Василий перепахивал пар. Тогда пары были парами, не было завуалированной формулировки “занятый пар”. И вдруг из-под трактора выскочил журавль. Одно крыло у него болталось. Василий присмотрелся. Нет, журавль не симулирует, у него действительно поломано крыло. Василий остановил трактор, схватил мешок, который взял в расчёте набрать после работы грибов в колке, выскочил из кабины и кинулся ловить птицу. Журавль долго бегал по полю, пытался взлететь, но поломанное крыло никак не давало подняться в воздух.
Василий мотался за журавлём по полю, спотыкался, несколько раз упал, но упорно догонял птицу.
Он знал, что раненная птица в природе обречёна – или лисица поймает, или с голоду ослабнет – всё равно погибнет.
Журавль ослаб, упал среди пластов. Василий запыхался, пот с него лил градом, он подбежал к журавлю и, споткнувшись, упал прямо на птицу. Журавль встрепенулся изо всех сил, но Василий крепко держал его за поломанное крыло. Птица вскрикнула, начала бить клювом и здоровым крылом, но Василий набросил на журавля мешок.
–Добегался! – промолвил он. К кому это относится, к нему или журавлю, он и сам не мог толком объяснить. Василий сел на пласт чернозема. От такого бега с препятствиями, да ещё по пересечённой местности, сердце колотилось в груди, как бешеное, крупный пот застилал глаза. В сапоги набилось, наверное, по пуду, если не больше, пыли. Василий осторожно взял мешок с журавлём, положил его на колени. Журавль забился в мешке.
–Сиди уж. Чего бьешься? – грубовато произнёс запыхавшийся тракторист, снял сапог, вытряхнул пыль, не торопясь, всунул ногу в сапог, затем снял другой сапог, закурил, вытряхнул пыль, обулся, бережно взял мешок и направился к тарахтевшему трактору.
–Подожди, скоро конец смены. Отнесу тебя домой, – тихо бормотал он журавлю, – поправишься, а там, если захочешь, лети себе в стаю.
На полевом стане уже собрались мужики. Подъехал Василий.
Он заглушил трактор, осторожно вынес мешок из кабины.
–Ты, никак, клад нашёл? – пошутил кто-то из механизаторов.
–Да… – не стал спорить Василий. – Журавля пораненного поймал.
Вскоре всё село знало о журавле, любопытные селяне приходили, смотрели птицу, давали советы.
На следующий день Василий пошёл к ветврачу.
–Работу тебе принёс, Евдокимыч! – Василий показал на мешок, в котором завозился Журка. –Делай, что хошь, а на крыло его поставь.
Евдокимыч уже слыхал о Журке – в деревне слухи распространяются быстро, бывает, подумаешь только, а деревня уже знает, о чём ты подумал.
–Давай твоего питомца, посмотрю. – Евдокимычу и самому не терпелось узреть, что за птицу поймал Василий, да и как не блеснуть своим искусством ветеринара. – Хороший журавль, малость отощал, но ты, Василий, приведёшь его в норму, ты живность любишь.
Евдокимыч сосредоточенно ощупывал пораненное крыло птицы.
–Сделаю, что смогу, – начал фельдшер, – но дела твои плохи, у журавля не только перелом крыла, у него ещё и сухожилия порваны.
–Ты мне одно скажи, будет он летать?
–Нет, Василий, летать он не сможет, – произнёс свой вердикт ветврач.
–Коновал ты, а не ветеринар, – вспыхнул Василий, – тебе бы бумажки подписывать, колите, мол, скотину, а как вылечить Журку, так тяму нету!
–Чего раскричался! – обиделся, задетый такой тирадой, Евдокимыч. – Говорю, сухожилия перебиты, никто уже не поможет.
–Поеду в район, там-то помогут.
–Ехай хоть в Москву! – вспылил Евдокимыч, – Никто тебе не сможет помочь! Это я тебе как врач говорю!
Василий уже протянул руки, чтобы забрать Журку.
–Не мешай! – осердился ветеринар, ловко перебинтовывая перебитое крыло птицы.
–Какой ты врач? Ты даже Журку вылечить не можешь! – снова напал Василий.
–Вот тебе рецепт. Добавляй журавлю эти лекарства в корм, а то пропадёт твой питомец, – не обращая внимания на колкости Василия, произнёс Евдокимыч.
–И это всё? – удивился Василий.
–И это все! – поставил точку ветврач.
Вначале Журка отказывался от еды, дичился. Василий и его жена насильно кормили его. Постепенно журавель привыкал к людям, крыло у него срасталось.
–Евдокимыч говорил, – летать не сможешь, – ворчал Василий, ухаживая за птицей, как за маленьким ребёнком. – полетишь! У меня полетишь! – заканчивал он тираду.
Журка окреп, но пораненное крыло несколько волочилось. Он сдружился с домашними гусями, на кур смотрел свысока. Забавно было смотреть на его игру с огромным охотничьим псом, ставшим его наперстником. Когда пёс, скучая, лежит в будке, он подходит, долбит по будке клювом, вызывает пса поиграть, и если пёс не реагирует, заглядывает в будку, щипает его за ухо, пёс с лаем выскакивает, бросается на Журку, тот, пританцовывая, отбегает от него, и начинается погоня, то пёс бегает за журавлём, то Журка за псом.
Наступила осень. Дни стали короче, а ночи длиннее и холоднее. Деревья одевались в осенние платья, уже пролетали первые снежные крупинки.
Птицы потянулись на юг. Василий хмурился, ну, как улетит Журка. Ведь пропадёт – ручной стал.
Высоко в небе послышалось курлыканье журавлей. Журка встрепенулся, призывно закурлыкал, забегал по ограде, пытаясь взлететь, но поломанное крыло бессильно повисало. Он поднял голову к небу, туда, где, удаляясь, летел журавлиный клин. Гордая птица в отчаянии металась по ограде, махая здоровым крылом, рвалась вверх. Но вот прозвучало последнее “курлы” – журавлиный клин исчез в небесной голубизне.
Журка затосковал, перестал обращать внимание на гусей, и даже с псом не играл, как тот не пытался разыграть его. Он часто и подолгу смотрел в небо, пробовал взлететь, но ничего не получалось. Журка перестал есть, время от времени тревожно, тоскливо кричал.
Вскоре его не стало…