Фламенко, танец испанских цыган, в последние годы стремительно превращается в форму российской массовой культуры. Танцевать фламенко – модно. Любовь к его ритмам – типичный для нынешней культурной ситуации признак чувствительной, яркой, сложной – да и «современной»! – индивидуальности. Люди побогаче даже в Испанию ездят ему учиться. Победнее – довольствуются уроками в здешних танцевальных студиях: в их программу фламенко включен отдельным пунктом (впрочем, фламенко – не столько танец, сколько стиль, объединяющий множество разновидностей танца: до 30-ти насчитывают. Существуют танцевальные труппы, посвященные только фламенко - и даже отдельный театр этого танца. Так и называется: Театр танца фламенко.
И в самом-то деле, что же такое случилось: отчего вдруг жители и жительницы русских городов, - да не какие-нибудь неустроенные, напротив - прекрасно адаптированные, с надёжным социальным статусом и неплохим доходом (занятия танцами, между прочим, денег стоят!) – увлекаются танцем испанских маргиналов, бродяг, отверженных и гонимых?
…Танец, родившийся на самом – раскаленном – краю христианского мира: Андалусия – самый юг Испании, дальше уже Африка. Из слишком – до несовместимости! – разнородного материала, из разных культурных памятей: из индо-пакистанского прошлого цыган, из горько-сладкой средиземноморской памяти евреев, из терпкого исламского духа изгоняемых завоевателей–мавров, из тоски и гордости покоряемых и непокоренных испанцев… Обожженный и обжигающий. Танец огня. Танец-крик. Танец-протест. Чужой. Дикий. И тем сильней тревожащий.
…Да уж не издевался ли над подобным «желаньем быть испанцем» еще Козьма Прутков в позапрошлом веке?! «Дайте мне Севилью, дайте мне гитару, дайте Инезилью, кастаньетов пару…» – И вот тогда-то, дескать, и будет настоящая жизнь! Острая! Горячая! А не серенькое, дряблое прозябание под пасмурным небом приевшегося отечества…
«Мода» на экзотику? Та самая, что ставит фламенко в один ряд с любовью скучающих горожан-европейцев, с одной стороны, к восточному танцу живота и дайвингу, с другой – к японской кухне в суши-барах и кельтской музыке?… (тоже – адаптированные, прирученные формы чужого. Чужое, из которого изъята его чуждая – может быть, страшная, угрожающая! – составляющая. Пользуйся на здоровье…) Пусть так - но что это объясняет? Почему из всего многообразия чужого и экзотического мода выбирает именно это?
Современные любители фламенко объясняют свое пристрастие к этому танцу очень просто. Он дает им такие возможности «самовыражения», которых не способна дать ни одна из других доступных им форм нынешней культуры. Ну и раскрепощение, конечно. Банковские служащие и работники юридических фирм, бизнесмены и сотрудники правоохранительных органов, закованные в повседневной жизни в множество дисциплинирующих правил – наконец-то получают возможность высвободить, выговорить в движении свой внутренний избыток. Беспокойство. Тревогу. Тоску. Страсть. Всё, что не смеет умещаться в рамки их прокипяченного и расфасованного существования. Вытанцуешь всё это – и легче. Стресс, попросту говоря, снимает. Осанку формирует. Мускулы укрепляет: физические-то нагрузки большие! Ну, в конце концов, просто замечательно способствуют похудению. Как говорит одна московская преподавательница фламенко, «бёдра – направо, целлюлит – налево»!
Да, конечно, современный человек по меньшей мере со времен Фрейда освоился с мыслью, что распирают его разрушительные силы, неуместные в нашей культуре и цивилизации. Он с младенчества научен их подавлять, укрощать с вполне приемлемой эффективностью. Правда, время от времени они – увы, вполне неизбежно – вырываются наружу (война; семейные скандалы и ссоры; нервные срывы и психические заболевания…) Значит – каждой культуре (у каждой ведь – свои запреты и ограничения) приходится всё время заново создавать и большими усилиями поддерживать разные техники, которые нейтрализуют эти внутренние, не вполне подвластные своему владельцу силы. Защиту человека от самого себя. В одних культурах это - религия. В нашей вот, например, психотерапия, разговоры на кухне с друзьями, дневники и стихи, написанные «в стол»… Из несловесного – что? Ну, разве – спорт; алкоголь с табаком; хождение пешком по улицам…
Танец же – средство куда более сильное. Хотя бы потому, что – ритмичен. От выматывания неустроенной души блужданьем по улицам он отличается, как стихи от прозы. Он – языческая, хтоническая техника управления душой. В нём душа завораживается ритмами собственного тела. Недаром фламенко сравнивают с шаманством, с мистикой: он – работа с очень глубокими движущими силами жизни.
В танце тело и душа, природа и культура забывают, что различны: сливаются друг с другом, выговариваются друг в друге. Кроме танца, такое возможно разве что в любви.
Всё это так. Но ведь фламенко, в своей сути, в своих истоках – танец страшный, «глубокий». Как бы и не вполне танец. Напрягающий до предела, скручивающий в один огненный пучок все силы человека, не разбирая их на «телесные» и «душевные». На грани жизни и смерти. Говорят, что и танцевать-то его по-настоящему могут те, кто пережил беду, потерю, крушение. Разлуку с любимым. Смерть близкого человека… Беда обнажает нервы жизни. Фламенко – танец обнаженных нервов. И сопровождает его в испанской традиции «канте хондо» - «глубокое пение». Выкрикивание корней души – настолько глубоких, что ими она соприкасается с предшествующими ей, породившими ее стихиями. «Черный звук». Как бы и не вполне музыка.
Такое сильное средство – для бытовых целей снятия стресса и сбрасывания лишнего веса?!
Да позвольте, какое раскрепощение, какое освобождение, если фламенко – танец детальнейше регламентированный, строгий, полный условностей - даже церемонный? А для самовыражения – отчего бы родимые, автохтонные формы не использовать? Не водить хороводы, не плясать кадриль да «яблочко» с «барыней»? А цыганского хочется – так и на то есть своя «цыганочка»… Разве это не органичнее нас выражает?
Вот с самовыражением-то во фламенко как раз всё в порядке.
Это – танец одиноких. Пожалуй, это - единственный народный танец, в котором можно обойтись без партнера. Который можно танцевать в одиночку. Неистовая страсть слита в нем со строжайшим целомудрием: танцор фламенко даже случайно не смеет коснуться партнерши. Это буйство, эта импровизация требуют величайшей тренированности телесных и душевных мускулов, точнейшей дисциплины. Некоторые даже считают, что фламенко вовсе не эротичен. Он – танец-диалог, танец-спор, танец-соперничество между двумя началами жизни: мужским и женским.
Перетанцевать партнера. Затанцевать его на смерть.
Не таковы ли люди современной культуры? Одинокие. Скованные условностями и запретами. Живущие в напряжении соперничества. В невысказанной страсти.
Кстати, неспроста фламенко предпочитают женщины самостоятельные, деловые, эмансипированные (а значит, по существу – если и не по социальному статусу – одинокие): в танце, как в жизни, они выступают как самостоятельная сила. Противостоят мужчине, а не покоряются ему – как, например, в танго, где инициатива – целиком в руках партнера.
Только в танце они создают из всего, что тревожит и разрушает – огонь. И своей несвободой – владеют.
Фламенко преображает, превращает в искусство именно то, что в нашей культуре-цивилизации задано как жёсткие, беспощадные правила жизни. Напор. Агрессию. Соперничество. Дисциплину. Одиночество. Фламенко – древнее искусство сжигания тёмного.
Он - высвобождение внутреннего огня. И особенно важно, что - по определенным правилам. Чем сложнее, прихотливее правила танца (во фламенко они как раз таковы!) – тем вернее не огонь владеет человеком, а человек - огнём. И вызывает его, и заклинает. Проживает его так, чтобы тот, вырываясь наружу, не разрушал ни самого человека, ни того, что вокруг. Говорит со своим внутренним огнём самым полным из всех языков: языком собственного тела.
Кстати, созвучен фламенко и эклектичности современной культуры: сколько в нём слилось разнородного! – и неприкаянности ее обитателей, отбившихся от всех укорененных традиций…
…Позвольте, а как же тогда непременно-испанские подробности танца? Национальные костюмы. Кастаньеты. Возгласы – непременно на испанском… Неужели экзотическая бутафория? Неужели игра и «желанье быть испанцем»?
Но разве то, что проживаешь собственным телом – экзотика? Экзотика – это чужое, а тут – растворено в твоих собственных движениях. Значит – уже свое. Уже – жизнь.
Танец – опыт всечеловечности. Возможность быть человеком во всей его, забытой нынешней цивилизацией, полноте. «Экзотическое» - обостренный, заостренный (воспаленный!) край человеческого, на которых оно чувствуется острее – точнее? – всего.
«Экзотика» – путь к универсальности. И, как ни удивительно (при всех напряжениях, усилиях, без которых чужого не освоить) – из самых простых. Через своё – труднее: в своём слишком легко замкнуться, слишком велик соблазн этим и ограничиться. «Своё» слишком удобно. А «экзотика» – будоражит, заставляет двигаться. Захваченный «чужим», человек неизбежно переходит собственные обжитые границы. И – растёт…
В увлечениях «экзотикой» человек и узнаёт – да не как-нибудь умозрительно, а всем телом, собственными нервами – что нет такого «чужого», которое в принципе не могло бы стать «своим». Что человек – пластичен и способен врастать в любые формы. Что, наконец, все люди – братья…
Ведь движения – память человечества: глубочайшая, древняя – куда древнее слова. И притом – подробная, конкретная, физически пережитая. Не отделимая от самого человека.
Глубина же бытия, тёмные корни страдания – это тоже то, что обыкновенно вытесняется сегодняшней повседневной культурой из сознания ее обитателей: чувствовать их, согласитесь, некомфортно… Однако ж их переживание входит в полноту жизни человека. Если угодно – в состав его природы. И вот тогда приходит на помощь – на трудную помощь! – танец.
Так высвободить, осуществить природу способна только культура – и только потому, что в танце их не отделить друг от друга. А значит, как и природа – фламенко дает человеку то, за чем тот к нему обращается. Щедро дает, и не думая от этого скудеть – напротив, становится всё богаче и богаче. Как природа - растет.
Кто-то создает в нем себя: осанку; взгляд; чувство ритма… Уверенность в себе. Силу. Раскованность. Свободу. Кто–то – себя в нём забывает. Переживает себя как другого. Растворяется в ритмах…
Так природа позволяет и цветы с ягодами собирать, и прозревать в ее мощи величие Творца. Она не в обиде: и к тому, и к другому, и ко многому другому еще она равно дает основания. Да ведь и сама жизнь – так.
Подобно жизни, фламенко соединяет несоединимое. В нём можно быть собой – сливаясь с чужим и древним. Быть откровенным – не выговариваясь. Быть безудержным – не теряя самообладания (значит - оставаясь неуязвимым!).
Да и в том, что фламенко стал частью поп-культуры – тоже, между прочим, есть нечто очень органичное. Несмотря на предельное напряжение, на виртуозную сложность движений, этот танец конокрадов и бродяг ведь никогда и не был элитарным. Как и сами цыгане, он принадлежит всем и никому.
О «самовыражении» ли думали первые танцоры фламенко? Они «просто» жили: ярко, остро, горько и страстно.