I
Почему первая заповедь говорит о «деревьях», а не о делах или поступках, или прямо о разрешённой и запрещённой пище? И что за деревья такие, одно из которых имеет плодами жизнь, а другое – смерть; то есть, экзистенциальные категории? Ясно, что такие деревья не растут на заднем дворе. Они могут быть только в таинственном сердце мироздания, в месте всеобщих самых главных Начал. Ведь смерть и жизнь принадлежат к ряду основополагающих идей, таких как свет и тьма, земля и небо, начало и конец. Поэтому вполне резонно можно было бы сказать, перефразируя слова книги Генезис: В Начале сотворили Боги небо и землю, свет и тьму, жизнь и смерть. Так, собственно, и сказано. Ведь дерева жизни и смерти растут в Раю, местообитании богов; и в Начале, то есть в первопричине и принципе всего, что есть. Но всё же сказано и не совсем так.
Ясно, что всё живёт и всё смертно. Поэтому жизнь и смерть сопутствуют и противостоят друг другу, как день и ночь. Однако, святой автор книги Генезис отделяет в своём повествовании жизнь и смерть от таких начал, как свет, тьма, земля, небо, твердь и вода, – и делает их плодами деревьев в саду, возделываемом человеком. Но, кажется, возделывание земли, культивирование плодовых деревьев для пропитания суть вещи очень удалённые в развитии от первоначал (?). Это заставляет думать, что речь идёт не о «жизни» и «смерти», как возникновении и прекращении всякой твари, но о жизни и смерти именно человека. Можно сказать и сильнее – только человека. Потому что жизнь и смерть здесь переходят из возможности в действительность посредством свободного выбора. А свободой выбора обладает только человек.
То есть, жизнь или смерть суть результаты волеизъявления. Отсюда, предметом первой заповеди является воля человека. Отец Адама своим авторитетом хочет отклонить его волю от осуществления в смерть. Но ведь человек свободен, и, кажется, сам может выбрать. Беда лишь в том, что выбрать можно между вещами известными: но, если о жизни, как о действительности, может судить человек по своим жизнеощущениям, то о смерти не может знать прежде, чем она станет действительностью. Поэтому здесь нет истинной свободы. И даже предупреждение – «смертию умрёте» не вносит ничего, поскольку слово смерть не несёт для Адама никакого достоверного содержания. Отсюда нужда в заповеди, как авторитетном слове, и нужда в послушании авторитету, – чтобы создать в воле неравновесность в пользу жизни, поскольку смерть, как непознанное, не подлежит сравнению и не вносит различия, нужного для выбора. Следовательно, истинная свобода человека не в неосуществимом выборе между началами, которые никогда не могут быть познаны до конца, а в послушании или ослушании Отца. Это свобода любви, в которой нет насилия или принуждения. Любовь создаёт здесь нужную неравновесность, поскольку, как говорит Фома Аквинат, «любовь, которая относится к воле, есть более сильное движение, чем познание». И также Августин: «познаём настолько, насколько любим». Свобода любви – в выборе между верностью и соблазном.
Свобода же на пути знания всегда сводится к неопределенности, к необходимости бросания жребия, потому что достоверное окончательное знание, должное обосновать выбор, невозможно получить. Отец предостерегает Адама от пути Знания, манящего ложной свободой, а на деле чреватого случайностью и необходимостью.
Но почему деревья!? Чтобы понять это, нам нужно отнестись к разумности человека. Как говорит Фома Аквинский, ссылаясь на Философа, «воля есть разумная способность, поскольку она находится в разуме». Разум же обнаруживает себя суждением (умозаключением) на основе логических построений. Это действие разума можно представить графически в виде «дерева» логических следствий «вырастающих» из предпосылок и по форме напоминающих природное дерево. Знание добывается разумом путём логических операций, которые, как уже сказано, представимы в виде дерева умозаключений. Таким образом, дерево может служить символом мышления, или образом активного ума. Поэтому о знании можно метафорически говорить, как о плодах дерева. Так что запрещённое «дерево» есть логическое дерево, и культивирование такого дерева есть работа разума, с целью оформления воли: придания ей определённости и уверенности через предвидение результатов тех или иных действий – построение логической модели причинных цепей. Это дерево запрещено не само по себе, – ибо не может быть запрета на использование разума, – оно запрещено как инструмент обретения блага и избегания зла.
Наряду с древом познания, автор Генезиса говорит о древе Жизни. О нём мы уже не можем говорить, как о логическом дереве. Хотя образ использован один, суть другая. Ибо, древо Жизни есть «дерево» распространения и передачи жизненной силы, исходящей из единого ствола. В применении к человеческим отношениям, это дерево Традиции, или передачи божественной любви и её живительной силы. Отсюда, осуществление воли как древа Жизни, состоит в приятии любви Отца и передачи её братьям своим. В случае авторитетного запрета приятие любви состоит в приятии заповеди и соблюдении её.
Таким образом, в повести о Начале имеем два дерева, подобные по форме, но разные по сути. Отсюда и человек, если брать его в аспекте воли (а именно этот аспект уместен, когда говорим о заповеди), может быть представлен деревом: одним из двух – древом жизни (волей, оформляемой любовью Отца) или древом познания блага и зла (волей, оформляемой разумом, бессильным уразуметь благо). Видеть человека в виде дерева воли, значит прозревать самое важное в нём: устремлён он к смерти или к жизни: согрешил и наказан или остался верным и спасён. Такое видение доступно лишь духовным очам. Именно эти духовные очи открывает Иисус слепому из Вифсаиды, что и позволяет ему видеть людей, не как животную плоть, доступную физическому зрению, а «как деревья» (Марк, 8).
II
Всякая заповедь обращена к воле, хотя формулируется в терминах поступков, то есть действительной воли. Судятся же обычно поступки. Но это в публичном суде. В Суде Божьем судится сама воля, ещё не осуществлённая в поступках. Как говорил об этом Иисус, прежде чем сделал, уже согрешил помыслом своим: только лишь посмотрел на жену с вожделением, уже переспал с нею. То есть, виновность и невинность пред Богом лежат в области воли, а не в области поступка или деяния. Отсюда, праведный муж не тот, кто не согрешил делом, а тот, кто чист в помыслах своих. Значит праведный муж (безгрешный Адам) должен обладать дисциплиной помыслов. Для первого человека Раю, который весь пока ещё пребывает в потенции, поскольку нет ещё ни города, ни мира, это единственное задание и занятие; и единственная заповедь должна быть направлена на дисциплину помысла, поскольку нет ещё ничего, кроме воли. В чём же состоит эта дисциплина? Св. Писание говорит о ней, как о «возделывании» Сада, насаженного Богом.
Посему, что такое «Сад, который насадил бог»? Это поле сознания, на котором, независимо от твоего желания или намерения, произрастают (становятся, проявляются) феномены (=явления), воспринимаемые созерцателем, исследователем и деятелем (работником), который есть муж или Адам. Об этих феноменах говорится, как о деревьях, поскольку они появляются и вырастают на поле сознания, подобно растениям; и о них говорят, что их насадил бог, оттого что они прорастают независимо от мужа, Адама, и суть проявление некоего предшествующего ему Владычества и Жизни. В направлении этих феноменов, «проростков», располагается воля мужа: его внимание, познание, понимание, готовность к действию. Проростки сознания взрастают в соединении с потенцией воли мужа. Именно муж своим вниманием взращивает их, так что они становятся деревьями. О них говорят, как о «деревьях», потому что они суть мысли (помыслы), которые логически ветвятся; они же логосы, в эллинистической традиции и – дхармы, в традиции индо-буддийской. Выращивание деревьев из посеянных семенных логосов есть возделывание сада. Предмет первой заповеди есть дисциплина такого возделывания. То есть культивирование деревьев определённого вида и отказ от культивирования других. В результате этого культивирования сама воля мужа (Адама) оформляется (из потенции) как определённое «дерево», или логос, и осуществляется в виде суждения, решения.
Так, Иисус говорит о бесплодной смоковнице, которую надлежит срубить и бросить в огонь. В аспекте дерева, как образа ума, эту притчу о смоковнице можем понимать как поучение о бесплодности ума, не укоренённого в Боге. Это умное дерево бесплодно, потому что не приносит плода жизни. Его надлежит сжечь, подобно тому, как израильтяне сожгли повозку, на которой Ковчег Завета приехал от филистимлян (Самуил 1.5), и принести тем самым очистительную жертву.
В этом контексте сам муж умозрительно опознаётся как логос, представляемый деревом. Когда Иисус открывает духовные очи слепому из Вифсаиды (Мк. 8, 22-24), тот начинает видеть «людей как деревья». Также и сам Иисус в богословии евангелиста Иоанна рассматривается как Логос, или интеллигенция Божьей воли.
Оформившись, как дерево определённого вида, воля имеет «плоды» – качества и способности воли: в том числе – представления. И смысл первой заповеди – в запрете для воли культивировать деревья запрещённого вида и через это оформляться в древо познания доброго и лукавого, плодами которого являются представления о добром и злом. Воля, созревшая как плод такого дерева, ведёт к смерти.
В отличие от древа познания, древо жизни не есть дерево умозаключений и не является образом ума, оно есть образ Рода: основная лоза – отец, и от неё исходят отпрыски – сыновья. Поэтому и воля здесь есть отпрыск основной лозы – воли отца. Такая воля ведёт в Жизнь. Согрешивший человек, отрекшийся своего божественного Рода, согнанный с горы Господней, не имеет более доступа к дереву Жизни и не знает, каково оно. Отторгнувшись от виноградного Древа Отца, он становится лозой дикой, которая нуждается в обрезке для своего окультуривания. И ему нужен садовник, который обрезал бы дерево дикой воли ножницами Закона Божия. Это новое обрезание, после Аврамова, которое даёт дикому народу еврейскому, пророк Моисей.
Окультуренные, обрезанные законом Божьим деревья (логосы), существуют как идеи, как образцы, на вершине Горы Божьей.
За ними-то и отправляется Моисей. Чтобы, дерево помыслов и суждений израильтянина было обрезано по закону Божьему, и было прекрасно видом, как культурное дерево, приносящее должный плод в должное время.
За деревьями Закона поднимается Моисей на гору, уподобляясь Гильгамешу, поднявшемуся на гору за кедрами ливанскими, бывшие образами совершенства у шумеров. Крона этих деревьев не подобна спутанной шапке тернового куста, но – строга и стройна; не разрастается бесконечно вширь, начинаясь из одной точки, но, напротив, из обширности сходится к вершине – единственно правому решению.
Это деревья законопослушного ума, обрезанного законом Божьим. Такое дерево образует мысль, устремлённая к правде Божьей. Исходя из многого, она приходит к одному, единственно правому. Тогда как лоза дикого ума, начинаясь от единой точки роста, бесконечно ветвится, разрастаясь вширь, ветки сталкиваются, спутываются друг с другом, образуя беспорядочный клубок, в котором не отыскать завершения.
Так что речь вновь идёт о саде, возделываемом «внутренним человеком», то есть о саде сознания. Только теперь это уже не сад, насаженный Богом, а скорее поле, на котором Каин убил Авеля. Земля этого поля, на которое Адам был изгнан с горы Господней, неплодородна и произращает терния и волчцы, ибо сеет на ней, наряду с человеком, не Бог, а Противник Его. И вот на это поле Моисей взялся доставить образы деревьев из Сада Господня, и поставить их там, как опоры, чтобы было человеку на чём укрепить мысль свою – лозу виноградную, которая не может без опоры и ползёт по земле, извиваясь туда и сюда, ровно змея. И пошёл Моисей на это не сам, а по настоянию Бога, избравшего его и открывшегося ему.
Чем предварил призыв Иоанна Предтечи, говорившего Израилю: обратитесь умом (;;;;;;;;;)! Исправление же ума заключается в том, чтобы в основе мыслей (суждений) лежали «деревья» законов божьих, спущенные Моисеем с горы Святой. (Чего требовал также Христос Иисус, говоря: пойди прежде исполни Закон).