Сонгфик по песне Rolling Stones - "As tears go by".
Прозрачные серо-голубые сумерки плавно захватили город в свои объятия. Город затих и стал похож на картину, нарисованную акварелью. Ветви деревьев на фоне светлого ещё неба казались вычерченными тонкой кисточкой. Весенний вечер был прохладным, но это не мешало трем детям резво носиться по площадке, гоняя красно-оранжевый мячик. Мне тоже не хотелось домой. Хотя я сидел в стороне на старых качелях. При каждом моем движении они поскрипывали, напоминая мне бабушку, когда та жаловалась на ревматизм. Мать разговорилась о чем-то с соседкой и, к счастью, не видела, чем я тут занят. А я ревел. Нет, конечно, не как девчонка громко в голос. Просто слезы сами текли и текли. И никак не хотели останавливаться. Налетевший ветер бросил мне на колени листик, совсем ещё маленький, желто-салатовый. Подарок…
Завтра будет День Рождения. Отец так и не вернулся. Это значит, что с утра мама спросит меня, кто придет в гости, услышав ответ, тихо вздохнет и уйдет за покупками. А вечером мы с ней вдвоем сядем на кухне. Она велит мне закрыть глаза, потом появится запах шоколада и свечей, заиграет старая пластинка. И мы будем болтать обо всем… Когда совсем стемнеет, мама уложит меня спать и потихоньку включит радио, тревожно вслушиваясь в сводку новостей с фронта.
Мяч подкатился к моим ногам. Он был таким красивым, ярким, заманчиво поблескивал в свете недавно зажегшегося фонаря гладкими боками. Я хотел, было, его поднять, но…
- Посмотрите на него! Он же ревет! – крикнула, подбежавшая ко мне, Ника. – Нюня! Маменькин сынок!
- Да оставь ты его! Дай мяч, - это Глеб. Он на два года старше и тоже считает меня ботаником-занудой, но относится ко мне как-то… не так зло, как другие ребята.
Я никак не могу понять, почему они завидуют, той победе на выставке юного техника. Мы ходили в кружок все вместе.
Мама обернулась на крик, распрощалась с соседкой и быстро подошла ко мне. В оранжевом свете фонаря, я вдруг заметил, что её волосы стали почему-то светлее, чем раньше, а на лице резко обозначились морщинки.
- Пора домой, - она взяла меня за руку. Платок, коснувшийся моих щек, пах ландышем. Остальные тоже начали разбредаться по домам. Начал накрапывать мелкий дождик.
***
Глупо, когда плачет двадцатилетний парень, правда? Я радуюсь, что идёт дождь. Капли остужают разгоряченное лицо и смывают соленые капли влаги с моих щек. Очки уже давно пришлось убрать. Мир неохотно проглядывает из расплывчатой серой дымки вокруг. Налетает порыв ветра, швыряя мне в лицо новую пригоршню капель и красный кленовый лист. Я запахиваю плотнее изрядно промокшую куртку в безнадежной попытке согреться.
Сегодня странный день. С утра я встретил в подъезде Нику. Мы столкнулись на лестнице, она сбегала вниз и налетела на меня так, что мы оба чуть не упали. Она прокричала мне в лицо о том, что я – идиот и слабак. И вечно путаюсь под ногами. И о том, что Глеб умер. Я ничего ей не должен, но в тот момент мне почему-то стало стыдно. Будто я и впрямь виноват в том, что не уехал туда, как остальные нормальные парни.
Мы с Глебом никогда не были даже приятелями. Мы вместе учились, перекидывались парой слов, встречаясь в подъезде. Один раз в десятом он набил морду двум придуркам, решившим вытереть мною, «маменькиным сынком», асфальт перед школой. Правда, я тогда тоже схлопотал от него хорошего «леща» - «чтобы не расслаблялся». Но в тот день, когда матери не стало, он просидел со мной весь вечер. За это время мы едва ли сказали друг другу пару слов. Просто, молча, сидели на кухне, пили, я кашлял от горького дыма его сигарет.
Дома теперь было тихо и пусто, просидев за работой час, я понял, что уже не могу там оставаться. В комнате по-прежнему пахло ландышами, хотя этих духов уже три года, как никто не покупал. У Лизы были совсем другие.
Она должна была вернуться от родителей только завтра. Накануне мы поссорились. Она сказала, что у всех её подруг уже есть дети. Я ответил, что не против, но сможем ли мы нормально обеспечивать… И понеслось. Когда моя жена кричит, голос у неё становится высокий и тонкий, как у маленькой девчонки. Я, молча, сидел на табуретке, крутил в руках чашку с остывшим чаем и думал о том, какие голоса будут у наших детей. Семейная буря, как обычно, пронеслась быстро. Но Лиза все-таки уехала на выходные к родителям.
Сегодня мне снова захотелось напиться.
Я вряд ли смог бы объяснить даже самому себе, зачем приперся сюда на детскую площадку и сижу на качелях, пытаясь раскурить вымокшую сигарету. Лист на моем рукаве яркий, блестящий от влаги красный, как пятно крови. Надо бы пойти домой, доделать чертеж. Но идти никуда не хочется, даже, чтобы согреться. Я сижу и слушаю шорох дождя. Сегодня мы с ним вместе.
***
- Саша, немедленно вернись домой! – в ответ громко хлопает входная дверь. Лиза хмурится, откладывает вязание. Я машу ей рукой, чтобы не вставала, и сам спускаюсь за блудным дитятком. Лестница кажется ужасной длинной, палка только мешает. Двор заливают последние лучи закатного солнца, заставляя ярко вспыхивать оранжевым окна нашего дома. А может это просто отсветы пожара. Я щурюсь, пытаясь разглядеть что-то сквозь толстые линзы очков. Озорной солнечный луч добирается до моих глаз даже сквозь эту преграду, заставляя их слезиться. По улице разносится истеричный вой сирен. Так вот на что выбежал посмотреть этот сорванец! Колонна пожарных машин движется к центру города, туда, где прогремели взрывы. Пожар виден даже отсюда.
- Деда, ты плачешь? – внук, наконец, заметил меня и теперь настойчиво тянет за рукав. – Деда, а что это было?
- Нет, Сашенька. Мужчины не плачут, - улыбаюсь я. – Это… Это война, - я не знаю, как лучше объяснить пятилетнему ребенку то, что сейчас творится в городе. Все эти взрывы… «Вот родители вернутся, пусть они и объясняют» - мелькает трусливая мысль.
- Настоящая? – в серых широко распахнутых глазах нет страха. – А танки будут?
- Надеюсь, нет, - я невольно горблюсь, опираясь на палку, и знаю, что сейчас похож на старую глупую черепаху.
- А можно я ещё немножко посмотрю? Ну, пожалуйста! - ноет нетерпеливый внучок.
Я, молча, киваю, тяжело опускаюсь на лавочку у подъезда. Сашка с парой пацанят носятся вокруг, размахивая пистолетами. Мне на колени слетает красный, как пожарная машина, лист с намертво вцепившимся в него паучком. Сегодняшний день был очень долгим, как и вчерашний. Я почему-то очень устал. Я закрываю все ещё слезящиеся глаза, откидываясь на спинку, слушаю детский смех. Сирены теперь звучат где-то далеко. Меня по ноге бьет мяч, и я слышу неумолимо-настырное:
- Деда, поиграй с нами!