Геологоразведка глубокого бурения
1. Екатерина Петровна, Катя, живёт в России на окраине одного из сёл огромного Степного края, площадь которого превышает размеры Франции. Недалеко от её дома находится контора Управления геологоразведки глубокого бурения, в которой она работает бухгалтером. Примерно месяц назад она приступила к работе, теперь уже главного бухгалтера, после декретного отпуска по случаю рождения второго сына Алёшки и окончания в Ростове на Дону курсов повышения квалификации бухгалтеров. Пышущая здоровьем и силой казачка, она вся пронизана материнской красой. Её не назовёшь полной, просто блузка ей слишком узка и потому пуговички на груди постоянно испытывают перегрузки и, часто не выдерживая, отрываются….
Сейчас обеденный перерыв. Но когда основные бухгалтерские дела: начисление зарплаты, различные перечисления, накладные, отчёты и пр. сделаны, и главное, если всё в порядке, и от начальства нет никаких нареканий, то обеденный перерыв в селе (хата то под боком) может быть ой каким большим. И Катя, управившись с обедом, вышла в огород и заканчивает, наверное, уже третью прополку картошки. А она поливная, ухоженная, выросла, чуть ли не до пояса.
— «Катя»! — окликает её соседка, работающая в том же управлении уборщицей, — «Тебя начальник, Борис Карлович, спрашивает». — Катя резко выпрямляется, блузка на груди натягивается, и злосчастная пуговичка улетает в грядку. Ботва высокая, земля в огороде рыхлая, искать бесполезно. — «Ну! Напугала меня Афанасьевна, — говорит Катя, — а что случилось то»? —— «Да слышала, вроде как в командировку тебя направлять собираются».— «Ну и дела! Это как же так ехать? И куда? А маленький, а огород? А мою работу в Управлении кто ж делать будет? Её то никто не отменит». — Екатерина хитрит, она уже знает о предстоящей поездке, потому то и спешит дополоть огород. А малыш уже большой, от груди давно отняла, так что мать её и с двумя справится, ей не привыкать. А удивление разыграла потому, что подсознанием чувствует, что лучше будет, если знакомые бабоньки её в командировку «отправят», а она вместе с ними будет удивляться и сокрушаться, что же это за напасть такая, как снег на голову. Никто заранее не предупреждает, а потом вот — на тебе! А как же дом, дети, муж Алексей в пятницу вечером с буровой должен возвратиться….
Командировка, как предполагает Екатерина, организована Борисом Карловичем, и её берут неспроста…. Она так думает. Волнения охватывают её душу и тело, она в смятении, и не понимает, чего же она сама хочет, что ждать ей от этой поездки. Ехать в эту командировку должны: он, руководитель-начальник Управления геологоразведки глубокого бурения, в этом богатом и перспективном степном крае, главный механик, приятель их семьи, друг мужа Екатерины, сосед (дом рядом) Петр Иванович, ещё инженер по технике безопасности, пожилой мужчина, он же ещё и председатель местного комитета предприятия, Соломатин, и она — главный бухгалтер. А ехать надо не куда-нибудь, а в самый разгар курортного сезона в Кисловодск! Приказ пришел из Москвы — надо ехать, это не обсуждается! А почему в Кисловодск? Да потому, что там располагается такая же, как и у них, геологоразведка глубокого бурения, и они по плану Министерства должны проверить их работу, обменяться опытом, обсудить общие проблемы, выработать совместные рекомендации и предложения для Главка.
Почему Катя думает, что вся эта командировка с её участием затеяна начальником ради неё, а Пётр Иванович и пожилой Соломатин необходимы для отвода глаз, для хорошего баланса, по бухгалтерски про себя размышляет Екатерина. И то, правда, что можно скрыть в селе, на окраине которого расположилось Управление геологоразведки глубокого бурения, начни Борис Карлович бросать частые, пусть даже и не пламенные взгляды на молодую « бухгалтершу»? Нет, он ничем и никак не проявлял свою заинтересованность по отношению к Екатерине. Но она чувствовала, сама не зная, как и почему, но всегда с каким-то, внезапно возникавшим внутренним холодком внизу живота ощущала, передававшееся ей странное напряжение в его взгляде, даже когда ему доводилось разговаривать с ней по делам…. Да ещё это явное стремление никогда не оставаться с ней в кабинете вдвоём, словно боялся чего-то.
2. Повышенный интерес к душевному внутреннему состоянию окружавших её людей, к способности понимать и даже сопереживать им у Кати появился после рождения второго ребёнка.
Ей стало интересно изучать лица женщин, особенно её возраста, всматриваться в выражение их глаз, пытаться прочитать во взгляде что-то скрытное, тайное. Она стала замечать, как женщина одета, какая у неё грудь, талия, бёдра, подъём ноги, как выглядит: счастливой, довольной, весёлой, или уставшей, хмурой, неприветливой, — почему? Какое-то особое волнение вызывали женщины с тёмными кругами под глазами. Но не те, что возвращались домой после изматывающего трудового дня на колхозном поле, на ферме, в конторе, как у них…. Здесь тусклый взгляд и полное безразличие к окружающему миру, одна усталость и одно желание — упасть и отдохнуть, забыться — здесь всё понятно и не интересно…. Другое дело женщина, встретившаяся утром с припухшими губами, полураскрытыми в улыбке, взглядом обращённым неизвестно кому, в пространство, невидимое для посторонних. Теперь тёмные круги под глазами были непонятны, они хранили печать тайны, тоже усталости, но усталости совсем другой, счастливой, удоволетворенной усталости…. О чём думала, что вспоминала, что переживала в этот момент женщина? И Катя жадно, до неприличия настойчиво всматривалась в её лицо …. И почти всегда, теперь, она отводила глаза от мужчин. При разговоре смотрела немного в сторону, или под ноги, старалась не подходить близко. Она стала замечать, что помимо своей воли, каким-то образом влияет на них. Она просто физически ощущала их зажигающиеся взгляды, желания как бы ненароком прикоснуться к ней и боялась…., что это может быть как встреча огня с сухой травой. Однажды, она маленькой девчонкой, видела горящую степь, и ужас бушующего пламенного ада остался в её памяти на всю жизнь. 2. Повышенный интерес к душевному внутреннему состоянию окружавших её людей, к способности понимать и даже сопереживать им у Кати появился после рождения второго ребёнка.
Ей стало интересно изучать лица женщин, особенно её возраста, всматриваться в выражение их глаз, пытаться прочитать во взгляде что-то скрытное, тайное. Она стала замечать, как женщина одета, какая у неё грудь, талия, бёдра, подъём ноги, как выглядит: счастливой, довольной, весёлой, или уставшей, хмурой, неприветливой, — почему? Какое-то особое волнение вызывали женщины с тёмными кругами под глазами. Но не те, что возвращались домой после изматывающего трудового дня на колхозном поле, на ферме, в конторе, как у них…. Здесь тусклый взгляд и полное безразличие к окружающему миру, одна усталость и одно желание — упасть и отдохнуть, забыться — здесь всё понятно и не интересно…. Другое дело женщина, встретившаяся утром с припухшими губами, полураскрытыми в улыбке, взглядом обращённым неизвестно кому, в пространство, невидимое для посторонних. Теперь тёмные круги под глазами были непонятны, они хранили печать тайны, тоже усталости, но усталости совсем другой, счастливой, удоволетворенной усталости…. О чём думала, что вспоминала, что переживала в этот момент женщина? И Катя жадно, до неприличия настойчиво всматривалась в её лицо …. И почти всегда, теперь, она отводила глаза от мужчин. При разговоре смотрела немного в сторону, или под ноги, старалась не подходить близко. Она стала замечать, что помимо своей воли, каким-то образом влияет на них. Она просто физически ощущала их зажигающиеся взгляды, желания как бы ненароком прикоснуться к ней и боялась…., что это может быть как встреча огня с сухой травой. Однажды, она маленькой девчонкой, видела горящую степь, и ужас бушующего пламенного ада остался в её памяти на всю жизнь.
Однако ничего опасного не происходило. Приезжавший после вахты муж заставал её, как обычно, с головой погружённой в домашние хлопоты. Катя ему первому докладывала о новых инструкциях и предложениях Министерства о необходимости экономии средств на непродуктивные вспомогательные работы при геологоразведовательных работах, вместе обсуждали, на чём можно «сэкономить», но не уменьшить зарплату рабочим - бурильщикам, играли с мальчишками, особенно доставалось Алёшке, ему приходилось много летать, подбрасываемому сильными руками старшего Алексея. Часто полёты заканчивались плачем уставшего и испуганного таким проявлением родительской ласки малыша. Екатерина отнимала его у отца, успокаивала, укладывала спать. Ночью в постели, Алексей тоже замечал в ней что-то новое. Она то с трудом сдерживала дыхание после первого же его прикосновения, но после непродолжительных ласк, вдруг слышались её хрипловатые зажатые стоны, чувствовалось её напряжение, и казалось, что она вообще замирает, не дышит, превращаясь в застывший камень. Почему? Для чего? А что она могла сказать ему, своему мужу? — Боюсь сорваться, завыть волчицей, поцарапать, искусать тебя в порыве любовной страсти! — А он и не спрашивал. Алексей был очень спокойным и сильным мужчиной. Он мог бы часами неспешно , нежно ласкать жену. Раньше в их семейной жизни вcё так и происходило. Но теперь здесь было что-то другое. И он, чувствуя сдерживающуюся, напрягающуюся Екатерину молча прекращал ласки. Устала, видимо в хлопотах по дому, да и работа бухгалтера не спокойная должность, думал Алексей. А она постепенно отходила, расслаблялась, успокаивалась, смущённо и нежно целовала его. — Тебе хорошо? Дорогой мой, Алёшечка? — Нормально. А тебе как? Устала? — Замоталась я что-то , — говорит Екатерина, на мгновенье порывисто прижимаясь к нему всем телом и быстро целуя его отодвигается. — Давай спать! Ты ведь тоже на своей буровой намаялся за неделю — Алексей быстро засыпал.
З. Но Катя не спит, она лежит тихо, старается не шевелиться, глаза широко открыты, но она ничего не видит, взор направлен куда-то внутрь, в прошлое. По ночам ей теперь часто вспоминается давно позабытое, которое всплывает теперь, заставляя её переживать всё заново, словно эта случайная, короткая связь с молодым учителем физкультуры произошла вчера, а не девять лет назад, тогда ещё в школе. Учитель Александр Филиппович был не намного старше учеников десятого класса, и ребята часто звали его просто Саша. Он не обижался, только просил, чтобы при других учителях, особенно при директоре его звали, как положено по имени и отчеству.
Жил он на той же улице, что и Катя, через три дома. Они часто вместе возвращались домой из школы, особенно по вечерам. Так бывало после школьных вечеров, на которых его неизменно заставляли дежурить, следить со старшеклассниками за порядком, то после кино в клубе, или танцев, куда его, молодого , спортивного, пока не женатого, «приглашали» подежурить опять и опять.
В мае, незадолго перед выпускными экзаменами, Катя возвращалась после консультации, довольно поздно вечером домой. Её догнал физрук. У него закончились занятия в секции гимнастики, которой он руководил, и которую посещали, преимущественно девчонки. Тренировки девушек возбуждали его, показывая то или иное упражнение, поддерживая и контролируя выполнение упражнений, ему постоянно приходилось прикасаться к девичьим плечам, бёдрам, животам, а часто, будто невзначай, к упругим полушариям юных грудок. И он чувствовал, что это не безразлично, и волнует, и вызывает странные ощущения, и желания прыгнуть ещё раз и , и ещё раз почувствовать его руки….
Было темно, людей нигде не было видно и он, дурачась, как мальчишка, пристроился к идущей медленно Кати, сзади. Он зашагал с ней «след в след, нога в ногу», тесно прижавшись к её спине, руками крепко обнимая её за талию. Катя не испугалась, хмыкнула: "Александр Филиппович"! — "Ничего-то ты, Катюша, не понимаешь! Даже вдвоём так долго не проходишь. А знаешь, есть тренировки, для спец. отрядов, когда людей учат ходить вот так гусеницей, нога в ногу, человек по двадцать-тридцать. Это очень не простое дело. Так воспитывается особый коллектив, в котором, в интересах всей «гусеницы», личность каждого человека-звена, как бы растворяется в целом коллективе. Это целая философия. Мы, как-нибудь, попробуем походить так всем классом. А всем руководит воля и действия головы, первого члена этой «гусеницы»…."
"Вот я и пришла домой, голова!" — весело объявила Катя, резко останавливаясь, около огромного сильно разросшегося куста белой сирени, ветви которой заглядывали в окно её комнаты.
Не ожидавший такой резкой остановки , Саша, продолжая по инерции движение, наткнулся на Катю, и они начали падать в благоухающие гроздья сирени. Тренированный учитель успел сделать какой-то немыслимый рывок, поворот и оказалось, что это теперь Катя падала на него. Они упали на достаточно широкую деревянную скамейку, стоявшую под кустом. И Катя оказалась на учителе лицом к лицу, губы к губам, в его крепких объятиях…. А он вдруг зацеловал, заласкал и ... овладел ею. Всё произошло быстро и неожиданно. Она и не сопротивлялась. Екатерина растерялась, хоть и молодой парень, но ведь учитель же. Тогда не было ни боли, ни восторга, даже испугаться не успела, так всё быстро закончилось. Казалось, что она вообще ничего не почувствовала, ничему не удивилась….
Сейчас она всматривается в темноту и вспоминает одуряющий запах сирени, неудобное лежание на редких брусьях скамейки, руки, раздвинувшие ей ноги. Она и не заметила, когда же он переверну её, и она оказалась под ним. Помнит давление тесной резинки, сдвинутых в сторону трусиков , и что-то горячее, живое, упругое толчками входившее в неё где-то между ног в самом низу живота…. Что он говорил, она не помнила ни тогда , ни сей сейчас. По его просьбе они встречались ещё раз три-четыре. Он звал, она приходила…. Память почему-то восстанавливает запахи, то пыльного мата в спортзале, то кожаных мячей и боксёрских перчаток в его подсобке, а ещё свежескошенной, и провяленной на майском солнце травы под лесополосой за селом. Теперь это уже были не пятиминутные встречи, как на скамейке. Она могла бы по минутами описать, что и как он с ней при встречах делал. И ей непонятно, почему же сей час всё происходившее тогда волнует её, мать двоих детей через столько лет. Почему эти воспоминания стали теперь ярче и волнуют больше, чем чувствовала и переживала она тогда. И тогда ей не были неприятны его ласки, но она всегда оставалась только подчиняющейся его желаниям, его настойчивости. Его ласки не вызывали в ней ни особого волнения, ни нестерпимого желания, ни чувства «безумной» любви к физкультурнику, как это иногда бывает у девушек впервые полюбивших мужчину старше себя, человека превратившего девушку в женщину, подарившего девушке новый мир — мир неизведанных ранее наслаждений и переживаний. Это сей час, она переживает, почему ту всё как-то по-новому. А тогда она помнит, как была благодарна судьбе за то, что когда у неё произошла задержка месячных и она с тревогой рассказала учителю, то это «событие» не на шутку испугало их обоих и встречи тот час же прекратились. Однако, через несколько дней, всё, Слава Богу , наладилось, но их отношения больше не возобновились, о чём она совершенно не жалела, хотя физкультурник и делал ей робкие предложения «остаться» после уроков, обещал быть очень «внимательным», обеспечить «полную безопасность».
Екатерина была и остаётся по своей природе скрытной и не разговорчивой девушкой, так что ни её подруги, ни родители так ничего и не узнали. Не узнал и муж. Встречаясь с ним до свадьбы, она решительно пресекала попытки более тесных отношений, чем поцелуи и объятия до головокружения, хотя и она и он чувствовали себя разбитыми после таких свиданий. Она помнит, как Алексей закусывал свои губы до крови, да и у неё голова болела, и бросало в жар. Пришла как оказалось настоящая любовь. А её стойкость привела к тому, что свадьба оказалась чуть ли не единственным спасением для обоих молодых, красивого, молодого, сильного парня, инженера с высшим образованием, работающего на «рабочей», то-есть с очень хорошей зарплатой, должности и молодой кубанской казачки, только что окончившей школу. Все поняли, что со свадьбой тянуть не чего. Чтобы описывать настоящую кубанскую свадьбу нужен, как минимум, талант Шолохова…., тем более, что свадьба была не совсем по традициям казачества. Катерина — потомственная казачка, а Алексей «русский», прибыл с нефтяниками из Сибири «заливать Кубанские степи нефтью».
Были недоразумения, стычки, но…. против любви, и не в последнюю очередь прогресса, в виде геологоразведки глубокого бурения, принёсшего в степи желающим учиться и работать казакам зарплаты, которые и не снились ранее вольнольнолюбивым хлеборобам и коневодам, как говорится «не попрёшь». Это, конечно, не «Поднятая целина», но нефть, где бы её не находили очень многое изменяет и в экономике края и в сознании людей, и в социальном и экономическом статусе….Понятно, надеюсь, почему я не пишу о том, как познакомились Катя и Алексей, как они встречались, как к этому относились местные парни, как прошла свадьба…. Прошла, благополучно, Слава Богу. …
Удивительно, но первая же брачная ночь совпала у Екатерины с началом её «особого состояния», о котором и в этом случае она никому ничего не сказала. И потому в первую же, такую выстраданную и бурную близость с Алексеем (со стороны Алексея, конечно же) было всё: и достаточно больно, и кровь была, и круги под глазами…. И Алексей чувствовал себя потом чуть ли не извергом. Какие уж тут могут быть вопросы? — "Слава Богу! Господь Всемогущий, спасибо Тебе, я всегда буду любить только Алёшу"!,— говорила себе Катя.
4. Но согрешила, правда не сразу, а через несколько лет. Тогда у неё уже был первенец Сашка.
После окончания школы, и каких то незамысловатых курсов , она стала работать помощником бухгалтера в конторе геологоразведки. На эту работу её «по знакомству» устроил муж, бригадир, знатный бурильщик. Иначе могли бы заставить вырабатывать трудодни в колхозе…. Главный бухгалтер этой солидной и богатой конторы, пожилая женщина, перед уходом на пенсию порекомендовала начальнику понравившуюся ей своим приветливым и уважительным характером Екатерину, в качестве своей замены. При этом она добавила, что ей, конечно, необходимо подучиться на курсах усовершенствования бухгалтеров в Ростове на Дону. Там дают хорошие знания как раз по профилю работы геологоразведовательных контор, которых на Юге России становится всё больше, и что существенно, там слушатели проходят серьёзные экзамены, им выдают соответствующие их специализации документы, на право работать старшими или главными бухгалтерами. Так вопрос и решился. Екатерину командировали на шестимесячные, теперь «солидные», с выдачей диплома, курсы в «столицу» почти бескрайнего степного края аж двух казачьих укладов: донских и кубанских. (в Краснодаре в то время подобных курсов ещё не было).
Училась она хорошо, быстро схватывая нужные бухгалтерские тонкости и премудрости. Скучала по дому, по сынам, особенно о младшем, по Алексею. Занимались по много часов в день, уставала от умственно-бумажно-письменной работы. Приближалось время экзаменов и получение желанного диплома. Душа рвалась домой. В общежитии, где они жили, по случаю дня рождения у женщины из их группы организовали небольшой праздник. В маленькой общежитской комнатушке набилось человек двадцать. Праздник вроде намечался небольшой, но пили, как и положено, много. Было очень жарко. Там её и напоили. Напоили не специально, просто все пили много, как обычно. Дома же екатерину берегли от спиртного, то ещё молода очень, то в положении. Особенно отуц следил за этим, чтоб не наливали лишнего. А здесь с непривычки голова и закружилась, и кровь в жилах взыграла, да и жарко было очень. Молодые женщины постепенно начали снимать с себя «лишнее», многие разделись до лифчиков. Начались танцы. Танцевать Екатерина любила и её душа и тело тоже устремились танцевать. Лишние «непарные» мужчины и женщины постарше, не принимавшие участия в танцах. после выпивки, постепенно разошлись по своим комнатам. Танцы продолжались, неизвестно откуда появилась ещё одна бутылка водки. Расслабляться, так расслабляться… Потом играли в «бутылочку»…. Поцелуи и тесные объятия продолжались в танцах. Екатерине достался крепкий симпатичный молодой парень, который так «разогрел» её затуманенное водкой, танцами, поцелуями, крепкими объятиями молодое истосковавшееся по мужниным ласкам тело, что когда парень шепнул ей на ухо: "Пойдём….. ", она ничего не отвечая, пошла с ним и без всякого сопротивления улеглась в его постель.… Назавтра, она со стыдом вспоминала, как бурно себя вела и как хорошо ей было. Больше себе она такого не позволит. На парня, которому ночное происшествие очень понравилось, и который хотел, было повторить с ней ещё одну такую ночь она обрушилась такими «словами», и с такой «страстью», что он понял, будь у неё сейчас в руках казачья нагайка, она била бы его не раздумывая до смерти…. Он осознал случившееся, что это было подарено ему свыше и только один раз…. Молча развернувшись, он ушел, восхищённый и потрясённый женщиной, доставшейся ему нечаянно на одну ночь, но помнить которую ему суждено теперь всю жизнь….
5. Вернувшись домой с дипломом бухгалтера, Катя удивила Алексея своей пылкой страстностью. Он, тоже соскучившись по ней, по несколько раз за ночь принимался её любить. Утром просыпались как пьяные, такого не было и в первые дни после замужества. Но страсть довольно быстро улеглась. Пошла обычная жизнь: дом, работа, дети, огород, магазин, базар, стычки то с матерью, то с мужем, примирения, заботы, праздники и будни, будни, будни….
Алексей продолжал работать бригадиром и старшим буровым мастером и, как правило, 5 дней в неделю бывал на вахте на буровой в 100-150 км. от дома, поэтому, как говорится, не надоедали друг другу. У Кати много внимания отнимал ещё и маленький Алёшка…. Так и жили.
Каким-то непонятным ей самой образом, Екатерина чувствовала особое и волнующее внимание к себе начальника управления. На работе он был со всеми, а с ней особенно, сух и вежлив, никогда не повышал голос, никогда ни с кем не ругался. Это было просто удивительно для начальника управления буровыми работами. Прежний начальник не стеснялся ни женщин , ни детей, ни пожилых людей — крыл матом, а дела шли из рук вон плохо. Сменивший его Борис Карлович Шнейдер (русский немец с Поволжья) менее чем за полгода навёл порядок в управлении. Управление начало выполнять план, появились миллионы рублей экономии, рабочим стали выплачиваться премии. Прежнему главбуху, пожилой женщине, помаленьку приворовывавшей, перед уходом на пенсию, пришлось срочно эту пенсию оформлять, чтобы избежать разбирательства и вероятно, скамьи подсудимых. Вот на её очень ответственное место, начальник, как бы невзначай назначил Екатерину. Её слабые попытки отказаться были спокойно, но настойчиво отклонены. Начальник управления не смотрел на неё пронизывающим взглядом, не выделял среди других женщин, не делал никаких комплиментов, никаких намёков. И, тем не менее, она чувствовала, что его влечёт к ней (а, может быть, всё было как раз наоборот?). Это отличалось от того, что она знала об отношениях мужчин и женщин. Вот и теперь, она была просто уверена, что приказ из Министерства (связи у Борис Карловича в Москве были таким, что «устроить» любую командировку для него - это не проблема) о необходимости их поездки в Кисловодск с целью проверки и пр., пр., — всё это сделано им и только ради неё. И что же будет? Что ждёт её?
Бориса Карловича перевели с повышением, в Благодарненское Управление геологоразведки глубокого бурения Степного Края из Западной Сибири, отодвинув его, таким образом, от «большой нефти». Чьи-то опытные и умелые руки освобождались от «лишних» претендентов на звания лауреатов Государственной премии за выдающееся открытие и освоение уникального месторождения нефти и газа. Реки «большой нефти» и газа вскоре потекли на Запад, возвращаясь назад долларовыми ручейками, делая богатыми и счастливыми тех, кто остался у «истоков», сумел «удержаться» на плаву в знаменитые сегодня «застойные годы».
Борис Карлович прекрасно понимал, что происходит, но вступать в борьбу, доказывать своё прямое участие в открытии и разработке «большой нефти» не стал. Сработала, какая то дурацкая «тевтонская гордость». Принять «специальные меры» предлагала его жена, которая училась на одном курсе, даже в одной группе, с действовавшим заместителем Министра, и они очень хорошо знали друг друга, он даже ухаживал за ней в своё время. Но, Борису Карловичу помешала глупая гордость, он считал выше своего достоинства использовать для этой цели знакомства жены. Вот говорят, «упрям как хохол» — хорош советский немец с Поволжья, да такой «принципиальный», что не стал «прогибаться» под высокий чиновничий мир! На этой почве возникли крупные разноглася с женой, которая считала, что Борис мог бы остаться и в кругу Лауреатов Государственной Премии, и в Москву перевестись, если бы придержал свой горделивый нрав, «пообщался» с нужными людьми. Она тоже была готова встретиться с «кем нужно», но Борис запретил ей это делать. А ведь «пообщаться» тогда было «за что», они неплохо заработали в тайге. В Итоге, его жена Люба отказалась ехать на новое место работы мужа в этот Степной Край и осталась в Москве у своей матери. Люба, как и Борис, была геологом и всегда работала рядом с ним, в одной экспедиции, почти всегда рядом. Теперь, благодаря своим знакомствам, она легко устроилась на работу в Главке в Москве. Борис временами наезжал к жене, но в отряд разведки глубокого бурения в степной край больше не звал. Что-то сломалось в их отношениях. Те, кто долго находятся вне семьи, вне жизненного пространства близкого человека при встрече, после продолжительной разлуки, практически сразу же чувствуют, остались ли любовь, семья, счастье или только видимость былого, называемая дружбой, привычкой, «нормальными» отношениями. Вот и Борис при встречах с женой чувствовал то умирающие всплески любви, то простую супружескую обязанность, то ещё крепко связывающее их недавнее прошлое.
6. Стояло жаркое лето. Со стороны Сальских (чёрных) степей дул пронизывающий горячий пыльный суховей. Он дует, как правило, по три дня, и если через этот срок ветер не прекращается, то будет дуть ещё три дня, потом ещё…
Многие события в жизни и природе происходят почти одновременно. Наконец-то прекратил дуть изнуряющий ветер. Управление значительно перевыполнило Полугодовой План, при этом экономия составила несколько миллионов рублей. На положенный процент от экономии всем рабочим оформили премии. Крупные премии получили и сотрудники Управления, в том числе и Катя, главный бухгалтер. И ещё эта командировка (практически оплаченный отпуск) на неделю в Кисловодск, в самый разгар курортного сезона.
На станции Кавказская командировочные поздним вечером сели в проходящий скорый поезд №3 «Москва-Кисловодск». Билеты, конечно же, были заказаны и доставлены в Управление заранее. Все сели в один вагон, но у Екатерины было другое купе, через три от мужчин. С Катей в купе оказались две женщины, которые уже занимали нижние места, две верхних полки оказались свободными. Поздоровавшись, и посидев для приличия одну-две минуты на нижней полке рядом с одной из женщин, от которой исходил тонкий и нежный аромат, наверное, очень дорогих «не наших» духов, и, сославшись, что за день намаялась, устала, Катя пожелала всем спокойной ночи. Матрац уже лежал на полке, пакет с постельным бельём находился там же. Расстелить постель было делом одной минуты. Она легко взобралась на полку, расположенную по ходу поезда, чтобы не дуло. Лето летом, а сквозняк—сквозняком, рассудила Екатерина. В купе заглянули мужчины, вошел один Петя, чтобы узнать, как Екатерина устроилась, всё ли в порядке. Он тоже обратил внимание на элегантную женщину, но ничего не сказал, только «Добрый вечер»! Лишь во взгляде его можно было прочитать: «Вот это женщина»! Обе женщины посмотрели на Петю, а он, почему-то, засмущавшись, буркнул: «Всего всем хорошего»! и покинул купе.
Екатерина начала дремать. Днём действительно было много хлопот, устала, да ещё на «газике», когда спешили из своего управления на вокзал, а это более сотни километров, здорово трясло по полевым и просёлочным дорогам, так что очень хотелось лечь, расслабиться. Ритмичный стук колёс и покачивание вагона убаюкивало.
Женщины внизу были видимо случайно встретившимися в поезде бывшими, то ли подругами, то ли просто хорошими знакомыми, так ведь бывает иногда, нежданно негаданно. Они сидели друг против друга за столиком с бутылкой вина, или коньяка и тихо, слегка склонившись вперёд, вполголоса разговаривали. Ещё стояла бутылка «Боржоми», открытая и, на треть опустошенная, коробка шоколадных конфет, кусок сыра в бумажной тарелочке, два чайных стакана. Они, наверное, уже поужинали, выпили чай, а теперь пьют вино маленькими глоточками и беседуют. — "А у меня нет такой подруги, чтобы вот так ехать в купейном вагоне на море, например, пить вино и разговаривать по душам хоть всю ночь! Нет такой подруги! А Интересно, что было бы, если бы вдвоём в двухместном купе, да с Борисом Карловичем, да всю ночь! Вот бы где всё «выяснилось», насколько и как он мной интересуется. А если бы с Петей ехать пришлось? Ну, здесь всё ясно. Сначала бы выпил для храбрости, как следует, а потом полез бы…. А что бы я тогда делала? А чёрт его знает! Ради чего это я себя дурными мыслями тревожу?...." —
Вы наверное замечали, что в городском транспорте, многие люди, молодёжь особенно, от «высокой внутренней культуры», надо полагать, громко разговаривают о своих делах и заботах, о событиях на производстве, дома. А мы, как правило, их не слышим, если уж не кричат очень громко, звуки проходят мимо нас, — ничего нового. Почти то же самое и мы говорим то соседу, то товарищу по работе, своим домашним. Но вот кто-то сзади перешел на шепот и слух наш автоматически обостряется. И мы не подслушивая специально, узнаём о чьих то драмах, изменах, болезнях детей, каких то непонятных нам чужих неприятностях. Дома мы засыпаем под шум дождя, завывание ветра, раскаты грома, даже громкую музыку в соседнем подъезде, но тихий скребущий звук мыши напрягает нервы, прогоняет сон и человек лежит в ожидании, где и когда будет следующая серия шуршаний. А может быть, она убежала окончательно? Но, чу! Вновь еле слышимый мягкий топот маленьких лапок. Побежала. Куда? Тишина, затаилась. Опять, какой то шорох! С ума можно сойти от напряжения, где же она скребётся?...
Екатерина лежит на второй полке, но так, словно попала в какую то акустическую раковину. Она повернулась спиной к женщинам, и, хотя расстояние до них в рост человека, она слышит практически каждое слово той из них, что сидит напротив, причём слышит так, как будто эта женщина каким то особым шепотом с придыханием, говорит специально для неё. Слова её подруги, что сидит под Катиной полкой, совсем неразборчивы, глухи, но она легко восстанавливает их смысл по ответам и репликам надушенной женщины напротив. Ту, которую хорошо слышала Катя, звали, кажется, Людмилой, вторую, под её полкой — Зинаидой. Это она расслышала чётко, именно так к ней обращалась женщина напротив. Людмила говорила, видимо продолжая давно начатый, до останови поезда в Кавказской, разговор: "…. И всё было бы как у всех людей, понимаешь? Дети. У меня их двое, а с Виктором пришлось разойтись…. Да…. Уже три года. Выпивал, ну не так уж и сильно, но бывало. У него появились женщины…. Знаешь, со всем можно смириться, но я считаю — пей, даже баб заводи, если имеешь на это средства, если семья от этого страдать не будет. Любовь что, ей не прикажешь…. Загорелось тебе «чего-то новенького». Да ладно, будь ты неладен! Но, прежде всего, оставайся семьянином. Жена, дети их же не перечеркнёшь, как лишнюю фразу в романе. Приноси заработанные деньги домой! Дома веди себя по-человечески: ведь ты муж, отец детей, уделяй им положенное внимание. Лето пришло — обеспечь хороший отдых, путёвки в санаторий достань, детей в лагерь отправь, с жену хоть в приличный дом отдыха пригласи поехать. И чтобы домашние не в тряпках ходили, чтобы куски хлеба не считали, хватит ли на завтра!.... Ачто ещё?.... Но если ты, ничтожество, не жалкую инженерную зарплату хочешь «красиво жить», по кабакам ходить, баб менять…. То, здесь уж извини, посторонись!…. " — Она налила себе и подруги, из бутылки, это Катя услышала по лёгкому стуку горлышка о стаканы. Душистый и немного терпкий аромат разлился по воздуху, достиг Екатерины, вызвав какое-то странное сладко-болезненное ощущение. Женщины внизу по глоточку выпили. — «Ты как в душе моей читаешь»,— что-то похожее проговорила Зина. — «Ну? И что, подвинула суженного»? — «Да, уж расстались. Я ему всё выложила. Единственно, знаешь, удивил меня, даже расторгал тем, что проявил себя настоящим мужчиной, а не подлецом-крохобором — отказался от всех вещей и оставил мне трёхкомнатную квартиру. Собрал себе чемоданчик и…. ушел, я аж расплакалась»….
Так остались мы с мамой и двумя детьми, он ни на что не претендовал. Сказал, что алименты платить будет, но какова его зарплаты, ты мол и сама знаешь, так что не обессудь. А я, спасибо ему за квартиру, отказалась от его алиментов. Где он сей час? Не знаю. Живёт, говорят, с какой-то… Ты же сама знаешь, как много в Москве, да и по всей России одиноких женщин, готовых приютить мужика, лишь бы мужиком был… Я и сей час ни о чём не жалею. Ты представь, что я сей час зарабатываю в сто раз больше, чем когда с ним жила. Развязала себе руки. Дети ухожены, мать заботится, деньги особенно считать не приходиться, а что ещё надо»? — Они выпили ещё по глоточку. Всё же это был коньяк. В небольшом замкнутом пространстве, нагретого за знойный летний день купе, постоянно покачивающегося вагона не оставалось места, куда бы не проникли запахи пыли, духов, человеческого пота, дыма курильщиков с площадки около туалета, смешанного с порциями выталкиваемого хлопающей дверью воздуха с хлоркой и другими специфическими запахами…. Но тонкие тревожно-возбуждающие пары «Арагви» на какое-то время перекрывали все остальные запахи, и почему-то странно волновали Екатерину. Теперь она слушала женщин, не упуская ни малейших деталей того, что рассказывала Людмила, красивая, стройная, холёная женщина. Это её она сразу приметила и оценила, как только вошла в вагон.
— «Да Бог с ним, с Виктором, Людочка. Ты лучше расскажи как же ты теперь жизнь свою устроила, как живёшь»?, — спросила Зинаида. — обе долго молчали. Красивая Людмила очевидно думала про себя, а стоит ли продолжать этот разговор, не закончить ли всё словами: «А что говорить, живу, как получается…. Уже поздно, давай спать». —. Но после продолжительного молчания, она вновь заговорила, почти шепотом. Но всё равно Екатерине было слышно, она лежала, не шевелясь и затаив дыхание.
—«Ты знаешь, Зинуля, растревожила меня наша с тобой встреча. Не обычной стала теперь моя жизнь, не хотела бы я во все чужие уши её вкладывать…»— «Ты что, нашу попутчицу имеешь в виду, — отозвалась Зина. — «Да спит наша колхозница давно, намаялась, видно, за день»…
— («Ах ты, стерва, «колхозница», — про себя чертыхнулась Екатерина).— - «Ой, не скажи, Зинуля, мы женщины, мало что про самих себя знаем, чего хотим, что можем…. Ты не поверишь, но мне Екатерина Вторая стала как идеал в жизни — вот была женщина! Ведь практически никто в своей маленькой Пруссии, а стала третью мира править— нашей дикой и громадной Россией! Подумать только, сколько и как она дала своему телу и душе пожить, как хотелось, как того её природа потребовала, молодец!» — «Ты смотри, образованная какая, о Екатерине Второй много знает, читала наверное», — подумала о Людмиле Катя, проникаясь к ней уважением и завистью, что ли. Женщины помолчали…. —«Мы ещё тогда с Виктором жили….. Нас пригласила моя приятельница на её сорокалетие в ресторан. Всего собралось человек 20—25. Многие товарищи были с её работы, или её приятели и мне не знакомы. Одна женщина всем «бросилась» в глаза, какой то своей особой холёностью, что ли, белизной и нежностью кожи, причёской, костюмом, улыбкой. Она была совсем без косметики. Всем, ну просто всем, в том числе и этим, она отличалась от остальных. Моя приятельница познакомила нас. Мужчины около неё увивались, но она как-то очень ловко и корректно от них избавлялась. Застолье было очень хорошо и продуманно организовано. Были, как и положено, тосты за здравие именинницы, потом в перерыве танцы. Мужчин всех, конечно, тянуло с ней потанцевать. Она без всякого кокетства и жеманства потанцевала с одним, другим, а потом как-то незаметно исчезла с вечера. Я потом спрашивала у подруги, что это была за дива, такая, которую ты приглашала»? — «А что хороша женщина?! Она врач невропатолог, работает в нашей районной поликлинике. Я с ней случайно познакомилась, и почто сдружилась. Ты что стоишь? Сядь пожалуйста и не упади от того что я тебе сей час скажу. Стелла Владимировна — валютная проститутка (об этом, естественно, мало кто знает) , и тебе я ничего не говорила, разумеется. Она великолепный специалист-невропатолог, живёт одна, с мужем разошлись, а почему, никогда не рассказывает, хотя догадаться то можно, а там кто знает. У них есть ребёнок, муж им особенно не интересуется, а Стелла души в нём не чает. Мальчик живёт в другом городе с её матерью. Конечно же она снабжает мать и сына всем необходимым в избытке. По мере возможности навещает их, то в очередной отпуск, то так отпрашивается на несколько дней — и к ним! Ни о её работе, ни о её тайной стороне ЖИЗНИ практически никто ничего не знает. Это женщина высшего класса, она сама выбирает партнёров, а не её выбирают. Но у неё такое знание людей, мужской психологии, что практически всегда, выбранный ею мужчина оказывается в полной от неё зависимости и готов подчиняться ей буквально как раб. Вот такая женщина! —
— Как сейчас помню, что услышав всё это от подруги, вдруг ни с того ни с сего, ляпнула: "Вот с Виктором разойдусь, пойду к твоей Стелле Владимировне в ученицы". — Вот тогда и телефон её дам тебе!, пошутила подруга. А у меня её телефон уже был. Наверное на лице моём было написано что-то «такое», что мы с ней тогда на вечере в ресторане и пяти минут при знакомстве не проговорили, а прониклись друг к другу взаимной симпатией. Тогда же она и дала мне свой телефон. — Звоните, Люда. Рада была с вами познакомиться. Вы красивая женщина. А ещё, скажу вам, что я врач и чувствую, что у вас душа и нервы чем-то расстроены. Звоните, приходите — чем смогу, помогу! —
Ты не поверишь, мы, чуть ли не расцеловались. Её рука была такая нежная, гладкая, тёплая…. Ну что всё подробно рассказывать. Примерно через полгода мы с Виктором расстались. И так на душе тоскливо было. Я и не знала, как мне, оказывается, просто не хватало мужчины…. Да, да для этого самого…. Начали ко мне на работе мужики подкатывать, узнали, что с мужем развелась, одинокая, раньше то я очень строгая с этим вопросом была…. Ну и что, раза два попробовала.… Смотрю, те же ничтожества, что и Виктор — ни силы, ни денег, ни смелости, ни фантазии, всё при встречах по сторонам оглядываются…. Так что ты думаешь? Однажды, набралась храбрости и под вечер позвонила Стелле. Видимо судьба! Она была дома, трубку подняла сразу же, словно ожидала моего звонка. Узнала! — «Людочка! Одевайтесь для ресторана, только не старайтесь сверх возможного, косметики поменьше и приезжайте ко мне». — Через час я была уже у неё. Видимо нервы, действительно, были уже на пределе, потому что, едва переступив порог, я разрыдалась. В слезах, заикаясь, я выложил ей всё, что у меня было на душе. Стелла держала меня за руку и молчала, давая мне выговориться. Она понимала меня с полуслова. Я с ней настолько откровенно говорила, что позже сама удивлялась подобной храбрости. Говорила, как оказывается трудно без мужа, без обычного нормального мужика, что мне не нужно никаких денег, лишь бы был простой чистый мужчина, и чтоб по сторонам не смотрел, боясь, что его кто-то «застукает». Говорила и говорила захлёбываясь что-то ещё и ещё. Выслушав мои излияния, Стелла довольно быстро меня успокоила, дала что-то выпить, после чего настроение у меня заметно улучшилось…. И мы поехали в «Метрополь». Туда просто так не пускают, ведь это в основном для иностранцев, но нас пропустили, оказывается, что уже и столик заказан. Прежде чем войти, Стелла о чём-то поговорила с метрдотелем, указывая на меня наклоном головы. Последний в ответ слегка улыбнулся, окидывая меня внимательным взглядом…. Мы вошли, сели за предложенный столик, а минут через 15-20 к нам подошли два молодых высоких блондина, спортивного телосложения, (банальность в определении, скажите вы, но что ж, если так оно и было). Я подумала, что это «наши» латыши или эстонцы, оказалось финны, бизнесмены, в Москве по делам своей фирмы. И всё как я себе и представляла: сильные, спортивные парни, стерильно чистые рубашки, загорелые шеи, ясные голубые глаза, зубы словно с рекламы, и ослепительная, но, показалось, немного застенчивая улыбка…. Да что продолжать, то …. Они довольно сносно с приятным «западным» акцентом говорили по-русски, так как часто приезжали в Москву на какой то завод, где стояло их оборудование, или что то подобное. Меня эти подробности не интересовали. Познакомились. Ничего неприличного, стыдного, пошлого. Выпили за знакомство, за успех их бизнеса в России, за русских женщин. Танцевали. Я ещё обратила внимание на то, что партнёр не старается прижимать меня к себе, не опускает руку ниже, чем нужно, чтобы вести в танце. Стелла, танцуя со своим мужчиной, что-то говорила ему, иногда они оба бросали на нас весёлые взгляды. После танца мужчины пошли покурить, хотя за другими столикам курили прямо на месте. Стелла сказала, что сей час, они вернутся, и мы поедем «пить кофе» за город на дачу. Скоро мы уже ехали в такси. Дача оказалась небольшой, одноэтажной, всего 5-6 комнат, но очень комфортабельной, уютной: большая ванная комната, горячая вода, с десяток душистых шампуней, в ванной комнате зеркало во всю стену , какие-то скамеечки, пуфики, биде, большие махровые полотенца, новые купальные халаты. В Холле стоял РОЯЛЬ, буфет, бар-холодильник, хрустальные рюмки, фужеры разных размеров, десятка два фирменных бутылок от водки, рома , коньяка, виски, текиллы, до вин, ликёров, шампанского, ещё были целые блоки различных сигарет. К холлу по разные стороны примыкали две небольшие комнаты-спальни. На полу мягкий толстый пушистый ковёр. Чуть ли не полкомнаты занимала низкая широкая кровать-тахта. На стенах бра, в углу большой телевизор, видеомагнитофонная приставка, небольшой прикроватный столик, цветы в красивой фаянсовой вазе. Стелла мне шепнула, чтобы я шла принимать ванну и, лучше всего, потом оставаясь только в халате, пошла в зелёную комнату, что справа от входа в холл, комната слева была отделана в розовых тонах. — Я буду в розовой! Ты ничего не бойся, не тушуйся, ребята очень хорошие, вежливые, всё будет О' Кей! — После ванны я в халате забежала в зелёную комнату и застыла в ожидании, что же будет дальше, волновалась и дрожала как ребёнок. Через несколько минут с бокалом шампанского в руке, без пиджака, вошел Мой, хорошо говорящий по-русски Ян. У него было какое то другое более длинное и труднопроизносимое имя, но такое сокращение его имени ему понравилось, и он не протестовал, когда я так его называла. Он подал мне бокал — Люда! Я всё знаю, вы впервые в подобной ситуации с малознакомым мужчиной. Если я вам чем то не нравлюсь, то не стесняйтесь и не волнуйтесь сказать мне об этом, я спокойно уйду, я всё понимаю, я ни на что не обижусь, это я очень боюсь чем то оскорбить вас…. Если же вы не находите меня этаким заморским вепрем, и я вам хоть немного не безразличен, то будьте же нормальной женщиной, ведь Вы заслуживаете отдых и удовольствие, Вы такая красивая….. —
Что со мной случилось…. Я сама бросилась к нему на шею и своими неумелыми наивными поцелуями со слезами на глазах возбудила его, наверное, больше, чем изощрённые профессионалки индустрии наслаждений. Я буквально сорвала с него рубашку, освободила от остальной одежды…. Любовь была такой яркой, такой бурной, какую я не испытывала никогда раньше. Я много раз проваливалась опустошенная от наслаждения и вновь возрождалась под мощными глубокими равномерными непрерывными ласками Яна. Он любил меня непрерывно почти до утра. Стелла и её спутник несколько раз пытались позвать нас в гостиную, чтобы выпить, потанцевать, но мы их прогоняли и продолжали наслаждаться друг другом. Я была счастлива. Утром я ему сказала, что это была самая замечательная ночь в моей жизни, возможно, что это первая такая и последняя, что мне ничего не нужно, что, ничего, лучшего, чем было уже в жизни не будет…. Он сказал, что тоже испытал необыкновенную радость и удовольствие от нашей встречи, что подобное он испытатал впервые….. И, ты не поверишь, …. оставил мне тысячу долларов!?! — Поймите, говорил он мне, — это не плата за ночь, это словно я оставляю частицу моего «Я». Просто мне необходимо уезжать,— дела, бизнес… Но если бы у меня была малейшая возможность ещё остаться с тобой, я бы не уехал, а так бы и не отходил от тебя, пока ты не сказала бы: Всё Ян, довольно, ты мне надоел! — Он улыбнулся, поцеловал меня. Я стояла безучастная, стараясь не расплакаться, понимая, что это прощание навсегда. В такси мы доехали до центра, домой он меня не подвозил, уже хорошо зная русские обычаи, языки, сплетни….
Так всё и началось. Несколько дней я всё ещё была под впечатлением пережитого в тот вечер и ночь. Через некоторое время мне позвонила Стелла. Она не спрашивала: «Ну, как !?». Она прекрасно понимала моё состояние, и моё новое отношение к миру. Она мне сказала другое, опуская из мира пережитой романтической любви на грешную землю. — Ты помнишь метрдотеля в ресторане. Тебе предстоит с ним встретиться, обсудить некоторые проблемы, он тобой заинтересовался, а от него многое зависит для твоей будущей жизни. Я думаю, что в основном ты уже всё поняла, рекомендовать тебе что-то бесполезно, решать тебе. Признаюсь, что я и не ожидала от тебя такой страсти. Завтра отпрашивайся на работе, хорошенько отдохни, а на послезавтра к 9 утра приходи к нему «на приём». Она указала его адрес. Отмечу, что эта встреча тоже оказалась незабываемой.
«Шефу» было за 40. Это оказался уникальной физической и половой силы мужик, медведь, зверь, вепрь…. Наверное, он ещё обладал и способностью гипнотизировать свои жертвы. Этим он напоминал мне Григория Распутина, как мы его знаем по литературе, воспоминаниям современников. Но этот, «Распутин советского периода», как ни странно, почти совсем не пил спиртного. (Хотя и про Распутина, рассказы о его пьянках сильно преувеличены, его отношения с женщинами, это дело другое, здесь он был вне конкуренции). Его, как теперь говорят, бизнес состоял в том, что он управлял сложной и разветвлённой подпольной системой, то ли какого то района, то ли всей Москвы, я так и не поняла, которая соединяла сотни, а возможно и тысячи мужчин и женщин, поощряя (за деньги, разумеется) самые изощрённые и непристойные фантазии «заказчиков», как мужчин, так и женщин, а таких оказалось, как позже я выяснила чуть ли не больше чем мужчин. Вот говорят о непристойных фантазиях, об извращениях, а ведь всё это заложено в природе человека. Почитай древнеиндийские, китайские, корейские трактаты о любви, посмотри рисунки и барельефы в их храмах…. А жизнерадостные греки-гедонисты, их праздники, а последователи греков — римляне с их кровопролитными боями гладиаторов, разнузданными оргиями, а древнеславянские обычаи наших предков с безумными ночами в честь Ивана Купалы….
Этот «управляющий платным развратом» превратился, на мой взгляд. в энциклопедически образованного в вопросах половой любви сексуального маньяка, сдерживающего, однако свои порывы и вожделения неукротимой трезвой и расчётливой волей, сила которой была под стать его силе физической. Он, наверное, уже тогда был миллионером. Что тебе сказать? Пришла я к нему на «собеседование»…. В результате он меня насиловал с 9 утра до самого вечера…. А что поделаешь, сама ведь пришла, могла бы и не приходить…. Где-то днём, видя, что я устала, предложил поесть, поспать, не знаю уж сколько времени, но недолго. Помню лишь, что спала как уцбитая. Потом он меня разбудил, предложил кофе, говорил, что влил чуть-чуть коньяка, но что там было на самом деле я не знаю, потому что в моей голове начался такой фейерверк, а страсть и желание так во мне закипели, что я сама как голодная волчица бросилась в его объятия. Он отстранился. — Сначала фильм покажу тебе. — Смотрела, чуть с ума не сошла от возбуждения, а потом я вообще не различала где боль, где наслаждение, где моё тело, где его, что мы делали, точнее, что он со мной делал…. Всё это описать невозможно…. И тем не менее Людмила рассказывала сначала намёками, пропуская подробности, а потом, всё более возбуждаясь сама, говорила бесстыдными откровенными словами, которые падали в душу как камни в озеро, вызывая волны, пробегающие по поверхности, а у слушательниц…. Зина вздыхала, приподнимаясь и усаживаясь поудобнее на своём месте. Непонятные силы заставляли сжиматься её ноги, отрывая их от твёрдого подрагивающего пола вагона, приподнимали их вверх. Ей становилось то жарко, то холодно. Стало труднее дышать… Женщины глотками коньяка помогали воздуху заполнять лёгкие…. Несколько раз приподнималась, меня своё положение, пересаживалась и Людмила. Её рассказ, поэтому то затухал, то вновь слышался ясно и отчётливо. Эти воспоминания двух летней давности изменили её ленивую расслабленную позу, и теперь она поджимала под себя ноги, сидела напряжённая, втянув в себя живот…. Судорожные волны прошли и по телу Екатерины, она то вытягивала, то поджимала под себя ноги, замирала, боясь «выдать» себя…. А в голове, перед глазами .словно на экране кинотеатра проносились, оживая кадры услышанного…. — Знаешь, Зинуля, что после всего пережитого за этот день, после этого шока, — продолжила Людмила, — всё произошедшее показалось мне интересным, захватывающим, предопределённым мне свыше. В один день узнать и пережить столько!!!.... Мало кто из мужчин может представить себе, что ждёт его от встречи со мной. Так я и попала в индустрию наслаждений. Потом мы с ним долго и обстоятельно обсуждали моё «участие» в этом деле, мою «зарплату», мои «премиальные». Это действительно отрасль, почти производство, в котором задействованы тысячи, если не миллионы мужчин и женщин, конечно,. в первую очередь. Это и гостиные номера, дачи, сауны, кабинеты массажа и красоты. Есть охрана, финансовые работники, ведётся строгий учёт, обслуживающий персонал от специалистов врачей-гинекологов. невропатологов, сексопатологов, психиатров до журналистов, работников правоохранительных органов и, конечно же, клиентов-потребителей этих услуг. Всё это огромный хорошо отлаженный замкнутый цикл-круг. За определённую плату я могу получить в аренду от 3-часов до 3-х суток номер в гостинице или виллу, или квартиру в центре Москвы, в зависимости от финансовых возможностей клиента, которого нахожу сама, или предлагает он (шеф), или Стелла Владимировна. Главное, что меня устраивает, остаюсь пока, независимой. Иногда, поддерживаю «дружеские» отношения и с шефом. Не буду скрывать, что меня иногда просто тянет к нему, приворожил, проклятый…. — Она замолчала, и Екатерине показалось, что она вдруг вслушалась в свои слова и почувствовала, что говорит такое, чего не стоило бы говорить, даже совершенно незнакомому человеку. Почему же теперь она изливает свою душу перед полузабытой подругой детства, даже если шансы увидеться вновь незначительны, вроде живут в разных городах, никогда не переписывались. Но, как говориться, чем чёрт не шутит, и знакомые общие оказалось, есть, да мало ли что вдруг опять придется, когда ни будь, свидеться, а такие разговоры не забываются….Как же глупо я себя веду, подумала Людмила, а вслух сказала: "Ну, всё! Достаточно комедию разыгрывать, Зина! Тебе понравилась эта история? Круто? Это я на тебе сюжет очередного субботнего репортажа проверяла для нашей газеты. Ты ведь знаешь, как читатели любят «клубничку». А сей час так вообще модно заботиться о моральном климате, сетовать на увеличение служительниц древнейшей профессии, попутно описывая их похождения, жизнь, и, кстати, немалые заработки. А ещё проблема в том, что в «нашу» проституцию всё больше втягивается женщин с высшим образованием, по сравнению с другими странами, врачей, учителей. журналистов, инженеров, короче, женщин идущих в эту «профессию» обдуманно, не случайно. Одни идут, чтобы просто подработать, а кто-то чтобы вообще заработать на жизнь, на поддержание своей семьи, члены которой, муж и дети в том числе, часто и не подозревают, откуда у мамы берутся «премиальные» на заводе, который практически уже ничего не выпускает…. А ещё в этот круговорот стремительно втягиваются совсем молодые девчонки…. Вот я по заданию нашей редакции и насобирала материал, аж сама ужаснулась, какое бывает…".Она нарочито протяжно зевнула, ещё добавила. что в Кисловодск от их 8азеты в командировку едет целая бригада журналистов изучать этот вопрос в разгар лета на одном из самых популярных курортов России, ну. понятно, что многие попытались пристроиться к этой командировке, чтобы попутно и отдохнуть за счёт редакции несколько дней. Но даже пробивные Московские журналисты не смогли оказаться все вместе в одином вагоне, разбросало их чуть ли не по всему составу, хорошо что хоть все места купейные. Зато в Кисловодске у них есть свой пансионат, если, конечно, начальство его уже своими родственниками не заселило. — "Вот так, Зинуля! А ты небось, подумала! Давай спать".
Зина ещё что-то долго говорила, но, очевидно, Людмила потеряла всякий интерес к этой теме и, кроме «бу-бу-бу» и глубоких вздохов Катя больше ничего не услышала. Она поняла нехитрый маневр ставшей слишком откровенной Людмилы, которая пожелала исправить положение, шитой белыми нитками историей с репортажем и командировкой. — «Журналистка! Недалеко же ты ушла в своей выдумке от древнейшей профессии. Замкнутый круг. Знаем мы эту командировку, были уже в подобной, да и сей час может быть и я за тем же еду, вдруг мелькнуло у неё в засыпающем мозгу…. Да, ладно, чему быть»…Незаметно она уснула.
7. Поезд стоял. Яркое, солнечное, свежее утро. Катя проспала момент прибытия, даже голос проводницы, объявлявший о приближении к Кисловодску, о закрытии туалетов, о необходимости срочно сдавать постельное бельё и т. п., её, не разбудил. А дамы внизу, чувствуя, что она что-то слышала из их разговора, не хотели вообще, чтобы она их видела и первыми поспешили к выходу.
За минуту спрыгнув с полки и подхватив свой чемоданчик, Екатерина тоже оказалась на перроне. В Кисловодске она была впервые. Нарядный, бросающийся в глаза курортный вид перрона, словно аллея городского парка, обилие цветов, зелени, негромкий, какой-то домашне-санаторный негромкий шум толпы, поцелуи, приветствия, словно не виделись сто лет. Характерные: «Ну, как! Привет! Здорово, что приехал, (приехала)»! — создавали какое-то необычайно праздничное, приподнятое настроение, словно пришел на демонстрацию, или находишься в фойе театра прохаживаясь в праздничной возбуждённой толпе, ожидающей встречи с прославленным спектаклем, знаменитым тенором, балетом, которым восхищен и о котором говорит весь мир, и вот, наконец, подошла твоя очередь увидеть это чудо, созданное гением человека, а здесь в Кисловодске, самой природой. Сотрудники Катиного Управления, ехавшие в другом купе, уже вышли и ожидали её. Своих попутчиц, которых так хотела увидеть Катя, особенно «московскую журналистку» и так этого не желали обе дамы, нигде не было видно. Катино состояние небольшой растерянности и удивления понимал, казалось один Борис Карлович, который ничего не сказал, в то время как его спутники, вместо «Доброго утра» — кричали — «Ну и долго же ты спишь, бухгалтер»! — в шутку, разумеется.
Сколько бы раз ты не приезжал в Кисловодск, не имеет значения, но всякий раз тебя охватит необычный подъём при виде этого поистине райского уголка земли, его цветов, его воздуха, невольного ощущения свободы и чувства ожидающей тебя радости, сознания, что ты живёшь в этом мире, находишься в этом городе-парке с его нарзанной галереей, увидишь знаменитый парк с его тысячами роз, его уникальные чёрные розы, присядешь, в знойный день, в небольшом скальном гроте в котором падающая вода разбивается на миллионы мельчайших брызг и создаваемая ими прохлада и лёгкость навсегда запечатлятся в твоей памяти и в трудную минуту вернут тебя в это благословенное место, чтобы ты мог вздохнуть полной грудью и жить дальше….
По прибытии в Кисловодск, командировочные сразу же отправились в Управление геологоразведки глубокого бурения, где их радушно принял начальник, хороший знакомый Бориса Карловича. Это был молодой энергичный мужчина. Все геологи, наверное, такие, подумалось Кати. Он, как ей показалось, всё знал, всё понимал, и цель их приезда, и её роль в этой «командировке». Она это почувствовала, когда он мельком бросив на неё взгляд, оценил её как женщину, женщину своего давнишнего приятеля. Прежде всего, решили вопрос с жильём. Никаких гостинец! В верхней части парка у них есть своя собственна база отдыха: финские домики со всеми удобствами, одно, двух и трёхместные номера с холодильниками, кондиционерами, душем. Своя кухня-столовая, кафе-бар, на территории имеются теннисные корты, прекрасная сауна. Прямо при них, начальник позвонил коменданту базы отдыха и сказал, что приехала представительная комиссия с проверкой их деятельности из Москвы, и что необходимо их хорошо встретить, разместить по «высшему классу», что они поживут у нас с недельку, или больше, как получиться, всё зависит
от результатов их работы по оценки нашей деятельности. Комиссию возглавляет, ты его знаешь, Борис Карлович. Я даю ему наш газик-вездеход с пропуском, так что они будут свободно перемещаться куда захотят и когда хотят. Думаю, что уже сегодня- завтра отправятся и в Долину Нарзанов. Я уже звонил Николаю Артемовичу, чтобы он передал Олегу, что надо приготовить для них места в замке. Учтите, что среди комиссии есть и женщина, так что действуй, не подведите. Чтобы было всё что нужно: чтобы камин работал, и сухие дрова были, и ужин, и постельное бельё, ну, ты меня понимаешь, что бы было все, что потребуется для почётных гостей. В трубке, после недолгого молчания, видимо ждали от начальства дальнейших указаний, отрапортовали: «Не беспокойтесь! Всё будет сделано! Пусть приезжают!»
После завтрака, стол накрыли прямо в конторе Управления с лёгким сухим вином и очень крепким кофе, начальник вызвал вездеход для комиссии, а так как Борис Карлович хорошо знал Кисловодск и его окрестности, прекрасно водил машину, то шофёра отпустили, а машину, снабженную специальным пропуском, разрешающим езду не только по городу, но и по парковой зоне, начальник лично передал в распоряжение приезжим, то есть Борису Карловичу. «Московская комиссия» из села «Богатое» Степного края приступила к работе. По договоренности с руководством Кисловодского Управления они оставили председателя месткома Соломатина, человека в возрасте, весьма опытного в подобных делах, чтобы они вместе с представителем местного Управления, «проверили», согласовали, а потом и напечатали все необходимые в таком случае документы по результатам проверки. Далее необходим протокол их обсуждения на месткоме, на общем собрании коллектива. Затем должны были быть сделаны выводы, даны предложения по устранению отмеченных недостатков, по улучшению работы Управления и повышению Социалистических обязательств. Всё это оформлялось документально и подписывалось обеими сторонами, после чего результаты проверки отправлялись в Москву в Министерство для изучения и распространения положительного опыта в соответствующих организациях, подчиненных Министерству.
На следующий год, или ещё через год проверяющиеся сегодня будут сами выступать в роли проверяющих комиссий. И тогда вся эта комедия повторится в обратном порядке. Так всё и идёт, пока, не дай Бог, не возникнут, как говорят, форс мажорные обстоятельства: серьёзные аварии, на буровой, например, увечье или гибель рабочих, из за несоблюдения правил по технике безопасности, стихийные бедствия или криминальные преступления…. Вот тогда уже не до взаимных уступок и поблажек, тогда работа, проверки, расследования идут по всей программе и, с присущей случаю строгостью. А сей час, оставив Соломатина работать, и распрщавшись с симпатичным начальником, пожелавшим всем хорошей работы, но чтоб не забывали, что находитесь в Кисловодске, что и отдохнуть не грех, остальные отправились бродить по городу, пить нарзан и, главное, дышать прохладой воздуха, напоённого ароматами леса и цветов, тысяч и тысяч роз всех цветов радуги, вплоть до странно завораживающего цвета нежно бархатных чёрных роз, не знаю, есть ли где ни будь ещё такие. Погода точно соответствовала тому, что пишут в справочниках-проспектах, типа «Кисловодск— город солнца», в которых указано, что средняя температура июля составляет 19 градусов. Был, как раз, июль и температура воздуха была 20-23 ;C, а в верхней чсти парка даже меньше 20 градусов. И было солнце и прохладное дыхание гор. После пешей прогулки по городу, где температура была выше 23-25 градусов, сели в машину и шеф свозил всех (а это оказались всего он, Петя и Катя) к ближайшим достопримечательным местам на окраине города. Побывли на Кисловодском озере, но не купались, съездили к Кольцо-горе, скале Замок Коварства и Любви, побывали у скалы Лермонтова. Наконец уставшие, уже, когда почти стемнело возвратились в свой пансионат. Их ждали. Комиссии выделили: одноместный номер для женщины и 2-х комнатный для трёх мужчин. Обед и ужин на четверых так же ждал новых гостей пансионата. У Кати, после обеда с ужином, ещё наполненной до краёв калейдоскопическими картинами экскурсии по городу и окрестностям, слуховыми ощущениями не забываемой ночи в купе, едва хватило сил добраться до кровати…. Проснулась Екатерина довольно рано, однако чувствовала себя превосходно, хорошо отдохнувшей, бодрой, готовой к новым впечатлениям, к новым событиям. Шеф ещё вчера грозился показать истинные прелести Кисловодска: провести всех, (опять же Петю и её) по всему маршруту терренкура от Нарзанной галереи на Красные Камни, далее на Серые, Синие Камни, посетить Сосновую горку, там перекусить в ресторане, и далее вперёд на Красное Солнышко, в Храм Воздуха…. А уже на послезавтра, распланировал начальник, их ждут ещё более «туристские» маршруты в горы на Большое и Малое седло, высокогорные альпийские луга….. потом Джинал, Бермамыт, горная астрономическая станция, и Долина Нарзанов. В этих местах и Петя не бывал раньше. Его предыдущие командировки в Кисловодск, заканчивались в парке Красным Солнышком, а в самом городе, Управлением, Нарзанной галереей, да рестораном с шашлыками. А про нарзанные родники в Долине Нарзанов он только слышал, что температура воды там зимой и летом около 4-х градусов, а естественно газирована так, что когда пьёшь, то щиплет в горле, чешется в носу, закладывает слегка уши, но буквально, с каждым глотком тебя наполняет необыкновенная бодрость, радость, чувство, что ты чуть ли не лететь, куда то собрался.
Утро, как и накануне, было таким же солнечным, свежим, радостным. Соломатин после завтрака, не мешкая, отправился на «работу» страдать за всех, причём совершенно безропотно, а Катя, Пётр и шеф пошли исследовать знаменитый парк. Екатерина, бывшая в Кисловодске впервые с самого начала испытывала какой-то странный, непонятный и волнительный подъём духа, очевидно рождённый этим курортным городом-санаторием, городом-цветником у подножья Кавказских гор. Этим жарким летом в Кисловодск приехало очень много отдыхающих. Нижняя часть парка была наполнена жующими, пьющими, курящими людьми. Особенно много было тем летом приезжих из Баку, которые спасались здесь от 40-градусного Бакинского пекла в потоках воздуха с гор, смягчающего жару в этом городе – парке. Было много родителей с очень полными детьми, которых привезли сюда лечить от излишней полноты нарзанными ваннами, дозированным хождением по проложенным в парке разной сложности по нагрузкам, терренкурам, в надежде, что это поможет их чадам сбросить лишний вес. Громкие гортанные голоса, людская толчея, запахи потных тел…всё это чуть ли не заставило Екатерину бежать из этого «чуда-парка». Но чем выше огни поднимались, приближаясь к розариуму, тем заметнее редела толпа, тем прекраснее и девственнее становился парк, наконец-то, можно было пить и пьянеть от ни с чем не сравнимой свежести кисловодского воздуха. Ещё выше они поднялись в кабине подвесной канатной дороги. Одновременно радостное и тревожное ощущение простора и страха бездны под ногами охватило Катю. Она невольно крепко прижалась к руке Бориса Карловича. Кабина вдруг остановилась недалеко от конечного пункта высадки, зависнув, наверное, над самым глубоким местом перед, чуть ли не отвесной скалой, куда их должна была доставить «канатка». Какой то остряк (в кабине было человек пятнадцать) пошутил: «Ну, что выходим»? так что твёрдое плечо Бориса Карловича пришлось очень кстати. Минуты через три благополучно стронулись с места и доехали до остановки к месту назначения. Катя, став на твёрдую почву, сразу же решительно заявил, что спускаться назад будет пешком, своими ногами вниз под горку это ведь одно удовольствие. Она уже и так получила слишком много сильных впечатлений.
— «Я знаю, Катюша, что значит увидеть Кисловодск в первый раз. Я же геолог. Пришлось поездить по стране, побывал на Севере, на Юге, в тундре, тайге, на море — везде есть свои красоты, своё очарование, но уверяю тебя, это конечно, моё личное мнение, но Кисловодск не сравним ни с чем, а здешний нарзан, это мнение врачей, одна из ценнейших по качеству, лучших по вкусу столовых питьевых вод на каждый день, даже сейчас, когда его стали «женить», подмешивать артезианскую воду, добавлять немного газа. А вот побываем в Долине Нарзанов, это не очень далеко от сюда, там ты узнаешь вкус настоящего кавказского нарзана, почувствуешь романтику и прелесть жизни в горном замке бывших хозяев этих мест. Кстати теперешние начальники мало чем отличаются от бывших «князей», теперь это партийные руководители краёв и областей, кое кто и до руководства Республикой дошел. Однако «княжеский» менталитет и размах остались…..» —. Незаметно даже для себя, он перешел с ней на «ты». Сменив «скользкую» тему «партийно-княжеского» руководства, он вдруг добавил, что есть ещё одна замечательная вода «Боржоми», но это далеко отсюда в горах Грузии, и она (эта вода), всё же в большей степени лечебная, всё время пить её не рекомендуют....
Борис Карлович смутился, услышав от себя неожиданный панегирик то нарзану, то боржоми, то Долине Нарзанов….
Петя всё больше и больше чувствовал себя лишним в этой «экскурсии». Он то шел с ними, то отставал, чтобы попить пива, предлагая «освежиться» и им, но они отказывались. Тогда он принёс всем мороженного. Но Борис Карлович и Екатерина так были увлечены беседой, что и мороженное принялись, есть через не хочу. Наконец Пётр окончательно понял, что ему нет места около этой восторгающейся природой пары, он совсем не был таким уж романтиком. Красиво! Да! Ну и Слава Богу, что красиво!.... И он постепенно «затерялся» в этом горном великолепии, просто отправившись в пансионат отдыхать и обедать, а не лазить по склонам и мёрзнуть. Исчезновение Петра мало волновало Бориса Карловича и Катю, теперь оставшихся действительно вдвоём. Они находились теперь в самой верхней части парка, ГДЕ ЛЮДЕЙ ПОЧТИ НЕ БЫЛО, РАЗОШЛИСЬ ПО СВОИМ санаториям, домам отдыха на обед, на отдых. Здесь было довольно прохладно, дул очень свежий ветер. Катя замёрзла. Борис Карлович отдал ей свою куртку. — «А как же Вы»? — «Ты меня согреешь»! — вырвалось у Бориса, и он на мгновенье крепко прижал её к себе. Катя никак не успела отреагировать на этот его порыв. А он уже отпустил её, даже оттолкнул немного. Его то охватывал приступ страсти, и он был готов, заключив её в объятия, увлечь за какой ни будь огромный ближайший валун, чувствуя, что Екатерина готова, ждёт подобного, то всё происходящее представлялось ему таким дурным и никчемным фарсом, что ему становилось стыдно самого себя и этих наивных глаз молодой женщины-матери.
На память вдруг пришло, как когда-то, будучи в этих же местах, он решил встретить рассвет, поднявшись на эту вершину, за которой расстилалась большая живописная поляна горного луга с травой выше пояса и обилием ярких цветов. Внезапно он увидел, как в первых лучах восходящего солнца, пронизавших лёгкий предутренний туман из травы поднялась женская нагая фигура, и, подняв руки вверх, пошла навстречу солнцу…. Через некоторое время за ней пошел мужчина…. Они шли навстречу солнцу, и зелёное море травы поглощало их.. Казалось, что это шли прекрасные Боги, рождённые этим зелёным морем, этой росой, и пробуждённые солнечными лучами они свободные и счастливые шли вперёд к новым неизведанным ещё вершинам наслаждения и счастья…. Борис помнит, как он почему то расплакался, большой, молодой, сильный…. Почему он плакал, он не понимал ни тогда, ни теперь и не мог выразить словами свои ощущения. Вокруг не было ни души, и он долго и сладко плакал. Вот сей час, Екатерина показалась ему той далёкой солнечной, но чужой женщиной. У него защемило в носу, перехватило дыхание. Неужто опять слёзы? Он взял себя в руки…. А Екатерина жила в каком то новом мире, сместились её обычные рабочие и жизненные ориентиры, так велико оказалось впечатление произведённое этой новой для неё обстановкой. Наивно-восторженными глазами она воспринимала этот новый для неё мир. Совершенно другой, свежий, прохладный чуть влажный воздух пьянил, и вызывал непонятное .возбуждение. Памятный с детства горяче-степной сухой воздух остался в ней и бился где-то в глубине души, вызывая во рту горечь полыни, и какие то тайные почти болезненные воспоминания событий её собственной жизни, и такие ненужные слова, услышанные в купе поезда, так недавно больно её поразившие и запавшие в память.. А ещё каким то неведомым ей подсознанием, она чувствовала, что всё только начинается, что ей, наверное, доведётся не только вспомнить, но и испытать (у неё замирало дыхание) те необыкновенные ощущения, те страстные действия о которых рассказывала та странная женщина. И Екатерина была сей час готова узнать, испытать на себе это необычное, запретное, таинственное, новое, что ждало её впереди….
На базу вернулись во второй половине дня, спускались пешком. От подвесной дороги, как и обещала, Екатерина категорически отказалась. Никакого разговора о чувствах, желаниях, любви и т.п. не получилось… Борис, стараясь не молчать, довольно сухо отвечал на её многочисленные вопросы: «Что это?» — «Красный гранит». — «А это?» — Это выход базальта» — «А это? А что? Почему»? — продолжалось до самого пансионата.
Соломатин и Петя давно уже давно были на месте. Они сытно пообедали и теперь отдыхали. На полу стояли пустые пивные бутылки. Для шефа пиво держали в холодильнике. Соломатин доложил, что работа уже, в принципе, закончена. Осталось напечатать и, возможно, уже завтра к вечеру, в крайнем случае, послезавтра можно будет подписывать и отправлять в Москву. Поинтересовался, на какой день, спрашивал начальник Управления, можно будет организовывать традиционный банкет в честь удачно завершившейся проверки, так сказать «спасибо» дорогим проверяющим. — «С ужином, — так назвал готовящийся банкет, Борис Карлович, — пусть не спешат. Ещё не «вечер», понравится, так мы может быть задержимся ещё на пару дней. А сей час едем в Долину Нарзанов, там на природе и переночуем. А что дальше будет, посмотрим». — «Борис Карлович! Ты же не разрешишь там поохотиться, да там, наверное, уже и нет ничего. Мы же всё таки не из Полит Бюро ЦК КПСС, чтобы нам охоту подготовили. Так что я с вашего согласия лучше уж здесь останусь. Вообще то и по отяёту необходимо ещё кое-что доделать, а ещё хотел парочку ванн принять, нарзанчика попить, к приятелю в Пятигорск съездить, я ему уже звонил, что приеду. А что Долина Нарзанов? Красиво там, конечно. Но это скорее для молодых, вот Петра Ивановича, да Катю и везите на экскурсию, когда бы им такое ещё увидеть, глядишь с живой косулей, или медведем не в зоопарке, а на природе встретятся». — «Ну, как знаете»! — После небольшого отдыха, неспокойный Борис Карлович
Объявил, что везёт всех желающих в горы, к настоящим нарзанным источникам.
Долина Нарзанов находится приблизительно в 30 км. на Юг от Кисловодска в долине реки Малки. Дорога к долине была далеко не асфальт по ровному полю. Не Эверест или Алтай, конечно, но горы, это всегда горы. Ехать было необходимо сразу же, пока светит солнце, и до ночи ещё несколько часов в запасе. Быстро собрались и поехали Петя, Катя и он, их шеф Борис Карлович. Не мог же он вдвоём с Екатериной ехать. Мог бы, конечно, но к чему лишние «трудности», разговоры, невысказанные «понимающие» взгляды. Поехали почти сразу по военному. Машину вёл, понятно, Борис Карлович. Дорога была ему хорошо знакома. Сначала она шла по довольно ровному лёгкому подъёму, ну а уж потом пошли более крутые подъёмы и спуски, и вновь подъёмы и всё круче и круче. По пути, он просто не мог этого не сделать, потому и спешил, они заехали на горную астрономическую станцию, расположенную на высоте более 2000 метров. Удивительный человек, её начальник, думала Катя. У него и здесь, среди сотрудников обсерватории были приятели,
С которыми он подружился, работая когда-то вблизи Пулково под Ленинградом, а Кисловодская горная астрономическая станция принадлежала Главной астрономической (Пулковской) обсерватории и занималась регулярным наблюдением активности солнечных процессов. Увидев молодую женщину, среди «геологов» все «астрономы» настойчиво предлагали остаться на ночь, чтобы хоть на миг, посмотрев в телескоп, как они говорили, прикоснуться к бесконечности звёздного мира, почувствовать его очарование. Но кто «прикасался к звездам» знают, что бывает и так, что тебя, желающего только взглянуть в странно приблизившееся звёздное небо с теми же маленькими, но кажется роящимися теперь вокруг тебя холодными искринками, вдруг охватывает непонятный и безотчётный ужас. Кто ты? — .спрашивает Космос. — Кто дал тебе право?— ничтожная пылинка, осмелиться взирать в кажущееся безмолвие и величие безграничного и всесильного Космоса… Может быть и к счастью, но Екатерине не пришлось испытать подобных потрясений, они ещё ждали её впереди. Поехали дальше. Дорога в Долину Нарзанов была не из лёгких. На крутых спусках было непонятно, как тормозам удаётся удерживать машину от падения. Рёв мотора на подъёмах, качание горизонта, наклоняющегося резко то в одну, то в другую сторону, когда временами отдельные колёса не касались земли, тоже не придавал бодрости пассажирам, которых подбрасывало и больно било по бокам. Но начальник со спокойным и сосредоточенным видом упорно гнал машину вперёд. Екатерина всё же чувствовала его скрытое внутреннее напряжение, упорство и какую то, казалось, затаённую злость. Что то складывалось не так, как хотел он… Но доехали без приключений. В солнечную погоду это живописное и радостное ущелье, сейчас, перед ночью, чувствуя скорый заход солнца, выглядело немного мрачноватым и суровым. Вся территория лагеря была обнесена забором из колючей проволоки. Забор невысокий, всего метра полтора. Это защитное устройство осталось с тех пор, когда этот прекрасный своей диковатой красой кусочек природы принадлежал правительственной даче. Забор оставался и сейчас, когда «дача» перешла профсоюзам и стала туристической базой отдыха, как говорили, трудящихся. Забор остался. Всё-таки горы, Кавказ! Дежурный открыл ворота, и они въехали в лагерь. Слева, прижимаясь к скале, высилась круглая башня замка, словно труба большой каменной лодки. Справа от замка, на некотором расстоянии от него были расположены постройки в виде открытых и закрытых навесов, веранды, которая использовалась летом под столовую. Небольшие подсобные строения почти не нарушали горделивую суровость кавказского замка. Если пройти дальше по лагерю, то окажешься около большого валуна, видимо, когда-то свалившегося со скалы, а под ним небольшое озерцо, гранитная чаша которого диаметром двух-трёх метров, была наполнена бурлящим нарзаном, стекающим в небольшой ручей, уходящий вниз по склону. Вдоль правой стороны почти правильного прямоугольника лагеря стояло с десяток армейских четырёх местных палаток, в которых жила мужская часть лагеря, женщин, которых обычно было меньше, чем мужчин, старались размещать в замке, так надёжней. На площадке для костра находилась небольшая группа мужчин и женщин. Похоже, что они жарили шашлыки, слышался смех, громкая речь….Остальное население лагеря собралось под навесом, ожидая «официальный» ужин. После ужина, когда окончательно стемнеет, намечался показ какого-то кинофильма, бобины с которым ещё утром привезла машина с продуктами из Кисловодска. Несколько пар гуляли за пределами лагеря, хотя всем было настоятельно рекомендовано с наступлением темноты не покидать турбазу.… Но, как приказать влюблённым сидеть на месте….
Приехавших двух мужчин и женщину администратор, он же и тренер проводник, бывший альпинист, мастер спорта, потерявший в горах левую руку Олег Николаевич, встретил как своих родных. Это было удивительно, но они с Борисом Карловичем также были давно знакомы. Завхоз турбазы, по совместительству и повар, причём повар по призванию, Зураб, так его звали угостил «столичных» гостей таким обедом, что только ради этогостоило приехать в Долину Нарзанов. А было всё на удвление так просто: горячий обжигающий борщ, но две большие столовые ложки сметаны оставили его и горячим и таким, что казалось, такой вкусный ешь впервые в жизни. А потом было, естественно, много зелени и мясо отварное из того же борща, а перед всем простая Московская водка, даже и не из морозильника и большой графин нарзана из той самой гранитной чаши. Но можно смело утверждать, чтоничего подобного никто никогда раньше не ел. Так думали и Катя, и Пётр Борис Карлович улыбался, ему уже была знакома магия этой долины, этих гор, этого воздуха, мастерства Зураба. Так всё естественно, обыкновенно, но от чего же это необычное ощущение? Какое то волшебство. Возможно, оно скрыто в особом настроении, создаваемом самим духом этих мест. Это легко проверить…. Приезжайте в Долину Нарзанов, пообедайте там…. Есть ли там сегодня Зураб, я не знаю…. Тогда же именно он кормил команду Бориса Карловича, выставив с бутылкой «Московской» ещё одну, закрытую обломком кукурузного початка бутылку с жидкостью тёмно-вишнёвого цвета, чятобы подкрашивать водку. — «Лучше любого коньяка будет! — говорил он. Это был медицинский спирт, настоянный на стручках красного горького перца. Рассказывают, как Зураб этой настойкой мгновенно вылечил от ангины одного хилого студента-туриста. Разгорячённый путешествиями по окрестным горам студент напился залпом нарзана из источника, а его температура около 4-хградусов…. Ну, и…. Зураб отыскал подругу этого парня, предложил ей уговорить больного выпить его лекарства, обещая скорейшее выздоровление. Парень только и успел, что сделать один большой глоток этой теплой жидкости. После чего он головой пробил армейскую брезентовую палатку. Как это получилось у него, никто не знает, включая самого студента, который тоже ничего толком не смог объяснить, его вроде как само «лекарство» подбросило… Ангина, когда пришел в себя, действительно прошла…. И сам живой остался….
Зураб и Олег, как гостеприимные хозяева, сидели за столом с приехавшими, внимательно следя за впечатлением, которое произвёл на них обед. Предлагали ещё то борща, то мяса. Вместе понемногу выпивали за встречу, за дружбу, желали хорошо у них отдохнуть. Зураб всё время порывался «накапать» из своей бутылочки, но бдительность Бориса и Олега не дали увлечь их в пожар кроваво-красной жидкости. Глоток которой, по мнению одного из космонавтов, побывавших в Долине Нарзанов, сравним с выходом в открытый космос, по той гамме чувств, которая тебя охватывает после глотка этой жидкости. (Зурабу таки удалось угостить его своим зельем)…. Пришло время идти спать. Искренне, сердечно гости благодарили хозяев за встречу и угощение…. Олег передал Борису Карловичу ключ от специального номера для почётных гостей. Стемнело, Настроение Бориса, развеянное было воджкой, вкусным сытным обедом, дружескими разговорами со старыми знакомыми, начало стремительно падать. Ведь какую работу проделал — в разгар курортного сезона организовал поездку в Кисловодск, в Долину Нарзанов, наконец, затащил, вот двухместный номер…. Соломатин в городе остался, но от Петра то никуда не спрячешься, и без него ехать никак нельзя было. И что дальше? Пётр с Катей где-то замешкались, возможно, пошли к нарзанному источнику или остановились под навесом, где начинался показ кинофильма. Они же дружат семьями, некстати вспомнил Борис, вот и приехали… Он налил себе в рюмку коньяк…. Со школьной скамьи он, увлекшись древнегерманской историей готов, чуть ли не внушил себе, что в жилах его течёт древняя кровь воинственных и диких племён, что в душе его бьётся необузданный германский дух с его неистовой чертовщиной, таинственными и мрачными чертами характера, подчиняющего всё и всех своему желанию, своей воле, своей страсти.
Годы, школа, реальная жизнь немцев Поволжья изменили его мироощущения. Уже совсем взрослым он узнал, что «необузданный германский дух» бился и в душе Гитлера, мечтавшего покорить народы. На воинственность фашистских орд (диких готов) он начал смотреть по-другому с началом Великой Отечественной Войны, которая осталась в память Бориса не по книгам. Во время войны они с мамой и маленькой сестрёнкой жили в Поволжье и ничего не знали об отце, который раньше в городе преподавал немецкий язык, был коммунистом, но вдруг исчез, едва успев попрощаться с женой. Дети его так больше никогда и не увидели… Только через несколько лет после войны семья узнала и то далеко не всё. О своём отце Герое Советского Союза, воевавшего все эти годы с фашистами чуть ли не в самом Берлине, а подробности его службы, и гибели остаются засекреченными и до сегодняшнего дня. От отца осталась Золотая Звезда Героя Советского Союза, которую матери торжественно вручили в Москве незадолго до её собственной смерти. И ещё ему разрешалось учиться в любом Университете Страны, причём, по любой (самой из засекреченных) специальностей. Вот и геологоразведка в то время мало чем отличалась от разведки военной. Я разведчик, как и мой отец, думал Борис потом в экспедициях. Романтическая чертовщинка необузданного германского духа в нём всё же осталась, и проявлялась она в том, что он мог внезапно взорваться такой силой страсти, которая покоряла и отчасти пугала его студенческую любовь, Любу. Они познакомились и полюбили друг друга ещё на первом курсе. И всё время пребывания в институте продолжалось чередование напряженной работы (он как настоящий немец был трудолюбив, настойчив, аккуратен, требователен, пунктуален) с взрывами почти неуправляемой страсти, после которой он продолжал работать без всяких промежуточных «воздыханий», прогулок, ухаживаний, казалось, что он вообще забывал о своей любимой, но это только казалось. И вдруг новая вспышка его страсти уносила их с Любой в неведомые дали. На последнем курсе они поженились, вместе отправилось в экспедицию. Его сразу же назначили начальником партии .Люба была с ним. .Первая же экспедиция была в тайгу. Почти невыносимые условия работы и жизни, точнее существования, какая уж тут любовь! И вдруг он, Борис, под вечер берёт её за руку и говорит: «Пошли!» И непонятно откуда-то взявшийся «газик» ждёт их. Едут молча. Спрашивать бесполезно. — «Молчи!» — Приехали. Машина уходит прочь. Минут десять ещё продираются сквозь густые заросли, почти непроходимого таёжного бурелома. Охотничья избушка…. (И когда только он отыскал это таёжное пристанище в сотне километров от их лагеря….) Дальше думать уже ни о чём не приходилось…. Безумная, фантастическая, страстная любовь на несколько дней и ночей захлёстывает их. Больше нет ни тайги, ни работы, только два сплетённых в одно истосковавшихся тела мужчины и женщины…. В назначенное время «газик» их ждёт на условленном месте и они незаметно вновь появляются в лагере. Работа продолжается, словно они никуда и не отлучались. Ни у кого нет вопросов, нет «понимающих» ухмылок. Все чувствуют, что спрашивать, не только бесполезно, но и очень опасно, всё равно, что спросить поднявшегося на задние лапы медведя, что он собирается с тобой делать?
И сей час, Борис находится в той самой комнате, в которой был с женой 7 лет назад, практически, перед самым расставанием. Это была его попытка отговорить жену от переезда в Москву. Тогда эта долина была мало кому знакома. Это был правительственный охотничий заповедник с замком, построенным в средневековом духе. В своё время здесь охотились Ворошилов, Маленков, Булганин и другие высокие члены Правительства, члены Политбюро ЦК КПСС. В заповеднике тогда водились медведи, туры, серны, олени, а внизу в лесном ущелье было много кабанов, кавказских тетеревов. Через друзей в Ставропольском Крайкоме Партии ему удалось тогда устроить себе с женой сказочно-романтичный трехдневный отпуск. Эти дни они прожили в почти пустом, хорошо охраняемом замке. Была поздняя осень, дождь, иногда со снегом, мрачные горы, стенанья леса, пронизывающий ветер в ущелье и угрюмый, со стенами метровой толщины замок, который построил в этой долине для себя бывший руководитель Кабардино-Балкарской Автономной Республики, позднее признанный врагом народа и расстрелянный. Они жили в этой же угловой комнате с окнами-бойницами, балконом, как глыба нависавшим над негромко шумящим внизу потоком; жарко горел камин и на медвежьей шкуре около огня они с Любой….
Только что вернувшийся с прогулки Пётр, немного озябший, сразу же попросил у Бориса Карловича разрешения налить себе коньяку. — «Красиво! Спору нет, но всё равно как-то неуютно, да и прохладно вечером». — «А ты, что хотел?» — В соседней комнате, было слышно, как Екатерина что-то передвигала. — «А может быть, бросить всё к чёртовой матери», — пришла такая мысль Борису.
— «И что ж что ночь? На газике, часа за полтора-два можно добраться отсюда до Кисловодска, оттуда просто оказаться в Минеральных Водах в аэропорту. Билет ему положен всегда, у него номенклатурная должность, и от Крайкома Партии всегда должна быть «броня»… А там ночным рейсом, в крайнем случае, первым же утренним и он будет в Москве…. Но ждёт ли его там романтично-расчётливая Люба, не захотевшая больше прелестей полевой скитальческой жизни? Сейчас, после их неофициального расставания она может запросто оказаться на даче у Зам. Министра в Подмосковье, а может быть, где и подальше, ведь давно не было ни писем, да и не созванивались больше недели. Он то хорошо знает, что ей ни страсти, ни фантазии, ни прихоти не занимать….»
Однако никуда он не уехал, а продолжал с мрачным видом пить коньяк, теперь вместе с Петром. Пить залпом, одним глотком — это для водки, а «КВВК» был настолько хорош, что не мог быть просто проглочен. Он сам маленькими порциями прокладывал дорогу во рту, заставляя чувствовать себя всеми органами чувств: нежно щекотал язык и горло, давал носу «услышать» и прочувствовать его непередаваемый словами терпковатый запах знойного лета, с его неуловимыми волнующими запахами каких то неизвестных цветов и дубовых веток. Он действовал на нервы, расслабляя,… Наплывала грусть, становилось жалко чего-то безвозвратно утерянного, но чего?... Грусть была тёплой, она согревала, растапливала боль, умиротворяла….
Тем временем, уставшая, растревоженная калейдоскопической сменой пейзажей, впечатлениями последних дней и ночей, особенно памятной ночью в купе вагона скорого поезда с незабываемым разговором незнакомых женщин, возбуждённая вкусным ужином и выпитой водкой, прогулкой с Петей к нарзанному источнику, который, она поняла специально увлёк её в темноту, и сильно сжимал её руку, не решаясь, однако что-ни будь сказать или поцеловать, даже просто прижаться, обнять её. — «Помнит, трус, побаивается», — усмехалась про себя Екатерина. Она была обескуражена, как ей показалось полным невниманием Бориса Карловича, а теперь ещё неуклюжей робостью Пети. Ей очень хотелось поделиться с кем ни будь переполнявшими её впечатлениями, рассказать об услышанном в вагоне хорошей подруге. Да где же ты возьмёшь её? Близких подруг у неё ни дома в селе, ни на работе не было. Скрытность была одной из главных черт её характера. Может быть, по этому всё и шло так довольно «гладко» в её жизни, оставляя только на её совести и памяти следы приключений, которые близкие ей люди могли бы воспринять «по своему», «как принято у людей», испортив надолго и ей и себе, и без того короткую, жизнь.
Екатерина полураздетая сидела в глубоком кресле около кровати в своей комнате, раздумывая о превратностях и поворотах судьбы, пытаясь понять, что же ей сейчас нужно, чего не хватает, и где то необычное, которое она ожидала от этой поездки.
Ну, горы и горы, да Бог с ними! А что солнце и ветер с степи, не такие же что ли? А Дон чего стоит, плывёшь по нагретой солнцем воде — хорошо то как , ну а поднырнёшь немного, да как холодом тебя охватит, чуть ли не до судорог, а на тёплой воде опять отпустит. Хочешь приплыть к какому то месту напротив на другом берегу, то заранее выше на своём берегу подняться надо, а то понесёт тебя, понесёт…. Тихий Дон, одним словом, да берегись только…. Вот и я такая «тихая», подусала про себя Катя. — «А на душе неспокойно то как»….
Поездка в Долину Нарзанов произвела и на Петю сильное впечатление. Кисловодск как Кисловодск, там он уже неоднократно бывал, но эта горная долина, замок, словно картинка из учебника по истории, эта чаша бурлящего нарзана, — всё оказалось необычным приключением, иначе и не скажешь. А ещё его прогулка с Катей. Его тянуло к ней, но он робел. Его робость волновала его душу и тело, и волнение усиливалось с каждой каплей медленно выпиваемого «коньячного яда». (Борис Карлович сказал, что не даст ни одной рюмки, если он, Петя, будет пить его залпом). Теперь Пётр не жалел .В этом действительно было «нечто», чего он раньше не замечал, выпивая глотком свою «привычную дозу». Он не мог бы чётко словами выразить свои ощущения, которые с каждой минутой становились всё более определёнными и знакомыми. Трудно ли угадать, какие чувства и фантазии возникают у 28-летнего здорового мужчины, который на лоне дикой и дивной природы, каплями вливает в себя затмевающий сознание коньячный огонь волнующих желаний, когда в соседней комнате сидит полураздетая молодая женщина и ей не спится… Он уже дважды незаметно заглядывал в её комнату, но на большее не решался, даже заговорить с ней не мог…
Попытка Кати принять горячий душ перед сном закончилась тем, что она окончательно замёрзла в чуть тёплой воде и вышла из холодной ванной комнаты в лёгком халатике мокрая и дрожащая…. — «Ну, завезли, Борис Карлович, здесь от холода пропадёшь, — сказала Екатерина, входя в комнату к мужчинам. — У вас, как у начальства, камин есть, что же вы его не растопили?» — Мужчины поднялись с дивана, отодвинув мешавший им встать маленький столик с бутылкой коньяка и тремя рюмками. — «Вот тебе и на, сами согреваетесь, а единственный бухгалтер, хоть пропади, пускай замерзает» — «Что ты Катя, просто мы не успели ещё тебя позвать, видишь, три рюмки приготовлены, решили, как следует всем нашим небольшим коллективом отпраздновать пребывание на Кавказе. Мы слышали шум воды, подумали, что ты под душем и заходить к тебе неудобно». — «Да ты, Петя, мастак, объяснишь что угодно, особенно, когда виноват»,— сказала Екатерина. В её словах Пётр услышал намёк на прогулку к нарзанному источнику, однако, не понятый Борисом Карловичем. Но начальник уже брал бразды правления в свои руки: «Пётр Иванович! Что стоишь? Наливай гостье рюмку, разжигай камин, давай, действуй не мешкая, как при аварийном выбросе из скважины. Да живее, а то и вправду застудим нашу единственную женщину»…. «Верно, что женщину, между прочим», — вспыхнула неожиданным румянцем Екатерина. Пётр быстро налил, подал ей рюмку — «Садись!» — указал на диван. — «А камином, может быть Вы, товарищ руководитель Управления, ветеран геологоразведки, покоритель Сибирских недр, займётесь,…. — он понял, что с внезапно нахлынувшей злостью наговорил много лишних слов, и быстро осознав это, продолжил: — Надо ведь, чтоб красиво было, с одной спички, как говорится. А что мы, деревенские…. Это ведь не печка, здесь дымить не положено, чертыхаться, наверное, тоже нельзя, да и спички переводить, почтенное общество потешать»,— с ухмылкой и внутренним напряжением, чуть заикаясь, закончил он свою глупую тираду…. Однако извиниться не успел. Борис Карлович молча подошел к камину. Через несколько минут поленья в камине уже трещали. Умеют же встречать «москвичей», подумал Борис, глядя, как легко и дружно занялись сухие дрова. Мягким, но настойчивым движением он усадил Екатерину на диван. — «А ты, Пётр Иванович, что как барышня? Тоже ждёшь приглашения? Вот ты «приказал», — я камин «сделал», теперь уж ты постарайся, чтобы рюмки не пустовали, и чтоб даме скучать не пришлось». — «А Вы, что ж, от дамы отказываетесь?.. Ну и мужики, зачем в такую даль тащили, чтобы отказаться»? — Катя не узнавала себя, не понимала, что говорит. Взволнованная, чуть ли не до слёз, всё ещё дрожа, она сидела между мужчинами. Все молчали. Торшер в углу комнаты не включали. Поленья разгорались всё больше, их неровный прыгающий красный свет нёс собой тепло и уют. Петя поднялся, включил в темноте магнитофон. Привезённые Борисом записи Марии Лафорет зазвучали призывно и страстно: «Вьен! Вьен! Приди! Приди!» Нет не только мир Запада могут сводить с ума эти «Приди!», «Приди!», особенно в подобной обстановке…Растроганные голосом и словами Лафорет, понятные своей страстность абсолютно всем, молча пригубили из своих рюмок. Тосты начались попозже. И чтобы их командировка — краткосрочный отпуск, а что это так, уже все понимали и не скрывали друг от друга, прошла без «сучка и задоринки» (Имелось в виду составление и подписанте их проверочного акта-отчёта). И за молодую и красивую женщину в их маленькой компании, без которой вся эта поездка потеряла бы всякий смысл — « Неужто из за меня вся поездка?, — притворяясь захмелевшей, спросила Катя». — Она действительно чувствовала, как тепло коньяка разливается по её телу.
Помолчали…. Этот её вопрос раскрепостил мужчин. Они начали шутливо откровенничать, стараясь описать, как мечтали оказаться с ней наедине…. Екатерина, казалось, не замечала преувеличено-восторженных комплиментов в её адрес. — «Мне очень приятно это слышать»… – И тот час же, почти одновременно, две руки с обеих сторон легли ей на плечи. Тела мужчин приблизились к ней совсем близко. — «Ты сей час согреешься…» — «Да, верно, я уже согреваюсь, мне тепло с вами, хорошо. Вы такие горячие». — Очертания комнаты тонули в мягком полумраке, расплывались.… Только волнующееся пламя камина приковывало к себе внимание, завораживало…. Другая рука Пети осторожно коснулась подола её халатика и, спустившись чуть ниже, ощутила прохладное упругое бедро женщины. Екатерина повернулась к нему, слегка склонив свою голову, раскрыла для поцелуя полные, сочные губы. Пётр, довольно спокойно и нежно, по дружески, прижал свои губы к её губам, в большей степени поглощённый продвижением своей руки, которая, поднимаясь всё выше и выше по бедру, обнаружила, что под халатиком ничего лишнего больше нет. Его реакция на это открытие была совершенно непроизвольной — он судорожно впился в женские губы…. Екатерина внезапно и резко отстранилась — «Ты, что здесь один, что ли? Давайте лучше выпьем». Борис рядом напряженно молчал. Они выпили уже без тостов, лишних слов, каждый, думая о чём-то своём. — «Можно же просто посидеть, посмотреть на огонь, потанцевать, в конце концов, разве обязательно идти дальше? Ведь все семейные, как ни как. Что скажете, Борис Карлович?» — спрашивала Екатерина, поворачиваясь и придвигаясь к нему вплотную своей полной пышной грудью. — «Вот это да!» — рассмеялся Борис. — «Да я серьёзно. Я же ведь не каменная с такими мужиками в обнимку сидеть!» — «Я не против, просто…» — А он, почувствовал двусмысленность произнесённой ею фразы, продолжил: — «Хотите, расскажу об этом замке, этой комнате, где мы сейчас сидим….» Говорил он медленно, тихо, прерываясь, чтобы вдохнуть воздуха, который словно стал разреженным, и его не хватало…. — «В молодости я увлекался историей древних народов: славян, готов (я ведь немец), древних египтян, греков, римлян. Читал об их обычаях, нравах, любви между мужчиной и женщиной в те времена, даже об амазонках узнал много интересного…. А что творили в Древнем Риме? Чуть ли не узаконенные оргии, в которых принимали участие не только знать, патриции, но «простой люд», вплоть до рабов. Это от них пошло: «Хлеба и зрелищ»! Да что там Рим. Знаете ли вы, что на древней Руси одна из жен погибшего состоятельного «мужа-господаря» должна была тоже «добровольно» умереть, сгореть с покойным на погребальном костре. Но… перед погребением-костром три дня и три ночи продолжалась поминальная тризна, с песнями, плясками, состязаниями, обильными возлияниями и угощениями, приготовленными из жертвенных животных. Самое активное участие в этом принимала женщина, которой предстояло пойти с мужем на костёр. Она отдавалась всем его братьям, родным, приближённым «государя», не отказывая никому, ублажая их столько раз, сколько они того хотели и как хотели. А фантазии им было не занимать. Это была вакханалия, разгул, почто непробудная пьянка-оргия. И нельзя понять, что это было, то ли торжество жизни над смертью, то ли смерти, подтверждающей ничтожество и краткосрочность жизни. И что после этого смерть?...» — Борис замолчал…. Потом заговорил о комнате, в которой они находились, рассказал, как здесь, у этого камина, только на полу была тогда медвежья шкура, он провёл с женщиной два дня и три ночи…. Он не назвал её имени, не сказал, что это была его жена…. Екатерина внезапно обхватила его голову и поцеловала в губы своими жаркими губами. Её так и подмывало сказать: бедненький мой, любимый, я понимаю, как тебе худо без женщины сейчас, как ты мучаешься и страдаешь…. Но внутренний гослос ей правильно подсказал, что этого говорить ему ни в коем случае нельзя. И как пловец, перед тем, как нырнуть в реку, она набрала воздуха и вновь прильнула к нему губами. После чего, обняла за шеи обоих мужчин, притянула их к себе… Шепотом, как ребёнок, рассказывающий страшную сказку, делящийся с подругой «тайной», сказала, что и у неё есть что им поведать… Зачем то закрыв глаза, она начала пересказывать услышанное в купе поезда…. Её рассказ был так откровенен, что начал не на шутку возбуждать обоих мужчин…. Она говорила, а их руки трогали её теперь уже горячее тело. Екатерина, казалось, ничего не замечала. Две руки нежно, но всё настойчивее продвигались всё выше вдоль бёдер к лону. Говорить спокойно, сдерживать прерывающееся дыхание она уже больше не могла. Раздвинула ноги…. Плечи двигались в попытке сбросить халат. Борис помог ей, расстегнув пуговицы халатика, прикоснулся к упругим полушариям груди. Для обоих это было как удар тока…. Вмешался Пётр, который с опозданием присоединился к её правой груди…. Екатерина, резким движением, освободилась от мужских рук и, задыхаясь, сказала: «Подождите! Всё ясно! Уже всё произошло! Давайте ещё выпьем…. Не спешите…. Это судьба, вы этого оба хотели.… От этого никуда не деться….» Они выпили… Мужчины целовали её груди, живот, гладили спину, ноги, проникали между её ног в горячее и влажное… Екатерина почувствовала горячую волну, идущую откуда-то снизу её тела, казалось, что эта волна сей час её затопит — «Боже! Я плыву в реке, я могу утонуть….»—услышала она свой шепот. — «Я что-то сказала? — спросила она, ни к кому не обращаясь. Краска заливала её лицо. — «Кто это говорит вместо меня? Я что с ума схожу? На костёр погребальный вы меня тащите?» — Спасаясь от разливающегося по телу внутреннего жара, как развернувшаяся стальная пружина, она вскочила и, обняв за шею Бориса, села к нему на колени, прижалась грудью к его груди, ища защиты и спасения. — Ты, Петя, подождёшь. Помнишь, на последнем Первомае собирались у нас. Выпивали, дурачились, потом пришли ещё две пары Петровы и Котовы, а у меня не хватило посуды. Твоя жена послала тебя домой за посудой, а меня попросила, чтобы я выбрала что нужно, чего не хватает. И что? Помнишь? Только через порог переступили, как ты начал меня обнимать, целовать, тискал. Я тебе не отвечала? Отвечала Ты меня на стол посадил в кухне, ноги раздвинул, возился долго, дрожал весь, наклонялся, грудь мою через платье целовал. Потом вдруг как-то сник, сказал, что долго нам здесь оставаться нельзя, сейчас, мол, или Нинка сама явится, или пришлёт кого…. Я всё поняла. Слезла со стола. Не помню, что уж и брала из посуды…. Так что не твоя очередь. Пропустил ты свой шанс. Сейчас перебесись маленько, крепче потом обнимать будешь, м;лодец»! — Всё это она проговорила скороговоркой, смотря в упор в глаза Бориса, сжимая его в объятиях, и обхватив бёдрами ноги…. Какую плотину в ней прорвало? — «Не будет мужики, как вы думали: один поимел, другой поимел, и разошлись спать, довольные? Не получится так! У меня для этих «радостей» дома свой муж есть. Как зарядит сверху, так, не меняя положения, пилить будет хоть полночи, пока не устанет, наконец. Бывало, что и засыпал на мне.… А я, казачка, на конях ездила, — сменила она тему, — а вот как сейчас сижу на мужчине, не приходилось. Давай, давай, Борис Карлович, или тоже в кусты собрался бежать!» — говорила Катя, расстёгивая ему рубашку одной рукой, другую, запустив за ремень брюк…. Борис Карлович держал на коленях раздетую женщину, с трудом понимая, что она говорит. Он не верил своим глазам, не верил в реальность происходящего. Куда делась застенчивая восторженно-наивная, серо-голубоглазая молодая женщина-мать. Её лицо так близко, что ничего рассмотреть нельзя. Он просто чувствует в её ушах маленькие голубые камешки-серёжки, такую же голубую цепочку на шее, гладко зачёсанные, а теперь слегка растрепавшиеся спереди волосы, стянутые в узел на затылке. Они перевязаны какой-то тёмной лентой, и дальше спадают пышным «конским хвостом». Лоб большой, открытый. Небольшие уши с серёжками настойчиво притягивают губы для поцелуя. Лицо простое, не назовёшь его красивым, в очертаниях есть что-то монгольское. Но именно это «что-то» делает его очень привлекательным, обещающим неизведанные утехи. Нос небольшой, правильный, в нём, непонятно как соединяется мягкость с отточенной напряженностью ноздрей. Подбородок кажется твёрдым, чувствуется скрытно-крутой характер. Губы небольшие, твёрдые, сочные, зовущие. И глаза, ставшие сей час удивительными, вопрошающими, напряжёнными, непонимающими, что происходит. Они полуприкрыты, тяжёлыми, припухшими веками. В отблесках камина глаза странно светятся каким-то кошачьим блеском, изменяясь от жёлтого до зелёного. Но главное, исчезло их наивно восторженное выражение. В них не было больше ни скромности, ни боязни, ни стыда, никакой нерешительности…. Её взгляд излучал лишь глухую, ненасытную и очевидно, уже от неё независящую, жажду плотских наслаждений. Кто разбудил эти дремлющие в каждой женщине тёмные страсти: ночной разговор в купе, эти мужчины, с которыми она пила коньяк, и которые втайне каждый мечтал о ней, с которыми ей так хорошо сейчас, солнце и холод, ветер, дух ненасытной и властной царицы Тамары, томящийся неподалёку в ущельях Кавказских гор? Кто?
Долго накапливаемая и не находившая выхода, энергия Бориса, направленная её рукой, развернула пружину страсти в её лоне, заполнив всю женщину до краёв. — «Не сиди, походи, поноси меня по комнате» – Окончательно освободившись от одежды, он подложил под её ягодицы свои большие крепкие ладони, легко встал, держа женщину в руках. Она удобней уселась в этой подвесной люльке, обхватив его ногами, пятками упираясь в его спину. Держась руками за шею, она упорно смотрела ему в глаза, ритмично прижимаясь низом живота, к телу Бориса. Жар женского тела пробуждал в нем неизвестные ранее силы. Гладким и закостеневшим стало его тело. Он чувствовал, что его сила, его размеры, его мощные, казалось, безжалостные удары, доставляют женщине наслаждение…. Как побитая собачонка ходил за ними по комнате изнывающий от унижения, зависти, отчаяния и страсти Петя…. А у теперь уже любовников, время и пространство слились воедино, исчезли. Все движения Бориса, его жизнь превратилась в одно стремление — насаживания на себя, распалённой женской плоти…. Он должен, проникать как можно дальше, он должен вызывать и слышать стоны этой женщины, он должен заставить её смежить веки, обратить взор внутрь себя, заставить увидеть, что поглощает и не желает выпускать из себя её тело…. Время шло. Ему показалось, что он начинает сходить с ума. Безжалостная битва продолжалась…. Они были оба так перевозбуждены друг другом, что просто никто не мог оказаться побеждённым…. Мать природа сжалилась над ними. Как пишут в старинных манускриптах о подобных схватках мужчины и женщины, подстроенных лукавым, «запахло потом и серой». Борис обессилил, зашатался, теряя сознание, но не упал, а опустился с Катей на ковёр…. Не пропала ни страсть, ни желание, ни даже твёрдость мужского тела…. Екатерина сидела на распростёртом мужчине, не выпуская его из себя. Опираясь одной рукой на грудь «поверженного» она жестом подозвала к себе испуганного произошедшим, Петю. Екатерина была на удивление спокойна. — «Что? Опять испугался? А знаешь, что быть очень сильным и твёрдым, ни за что не сдаваться — это плохо может кончиться, можно не почувствовать, когда необходимо остановиться. Петя не бойся, здесь ничего страшного не произошло, подойди ближе. Я чувствую, Борис скоро придет в себя, ему нужно помочь, удивить, заставить хотеть жить ещё и ещё». Свободной рукой она привлекла к себе Петю. Её рот, и чувственные губы находились на уровне его бёдер. Пётр был без одежды, а наблюдение за действиями Екатерины и шефа, никак не могло оставить безучастным его мужское достоинство. Его тело рвалось в бой. Катя начала очень нежно и мягко целовать его, втягивать в свой рот, наблюдая при этом за реакцией постепенно приходящего в себя Бориса, который видел всё происходящее. Руки Петра тем временем, обхватили её голову, зажав в кулак на затылке волосы у самых корней. Это причиняло ей боль и наслаждение одновременно. Гримаса восторга и отвращения к себе исказили лицо Пети…. Горячая пряная струя ударила в рот Екатерине, затопила его. Спермы было так много, что она вытекала изо рта на подбородок, попадала на грудь. Петя не выдержав, рыдал, содрогаясь от мысли, как она будет издеваться над ним, ненавидеть, считать слабым, червяком, размазнёй…. Но этого не случилось. Ненасытные глаза Екатерины вдруг потеплели…
Естественная мужская реакция на её столь интенсивную и необычную для мужчины той эпохи, ласку, вдруг вернула её из адского ненасытного пламени нечеловеческой страсти к обычным людским реакциям, переживаниям, страданиям, возможностям. — «Что ты Петя! Хороший, мой! Я рада за тебя. Ты молодец! И мне хорошо, правда! Дай лучше коньяка, запить твою «сметану». И сам выпей и начальнику дадим. Он уже отошел, так что выпьет с нами и порадуется, за «простые» человеческие чувства и отношения» —
Борис действительно пришел в себя. Пётр приподнял ему голову и дал выпить коньяку. Тот сделал большой глоток из поднесённого Петром бокала и теперь новыми глазами смотрел на женщину, продолжавшую сидеть на нём. А Екатерина начала медленно вращать бёдрами, извиваться, то, приподнимаясь, то, опускаясь полностью. Она приблизила грудь к губам Бориса, чтобы он мог целовать её, покусывать соски. Тем временем Екатерина увеличила темп своих движений. Она изменяла глубину и угол насаживания на его тело, её движения напоминали скачку на лошади, она то приподнималась, словно была в седле, то с силой опускалась…. Потом, едва покачиваясь, шла, приподнявшись на стременах, не выпуская, однако, его из себя. Наконец, внезапно, перешла в такой бурный галоп, что вскоре обессилила сама наездница…. Она без сил рухнула на Бориса, а он долго и нежно гладил её бёдра, спину, целовал шею, плечи вытянувшейся на нём отдыхающей женщины. Максимальное соприкосновение тел усиливало чувство обладания друг другом; они наслаждались этими ласками, чувствовали полное удовлетворение, такое что некоторое время вообще ничего больше ни хотелось, только лежать и переживать ощущение своего счастья. …
Петя сидел за столом, и всё ещё переживал, как он считал, свою неудачу. Однако безмятежное счастье слияния Бориса и Екатерины наливало и его тело вожделением, поднимало плоть. Кто знает, какие силы управляют человеком в подобных ситуациях, что можно ожидать от него. Одно запечатлелось в мозгу у каждого из сказанного Екатериной: «Хотите поиметь меня по очереди и…. спать! Не выйдет!» — И точно не вышло
Сила, что соединяла тела Екатерины и Бориса продолжала действовать…. Тело женщины начало медленно приподниматься. Она подтянула колени под себя и, поднимая зад всё выше и выше, грудью опустилась на живот Бориса. Обращённые к Пете развёрзнутые бёдра недвусмысленно требовали ласк…. И она дождалась. Возбуждённый, этой устремлённой к нему открытой женской плотью, Петя забыл все свои страхи… Решительно поднявшись, он подошел сзади и плавным, мощным ударом вошёл в неё полностью. Екатерина качнулась вперёд, выдохнув: «Ой!.. Петя! Ну, ты, тихоня, даёшь!». Пётр молчал. Теперь, после быстрого схода с дистанции в первом круге, он настолько осмелел и освоился, что начал довольно редкое и не всем доступное развлечение. Он полностью выходил из неё, а затем снова и снова, словно это в первый раз, мощно врывался, проходя весь путь от входа до самого конца, упираясь во что-то упругое и трепещущее. Екатерина всеми клеточками своего напряжённого тела чувствовала нарастающее наслаждение, создаваемое медленно выходящим из неё, нежно ласкающим органом мужчины…. И с замиранием сердца, ждала новой такой желанной агрессии, нового натиска, новой вспышки сладострастия, которую сейчас ей подарит этот «тихий дикарь», ворвавшись в её горячее пространство, переполненное смешанными соками любви её и двух мужчин. Потом он закрепит свою победу, плотно прижавшись животом, бёдрами к её округлому заду на несколько секунд, минут, вечность….
После преодоления невольных напряжённых раздумий, накануне: «А что же я, что мы делаем?.. и, последовавшего затем срыва в омут первобытных инстинктов, вопрос «быть или не быть» чему-то, больше не существовал. Теперь всё шло, как бы само собой, просто, доступно, свободно. Разрядка достигалась быстрее, но уже после минуты покоя и опустошения, вновь закипала кровь в венах, вновь твердели соски женской груди, вновь страстным желанием светились глаза, дееспособными становились мужские орудия любви. Время остановилось, не существовало больше и двух мужчин и одной женщины…. Они превратились в единый организм наслаждения, слияния, нечеловеческого, невозможного бытия…. Верно сказано: «Да не буди в женщине (мужчине) дьявола»! Все храбры, когда лукавый далеко. Но это только кажется, что он далеко. Мы думаем, что он как дикий зверь в клетке, куда мы его загнали, а мы «смелые» ходим рядом с чудищем, посмеиваясь. Скорее всего, это мы в клетке, созданной веками пребывания человека на земле, отгородившегося от царства сатаны. Но стоит нам лишь чуть-чуть приоткрыть дверь в царство дьявольской тьмы, и оно явится нам пламенем испепеляющим, и ты уже в его безраздельной власти….
Оргия плоти продолжалась почти до утра. Не было повторений, каждое новое слияние было смелей, сильней, необузданней предыдущего. Счастье людское ещё и в том, что плоть слаба, способна уставать, опустошаться, что ей сон необходим…. Счастье и в том, что человек смертен. Вы никогда не задумывались, что могло бы быть с бессмертным необузданно страстным человеком? Лучше не думать об этом.
Они так и заснули клубком на ковре около потухшего камина….
И всё-таки, женщина действительно оказалась намного сильнее мужчин. Её первой покинуло охватившее всех безумное наваждение плоти.
Сверкающее солнцем, яркой зеленью и прохладой утро нового дня она встретила в своей кровати, закутанная с ног до головы в шерстяное одеяло, с белоснежным пододеяльником. Свежая, отдохнувшая, наполненная волнующими воспоминаниями фантастического сна прошедшей ночи, с подробностями которой она ни при каких обстоятельствах, нигде и никогда не поделится за всю свою жизнь, она отправилась умываться. Пошла не к умывальнику во дворе, а к ручейку, вытекающему из чаши четырёхградусного нарзана…. Мужчин разбудил гонг, сзывающий компанию туристов на завтрак. Борис Карлович лежал, (как это произошло?) на кровати. Петя, свернувшись клубком, около камина. Он сильно продрог. Умывались здесь же в комнате под краном. Вода была не намного теплее, чем та, что вытекает из источника. Петя бриться не стал, но Борис Карлович, ещё ни разу в жизни не вышел к завтраку, на работу не бритым. Ставшей обязательной процедуре бритья, он остался верен и сейчас. Екатерины в комнате не было. Она находилась среди людей во дворе, смотревших куда-то на вершину горы. — «Смотрите, смотрите, вон там, на скале…» — Это был голос Екатерины, обращённый к подошедшим Пете и Борису Карловичу». — На вершине скалы стоял медвежонок и лапой сталкивал вниз небольшие камни. Потом он вытягивал свою любопытную мордочку в сторону скатывающегося камня, стараясь увидеть, куда же он делся. Медвежонок был совсем маленьким, таким он представлялся снизу. Казалось, что он сам неустойчиво держится на лапах и может свалиться вниз. Из-за валуна показалась морда большого зверя, наверное, мамы медвежонка. Она почти по человечески дала оплеуху своему любопытному чаду, возвращая его на тропу послушания и порядка. Оба зверя скрылись из поля зрения людей за валуном, откуда выходила медведица. Люди, которым довелось увидеть это представление, оживлённо обсуждали: «Надо же, такое и в цирке увидишь!»
Сияющие Катины глаза искали поддержки и восторженного понимания, тех чувств, которые по её мнению, должны были переполнять каждого, кто видел эту милую семейную сценку из жизни дикой природы. Борис Карлович широко раскрытыми глазами смотрел на Катю. Сама по себе в памяти всплыла знаменитая притча «мудрейшего из мудрых» царя Соломона, который считал, что трудно, но возможно найти след змеи на камне, след корабля в море, след птицы в небе, но невозможно след мужчины в женщине... Перед ним стояла богиня Аврора — живая, напоённая утренней свежестью, прекрасная, наивная и целомудренная, радующаяся солнцу, и той простой жизни природы, которую она только что наблюдала здесь почти на территории турбазы. Её необычным божественно-целомудренно-чистым видом, словно громом, был поражён и Петя. Мужчины в молчаливом восхищении смотрели на новую незнакомую им Катю…. Всё, что ещё теснилось в голове у Бориса Карловича, собраться вместе и дать друг другу «клятву» молчать, забыть всё произошедшее, теперь. При виде Екатерины казалось диким и странным. — «А что случилось? Да ведь не было то ничего»! В сознании возникает лишь одна мысль: «Боже! Как же удивительны и прекрасны твои создания, женщины! Как непредсказуемы проявления страсти! Как же велико счастье, забывать всё, кроме восхищения женщиной»!
Никаких «клятв» никто никому не давал. Это было совершенно лишним. Все «просто» забыли о чём-то «внештатном», что было кроме работы по распоряжению Министерства, с которой достойно справились. Ну ещё, по Кисловодскому парку прогулялись, в Нарзанной галерее нарзана выпили, в качестве награды за отличную работу, шеф всех на экскурсию, на астрономическую обсерваторию, и в Долину Нарзанов свозил, дикую медведицу с малышом на скале видели….
После завтрака, Екатерина заявила, что хотела бы уехать домой. Кисловодск, Долину Нарзанов она уже посмотрела, теперь надо домой: семья, дети. В Кисловодске она подпишет бумаги проверки, которые необходимо. — «А вам то чего спешить? Ещё банкет будет. Правда, что красота здесь необыкновенная. Вы мужчины, оставайтесь» — говорила она по-матерински, заботливо. Грузовичком, что привозил на базу продукты, она эти же утром уехала в Кисловодск. Через сутки была уже дома. И всем понятно. Женщина, что ей по работе положено, сделала, провела необходимую ревизию и домой. Замужней женщине нечего по курортам прохлаждаться. Мужчины, другое дело, заявились домой только через неделю.
Вот собственно и вся история. Через некоторое время Бориса Карловича вызвали в Москву, предложили очень достойное место работы и должность. Он согласился. Сей час они вместе с женой живут в элитном охраняемом городке «Госпрома», в Москве, почти в центре столицы. Новый начальник Управления, по просьбе Бориса Карловича, очень хорошо относится к главному бухгалтеру Управления, её мужу, Алексею, награждённому орденом Трудового Красного Знамени, за трудовые подвиги на производстве, главному механику, которому ордена не досталось, зато ему подарили «Волгу-газ 24» за образцовое и безаварийное содержание и эксплуатацию бурильной техники и всего транспортного парка Управления.
Муж Екатерины тоже купил «Волгу». Знатному бурильщику на это средств хватило с избытком, ну а разнарядку на машину вне очереди ему устроили в Министерстве. Семьи Петра Ивановича и Алексея с Катей по-прежнему дружат. Вместе отмечают праздники. У Кати теперь посуды, на всякий случай, так много, что ходить занимать к соседям уже не приходится…