает образ умного и дальновидного государя, славного воина и, видимо, исключительно обаятельного человека, великодушного и простого в обращении с народом, но несгибаемого и гордого в отношении других князей.
Войны, которые он вел, отнюдь не были продиктованы корыстью или честолюбием. Будучи ограбленным и обездоленным старшими родичами, Олег Святославич лишь защищал свои права и неутомимо боролся против пагубной для Руси системы наследования, установившейся в потомстве Ярослава Мудрого.
При княжении по такой системе ни один князь не считал нужным как следует заботиться о благоустройстве своего временного княжества, которое через короткий срок достанется кому-то другому и ни в коем случае не закрепится в его прямом потомстве. Подобный порядок имел и другой, весьма существенный недостаток: князья при жизни своей не могли законным образом обеспечить будущее своих сыновей и старались это сделать обходными путями или силой. Вдобавок, когда род Рюрика сильно разросся, установление общей линии старшинства стало очень нелегким и спорным делом. На почве всей этой путаницы возникали и множились распри и злоупотребления, приводившие к бесчисленным междоусобным войнам, разорявшим страну.
В 1078 году Олег Святославич, заключив союз с двоюродным братом Борисом, тоже изгнанным Всеволодом («Повесть временных лет», с.132), некоторыми другими князьями-изгоями, а так же с одним из половецких ханов, собрал рать и в августе повел ее на Киев. Возглавляемая им рать, на реке Сожице, разбила вышедшего навстречу Всеволода и заняла Чернигов. Этот союз с половцами киевские летописцы вменяют ему как величайшее преступление. Однако, по существу, в нем не было ничего необычного: Олег Святославич был не первым и не последним из русских князей, пользовавшихся военной помощью половцев. И чаще всего ею пользовались именно киевские князья. Кроме того, следует учесть, что противник Олега, великий князь Изяслав, будучи изгнанным из Киева, возвратился туда с помощью поляков. Изгнанный вторично – пытался заключить союз с немцами, а когда этого не удалось, обратился за помощью к папе Григорию VII, которому он обещал в случае успеха обратить Русь в католичество и признать над нею верховную власть Рима! Неужели, с точки зрения киевского летописца, все это было лучше временного и ни к чему не обязывающего союза с половцами?
Правда, половцы в ту пору часто нападали на русскую землю, но абсолютными и постоянными врагами Руси они отнюдь не были. Короткие войны сменялись здесь длительными периодами вполне добрососедских отношений. Между русскими и половцами всегда шла оживленная торговля. Многие русские князья были связаны с различными половецкими ханами узами дружбы и даже родства. Смешанные русско-половецкие браки были обычным явлением, и русский народ недаром в шутку называл половцев «сватами». Вот отдельные примеры из множества. Сын того же великого князя Изяслава, Святополк Изяславич, был женат на дочери половецкого хана Тугоркана. На половчанке женился и сын Олега Черниговского – Святослав. Прославленный князь Мстислав Удалой был женат на Хорасане, дочери половецкого хана Котяна, на другой дочери которого женился венгерский король Стефан V. На дочери половецкого хана Аэлы был женат великий князь Юрий Долгорукий. Князь Андрей Боголюбский, основоположник русского единодержавия, был наполовину половец и, кроме своего христианского имени, носил половецкое – Китан. Полуполовцем был, по-видимому, и князь Александр Невский, так как отец его, великий князь Ярослав Всеволодович, был женат первым браком на половчанке. Герой «Слова о полку Игореве», северский князь Игорь Святославич, был по матери половцем и воевал со своим близким родственником ханом Кончаком, на дочери которого, в конце концов, женил своего старшего сына Владимира.
Из всего этого становится вполне очевидным, что союз Олега Святославича с половцами был явлением вполне нормальным и, пожалуй, менее предосудительным, чем союз с поляками, немцами или венграми.
Итак, заслышав о приближении Олега, великий князь Изяслав выслал ему навстречу большое войско, которое в первом же сражении было наголову разбито. Олег Святославич не стал его преследовать и не пошел на Киев, которым мог бы легко овладеть. Он ограничился тем, что сел в Чернигове, считая его своим по праву, и дальнейшие военные действия прекратил, сосредоточив основные усилия на решении торгово-хозяйственных вопросов и восстановлении могущества Черниговского княжества.
Через некоторое время Изяслав собрал огромное войско и врасплох напал на Чернигов. Олег, находившийся с дружиной вне города, поспешил к нему на выручку, не имея под руками половцев и оказавшись много слабее объединившихся против него киевских князей. В разгоревшейся жестокой сече старейший из Ярославичей великий князь Изяслав был убит, но победа все же осталась за киевлянами. В битве на «Нежатине Ниве» пал и один из союзников Олега – Борис. Олег Святославич, снова вынужден был бежать в Тмуторокань. Киевский стол занял другой его дядя – Всеволод Ярославич, столь же враждебный в отношении князей Святославичей, но еще более коварный. Он уверил Византийского императора, что в Тмуторокани готовится набег на Царьград, и, подкупив нужных людей из тмутороканьской знати, добился того, что Олег был предательски выдан хазарам и отвезен ими в Византию, где император повелел заточить его на острове Родосе.
Полагая, что избавился от Олега навсегда, великий князь Всеволод (в Киеве 1079 – 1093) посадил на княжение в Чернигове своего сына Владимира Мономаха, а в Тмуторокань отправил своих наместников. Однако через три года туда нежданно-негаданно явился Олег Святославич, женатый на византийской принцессе и покровительствуемый императором. «Такая крутая перемена в его византийских отношениях едва ли объяснима чем-либо иным, - подчеркивает Л.Н. Гумилев, - кроме его личного обаяния и ума».
В 1082 году Тмуторокань с радостью и тревогой приняла Олега Святославича. Он ограничился тем, что казнил нескольких изменников, выдавших его хазарам, а сидевших в Тмуторокани князей отпустил с миром на все четыре стороны.
Очевидно связанный каким-то обещанием, данным византийскому императору Алексею I, Олег мирно княжил в Тмуторокани в течение одиннадцати лет, пока жив был великий князь Всеволод Ярославич. Но едва лишь последний умер, и великокняжеский стол занял Святополк Изяславич (в Киеве 1093 – 1113), Олег выступил в поход на Чернигов, где княжил в это время Владимир Мономах. Последнему пришлось бежать, так как черниговцы защищать его не пожелали и с радостью открыли ворота Олегу Святославичу, которого всегда считали своим законным князем. Олег Святославович занял черниговский княжеский стол и земля Карачевская снова оказалась под его рукой.
По жалобе Мономаха великий князь Святополк Изяславич вызвал Олега в Киев, на земский суд. Олег высокомерно ответил: «Несть мне лепо судити епископу, ли игумену, ли смердам» («Не подобает меня судить епископу, игумену и смердам».) – и на вызов явиться не пожелал. Тогда Святополк Изяславич собрал громадную рать и, выступив вместе со всеми подчиненными Киеву князьями против Олега, заставил его покинуть Чернигов. Того, что произошло дальше, Святополк и его союзники никак не ожидали. С небольшим войском Олег пошел походом по северо-восточным землям, где город за городом без сопротивления открывали ему ворота и народ провозглашал его своим князем.
Война продолжалась еще год. Согласно летописи киевские князья нанесли Олегу ряд поражений и вынудили его в 1097 году явиться для мирных переговоров в Любеч, на общий съезд князей. Н. И. Костомаров подчеркивает: «В город Любеч съехались князья Святославичи – Олег, Давид и Ярослав, киевский Святополк, Владимир Мономах, волынский князь Давид Игоревич и червонорусские князья Ростиславичи: Володарь и Василько. С ними были их дружинники и люди их земель. Цель их совещания была – устроить и принять меры к охранению русских земель от половцев.
Всем делом заправлял Мономах». («Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», т.1, с.51).
Это важное историческое событие того времени заняло достойное место в летописях и имеет свое отражение практически во всей последующей исторической литературе. Вместе с тем в правдивости киевской летописи приходится сильно усомниться. Едва ли Олег приехал в Любеч в качестве побежденного. Результаты съезда заставляют думать как раз обратное: на нем восторжествовала точка зрения Олега Святославича, и выигравшей стороной оказался, несомненно, он. Нелепая система наследования, против которой боролся Олег, была отменена и съезд постановил, что впредь каждая линия князей будет пожизненно и потомственно владеть своей вотчиной на правах нормальной преемственности. За Олегом Святославичем и его родом, помимо их основной вотчины, были закреплены так же земли Новгород-Северская и Тмуторокани, Муромо-Рязанская и Вятская, то есть огромные области, ранее принадлежавшие киевскому князю. Из всего этого видно, что он фактически продиктовал съезду свою волю и получил сполна все, на что претендовал. По всем действиям Олега заметно, что он не домогался великого княжества в Киеве, а боролся лишь за свои права на Черниговское княжество. Получить такие права по результатам съезда князей было бы совершенно невозможно, если бы победа была на стороне киевских князей, и они чувствовали под собой твердую почву.
Применительно к позднейшей карте России в состав этого княжества вошли губернии: Черниговская, Орловская, Курская, Воронежская, Тамбовская, Тульская, Пензенская, Рязанская, Калужская и частично – Московская, Владимирская, Нижегородская, Смоленская, Могилевская, Харьковская и Полтавская.
Кроме того, как можно было отдать побежденному князю превосходную военно-морскую базу – Тмуторокань, лежавшую на берегах Черного и Азовского морей и охватывавшую Таманский полуостров, Северный Кавказ и восточную часть Крыма с городом Корчев (нынешняя Керчь, древняя Пантикапея).
Остается думать, что эта часть летописи по указанию Владимира Мономаха была совершенно искажена Сильвестром, превратившим поражение киевских князей в их победы, благо все это проделывалось двадцать лет спустя, то есть после смерти Олега Черниговского. Этим так же объясняется отсутствие упоминаний о земле Карачевской. Ведь она находилась, наравне с другими, в центре развернувшихся баталий. А так как город Карачев был не только ремесленным, но и торговым городом, уместно предположить, что карачевские судовладельцы и купцы гоняли свои корабли в Тмуторокань и обратно, обеспечивая связь с базовым княжеством и осуществляя необходимые перевозки по упоминавшимся уже направлениям Шелкового пути.
После Любечского съезда Олег Святославич больше ни в каких распрях и войнах участия не принимал и последние восемнадцать лет жизни целиком посвятил заботам о благоустройстве своего огромного княжества, которое оставил наследникам в цветущем состоянии. Его потомки не только считались, но и в действительности были самыми богатыми на Руси князьями. Из того, что народ их любил и неизменно поддерживал, можно заключить, что и подданным их жилось неплохо.
По итогам Любечского съезда князья положили, чтобы все они владели своими волостями: Святополк Киевом; Владимир уделом отца своего Всеволода: Переяславлем, Суздалем и Ростовом; Олег, Давид и Ярослав – уделом Святослава отца их, северскою землею и рязанскою; Давид Игоревич – Волынью, а Василько и Володарь городами Теребовлем и Перемышлем с их землями, составлявшими тот край, который впоследствии назывался Галичиною. Все целовали крест на том, что если кто-нибудь из князей нападет на другого, то все должны будут ополчиться на зачинщика междоусобия. «Да будет на того крест честный и вся земля русская», - постановили князья.
Однако, данное крестоцелование не прекратило междоусобий. Более того, возвращаясь из Любеча, Давид Игоревич вступил в сговор со Святополком против теребовльского князя Василька.
В 1127 году брат Олега, Ярослав Святославич, воспользовавшись удобно для него сложившимися обстоятельствами, утвердил за собой и своим потомством Муромо-Рязанскую область, образовав из нее самостоятельное княжество. При его сыновьях оно разделилось на три удела: Муромский, Рязанский и Пронский. Но жить в мире и согласии между собой не смогли и тотчас же вступили в ожесточенные войны друг с другом и с соседним княжеством Суздальским, которое вскоре совершенно подчинило их своему влиянию.
Два сына Олега Святославича, Всеволод и Игорь (Игорь причислен православной церковью к лику святых), последовательно занимали великокняжеский стол в Киеве, так же как его внук, правнук и праправнук – последний князь Черниговский, святой Михаил, «убиенный от татар». Эти князья на Киев уже смотрели почти как на придаток к своему княжеству. Получив киевский стол, они не рвали связи с Черниговом и называли себя великими князьями Черниговскими.
Карачев – домен черниговских князей.
О событиях, относящихся к Карачевской земле и городу Карачеву, до начала XII века не сохранилось никаких известий. Но одно очевидно: Карачев не мог не играть определенной роли в отношениях, развивавшихся в течение XI века между Русью и кочевым населением степей; между Киевом и Черниговом, Муромо-Рязанской и Вятской землями, Тмутороканьским и другими княжествами.
Несмотря на то, что после захвата киевского стола Всеволодом Ольговичем в 1139 черниговские князья не раз успешно вмешивались в борьбу за Киев, они, как правило, избегали наделения столами вне Черниговской земли, что говорит об известной замкнутости их династического сознания, сформировавшегося в первом поколении Святославичей. Разделение Черниговской земли между Святославичами (Давиду достался Чернигов, Олегу – Среднее Подесенье, Ярославу – Муром) положило начало развитию удельных волостей. Главнейшими из них к середине XII века были волости Гомий (ныне г. Гомель) на Нижнем Соже, Новгород-Северский, Стародуб, Вщиж в Подесенье, Курск, Рыльск, Путивль в Посемье. Земли в бассейне Снежети и Верхней Оки долго оставались черниговским периферийным лесным краем, где на рубеже XI – XII вв. продолжали сохраняться родоплеменные связи.
Карачевская земля находилась в зависимости от черниговских князей и не имела возможности заявить о себе, со времени «Соловья Одихмантьевича», заслоняемая Киевом, Черниговом и его князьями, а также усобицами русских князей. Вместе с тем к 1146 году город Карачев занимал значительное место в социально-экономической и политической жизни края. Большая феодальная война, в которой столкнулись интересы двух княжеских фамилий – Мономаховичей и Святославичей, не только способствовала первому, дошедшему до нас, летописному упоминанию Карачева, но и преподнесла город как важный политический и экономический центр лесной земли.
Летопись сообщает о тайном уведомлении Святослава старым черниговским вельможей о предстоящей ему опасности. «История государства российского» Н.М.Карамзина, излагая данный факт, подчеркивает, что этот «старый Вельможа Черниговского Князя, бывший некогда верным слугою Олеговым», а также друзья и бояре говорили Святославу: «Спасай жену, детей своих и супругу Игореву! Все запасы твои уже в руках неприятельских. Удалимся в лесную землю Карачевскую, ее дремучие боры и помощь Георгиева будут твоею защитою». Это также подчеркивает, что Карачев был не только экономическим и политическим центром лесной земли, но и хорошо укрепленным пунктом. По дороге в Карачевскую землю за Святославом гнался Изяслав Давидович с тремя тысячами всадников и киевским воеводою Шварном. Дальнейшее бегство не могло спасти. Надлежало отдаться в плен или сразиться. На расстоянии полдня пути от Карачева отчаянный Святослав с верною дружиной ударил на врага и «был бой жестокий долгое время». Святослав Ольгович разгромил преследователей и укрылся в Карачеве. Отсюда было удобно сноситься со своим союзником Юрием Долгоруким (Георгием), что еще раз подчеркивает важность положения Карачева в осуществлении связей южной и северной Руси, а равно и с восточными странами не только в данный момент, но и во все предшествующие времена.
Великий князь Изяслав Мстиславич с союзными князьями Давидовичами и Святославом Всеволодовичем, не дойдя до Карачева, остановились ночевать, чтобы с рассветом осадить город. Подготовка к ведению осадного боя говорит о том, что Карачев в 1146 году был городом-крепостью. Взять его с ходу было не по силам даже крупному войску, которым располагали союзные князья. Стать городом-крепостью в одночасье невозможно, что является очередным подтверждением существования Карачева, как лесного поселения славяно-балтских племен намного раньше первой половины XII века, в последующем развивающегося и укрепляющегося в окружении славянских племенных союзов.
Не имея возможности противостоять объединенным силам, Святослав оставляет Карачев и уходит в Ростово-Суздальскую землю под защиту Юрия Долгорукого, который всячески поддерживал его и помогал в подготовке к дальнейшей борьбе. «И беже за лес и вятиче Святослав Ольгович». Если летописец говорит, что Святослав бежал «за лес» и «…за… вятиче», то можно констатировать: лесная Карачевская земля и земля племенного союза вятичей не одно и тоже, а, следовательно, Карачев не мог быть вятичским городом.
Давыдовичи достаточно быстро сошли с исторической арены. Десятилетие с 1150 по 1160 год привело к тому, что вся Черниговская земля оказалась в руках Ольговичей – Святослава и его племянника Святослава Всеволодовича, а единственный внук Давида Святослав умер в 1166 году, занимая вщижский стол.
Святослав Ольгович был последовательным приемником Олега Святославича Черниговского и также как Олег он уклонялся от разорительных междоусобий. Занимаемая им социальная позиция способствовала упрочению власти черниговских князей, укреплению, росту и развитию удельных княжеств и городов, в том числе и города Карачева, как его домена. (Домен (фр. domaine, лат. dominium) – в Западной Европе в эпоху феодализма – часть феодального поместья, на котором феодал вел собственное хозяйство, используя труд зависимых крестьян или безземельных работников). В своей княжеской деятельности он учитывал особенности водораздела (Днепр, Десна, Ока и Волга) как границы трех племенных союзов – полян, северян и вятичей, реализуя политические, социальные и экономические меры по преодолению препятствий к объединению и сплочению населения северо-восточных и юго-западных земель Черниговского княжества.
Наместником Святослава Ольговича в Карачеве был его племянник Святослав Всеволодович, который проводил двойственную политику: с одной стороны, как наследник черниговского стола, оказывал помощь Ольговичу, а с другой – вступил в союз с Давыдовичами против киевского князя Изяслава Мстиславича. Это и стало причиной смуты, последовавшей после смерти черниговского князя Святослава в 1164 году. Чернигов по всем правилам после него принадлежал племяннику от старшего брата, Святославу Всеволодовичу, но вдова Ольговича по согласованию с епископом Антонием и лучшими боярами мужа своего три дня таила смерть последнего, чтобы иметь время послать за сыном своим Олегом и передать ему Чернигов. Но Антоний нарушил данную им клятву и послал Всеволодовичу в Карачев грамоту, в которой писал: «Дядя твой умер; послали за Олегом; дружина по городам далеко; княгиня сидит с детьми без памяти, а именья у нее множество; ступай скорее, Олег еще не приехал, так ты урядишься с ним на всей своей воле». Святослав Всеволодович, прочтя грамоту, немедленно отправил сына в Гомель, по другим городам послал посадников, а сам собирался в Чернигов, но, услыхав, что Олег, сын Святослава Ольговича, упредил его, стал пересылаться с ним, улаживаясь на счет волостей. Олег уступил ему Чернигов, а себе взял Новгород-Северский. Всеволодович целовал крест, что наделит из своих волостей братьев Олеговых, Игоря и Всеволода, но не исполнил клятвы. Олег, как видно, на первый раз смолчал. Карачев стал опорным пунктом Святослава Всеволодовича, князя черниговского, а затем великого князя киевского, во время войн с половцами и рязанским князем, оставаясь его личным доменом.
Во всех войнах и походах этого времени карачевцы принимали участие вместе со своими князьями. Готовились они и в поход против половцев в 1185 году. О событиях, воспетых в «Слове о полку Игореве» ипатьевская летопись, к примеру, отмечает: «Великий князь киевский Святослав Всеволодович шел в Корачев и собирал воинов,.. желая идти на половцев к Дону. На обратном пути из Корачева он узнал, что братья его ушли на половцев одни, тайком от него. Когда Святослав пришел в ладьях к Чернигову, туда прибежал Беловода Просович и поведал Святославу о том, что случилось от половцев». Поход Святослава Всеволодовича не состоялся. Однако Карачевская дружина выступила к Киеву, чтобы в случае прорыва половцев помочь в защите «матери русских городов». Половцы, обессилившие в сражении с Игорем, не смогли овладеть Киевом и ушли в свои степи.
Карачев со своими землями продолжал оставаться под властью черниговских князей, а черниговский стол наследовался по принципу генеалогического старейшинства: от племянников Святослава Ольговича Святослава (1164 – 1176, в 1176 Святослав стал князем киевским) и Ярослава (1176 – 1198) Всеволодовичей к его сыну Игорю, герою неудачного похода против половцев в 1185году, воспетому в «Слове о полку Игореве». Вследствие этого черниговское княжение уже в следующем поколении Ольговичей и в первой четверти XIII века сосредоточилось в руках сыновей Святослава Всеволодовича (Олега, Всеволода Чермного, Глеба, Мстислава), а затем его внуков (Михаила Всеволодовича, Мстислава Глебовича). Потомство Святослава Ольговича было вынуждено довольствоваться Новгородом-Северским и Курском. Сыновья Игоря, по матери приходившиеся внуками Галицкому князю Ярославу Осмомыслу, оказались в начале XIII века втянутыми в политическую борьбу в Галицкой земле после смерти около 1199 года бездетного Владимира Ярославича Галицкого. Закрепиться там они не смогли: трое из них в 1211 году были повешены по настоянию их противников из числа Галицкого боярства (случай для Руси исключительный).
О судьбах князей, участников похода 1185 года, подробно рассказывает В. В. Крашенинников. Здесь же уместно обратить внимание на внука Святослава Всеволодовича, сына черниговского князя Всеволода Святославича Чермного (сына Святослава Всеволодовича, бывшего великим киевским князем в 1185 г.) молодого князя Михаила Всеволодовича, участника битвы на реке Калке.
После смерти в 1212 году отца, Всеволода Чермного, Михаил Всеволодович оказался «под рукой» своего дяди, Мстислава Святославича Козельского, который стал вскоре править и Черниговом, но династические права на Чернигов Михаил Всеволодович сохранил и поэтому в перечне русских князей на реке Калке назван Черниговским, но не среди старших великих князей, а среди «младших».
Тверская летопись отмечает: « В год 6732 (1223) Из-за грехов наших пришли татары, народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят – таурманы, а другие – печенеги… И начали князья собирать воинов каждый в своей области: великий князь Мстислав Романович Киевский, внук Ростислава, и Мстислав Святославич Козельский, внук Всеволода Черниговского, и Мстислав Мстиславич Галицкий – эти старшие князья в Русской земле, а с ними и младшие князья: Даниил Романович, внук Мстислава, и князь Михаил Всеволодович Черниговский, и князь Всеволод Мстиславич, сын киевского князя, и многие другие князья. Когда князья собрались на совет в Киеве, они послали во Владимир к великому князю Юрию Всеволодовичу за помощью; а он отправил к ним Василька Ростовского».
В Галицко-волынской летописи это событие отмечено так: «И съехались тут с ними все кочевье половецкое, и черниговцы приехали, киевляне и смоляне, и иных земель жители… пришли каждый со своим князем. А куряне, трубчане и путивльцы каждый со своим князем, пришли на конях… На этом совете были Мстислав Романович Киевский, Мстислав Козельский и Черниговский и Мстислав Мстиславич Галицкий – они были старейшими князьями Русской земли. Великого князя Юрия Суздальского на этом совете не было. А младшие князья были Даниил Романович, Михаил Всеволодович, Всеволод Мстиславич Киевский и иных князей много… Василька там не было, он по молодости остался во Владимире.
…Молодые князья сказали: «Мстислав и другой Мстислав, не стойте! Пойдем против них!» Все князья, Мстислав и другой Мстислав, Черниговский, перешли через реку Днепр, к ним перешли и другие князья, и все они пошли в половецкую степь. Они перешли Днепр во вторник, и встретили татары русские полки».
В 1223 году русские и половецкие войска в битве при Калке потерпели поражение, причинами которого стали отсутствие единства действий русских вследствии феодальной раздробленности Руси и недоверие друг другу командовавшими русскими дружинами тех Мстиславов – Киевского, Черниговского и Галицкого. Несмотря на поражение русских войск, татары, также понесли большие потери и вынуждены на время отложить дальнейший поход на Русь.
После гибели в 1223 году Мстислава Святославича Козельского и Черниговского Михаил Всеволодович не сразу смог занять черниговский стол. Главным его соперником был Олег Игоревич Курский, по возрасту старейший среди Ольговичей, достаточно влиятельный и сильный князь. Неизвестно, чем бы закончилась эта борьба, если бы на помощь Михаилу не явился сильный союзник, зять его, князь суздальский Юрий с двумя племянниками Константиновичами. Разумеется, курский князь не мог противиться соединенным силам суздальского и черниговского князей. Олег Игоревич уступил права свои племяннику. В летописи сказано, что Юрий помирил их с помощью Митрополита Кирилла. Племя Ольговичей было многочисленно: летопись упоминает о князьях козельских, трубчевских, путивльских, рыльских. От Михаила Всеволодовича Черниговского, утвердившегося в Чернигове в 1224году и подчинившего своей власти Карачевскую землю началась династия карачевских князей.
Монгольское нашествие.
Утренний лес, одевшись в туманную дымку, не хотел просыпаться. Каждый лист еще держал светлые капли, черные стволы сочили воду. Неподвижный воздух был тяжел густой смесью тления прошлогодних листьев с горечью ольхи, тонкостью орешника, черным паром земли Карачевской. Подобно прожилкам светлого мрамора в глыбе гранита, струился аромат поздних ландышей, раскрывших богрянно-порочные чашечки. В испарениях дикого мира жила и дышала могущественная, извечно существующая душа растений. Как прекрасны и небо, и лес, и каждый лист на дереве…
В летописях нет многого из того, что происходило на Руси в далеком средневековье. Вот и пытаемся воссоздать историю Карачевской земли, используя отрывочные летописные строки разноязычных авторов, народные предания, топонимику, фольклорные и литературные произведения, археологию, исторические аналоги, работы знатоков средневековья, историю крещения Руси.
В начале XIII века впервые появляются сведения о княжествах Брянском, Карачевском, Новосильском и Тарусском. Однако, экономическое развитие этих глухих земель-государств не было столь высоким, чтобы заявить о себе летописцам на уровне Ростовско-Суздальского или Муромо-Рязанского.
Начало XIII века является важным хронологическим рубежом во всей всемирной истории. Оно отмечено монгольскими завоеваниями, охватившими всю Азию и ряд стран Европы. Монголо-татарское государство оказало огромное влияние на судьбы Руси и многих других стран.
Весной 1223 года тридцатитысячный разведывательный отряд войска Бату-хана (Батыя) под командованием полководцев Джебе и Субедея прошел вдоль южного берега Каспийского моря и стремительно вторгся в Закавказье. Разбив армяно-грузинское войско и опустошив Грузию и Азербайджан, татары прорвались через Дербентский проход на Северный Кавказ и столкнулись с аланами (осетинами) и половцами. Действуя хитростью, они разбили сначала аланов, а затем потеснили половецкие орды. Последние во главе с ханом Котяном попросили помощи у южнорусских князей, с которыми были в родстве. На съезде в Киеве было принято решение прийти на помощь половцам. В церквях священники стали призывать: «Доспевайте (в XIII веке многие слова имели иное значение, чем теперь: доспевайте – собирайтесь), доспевайте православные! Не попустите царю Батыге владети русскою землею!» В степь выступило свыше двадцати тысяч русских воинов. В низовьях Днепра они соединились с половецкими силами.
Сражение русских с татарами произошло 31 мая 1223 года в степи, неподалеку от Азовского моря, на реке Калке. Половцы почти с самого начала боя бросились в бегство, а русские войска оказались лицом к лицу с совершенно новым для них противником. В результате несогласованных действий и внутрикняжеских распрей монголо-татарским полководцам удалось разъединить союзные силы южнорусских князей и разбить их по одиночке. Из восемнадцати русских князей, участвовавших в этом походе, в живых осталось лишь половина, а из рядовых дружинников выжил лишь каждый десятый. Эта трагедия воочию продемонстрировала военно-политическую ослабленность раздробленных уделов Русской земли.
После трагедии на Калке удельная Русь была по-прежнему объята ожесточенными межкняжескими усобицами. Относительное спокойствие сохранялось лишь во Владимирской земле, где князю Юрию Всеволодовичу удавалось поддерживать мирные отношения с южнорусскими князьями.
Князь Юрий Всеволодович был высок, плечист и дороден. Окладистая полуседая черная борода украшала могучую грудь. Взгляд темных строгих глаз из под черных бровей пронизывал насквозь, приводил в трепет. Когда князь стоял в соборе на узком шемаханском ковре, отставив ногу в пестром сафьяновом сапоге с серебряной подковкой, и заложив левую руку за золотой пояс, правой истово совершал крестное знамение, касаясь перстами белого открытого лба, золотой пуговицы на животе и широких плеч, молящиеся дивились его величественным движениям, любовались, как степенно он оправлял вьющиеся полуседые темные волосы и откидывал их назад.
В народе говорили, что «хозяин он крепкий и прижимистый, спуску и поблажки никому не дает». Когда он отправлялся по княжеству, никто не мог отвертеться от дани и подарков, со всякого он умел получить хоть шерсти клок. Он считал себя на голову умнее и смышленее всех, любил каждого поучать и не терпел спорщиков.
В 1235 году на очередном курултае (съезде) монгольской знати в Каракоруме было принято решение об общемонгольском походе в Европу. На помощь Бату-хану (Батыю) пришли войска многих чингизидов (потомков рода Чингисхана). Во главе войска встал сам Батый, а советником назначил опытного полководца Субедея.
Наступление началось осенью 1236 года, и уже через год монголо-татарские завоеватели покорили Волжскую Болгарию, земли буртусов и мордвы на Средней Волге, а также половецкие орды, кочевавшие в междуречье Волги и Дона. Поздней осенью 1237 года основные силы татар сосредоточились в верховьях реки Воронеж (левом притоке Дона). Тверская летопись, однако, донесла до нас такой факт: «В год 6746 (1237) Окаянные татары зимовали около Черного леса», то есть, надо полагать, недалеко от южных границ земли Карачевской. В те далекие годы небольшая часть Воронежской области входила в состав Карачевской лесной волости, а где-то предположительно в этом районе находился Звенигород.
Помимо значительного численного перевеса татарских туменов, огромное значение имела раздробленность русских княжеств, противостоящих вражескому нашествию поодиночке. Не сумели организовать объединенную оборону своих земель и южнорусские князья.
Важнейшие жизненные центры Русской земли – города Киев, Чернигов, Владимир, Суздаль, Рязань, Переяславль, Москва, Муром и множество других – в результате татарского нашествия были совершенно разрушены. Их приходилось не восстанавливать, а строить заново. Это требовало огромных жертв, тем более трудных, что в борьбе с татарами страна обезлюдела, благосостояние ее было в корне подорвано, победители наложили на уцелевшее население тяжелую дань, а княжеские раздоры и междоусобия не прекращались даже и под татарской властью.
Была разорена Чернигово-Северская земля (Северская Русь), в состав которой входила лесная Карачевская волость.
Согласно данным археологов из семидесяти четырех городов, оказавшихся в зоне действий Батыевых орд, сорок девять были полностью разрушены. При этом треть из них так и не восстановились, а пятнадцать бывших городов превратились в села. По утверждению ряда историков не пострадали лишь Великий Новгород и Псков, а также Смоленск, Полоцк, Турово-Пинское княжество.
В. В. Крашенинников в книге «Взгляд через столетия» делает вывод о том, что разгрому и разорению подверглись города нижнего течения Десны и Посемья, а также отмечает увеличение населения Среднего Подесенья, за счет людей, бежавших от татарского нашествия из районов верхнего течения Оки, Посемья и Нижнего Подесенья. Увеличение населения было характерно и для лесной земли Карачевской. Батыевы полчища, пройдя разрушительным ураганом по северо-восточным, юго-западным и южным княжествам Руси, не затронули городов Болхова и Карачева. Л. Н. Гумилев в книге «От Руси до России» обращает наше внимание, что «…некоторые противостояли монголам, но болховские князья предпочли договориться с монгольским ханом». Не исключено, что Карачевские бояре и знать преподнесли Батыю выкуп и дары, спасая тем самым себя, город и всю лесную волость от смерти, разрушения и разграбления. И, возможно, не случайно «татары зимовали около Черного леса», давая отдых своим людям, пополняя табуны лошадьми, а обозы – фуражом и продовольствием.
Из истории монгольского нашествия мы знаем, что после форсирования Волги монгольское войско разделилось. Основные силы, которыми руководил волевой и умный Мункэ-хан, сын Тулуя и внук Чингисхана, начали преследовать главу половцев – хана Котяна, оттесняя его к границам Венгрии. Другая часть войска, возглавляемая Бату-ханом, подошла к границам Рязанского княжества.
Рязанские князья, равно как и суздальские и владимирские, не участвовали в битве на Калке, и поэтому Батый не собирался с ними воевать. Однако дальнейшее движение войска требовало постоянной смены лошадей, постоянного получения продуктов и фуража. Батый послал в Рязань парламентеров, стремясь получить от рязанцев пищу, фураж и лошадей. Рязанские князья, не удосужившись узнать, с кем имеют дело, сказали: «Когда мы не останемся в живых, то все будет ваше». Так и случилось. «Град и земля Рязанская изменися… и отыде слава ея, и не бы что в ней было ведати, токмо дым и земля и пепел».
«Под стены Козельска, - отмечает Л. Н. Гумилев,- их привела память о Калке. Ведь пятнадцать лет назад князь черниговский и козельский Мстислав Святославич был участником убийства монгольских послов. И хотя Мстислав к тому времени уже умер, монголы, руководствуясь понятием коллективной ответственности, стремились отомстить «злому городу» за поступок его князя. Конечно, с точки зрения современных людей, поведение степняков может казаться неоправданно жестоким. Но не будем забывать, что они точно так же следовали своим представлениям, как мы следуем своим. По мнению монголов, все подданные князя разделяли с ним равную ответственность за злодеяние уже потому, что соглашались иметь его своим князем. Вероятно, причины жестокой расправы с Козельском были хорошо понятны современникам: монголы осаждали Козельск семь недель, и никто из русских не пришел на помощь этому городу. Упорно и бесстрашно козельские жители, от мала до велика, сражались с врагом. Немало захватчиков полегло под стенами города. Лишь гибель всех козельчан положила конец сражению.
Но не все города постигла участь Владимира, Торжка и Козельска. Жители богатого торгового Углича, например, довольно быстро нашли общий язык с монголами. Выдав лошадей и провиант, угличане спасли свой город… Более того, находились русские, пополнявшие ряды монгольских войск. Венгерский хронист называл их «наихудшими христианами».
Приведенные примеры красноречиво говорят в пользу предположения о заключении карачевцами определенного договора с Батыем и, поэтому Карачев оказался в стороне от разорительных действий монголо-татарских орд.
В числе разрушенных дотла русских городов находился и Чернигов, бывший столицей огромного Черниговского княжества, по территории и количеству городов едва ли не самого крупного на Руси. Последним его князем был Михаил Всеволодович, зверски убитый в Орде в 1246 году и причисленный православной церковью к лику святых мучеников. Старший из сыновей его, Ростислав, женившись на дочери венгерского короля Бэлы IV, переселился в Венгрию и получил от тестя удел в Карпатах, княжество Мачевское.
После смерти Михаила Всеволодовича княжество Черниговское, как таковое, перестало существовать. Оно было распределено между другими четырьмя сыновьями князя Михаила, образовав самостоятельные, но в общем порядке подчиненные золотоордынскому хану княжества: Брянское, Карачевское, Тарусское и Новосильское, в которое входили также Новгород-Северское и Глуховское. Из них преобладающее значение имело Брянское княжество, доставшееся старшему из братьев после Ростислава, Роману Михайловичу, который перенес в Брянск епископскую кафедру из разрушенного Чернигова и на Руси считался крупной величиной. «Это княжество, - отмечает М. Д. Каратеев, - было самым беспокойным, что обусловливалось характером его князей и географическим положением: на западе оно граничило с Литвой, постепенно захватывавшей окраинные русские земли, а на севере – с крупным княжеством Смоленским, не упускавшим случая расшириться за счет соседей. В силу этого брянским князьям постоянно приходилось обороняться то от Литвы, то от Смоленска. Впрочем, они в долгу не оставались и сами не раз нападали на Смоленск, а также на своего менее воинственного восточного соседа – княжество Карачевское, о котором в учебниках истории не только ничего не сказано, но даже не упоминается его название.
Князья карачевские.
Карачевское княжество досталось Мстиславу Михайловичу, третьему из сыновей святого Михаила. Его столицею стал Карачев – один из древнейших русских городов. Кроме Карачева, в состав этого княжества входили, со своими областями, города Козельск, Болхов, Звенигород (давно не существующий город, местоположение которого является спорным, но, предположительно, находился он в южной части Карачевского княжества между Доном и Сеймом юго-западнее Ельца), Мосальск, Елец, Серпейск, Лихвин и некоторые другие. Применительно к позднейшей карте России, «оно занимало Орловскую губернию, за исключением Брянского и Трубчевского уездов, больше половины Калужской губернии, значительную часть Тульской и Курской и небольшую часть Воронежской». (М. Д. Каратеев, «Ярлык Великого Хана», Москва, 1991). Вся эта территория и все эти города со своими областями в совокупности носили в народе название земли Карачевской.
В Карачеве, на так называемом большом княжении, всегда сидел старейший член рода, - не по возрасту, конечно, а по порядку династического старшинства, генеалогической лествицы. В пределах своей земли князь карачевский, в отличие от удельных, назывался великим или н;большим князем. Из пяти карачевских уделов по лествице областей, первым по значению считался Козельский, вторым – Звенигородский, а последним Мосальский.
Давая характеристику князьям, М. Д. Каратеев отмечает, что «по характеру своему карачевские князья в полную противоположность брянским, были не воинственны, а домовиты и спокойны. За славой они не гонялись, старались избегать усобиц, старину блюли крепко, были рачительными хозяевами, о подданных своих заботились больше, чем соседские князья, и народ их любил. В войны и распри с соседями они вступали, лишь обороняя свое, но сами на чужое не посягали. Бывали среди них неизбежные в то время споры о старшинстве, бывала и зависть, но, в общем, жили они тихо».
Герб князей Карачевских
Исторические источники сохранили о Карачевском княжестве и его князьях весьма мало и к тому же разноречивые и отрывочные сведения. Карачевская земля представляла собой глухой лесной угол феодальной Руси с характерным для нее патриархальным течением жизни. Над ней единым государем стал Мстислав Михайлович, первый князь Карачевский. В длительное время своего княжения Мстислав Михайлович заботился о восстановлении и развитии своих земель. При его непосредственном руководстве и деятельном участии росла, застраивалась и крепла, совершенствовалась и развивалась столица княжества – Карачев. Сложенный крепко и по величине не намного уступая Мурому, город с принадлежавшими ему землями насчитывал около ста тысяч жителей. Однако ремесленные слободы в Карачеве были далеко не столь обширны как в Муроме. Учитывая последствия монголо-татарского нашествия, горожане очистили ров и подсыпали вал. Отремонтировали земляную крепость и деревянный кремль. Люди чувствовали свою защищенность и верили в своего князя. Любили его. Во владениях князя Мстислава голод был редкостью.
Стараниями Мстислава Михайловича были преодолены ужасы разрушения, истребления людей и всех плодов долговременного гражданского образования в Козельске с его волостями и уездами. Город, до основания разрушенный татарами, не только возродился, полностью отстроился, но и вырос по количеству населения. Только укреплен он был значительно слабее, чем прежде.
Разоренные монголами русские земли были вынуждены признать вассальную зависимость от Золотой Орды. Не прекращающаяся борьба, которую вел русский народ с завоевателями, заставила монголо-татар отказаться от создания на Руси своих административных органов власти. Русь сохраняла свою государственность. Этому способствовало наличие на Руси собственной княжеской администрации и церковной организации. Русские князья, признавшие вассальную зависимость от Золотой Орды, получали ярлык (грамоту) на соответствующее княжение и пайдзу (золотую дощечку), своеобразный пропуск через ордынскую территорию. Ярлык на княжение карачевское получил и Мстислав Михайлович.
В 1257 году монголо-татары предприняли перепись населения – «запись в число». В города посылались бесермены (мусульманские купцы), которым на откуп отдавался сбор дани. Размер дани («выхода») был очень велик. Одна только царева дань, то есть дань в пользу хана, которую сначала собирали натурой, а затем деньгами, составляла тысячу триста килограмм серебра в год. Постоянная дань дополнялась «запросами» - единовременными поборами в пользу хана. Кроме того, в ханскую казну шли отчисления от торговых пошлин, налоги для «кормления» ханских чиновников и так далее. Всего было четырнадцать видов даней в пользу татар. Все это тяжким бременем легло на плечи русского народа и населения земли Карачевской.
Опираясь в основном на бояр землевладельцев, Мстислав Михайлович стремился к подъему сельскохозяйственного производства и развитию торговли. Это, в свою очередь, создавало благоприятные условия для восстановления и дальнейшего развития всей Карачевской земли. Как дальновидный политик, он учитывал произошедшее изменение характера экономических и торговых связей. По ряду причин с конца XIII века сбор дани в пользу татар был передан в руки русских князей. Это позволило последним создавать определенные запасы и организовать торговлю излишками сельскохозяйственной продукции, продуктами, получаемыми от лесных промыслов и собирательства. Карачевский князь Мстислав Михайлович умело использовал начавшееся развитие новых социально-экономических центров: Тверь, Нижний Новгород, Москва, Коломна, Кострома и другие. В этих городах увеличивалось население, возрождалось каменное строительство, росло число ремесленников и купцов. Новые социально-экономические центры нуждались в различных материалах, товарах, фураже и продовольствии. Карачев становится центром не только внутренней, но и внешней торговли, выходя на рынки Литвы, Польши, Кавказа, Крыма, Средней Азии. Из Карачевской земли везли зерно и муку, говядину и дичину, копчения, соления и мочения, мед, кожу и меха, щепной товар различных древесных пород, женские безделушки да детские игрушки.
С помощью волоков, старых, известных, с мастерами умелыми можно проплыть-проехать во все русские земли и города и во все иноземные владения: к булгарам, арабам, туркам, грекам, латинянам в Италию, ко всем германцам, к датчанам, шведам, норманнам, французам, - словом во весь белый свет.
Тесные торговые связи Мстислав Михайлович стремился устанавливать и поддерживать с ганзейцами давно ведшими торговлю с руссами. (Ганза или Ганзе – древнее готское слово, означает товарищество германских купцов, торговавших за границей). Купцы Розарии в городе имели склады и несколько больших лодок. Торговали добротным германским сукном и белоснежными холстами. Привозили также оружие и железо, вино рейнских виноградников, изделия из благородных металлов, золота и серебра. Продавали предметы из меди, оловянные тарелки и кружки, свинец, краски и синьку. У булгар и арабов покупали восточные товары: имбирь, перец, гвоздику, изюм, сушеные фрукты. У русских покупали воск, мед, меха, шерсть, щетину, смолу, деготь, кожи, сало, кудель. Главным же городом, через который ганзейцы вели торговлю, был Смоленск.
Во второй половине XIII века фактически завершилось разделение Древнерусского государства на северо-восточную и юго-западную части, отношения между которыми все более стали приобретать характер межгосударственных. Великое княжество Киевское утратило свое политическое значение. Ослабли и раздробились Черниговское и Переяславское княжества.
Как и в предыдущие времена, земля Карачевская оказалась на прямых и удобных путях сообщения между северо-восточными и юго-западными русскими землями. Но если раньше особый интерес к ней был со стороны Киева и Чернигова, то к концу XIII века такой интерес возник у все более крепнущего раннефеодального государства – Великого княжества Литовского (Литовская Русь), князья которого, также как и князья Московской Руси, претендовали на роль собирателей русских земель.
В 1263 году Миндовг отправил литовское войско за Днепр на князя брянского и черниговского Романа Михайловича. Зная, что литовские воины охочи до грабежа, Мстислав Михайлович поспешил на помощь брянцам. Объединенными силами брянцев и карачевцев войско князя Миндовга было разбито. Такая позиция князя Мстислава предотвратила проникновение литовского войска на Карачевскую землю, разорение ее сел и городов. Этот факт также подтверждает политическую дальновидность Мстислава Карачевского.
Вместе с тем, через двадцать лет после данного события, по смерти Мстислава Михайловича, положение в Карачевском княжестве изменилось не в лучшую сторону. Дошедшая до наших дней духовная грамота (духовное завещание) князя Мстислава, полный текст которой приводится в историческом романе М. Д. Каратеева, дает основания полагать, что Мстислав Михайлович заботился о сохранении целостности сложившейся территории Карачевского княжества, несмотря на то, что, как и прежде повелось на Руси, передал ее области своим сыновьям.
ДУХОВНАЯ ГРАМОТА
МСТИСЛАВА МИХАЙЛОВИЧА,
первого князя Карачевского.
Яз, раб Божий Мстислав, а во святом крещении Михайла, княж-Михайлов сын, соизволением Господним князь и государь Карачевской земли, а такоже князь Козельский, Болховский и Звенигородский, Елецкий князь да Мосальский, да иных городов земли нашей, готовясь предстать перед Богом, детям своим завещаю:
Старшому сыну моему, Святославу, княжить в Карачевской земле. Володеть ему стольным городом Карачевом, да Ельцом городом, да Мосальском, с волостями и уездами, а молодшим братьям своим быть ему отца вместо. А второму сыну моему, Пантелеймону, даю город Козельск, а сыну Титу Звенигород, а сыну Андрею Болхов-город, все с волостями и уездами. И чтить им старшего брата своего Святослава отца вместо и из воли его не выходить.
А коль преставится сын Святослав, то на большом княжении во Карачеве сидеть старшому его, Святослава, сыну, а коли сынов ему Бог не даст, то сидеть на большом княжении старшому по нем брату, князю Пантелеймону, а по смерти его, - паки старшому его, Пантелеймона, сыну. И тако наследие наше во потомстве держать, а молодшим по роду князьям большого князя всегда чтить отца вместо и из воли его не выходить. А большому князю молодших не обижать. И меж собою жить всем дружно, чужого не искать и тяжеб да усобиц не заводить. А кто заведет, того большой князь казнить волен.
Аще же кто волю мою в том порушит, да падет на того мое проклятие во веки и пусть не со мною одним, а со всем родом нашим готовится стать перед Господом.
Писана лета 6791 месяца ноября в 8, на память святого Архангела Михаила.
Следовала подпись, а внизу листа , скрепляя концы плетеной тесьмы, продетой сквозь пергамент, висела большая печать красного воска. На ней хорошо можно было разобрать не ровную круговую надпись: «Печать Князя Мстислава Михайловича». В центре печати виднелся оттиск изображения архангела Михаила, с мечом в руке, окруженного облаками. (М. Д. Каратеев, «Ярлык Великого Хана», Москва, 1991, с. 75-76).
В первой половине XIV века карачевским князьям приходилось защищаться от вторжения брянцев на фоне междоусобиц князя брянского и черниговского Василия Александровича и смоленского князя Святослава Глебовича, который в ответ на жалобу брянцев о притеснениях со стороны князя Василия выгнал его из Брянска и сам сел на княжение в городе. Князь Василий «иде в Орду жаловаться на дядю своего, на князя Святослава Глебовича». В 1310 году Василий Александрович вернулся с татарской ратью. «И помрачища стрелы татарские воздух, и бысть аки дождь, таже копьи и саблями сняшася и бысть сеча зла». Князь же Святослав со «своим двором много бився с татары, и последи, убиен бысть в полку».
В том же году «князь Василий Бряньский ходи с татары к Карачеву». Защищая свою вотчину, Святослав Мстиславич Карачевский пал от руки брянского князя. Сыновей у него не было, и на большое княжение вступил после него следующий по старшинству брат – Пантелеймон Мстиславич. Младшие братья, Тит Мстиславич получил в удел княжество Козельское, а Андрей – Звенигородское.
Как и его отец, Пантелеймон Мстиславич был миролюбив и предпочитал расходовать средства на поднятие благосостояния княжества. Он заботился о своих подданных, о своем народе. Войнами и усобицами его не разорял, продолжая династические традиции карачевских князей, идущих от князя черниговского Олега Святославича, названного автором «Слова о полку Игореве» «Гориславичем».
Князь Пантелеймон много внимания уделял совершенствованию пашенного земледелия и мясомолочного животноводства. Разведение и увеличение поголовья крупного рогатого скота – коров было одним из основных занятий Пантелеймона Мстиславича. В качестве кормовой базы использовались пастбища и покосы в пойме реки Снежеть, лесные поляны. Он охотно принимал всех вольных людей, не попавших еще в прямую зависимость от вотчинников, давал им землю, оказывал помощь в обустройстве и на несколько лет освобождал от податей.
Пантелеймон Мстиславич восстановил разрушенные в 1310 году стены крепости и кремля. М. Д. Каратеев, описывая город начала XIV века, отмечает, что укрепленная часть города (в старину называвшаяся детинцем или кремлем) занимала пространство чуть более чем семь с половиной гектаров. Она имела форму неправильного пятиугольника, окруженного рвом и земляным валом высотой около трех с половиной метров, поверх которого высилась городская стена, составленная из «городниц», то есть из ряда толстых бревенчатых срубов, приставленных вплотную друг к другу. Внутренность этих срубов-клетей заполнялась землей и щебнем. Крепостная стена в высоту достигала семи, а в ширину чуть более трех метров и представляла собою довольно широкую площадку, с которой защитники города могли отражать приступы нападающих во время осады. По внешнему краю этой площадки, для защиты от стрел атакующих, тянулось заборало-невысокий забор из толстых дубовых горбылей, с прорезанными в нем скважнями или бойницами. На всех углах стены были выведены бревенчатые башни-вежи. Такая же башня высилась над главными городскими воротами.
Внутри этого защищенного стенами пространства размещалась основная часть города, в которой находился обширный княжеский двор с жилыми хоромами и службами, дворы и хоромы карачевских бояр, дома воевод и старших дружинников, оружейные мастерские и склады.
Княжеский двор, окруженный высокой стеной из заостренных наверху дубовых бревен, представлял собой как бы внутреннее укрепление. Напротив въездных ворот, в передней части этого двора, стояли светлые и просторные жилые хоромы с теремом посредине, выведенные из толстых сосновых бревен на высоком каменном основании и крытые крутой тесовой крышей. Фасад этого дворца-избы занимал около тридцати пяти метров, к средней части которого примыкало высокое, ступеней в десять крыльцо, крытое трехскатной крышей, спереди опиравшейся на две деревянные колонны, покрытые затейливой резьбой. Ею же были изукрашены перила крыльца, наличники и ставни невысоких окон. В тереме окна были большие и широкие, и выходили они на все четыре стороны. На высоком древке, укрепленном на крыше терема, по обычаю, завезенному сюда из Польши, развевался стяг князей карачевских: на голубом шелковом полотнище – Архангел Михаил с поднятым мечом в руке, стоящий на золотом хлебном снопе.
В передней части двора, по бокам ворот и вдоль боковых стен, тянулись помещения княжеских дружинников - личной гвардии князя. Позади хором, также примыкая к стенам двора, шли всевозможные службы: амбары, погреба, бани, сушильни, людские, поварни, конюшни и прочее. Непосредственно за дворцом был разбит небольшой, но тенистый сад, в котором ютилась княжеская баня; за садом шел огород, а в самом конце двора помещались псарня и коровник.
Лес, окружавший город, оказывал разнообразные услуги: обстраивал его сосной и дубом, отапливал березой и осиной, освещал березовой лучиной, обувал людей лыковыми лаптями, обзаводил домашней посудой и мочалом, питал хозяйство зверем и лесной пчелой.
Река Снежеть приучила своих обитателей к общежитию и общительности. Она воспитала дух предприимчивости, привычку к совместному, артельному действию, заставила размышлять и изловчаться, сблизила разбросанные части населения Карачевской земли, приучила чувствовать себя членом общества, обращаться с чужими людьми, наблюдать их нравы и интересы, меняться товаром и опытом, знать обхождение. Так разнообразна была историческая служба Снежети.
Здесь, в пойме, уже кончили с сенокосом, и, радуя глаз, островерхие стога разбежались от реки, обозначая своими дальними рядами границы весеннего половодья. И там, где начинались пахотные поля, среди свежих зеленых стогов попадались коричневые, а кое-где и почерневшие. Прошлогодние и более старые. Не понадобились до новой травы, а там осталось и от новой. Как всегда, вывозили с осени ближние стога, добираясь к весне до дальних, и не всегда была в них нужда. Служили эти стога и другой приметой. Не бушевал здесь огонь междоусобий. Не гуляли татарские табуны. Стога суть тоже свидетели, немые, однако говорят, не пишут, да летописцы!
У Спасской дороги со стороны «острожной осыпи» был построен новый причал для прибывавших в Карачев кораблей гостей-купцов заморских.
На огородах близ реки гнули спины многие карачевцы, занимаясь поливкой. Высоко речная вода пропитывает землю, но коротки корешки у капусты, репы, моркови, и прочей огородины. Заезжая на телегах в реку, карачевцы возили воду. А на своем польце кто как приспособился. Одни растаскивали ведрами, другие выпускали воду по канавкам, и, остановившись у гряд, вода сама себе ход находила.
Несмотря на стычки с брянцами и татарами, угрозу литовской зависимости восемнадцатилетнее великое княжение в Карачеве Пантелеймона Мстиславича способствовало укреплению города и всей лесной волости, повышению его, города, влияния во всей земле Карачевской. Деятельность князя Пантелеймона не допустила превращения края в пустыню со скудным остатком прежнего населения, как это произошло в старинных областях Днепровской Руси, на которую часто нападала Литва. Ведь Киевская, Переяславская и частью Черниговская области едва ли не до середины XV столетия находились в запустении. «После того, - подчеркивает В. О. Ключевский, - как юго-западная Русь с Галицией в XIV веке была захвачена Польшей и Литвой, днепровские пустыни стали юго-восточной окраиной соединенного Польско-Литовского государства». («Русская История», Москва, 2005, стр. 135).
Карачевское княжество сохранило свою относительную самостоятельность с вассальным золотоордынским подчинением в границах, сложившихся при князе Мстиславе Михайловиче.
В 1334году с Пантелеймоном Мстиславичем, как тогда говорили, случился удар, который повторился через пять лет. А было ему тогда уже под семьдесят. Он имел грузное тело и седую бороду. Лицо было круглое с приподнятыми светлыми густыми бровями и широко открытыми глазами, на голове – редкие седые волосы. Из-за преклонного возраста и по состоянию здоровья он делами управления государством почти не занимался, считая очевидным, что правитель обязан предвидеть. Умудренный житейским опытом и, предвидя те трудности, с которыми может столкнутся его сын во взаимоотношениях с дядьями после кончины отца, старый князь, желая приучить сына к самостоятельности, последние лет десять поручал ему решение большинства дел. Князь Пантелеймон называл княжича Василия, младшая сестра которого Елена была замужем за пронским княжичем Василием Александровичем, своим соправителем. Таким образом, он стремился при своей жизни усмирить помыслы своих братьев Тита и Андрея Мстиславичей, об устранении от династического наследования карачевского княжеского стола их братанича (племянника).
Василий Пантелеймонович занимался делами государства охотно. В это время ему было уже двадцать семь лет, и был он подготовлен и опытен в ратном искусстве. Следует заметить, что в ту пору не было на Руси князя, который не умел бы сам водить свои полки и сражаться в первых рядах, подавая своим воинам пример стойкости и отваги.
Княжич Василий (в переводе с греческого – властелин, обладатель земли) был высоким и ладным молодым человеком, от всей фигуры которого веяло силой и удалью. Его красивое лицо обрамляла темно-каштановая бородка. Он был слишком прям и безыскусственен, чтобы намеренно искать популярности. Этого и не требовалось. Молодой княжич считал, что ложь, беззаконие, насилие, воровство – есть зло для земли Карачевской, а правда, закон, любовь всегда несут в себе мир и покой. В воинской среде он был любим и почитаем за свои личные качества: за отвагу, справедливость, щедрость, доступность и открытый нрав. При случае он любил повеселиться в компании с детьми боярскими.
Любил Василия Пантелеймоновича и простой народ, чувствовавший его отношение к боярам и видевший в нем своего защитника от их произвола. Конечно, имел княжич и недостатки, создавшие ему некоторое количество врагов: был горяч и несдержан, а в гневе часто терял власть над своими поступками и словами. Но жертвы подобного гнева обычно его заслуживали, и потому, кроме пострадавших, княжича мало кто осуждал за подобные вспышки.
Образование его нельзя было назвать блестящим, но по тем временам, когда многие удельные князья были вовсе неграмотны, оно все же могло считаться изрядным: он умел читать и писать, хорошо знал счет, имел верные представления о всех главнейших государствах Европы и Азии, знал прошлое и настоящее Руси и бегло говорил по-польски и по-татарски.
Большинством своих невоенных познаний Василий обязан старику-монаху, отцу Феоктисту, бывшему его наставником, да случайным встречам с заезжими людьми, расспрашивать которых был он великий охотник. От матери своей, Ольги Львовны, дочери галицкого князя, княжич тоже почерпнул многое. Она была женщина умная, не придерживающаяся слепо старины и хорошо понимавшая недостатки существующего на Руси феодального строя. Под ее влиянием рано понял их и Василий Пантелеймонович, а понявши, стал задумываться о том, как их исправить.
Первая половина XIV века принадлежит к одному из самых мрачных периодов русской истории. Усилия Золотой Орды были направлены на то, чтобы воспрепятствовать консолидации русских земель, сталкивая княжества друг с другом, что приводило их к взаимному ослаблению. Иногда в этих целях ханы шли на изменение территориально-политической структуры Руси: по инициативе Орды формировались новые княжества (Нижегородское) или делились территории старых (Владимирское).
Владимиро-Суздальская, Новгородская, Тверская, Муромская и Рязанская земли, молодое Московское княжество, под сюзеренитетом Орды, продолжали враждовать между собою, совершенно не обращая внимания на западные и юго-западные земли-княжества, которые один за другим включались в состав раннефеодального государства – Великого княжества Литовского.
В 1315 году власть в Литве захватил князь Гедемин (1315-1340 годы правления). Происхождение его неизвестно. Согласно позднейшей официальной литовской версии Гедемин, как и Миндовг, происходил от Палемона, брата римского императора Нерона. Мол, этот брат отправился в I веке нашей эры на север и основал там Литовское государство.
В 1321 году Гедемин, собрав литовские, жемайтийские и русские полки, двинулся на Киев. Как отмечает А. Б. Широкорад, «литовцы взяли города Овруч и Житомир. В десяти верстах от Киева, на реке Ирпени, войско Гедемина было встречено дружинами короля Льва Юрьевича (правнука Даниила Романовича), его брата Андрея Юрьевича, их «подручника» (вассала) Станислава, переяславского князя Олега и брянских князей Святослава и Василия. В ходе сражения на Ирпени русские войска потерпели страшное поражение, король Лев с братом и князь Олег были убиты. Станислав вместе с брянскими князьями убежал в Брянск», а затем был приглашен в Рязань.
Так как в 1314 году «преставился князь Василий Александрович Брянский, внук Глебов, правнук Ростиславль, праправнук Мстиславль, прапраправнук Давидов…» есть все основания утверждать, что в битве «на реке на Ирпени», где «был бой и сеча великая» с карачевской дружиной принимал участие никто иной, как княжич Василий Пантелеймонович, внук Льва Юрьевича по материнской линии, сын князя Пантелеймона Мстиславича Карачевского, женатого на дочери галицкого князя Ольге Львовне.
Упоминание в летописи о бое и сечи великой на реке Ирпени опровергает бытующее мнение о, якобы, добровольном переходе русских земель под власть Литвы. Но вывод о том, что этот переход не способствовал развитию зрелых форм феодализма в этих землях, поскольку социально-экономические отношения в молодом литовском государстве находились на более ранней стадии развития, чем на Руси, бесспорен.
Литва, оставаясь зажатой между православной Русью и массивом католической Европы, активно воевала и с немцами-антипапистами Ливонским и Тевтонским Орденами. Поэтому ее экспансия на Русь в значительной степени ослаблялась. За время правления Гедемина с 1315 года по 1340 год немцы совершили свыше пятидесяти походов на Литву, а литовские князья – не менее двадцати нападений на земли Ливонского и Тевтонского Орденов.
Оценивая сложившуюся обстановку молодому княжичу Василию казалось, что он нашел правильные пути и видит возможность наладить лучшую жизнь, хотя бы в пределах своего Карачевского княжества-государства. В земле Карачевской все есть: от медвежьей шкуры и собольего меха, от ржи, пшеницы, гороха и железных поделок до деревянных ложек, дубовых сборных и липовых долбленых кадушек, хочешь с цеженным – чисто янтарь! – медом, не хочешь – пустую бери. А не так – иди себе с богом, добрый человек. Верстах в тридцати, на речном разделе есть урочище Девять Дубов. За ним на двадцать верст залегли болота, из которых течет река Снежеть. От Карачева, вниз по течению Снежети около пятидесяти верст до Десны. С Десны же ступай куда хочешь: вверх – на переволоки к Новгороду, вниз – в Днепр, к Киеву, а там весь свет открыт. А нет, так на Оку и в Волгу до древнего Дербента, в Бухару, да Хорезм и другие азиатские государства. Не зря же князь-старшина Соловей со своим родом-племенем так крепко держался этих мест.
Княжич Василий брался за дело с горячностью, присущей его возрасту и характеру, при снисходительном равнодушии отца и тайном, а часто и явном недоброжелательстве его ближайших советников. Брался и вскоре убеждался, что дело обстоит неизмеримо сложнее, чем он думал, что малейшее изменение существующего порядка глубоко затрагивает обычаи, суеверия, самолюбие, права и интересы ряда лиц и установлений, с которыми ему не под силу бороться уже хотя бы потому, что на них опирается его собственная власть.
Постепенно он осознавал, что с плеча здесь рубить нельзя и что, если он хочет что-либо изменить, ему предстоит длительная и трудная борьба, требующая не только ума и воли, но и тех качеств, которыми он еще вовсе не обладал: терпения, гибкости, настойчивости и целеустремленности.
Задумываясь над тяжким положением родной земли, Василий Пантелеймонович видел, что для успешной борьбы с татарскими и литовскими завоевателями, преодоления растлевающего Русь феодального зла, ей нужен крепкий единый Хозяин. Слово этого Хозяина должно стать непререкаемым законом для всех, а власть опиралась не на боярскую верхушку, а на доверие и поддержку всей русской народной толщи, которая должна видеть в нем свою единственную и естественную защиту от угнетателей внешних и внутренних. Для появления такого единодержавного Хозяина русская почва еще не была подготовлена. Но княжич понимал, что ее уже нужно готовить. Он угадывал, в чем должна заключаться эта подготовка: прежде всего не в дальнейшем раздроблении удельных княжеств, а в объединении их в более крупные государственные образования. Затем в борьбе за крепкую княжескую власть и в ослаблении боярского сословия, кровно заинтересованного именно в том, чтобы крепкой единодержавной государственной власти на Руси не было.
В патриархальном княжестве Карачевском бояр было не много и особо заметной роли они не играли. Но и здесь они были такими же, как везде: спесивыми, думающими только о собственной выгоде и непоколебимо уверенными, что государственный аппарат должен служить лишь их интересам. И если верховный носитель власти подобной точки зрения не разделял и старался подчинить интересы крупных помещиков-бояр общим интересам страны, они любыми путями стремились поставить у власти другого князя, более покладистого, не останавливаясь при этом даже перед изменой, предательством и убийством.
Князь Пантелеймон Мстиславич все это понимал и, не давая боярам особой воли, все же старался с ними ладить. В важных случаях он «думал» с ними «думу», то есть советовался по делам управления. Княжич Василий на этих совещаниях обычно тоже присутствовал и видел, что бояре редко давали князю полезный совет, но зато из всякого положения старались извлечь выгоду для себя. Познав им истинную цену, Василий Пантелеймонович стал обходиться без их советов и не скрывал от бояр своей неприязни.
Исключением в Карачеве был воевода Семен Никитич Алтухов. Не старый еще человек с мужественным лицом, которому придавал особую выразительность белый от времени шрам, пересекающий левую щеку, комкая темную бороду. По роду и положению он был боярином. Но, будучи, прежде всего военным, Семен Никитич привык подчиняться воле князя без особых мудрствований, к тому же был честен и умен. Василия он понимал и в общем ему сочувствовал, хотя в глубине души некоторые его затеи считал блажью, свойственной молодости и в возможность их осуществления не верил.
Молодость – это не то состояние, которое надо сохранить. Это состояние, которое надо развить и продолжить. У молодости есть сила, но у нее нет умения. А ведь умение и опыт – это самая большая сила. У молодежи есть быстрота, но у нее нет эффективности. В конечном же счете лишь эффективность помогает достичь цели. Молодости не хватает настойчивости. А ведь только настойчивость помогает решать сложные задачи. У молодежи есть энергия и ум, но она не обладает способностью принимать верные решения, правильно судить о том, как использовать эти качества. Молодость заполнена генетически запрограммированными желаниями, но она не умеет добиваться.
Не таким как к боярам было отношение княжича Василия к детям боярским, то есть к мелкопоместному дворянству, в котором он видел надежную опору в предстоящей борьбе. Этот слой средневекового русского общества не был еще развращен ни властью, ни богатством и родной земле своей давал гораздо больше того, что получал. Служилый дворянин жил обычно доходами с небольшого поместья, не превышающего сотни гектар, и с юношеских лет до самой смерти почти не слезал с коня и не выпускал из рук оружия. Если он и не находился постоянно в дружине или при особе князя, то обязан был по первому зову явиться в строй «конно, людно и оружно», то есть приведя с собой нескольких воинов, вооруженных и снаряженных за его собственный счет. Войны в то время не прекращались, и это значило, что дворянин, за право пользоваться своим скромным поместьем, платил пожизненной ратной службой, которая оканчивалась обычно его смертью на поле брани. Служилое дворянство составляло хребет каждой княжеской дружины и, конечно, завидовало боярству. Для борьбы с боярством Василию Пантелеймоновичу совершенно необходимы были любовь и преданность дружины.
Народ же сильнее всякой дружины. Княжескую власть он чтит и иной себе не мыслит, так как знает, что в государстве, как в семье: если нет единого хозяина, то и порядка нет. Недаром говорится, что без князя и народ сирота. Но если князь первым против порядка прет – тут уж не обессудь: народ терпит долго, но как лопнет у него терпение… К примеру, киевляне, да и новгородцы своею волей не одного великого князя согнали. Бывало такое не однажды и в других княжествах.
Взгляды княжича Василия разделяли и поддерживали молодые воеводы Гринев и Софонов.
Не только бояре относились к Василию Пантелеймоновичу с плохо скрываемой ненавистью, но и удельные князья, дядья его Тит Мстиславович Козельский и Андрей Мстиславович Звенигородский хорошо понимали, что их ожидают трудные времена, когда он займет Карачевский княжеский стол. Каждый из них уже давно думает-гадает как бы отделиться от набольшего карачевского князя и в своем уделе вольным государем стать, а то и самим на карачевское большое княжение сесть.
В один из ноябрьских дней 1338 года ушел из жизни Пантелеймон Мстиславич Карачевский в возрасте около семидесяти лет. Покойного князя все любили и потому на похороны его собралось множество народа. Но ни Тита ни Андрея Мстиславичей не было. Вместо них из Козельска прибыл княжич Иван Титович, а из Звенигорода – оба сына князя Андрея, Федор Андреевич да Иван Андреевич.
Отпевание старого князя, вероятнее всего, проходило в церкви во имя Георгия Победоносца (в дошедших до нас источниках она называлась Георгиевской), куда из крестовой палаты княжеского терема был перенесен большой, потемневший от времени образ Архангела Михаила, - драгоценнейшая реликвия карачевских князей, унаследованная ими от славного предка их, святого Михаила Всеволодовича, князя Черниговского и Киевского. Этой иконой Михаил Черниговский благословил в 1245 году на карачевское княжение сына Мстислава Михайловича. Вот почему есть основания полагать, что в последующем, на месте сгоревшей деревянной Георгиевской церкви был построен собор во имя Архистратига Михаила и прочих Бесплотных сил, который сегодня мы называем просто – Архангельский собор.
Пантелеймона Мстиславича похоронили рядом с отцом и старшим братом Святославом, погибшим при защите Карачева.
Набольшим князем согласно родовому старшинству и порядку наследования стал Василий Пантелеймонович. Это было принято всеми как должное и не встретило никаких возражений ни в одном из карачевских уделов. Как подчеркивает М. Д. Каратеев: «Молчал Козельск, молчал и Звенигород. Бояре по отношению к новому князю держали себя почтительно, ничего не просили и в советчики не навязывались. Жизнь во всей Карачевской земле продолжала течь тихо и совершенно нормально».
Но это было «затишье перед бурей».
Незадолго до смерти Пантелеймона Мстиславича, его младшие братья Тит и Андрей Мстиславичи, в сговоре с отдельными карачевскими боярами, приняли решение об устранении племянника (братанича) Василия от большого княжения в Карачеве. С этой целью в Орду к хану Узбеку, который из-за большого количества междоусобиц был в гневе на русских князей, они отправили посольство с козельским княжичем Святославом Титовичем. Подарками, обманом и клеветой он выхлопотал у хана ярлык на большое княжение своему отцу Титу Мстиславичу Козельскому. Во главе этого заговора стоял Андрей Мстиславич, который, руководя и направляя деятельность других, оставался в тени. Чтобы усыпить бдительность князя Василия Карачевского, Андрей Звенигородский в феврале 1339 года приезжал в Карачев и целовал крест (присягал на верность) Василию Пантелеймоновичу. При этом, князь Андрей, при содействии боярина Шестака, выкрал у Василия Духовную грамоту (завещание) Мстислава Михайловича.
Князь Андрей Мстиславич Звенигородский был высоким, крепким мужчиной, весь облик которого дышал внешним благообразием. Волнистая русая борода Андрея Мстиславича веером стелилась по груди. Лицо было чисто и бело, а ласковые голубые глаза глядели на собеседника почти с детской доверчивостью. Его выгодная внешность сразу располагала к нему людей и, разве что, очень тонкий наблюдатель заметил бы в его словах и манерах нечто наигранное и рассчитанное. Князь Андрей так хотел и так привык нравиться окружающим, что совершенно непроизвольно применял для этих целей ряд мелких, выработанных практикой и перешедших в привычку приемов. Женат он был на литовской княжне и приходился родичем князя Гедемина. Свою дочь Андрей Мстиславич выдал за Новосильского князя, друзей и силу накапливая. В своих помыслах и планах ориентировался больше на Литву.
Приготовившись к захвату и убийству князя Василия Пантелеймоновича, по предложению Андрея Мстиславича, дядья, в знак уважения к их возрасту, пригласили карачевского князя в Козельск на семейный совет, где и хотели расправиться с ним. О том, что со стороны звенигородского и козельского князей замышляется недоброе, князя Василия предупреждали его ближайшие помощники. Принимая эти предупреждения к сведению и анализируя складывающуюся обстановку он не верил и размышлял: - что они теперь могут сделать, хотя бы и хотели? Если думали княжение оспаривать, - время у них упущено. Теперь руки коротки. Вот и брянцы присылали посольство от веча с челобитьем о принятии над Брянской землей княжения и объединения двух княжеств – карачевского и брянского. Это тот случай, когда сам Создатель дает мне возможность положить конец раздорам и усобицам во всем крае Брыньского леса. Это одна из предпосылок чтобы включиться в борьбу за объединение Руси, объединение не насильственное, не силой меча и огня, как это бывало ранее, да и теперь имеет место на северо-востоке, а миром, объединение по обоюдному согласию и при поддержке народа. Единственной верной и вечной опорой княжеской власти должен быть народ!
С мирными намерениями и с планами заключения на семейном совете взаимовыгодных соглашений 23 июля 1339 года в Козельск, блистая богатством наряда, въехал набольший князь Карачевский Василий Пантелеймонович. «На нем был расшитый золотом малиновый, с перехватом, кафтан, темно-синие шаровары, узорчатые сафьяновые сапоги со слегка загнутыми кверху носками и низкая соболья шапка. На груди сверкала драгоценная овальная панагия с эмалевым изображением Архангела Михаила, а на поясе висела кривая сабля, богато украшенная золотом и самоцветами.
Его аргамак Садко тоже был убран нарядно: под отделанное золотом и слоновой костью седло был положен темно-зеленый, расшитый жемчугом чепрак с бахромой, уздечка и оголовье сверкали золотом, а массивная шейная цепь, составленная из золотых щитков и крупных топазов, дополняла убранство коня.
Сзади ехала небольшая свита, тоже богато одетая и, наконец, на статных гнедых конях следовал отряд дружинников – молодец к молодцу, все в одинаковых темно-зеленых кафтанах и при саблях». (М. Д. Каратеев «Ярлык Великого Хана», с. 200).
На совете князю Василию был представлен ярлык с алой ханской тамгой (печатью), согласно которого набольшим князем был не он, а его дядя Тит Мстиславович Козельский. Только здесь и сейчас он понял, что для него и сопровождающих его людей приготовлена западня, из которой живыми уйти будет трудно. Мгновенно выхватив саблю, Василий Пантелеймонович ударил ею по голове князя Андрея Мстиславича.
«В лето 6847 от сотворения мира убьен бысть князь Звенигородский Андрей Мстиславич, от братанича своего, от Пантелеева сына, от окаянного Василия, месяца иуля в двадцать третий день, на память святого мученика Трофима», - сообщает нам летопись.
Князь Василий Пантелеймонович ни минуты не жалел о том, что убил звенигородского князя, опутавшего всех паутиной лжи и подлости, хладнокровно готовившегося предать своих родичей и принести в жертву своему честолюбию тысячи чужих жизней. Однако, будучи убежденным, что Андрей Мстиславич вполне заслужил свою участь, Василий в то же время сознавал, что смерть его весьма осложнила общее положение. Для него теперь не оставалось никакой надежды восстановить свои права. Теперь на него ополчатся две грозные силы, против которых он будет беспомощен: гнев золотоордынского хана Узбека и месть могущественной литовской родни князя Андрея. Если он, Василий, не уйдет из Карачева, хан Узбек по первому требованию Тита Мстиславича пришлет сюда татарское войско, которое разорит дотла родной край, а половину уцелевшего населения угонит в рабство. Если же Тит к татарам почему-либо не обратится, нагрянут литовцы, уже стоящие на самых рубежах Карачевской земли и ожидающие лишь случая захватить ее, как совсем недавно захватили они земли Киевскую, Витебскую и другие. Ему, рядовому князю, воевать с такими противниками, как хан Узбек или великий князь Гедемин, значило бы зря губить свой народ и подвергать землю разрушениям и пожарам.
Да и личное его положение было, по существу безнадежно: узнав о происшедшем в Козельске, хан Узбек вызовет его в Орду и велит казнить, как казнил уже за неповиновение многих русских князей. Ведь он не поверит, что Василий Пантелеймонович сам собирался ехать в Сарай, а оружие был вынужден применить в порядке самообороны. Все выходило так, что князь Василий не подчинился воле хана и в ярости убил звенигородского князя. Не поехать в Орду, а скрыться где-нибудь в другом княжестве тоже было невозможно. Ни один князь не станет рисковать головой, укрывая ослушника ханской воли. Да и трудно спрятаться на Руси столь заметной величине, как набольший князь земли Карачевской. Отыскать и доставить его в Орду хан Узбек, несомненно, поручит своему любимцу – великому князю Ивану Даниловичу Калите, а уж этот постарается не за страх, а за совесть, угождая золотоордынскому хану.
Значит, оставаться на Руси равносильно неминуемой смерти. Избежать ее можно, лишь укрывшись в таком месте, до которого ханская рука не дотянется и где дали бы ему прибежище до благоприятного поворота в его судьбе.
Чтобы уберечь Карачевскую землю от разорения, а себя от верной гибели, по совету воеводы Семена Михайловича Алтухова князь Василий Пантелеймонович Карачевский принял единственно верное решение: уступить, до поры-до времени, большое карачевское княжение Титу Мстиславичу и укрыться в ставке Белой Орды за Каменным поясом (Уральскими горами) у хана Мурабека. Белоордынский хан не почитал Узбека старшим, воевал с ним и никогда не выдаст Василия.
В большой трапезной карачевского княжеского дворца Василий Пантелеймонович дал прощальный ужин своим приближенным и служилым дворянам. Их собралось около ста человек. Все знали уже о событиях, произошедших в Козельске, и о том, что князь их покидает, быть может, навсегда. Он убедил своих сторонников, которые предлагали поднять дружину и скакать в Козельск, чтобы «научить уму-разуму старого вора Тита Мстиславича и его щенков» в том, что всякое проявление насилия пойдет во вред, взял с них слово не выступать против князя Тита и не нарушать мира в Карачевской земле.
После ужина Василий Пантелеймонович раздал всем приглашенным богатые подарки, передал воеводам деньги для раздачи младшим дружинникам и простился со своими дворянами, трижды целуясь с каждым.
Ранним утром 27 июля 1339 года князь Василий Пантелеймонович Карачевский в сопровождении сына боярского, преданного и верного слуги, стремянного Никиты Гавриловича Толбугина да дружинника Лаврентия Клинкова, покинул город Карачев и землю Карачевскую, гонимый обстоятельствами и, надеявшийся в скором времени вернуться.
В Белой Орде Василий Пантелеймонович был принят с почетом, а спустя два года, в 1341 году оженился на ордынской царевне, на Чимтаевой дочери Фейзуле, племяннице великого хана Белой Орды – Мурабека-ходжи. Через год родился у них сын. Назвали его Ичаном, что созвучно с русским Иваном. Василий Пантелеймонович надеялся по возвращении на Русь окрестить его в православную веру. Не долго длились ожидания в календарном исчислении, но как трудно и томительно тянулись дни для Василия.
В 1342 году пришла весть о смерти хана Узбека. Собрался князь Карачей (так прозвали в Орде Василия Пантелеймоновича) с женой и сыном на родину, где ждал его к себе на княжение брянский народ. Но за день до отъезда князь Василий погиб от предательской стрелы завистника. Мальчик же, получивший у татар имя Карач-мурзы, остался в Орде, у своей татарской родни. Он рос и воспитывался как татарский царевич, но при нем до четырнадцатилетнего возраста неотлучно находился бывший стремянной его отца – Никита Гаврилович Толбугин, который научил его говорить по-русски и сумел навсегда привить ему любовь и уважение к Руси.
Настоящий человек и великий воин.
Лето повернуло на осень, древесный лист потемнел, зарозовели рябиновые ягоды, птица подавала голос лишь по тревоге, и уже шныряли по кустам бойкие синицы, и белка готовила зимний запас, и на полянах стеснились, как крыша, грибы-переростки, точенные червем, проеденные скользкой улиткой.
В туманной прохладе утра пчела, боясь отяжелить сыростью крылья, не лезет на борти и ждет, когда солнце подсушит водянистый воздух, чтобы потрудиться над скудным взятком, который неохотно дает вдруг оскупевший лес.
Как медведица шерстью, Карачевская земля густо покрыта лесами. Дремучий лес высился плотной стеной, живой городьбой вокруг городов, сел и старых погостов. Лесная тропа то расширится, то сузится так, что два коня рядом едва проходят. Жилистые корни, крепкие как костяные пальцы, сплетаются на виду, живые, хоть и обнажены от земляной одежки. Кое-где можно заметить след колеса – кора сорвана, древесина гладка, будто отполирована, и на ней темный узел – сустав. На Карачев из Козельска есть дорога пошире, поторней, но эта – короче. Где чуть влажнее – виден свежий отпечаток копыта, оставленный только что прошедшим передовым дозором. Но положен он не на гладкую землю, а сверху сотен и сотен звериных следов. Широкое копыто лося, острые оленьи, такие же острые, но помельче – косульи следы. И острые, раздвоенные кабаньи копытца. Зверь любит дороги. Даже кабан, которому чаща нипочем, бережет силу; пробивая свои тропы, охотно пользуется чужими: как и люди. Трудно узнать, да и не к чему допытываться, кто эту дороженьку первым пробивал, человек ли, зверь ли.
Крупного зверя сейчас не увидишь. Передний дозор шел – кого потревожил с места, кого предупредил. Да и сами всадники идут без опаски. И песня, и беседа. Не на охоту собрались, зверь же, не зная того, опасается. Зато лесная куница глядит без страха. Умный зверь. Рыжую шкуру прячет за стволом либо в развилку сучьев прильнет, как льняная прядь, только и показывает, что носик черный да глазки – черничные ягодки. Пока не шевельнется – век будешь прямо на нее глядеть, да не углядишь. Белка же смела по-ребячески – не твердой душой, а детским неведеньем, хоть и учат ее ласка, все ястреба – большая семья, - учит филин с совою, та же куница. И – не научат. Стало быть, не в учении сила, не в учителях, не в науке. Так в ком же? В ученике.
Алчный князь Тит Мстиславич в Карачев пожаловал лишь после того, как доподлинно стало известно, что Василий Пантелеймонович покинул землю отцов и подданным своим приказал принять его с покорностью. Карачевцы приняли его не ласково. С хлебом-солью к нему навстречу никто не вышел. В хоромах княжеских не застал он живой души. Челядь вся разбежалась либо попряталась. Дружинники разошлись по своим домам.
Тит Мстиславич был невысоким и худощавым мужчиной угрюмого вида, с изрядно уже поседевшей рыжей бородой. Он был рачительным хозяином и по натуре весьма прижимистым человеком. По существу он был крупным помещиком с княжеским титулом. Честолюбив. Но это было честолюбие помещика, а не князя. Он жаждал не столько власти, сколько богатства и во власти видел, прежде всего, способ быстрого и легкого обогащения. Выступая ревнителем седой старины, он, прежде всего, стремился к получению доходов и вовсе не желал ими с кем-либо делиться.
Новый князь карачевских служилых людей неволить не стал: кто хочет ему служить, он того примет и будет милостив, а кто не хочет, тому вольная воля. С воеводами и детьми боярскими говорил он особо, был с ними ласков и просил не оставлять без защиты родную землю. И тогда, посовещавшись между собой и памятуя наставления князя Василия, почти вся дружина перешла служить Титу Мстиславичу. Семен Никитич Алтухов от воеводства отказался сам и жил до старости на покое в своей вотчине.
После событий в Козельске Тит Мстиславич стал еще более угрюмым, тихим и смирным. Он все больше молился богу и беседовал с попами. Народ его не слишком любил, так как порядки при нем вернулись старые. Однако, князь он был смирный и с ним можно было ладить.
Княжич Святослав находился при нем в Карачеве, а младших сыновей он рассадил по уделам: Ивана в Козельске, а Федора в Ельце. Иван Титович вскоре женился на дочери великого князя рязанского. В Звенигороде стал княжить Федор Андреевич. Был он князем хоть и молодым, но хорошим, не в отца. Народ его любил.
В войне с Тевтонским Орденом 1340 года, гарнизоны которого уже имели огнестрельное оружие, метким выстрелом из пушки был накрыт великокняжеский шатер и Гедемин был убит. Вопреки феодальному праву место Гедемина занял младший сын Евнут (в русских летописях Евнутий). По словам литовского летописца, старшие братья Ольгерд и Кейстут вступили в сговор, чтобы выгнать брата из Вильно. Однако Ольгерд, шедший из Витебска, не успел. Кейстут один напал на Вильно и ворвался в город. Евнут бежал, но отморозил ноги и попался в плен. Его доставили к Кейстуту, который тотчас же отправил гонца к Ольгерду, чтобы тот шел быстрее, и что Евнут уже в его руках. Когда Ольгерд пришел, Кейстут сказал ему: «Тебе следует быть великим князем в Вильне, ты старший брат, а я с тобою буду жить заодно». Братья договорились между собой, чтобы во всем слушаться старшего брата Ольгерда и условились, что если добудут город или волость, все делить пополам и «жить до смерти в любви, не помышлять лиха одному на другого». Они сдержали клятву.
По словам же московского летописца Ольгерд и Кейстут внезапно напали в Вильно на своих братьев Нориманта и Евнута. Норимант бежал в Орду, а Евнут – в Псков, оттуда в Новгород, из Новгорода в Москву к приемнику Ивана Калиты князю Симеону Гордому (княжил - 1316-1353 г.г.), в 1346 году был крещен и назван Иваном.
Формально все сыновья Гедемина были крещены и имели православные имена. Так Норимант был Глебом, Ольгерд – Александром… Немцы уже с XIV века стали называть Вильно (с 1939г. Вильнюс) «русским городом», а польские хронисты – «столицей греческого (православного) отщепенства». Большинство его сыновей женилось на русских княжнах, а позже их потомки служили как польским королям, так и московским великим князьям. Так от Монтвида пошли такие известные на Руси фамилии, как Хованские, Корецкие, Голицыны, Куракины, Булгаковы. От Ольгерда – князья Чарторыжские, Трубецкие, Вишневецкие и другие.
Несмотря на то, что Ольгерд Гедеминович был враждебен Москве и русским землям, русские летописцы отзывались о нем лестно. Его считали умным, смелым воителем, человеком образованным. Он умел стремительно водить свои войска. Перед противником появлялся внезапно и выигрывал сражение, если видел за собой перевес, или ловко уходил от битвы, если не имел уверенности в безусловной победе.
В 1349 году Ольгерд послал своего брата к ордынскому хану просить у него помощи против Симеона Гордого. Московский князь, узнав об этом, послал немедленно сказать хану: «Ольгерд опустошил твои улусы (юго-западные русские волости) и вывел их в плен. Теперь то же хочет сделать и с нами, твоим верным улусом, после чего, разбогатевши, вооружиться и на тебя самого». Хан понял справедливость слов Симеона, приказал схватить посланца и выдал его московскому князю. Ольгерд на время присмирел и направил в Москву послов с богатыми дарами и челобитной, прося освободить брата. В конце концов, Симеон согласился.
Происходившие в Литве и в Москве события показывают, что земля Карачевская, находясь между спорящими и воюющими сторонами, была втянута в их, далеко не мирные отношения. Это подтверждается тем фактом, что в 1368 году Ольгерд с большим войском двинулся на Москву через земли Карачевского княжества. Обычно он наступал на Москву с северо-запада, из района Ржева, чтобы иметь в тылу союзницу Тверь. Теперь же он напал с юго-запада. По словам летописца, у Ольгерда Гедеминовича был такой обычай, что никто не знал, ни свои, ни чужие, куда он замышляет поход и зачем собирает большое войско. «Этою-то хитростию он забрал города и земли и попленил многие страны, воевал он не столько силою, сколько мудростию».
Едва Ольгерд Гедеминович сел на великое княжение в Литве и начал подбирать под себя русские земли, тотчас Святослав Титович взялся его обхаживать. Не прошло и года, как оженился он на любимой Ольгердовой дочке Феодоре. И, как только Литва пришла на Карачевскую землю, этот пройдоха сделался здесь первым человеком и стал карачевским князем еще при жизни родителя своего, Тита Мстиславича, которого без лишних споров спихнули обратно в Козельск. Теперь Святослав за спиной тестя своего ровно бы за каменной стеной!
Невысокий и рыжий, невзрачный на вид, чем-то напоминающий лису, аспид и выжига каких поискать Святослав был далеко не глуп, хитер и упорен, завистлив и самолюбив. В романе «Ярлык Великого Хана» М. Д. Каратеев, рассказывая о поездке Святослава Титовича к золотоордынскому хану в 1339 году, отмечает: судя по тем князьям, которых жена Узбека Тайдула видела до сих пор, у нее сложилось мнение, что русские – это красивые, сильные и мужественные люди, не роняющие своего достоинства даже перед лицом хана Узбека. «А этот невзрачный рыжий человек, униженно пресмыкавшийся перед нею, был так на них не похож. – Не знаю, каков его отец,- сказала хатунь своим приближенным,- но этот лисенок мне не нравится. И помощи моей просил он едва ли для доброго дела». Теперь же, этот лисенок сделался набольшим князем карачевским, а отца родного сместил на удел. Между тем, в Карачевской земле великого княжения не стало с той поры, как попала она под Литву. Над всей Подлитовской Русью князь великий лишь один – Ольгерд Гедеминович, а все удельные перед ним и между собою равны. Но Карачевский удел поважнее Козельского, и народ по старине чтил здешнего князя за старшего.
В период княжения в Карачеве Тита Мстиславича, а затем Святослава Титовича город старел вместе с ними. Деревянные дома от времени почернели и вросли в землю. Бревенчатые стены крепости и древнего кремля, основы которого были заложены еще во времена Киевской Руси, местами прогнили и едва ли способны теперь выдержать серьезную осаду. Обветшали и княжеские хоромы. Однако, пока здесь государствовал великий князь Ольгерд и Святослав, зять его, на своем княжении был крепок.
В 1370 и в1372 годах Ольгерд в союзе с тверским князем снова предпринял походы на Москву. Походы сопровождались погромами, опустошением больших территорий. От них тяжело страдали русские люди. В этих столкновениях Москва одерживала верх. Ольгерд был вынужден отступить, признав требования князя Дмитрия Ивановича о невмешательстве в отношения московского князя с Тверью.
В 1375 году московские войска перешли в наступление на Тверское княжество. Москва зримо демонстрировала свои успехи в объединении русских земель. Вместе с великим князем Дмитрием против Твери шли «со всеми силами своими» князья суздальский, ростовский, ярославский, белоозерский, моложский, стародубский, брянский, тарусский и другие. В московское войско вошли военные силы удельных княжеств самой Тверской земли (например, кашинского), а также смоленский, чернигово-северский и другие русские князья, подчинявшиеся Литве. В войсках, собранных Дмитрием Ивановичем, наряду с феодалами было много простых русских людей – крестьян и ремесленников. Участники похода, по словам летописцев, выступили против тверского князя за то, что тот, опираясь на помощь Литвы и Орды, сумел получить от хана ярлык на великое владимирское княжение, что вело к обострению междоусобной разорительной войны. Поход имел большое значение, будучи по своему характеру общерусским. Но князья земли Карачевской (козельский, звенигородский, мосальский, болховский, елецкий, серпейский, лихвинский), проявив недальновидность, оставались дома и не приняли участия в столь важном историческом событии, поддерживая заключенный Ольгердом договор о невмешательстве.
Тверь заключила мир на тяжелых для нее условиях. Это было новое торжество Москвы как общерусского центра. Москва вышла из феодальной войны 1368-1375 г.г. сильно окрепшей. Ее авторитет в русских землях еще более вырос. Северо-восточная (Московская) Русь во второй половине XIV века стала проводить все более независимую от Орды политику. Русские князья все чаще давали отпор ордынским набегам на их земли. Народ же православный все чаще и чаще оглядывался на Москву, ее растущую силу.
Не маловажную роль в этих достижениях сыграл «муж еще молодой и обличьем на татарина не похож нимало. А по имени Карач-мурза», бывавший в Москве послом от великого хана, подружившийся с Дмитрием Ивановичем и уважительно относящийся к митрополиту Алексею, называя его аксакалом (аксакал – дословно «белая борода», у татар почтительное обращение к особо уважаемым старикам).
Во время этих событий, на восьмом десятке жизни, тихо скончался Тит Мстиславич. Его похоронили по всем христианским обычаям и с соблюдением княжеских традиций.
Полоса беспрерывных внутрирусских войн закончилась полной победой Московского великого князя Дмитрия Ивановича. Самый сильный и самый беспокойный из его соперников великий князь Михаил Александрович Тверской в итоге семилетней кровавой борьбы вынужден был смириться и признать себя «молодшим братом» московского князя. Положив конец изнурявшим страну усобицам и, сделавшись с помощью митрополита Алексея, не только по ханскому ярлыку, но и на деле великим князем всея Руси, Дмитрий Иванович мог наконец приступить к тому, что считал главной задачей своей жизни: к решительной борьбе с Ордой и свержению татарского ига.
Крупным событием, также избавившим князя Дмитрия от постоянно висевшей над Москвой угрозы, явилась смерть великого князя Ольгерда – одного из самых опасных врагов Московской Руси. Умер он в начале 1377 года и Троицкая летопись повествует об этом: «Умре князь великый Ольгерд Гедиминович Литовский, зловерный, безбожный и нечестивый, и седе по нем на великом княжении сын его молодший Ягайло, того бо возлюби Ольгерд паче всех прочих сынов своих и, умирая, ему приказа старейшинство. Сам Ольгерд такоже не един сын у отца своего беша, но всю братью свою превзойде владостью и саном, понеже пива и меду не пиаше, ни вина, ни квасу кислого и оттого великоумство и воздержание собе приобрете и крепкий разум. И таковым промыслом и коварством мнози страны и земли воева и мнози грады и княжения поимал за себя и удержа власть велику, яко же не един от братьи его, ни отец, ни дед не имал». Ольгерд действительно прожил удивительную жизнь, превзойдя делами и заслуженною славой своего отца Гедемина. При нем Литва стала огромной державой и получила название «Вторая Русь», став восприемницей Киевской Руси.
Того, что удалось на Руси Дмитрию Ивановичу, а в Литве Ольгерду, никак не мог добиться Мамай, также стремившийся объединить под своей властью распавшуюся на уделы и раздираемую усобицами Золотую Орду.
Наследники чингизидов и, прежде всего, Тохтамыш придерживались традиционной политики союза с Русью, проводимой со времен Батыя. Мамай же, который не принадлежал к роду чингизидов, опирался на союз с Западом, главным образом с генуэзскими колониями в Крыму. Это различие оказалось решающим в дальнейшем ходе событий.
Сторонник Московской Руси – хан Тохтамыш, при поддержке Железного Хромца – Тимура, двинулся на запад, чтобы изгнать из Причерноморья узурпатора Мамая. Мамай прекрасно понимал грозящую ему опасность. Для того, чтобы собрать достаточное количество людей (волжские татары неохотно служили Мамаю, и в его войске их было немного), Мамай привлек ясов, косогов и крымских караимов. На содержание такого войска нужны были деньги, и не малые. У самого Мамая денег не было, а получить финансовую помощь он мог лишь от своих друзей – генуэзцев. Те обещали помочь, но потребовали взамен концессии для добычи мехов и торговли на севере Руси, в районе Великого Устюга. Мамай попытался договориться с князем Дмитрием Московским и некоторыми русскими боярами о том, что за предоставление концессий он поможет устройству их личных дел, а молодому князю Дмитрию даст ярлык на великое княжение.
Если бы Дмитрий согласился на эту сделку, Московская Русь в очень короткое время превратилась бы в торговую колонию генуэзцев. И хотя многим в Москве предложение показалось выгодным, свое слово сказала церковь. Преподобный Сергей Радонежский заявил, что с латинянами никаких дел быть не может: на Святую Русскую землю допускать иностранных купцов нельзя, ибо это грех. Авторитет Сергея был настолько высок, что с ним нельзя было не считаться, к тому же его поддержал митрополит Алексей. Москва отвергла предложение генуэзцев и тем самым продемонстрировала верность союзу с законным наследником ханов Золотой Орды – Тохтамышем, стоявшим во главе волжских и сибирских татар. Этот факт стал завершающим этапом усиления христианских традиций в северо-восточной Руси, а вся Русь получила название «Святая». Характерный эпитет указывал, что на месте старой Киевской Руси возник совершенно новый этнос – великорусский, со своей этносоциальной системой – Московской Русью.
Мамай, рассерженный на неуступчивого московского князя, решил подавить Москву, взыскать с Дмитрия повышенную дань и таким образом угодить своим друзьям-генуэзцам. Для этого он вступил в союз с Ягайлой, сыном Ольгерда, который мечтал о захвате части Руси. Мамая и Ягайлу свела вместе идея раздела Руси, при котором часть ее территории досталась бы литовцам, а часть Мамай подчинил бы себе и создал бы на ее основе свое новое государство.
Летом 1377года в Москве было получено известие, что Мамай послал на богатый Нижний Новгород, принадлежащий суздальско-нижегородским князьям, подчинившихся Дмитрию ранее, ушедшего с волжского левобережья царевича Араб-шаха с несколькими туменами войска. В полученном известии говорилось, что Араб-шах переправился через Волгу и стоит в мордовских лесах, готовясь к набегу на Русь. Дмитрий Иванович во главе большого войска тотчас же пришел в Нижний Новгород, чтобы на рубежах Русской земли дать отпор врагу. Но, простояв там более месяца и видя, что нет никаких подтверждений тревожным слухам, он со своими главными силами возвратился в Москву. На всякий случай он все же оставил на подступах к Нижнему сильный заслон, состоявший из войска суздальско-нижегородских князей и вспомогательных ополчений от смежных княжеств, пришедших сюда по приказу Дмитрия.
Слухи о походе московского князя против Араб-шаха под Нижний Новгород побежали по всей Руси. До лесной земли Карачевской, находящейся под властью Литвы, они дошли уже в совершенно искаженном виде: будто бы великий князь Дмитрий Иванович кликнул долгожданный клич и ныне, по его призыву, вся православная Русь встает против татар. А сбор войска на реке Пьяне.
Карачевский князь Святослав Титович, отличаясь консервативным политическим мышлением, дела в княжестве вел по старым порядкам и, будучи под владычеством Литвы, даже после смерти литовского князя Ольгерда чувствовал себя не плохо. Старая лиса Святослав и далее надеялся оставаться под Литвой, так как боялся, что Дмитрий Иванович сгонит его с княжения и посадит в Карачеве сына Василия Пантелеймоновича, наследника чингизидов по материнской линии, молодого татарина - Карач-мурзу, с которым его связывают крепкие узы дружбы, ведь ему и по совести и по закону здесь надлежит княжить. Все эти дела, разворачивающиеся на реке Пьяне, его не касались, и он мог спокойно оставаться от них в стороне.
Совсем по-иному воспринял весть о походе князя Дмитрия двоюродный брат Святослава князь Федор Андреевич, сын убитого Василием князя Андрея Звенигородского, внук Мстислава Карачевского, правнук святого Михаила Черниговского.
Федор Андреевич, пятидесяти семи летний мужчина саженного роста и богатырского сложения, по рождению был полулитовцем. Его матерью была литовская княжна Елена Гимонтовна, двоюродная сестра великого князя Ольгерда Гедеминовича. Поэтому его ничуть не тяготило подчинение Литве. Жил он спокойно и внешне и внутренне, находясь в добром здоровье и в полном ладу с великим князем и со своей собственной совестью. Но с недавнего времени все это изменилось: он терпеть не мог двуличного и ненавидевшего Русь Ягайлу. С нарастающей день ото дня силой Федор Андреевич сам начал ощущать себя русским. Мысли его все настойчивей обращались к Москве. Князь Федор едва лишь услышал, что Дмитрий Иванович поднимается на татар, сразу решил, что пришло время и ему послужить Руси. Никоновская летопись донесла до нас сообщение, что «тое же лета 6885 Андрияна Звенигородского сын, князь Федор, побил татар многих. Бе же тот князь Федор Звенигородский телом велик зело и храбр на супостаты, и крепость и силу многу имея».
Наскоро собрав ополчение из двух тысяч воинов, он выступил в поход, приказав старшему своему сыну Александру не теряя времени собрать еще столько и вести их следом за ним на реку Пьяну.
Второго августа 1377 года князь Федор Андреевич со своим полком благополучно прибыл на мордовский рубеж и был немало удивлен тем, что здесь увидел. Войсковые «старейшины» (князья и воеводы) тешились как будто у себя дома. В Троицкой летописи говорится: «И после князь Дмитрий Константинович Суждальскый сына своего, князя Ивана, да князя Семена Михайловича, а с ними воеводы и вои многы, и бысть рать их велико зело. И приидоше за реку за Пьяну и тут оплошишеся, оружие и доспехи поскладоша, а ездют, порты свое с плечь спустив и петли расстегав, бо бе в то время знойно. А вельможи и воеводы, ловы деюще и утеху си творящи, мняше аки дома и мед или пиво испиваху без меры, поистине за Пьяною пьяны…». Никоновская летопись середины XVI века высмеивает не только явную потерю бдительности со стороны воевод-бояр и набольших воевод – свояка Дмитрия Ивановича князя Ивана Дмитриевича Суздальского и его родича князя Семена Михайловича, но и их «возношение», то есть неумеренное хвастовство: «яко может един от нас на сто татаринов ехати, поистине никто не может противу нас стати». «Араб-шах нас боится, спрятался в мордовских лесах и не подает никаких признаков своего присутствия», - потешались их дружинники. Это самомнение, близорукость воевод дорого обошлись русскому войску.
Доложившись набольшим воеводам о своем прибытии и готовности ополчения удельного Звенигородского княжества Карачевской земли биться с Араб-шахом, князь Федор Андреевич получил распоряжение «ставить стан, где самому любо». И он выбрал место для своей стоянки в полуверсте от главного лагеря, возле ближайшего брода через реку Пьяну. Воочию убедившись в опасном легкомыслии суздальско-нижегородских воевод и распущенности войска, он сразу понял, сколь важное значение имеет охрана этого единственного пути отхода, и решил взять ее на себя.
Разбивши здесь свой стан, он распорядился окружить его кольцом сдвинутых вплотную телег, оставив лишь неширокий проход в сторону суздальцев. Одной половине своих воинов Федор Андреевич приказал находиться в боевой готовности, а другой отдыхать, но, не отлучаясь из лагеря и с оружием под рукой. Почти всех своих коней он перегнал на левый берег, где пастбище было лучше и где они находились в полной безопасности.
Дальнейший ход событий на реке Пьяне замечательно описывает М. Д. Каратеев: «Солнце уже клонилось к закату, когда лагерь был наконец устроен и князь Федор решил, что теперь можно помыться и отдохнуть, но в этот миг со стороны суздальского стана послышались дикие крики. Леденящие душу вопли, быстро приближаясь и нарастая в силе, неслись из лесу, с разных сторон, не оставляя сомнений в том, что это татары.
Араб-шах через своих лазутчиков был отлично осведомлен о царящей в русском войске беспечности и решил ею воспользоваться. Те самые мордовские князья, на которых так надеялись суздальские воеводы, тайными тропами подвели татар к лесному селу Шилар, находившемуся в нескольких верстах от русского лагеря. Здесь араб-шах, разделил свою орду на пять отдельных отрядов, из которых четыре внезапно обрушились с разных сторон на русский стан. Пятому было приказано захватить брод через Пьяну и частично перейти на другой берег, чтобы там перехватывать спасающихся вплавь. И если бы не случайное появление здесь князя Федора со своим полком и не его предусмотрительность, из всего русского войска в этот день едва ли спасся хоть один человек.
В большом лагере, где все были уверены, что татары находятся за полтораста верст, их внезапное нападение было ошеломляющей неожиданностью. И то, что тут произошло, трудно даже назвать битвой: это было жуткое побоище. Почти никто не успел еще опомниться и привести себя в относительную боевую готовность, как татарские всадники, с устрашающими воплями, опрокидывая шатры, круша и топча все на своем пути, ворвались уже в самую середину русского стана.
Полупьяный князь Семен Михайлович, вместе со своими собутыльниками выскочивший из шатра, потрясая саблей и ругаясь страшными словами, тщетно призывал воинов к порядку и к оружию – на него никто не обращал внимания. Только две-три сотни сохранивших присутствие духа людей, полуодетых и вооруженных первым, что подвернулось под руку, сосредоточились возле княжеского шатра, готовые защищаться.
Остальными овладела неудержимая паника, и все они, не помышляя о сопротивлении, беспорядочными толпами бросились к реке, надеясь за ней найти спасение. Благодаря тому, что звенигородский полк, сохранивший полный порядок, стойко защищал переправу, всем первым прибежавшим сюда с большой поляны, удалось воспользоваться бродом и перебраться на ту сторону. Но татары очень скоро обратили на это внимание и без труда отрезали брод и оборонявших его звенигородцев от главного лагеря, где продолжалось избиение обезумевших и никем не руководимых людей, которыми теперь владела одна-единственная мысль: прорваться к броду и уйти вплавь через реку.
…Через полчаса в суздальском стане все было кончено. Только Семен Михайлович с горсткой собранных им боеспособных людей храбро защищался в самом центре лагеря. Здесь все понимали, ни отбиться, ни отойти, у них нет никакой надежды, но знали и то, что пощады от татар не будет, а потому дрались до последнего вздоха и умирали с честью. На открытом месте, окруженные со всех сторон, русские воины один за другим падали под градом стрел и копий. Князь Семен и несколько воевод, бывшие в доспехах, продержались дольше других, но в конце концов и они все были перебиты.
По-иному развивались события у брода, где стоял звенигородский полк. Здесь не было заметно растерянности, и все мужественно сражались, повинуясь руководящей воле князя Федора, который сохранял полное хладнокровие и всегда вовремя оказывался там, где натиск татар особенно усиливался и люди его начинали сдавать…
В течение получаса звенигородцы держались стойко. Татары, окружив их слабое укрепление полукольцом, засыпали его стрелами, но защищенные телегами воины несли мало потерь и в свою очередь метко били из-за укрытий по осаждающим. Дважды ордынцы с устрашающим воем бросались на приступ, но оба раза были отбиты.
Федор Андреевич хорошо видел, что происходит в стане у соседей, и понимал, что как бы храбро ни сражались его собственные воины, им не устоять, когда татары управятся с суздальцами и перебросят сюда все свои силы. Но он решил, пока в том будет надобность, любой ценой удерживать брод, чтобы дать возможность отойти за реку всем уцелевшим от разгрома. Поначалу эта мера себя оправдывала, и тысячи две Муромцев и Владимирцев, стоявших ближе к броду, успели перейти на другой берег, прежде чем татары отрезали этот путь. Но когда это случилось, не оставалось уже ничего иного, как постараться отойти за реку самим. Приняв такое решение, князь Федор немедленно подозвал старшего из своих воевод, боярина Елизарова.
- Бери тысячу человек, Осип Матвеевич, - сказал он, - и уходи с ними на тот берег, а я покуда с другой тысячью вас прикрою. За рекой времени не теряй: сразу начинай ловить беглецов. Если будет нужно, для острастки одному-другому ссеки головы, но остатних приведи в разум и возьми под свое начало. Коли татары за нами погонятся, надобно будет с ними еще биться. Ну, с Богом, а невдолге и я за тобой!
Едва начался отход, татары, разом со всех сторон, бросились на приступ, который, однако, был отбит, хотя и с немалыми потерями для звенигородцев. Как только тысяча Елизарова благополучно перешла на другой берег, князь Федор подозвал второго воеводу и приказал ему увести за реку еще пятьсот человек, взявши с собой и всех раненых.
Теперь для прикрытия отхода на правом берегу Пьяны, с Федором Андреевичем осталось не более трех сотен людей, тогда как к татарам все время подходили новые силы со стороны главного лагеря, где последние очаги сопротивления были уже подавлены. Сам Араб-шах, взбешенный тем, что целый тумен его войска до сих пор не сумел справиться с русским отрядом, впятеро меньшим по численности, тоже прискакал сюда и, спешив две тысячи своих воинов, бросил их на приступ, пообещав казнить всякого, кто повернет назад, покуда хоть один из русских не положит оружия.
Отразить этот приступ оставшимся тут звенигородцам было явно не по силам: протяженность укрепленной линии, рассчитанная на две тысячи защитников, для трехсот была слишком велика, а суживать огороженный телегами круг под страшным натиском татар не было ни времени, ни возможности. Не прошло и нескольких минут, как ордынцы с торжествующим ревом облепили телеги, растаскивая их в стороны или перепрыгивая через них в русский стан.
Видя, что линия его обороны пала и что татары сейчас всей массой хлынут внутрь, князь Федор быстро отвел всех уцелевших к самой реке. Здесь, прикрывши брод плотным полукольцом из сотни воинов с выставленными вперед копьями, а во втором ряду поставив сотню лучников, он приказал третьей сотне переходить на левый берег.
Несколько десятков человек с небольшими потерями от уже долетавших до них вражеских стрел успели совершить переправу. Но на шедших позади внезапно обрушились татарские всадники, которым Араб-шах приказал броситься прямо в воду, чуть выше стоявших на берегу защитников брода. В одно мгновение все, кто еще находился в реке, были перерублены, а оставшиеся на берегу – окружены. Ни вырваться из этого окружения, ни победить в десятки раз превосходящего по численности противника у горсточки звенигородцев не было никакой надежды. Все, что им теперь оставалось, это подороже продать свои жизни и достойно принять смерть.
- Бросай оружие! – по-русски крикнул, выезжая вперед, один из приближенных Араб-шаха. – Вам все один конец, а тот, кто сдался, тому хан дает жизнь!
- Погоди, - отозвался князь Федор, - сейчас я тебе дам ответ. – И, обратившись к своим воинам, сказал: - Братья! Все слышали, что говорит татарин? Тому не верьте! Покладем мы оружие, и они нас все одно перебьют. А ежели кого и пощадят, так в рабстве у них быть – хуже смерти. Лучше умрем, как честные воины, и не посрамим перед погаными своего христианского имени!
- Как ты, так и мы, княже, - раздались голоса. – Рабами быть не хотим! Не положим сраму на Русскую землю! С тобой ляжем костьми!
- Аминь, - сказал Федор Андреевич. – Будем же биться до конца, и нету здесь боле ни князя, ни господ, ни смердов, а токмо воины Божьи, взыскующие славной кончины. Кому согрешил – простите, и да помянет нас Русь в своих молитвах!
- Эй, рус! – нетерпеливо крикнул ожидавший ответа татарин. – Что сказать хану?
- Скажи, что ежели даст нам, с оружием в руках, перейти на тот берег, мы уйдем, - ответил князь Федор. – А нет, будем биться и живыми вам в руки не дадимся!
Когда Араб-шаху перевели слова русского князя, он гневно хлопнул себя нагайкой по сапогу и крикнул:
- Вперед! Перебить всех до последнего!
Наступила заключительная фаза кровавых событий этого памятного в русской истории дня. И хотя итогом битвы на реке Пьяне было жестокое поражение, на которое обрекла русскую рать преступная беспечность нескольких воевод, благодаря доблести звенигородцев и их князя Федора Андреевича слава русского оружия в этот день не померкла.
Две сотни смертников, ставши в круг, грудью встретили бурный натиск ордынцев, каждый из которых хотел отличиться перед ханом и потому не жалел себя. Звенигородцы тоже сражались с отчаянием обреченных – прежде чем пасть, всякий из них успевал положить не одного противника. Но силы были слишком неравны, и круговой строй русских был сразу разорван.
Все теперь перемешалось, враг был повсюду, и люди князя Федора, разделенные на отдельные кучки, отбивались на все стороны, не сходя с места, покуда их не настигала смерть. Поверженные на землю раненые, пока еще оставалось намного сил и не добивала их татарская сабля, ползали среди сражающихся, хватая за ноги врагов, чтобы хоть этим помочь тем из своих, кто еще бился; те, у кого ломалось оружие, продолжали драться как могли, били противника ногами или, схватившись в обнимку, валили его наземь, стараясь задушить или разорвать ему рот руками. Никто не просил и не давал пощады, каждый знал, что пришел его смертный час, и думал лишь о том, чтобы умереть не даром.
Самая злая сеча шла возле той группы бойцов, где сражался князь Федор Андреевич. Его исполинская фигура в кольчуге и шлеме-шишаке на две головы возвышалась над другими – татары уже знали, что это русский князь и душа столь жестокого сопротивления, а потому все свои усилия направили на то, чтобы с ним скорее покончить. Но это было нелегко: тяжелый меч князя Федора, в полтора раза длиннее обычных, был в непрестанном движении и разил насмерть всех, до кого мог достать. Не прошло и нескольких минут, а вокруг него земля уже была усеяна трупами татар, сам же он оставался невредимым.
Он быстро окинул взглядом поле сражения. Его людей оставалось уже совсем мало: только в двух или в трех местах, спинами друг к другу, стояло еще несколько русских воинов, из последних сил отбиваясь от ордынцев.
Возле князя в живых оставалось пятеро. Одного из них Федор Андреевич хорошо знал: это был звенигородский кузнец Митяйка, мужик лет сорока, славившийся своей медвежьей силой. Ростом он был ниже князя на добрых пол-аршина, но в плечах едва ли не шире. На него не налезала ни одна кольчуга, и он вышел в поход в доспехе своего собственного изготовления. Это была длинная, почти до колен, кожаная рубаха, сверху донизу обшитая всевозможным железным хламом: тут были и сломанные подковы, и старые болты, и куски колесных ободьев, и все прочие виды металлических отбросов, которыми была богата Митяйкина кузница. Весило это сооружение не мало, и таскать его на себе обычному бойцу было не под силу, но кузнец, казалось, нисколько не был обременен такой тяжестью и знатно работал мечом: по количеству лежащих вокруг него татарских тел он смело мог потягаться со своим князем.
- Держишься, Митяй? – участливо спросил Федор Андреевич, смазывая ладонью кровь с лица. Рубанувший его татарин все же задел ему щеку, чего в пылу схватки он и не заметил.
- Стою, княже! Господь пособляет, да и доспех хорош, - сверкнул Митяйка белыми зубами. – Кажись, еще и не ранен.
Федор Андреевич хотел сказать что-то еще, но в этот миг на них снова со всех сторон набросились татары. Теперь многие из них действовали копьями, чему раньше препятствовала царившая на поле битвы теснота, и это значительно ухудшило положение оборонявшихся. Но мечи князя Федора и Митяя поспевали всюду и творили чудеса: перерубали древки копий, сносили головы, распластывали тела… И татары еще раз отхлынули.
Князь перевел дух и огляделся. Солнце только что зашло, охватывая почти полнеба пламенем заката, будто бы в померкнувшей от скорби небесной синеве разом отразилась вся кровь, пролитая сегодня на земле. Все поле было усеяно трупами, и взор Федора Андреевича с удовлетворением отметил, что татарских было много больше, чем русских. Но живых и сражавшихся звенигородцев уже нигде не было видно. За спиной у князя стоял теперь один Митяй.
Что, княже, кажись, мы последними остались? – спросил он, тяжко дыша и тоже озираясь вокруг.
- Будто так… Все христианство полегло, подходит и наш черед. Но, пока Господь не призвал, будем биться еще. Пусть басурманы покрепче запомнят нынешний день!
- Вестимо, княже! Только, ежели мы останемся стоять на месте, одни средь поля, они нас копьями и стрелами враз забьют. Давай лучше сами на них ударим!
- То и я думал. Ну, Митяюшка, брат мой во Христе и во брани, прощаться не будем: вместе идем к престолу Божьему. А теперь вперед, за Святую Русь!
И два русских богатыря – князь и кузнец, - глянув на небо и перекрестившись, бок о бок бросились на вражье войско.
Татары, стоявшие впереди и ждавшие, что эти двое, видя гибель всех своих товарищей, положат оружие, подались теперь назад с возгласами суеверного ужаса: может быть, это вовсе не люди, а свирепые джинны (духи), против которых оружие человека бессильно? Но сзади что-то яростно кричал Араб-шах, напирали другие понукаемые им бойцы, и минуту спустя вокруг русских витязей, врубившихся в самую гущу врагов, сомкнулось плотное, сверкающее десятками стальных клинков кольцо, из которого выход был только в смерть.
Но, казалось, она сегодня решительно отдавала предпочтение татарам: немало их еще полегло под русскими мечами, прежде чем одному удалось сзади перебить Митяю ногу. Кузнец не упал, а лишь сел на землю и еще успел достать мечем первого подскочившего к нему ордынца, прежде чем второй вогнал ему под лопатку копье.
- Отхожу к Господу, княже, - из последних сил выкрикнул он, обливаясь кровью и падая на бок.
- Иди с миром и со славою, брат, сейчас и я за тобой, - промолвил князь Федор, на мгновение обернувшись к умирающему. – Но прежде того еще за тебя отомщу! – И, разя вкруговую своим страшным мечом, он свалил нескольких человек, заставив остальных отпрянуть.
- Брось меч, и я отпущу тебя! – крикнул Араб-шах, выезжая вперед. Каменное сердце этого маленького и тщедушного на вид азиата, прославившегося своей неумолимой жестокостью, сегодня впервые ощущало нечто похожее на жалость. Ему никогда не случалось видеть такого совершенного сочетания силы духа с телесной силой. – Уходи за реку, к своим!
- Нет, хан! – твердо ответил Федор Андреевич, - Все мои братья здесь полегли, и никто не принял пощады. Тут и я лягу!
Ну так умри! – со смесью досады и сожаления промолвил Араб-шах. – Чего стоите? Кончайте его, дети шайтана! – закричал он на своих воинов.
Как стая собак на матерого медведя, набросились ордынцы на Звенигородского князя, уже утомленного долгим боем и слабеющего от полученных ран. Но он еще постоял за себя: первому наскочившему татарину снес полчерепа, у второго отлетела отрубленная рука вместе с зажатой в ней саблей. Но в это время брошенное кем-то копье сбило с князя Федора шлем, и кровь, хлынувшая из рассеченного лба, залила ему лицо и глаза.
Почти ничего не видя сквозь темнеющую красную пелену, он еще махал мечем, чувствуя, что удары его не падают впустую. Но вот, словно многоцветная молния, расколов этот мрак, на голову его обрушился страшный удар, со звоном и грохотом мрак снова сомкнулся, и, выронив меч, Федор Андреевич упал навзничь.
- Это был не человек, а шайтан! – промолвил один из окружавших Араб-шаха темников.
- Это был настоящий человек и великий воин, - сказал Араб-шах. – Жаль, что Аллах захотел, чтобы он родился русским, а не татарином. А теперь объявите бойцам, что до восхода луны они могут готовить себе пищу и отдыхать. Потом мы выступим и будем идти всю ночь…
Русский человек любит подвиг и, как никто другой, на него способен». (М. Д. Каратеев, «Богатыри проснулись», Москва 1992, с.354-365).
После того, как татары ушли, из-за реки на поле сражения возвратились спасшиеся дружинники, чтобы подобрать раненых и похоронить погибших. Страшно израненного, но еще дышавшего, они нашли Федора Андреевича. Боярин Елизаров принял решение везти князя в Москву. Внутренние силы князя Федора боролись со смертью с таким же упорством, с каким сам он дрался с татарами. До Москвы, где уже знали все подробности битвы на Пьяне, его довезли живым, хотя и в состоянии полного беспамятства. Сам великий князь Дмитрий Иванович со многими боярами выехал встречать героя. По настоянию митрополита Алексея его положили в Чудовом монастыре, где святитель лично отслужил молебен о его выздоровлении и бдительно следил за тем, чтобы ему был обеспечен самый заботливый уход.
Когда митрополиту Алексею доложили, что князь Федор уже достаточно окреп, к нему возвратились память и дар речи, но он был еще слеп, святитель пришел в келью, где лежал страшно исхудавший, обросший бородой Федор Андреевич, и опустился у его ложа в поставленное тут кресло. Владыка Алексей долго беседовал с Федором Андреевичем и советовал князю не роптать на Бога и коли Господь возвратил ему жизнь, возвратит и зрение.
Звенигородский князь рассказал восьмидесятилетнему митрополиту, что духовная грамота его деда, князя Мстислава Михайловича, хранившаяся в роду карачевских князей, а после попавшая в руки его родителю хранится в Покровском монастыре и, что годов тому с десяток приезжал ее искать родич Федора Андреевича, сын князя Василия Пантелеймоновича. Хотя и приглянулся Федору тогда Иван Васильевич Снежин, а именно под этим именем с благословения митрополита Алексея приезжал в Карачев Карач-мурза, но грамоту он ему не отдал, так как подумал: «приведет он татар и учнет отнимать свой удел у князя Святослава Титовича, снова весь край наш займется огнем и кровью». Владыка отметил, что хорошо знает этого человека и, подобного он никогда бы не сделал. В заключение беседы посоветовал забыть вражду отцов и жить в дружбе таким славным витязям, сердцем и мыслями чистых. А коли, вдругораз сведет случай, принять его как брата.
Через два месяца, передавая митрополиту привезенную из Звенигорода грамоту, князь Федор видел настолько хорошо, что без труда различал черты лица своего собеседника и мог навсегда запечатлеть их в памяти.
К рождеству Федор Андреевич был уже настолько крепок, что покинул Москву и возвратился домой.
Для жизни в настоящем, надо искупить прошлое, а для этого надо его знать.
Несказанно прекрасна земля Карачевская в своем цветении. Ни с чем не сравнимо изумрудное ожерелье ее лесов и лугов. Серп месяца плывет по небу, ярко сияя. Звезды глядятся в воду Снежети. В кустах на другом берегу вдруг защелкали, засвистали соловьи. Тихо воркует, наплывая на невидимые коряги, вода. После недавних ливней настала жара – леса и земля просушились. Страшась пожаров, на верхушках огромных елей постоянно торчат сторожа, следя порядок.
На Руси не было общего мнения о том, какую политику проводить по отношению к Мамаю. Одни говорили, что надо договориться с ним, договориться с Палеологами, генуэзцами и сохранить мир: в подчинении, мол, ничего страшного нет. Другие – их оппоненты – хорошо понимали, что за мусульманином Мамаем стоят католики, а католики для Руси – враги.
В канун решающих событий, двенадцатого февраля 1378 года, умер старый московский митрополит Алексей, и сторонники союза с Западом попытались воспользоваться удобной ситуацией. Надо сказать, что молодой князь Дмитрий очень тяготился опекой митрополита Алексея и влиянием преподобного Сергия, которому Алексей хотел передать митрополичий престол. Дмитрий желал иметь митрополитом своего духовника Митяя. Поскольку Сергий отказался надеть митрополичий клобук, дело устраивалось для западников наилучшим образом. Митяй был фигурой лояльной. По приказу князя этого человека быстро постригли в монахи, дав имя Михаил, произвели в высокий сан и послали в Константинополь для получения сана митрополита. Но не все люди одинаково патриотичны, бескорыстны и честны. Среди посланных с Митяем оказался некто Пимен, беспринципный честолюбец, вынашивавший далеко идущие планы, оказавшиеся для Митяя роковыми.
Мамай, считая, что Дмитрий и новый митрополит помогут ему удовлетворить претензии генуэзцев, пропустил корабль Митяя, плывший по Дону. Посольство благополучно добралось до побережья Черного моря, и там Митяй, совершенно здоровый человек, умер при невыясненных обстоятельствах. Как показали дальнейшие события, выгодно это было прежде всего тому самому Пимену. Приехав в Константинополь (Царьград, а ныне – Стамбул), он предстал перед лицом патриарха, получил от него благословение и вернулся в Москву уже как митрополит. Но москвичи тоже были не глупы. Князь Дмитрий, хоть и не читал детективов, выводы делать умел. С Пимена сорвали белый клобук, все митрополичьи регалии и отправили в ссылку в Чухлому.
Орда, занятая внутренними усобицами, не имела сил для решительной схватки с усилившейся Москвой. Но, накапливая силы, она постоянно совершала набеги на Нижний Новгород и отчасти Рязань. Мамай и вся ордынская верхушка хорошо понимали важный политический и военный смысл разворачивающихся событий, которые приобретали все большую остроту. Они усиливали нажим на Русь. Их цель была предельно ясна – вернуть былую власть над Русью, утерянную в годы смут в Орде.
Победа на Пьяне, несомненно, вдохновила Мамая. Спустя год он снова послал большое войско, во главе которого поставил опытного военачальника мурзу Бегича. Он должен был еще больше укрепить позиции Орды на Руси, показать ей мощь Мамая.
Урок Пьяны пошел на пользу русским князьям. Дмитрий Иванович теперь подготовился более тщательно к встрече с врагом. О планах Мамая стало известно заранее. У московского князя были верные люди в самой ставке неприятеля. Навстречу Бегичу вышло большое войско во главе с великим князем.
Противники встретились в начале августа на реке Вожа в Рязанской земле. На одной стороне реки стояли русские, на другой – татары. В русской рати, расположившейся на возвышенности, впереди находился с полками Дмитрий Ивановича, на левом фланге – полки князя Даниила Дмитриевича пронского, на правом – князя Андрея Ольгердовича полоцкого, сына литовского великого князя Ольгерда, пришедшего на службу в Москву. Вечером 11 августа 1378 года воины Бегича переправились через реку и страшный удар татарской конницы обрушился на центр русского войска. Большой полк отбил эту атаку. Мощный русский контрудар из центра и с флангов окончился полным разгромом ордынцев. Погиб в числе многих и сам Бегич. Орда потерпела серьезное поражение. Усилия русских людей дали свои плоды. Недаром летопись отмечает, что воины Дмитрия Ивановича на Вожже, встретив ордынцев, «стали против них крепко».
Сражение на Воже 1378 года было своего рода генеральной репетицией Куликовской битвы.
Пока на Руси происходили эти события, крупные сдвиги совершались и в соседней Литве. Князь торкский (тронский) Кейстут без колебаний присягнул племяннику Ягайлу и не поддержал заявленного было права на литовский престол старшего сына Ольгерда Андрея, который был вынужден уступить младшему брату. Усобица между Ягайло и Андреем почти не сказалась на жизни Литовского княжества. Но через некоторое время началась куда более сильная усобица между Ягайло и Витовтом.
В Полоцке после изгнания Андрея Ольговича княжил сын Кейстута Андрей по прозвищу Горбатый. Ягайлу и его фавориту Войдылло хотелось отнять эту волость у Кейстутовича и отдать ее родному брату Ягайло Скиригайло (1352-1394гг.).
Скиригайло был сыном Марии Александровны Тверской. Но, как и отец, он наряду с православными обрядами не брезговал и языческими. В литовской глубинке это лишь прибавляло ему популярности. Но в Полоцке выполнение языческих обрядов кончилось для Скиригайло печально. Разъяренная толпа горожан посадила князя задом наперед на старую клячу и под свист и улюлюканье погнала ее к городским воротам. В Придвинье еще и сейчас жива поговорка: «Поехал, как Скиригайло с Полоцка». Наука пошла на пользу : вернувшись через несколько лет в Полоцк как великокняжеский наместник, Скиригайло крестился, принял православное имя Иван и вел себя как примерный христианин.
Князь Кейстут, узнав о полоцких событиях, пожаловался своему сыну Витовту на Ягайло: «За Войдылла отдал мою племянницу, уговорился с немцами на мое лихо, а вот теперь с кем мы воевали? С немцами? А он с ними заодно добывает Полоцка». Витовт ответил, что не верит он в такое коварство Ягайло, и выехал в Дрогичин, а оттуда – в Гродно. Но старик Кейстут не разделял сомнений сына и решил опередить Ягайло для собственной безопасности. Он неожиданно явился с большой ратью под стенами Вильно, занял город, взял в плен Ягайло со всем семейством, захватил все грамоты, в том числе и последний договор Ягайло с немцами. Ягайло был вынужден обещать никогда не воевать против Кейстута, и тогда его отпустили в Витебск.
На некоторое время великим князем литовским стал Кейстут, но вскоре Ягайло удалось обманом захватить Кейстута и Витовта, и через пять дней старый дядя был удушен в тюрьме. Тяжело больного Витовта и его жену Анну Ягайло вывез в Крево, где держал под крепкой стражей. Витовт вскоре поправился, но посчитал нужным еще попритворяться хворым. Жена ежедневно навещала его вместе с двумя служанками. Наконец она получила от Ягайло разрешение только для одной себя ехать в Моравию. В ночь перед отъездом Анна пришла проститься с мужем и задержалась у него больше обычного: в это время Витовт переодевался в платье одной из служанок, Елены, которая осталась вместо него. Витовт же спокойно вышел из тюрьмы и через несколько дней был уже в Полоцке. Елена, не вставая с постели , так хорошо изображала больного князя, что только на третий день Ягайло доложили о его бегстве, и разгневанный князь велел убить служанку.
Ничем не заявляя о себе, не принимая участия в политических и военных баталиях московского великого князя и великого Литовского княжества, Святослав Титович, второй из козельских князей, княживших в Карачеве умер. Младшему сыну Юрию еще при жизни своей дал он в удел город Мосальск (от него пошел род князей Масальских, которые позже разделились на четыре ветви: Клубковых-Масальских, Литвиновых-Масальских, Кольцовых-Масальских, Рубцовых-Масальских), а старший, лукавый и спесивый Мстислав, наследовал после отца Карачевский стол. Но он прокняжил недолго и умер еще не старым.
Несмотря на то, что в период его княжения в Карачеве борьба Руси с монголо-татарским игом достигла своей кульминации, о Мстиславе Святославиче героические страницы истории Отечества сведений не содержат. Но мы знаем, что в 1380 году в поход на Куликово поле вместе с московским великим князем, по сообщению разных источников, выступили его двоюродный брат Владимир Андреевич – князь серпуховско-боровский, князья белоозерский, тарусский, кашинский, брянский, новосильский, ростовский, стародубский, ярославский, оболенский, моложский, муромский и, возможно, другие. Упоминаются также воеводы: коломенский, владимирский, юрьевский, костромской, переяславский; бояре московские, серпуховские, переяславские, дмитровские, можайские, звенигородские, угличские, владимирские, суздальские, ростовские; паны литовские. Трудно сказать – все ли соответствует действительности в этих перечнях. Помещены они подчас в летописных источниках, составленных спустя полтора-два столетия после сражения на Дону. Однако по всему чувствуется, что многие русские люди из разных княжеств откликнулись на патриотический призыв Дмитрия Ивановича московского. По словам летописей, воинами Дмитрия Ивановича были не только «князья русские», «воеводы», бояре и их военные слуги, но и «вся люди» - горожане и крестьяне. «Народ», «великая рать», «русския удальцы», «русских князей собрание и удалых витязей учреждение» - так их характеризует «Сказание о Мамаевом побоище XV века.
Боярин Бренко, докладывая Дмитрию Ивановичу о численности войска, среди многих других отметил, что «из под Литвы есть от Новосильской земли князь Степан Романович с пятью тысячами воев, да из Карачевской привел князь Лев Серпейский две тысячи и князь Давид Иванович Шонуров тако же две тысячи, собранных в Козельске. А Елецкий князь, Федор Иванович, поставил две тысячи и пять сот. …А еще по пути подошли к войску две тысячи звенигородцев с князем Александром Федоровичем, да по тысяче воев от Белева и от Лихвина со своими воеводами». (М. Д. Каратеев, «Богатыри проснулись», с.427). Теперь эти города в Калужской, Липецкой, Тульской областях, а тогда – Земли Карачевской. Таким образом, литературные источники свидетельствуют о том, что не только удельные князья, отдельные воеводы, но и патриотически настроенные простые горожане и крестьяне - «вся люди» земли Карачевской внесли свой посильный вклад в героическую историю Руси. Свой последний подвиг на Куликовом поле совершил верный дружинник Василия Карачевского, один из любимых воевод Брянского князя, крепкий и ладный старик с почти белой по грудь бородой «Лаврентий Клинков, родом из Карачева».
Несомненно, это так.
Только вот, - отмечает А. Б. Широкорад, - точно даже «сейчас никто не знает, где конкретно произошла Куликовская битва. Согласно «Полному географическому описанию нашего Отечества», изданному в 1902 году под редакцией П. П. Семенова-Тянь-Шанского, Куликово поле представляло собой степную «поляну», протянувшуюся на сто километров с запада на восток (от верховья реки Снежеть до Дона) и на двадцать-двадцать пять километров с севера на юг (от верховьев Упы до верховьев Зуши). А что же с памятником русским воинам, стоящем на Куликовом поле? – спросите вы. Все очень просто. В июне 1820 года тульский губернатор В. Ф. Васильев поставил вопрос о сооружении памятника, «знаменующего то место, на котором освобождена и прославлена Россия в 1380 году. А дальше все, как положено: велело начальство и нашли место битвы». (А. Б. Широкорад, «Русь и Литва», с76).
Да. На русской земле много безвестных и безымянных могил ратному люду. Не мало их и за ее пределами. Но для нас, живущих и созидающих очень важно, что есть такое место, куда людей разного социального положения, разных концессий и политических взглядов приводит память, память о героическом прошлом Родины, память о людях, творивших это прошлое. И, пока есть в нас эта память, значит, есть у нас, хотя и трудное, но радостное настоящее и ждет впереди счастливое будущее. Для жизни в настоящем, надо искупить прошлое, а для этого надо его знать.
«Карачевскому княжеству отныне не быть».
Находящаяся в состоянии глубокого кризиса Польша искала выхода в развитии польско-литовских связей. После прекращения династии Пястов (1370) власть в стране перешла к французу Людовику Анжуйскому, а он в свою очередь передал польскую корону своей дочери Ядвиге. Но, когда Ядвига захотела выйти замуж за любимого ею Вильгельма, сына Леопольда Австрийского, вмешались польские магнаты и предложили королеве ради государственных интересов сочетаться с литовским князем Ягайлой, дабы таким образом объединить силы Польши и Литвы и остановить экспансию немцев. В итоге Ядвиге пришлось пойти к алтарю с наскоро окрещенным литвином.
Весной 1386 года совершилось бракосочетание Ягайло с Ядвигой, имевшее огромное значение для судеб государств Восточной Европы и западных областей России. Согласно условиям подписанного акта об унии (объединении Литвы и Польши), Ягайло отрекся от православия, а имя Ягайло переменил на имя Владислав. Ему последовали родные братья Ольгердовичи, в который раз сменил веру и двоюродный брат Витовт, наравне с другими братьями (Скиригайлом, Корибутом и Лугвеном) подписавший акт об унии.
Одним из первых деяний нового короля стала инкорпорация, то есть включение земель Великого Литовского княжества в состав Польского королевства. В связи с этим Ягайло потребовал от удельных князей присяжных грамот на верность «королю, королеве и короне польской», что по нормам феодального права означало переход этих князей вместе с подвластными им землями в подданство к польскому королю. По условиям унии католические миссионеры рьяно взялись за обращение в свою веру населения Великого княжества Литовского. Чтобы склонить феодалов к переходу в католичество, король 20 февраля 1387 года дал «привилей» литовским боярам, принявшим католичество, «на права и вольности», которыми пользовалась польская шляхта. Этот «привилей» даровал боярам-католикам право неотъемлемого владения и распоряжения своими наследственными имениями, чего не получали православные. Крестьяне имений бояр-католиков освобождались от большинства государственных повинностей, кроме строительства и ремонта замков. Почти одновременно был издан другой «привилей», который разрешал всем литовцам принять католичество, запрещал браки между католиками и православными, а православных, состоящих в браке с католиками, под страхом телесного наказания принуждал к принятию католичества.
Следствием унии стала и ликвидация удельных княжеств на русских землях, находившихся в вассальной зависимости от великого князя московского.
Тяжко жилось карачевцам на пограничье интересов Московской и Литовской Руси под властью великих князей литовских, а с 1386 года – короля польского. С 1370 года по 1379 год к ураганному опустошению земли Карачевской привели баталии великого князя московского Дмитрия Ивановича с великим князем литовским Ольгердом, а затем Ягайлой, которые «повоевали много станов и волостей». Не отставал от них и князь рязанский, пытаясь присоединить «Карачев-город с волостями и уездами» к своим владениям.
«Привилей» дал «права и вольности» одним и вовсе задавил налогами и поборами других. Раньше вольный смерд платил князю подать, а тягловый работал на хозяина три дня в неделю, и это все. А теперь он должен, кроме подати платить налог от дыма, от плуга, либо от сохи, от прясла (звена забора или изгороди, от кола до кола), от скирды, от помола и от покоса, от убоя скотины и еще невесть от чего, а кто на барщине – работает пять дней в неделю на помещика. Потому, народ карачевский бедствовал. И потому бежали смерды кто куда горазд: одни к Москве, а другие на низ, в дикие земли.
Единственному сыну Мстислава Святославича Ивану, вступившему в 1388 году на Карачевское княжение, было немногим за двадцать. Тем же годом женился он на воспитаннице Витовта, Гольшанской княжне Юлиане Ивановне (от Ивана Свидригайловича пошли князья Вишневецкие), которой в ту пору было пятнадцать лет. Год спустя родился у них сын Михаил, а тремя годами позже – дочь, нареченная Софьей.
Иван Мстиславич смолоду был здоровьем слаб, но статен и хорош собою. Волосами был он рыжеват, как и все в его роду, но у него они красиво вились кудрями и цветом отдавали не на лисий хвост, как у других, а на спелую рожь. Бороду он брил. Глаза имел серые, ясные, а лицом был бел и румян, хотя и нездоров был этот румянец. В грамоте он был не силен. Обычно письма читал и писал ему сын Михаил, проживший два года в Кракове и там кое-чему научившийся.
В младенчестве был он чисто херувим и родители в нем души не чаяли. (Херувим - высший ангельский чин, принимаемый нашею церковью. Херувимчик – ласка, ласкательный привет ребенку, ангельчик). Все, что Ванюша успевал пожелать, давалось ему тотчас же, отчего нрав он приобрел трудный, и угодить ему порою бывало мудрено. Все-то он, как тогда говорили, хотничал, и то ему не так, и другое не этак, и хотенкам его не было конца. Именно поэтому с юных лет прозвали его в Карачеве Хотетом, да так эта кличка за ним и осталась. Княжич сперва обижался на такое прозвище, и многим его обида выходила боком, но потом притерпелся и обвык, так что в зрелых годах и сам , случалось, говаривал: «Я – князь Хотет Карачевский», либо: «Это наше, хотетовское». (Хотничать тогда означало привередничать, хотенка – прихоть; отсюда Хотет – привередник, человек вздорный, которому трудно угодить. От Ивана Мстиславича пошли князья Хотетовские).
При всем том сердце Иван Мстиславич имел не злое, а спеси ему польские порядки поубавили, ибо вере отцов он изменить не захотел. Православным же князьям на Литве теперь приходилось терпеть немало обид и утеснений. Да и само княжение таких удельных, как он, стало лишь пустым словом, а многих и вовсе согнали с отчих столов. Его, однако, Витовт оставил и пока был к нему милостив, но, не смотря на это, Иван Мстиславич в душе крепко не любил великого князя: слишком уж он был ласков с княгиней Юлианой Ивановной. И хотя знал Хотет, что ничего худого за этим покуда нет, но видел ясно, что терпит его Витовт только из-за жены, будто сам по себе он не князь древнейшего роду и не законный хозяин этой земли, а пришей собаке хвост. И было ему это обидно и горько. Но чтобы не вышло какого худа, все это он старался таить в себе, даже жене не показывал виду.
Хоть и был «князь-привереда» Иван Мстиславич древнейшего роду и законный хозяин земли Карачевской, да куда ему до своего деятельного, энергичного и дальновидного прапрадеда Мстислава Михайловича, при котором Карачевское княжество образовалось, крепло и развивалось, да народ не бедствовал. С той далекой поры, когда прадед его Тит Мстиславич и дед Святослав Титович, воровством, хитростью и обманом захватили карачевский княжий стол, «Карачев-город с волостями и уездами» ветшал и старел. В княжение Ивана Мстиславича во всем облике набольшего стольного города отчетливо виделись черты тления, чувствовалось, что судьба произнесла свой приговор, и время, не торопясь, приводит его в исполнение. Старые бревенчатые стены города, прежде служившие надежным оплотом власти и спокойствия, теперь никому не могли внушить ни страха, ни почтения, а скорее вызывали жалость и грусть. Они ушли в землю и стали заметно ниже. Никто их больше не обновлял, многие бревна прогнили и из них сыпалась труха, а местами разрушились и оползли целые городницы (городница – звено в деревянной крепостной стене, бревенчатый сруб, наполненный землей). В город теперь можно было войти не только через ворота, но и через эти проемы в стене. Дома на улицах обветшали и почернели, новых совсем нет, а многие из старых стоят пустыми и заброшенными, а то и вовсе обратились в развалины, еле приметные за разросшимися кустами бузины и густым бурьяном.
Текло время, и жизнь шла своими путями. Они были по-прежнему широки и бурливы. Но судьба, пролагая их, обошла стороной этот древний, набольшего князя стольный град, и от некогда могущественного княжества Карачевского ныне только и остались почерневшие, полуобвалившиеся стены, да князь Иван Мстиславич - этот рыжеватый человек с чахотным румянцем на лице, князь по имени, с трудом читающий письма-приказы своего чужеземного владыки.
В 1389 году умер Дмитрий Донской. Ему наследовал сын Василий (ВасилийI), который в 1390 году, выполняя обещание, женился на дочери литовского князя Витовта Софье. Он начал свое княжение с требования денег с Новгорода. Вече отказало. Все последующее десятилетие великий князь московский использовал всякий повод, чтобы пограбить республику.
В 1398 году трехтысячное новгородское ополчение под начальством воевод Тимофея Юрьевича, Юрия Димитриевича и Василия Синча двинулись в Заволочье. Стало известно, что изменники сосредоточились в городе Орлеце. «Братья! – призвали воеводы. – Лучше нам умереть за святую Софию, чем быть в обиде от великого князя». И новгородцы повернули на великокняжескую Белозерскую волость, рассеялись там отрядами, грабя и сжигая все вокруг. Новгородское войско с торжеством возвратилось в родной город. Согласно летописи, из трех тысяч ратников был убит только один. Видимо, это преувеличение, тем не менее, рейд был проведен блестяще.
Узнав об успехах новгородского войска, Василий I согласился отказаться от Двинских земель и от захваченных городов – Торжка, Вологды, Волока и Бежецкого Верха, где он уже посадил своих наместников.
В 1404 году новгородцы пригласили на княжение смоленского князя Юрия Святославича. Князь лишился удела после того, как Витовт захватил Смоленск. Но княжил Юрий не долго и осенью 1406 года уехал в Москву. В 1407 году новгородцы вновь взяли на княжение Семена Ольгердовича и дали ему в кормление те же города, которые у него были в прежнее княжение.
В 1397 году Великая Орда временно распалась на четыре ханства. Но такое положение длилось не долго: Кутлук-Тимур и Эдигей, не принимавшие никакого участия во втором походе Тимура, усиленно готовились к захвату верховной власти и вскоре накопили достаточные для этого силы.
Кутлук начал с того, что подступил к Сараю, где за два минувших года кое-как был отстроен один жилой квартал, и без труда прогнал оттуда своего незадачливого дядю, хана Куюрчука, которому сразу же изменили все его немногочисленные темники. Усилившись этим пополнением, Кутлук и Эдигей весной следующего года выступили в поход на Крым. Здесь им удалось, путем подарков и обещаний, привлечь на свою сторону крымскую знать, которая в решающий момент подняла в тылу у Тохтамыша восстание, что и обеспечило победу Кутлук-Тимуру.
Тохтамыш, со своей семьей и с отрядом верных ему людей, в числе которых находился и Карач-мурза-оглан, бежал в Литву, к великому князю Витовту, пребывавшему в ту пору в Киеве.
С 1392 года сын Кейстута Витовт стал великим князем Литвы и фактически перестал считаться с Ягайлой (Владиславом). Именно с Витовтом и договорился хан Тохтамыш о разделе Московской Руси. Он согласился уступить все русские земли Витовту с тем, чтобы Витовт оказал ему помощь в возвращении престола в Сарае. Витовт же, давно стремясь расширить Великое княжество Литовское за счет присоединения Руси, достиг к этому времени некоторых дипломатических успехов. Один из этих успехов заключался в том, что он породнился с великим московским князем. К моменту соглашения с Тохтамышем Витовт захватил Смоленское княжество, а чуть позднее присоединил к Литве стоявший на Оке город Любутск (около современной Калуги). Поэтому предложение Тохтамыша хорошо вписывалось в далеко идущие планы Витовта. Посадив на престол Золотой Орды «своего» хана, он получил бы реальную возможность покорить Москву.
Договоренность между Витовтом и Тохтамышем, хотя и выгодная для обеих сторон, была, однако, трудно осуществима. Кутлук-Тимур, владевший Золотой Ордой, отнюдь не собирался уступать престол Тохтамышу.
В 1399 году Витовт собрал огромное войско: кроме руси, литвы, жмуди и тохтамышевых татар, были полки волошские, польские и немецкие (находившийся в то время в мире с Витовтом великий магистр Тевтонского ордена прислал ему большой отряд). Летописец одних князей только насчитал в этом войске до пятидесяти человек.
Перед началом похода к Витовту прибыли послы от Кутлук-Тимура с посланием хана: «Выдай мне беглого Тохтамыша, он мой враг, не могу оставаться в покое, зная, что он жив и у тебя живет, потому что изменчива жизнь наша. Нынче хан, а завтра беглец, нынче богат, завтра нищий, нынче много друзей, а завтра все враги. Я боюсь и своих, не только что чужих, а хан Тохтамыш чужой мне и враг мой, да еще злой враг. Так выдай мне его, а что ни есть около его, то все тебе». Витовт отказал, ответив: «Хана Тохтамыша не выдам, а с ханом Кутлук-Тимуром хочу видеться сам».
Свидание состоялось на берегу реки Ворсклы. Витовт, в войске которого было около ста тысяч человек, потребовал безоговорочной капитуляции. Кутлук-Тимур постарался оттянуть начало битвы, поскольку ожидал, когда к нему на помощь подойдет из причерноморских степей мурза Эдигей, и вступил с Витовтом в переговоры. Литовский князь предъявил Кутлук-Тимуру требование, согласие на которое, по этикету XIV столетия, означало полное подчинение.
Татары выиграли время до прибытия Эдигея с войском и отклонили все требования. Взбешенный Витовт прервал переговоры и двинул свои войска на татар. Эдигей выставил против огромного войска врага свой небольшой отряд и начал медленное отступление, заманивая литовцев в глубь своего стана и, готовясь к осуществлению маневра для нанесения сокрушительных ударов по флангам и с тыла. Широко применяемые Витовтом в этом бою пушки и пищали были малоэффективны, так как приходилось вести огонь по разбросанным целям: ядра наносили лишь случайный ущерб, да и то лишь на начальной фазе боя.
Поражение было страшным. Одного за другим татары заарканили нескольких литовских воевод, князей Ивана Бельского и Михаила Ижеславского. Пущенная искусной рукой петля взвилась над головой самого Витовта и, затянувшись на золоченом панцире князя, сорвала его с седла. Он попытался вытащить кинжал, чтобы перерезать аркан, но руки, тесно прижатые петлей к туловищу, не повиновались. Еще утром этого рокового дня он считал себя достаточно сильным, чтобы диктовать свою волю владыкам Великой Орды, а сейчас его, как падаль, поволок за собой по пыльной земле простой татарский десятник.
Но почти сразу Витовт почувствовал, что тело его остановилось, и конец перерубленного кем-то аркана больно хлестнул по лицу. Понимая, что дорого каждое мгновение, он усилием воли преодолел жестокую боль от ушибов и сразу вскочил на ноги. Мимо него с саблей в руке метнулся Карач-мурза, тут же ухватив за повод его коня, который, потеряв всадника, замедлил бег и находился еще в нескольких шагах от них.
Витовт бежал с несколькими дружинниками, а татары Кутлук-Тимура и Эдигея гнались за ним пятьсот верст до самого Киева. Встав под стенами города, Кутлук-Тимур распустил свое войско «воевать Литовскую землю».
После Ворсклы Витовт притих, а смоляне, которых тяготило литовское господство, направили послов к князю Юрию Святославичу, жившему у тестя князя Олега Ивановича в Рязани. В 1401 году князь Олег Рязанский вместе с Юрием и князьями пронским, муромским и козельским отправились к Смоленску, чтобы посадить Юрия Святославича княжить на отчине и дедине его. Смоленск сдался без боя, а Олег со своим войском, изрядно пограбив Литву, села и города земли Карачевской, с большой добычей вернулся в Рязань.
Косвенные последствия этих событий серьезно сказались на социально-экономической и политической жизни Карачева и всей земли Карачевской.
Попытки окатоличить население Литовской Руси пришлись не по нраву многим князьям – вассалам Витовта. Но первое время им пришлось помалкивать, так как помощи ждать было неоткуда, кроме как от иноверного Тевтонского ордена. Сильный единоверный московский князь постоянно находился в союзе с Витовтом. Но когда дружба эта сменилась враждой, недовольные литовские князья увидели убежище в Москве. Так в 1405 году Василий Дмитриевич, почувствовав реальную литовскую угрозу, обратился за содействием к ордынскому хану. Хан Шадибек хотел вернуть политику Орды предыдущего века, то есть традиционную политику союза с Москвой, и прислал москвичам войско для борьбы с Литвой. Из этого войска Василий направил двух татарских царевичей на литовские города Вязьму, Брянск, Карачев и другие. Татары хорошо повоевали, много народу перебили и в плен увели, разорили и пожгли Литовскую землю до самого Смоленска и вернулись домой с большой добычей. Первым из Литвы, на службу к великому московскому князю Василию I, приехал князь Александр Нелюб. Василий принял Александра «с любовью и дал ему в кормление Переяславль». Узнав об этом, в Москву отправилось еще несколько литовских князей.
«И в лето 6916 (1408) князь Михайло, сын Карачевского князя Хотета, Ивана Мстиславича, выехал из Литвы к Москве, на службу к великому князю Василию Дмитриевичу всея Руссии. И от того князя Михайлы повели свое поколение князья Хотетовские». («Родословная книга российских князей и дворян, изд. Н. Новикова, 1787).
Витовт был благодарен Карач-мурзе за свое спасение в бою на Ворскле: «ежели придется тебе когда-нибудь плохо, приезжай прямо ко мне и в обиде не останешься. Земля твоих отцов ныне под моей властью и потому ты для меня как-никак свой. На княжение тебя не посажу, ибо покончил я с этим, но поместье дам такое, что не всякий князь у меня имеет».
Весной 1405 года родича татарских ханов и знатока всех тонкостей политической жизни Орды, важного вельможу, царевича Карач-мурзу-оглана судьба заставила напомнить великому литовскому князю об этом великодушном обещании и приехать с женой Хатедже и младшим сыном Абисаном (Арсентием) в Карачевскую землю, ища покоя. С Карач-мурзой пришло около пятисот татарских семейств, согласившихся принять христианскую веру и за то обрести спокойную и сытую жизнь. Витовт предложил также сыновьям погибшего Тохтамыша Джелал-ад-Дину и Кериму-Берди приют и помощь, соглашаясь принять их вместе со всем войском, которое они смогут с собою привести.
По воле литовского князя, место для будущей усадьбы и для поселка Карач-мурза выбрал на южных, никем не занятых, ибо к ним близко подходило Дикое Поле, рубежах Карачевского княжества верстах в двадцати от истоков Неруссы. Места здесь были хорошие: не один только лес, но и степи. Земля черная, родила богато. Смердов там было мало, но в последующем, увидев в лице нового хозяина надежную защиту, потянулись сюда люди с разных концов земли Карачевской и соседних княжеств, заселяя свободные поляны вокруг новой усадьбы.
В Карачеве, в бывшей столице предков, Карач-мурза получил от князя Ивана Мстиславича опись рубежей своего нового владения и отправил с нею гонца в Вильну, к Витовту.
Здесь уместно подчеркнуть, что при Витовте литовское могущество, возникшее при Гедимине, выросшее при Ольгерде, достигло до своих крайних пределов. Московский князь вел себя с большой осторожностью, насколько возможно было уступал тестю, но охранял себя и Московскую Русь от него. Он не помешал Витовту овладеть Смоленском и Одоевом. Когда же литовский великий князь слишком явно показал свое намерение овладеть Псковом и Новгородом, московский великий князь открыто вооружился против тестя, так что дошло-было до войны. Однако в 1407 году дело окончилось между ними миром, по которому река Угра поставлена была гранью между московским и литовским владениями.
Орда в это время до того уже разлагалась от внутренних междоусобий, что Василий несколько лет не платил выхода хану и считал себя независимым. Но в 1408 году неожиданно напал на Москву Эдигей, который, подобно Мамаю, не будучи сам ханом, помыкал Булат-Салтаном, изгнавшим с его помощью хана Шадибека. Москва испытала, что если Орда не в силах была держать Русь в порабощении, как прежде, за то еще долго могла быть ей страшною своими внезапными набегами, разорениями и уводом в плен жителей.
В 1409 году восстала Жмудь (Жемайтия) – древнелитовская историческая область, примыкающая к Балтийскому морю; в XIII веке княжество, на рубеже XIII – XIV веков завоевана Тевтонским орденом. С восстания Жмуди против крестоносцев началась война Польши и Литвы с орденом. Война тянулась несколько месяцев, не доходя до крупных сражений, и в октябре закончилась перемирием, заключенным до 24 июня следующего, 1410 года, причем спорные вопросы,- главный из которых касался Добжинской области,- обе стороны согласились предоставить на третейский суд чешского короля.
Тевтонский орден (латинское полное название Ordo domus Sanctae Mariae Teutonicorum), Немецкий орден (Deutscher Orden), Орден крестоносцев (Kreuzritterorden), немецкий католический духовно-рыцарский орден, осуществлявший в XIII – начале XV века феодальную агрессию в Восточной Европе. Возник в конце XII века в Палестине во время крестовых походов, в 1198 утвержден папой Иннокентием III. Имел большие земельные владения в Германии и Южной Европе. В 1226 по договору великого магистра ордена Германа фон Зальца с польским удельным князем Конрадом Мазовецким орден получил Хелминьскую землю (Польша) и, перенеся свою деятельность в Восточную Европу, начал покорение пруссов. В 1237 с Тевтонским орденом объединились остатки разгромленного Ордена меченосцев. Отделением Тевтонского ордена в Восточной Прибалтике стал Ливонский орден. Тевтоны захватили земли пруссов (к 1283), Восточное Поморье с Гданьском (1309), Эстляндию (1346), Жемайтию (1382—1398), остров Готланд (1398), Новую марку (1402). В Прибалтике образовалось крупное феодальное военно-колонизационное государство Тевтонский орден, владения которого (включая ливонское отделение) простирались от Вислы до Нарвы, преградив выход к Балтийскому морю, Польше, Литве, Руси. Опорными пунктами крестоносцев в захваченных землях стали укрепленные замки. Местное население было почти полностью истреблено, частично бежало за Неман, оставшееся подверглось насильственной германизации, обращению в католицизм, завоеванные земли заселялись колонистами — выходцами из различных областей Германии. Резиденцией гроссмейстера (великого магистра) ордена был (с 1309) Мариенбург (с 1466 Кенигсберг). Выгодное географическое положение (ключевые позиции на южном побережье Балтийского моря) позволило Тевтонскому ордену вести широкую торговлю; многие орденские города были членами Ганзы. Угроза агрессии ордена на восток сближала Польшу и Литву, получавших поддержку в борьбе с ним от русского и других славянских народов.
Вот уже полгода Витовт с войском. Полгода в разъездах, не сходил с коня. Гон оголтелый, беспрерывно галоп, свист в ушах. Дела-заботы. Везде нужно успеть. Каждая минута, будто из золота,- не утратить бы. Теперь перемирие, но дел не убавилось, а даже наоборот.
В полдень первого декабря 1409 года великий князь Витовт встречал в Бресте короля Владислава Ягайлу. Приехал и хан Джелал-ад-Дин, тоже приглашенный великим князем на ловы. Тут же понеслась молва, что король будет отдыхать в Бресте неделю, а затем выберется на зимние ловы в Беловежскую пущу. Тихий, спокойный город превратился в охотничий табор.
Предловные пиры с песнями, суета, теснота, давка в городе длились неделю, и всю эту неделю Ягайло, Витовт и королевский подканцлер Миколай Тромба в глубокой тайне, прикрываясь шумливым гулянием панов и бояр, обсуждали план летней войны с орденом крестоносцев.
От завтрака до обеда и на целые вечера замыкались в дальнем покое княжеского дворца и часами простаивали над картой или сидели у камина, глядя в огонь, и говорили, спорили, принимали решения. Иной раз подканцлера Тромбу не приглашали.
Подсчитывали число хоругвей (отдельных отрядов войск, полков), которые выставит Корона, когда король объявит посполитое рушение. Выходило – более двадцати тысяч шляхты, а при каждом шляхтиче самое малое один лучник и холоп в обозе. Это при бедном, а богатый, конечно, приведет с собой полное копье (наименьшая боевая группа) и несколько слуг. Решили, что для этой войны стоит призвать польских рыцарей, отошедших на службу к Вацлаву чешскому и к венграм на двор Сигизмунда. Помимо польских земель выставят хоругви и русины – Галицкая Русь одну хоругвь, Львовская земля тоже одну, а также Холмская, Перемышльская, и несколько дадут подольские земли. И мазовецкие князья выставят людей.
Считали хоругви Великого княжества. Виленские земли дадут три хоругви, трокские – две, с Литовской Руси – новогрудская, волковысская, лидская, слонимская хоругви, с Белой Руси – полоцкая, витебская, смоленская, могилевская, мстиславская, Подлясье выставит брестскую, пинскую, дрогичинскую, мельницкую, Гродно даст полную хоругвь, Жмудь, хотя и крепко там выбито народу, даст несколько тысяч воинов, Иван Жедевич приведет подольские хоругви, Северская Русь, Киев, Стародуб отправят полки.
Прибавлялись и пять тысяч татар, которых мог повести на битву хан Джелал-ад-Дин, принятый в княжестве и ожидающий от Витовта помощи в борьбе за ордынский престол. Договорились с ним так: Джелал-ад-Дин выводит против Тевтонского ордена своих воинов, а после битвы Витовт силою Великого княжества поможет хану победить соперника, и в дальнейшем Орда и Великое княжество воевать не будут.
Вот и все силы. На помощь московского князя Василия Дмитриевича после недавних войн, после избиения Коложи и отнятия Одоева рассчитывать не приходилось. В дружбе особой, небыли никогда, и ничто не сгладило в памяти Василия сговор Ягайлы с Мамаем против его отца. Выставлять полки в помощь Витовту московский князь, если бы и хотел, не мог и по другой причине – над самим висела опасность татарского нашествия. Хорошо уже то, что Василий Дмитриевич, как обещал, не воспользуется войной Великого княжества с крестоносцами и не ударит в спину, чтобы отвоевать Смоленск и Северские земли, в которые входил в это время и Карачев: хоть с одной стороны есть прочно обеспеченные границы. А на всех прочих жди гостей: с юга могут налететь татары, с севера – союзные ордену ливонские меченосцы; неизвестно, как поведет себя чешский король.
«Того же лета князь Витовт со всею своею дръжавою и Лятский король Владислав со своею дръжавою ходили за Вислу и билися с Проуским местером и со всею его дръжавою», - отмечает Псковская летопись.
Слухи о близящейся войне и о сборах войска доходили до Карачева уже давно, но только в мае сюда прискакал гонец с королевским призывом населения к оружию. Карачевский князь Иван Мстиславич отдал приказ Карач-мурзе о снаряжении сотни конных бойцов из его нового поместья и выступлении их без промедления на реку Вислу, к Червинскому монастырю, где быть не позже 24 июня.
Сборы были недолги. Сотню составили из татар, а им для снаряжения в поход много времени не требовалось: и кони и оружие у каждого были наготове. В надежде на богатую добычу, желающих нашлось даже больше, чем нужно,- почти полтораста человек. Само собой разумеется, что этот отряд возглавил сын Карач-мурзы, внук Василия Пантелеймоновича, правнук Пантелеймона Мстиславича, праправнук Мстислава Михайловича Карачевского Арсений (Абисан). Как он, так и Карач-мурза считали, что иначе и быть не может; мать ханум Хатедже и жена,- карачевская княжна Софья Ивановна,- хотя и поплакали, но отговаривать его не пытались, понимая, что это бесполезно.
Отряд Арсения выступил в путь и, поспев к сроку, догнал главные силы князя Витовта, двигавшиеся к Червинскому монастырю. К великой своей радости Арсений обнаружил здесь хана Джелал-ад-Дина, который с тремя туменами татарской конницы шел в этот поход вместе с Витовтом. Джелал тоже обрадовался встрече со своим молодым родичем, которого хорошо помнил еще отроком, и в тот же вечер представил его великому князю.
Узнав, что Арсений – сын Карач-мурзы, с которым вместе ходили в битвы, и что он привел с собой полтораста всадников из Карачевской земли, Витовт принял его ласково. Выразив надежду, что Арсений не посрамит в битве своего славного рода, великий князь включил его сотню в состав конницы Джелал-ад-Дина.
Вся огромная рать союзников двинулась к границе Орденских земель. Витовт со своими русско-литовскими полками и с татарами шел впереди. Он был полон решимости и горел желанием поскорее свести счеты с тевтонами. Король Владислав (Ягайло), наоборот, страшился предстоящей схватки, которая, в случае неудачи, грозила ему потерей польской короны. Несмотря на то, что срок нового перемирия уже окончился, он медлил с началом военных действий и сделал еще одну попытку поладить с Орденом при посредничестве венгерского короля. Убедившись, что мирными переговорами решить спорные вопросы не предоставляется возможным, король Владислав начинает проявлять признаки мужества и приказывает войскам перейти границу. Но он,- многократный клятвопреступник, убийца своего дяди, благородного князя Кейстута, за польскую корону продавший родную страну и сделавшийся великим гонителем своих бывших единоверцев,- в продолжение всего похода лицемерно прикрывает страх личиной святости. Будто бы терзаясь тем, что ему приходится проливать чужую кровь, дни и ночи проводит в молитвах, нагоняя тоску и уныние на своих приближенных, а всеми военными действиями, почти единолично, руководит князь Витовт.
Третьего июля 1410 года польско-литовско-русская армия (союзники) под командованием польского короля Владислава (Ягайло) выступила из района Червиньска на Мариенбург (Мальборк) и встретилась в районе Грюнвальда с главными силами Ордена под командованием великого магистра Ульриха фон Юнгингена. Войско Ордена (27 тыс.) состояло из немецких, французских и других рыцарей и отрядов наемников (швейцарцы, англичане и другие), всего пятьдесят одно знамя. Союзная армия (32 тыс.) включала польские, литовские, русские, валашские, чешско-моравские, венгерские и татарские отряды, всего девяносто одна хоругвь. Войска Ордена были лучше вооружены и обучены, но союзники превосходили их в моральном отношении, так как сражались за свою независимость.
Союзники построились в три линии на фронте в два километра, имея на правом крыле сорок хоругвей под командованием литовского великого князя Витовта. В их числе было четырнадцать русских (три Смоленских, Полоцкая, Витебская, Киевская, Пинская, Брестская, Волковысская, Дорогочинская, Мельницкая, Каменецкая, Стародубская и Новгород-Северская; русский элемент, безусловно, преобладал и в составе других хоругвей литовского войска) и на левом крыле сорок две польские, семь русских и две чешские хоругви под командованием коронного маршала Збигнева из Бжезя. На правом фланге располагалась татарская конница под командованием хана Джелал-ад-Дина, в которой сотником занял место в боевом строю молодой княжич земли Карачевской Арсений. «Был Арсений Иванович ростом и силою велик, а по доблести из славных славный. И многажды принял он честь от королей и князей великих». (Из архива князей Карачевских).
Тевтонцы сначала построились в три линии, но затем, чтобы расширить фронт до двух с половиной километров, перестроились в две линии, имея на правом крыле двадцать знамен Лихтенштейна, на левом крыле пятнадцать знамен Валленрода и во второй линии резерв (шестнадцать знамен). Впереди располагались бомбарды и арбалетчики. Битва началась залпом орденских бомбард, который не причинил вреда союзным войскам. Татарская конница и первая линия войск Витовта атаковали левый фланг тевтонцев, однако были опрокинуты контратакой рыцарей Валленрода. В бой вступили вторая и третья линии войск Витовта, но немцы отбросили их и начали преследование. Три смоленских полка под командованием князя Семена Лингвена Ольгердовича остались на поле боя и сковали часть сил Валленрода. Польские хоругви перешли в наступление и прорвали фронт войск Лихтенштейна. Атака отрядов Валленрода, вернувшихся после преследования литовцев, была отбита, а затем они были уничтожены. Войска Лихтенштейна были окружены. Тогда великий магистр лично повел в бой свой резерв, но Ягайло бросил навстречу ему свою третью линию, которую поддержали, в решающую минуту битвы, вернувшиеся на поле боя хоругви Витовта. Одновременно тумены Джелал-ад-Дина во весь опор устремились в тыл тевтонскому войску, завершая его окружение. Крестоносцы были окружены, и большая их часть перебита. В бою погибли руководители Ордена во главе с великим магистром. Высокое мужество и героизм войск, в рядах которых сражались карачевцы и полководческое искусство Ягайло в Грюнвальдской битве нанесли Тевтонскому ордену смертельный удар, его агрессия на восток была остановлена. В 1960 году на месте битвы установлен памятник.
Проснувшись, князь Витовт по старинной привычке обратил взгляд к окну: рассвело. В глубокую нишу окна вползал сквозь мутные стекла утренний свет. Князь встал, отворил свинцовую раму. В грудь, в лицо ударило утренней прохладой, и все, что тревожило его во сне, в один миг истаяло, сгинуло, сникло от бодрой свежести, и на душе стало свободно.
Прозрачный туман стоял над застывшим в безветрии озером, завесью его прикрывались леса на берегу, хаты караимов, татарский табун и утренние костры лагеря Джелал-ад-Дина, сына Тохтамыша и племянника Карач-мурзы-оглана. Витовту захотелось в поле. Скакать, разрезая воздух, слушая гулкий перестук копыт по сухой земле, ярый лай борзых, лететь вместе с ними по яркой зеленой траве, не помня себя, забыв обо всем, о всех делах, заботах, бедах, людях, о канувшем, настоящем и грядущем, выть в упоении пылом минуты, жаром крови, силой жизни. Сразу и увиделось: бежит под копыта трава, мелькают извалы, сосны, круг солнца в облачной поволоке, багрянец рябины, синяя гладь реки, кленовая пестрота, шумы и шорохи леса, колючая свежесть воздуха, гул земли, трепет души…
Вошедший в этот момент постельничей доложил, что с реки Неруссы приехал Карач-мурза и просит принять его. Князь Витовт был в отличном настроении и Карач-мурзу, а в святом крещении Ивана Васильевича, принял приветливо. Он много лестного сказал о сыне Ивана Васильевича Арсении, коснулся минувших войн, потом спросил, спокойно ли ныне на Карачевских рубежах и как идет жизнь на Неруссе. Иван Васильевич на эти и другие вопросы князя ответил обстоятельно. Более подробно он рассказал об отражении набега из Дикого Поля конного отряда хана Булат-Султана, численностью в три с половиной тысячи человек.
Приступ татар на усадьбу Ивана Васильевича продолжался два дня и две ночи. Лишь к рассвету третьего дня Иван Васильевич ввел в действие резерв – лесной отряд сотника Якуба. Началось побоище. Татары, которым показалось, что на выручку к осажденному поместью подошло целое войско, не столько думали о сопротивлении, сколько о том, чтобы под защитой предрассветной тьмы вырваться из этого ада. Удалось это сделать многим, ибо преследовать бегущих в полном мраке было невозможно, да никто этого и не хотел. Когда наступил рассвет, неприятельская орда была уже далеко. Бежавшие татары не сомневались в том, что на помощь к осажденным ночью подошло какое-то крупное подразделение, может быть, войско, посланное князем Витовтом, а потому ими владело одно лишь желание: поскорее уйти от возможной погони.
После этого рассказа Иван Васильевич добавил, что отведенные ему угодья быстро заселяются, а людей, чувствуя надежность защиты, приходит все больше и больше. Потому, если великий князь хочет, чтобы народ и впредь оседал на порубежье,- нужны новые земли.
Среди карачевцев нет-нет, да и встречается ложное мнение, что Карач-мурза является основателем города и в первой части названия града поставлено его имя. Мнение это глубоко ошибочно, что неоднократно подтверждено многими историками. Карач-мурза родился около 1342 года в Зауралье, то есть, без малого, спустя двести лет после первого упоминания города Карачева в летописях. В Карачевское княжество он переехал весной 1405года, чтобы провести последние годы жизни на земле его предков.
- За землями дело не станет,- ответил Витовт,- мне нужно, чтобы те места, где ты, волей Господа, осел со своими людьми, продолжали заселяться и укрепляться. Бери там рядом верховья реки Рыбницы, либо вниз по Неруссе, сколько будет потребно,- сделаешь опись и грамоту получишь тотчас. Но мне ныне надобно с тобой об ином потолковать,- помолчав, добавил он. – Карачевский князь Иван Мстиславич-то умер. Тебе ведомо, что в государстве своем я с уделами стараюсь покончить, прошла их пора. Однако удел уделу рознь,- от Карачевского княжества мне никакого беспокойствия нет, и я его покуда хотел оставить, посадивши на княжение тебя либо твоего сына, который, женившись на дочери покойного князя, получил на это двойное право. Но в таком деле короля Владислава никак нельзя обойти,- надобно его дозволение иметь. И я с ним о том уже говорил.
- Так вот,- снова помолчав, продолжал Витовт,- Ягайло, то есть король Владислав, о том и слышать сперва не хотел. Не зря говорил я тебе в свое время, чтобы ты принимал католичество,- ты меня не послушал. А тут еще, при награждении отличившихся в Грюнвальдской битве, твой Арсений короля особо взъярил, сказавши ему при всем народе, что православная вера лучше католической! Король Владислав такого не забывает, и потому он уперся крепко на том, что ни тебе, ни Арсению князем в Карачеве не бывать. Но я стал его уговаривать еще, помянув о праве вашем как прямых наследников основателя особого княжества Карачевского Мстислава Михайловича и о том, что вы люди верные и нужные. Ну, в конце он смягчился и вот его последнее слово: коли ты, и сын твой примете католичество, он свое согласие даст.
- Я вижу, что польский король к нам очень милостив,- промолвил Иван Васильевич,- и думаю, что Господь воздаст ему должное за дела его и за такое усердие к своей вере. Но и я от своей ради корысти не отступлюсь, а сын мой, Арсений, на это уже сам королю ответил. Тебя же, пресветлый князь, да спасет Христос за ласку твою и за то, что порадел ты о нашем праве и о справедливости.
- Ну, что же,- сказал Витовт,- коли говорить истину, зная тебя, я иного ответа и не ждал. А если так, Карачевскому княжеству отныне не быть,- будет вместо него Карачевский повет. Старостою в нем тебя ставлю,- на это королевского согласия не нужно,- и даю тебе полную власть, но только будешь зваться не князем, а моим наместником. Держи там порядок, ослушникам и смутьянам потачки не давай, а наипаче заселяй рубежи. Край этот обнищал и обезлюдел, надобно снова поднять его и в том на тебя полагаюсь, ибо вижу, сколь много преуспел ты на Неруссе за короткое время. Если что будет нужно – скажи, и я помогу. Тебе, верю и знаю, что под твоей рукой в Карачевской земле все будет ладно. А когда тебя Бог призовет, если сам буду жив, поставлю на твое место Арсения.
С тем Иван Васильевич и уехал. Когда он возвратился домой, в усадьбу Карачеевка и рассказал все сыну, тот не удивился и не проявил никаких признаков огорчения.
- Так оно и лучше, отец,- недостойно было бы принимать нам милости от такого короля. Мы свое и сами возьмем. Придет время – выметем отсюда всех этих чужих королей, рыцарей и иную нечисть. И землю свою русскую устроим как нам любо.
Взяв из рук вошедшей Софьи своего годовалого первенца, Арсений поднес его к железным доспехам Маркварда фон Зельцбаха, плененного им в Грюнвальдской битве, поставленным в углу трапезной со знаменем Бранденбургского командорства в руке, и, постучав пальцем о латы рыцаря, сказал:
- Гляди, Василий, какой крепкий дядя,- словно орех! Но ты, когда вырастешь, небось, тоже сумеешь расколоть такой орешек?
И внук Ивана Васильевича бодро крикнул: «Угу!» - ибо понимал, что второе известное ему слово, «мама», здесь явно не к месту.
ЛИТЕРАТУРА,
которая использовалась при подготовке эссе:
1. Буганов В. И. «Куликовская битва», Москва, «Педагогика», 1980
2. Воробьев А. «В брянских лесах», Комсомольская правда № 31/18.
3. Во имя России. Под редакцией: В. А. Золотарева, В. В. Марущенко, С. С. Антюшина – М.: издательство «Русь-РКБ», 1999
4. Греков И. Б., Шахмагонов Ф. Ф. «Мир истории», издание второе, издательство «Молодая гвардия», 1986
5. Гумилев Л. Н. «От Руси до России», наследники, 2005
6. Иванов В. Г. «Русь великая», Воениздат, Москва – 1975
7. Извеков И. Н., Извеков А. И., Баранов С. Ю. 500 лет на службе России. – СПб.: Наука, 2002
8. Иловайский Д. И. «История России», М. «Чарли», 1996
9. Иловайский Д. И. «Рязанское княжество», М. «Чарли», 1997
10. Калашников В. И. Русь Легендарная. Книга 2. Тайны Киевской Руси. Том 1. – М.: Белый город,2006
11. Карамзин Н. М. История Государства Российского в двенадцати томах. Москва. ОЛМА-ПРЕСС Образование. 2006
12. Каратеев М. Д. «Ярлык Великого Хана», М., Профиздат,1991;
«Карач-мурза», М., Профиздат, 1992;
«Богатыри проснулись», М., Профиздат, 1992;
«Железный хромец», М., «Апрель» - 1992;
«Возвращение», М., «Апрель» - 1992
13. Ключевский В. О. «Русская история». Москва. ОЛМА-ПРЕСС Образование. 2005. «Русская история». М., 1992
14. Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Книга 1. Репринтное воспроизведение издания 1873-1888 г.г., осуществленного в семи выпусках. Москва «Книга», 1990
15. Крашенинников В. В. «Взгляд через столетия», Тула, Приокское книжное издательство,1990
16. Литература Древней Руси. Хрестоматия. М. «Высшая школа», 1990
17. Никольская Т. Н. «Земля вятичей», М., Наука, 1981, с.128
18. Передельский Л. Д. Карачев. Историко-краеведческий очерк. – Брянск: изд-кое Товарищество «Дебрянск», 1995
19. Памятники литературы Древней Руси IX – начала XII веков. М. «Художественная литература», 1978
20. Пищулин В. П. «Церкви православного Карачева – хранители нашей седой старины», Черновцы, Издательство «Прут», 2004
21. Прокин А. М., Макаров А. В., Соловьев Ю. Ф. «Колыбель и слава предков», Москва, Издатцентр «Старая Басманная», 1998
22. Пясецкий Г. М. «История Орловской епархии», Орел, 1899
23. Русский народ. Книга 1. Праздники, обычаи и обряды на Руси. Составитель М. Забылин. Издательство «Белый город», 2005
24. Рыбаков Б. А. Мир истории. Начальные века русской истории. М. «Молодая гвардия», 1984
25. «Слово о полку Игореве». Алма-Ата: Мектеп, 1983
26. Соловьев С. М. Сочинения в восемнадцати книгах. История России с древнейших времен. М. «Мысль», 1988
27. Ширинская А. А. Бизерта. Последняя стоянка. СПб.: - Издательство Фонд содействия флоту «Отечество», 2003
28. Широкорад А. Б. «Русь и Литва. Гедеминовичи против Рюриковичей». – М.: Вече, 2004. (Тайны Земли Русской).
29. Юдин А. В. «Русская традиционная народная духовность», Москва, Интерпракс, 1994
30. Ян В. Г. «Батый», М., Правда, 1984
31. Ян В. Г. «Чингиз-хан», Издательство «Каракалпакстан» НУКУС 1981
32.