А на этом берегу Сгинь-реки – холодно и город. Хоть ветра нет – и то добре.
Паутина кровеносной системы – одна на нас двоих, меня и города – пульсирует в висках всё тише и тише, всё менее болезненно бьётся изнутри в разбитый об начало всех начал лоб. Город жадно подбирает последние капли с разбросанных осколков и неохотно позастывает. Остановка пустеет, но нужный троллейбус, как всегда, где-то бродит – где-то, но не здесь – и мы продолжаем ждать, как ждём уже с полчаса, и уйти нельзя никак, потому что это значит опять отложить на неопределённое время данное некогда обещание – а оно – я имею в виду обещание – боюсь, и так почти уже стало неопределённым – как и время.
Обещание, сплеча щедро врученное человеку по имени Даня Тайн.
Обещание сходить-таки в детский ресторанчик с претенциозным названием «АЛАДДИН».
Обещание, наполовину занесённое холодным жёлтым песком, в котором вязнешь – задерживаешься на работе, занимаешь себя всякой ерундой – а то и просто отворачиваешься.
Сегодня я смахну этот песок со своих зеркал и тропинок.
Из темноты, вяло скрежеща, подкатывает наш троллейбус. Влезаем кое-как.
И когда под языком появляется колючая песочная горечь, я уже знаю – сейчас мы заткнём собой восемьдесят девять кубометров пространства нескончаемой пробки возле того новомодного туннеля – и когда это происходит, я выталкиваю своих наружу, и мы идём пешком, мимо окамененевших электрических динозавров, мимо подмигивающего оранжевым ограждения, мимо сгрудившихся аварийных «газиков», вытянувших свои складные шеи и пытающихся разглядеть, где же именно оборвался этот провод, униженно свернувшийся под ногами гигантским песчаным ужом и растерянно глядящий на нас, идущих мимо, снизу вверх.
Проходя мимо, с вмиг обмершим сердцем задеваю несчастного ужа, но участок, к счастью, уже обесточен, и мы идём дальше в движущихся пятнах фар встречного транспорта и глуповатом посверкивании того самого ограждения.
Наш торжественный вход в ресторанчик осеняет заполночная луна.
А внутри нам не рады – спешат навстречу и объясняют, что «Пещера» – большой зал «АЛАДДИНА» – закрыта на обслуживание.
День рождения сыночка городского набоба. Песок хрустит на зубах просто оглушительно.
Я объясняю в ответ, что мы уйти никак не можем и, если вы не против, мы подождём – и без церемоний волоку своих в соседний, маленький, зальчик, а там красные кресла полукругом и блестящий столик. Садимся.
Мимо нас в «Пещеру» снуёт обслуга, царапая нанесённым туфельками песком зеркальный пол. Наконец, к нам подходит девушка и, понижая голос и оглядываясь, говорит – почти никого нету, а те кто есть, заняты… – осторожный мах рукой в сторону большого зала – давайте я вам хотя бы бутербродов приготовлю?
Киваю – давайте. И – спасибо большое.
Даня Тайн клюёт носом, но тут встрепёхивается, и спрашивает – а ведь бутебоды с сыем, да?
Девушка соглашается.
Даня расцветает и важно изрекает – тада давайте сделайте пицу, хочу пицу с сыем.
Девушка упархивает и спустя некоторое время торжественно вносит большую пиццу, от которой валит ароматный пар.
Пока мы едим угощение, невесть откуда взявшийся ветерок выметает прочь песчаные наносы.
* * *
В жалкий остаток ночи мне вдруг снится шапочный знакомец, басист группы «Еретики», по имени Сергей. Он купил по случаю мастеровую бас-гитару и сейчас хочет ею похвалиться. Басуха разбита в хлам и исцарапана что твоя разделочная доска – Серёжино приобретение явно принадлежало похмельному панчуре. Вдобавок она семиструнная, но три – лишние – дырки для колков заткнуты деревянным пробками. Башка «под Jazz Bass» украшена затейливой каракулькой – то ли автографом мастера, то ли названием модели – в которой с трудом разбираю
КОНДРАТ INVIT B/W
Гриф усеян чёрно-белыми прямоугольниками – видимо, пресловутое «B/W» означает «Black-and-White».
Инструмент шершаво лежит в руках и вызывает лёгкую тошноту. Серёга снял струны, и краска с корпуса колет ладони отслаивающимися чешуйками.
Переворачиваю – на тыльной стороне грифа смачно и глубоко высечено корявое:
FUCK XXX
Последние три икса напоминают календарные зарубки – или звёздочки на борту самолёта.