Первая осень

Екатерина Чернышова
Она сидела прямо на подоконнике, рассеянно покачивала ногой и думала, отчего осень за окном такая БЕЗЫДЕЙНАЯ. Во всем должна быть какая-нибудь идея, думалось Александре. На днях ей исполнилось пятнадцать. А в одном модном журнале она вычитала, что в этом возрасте подростки либо пускаются во все тяжкие, либо влюбляются до потери памяти, либо ищут смысл жизни. Для себя Алекса выбрала последнее, решив в каждой вещи обнаруживать идею, смысл. И сегодня ее любимое время года – осень – казалась ей несодержательной.
Раскрытый альбом на столе. Лист сплошь изрисован красными сердечками, а внизу подпись: «Лучшей подружке навсегда! Чмоки, чмоки, чмоки!» Лизка не искала идеи, она искала любви и постоянно находилась в состоянии беспредметной влюбленности.
«Глупо», - подумала Александра и дорисовала еще пару алых сердечек.
В коридоре аккуратный красный чемоданчик на платформе с колесиками. Алекса решительно взялась за ручку. По-деловому осведомилась у матери:
- Папа как всегда занят??? Наверное, у него важный проект…
Женщина странно мотнула головой, всхлипнула и кинулась в ванную.
«Глупо», - подумала Александра. Сама вызвала такси. В аэропорт девочка приехала одна. В зале ожидания взгляд задержался на экране: «…перелетные птицы вскоре покинут обжитые за лето места…». Впереди было два-три свободных часа. Алекса решила  потратить их на поиски идей. Вот, например, этот аэропорт. Или любой вообще. Это же место без времени. Ровный зеленый газон три четверти года и ровный чистый асфальт постоянно. Выйдешь на поле и не поймешь, какой сейчас сезон. А сам ты – как в межпространстве, на пути из одного мира в другой. Глядя на самолет в далеком небе, Алекса мысленно повторяла, словно пробуя на вкус: «Как птица!»
Алые башмачки осторожно ступали по голубоватым лужицам. И вдруг застыли на месте. К Алексе приближался мужчина. Знакомый, но лишь по фото. Он с разбегу упал перед ней на колени, прямо в лужу. Что-то быстро бормотал, словно извиняясь.
«Глупо», - подумала Александра и попросила мужчину встать. Тот встал, и вода смешно стекала с его штанин. Внезапно что-то выхватив из потока окружающей информации, Алекса резко схватила мужчину за рукав и потянула вверх, обнажая татуировки.
Долго смотрела в его серые глаза. «Безыдейные».
Потом еще долго пыталась понять, что ей хочет сказать этот человек. Он же по-прежнему говорил быстро, но теперь как будто что-то прося.
Потом она спросила с надрывом: «Где же ты был все эти годы, папочка?»
Мужчина резко замолчал. Из его «безыдейных» серых глаз потекли слезы. Он низко наклонил голову, и теперь Александра не могла видеть его лица. А небо немилосердно расплакалось вслед. И слезы падали прямо в лужу, смешиваясь с дождем.
Алексе вспомнились строчки одной из песен «Монокини»:
     …две капли или две звезды
      Упали прямо в океан.
      Две капли или две слезы…
Потом заговорила, спокойно, объясняя, как провинившемуся ребенку:
- У меня самолет. Я улетаю на учебу в Баварию. Это моя первая осень. Я не видела тебя двенадцать лет! И сейчас я не слушала, что ты говорил. Ты был в тюрьме, понятно. Кому нужен такой отец. Зря пришел. Я улетаю.
Уже в самолете Алекса раскрыла альбом с сердечками: «Почему сердечки рисуют красными? Может, потому, что любовь – это боль? А сердце – кровоточащая рана? А избегать боли – не иметь сердца?»
Лизка, она такая глупая! На уме лишь сердечки да мальчики!
Вот она, Алекса, ищет в предметах идеи…. Это умное, сложное занятие!
Почему-то вспоминались серые глаза, «безыдейные».
«Вовсе не безыдейные! Это я глупая! Родные! Любящие!»
Алекса прислонилась лицом к иллюминатору и болтала ногами. И не думала. Не надо было ИДЕЙ.
Представила, как сходит с самолета и обнимает мужчину с серыми глазами.
«Перелетные птицы всегда возвращаются обратно. И я тоже вернусь, папочка!»