РУСАЛКИН КОЛОДЕЦ
Мама вынесла из кладовки на двор большой тульский самовар, вычистила его медные бока, наколола щепок.
—Ух, какой! — закричал Ваня и запрыгал вокруг самовара, приседая на корточки; гляделся в кривые медные зеркала и гримасничал.
—А чай-то какой вкусный будет, не то что из чайника, — поддакнула баба Анна, — с дымком, только б вот водичку из русалкина колодца принести.
—И принесем, правда, Ваня? — отозвалась мама. — Вон какой у меня помощник.
—А что это за русалкин колодец? — встрепенулся Ваня.
—Да под горкой, у речки, — пояснила баба Анна.
—А почему он русалкин?
—А вот ты, как на речку пойдешь, внимательно все примечай, а как вернешься, так и расскажу я тебе историю, что в наших местах приключилась.
Тропинка к речке бежит по косогору. Здесь не зевай, того и гляди ногу подвернешь. Но Ваня бабушкин наказ помнит, все по сторонам поглядывает. Вот три березки стоят, косы зеленые распустили по ветру, листочками шелестят.
— Раньше на этом лугу, — говорит мама, — у берез всегда ребятишки играли, а вечерами парни с девчатами собирались, песни пели, в горелки играли, до самого омута бегали. Я-то омута уж и не помню. Еще до меня речка мелеть стала.
Подошли они к реке. Берег весь густой травой порос, кустарником, не сразу маленький сруб и разглядишь.
Притаился он у кочки, камыш над ним шелестит, от глаза постороннего скрывает. Колодец-то небольшой, чуть побольше ведерка, а вода в нем — как стеклышко, только не спокойная она, а словно морщится. Наклонился Ваня над срубом — глубоко там, а на дне камешки мелкие видны, и от них пузырьки вверх поднимаются.
«Так вот он какой, русалкин колодец», — думает Ваня, а самому не терпится поскорее историю про него услышать. Набрали они с мамой воды, домой отправились. Теперь дорога в горку пошла, с ведрами нелегко идти, а Ваню ноги сами к дому несут. Только калитку открыл — и сразу же к бабе Анне:
— Ну, рассказывай же про колодец, почему его русалкиным зовут!
А бабушка торопиться не стала, подождала, пока самовар зашумит, под шум его и начала...
— Старая это история, внучек. Раньше река наша глубже была. А омут-то и вовсе место страшное. Жил там водяной. Злющий-презлющий
—В самом деле? Не обманываешь? Настоящий водяной? – не верит Ваня.
—Так старые люди говорили, – пожимает плечами бабушка. — Иногда воду замутит, по берегу пройти - ужас берет. А уж чтобы искупаться — и думать не смей. Враз закружит да на дно утащит. Правда, не всегда бесновался-то. Бывало, и утихнет, спать, видно, в тину завалится. Смельчаки по ту пору из омута знатную рыбу вытягивали. Но больше это место стороной обходили, чтоб водяного не тревожить.
А была у того водяного единственная дочь, русалка. Маленькая еще, людей обижать не приученная, да и характером, по всему, не в отца.
Сначала нравилась ей жизнь речная: с рыбками резвится, качается на травах подводных, а когда и в другие речки с отцом в гости поплывет. Бывало, в больших-то реках русалок водилось во множестве. Резвились они в чистой водице, путали рыбакам сети, а после Петрова дня и на берег выходили. Разбегались они по лесам и становились на все лето древяницами. Прятались в густой листве, заманивали добрых молодцев — озоровали, одним словом.
Русалочке такое озорство вовсе не по душе пришлось. Не стала она среди русалок подружек искать. Дала зарок вовек никому зла не чинить, да и росла сама по себе, ни на кого не оглядываясь.
Но годы-то идут. Стала русалочка подрастать. Скучно ей в воде с рыбами да пиявками. Одно удовольствие — по вечерам лягушачье пенье слушать.
И захотелось русалочке на другой мир посмотреть. Дождалась она, когда отец спать завалится, и выглянула из воды. Схоронилась в кустах и смотрит на леса зеленые, на луга широкие. Видит людей на полях. И так ей земля понравилась, что невмоготу снова в воду лезть. А надо. Природа-то у нее водяная. Как против природы пойти?
Затосковала русалка. Все чаще и чаще на берег заглядывать стала. А дело к Троице шло. И наступили зеленые святки.
У нас зеленые святки справляли от Семика до Троицы. Семиком называли четверг перед Троицей. В тот день старые люди на кладбище шли родственников поминать, а молодежь, та в лес шла. Рубить березовые ветки, венки них завивать. Венки семицкие не простые были, их потом в воду кидали, гадали по ним. Которой девицы венок поплывет — значит, к замужеству.
Смотрит русалочка на девушек: идут они нарядные, словно цветы полевые, песни поют, смеются, друг дружку русалками пугают.
И потянула к ним русалку неведомая сила. Хочется ей к людям выйти, но боится она отца ослушаться. А он ей строго-настрого приказал от них подальше держаться, говорит, еще пора не пришла ей на берег идти.
Что делать? Стала русалка от отца таиться. Выйдет на бережок, девчушкой деревенской обернется и глазеет на мир. А на миру веселье! Березы на косогоре венками увиты, вокруг них хороводы водят, березы славят, молят у них плодородия, богатого урожаю.
Смотрит русалочка на людей и думает о своей горькой доле, о жизни водяной — скучной, безрадостной. Все б отдала: жемчуга речные, золотые монеты, что на дне лежат, колечки с камушками — лишь бы по земле пройтись, рядом с девушками красными постоять, с ними песню спеть.
А тут парнишка деревенский мимо идет. Видит— девчонка незнакомая на берегу сидит, да такая пригожая! Кожа белая, глаза синие, коса золотая. А руки тонкие, нежные. Не похожа на простую, деревенскую.
«Ты чья будешь? — спрашивает паренек. — Не заблудилась?»
Русалка голос услыхала, вздрогнула. Смотрит на парнишку, головой качает. Хотела сначала в воду кинуться, да побоялась себя выдать. А самой поговорить смерть как охота. Будь что будет, думает, хоть один разок да потешу себя, может, более и свету белого не увижу.
Собралась русалка с духом, да и говорит пареньку, что с отцом из соседней деревни пришла... Так слово за слово — разговорились.
Парень ее на луг зовет в горелки играть, уж все ребята с его хутора собрались... «Нет, — говорит русалка, — ты иди, а меня отец ждет, в другой раз поиграем».
Только он с глаз скрылся, она скорее в воду кинулась, к отцу поплыла. А тот в тине валяется, головой мучится. Пиявок наловил, на себя понавешал — ждет, когда полегчает.
Так и повелось. Чуть водяной заснет или вдоль реки отправится хозяйство свое проверять — русалка на берег. Уж и не скрывается. Все ей интересно: песни людские слушает, с ребятами хороводы водит.
Те ей удивляются, но помалкивают, ни о чем не расспрашивают. Слух, видать, прошел, что это девчонка из барской усадьбы на луг повадилась. А русалка-то рада-радешенька, от души веселится.
Но как всегда бывает, радость-то недолго длится. Прознал-таки водяной про дочкины проделки. То ли жабы придворные донесли, то ли сам подглядел, только поднял он великую круговерть. Отродясь такой на реке не видывали.
Долго бушевал, дочь свою на разные лады разносил. Потом утихомирился и искупления у виноватой требует, что заповедь водяную нарушила.
«Замани, — говорит, — знакомцев своих на берег, да и столкни в омут. Ты уж большая, помнишь, небось, какая у русалок служба? Да и веселее тебе тогда в подводном нашем царстве будет».
Услышала русалка отцово решение, а оно ей хуже смерти. Не хочет она друзей своих губить. «Не буду, — говорит, — никого в воду заманивать, хоть в пиявку меня обрати».
Снова разозлился водяной, сплел-спеленал дочь свою водорослями, в яму подводную под корягу кинул, самых злых щук сторожить приставил. A сам тину зарылся, думу думает, как дочь непокорную к послушанию вернуть.
А русалка тем временем бежать надумала. «Хоть век мой на земле и коротким будет, все равно здесь не жизнь». Усыпила она песней сладкоголосой отца своего водяного да щук-сторожих. Сама рыбкой махонькой оборотилась, от пут освободилась, из-под коряги и выскользнула. Уж к берегу плывет, хочет насовсем из речки уйти.
Но тут переполох поднялся. Жабы заквакали, разбудили водяного. Смотрит он, а русалка уж на берегу, только кончик косы в воде остался. Ухватил он ее за косу, назад тащит: «Вернись, непокорная, а то в жабу превращу!»
Чувствует русалка, не совладать ей с отцом. Топнула ногой: «расступись, мать-земля! Прими к себе такой, из чего родилась, чем опять стать должна!» Сказала и исчезла. А из земли в том месте родник забил. Да такая его вода оказалась вкусная и полезная, что поставили люди сруб, а колодец ~ русалкиным назвали...
Вот ведь какая история, — закончила баба Анна, — ну, а теперь чай пить будем, самовар-то уж совсем готов. Сейчас чай с травкой заварим, с мятой и чебрецом.
Мама обняла бабу Анну за плечи:
—Ох, бабулечка, и все-то ты знаешь, все-то умеешь.
Она стала расставлять чашки, а Ваня все не мог успокоиться.
—Эх, девчонка! Не могла от водяного убежать! — И поморщился.
—Девчонка-то девчонка, — а вот сумела и после смерти полезной быть, людям служить, за это её и помнят, — сказала Баба Анна. — Вот и ты теперь помнить будешь.
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/05/25/987