ПОДЕЛИСЬ УЛЫБКОЮ СВОЕЙ…
Как-то мчался я по Невскому и около «Березки» с двумя знакомыми юными фарцовщиками столкнулся. Они сначала, конечно, о делах, типа, есть ли баксы на продажу или что еще, а потом кто-то из них спрашивает:
- Алекс, а косячок не подгонишь?
- Косячок?! Откуда?!
- Да ладно, Алекс! Ты же под кайфом! Вон как глаза блестят. Ну, не жадничай, Алекс! Как-нибудь сочтемся.
И тут я им принялся объяснять, до чего жизнь кайфовая штука… Надо только открыть глаза… А кайф, кайф просто разлит в воздухе! Как «веселящий газ»; кайф за каждым углом, на каждом шагу…
Они выслушали мой монолог, разинув рты, но, видимо, так и не поверили; кому-то из общих знакомых жаловались, что Алекс косячок зажал…
И вообще это лето было началом долгого «катарсиса» (по Ерофееву); то есть я часто бывал в таком состоянии, под «естественным кайфом»…
АЛЕКСФЕЛИКС И ДРУГИЕ
АлексФеликс надо писать слитно, потому что я никогда не видел их врозь; хотя они не выглядели близнецами – Алекс – это скорее мачо, а Феликс – художник.
После первой же встречи у нас завязались приятельские отношения, которые почти не выходили «за пределы» Невского. Там же, около Думы, где Феликс писал портреты туристов, они познакомили меня с Германом. Узнав, что я бываю в А.х., Герман сказал: «Да я там как бы рядом живу; на углу 9-й и Большого. Ты, Алекс, заходи, если что»…
Я зашел. Жил Герман в двушке; одну комнату занимал он, а другую больная бабушка (которую я ни разу не видел). В первый же мой визит мы, можно сказать, подружились: просидели всю ночь…
В другой раз я застал у него маленькую компанию, которая собиралась в гости к художнику ***, на Желябова; позвали и меня…
Перед выходом Герман позвонил какому-то Потапычу: «Сережа, хватит дома киснуть! Мы сейчас едем к ***, подходи и ты. Да ладно тебе! Вылазь из «берлоги»! Весна уже закончилась!»
По дороге мы купили вина, а художника *** дома не оказалось. Дождались Потапыча и устроились на улице, неподалеку от капеллы. Вечер выдался замечательный, так что на воздухе было даже лучше, чем в четырех стенах…
Если Петруха напоминал медведя, то друг его Потапыч – Гамлета (в исполнении Смоктуновского) и немного Мягкова (из «Иронии)…
И вот, когда запасы вина поубавились, а настроение прибавилось, Потапыч вдруг восторженно заявляет:
- Знаешь, Алекс, мы знакомы пару часов, а у меня такое чувство, будто я знаю тебя всю жизнь!
- То же самое и у меня, Сереж! Вот только я бы не догадался об этом сказать!
(На самом деле мне такое говорили часто, а я вот в ответ такое мог сказать не многим…)
P.S. – 2008. Бывают знакомства, от которых не увернешься: все равно, рано или поздно, я бы познакомился с АлексомФеликсом, а потом с Германом и Потапычем…
А бывают такие, что «висят на волоске», как в случае с Т.Талли; не зашел бы я в тот день к Андрею, и все!
Я бы ее никогда не узнал. Все же она из другого города, из «другого мира»…
А не будь знакомства с Татьяной, все пошло бы совсем иначе!
АСКАТЕЛИ
«Аскать» (от анг. Ask – просить и т.д.) на языке советских хиппи значило просить денег.
Аскали только хиппи, прочим неформалам это не полагалось по статусу (панку, к примеру, надо было не аскать, а есть «ништяки», то есть объедки). Встречались аскатели около «Сайгона» (само собой) и довольно часто на «Маяке» (ст. м. «Маяковского»).
Если сектанты всегда обходили меня стороной, то аскатели наоборот, тут уж мои длинные волосы служили чем-то вроде пароля, по-видимому.
Мне нравились хиппи; были близки их взгляды, но дальше длинных волос и «джута» (вся джинсовая одежда на хипповском) я не пошел. Почему? Видимо, потому, что советские хиппи не были бы таковыми, не создав систему (еще в конце 80-х в одном моем стихотворении были такие строчки «из плена страхов, систем и схем»)! А любая система – это уже несвобода; что касается меня, то я как «вылез через форточку», так и в то время еще продолжал «идти по гребешку крыши»…
P.S. – 2008. Недавно в какой-то передаче услышал:
- Ну это скорее свойственно хиппи. Кстати, а они сейчас еще есть?
- По-моему нет, - прозвучал ответ.
Мне тогда пришло в голову, что хиппи «умерли» вместе с СССР; советские хиппи, что касается западных, так те «сошли со сцены» еще раньше…
КИНО – ;
С какого-то момента по вечерам у Александрийского столпа стали собираться скейтбордисты. Гинстон кое-кого из них знал, мы подошли, пообщались, а позже я спросил у него о скейтбордисте-корейце (в шутку):
- Не родственник ли Цоя?
- Как ты угадал, Алекс?! – удивился Гинстон. – Он так всем и говорит, что он родственник Цоя! Впрочем, я знаю еще двух пацанов-корейцев…
- И они тоже родственники Цоя!
- Ага! Во всяком случае, говорят.
Этот случай демонстрирует, насколько популярна к этому времени была группа «Кино» в Ленинграде. О Союзе сказать не могу…
Но и «детище братьев Люмьер» (хотя я слышал недавно, что это не они изобрели кинематограф) в ту пору процветало; была даже местная газета, где печатали недельный репертуар всех кинотеатров города и получался весьма не короткий список.
На одном Невском находилось 7 кинотеатров! Начиная с «Баррикады» и заканчивая … кажется, «Сменой», кинотеатриком в какой-то подворотне…
Процветал «Спартак» - кинотеатр повторного фильма. В нем можно было посмотреть легендарного «Фантомаса», когда-то любимого «Частного детектива», и по сей день любимых «Зорро» или «Трюкача»; «Великолепную семерку», «Тарзана», «Андалузского пса», «Китаянку», «О, счастливчика» и т.д. и т.д.
Хорошо было выудить из той же газеты ретроспективу какого-нибудь режиссера или «неделю», скажем, итальянского кино…
Самая беготня по кинотеатрам начиналась летом, когда привозили фильмы с Московского фестиваля; тут только выбирай, потому что все посмотреть никак не получалось.
Кстати, первый фильм, как бы это сказать, «не развлекательного плана», который мне выпало посмотреть еще в первый приезд в Ленинград, тоже привезли с фестиваля. Это был «Гибель богов». Впечатление он на меня произвел сильное, но больше его не удалось посмотреть, так что трудно судить, почему…
В каком-то году мой странный приятель Гришка Р. устроился то ли сторожем, то ли художником в «Баррикаду». Само собой, на этот период «храм искусств» распахнул для меня «служебные ворота».
Поскольку вход был бесплатный, как раз во время фестивальной недели я провел один эксперимент; два сеанса подряд в «Баррикаде» шло «Собачье сердце» какого-то итальянца. К тому времени страна уже посмотрела «Собачье сердце» Бортко, и это стало событием, просто весь город его обсуждал, цитировал и т.п.
И вот первый сеанс: зал полон. Фильм начинается, но режиссер долго не выпускает Шарикова на экран, чуть ли не до середины фильма. Но вот он появляется! Тут же раздается массовый вздох разочарования, ползала встает и уходит…
«Их» Шариков оказался очень обаятельным! Как можно было усыпить такого симпатягу! Да и вообще, симпатии режиссера были явно на стороне Шарикова…
«Дай-ка, - думаю, - посмотрю, а на втором сеансе повторится реакция зала? Раз уж бесплатно!» Тютелька в тютельку! Снова почти ползала «ногами опротестовало» такое видение Шарикова… (А на «Курьере» Шахназарова публика аплодировала в некоторых местах! До этого не приходилось слышать аплодисменты в кино.)
БОГАТЫРСКИЕ ИСТОРИИ
«Он обладал большой силой,но не был
буйным человеком.» «Сага об Эгиле»
Два моих знакомых (по военным сборам) богатыря за три месяца ничем себя не проявили, зато «академ. богатыри», скульпторы Ислам и Бабюк, имели в багаже кое-какие истории…
Почему-то Ислам не производил впечатления очень сильного человека, хотя таковым был; возможно, он прятал свою силу за скромностью и это придавало ему какое-то благородство, как внешнее, так и в поступках. Если где-то рядом с ним назревал конфликт, Ислам до последнего старался уладить его словами, даже если «потенциальные противники» - горстка алкашей, которых он мог бы уложить играючи. Есть люди, которые рады любому поводу проявить свою силу, Ислам же, если ее применять приходилось, даже переживал после этого. (Побольше бы таких чеченцев и сколько «кровавых страниц» не было бы вписано в нашу общую с ними историю…)
Рассказывают, что как-то в академобщаге гуляли художники-монголы; гуляли с размахом, буйно, так что на их этаж никто особо не стремился попасть; Ислам же пошел к своему знакомому, который жил рядом с гуляками.
Монголы на него наехали и причем так, что до слов дело не дошло, сразу началась драка и хотя численное преимущество было за «детьми степей», Ислам вышел из боя победителем. Конечно, они были пьяные, тем не менее их было больше и субтильных в их рядах тоже не наблюдалось…
Посчитав себя опозоренными, монголы долго после этого инцидента грозили Исламу, причем через третьих лиц обычно, но напасть все как-то не решались…
И вот, надо ж такому случиться, что в этой же комнате, на этом же этаже монголы снова устроили гулянку, которая закончилась пожаром! В комнате полыхает по-серьезному, и тут кто-то из гулен вспоминает, что они оставили там своего мертвецки пьяного друга. Тут все они начали кричать от ужаса, а в огонь лезть боятся, и на их счастье рядом опять оказался Ислам.
Недолго думая, он прыгнул в огонь и вынес этого погорельца. Сразу же ненависть сменилась любовью, и с того момента монголы называли Ислама лучшим другом…
Полной противоположностью Исламу был Бабюк. Этот силу не прятал! Впервые я услышал о нем этим летом или услышал его: напившись, он часто орал украинские песни во все свое бычье горло, шляясь в районе академобщаги. Это был единственный «буйный» из моих знакомых «богатырей». Если знали, что где-то рядом шляется пьяный Бабюк, его предпочитали обойти, ибо человек любил применять силу по поводу и без…
Мне одному из немногих удавалось находить с ним общий язык, даже в его пьяно-буйном состоянии…
В «НЧ-ВЧ» (дом на капремонте заселенный художиками,музыкантами и неформалами) у него была своя мастерская и, бывало, я брал у него ключ, чтобы уединиться в ней с Илоной. Как-то я искал его по этому поводу и мне сказали: «О, лучше повремени! Пьяный, орет! Кого-то уже чуть не покалечил!» Но временить некогда, продолжаю поиски, и вот он, собственной персоной! Шатается навстречу.
- А-а-а! – протягивает лапу. – Привет.
- Привет, слушай, дашь ключ до завтра?
- Не вопрос! А ты мне поможешь кое-что оттуда сейчас привезти?
- Тоже не вопрос, поехали.
Выходим на Большой, тормозим машину и едем в «НЧ-ВЧ»; пока приехали, уже стемнело. Для начала Бабюк поругался с водилой и ничего не заплатил и, видимо, «на взводе» вдруг заорал какую-то очередную украинскую песню.
Так, вин спивае писню, и мы заходим в длиннющий проходной двор «НЧ-ВЧ». На другом конце двора гогочет пьяная компания; услышав песню, кто-то из компании кричит: «Эй, че разорался?!» И еще что-то оскорбительное… Надо было видеть его в сей момент! Глаза его вспыхнули бешеной радостью; грудь выгнулась колесом. «Подержи,» - сунул он мне в руку сумку и ринулся к толпе. Я помчался следом; зная, что смогу его успокоить, если что, надеялся на «малую кровь».
Пять или шесть мужиков полуалкашного-полублатного вида стояли кружком и пили водку. Их лица тоже стоило видеть, когда из мрака нарисовался Бабюк с грозным: «А кому тут мои песни не нравятся?!» Наглость с них как рукой сняло.
- Слышишь, брат, ты извини. Мы пошутили. Вот человек с зоны откинулся, видишь, отмечаем. Не хочешь водочки, брат?
- Наливай! – рявкнул Бабюк. Ему тут же напузырили стакан, он махнул его и мы ушли в мастерскую, а мужики после этого сами замолчали, перестали гоготать, а когда мы вышли, их уже и след простыл…
ВОТ И ЛЕТО ПРОШЛО, СЛОВНО И НЕ БЫВАЛО… (чья-то песня)
Нам повезло, сентябрь вышел не по-ленинградски теплым и наше «поильное предприятие» продержалось дольше, чем обычно. Туристическая братия изрядно поредела и однажды мы с огорчением заметили, что все еще остается не распроданная за день «Пепси»…
Наконец не самым прекрасным утром Игорь объявил:
- Все, братцы, работаем последний день! И, увы, последнее лето!
- Почему?! – в один голос завопил коллектив.
- Потому что портим «архитектурный вид» Дворцовой площади.
- Подожди, а как же финский киоск?! Этот «Liha Polar»? Его тоже убирают?
- Кажется, нет.
- А как же так?!
- Ну вот, видимо, он «благороднее».
День был грустный, даже «прощальная пьянка» не особо подняла настроение. Что ж, все праздники когда-нибудь кончаются, кончился и наш «дворцово-пепсикольный»…
Конечно, больнее всех закрытие ударило по мне. Мои фантастические заработки улетели в «черную дыру». Прошло всего лишь три дня после закрытия, а я уже снова сидел без денег.
В Академии, вернее, в общаге, ошивался один мутный тип Н. Не студент, даже не художник; человек, с которым не хотелось иметь дела при первом же на него взгляде, но отвязаться от него было трудно. Не знаю, какими делишками он занимался, если, будучи явно приезжим и небогатым, купил машину (через два года после этого лета), но явно не самыми честными.
Так вот, недели за две до нашего закрытия он предложил мне купить джинсы; чудесные итальянские джинсы, сшитые как будто на меня. Просил он где-то около двухсот рублей, у меня с собой было около сотни, мой «дневной заработок»…
- Если возьмешь пока половину, то я их беру.
- Возьму, возьму, - согласился Н., - мне деньги не к спеху, остальное позже отдашь.
Позже я привозил деньги, но не мог найти Н. Зато дня через три после нашего закрытия мы с ним столкнулись лоб в лоб…
- О, хорошо, что я тебя встретил! Мне как раз деньги нужны. Можешь сейчас отдать.
- Слушай, Н., вот как раз сейчас не могу. Подождешь пару дней?
- Хорошо, но пару дней, не больше.
И вот еще «вчера ворочавший миллионами» бегает, вспоминает, кому занимал и соображает, у кого занять…
Деньги с горем пополам собрал и долг вернул, а впереди маячила зима и снова неизвестность…
Ах да, этим летом я бросил… Нет, не курить; материться! Не помню, почему; не помню как, но с того лета мы с «матерным словом» разошлись окончательно…
ПЕРЕХОД
Старый принцип «не имей сто рублей» работал; пусть так много я уже больше не зарабатывал, но с этого времени и не голодал, как когда-то на Б.Зелениной. За лето я «оброс» знакомыми и нашел пусть не стабильные, но все же источники доходов…
Знакомства с художниками давали возможность торговать картинами на Невском. Допустим, один художник дает 10 картин и говорит, сколько он за них хочет, все, что сверх этого – мое и никаких вложений. Мне даже выстарали бумагу в какой-то галерее, что я художник, на случай вопросов со стороны «стражей порядка». Картину можно было продать за валюту или поменять валюту интуристам, что сразу обеспечивало «финансовую стабильность» на продолжительный срок…
Знакомые фарцовщики давали на «комиссию» фирменные шмотки, что тоже приносило кое-какие доходы.
Жизнь продолжалась, только стало холодать, и нужно было какое-то убежище. Вот мы и облюбовали переход по соседству с Думой.
Собирались там по вечерам, когда уже темнело. Основной костяк составлял народ с Дворцовой: Димка, Вик, Гинстон, Ленька П., Макс, но прибавились еще две подружки-фарцовщицы, Вика и Анжела.
Остальные то появлялись, то исчезали. Какой-нибудь новый человек мог возникнуть из ниоткуда, потусоваться какое-то время, а потом исчезнуть в никуда и надолго, чтобы потом объявиться в новом неожиданном качестве…
Так было с Мавушей, таким малышом-крепышом с немного восточной внешностью. Ровесник Димки и Вика, он вызвал у них отторжение без всяких на то причин. Они на него наехали и стали прогонять из перехода. Я отозвал их в сторону и пристыдил:
- Что вы творите! Что вы его гоните?!
- На фиг он тут нужен!
- Слушайте, когда вы пришли на Дворцовую, вас кто-нибудь прогонял?
- Нет.
- Ну, а вы с какого на него наехали?
- Да глянь на него, Алекс, - зашипел Вик, - он же какой-то чурка!
- Да какой он чурка! Парень как парень. Слушайте, вас же никто не заставляет звать его к себе домой, а здесь территория общая, так что завязывайте!
Ну, Вик пошипел; Димка поворчал, и пока Мавуша приходил в переход, они его игнорировали, но не трогали.
Потом же он пропал и объявился только через год или два, но это уже другая история…
Тем временем, у всех моих новых друзей был дом, а я своего «маленького парадиза» на Б.Зелениной лишился.
От «Курсанта» абсолютно отвык, только за почтой туда ездил, оставалась Академия…
В огромной комнате с огромными окнами стояло десять кроватей, а жило девять человек, так что я всегда мог остаться переночевать. Никто из скульпторов не был против и даже наоборот, мой приезд всегда вызывал у них положительные эмоции, но при всем при том назвать это жильем язык не поворачивался. У этой кровати был только матрас (ни белья, ни подушки, ни одеяла), одну из ночей в общаге Академии я описал в маленьком стихотворении:
Уже куда-то уплывают стены…
Шинель и шуба…
Вместо одеяла…
Под головою куртка…
Куда-то уплывают стены…
Тепло…
Ладонь под головой…
Все вместе,
Как будто-бы знакомое ничье…
Затекшая рука
И пустота вокруг…
Неяркий свет между шагами век…
Стук каблуков…
Дверей хлопки…
Звук голосов…
Дверей…
Ночной поток разгруженных страстей;
Голодный пир расстроенных желудков.
Естественно, по вечерам «домой» я не спешил и когда кто-то из нашей компании как-то предложил поехать на всю ночь в Пулково, согласился с радостью. Поводом для поездки стал круглосуточный видеосалон; впрочем, там все работало круглосуточно: один буфет закрывался, открывался другой; одна кофеварка остывала, другая набирала обороты и т.д. и т.п.
«Вечное движение» улетающих, прибывающих, встречающих, провожающих бодрило не хуже кофе. И почему-то в аэропорту было уютнее, чем на любом ж/д вокзале, так что со временем мы пристрастились к ночным поездкам в Пулково.
Под утро, когда усталость хоть слегка, но все же добиралась и до наших юных организмов, мы могли вздремнуть пару часов в зале ожидания, а потом в автобус и на Невский; «выбегать» свои средства к существованию…
Другой вариант – утром приехать к Вику домой; родители на работе, а в огромной квартире достаточно места и для мальчиков, и для девочек.
Конечно, тишина и горизонтальное положение восстанавливали лучше «Пулково».
«ВПИСКА» НА ГРАЖДАНКЕ
Общага А.х.; «Пулково», а потом появилась еще одна «вписка», неподалеку от ст. м. «Гражданский проспект»; 2-х комнатная квартира, где жил парень по кличке Симсон…
Где, когда и как я познакомился с Симсоном, не помню, но скорее всего через портретиста Гошу или АлексаФеликса…
На самом деле Симсона звали Дима, но я не припоминаю случая, чтобы кто-нибудь звал его по имени, кроме мамы и бабушки. Мама жила у друга где-то в этом же районе, а бабушка в центре, тоже с другом-дедушкой. Предоставленной свободой Симсон воспользовался по полной программе, в его двушке открылась «вписка».
Когда я впервые попал туда, то «вписка» произвела на меня лучшее впечатление, чем хозяин. «Не сближайся с ним!» - первая мысль при виде Симсона…
По сравнению с другими «вписками», в которых иногда жили чуть ли не «колонии хиппи», на этой дышалось свободно, потому что жило всего четыре человека: Гоша с подружкой Петрой, девушка Алиса (полупанк-полухиппи) и сам хозяин. Конечно, периодически «Сайгон» подкидывал новых постояльцев; большей частью хиппи, но бывали и иные «представители неформалов». К счастью, они не задерживались надолго, а почему, трудно сказать.
Так вот, «вписка» мне понравилась, а хозяин нет. Есть какой-то миг первого впечатления, когда видно истинную сущность человека; какой-то миг, который невозможно прикрыть «маской» даже самому гениальному актеру, но… Но даже увидев эту, порой не лучшую, сущность, мы легко(в силу обстоятельств) можем обмануть себя,типа: «Да нет,показалось!На самом деле – человек хороший». Ах, если бы у меня был выбор! Если бы я мог снять комнатенку, пусть даже меньше Родиной! Увы, выбора не было; общага сидела в печенках, и пусть хозяин мне не понравился, пусть я увидел в нем что-то не самое хорошее, но внешне мне здесь были рады и здесь было не так уж и плохо! Так что я «вписался». Все чаще и чаще стал оставаться ночевать у Симы. Завел новые знакомства. В частности, Симин сосед и приятель Саша С. почти стал моим другом, а Леша Б. из дома по соседству приятелем…
Так как я стал «постоянным клиентом», то в конце концов познакомился и с родителями. Иногда они к нему заглядывали, что всегда вызывало бурное недовольство Симсона, вплоть до метания посуды в бабушку.
Недовольство вызывалось их поучениями и упреками за то, что в квартире часто какой-то странный народ и что квартира чересчур загажена.
Увы, тут они были правы! Взять хотя-бы ванну, в которой даже панк не рискнул бы искупаться…
Особенно такой панк,как Хэнкс, парнишка из соседнего дома с обаятельной лисьей мордочкой, который в гостях у Симы мастерил себе «ирокез», а уходя размастеривал…
Раковина на кухне постоянно забита грязной посудой, а вокруг с хозяйским видом разгуливают жирные наглые тараканы…
В комнатах было не намного лучше, так что родители «пилили» Симсона на «законных» основаниях. Впрочем, они хотя бы привозили с собой чистое белье и домашние вкусности.
Любопытная деталь, внешне Сима был похож на цыгана. Только на этот раз жизнь свела меня с пародией; куда Симе было до Сашки!
Помимо родителей, кормильцами вписки были мы с Гошей; мы ведь кое-как крутились. Так что нашего приезда вечером ждали, как дети ждут приезда родителей, гадая о гостинцах. Если же дела не шли, то мы раскачивали Симу; тащили его, как того «бегемота из болота» и отправляли за пирожками к бабушке или за вареньем к маме, и эти набеги помогали продержаться до заработков…
Продолжение следует…