Его расстреляли 13 декабря 1937 года. Узналось это случайно, или почти случайно, в смутные дни «перестройки» от сотрудника КГБ, пребывающего, как и все мы тогда, в том летучем состоянии, которое и называлось обнадёживающе «перестройкой».
Ещё была жива вдова нашего героя. Несмотря на глубокую ста-рость, сохранившая стать, пытливый ум и аккуратно завитые крашеные волосы.
Мы много с ней разговаривали о её муже и о музыкальной жизни тех предвоенных лет, которые в её сознании отложились и как годы сияющей молодости и одновременно – страшных, непонятных репрес-сий.
Когда-то Софья Александровна была замечательной пианисткой и знала многих и многое. До последних дней своей долгой жизни она достойно несла крест, уготованный ей судьбой за «грехи» мужа Ивана Людвиговича, называя его нежно – Ивица, как звали Ивана в детстве, и категорически отказывалась менять его фамилию Станчич на свою девичью – Морковитина.
Попытаюсь её разрозненные воспоминания сложить в более или менее последовательный ряд:
«В 28-м году Ивица встретил меня на Новониколаевском вокзале и победно повёз в лёгкой коляске, зарпряжённой орловским рысаком по имени Мальчик, на Вокзальную, 5, где ему выделили маленькую тём-ную комнату. Была весна, почти из всех открытых окон звучали пате-фоны, кажется, джаз Утёсова, а позади битюг-тяжеловоз тащил наш скромный скарб: кровать и платяной шкаф. После тихого Омска здесь было весело.
Ивицу назначили председателем РАБИСа – профсоюза работни-ков искусств. Собственно, эту же должность он занимал и в Омске. Но в 28-ом правительство Сибири переместилось в Новониколаевск и, как следствие, переселение и нашей маленькой молодой семьи. Вскоре он перевёз сюда из Омска свою первую жену со своим сыном Борисом, которого очень любил и опекал до конца своих дней. Борис помногу жил у нас – его беспутная мать подолгу где-то пропадала. Однажды Ивице пришлось её вызволять то ли из Монголии, то ли из Китая. Борис был славным, способным мальчиком, а погиб бездарно в штрафном батальоне во время войны, как сын врага народа.
Работа в РАБИСе была очень хлопотной и трудной, сопряжённой с постоянными конфликтами между артистами. Надо было ежедневно находить работу, страдающим от хронического голода и безденежья актёрам и музыкантам. Многие из них впоследствии с большой тепло-той вспоминали Станчича, рассказывали, как он их, буквально, спа-сал, организуя концерты и выступления на разных предприятиях, осо-бенно подчёркивая его уважительность и справедливость».
По-видимому, эта энергия, неуёмность и своего рода изобретатель-ность Станчича, послужили его выдвижению на пост начальника Управления театрально-зрелищных предприятий /УТЗП/, в ведение которого входили театры, цирки и концертная деятельность не только гастролёров, но и многих музыкантов Западной Сибири.
Именно в Новониколаевске – Новосибирске организаторский та-лант Ивана Людвиговича Станчича развернулся в полную мощь: де-вять лет интенсивной творческой работы. Об этом периоде я ещё расскажу более подробно.
Естественно возникает интерес – как начиналась биография человека, которую мы с удивлением смогли открыть только в 80-е го-ды.
И вновь из воспоминаний Софьи Александровны:
«Ивица родился в хорватской семье часовых дел мастера Людвига Станчича в местечке Брод в 1899 году. Вскоре семья переехала в За-греб, где мальчика отдали учиться на виолончели, тем более что его любимый дядя – брат отца был профессиональным виолончелистом, звали его Стано. С судьбой этого Стано во многом перекрестилась и судьба Ивицы».
Закончив консерваторию в Загребе, юноша сразу же мобилизуется на военную службу в Австро-Венгерскую армию в музыкантский взвод и служит в городе Темешваре, а после демобилизации работает в Загребской Опере, затем переезжает в Прагу и поступает в консерваторию и одновременно выигрывает конкурс на место второго концертмейстера в Пражский симфонический оркестр. Там же в Праге организует струнный квартет из своих друзей.
Это годы неожиданной и страшной Первой мировой войны, в которой участвовал дядя Ивицы – Стано. В России он попал в плен, но интернированный с белочехами застрял в Омске, женился на пианистке – выпускнице Омского училища, пережил в России Октябрьский переворот и уже в 21-м году с молодой женой вернулся в Загреб очень больным (костный туберкулёз). Отдалённо его судьба чем-то напоминала судьбу Гашека.
Софья Александровна пересказывала со слов мужа, что Стано с Ивицей вели бесконечные беседы и споры о России, представлявшейся Ивице в романтических тонах. Стано утверждал, что эту страну ждёт великое будущее. Замечал Стано и как Ивица заглядывался на его молодую жену. Скорая смерть дяди Стано высвободила страсть двух молодых людей, но родители Ивицы были категорически против но-вой женитьбы. В семье возник острый конфликт, заставивший Ивицу с Антониной уехать в советскую Россию, на родину жены.
В Энциклопедии, выпущенной в Новосибирске в 2003 году есть статья о Станчиче И.Л., где причина его отъезда из Праги объясняется политическими мотивами, даже некими преследованиями властей из-за его коммунистических убеждений. Эта информация извлечена из одной автобиографии Станчича, явившейся скорее данью времени в период партийных чисток (членом компартии он стал только в СССР). Никаких иных документов, подтверждающих его участие в коммуни-стическом движении на Западе и, тем более, членство в не существо-вавшей компартии в Праге пока не обнаружено.
В Омск молодые попадают не сразу. Вначале Станчича с женой власти отправляют в Саратов, определив ему должность виолончели-ста в симфоническом оркестре. Это место первое место работы в СССР определяет тот самый РАБИС, председателем Омского отделе-ния которого, Иван Людвигович станет в 1925 году.
В Ленинской библиотеке в Москве я прочитал Саратовские газеты за 23-ий год, когда там оказался Станчич. Кроме ужаса и отвращения, иные чувства приходили чрезвычайно редко. Голод, случаи канниба-лизма, фантасмагорические цены на всё съестное, стремительное вы-пячивание нэпманского мурла сквозь любые усилия культурных начи-наний, благородных движений музыкантов, художников, актёров… Рушат церкви, театры, концертные залы превращают в мюзик-холлы.
Омск в некотором смысле был спасением. Дом Антонины – если не сытно, то хотя бы не голодно, работа в музыкальном училище, концер-ты на предприятиях, общественная деятельность в составе правления РАБИС-а. Рождается сын Борис. Для души: любительский квартет с профессором медицины Штаркером в качестве 1-го скрипача, вечер-нее музицирование с чаем и бутербродами и, наконец, замечательный ансамбль со своей ученицей, дочкой известного в Омске врача – юной Софочкой Морковитиной.
Справедливости ради, следует упомянуть, что к тому времени отца Софочки уже не было в живых. Он заразился сыпным тифом от ране-ных, прибывавших с полей сражений Первой мировой войны. Большой дом на берегу Иртыша конфисковали почти сразу же после рево-люции. Софочка с сестрой и матерью жили уже далеко не с тем дос-татком, что в прежние времена.
Именно с ней, молодой и красивой Софьей Александровной, Стан-чич въезжал в весенний Новониколаевск, расцвеченный патефонными перекличками.
Теперь на виолончели играл он редко. Та сиротливо стояла между двумя французскими стульями с изящной деревянной резьбой. Стулья были куплены у убегавшей из красной совдепии дворянки, когда-то очень зажиточной. «Купив этот стул, Вы приковываете себя к месту, подумайте пока не поздно» – на прощание сказала она. Ивица со сме-хом вспоминал этот эпизод, и говорил, подбирая исконно русские вы-ражения – «Купил прямо с возу», ещё не в силах предвидеть свою судьбу…
Вообще Ивица быстро освоил язык и сестре с матерью писал в За-греб по-русски печатными буквами, чтобы легче было переводить, письма на родном сербско-хорватском власти не пропускали.
В 33-м его назначили начальником Управления Театрально-Зрелищными Предприятиями (УТЗП) огромного Западно-Сибирского края (административного деления по областям тогда ещё не существо-вало). По теперешним понятиям он стал министром культуры региона, включающего Томск, Омск, Барнаул, Кемерово, Новокузнецк и, есте-ственно, Новосибирск.
Не думаю, что стоит останавливаться на том двухмесячном перио-де, когда в просвете между РАБИС-ом и УТЗП Станчича «бросили» на кинофабрику Сибири. Несколько приказов с его подписью – не больше!
А вот в УТЗП ему удалось развернуть бурную деятельность и, прежде всего, театральную. Сам Иван Людвигович, что называется, «без отрыва от производства», закончил режиссёрские курсы у Мейер-хольда, это продвинуло его театральные вкусы в определённое русло, хотя и не замкнуло на догмах великого мастера – биомеханике.
Тогда все театры СССР формировались через Московскую биржу, куда выезжал непременно сам Станчич. Его обаяние и талант органи-затора привлекали в Сибирь многих замечательных актёров, ту же Веру Редлих, которая впоследствии во многом под влиянием Ивана Людвиговича стала известным сибирским режиссёром. Станчич был одним из первых, кто в молодом Товстоногове почувствовал выдающегося режиссёра и пристроил его в драматический театр Сталинска в Кузбассе.
На долю Станчича выпало и создание совхозно-колхозных театров, среди которых был организован национальный Латгальский театр, разделивший впоследствии трагическую судьбу с татарской, эстонской, казахской газетами, чьи редакции находились в Новосибирске.
Латгальский театр работал в основном в районе Ачинска и близле-жащих поселений латгальцев. В Областном архиве я нашёл книгу при-казов этого театра. Обычная жизнь гастролирующего коллектива с её каждодневными трудностями и маленькими радостями, достаточно подробно отражёнными на трёх десятках страниц клеёнчатой общей тетради в клеточку. Последняя страница исписана нервно почерком директора театра: «Уволен в связи с арестом органами НКВД…» – «Уволен в связи с арестом органами НКВД…» – «Уволена в связи с арестом органами НКВД…», и так весь состав театра 1937 года: актё-ры, режиссёр, баянист… и подпись директора – Цируль… – прорвана пером бумага, по листу разбрызганы страшные кляксы финала…
В 34-м Станчич начинает организовывать симфонические концер-ты, собирает музыкантов со всего города: из оркестра Первой Сибир-ской Вещательной Радио-Станции, ансамблей кинотеатров, гарнизон-ных духовых оркестров.
И вновь из воспоминаний Софьи Александровны: «Они выходили на сцену волнующейся толпой, но играли хорошо, и «Неоконченную» Шуберта, и многое другое». Именно это обстоятельство породило в умах городской интеллигенции: дирижёра Мильштейна, известного «искровца» Вегмана и других создать в Новосибирске большой сим-фонический оркестр, первый в Сибири. Была даже разработана систе-ма реализации этой идеи под крылатыми Ленинскими словечками «минимума» и «максимума», широко дискутировавшаяся на страницах «Сов. Сибири» в 36-м году.
И в том же 34-м Станчич создаёт 1-ую музыкальную школу, при-гласив из Омска композитора Михаила Ивановича Невитова в качестве директора. Начинается формирование коллектива и идеологии школы. Станчич не сразу находит помещение для нового коллектива, первое время занятия ведутся на квартирах у педагогов.
По словам Соколова Сергея Клавдиевича – директора клуба Сталина той поры: «В конце 35-го года начальником УТЗП неожиданно назначают только что появившегося в нашем городе Ганжинского, так же как и Станчича уничтоженного в 37-м. Станчичу оставляют театральный сектор УТЗП и параллельно назначают директором «Красного факела», на который Иван Людвигович положил много сил: к бывшему зданию Купеческого собрания пристроил огромную сценическую коробку, с самым большим в Сибири сценическим зеркалом и изящную, особенно в ту пору, полуротонду с колоннами».
В архиве хранится много документов, свидетельствующих о том, как въедливо Станчич подбирал краски для ремонта театра, чтобы тот выглядел уютно и нарядно, как подыскивал мебель для отвоёванных актёрских квартир. Много лет спустя старые актёры рассказывали, как сам Иван Людвигович расставлял в их комнатах цветы перед вселением. Удивительно! Но это было…
Любопытна эпопея с постановкой «Бориса Годунова» в «Красном факеле» режиссёром Литвиновым и Аркадьевым в роли царя Бориса: « Ивица бывал на репетициях «Годунова» у Мейерхольда, – вспоминала Софья Александровна. – Потом у нас дома с Литвиновым они спорили о роли народа в пьесе и в жизни. Чуть не до драк доходило. Даже хотели ввести джаз колдунов в монологе Бориса – «Достиг я высшей власти…», но как вспомнят о цензуре – все фантазии кончались. Решили ставить строго по Пушкину – всё же 37-й для Александра Сергеевича был юбилейным. Тем не менее после премьеры их ругали во всех газетах за неправильно расставленные политические акценты и за то, что «линия на социалистический реализм не выдержана».
В том же 37-м году в январе Станчич возглавил филармонию. На первых порах развития естественной была её музыкально-драматическая и лекторийная деятельность. Бывали и гастролёры: квартет им. Вильома, Московский государственный вокальный квартет им. Сафонова, скрипачи Эрденко и Ойстрах, пианист Игумнов. 6 марта в здании «Красного факела» был организован для детей симфонический концерт по произведениям Пушкина. Вообще же, с начала года филармония устраивала, регулярные симфонические концерты дважды в месяц, привлекая музыкантов из оркестра Ради-Станции и других городских музыкальных коллективов. Дирижёром, как правило, выступал Вальгардт. Сообщения о концертах и их программы печатались на страницах «Сов. Сибири».
Разумеется, это лишь краткий список того, что филармония со Станчичем сумела сделать за неполный год до его ареста. Была ещё одна заветная мечта, которую он всё же осуществил ценой невероят-ных усилий. При филармонии был создан и даже успел дать несколько концертов академический хор и учебная студия при нём, поскольку достаточного количества профессиональных хористов в Новосибирске не было, да и не могло быть – русская хоровая культура хранилась и воспитывалась в церквях, уже основательно разрушенных к тому времени. В качестве руководителя Станчич пригласил Евгения Павловича Горбенко, впоследствии главного хормейстера Новосибирского академического оперного театра. Предполагалось, что и хор, когда откроется здание оперы, перейдёт в её ведение. Но как только Иван Людвигович был арестован, студийцев распустили, а Станчича поторопились обвинить во вредительских тратах гос. средств, включив в эти прегрешения помимо хора – строительство сценической коробки «Красного факела» и, в особенности, пристройки к театру полуротонды с колоннами – «отрыжки» буржуазной культуры.
«Ивицу арестовали 29 ноября. В ту же ночь забрали и других ра-ботников культуры, живших в нашем доме по Романова, 35». Расска-зывая об этом в середине 80-ых годов, Софья Александровна всё ещё была уверена, что её муж умер в лагере, а вовсе не был расстрелян по решению «Тройки» на 14-й день после ареста, о чём свидетельствует справка из управления ФСБ по Новосибирской области от 13 октября 2006 года. Красное колесо истории умело приносило в жертву своих детей.
Проходя мимо колосса здания оперного театра, в его величествен-ном куполе вы видите торжество устремлений миллионов людей, по-веривших в идеалы добра и света, так чудовищно затем обманутых. Чем мы можем оплатить их страдания? Только памятью!
«Когда Ивица, уже под арестом, уходил из своего дома, по неписа-ному закону своих хорватских предков, поцеловал дверь, чтобы вер-нуться» – тихо сказала Софья Александровна.
Пусть наша память о нём и миллионах других страдальцах России не будет короткой!
Сергей Кручинин.
10 декабря 2006 года.