12
Все три дня, долгие и беспокойные, наполненные мыслями о Рогове, прошли для Кати, словно в тумане. Что бы она ни делала, мысли ее возвращались к нему. Почему встреча лишь через три дня? Почему не завтра или послезавтра? А вдруг он что-то узнал о ней? Но она же ему все рассказала: и хорошее, и плохое. Больше, конечно, плохого. Пусть знает... Так будет лучше. Не могла же она ему врать. Что даст ложь? Временное и мизерное для себя удобство, а потом? А потом - правда и сжигающий душу стыд. Она должна сама выкарабкаться из того омута, в котором жила. Обязана, чтобы искупить все, что было до Рогова, что было позавчера и раньше, но чего уже не будет никогда. Вся собственная жизнь шаг за шагом, событие за событием, одно тяжелее другого, прошла перед глазами, настойчиво требуя для себя новой, более реальной и емкой оценки. И она ее давала, откровенно и беспощадно, не жалея себя. Была ли в этом ее вина? Была-была! И пытать себя не надо: не думала ни о чем, не требовала от себя ничего, не взывала к совести... Теперь же надо упорно наверстывать упущенное.
И Катя засела за книги. Что с того, что она учится? Та малость, что она получает в ПТУ, не устраивает ее. Ей надо тянуться за Димой - учиться никогда не поздно. Приходила с занятий, брала в библиотеке книги и не поднимала головы, засиживаясь до поздней ночи. Ей казалось, что она только что открывает для себя новый и слишком интересный мир.
К Зине и Наташе стали заходить новые знакомые. Они долго задерживались в комнате, балагурили, острили, хамили и играли в карты.
Катя нервничала.
- Ну ты, барбос, не мельтеши перед носом! - прикрикнул на своего друга Игорь, покрывая козырной шестеркой пиковую даму. - Эх, лучше бы положить молодца на эту кралю, - расплылся вдруг в улыбке, обнажив крупные, как частокол, зубы.
- Ты, Гарик, лучше живую прижми, - хихикнул лобастенький в больших очках Костя. - Трое рядом.
- Ну и губошлеп ты... - И снова карта, просвистев в воздухе, шлепнулась на бубновую восьмерку. - Из пустого в порожнее, а оттуда - назад.
- Зачем же трудиться впустую? Обними хохлатушку да пощупай.
- Умерьте свои желания, - блеснула глазами Катя, сидевшая у окна с книгой в руках. - Иначе попрошу очистить помещение. Имейте это ввиду.
- Да они же шутят, - заступилась было Зина за парней, но Катя осадила и ее:
- Какие шутки? Лучше бы метлой помахали и то была бы польза. Вон двор не убирают который день. Не о том их помыслы.
Положив книгу на подоконник. Катя подошла к столу.
- А ну кончай работу! Собирайте картишки и по домам. Делать нечего, что ли?
- За нас это...дядя делает, - тянет Игорь, перемешивая карты. - А мы ждем его плодов. Но он что-то плохо шевелится.
- Ага, ждем, - улыбается и Костя. - Но у него не получается. - Потухший окурок прилип к его толстой нижней губе, наглое лицо лоснилось от жира.
- А сами не хотите кормить себя? Разгружать, например, уголь, дрова, картофель; перебирать на базах капусту, свеклу, морковь. Рук нет или совести?
- А еще что прикажешь? - скривил губы Костя, сплюнув окурок на пол. - На митинги не ходить, на заборах не рисовать, девочек не...
- А еще надо готовить себя к службе в Советской Армии.
- Ха-ха-ха! - зашлись оба смехом, глядя в упор на взъерошенную, как воробей, Катю. - Ха-ха-ха! Ну и шутница! Ну и губошлепка!
Катя нисколько не смутилась:
- Чего зубоскалите? Вам надо еще заслужить, чтобы армия взяла вас в свои ряды и доверила оружие. Вам лишь карты можно доверить да еще метлу.
- И эта курица учит, как нам жить и что делать. Тьфу-у! - сплюнул Костя, не отводя от Кати наглых навыкате глаз. - Дали бодливой корове рога...
- Хватит, козлы! - прикрикнула Зина, чувствуя перед Катей неловкость.
- Хм-м... Нам здесь больше делать нечего. - Костя поднялся, лениво потянулся и направился к размалеванной цветными мелками двери. - Бывайте!
- Окурок подними! - потребовала Катя. - И положи его в свой карман, чтобы выбросить не на дорогу, как это делают не воспитанные люди, а в урну.
Ковыляя на кривых ногах, Костя сделал несколько шагов назад, достал окурок и тут же ткнул им в Наташин лоб.
- Подонки! Хамы! - крикнула им вдогонку Катя. – Наглецы!
Зина и Наташа безмолвствовали.
13
Небольшое здание театра ярко горело люстрами. Приглушенно гудело фойе, наполняющееся празднично одетыми людьми. До начала концерта оставалось шесть минут.
После третьего звонка Катя и Дмитрий заняли свои места в девятом ряду партера. На Кате было новое вишневое платье с розовой отделкой, оттенявшей ее взволнованное лицо; в модно завитых волосах блестела розовая заколка. Внутренне подобравшись и удерживая на коленях красные гвоздики, она с интересом разглядывала незнакомых людей. Нарядные, торжественные, они вполголоса разговаривали, ожидая начала концерта. Катя невольно засмотрелась на спокойное уравновешенное лицо Димы: он был молчалив, на чем-то сосредоточен. Не желая его отвлекать, прислушивалась, как настраивался оркестр, и сама готовилась приобщиться к тому возвышенному чувству, которое приходит к людям лишь в театре.
- Катюша, - вдруг прервал ее мысли Дмитрий. - Смотри: во втором ряду, третий от прохода, сидит мой командир с женой и дочерью. Если бы ты знала, какой это замечательный человек!
Катя незаметно повела глазами и увидела моложавого, но совсем седого человека.
- Надо же, - шепнула. - Молодой, а голова белая.
- Он в Афганистане воевал. По-видимому, были тяжелые моменты. А, может, из-за погибших солдат...
Катя засмотрелась на человека, побывавшего на войне. Вот он какой! Пережил, видно, немало, если так поседел.
- Ох, и толковый командир! - опять повторил шепотом Дима. - У нас порядок в части. И только благодаря ему.
Оркестранты на сцене пробовали свои смычки.
Катя была взволнована: так все торжественно и необычно. И старалась, как могла, как-то оправдать собственную растерянность в этом непривычном для себя мире, совсем другом, чем она знала, и внутренне готовилась к приближающемуся таинству. Она любила симфоническую музыку, но никогда еще не была в театре: редко в их город приезжали такие коллективы. С повышенным интересом следила за нарядными людьми, и краем глаза видела Диму. Каким-то непостижимым образом поняла его состояние: он уже там, на сцене, откуда вот-вот хлынет обильным созвучьем музыка, заворожит весь напрягшийся в ожидании зал.
Потухли люстры, поднялся бархатный занавес; вышел дирижер, высокий, в черном длинном фраке, взмахнул палочкой - и полилась тихая музыка. Кате показалось, что она в одно мгновение заполнила ее всю, без остатка, и заставила затаить дыхание. Чарующие звуки лились, один лучше другого, выделяясь плачущим голосом скрипок и флейт. Теплела, раскрепощалась Катина душа. Она это чувствовала и позволила себе прикрыть глаза, чтобы вобрать в себя, не расплескав ни капли, все многоголосье различных инструментов. Снова их открывала и не старалась рассмотреть каждого оркестранта - их было много, а лишь вслушивалась в волшебный мир музыки.
Взлетала палочка вверх - и плакали скрипки, и разрывали сердце флейты, альты; тут же вступали тромбоны, выводили свою мелодию трубы - и над всем этим богатством звуков царили напряженные руки стройного седоволосого дирижера.
Когда затих последний аккорд, Катя схватилась со своего места, побежала на сцену и подала руководителю оркестра алые гвоздики. Дирижер поцеловал ее руку, и растерянная, под аплодисменты зрителей, она поспешно спускалась со сцены. Села на свое место, нашла Димину руку и благодарно сжала ее.
- Спасибо, Димочка... Спасибо... - Катя была счастлива.
И снова завораживающе зазвучала музыка, и она ощутила не меньшую, а еще большую высоту радости, через которую только что прошла. В ней не вмещалось все то, что она чувствовала, и эта радость расплескивалась во все стороны, а вместо ушедшей появлялась новая, острее и сладостнее предыдущей; Катя не знала, сколько прошло времени с начала концерта - полчаса, час, а, может, больше, и сидела, боясь одного: не прервалось бы это волшебство, пока она не насытится им до изнеможения, пока не заполнит им свое так давно пустовавшее сердце. Стремительные голоса скрипок взлетали вверх, под потолок, и там, сложив крылья, медленно ниспадали, отдавая только что завоеванное пространство кларнетам, а те в свою очередь - тромбонам и сверкающим золотом трубам.
Сцепив пальцы и наклонившись вперед, Катя наслаждалась всем тем, что подарил ей этот необыкновенный вечер.
Получив шубку и шинель, Дмитрий помог одеться Кате, оделся сам, и они вышли на продуваемую ветром морозную улицу. В ушах еще звенела музыка, и не хотелось прерывать ее будничными повседневными словами.
- Ну как? - первым нарушил молчание Рогов, пропуская мимо торопящихся молодых людей.
- Я заполнена музыкой до краев. И потрясена. Надо жить на свете, чтобы однажды вот так взлететь. Знаешь, Дима, я очищаюсь... Очищаюсь медленно, но уверенно.
- От чего? - Дмитрий хотел знать о Кате любую мелочь, но она, не ответив, смотрела вдоль улицы, пока не желая воспринимать окружающую жизнь, какой она была на самом деле, со множеством трудностей и нерешенных проблем. - От чего? - повторил Дмитрий. - В каких мирах витаешь?
- От сволочной жизни...
- Ты что, Катюша? Какой тон, какие слова?
- Прости, Дима. - Катя повернула к Дмитрию голову. - От всего плохого, что было во мне. Хоть на время, и то я рада. Два часа волшебства... Два часа сказки...
- Но почему на время? От тебя самой зависит, жить или не жить рядом со скверной и подонками.
- Да, от меня. Но надо быть сильнее, чем я есть, и требовать от себя того самого долга перед обществом, чего я не имею. И не моя в этом вина... Сегодня музыка окрылила меня, и мне хочется летать, делать добро всем людям. А завтра я уже буду другой, как вчера и позавчера, к чему привыкла за все годы моей безрадостной и пустой жизни. Я слабая, Дима, ибо не готовила себя ни к чему - так, плыла по течению...
- Я тебе помогу, Катюша.
- Но ты так редко бываешь свободен. - Голос ее дрогнул. - А без тебя у меня не будет ничего: ни радости, ни надежд, ни завтрашнего рассвета. Ты ведь знаешь это... - Кате так хотелось рассказать Диме, как он перевернул ее жизнь наизнанку, и теперь ей необходима его поддержка, чтобы она на этом подъеме не сорвалась и не разбилась насмерть, чтобы не упала с той ступеньки, на которую только-только взобралась с его, Рогова, помощью; как он заставил ее, начиная с просмотра программы "Новости", газет и журналов, задуматься о завтрашнем дне и о своем месте в нем; как он, Рогов, нужен ей больше самой жизни. Что жизнь без него? Зачем мир без его присутствия?
- Что знаю? - спросил Дмитрий, по-своему волнуясь и желая, как он сам тотчас же понял, впервые услышать девичье признание. Он любил Катю и даже не пытался перепроверить свою, неожиданно захватившего его, любовь.
Если бы Катя не боялась откровенности, сказала бы Рогову, что думает о нем каждую минуту, даже во сне, как ей казалось; что жить без него не может и не будет. И не надо ей...
- Что знаю, Катюша? - услышала Димин голос: он был совсем не таким, каким его знала раньше.
- Я люблю тебя... - сказала вдруг, хотя секунду до этого и не мыслила произнести такие слова, но вымолвила их, не рассуждая, хорошо это или плохо, и зарделась, и зажглась огнем, какого еще не знала до встречи с Дмитрием. - Я люблю тебя...
- Катюша... Родная моя... - Рогов был растерян.- Что я слышу?
- Мне недостаточно видеть тебя один или два раза в неделю, - продолжала Катя, замирая от своих же слов. - Для меня часы и дни без тебя - пустота. Я пытаюсь бороться с собой, ибо понимаю, что ты не можешь мне отдать эти часы и дни: они нужны другим людям, твоим солдатам. И я все больше страдаю, Дима, осуждаю себя... Все сильнее борюсь с собой...
- Зачем, Катюша? Зачем бороться? - Рогов остановил ее под мигающей лампочкой, повернул к себе. Катя подняла голову. Увидев распахнутые навстречу ему блестящие глаза и не смея поцеловать их, прижал Катину голову к себе. - Зачем бороться с любовью? - снова спросил, чувствуя, как сам слабеет. - Пусть она цветет... Пусть горит и другим светит... От нее, Катюша, крылья вырастают, душа поет, а самые трудные дела кажутся вполне разрешимыми.
Они повернули в тихий переулок.
- Я пугаюсь, Дима... - после некоторого молчания сказала Катя.
- Чего, родная?
- Что не смогу без тебя. Ты оживил меня, изменил. Я другая. Лучше, чище. А у меня нет платы за это.
- Что ты, Катенька! Какая плата?
- А еще думаю...
- О чем?
- Что я недостойна тебя.
- Какая же ты глупышка. Выбрось все из головы.
- А ты, Дима, веришь в счастье?
- Конечно верю. Плохо человеку без него. Счастье создано лишь для того, чтобы им делиться. Одинокий человек никогда не может быть счастлив. - Он остановился, обнял Катю, прижал к себе и почувствовал ее руки: вначале они легли на его ремень, задержались; осторожно взбираясь все выше и выше, дотянулись до плеч и там замерли, не смея дотронуться до шеи, до его горячих губ, и Дмитрий жалел, что они не коснулись их: он бы целовал эти пальчики, согревая своим дыханием, но они остались мерзнуть на шинели.
А Кате в это же время хотелось, чтобы Дима схватил ее на руки и понес мимо горя и боли к этому счастью, о котором он только что говорил; ей хотелось прикосновения его заботливых рук, но он, отпустив ее, шел рядом и, подавляя свое волнение, заговорил о службе, о забавном солдате Павлушке из Магадана, будто только этим и жил.
- Ты еще так молод, - почему-то сказала Катя. Может, потому, что не поцеловал ее и не стал говорить о любви дальше, чего она так ждала, может, потому, что был слишком серьезным.
- А ты совсем юная. И очень необходима мне...
С Катей что-то творилось, чего она сама не понимала. Знала лишь одно: без Димы ей не жить.
- Ты не замерзла? - вдруг спросил Дмитрий. - Давай согрею пальчики. - Он снял с ее рук перчатки и поднес их к губам.
Обессиленная Катя не могла справиться с собой: ей хотелось припасть к Димкиной шинели, а то и расстегнуть ее, приникнуть к его груди и прислушаться: где там его сердце и чувствует ли оно ее любовь, безмерную, как вселенная, которую не залить и не высушить?
Они снова шли по знакомому переулку, и Катя проклинала время, что летело так быстро, словно опаздывало на поезд, и не могла себе представить, как расстанется с Димой на целую неделю. Не будет солнца без него, не будет сна и рассвета. А Димкин рассвет был ей нужен теперь каждый день.
Подойдя к общежитию, увидела в окне, где она жила, свет.
- Я провожу тебя, Катюша. Разрешаешь?
- Конечно, Дима, - все еще думая о расставании, ответила Катя и пошла впереди, вслушиваясь в его четкие шаги. Дверь открыла своим ключом, и они, пройдя узкий коридор, зашли в комнату. Дым - коромыслом!
Дмитрий поздоровался, снял шапку и после приглашения Кати прошел к столу, за которым сидели молодые люди.
- Давай, лейтенант, сразимся в очко, - сразу же предложил Дмитрию большеглазый парень с бородавкой на носу, слюнявя пальцы и перемешивая карты.
- Картами не увлекаюсь, - ответил Дмитрий, стараясь говорить спокойно. Он посмотрел на Катю: - Я, видно, не вовремя? Да и поздно уже.
- Ждали вас, как же, - вместо Кати ответил второй юноша, изучая лицо офицера. - Как раз не хватает одного, чтобы сообразить на троих. Как лейтенант?
Рогов опешил, но тут же, окинув строгим взглядом взъерошенных, точно желторотые воробьи, юнцов, ответил четким командирским голосом:
- А, может, не хватает третьего, чтобы выпроводить вас отсюда? Я это мигом сделаю.
- Зачем так серьезно? - примирительно начал прилизанный.- Мы ведь приглашены не тобой, а вот ими ... - и указал на притихших и сконфуженных девушек. - Если не веришь, спроси.
- Выбор у них неважный, - как бы между прочим сказал Дмитрий, сожалея, что в такой, компании обитает Катя. Он решил при следующей встрече с ней узнать больше о ее друзьях. Снял шинель, повесил на гвоздь возле двери и присел к ребятам. - Ну как, молодые-зеленые, дела? Чем занимаетесь?
- Вообще-то ничем. И в таком состоянии с утра до вечера.
- И ничто вас не интересует? Кровь ведь с молоком.
- А нам что? - мотнул головой большеглазый. - Одеться бы да пожрать!..
- Заткнулись бы... - в сердцах бросила Катя и, перехватив взгляд Дмитрия, сникла, поняв, что он в который раз осуждает ее за грубость. - О чем с ними говорить?
- А зарабатываете на эту самую жратву? - в тон собеседнику спросил Рогов. - Или как?
- Нет, конечно. Предки трудятся.
- А мы, таво, потребляем... - осклабился прилизанный.
- А в армии служить готовы?
- Спешим и падаем... - хихикнул с бородавкой на носу. - Армия - не наша стихия.
- Любопытно-о-о, - протянул Дмитрий. - А какая же ваша стихия, если не секрет? Может, самолетостроение, создание новых машин, компьютеров? Или космос изучает недра земли?
- Гы-гы-гы! - широко открыл рот прилизанный. - Если бы чего попроще. Ну там... - Бросив взгляд на Катю, замялся.
- А кто работать на вас будет? Или вы божьим духом питаетесь? Скоро ли в армию?
- Армия сейчас не пользуется авторитетом.
- Это почему же? - поднял густые брови Дмитрий, разглядывая парней. - Что на планете враги перевелись? Или вам все равно: гори все ярким пламенем, лишь бы вы со своим знаменем. Какое оно у вас: белое, синее, черное?
- Зачем планета, лейтенант? У вас же есть внутренние враги. И вы их гоняете то в хвост, то в гриву...
- Не враги, а подонки, которые мешают людям жить и трудиться и которых надо призвать к порядку.
- Гонять на митингах? В темных переулках?
- Нет, вправлять мозги, если их не вправили мать с отцом. - Скрипнув зубами, Дмитрий поднял глаза на юношу в синем свитере и сказал так, словно каждое слово было на вес золота: - Ты, парень, выбирай слова, если говоришь об армии. И запомни раз и навсегда: в армию идут для того, чтобы защитить свою землю, а заодно мать с отцом, бабушку с дедушкой да соседей, своих и чужих. А еще для того, чтобы набраться ума, силы, стать выносливыми, приобрести специальность, если ее нет, и, черт возьми, не одну. И последнее! Если бы не солдаты на наших улицах и площадях, было бы намного больше крови и смертей. Запомни это сам и передай другим! Кому-то очень хочется, чтобы солдат на нож и дуло пистолета, а то и автомата шел с лавровой веточкой. Нет! Солдаты и офицеры всегда будут защищать свой народ с оружием в руках. Так было и так будет!
Нависла тишина. Зина и Наташа сидели молча, слушая разговор таких разных юношей, и по-доброму завидовали Кате: парень у нее, что надо!
- Кому объясняешь? - переживая за Дмитрия, спросила Катя. - Им, бестолковым, в ближайшее время не понять этого. Да и потом... Были бы у них воспитатели другие.
- Не очень-то! - огрызнулся с бородавкой. - Без тебя знаем, что да как. Не хочем лишь одевать солдатскую форму. И все тут.
- А если все юноши не захочут? - понимая, что к чему, спросила Зина. - Что тогда? Бараны вы, бараны! Мыслить надо.
Рогов был натянут до предела:
- Такие и позорят армию и приносят ей ЧП. И надо их воспитывать порой за счет боевой подготовки или за счет своего сна.
- Пошляки с Васильевки... - снова не сдержалась Катя.
- Гражданка, полегче! Не живем там.
- Что, Борька, правда колется? - наконец, подала голос и Наташа. - Не языком бы играть, а мышцами при расчистке снега или мусора. Этого добра хватает везде.
- И эта учит, - сморщился Борис. - Надоели нравоучения во-о-о как! - и он ладонью резанул по горлу. - Пойдем, Виталька. Скушно здесь...
- А вы не заслуживайте того, чтобы вас учили, - неожиданно подобрела Катя, желая разрядить обстановку. - Как же, не оденете военную форму! Не станете служить! Тогда в шахту спускайтесь и добывайте уголек. Хлеб растите.
Как бы не так. Любим пож... поесть, а потом поспать.
Рогов скривился, как от зубной боли.
- В армии будете трудиться с утра до самого вечера с перерывом на обед. Так вот! И никто вам не позволит подрывать ее авторитет.
- А мы постараемся обойти ее стороной, чтобы наши пути не перекрестились. Будем работать где-то в другом месте.
- Не в колонии ли усиленного режима? - сверкнула большими глазами Катя. - Там для вас место приготовлено.
- Ты что? - вскипел Борис. - Тъфу-тьфу! Только не это. Лучше уж армия и под твое командование, лейтенант. Как звать?
- Дмитрий Рогов.
- Очень приятно. Борис, а он - Виталий. Вы - политработник?
- Нет. Взводный.
- Наверное, такие одержимые и нужны армии: за нее, родимую, - и в огонь и в воду. А мне лично армия не нужна. Не нужна и все!
- Почему? - Дмитрий свел брови, и они шевельнулись, точно птичьи крылья. - И страна не нужна?
- Ну нет! - пробасил Борис, прикрывая ладонью губы. - Куда мы без нее? Вроде бы нужна... Мы же не Иваны без роду и без племени.
- А раз так, значит, ее надо защищать. Я имею ввиду свою Родину, где ты родился и вырос. Верно? - Рогов ждал ответа, осознавая, что юношам очень полезен такой разговор.
- Выходит, что так, - не очень убедительно протянул Виталий, разглядывая на руке яркую татуировку.
- Плохие те родители, что не воспитали своих сыновей патриотами. Да и школа.
- Верно, Катюша, - расслабляясь, сказал Дмитрий. - Все дело в воспитании. И начинать его надо с самого детства. Ну а теперь - по домам. Время позднее.
- Может, чайку погоняем? - предложила Наташа.
- А если что-нибудь покрепче? - спросил Виталий, косясь на Дмитрия. - Как на это смотришь, командир?
- Отрицательно. Я не пьющий. Да и девушки, думаю, меня поддержат. Пьянство – плохое дело. Факт! Кроме того, мне пора домой. Служба.
- Служба - не дружба. - Еще не зная, зачем и для чего он сказал эти слова, Борис подыскивал еще какие-то фразы, чтобы не оставить последнего слова за лейтенантом, но так и не нашел их и замолчал. Дмитрий поднялся. Он хотел было уйти, но, увидев устремленные на него глаза молодых людей, в которых уловил интерес к себе, заговорил снова:
- Служба, ребята, - святое дело, а дружба - святое чувство. Притворная дружба наделала и еще наделает больше зла и беды, чем открытая вражда.
- С этим не поспоришь, - согласился Виталий с весомым доводом лейтенанта. - Принимаю такое мнение. Куда денешься?
- И я тоже, - поспешил высказаться и Борис. - Надо, по-видимому, о жизни размышлять более серьезно, а не там: трали-вали, трали-вали - это мы не проходили, это нам не задавали.
- Наконец-то, - улыбнулась Катя, радуясь тому, что в этом непростом разговоре победил Дима. - И не забывайте об этом. Вам же когда-то строить свои дворцы.
- Не когда-то, а уже сейчас, - поправил Катю Дмитрий. - И о дружбе со всеми нельзя говорить не размышляя. Дружба все преграды к добру рушит, а ее саму нельзя разрубить, если она настоящая. Вот послушайте:
Скатившись с горной высоты,
лежал в овраге дуб,
злой силою разбитый,
А с ним и гибкий плющ,
кругом его обвитый...
О, Дружба, это ты!..
- Вот что такое истинная дружба, - закончил он свою мысль. - Выручать или погибать вместе.
- Ай-да, лейтенант! - невольно вырвалось у Виталия, и он с извинением зыркнул на Бориса.
- Учитесь, - расставляя на столе чашки, высказалась Зина и поняла, что и ей надо многому учиться. - Бесплатно ведь и не завтра, а сейчас.
- Толковый ты, Дмитрий, - пробасил ломающимся голосом Борис. - Против тебя не попрешь. Это точно!
- А зачем переть? Уважать надо больше других, а не себя, и трудиться по совести. А если ее нет - собирать по крупицам.
Дмитрий снял с гвоздя шинель.
- Ничто не радовало бы меня больше, как если бы с земли исчез всякий повод к спору между людьми. А еще - все войны и вооруженные столкновения.
- Ну и ну! - только и сказал Виталий. – Ты, лейтенант, настоящий мужчина! Такими надо дорожить!