Вперед, в прошлое

Вперед, в прошлое.

… Любовью ль сердце разгорится, -
О, не гаси ее огня!
Не им ли жизнь твоя живится,
Как светом солнца яркость дня?
Люби безмерно, беззаветно,
Всей полнотой душевных сил,
Хотя б любовию ответной
Тебе никто не оплатил.
Пусть говорят: как все творенье,
С тобой умрет твоя любовь, -
Не верь во лживое ученье:
Истлеет плоть, остынет кровь,
Угаснут в срок определенный
Наш мир, а с ним и тьмы миров,
Но пламень тот, Творцом воженный
Пребудет в вечности веков.
                (Константин Романов)

(Почти фантастическая новелла)
- Здравствуйте, к Вам можно, Анатолий Александрович?
«Этого не может быть. Это – сон. Чертовщина какая-то (прости, Господи!)! Ведь так много лет прошло с той памятной встречи, и вот она снова передо мной: такая же красивая, нежная, милая, чудная… С теми же миндалевидными зелеными глазами, с той же мягкой, ироничной улыбкой, с тем же бархатным грудным голосом… Та же прекрасно сложенная стройная фигура, те же движения. Даже цвет волос – светло-каштановый – тот же!  Господи, да я, наверное, все же сплю!» - Адвокат Анатолий Вежин незаметно ущипнул себя за ногу, но это не помогло. Она стояла перед ним: живая и молодая, практически того же возраста, что и тогда, 35 лет назад… Чувствуя, что теряет почву под ногами, Анатолий, усилием воли, заставил себя кивнуть дамочке, вошедшей в его кабинет, и плавно «приземлился» в свое будничное уютное кресло…
… Толик Вежин не любил школу. Его раздражала эта постоянная обязаловка: каждый Божий день, ровно в 7.00 – будильник, затем – непременный завтрак, поспешное собирание учебников, тетрадей, и, наконец, - влезание в заштампованную форму, которая уже настолько сроднилась с телом, что словно приросла к нему.      
«Когда же все это кончится?» - с тоской думал Толик каждое утро, еще не испорченное грядущими событиями дня. Но «все это» никак не кончалось, а, напротив, словно издеваясь над ним, - еще больше обострялось бесконечной рутиной серых, прозаичных будней…
Толик был не по годам смышленым  парнишкой. Обладал хорошей памятью и своеобразным чувством юмора, которое нередко «спасало» его от чересчур надоедливых однокашников. В свои 15, он был весьма практичным и честолюбивым. В глубине души он мечтал о настоящем всепоглощающем чувстве. Он еще не познал Женщину, но часто в своих эротических фантазиях представлял, как впервые почувствует свое прикосновение к этой Тайне, которая, вероятно, несравнима ни с чем иным по силе эмоционального и физиологического воздействия. Пожалуй, только со Смертью. Но Смерть – достаточно отдаленное и неопределенное временем будущее. До нее еще далеко, а жить полнокровной жизнью хочется здесь и сейчас. И немедленно.
Именно сегодня, отправляясь, как всегда в ненавистную, обрыдлую школу (впрочем, с недавних времен, по известным причинам, Толик шел туда с энтузиазмом), он принял важное решение, которое уже более чем полгода лелеял в своих тайных мечтах…
Хмурое, осунувшееся осеннее утро, весьма некстати не располагало к решительным действиям подростка, но «сегодня – или некогда» - заставило его не обращать внимание на естественные превратности сникающей природы и подхлестывало невостребованные, но такие явные пробуждающие мужские инстинкты…
… Толик рос достаточно замкнутым и серьезным не по годам, чем нередко удивлял родных и отталкивал сверстников. В то время как другие ребята давали выход своей неуемной энергии, как то: устраивали «разборки» - «стрелки» с «чужеродными элементами» из соседних дворов, которые посягали на их неприкосновенность;  ловили девчонок, пугая их неприличными предложениями, а то и просто, как нормальные пацаны, играли – в зависимости от времени года – во всевозможные пацанячьи игры – футбол или хоккей, ну, на худой конец – волейбол, - Толик не вписывался ни в тот, ни в другой разряд развлечений. Он сосредоточенно-скурпулезно ходил в библиотеку и занимался изучением истории, географии, археологии, живописи. Он был сам по себе и «сам в себе». Он не боялся драк, так как был рослым и физически сильным. Но предпочитал от всех и вся держаться на приличной дистанции. Все дело в том, что ему не хотелось размениваться по мелочам – было жаль своего драгоценного времени на пустяки. Именно в этот самый период взросления он отчетливо понял, что для того, чтобы стать хозяином своей судьбы, нужно много трудиться.  А чтобы завоевать авторитет и уважение людей, необходимо долго и кропотливо работать над собой и, прежде всего, над своим интеллектом. Кроме того, уже сейчас пора определяться с целью жизни, с будущей профессией, которая бы обеспечила ему финансовую свободу и независимость, а значит -  и определенную власть над менее сильными мира всего. Если не ты – то тебя… - эту прописную истину Толик уяснил как свои пять пальцев на каждой руке (плюс – по пять – на ногах). Поэтому, шаг за шагом наш герой шел к намеченной цели: надо многое изучать, познавать, впитывать, анализировать (благо в мире столько интересного и  прекрасного!). Но школа в которой учился Толик, отнюдь не способствовала росту его интеллекта. Точнее, ее преподаватели. Одна математичка чего стоила! Мымра какая-то засушенная, а не женщина. И сколько ей лет – Толик так и не смог определить, мадам абсолютно не определенного возраста.
А физичка! Как таких только допускают к преподаванию! Сама-то она понимает чего вещает? Тараторит так, что (мама дорогая!) хочется заткнуть уши или лучше, - ей рот!
Ну, историк – еще более-менее. Хоть чего-то знает по существу. Вот к нему Толик ходит с каким-то интересом, а то и с любопытством. Есть, правда, у историка один существенный недостаток: слишком он уж правильный, аж до тошноты. Совершенно не обращает внимание на дисциплину в классе, на «подколы» учеников. На все про все у него одна фраза: «Извольте меня выслушать!» - и при этом смешно потирает себе нос, который внезапно вдруг становится подозрительно пунцовым, словно смущаясь за эти нелепо произнесенные историком слова. Тьфу, как противно! Ну не мужик, а тряпка какая-то!
Русичка ( она же – литераторша) – вообще спит на ходу (ночью, что ли не высыпается?). Как можно говорить о Пушкине, например, с полузакрытыми глазами, - монотонным безжизненным голосом?! Откуда ты взялась, милая? Или учеба в институте выжила из тебя все жизненные и прочие соки?
Физрук… Дурак дураком! Конченый критин. Вместо мозгов – явное тесто, причем, так и не поднявшееся. Использует молодую, свежеиспеченную энергию школьников с такой остервенелой жестокостью, что после урока физкультуры хочется найти где-нибудь пистолет и, как говориться, спустить курок (если уж не в себя, то в физрука точно!).
О господи, да в этой злосчастной школе все педагоги как сговорились! Откуда такая всеобщая выдающаяся неполноценность?! Но, что самое удивительное, кроме Толика, походу никто ничего не замечал, или не хотел замечать. Всех как будто бы все устраивало! Итак, наверное, бездарно и скучно, протекала бы   школьная жизнь, если бы в его школу однажды не пришел новый педогог по музыке (старый, точнее – старая, ушла на заслуженную пенсию) – Ирина Владимировна. Когда она впервые вошла в класс, Толик почувствовал легкое жужжание в области солнечного сплетения – настолько резко и безошибочно трезво она отличалась от всей серой педагогической братии. Это была еще достаточно молодая (лет 30-ти), светлая шатенка, выше среднего роста, стройная, ухоженная, с удивительно миловидным лицом: чуть насмешливыми миндалевидными зелеными глазами, немного вздернутым, небольшим носиком, чувственными губками и приятным, бархатистым, низким голосом, от которого у Толика впоследствии постоянно бегали «мурашки» по всему телу. В ней сочетались и уживались одновременно, казалось бы, несовсем несочетаемые вещи: с одной стороны, она производила впечатление самодостаточной, знающей себе цену дамы – яркой, интеллигентной, женственной, а с другой стороны, было в ней что-то милое, естественное и непосредственное, как у ребенка. Даже что-то мальчишеское.
Позже Толик понял, что его так «зацепило» в Ирине Владимировне: именно вот эта необычная переплетенная совместимость двух противоположностей – детской непосредственности и женского очарования. А еще – упоительная эмоциональность, мощная энергетика и манящая, но спрятанная сладострастная чувственность. И еще… Эти глаза, от которых он не мог оторваться: они вскружили ему голову своим тайным, завуалированным соблазном постигнуть то, о чем он мог только догадываться…
Никогда прежде Толик не ощущал прежде такого приятного и тревожного  томления. Его неудержимо влекло к этой загадочной женщине, которая с каждым днем становилась ему все ближе и дороже. Постепенно он начал осознавать, что все его мысли – только о ней, единственной и неповторимой. Ни одна девчонка и рядом не могла стоять с Ириной Владмировоной. «О как же она, наверное, хороша и в …», - Толик запнулся в своих грешных мыслях, чувствуя, как лицо его начинает неестественно пылать. «Интересно, замужем ли она?» - Эта мысль не давала покоя Толику ни днем, ни ночью, и буквально, как заезженная шарманка, со скрипом и стоном, до бесконечности, свербела во все его бедном организме.
Вскоре он все-таки узнал, что Ирина Владимировна была замужем, но совсем недолго, и по какой-то непонятной причине разошлась с мужем. И, кажется, у нее есть совсем крошечная дочка. Этот факт весьма обнадежил Толика, и он почувствовал, что впереди его ожидают, хоть и достаточно сомнительные, но все же – перспективы…
Ирина Владимировна, между тем, оказалась не только очаровательной дамой, но и высококлассным специалистом, а также прекрасным, тонким музыкантом, с красивым грудным контральто. «Каким это ветром ее занесло к нам? – с грустной нежностью думал Толик. – Разве ее место здесь, в этой дыре?». Тем не менее, Ирина Владимировна словно не замечала происходящее в школе.  Со всеми педагогами и учениками была приветливо любезна, но при этом сохраняла какую-то удивительную дистанцию, не подпуская к себе слишком близко. Она сразу же, с первого взгляда,  завоевала авторитет у изголодавшихся по настоящему искусству педагога, школьников. У нее была какая-то потрясающе-завораживающая энергетика – чистая, светлая, добрая, словно это не земная женщина, а ангел во плоти…
Занятия по музыке пролетали как одно мгновение. За какие-то несколько месяцев  школьники перепели столько красивых, сочиненных Ириной Владимировной песен, узнали много нового о музыкальной грамоте, композиторах и исполнителях!...
Вскоре Толик стал подозревать, что, в сущности, эта, ни с кем не сравнимая женщина, настолько мощно вошла в его плоть и кровь, что и выходить оттуда в ближайшее время явно не собирается. Он понял, что бесконечно и безнадежно влюблен в нее, и невыносимо, невыразимо, да просто яростно желает ее! «Но кто я такой, по сравнению с ней? Еще дитя, ребенок, один из многих таких, как я… Могу ли… смею ли мечтать о близости с этой Богиней? Что же мне делать? Я же не могу жить без нее?!»
В муках и ожиданиях прошло полгода. За минувшее лето, к началу нового учебного года, Толик всерьез занимался самообразованием. «Перелопатил» огромное количество стихотворений разных эпох, заучивал их наизусть. А вскоре и сам почувствовал необычайную тягу к творчеству. Удивительно, что поэзия и живопись вошли в его жизнь почти одновременно. Рисуя портрет Ирины Владимировны, он мысленно произносил:
«Я еще не знаменит и прост,
Спишутся мне страждущие дни,
Твое тело просится на холст
В шелковом ландшафте простыни…»
Стихи заполнили буквально все, к чему он прикасался. Они вырывались мощно и неистово, словно засидевшиеся в неволи голуби из клетки. Толик, сам не замечая, начал излагать свои мысли стихами – они лились из него рекой… нет, - океаном!
«А музыка уводит в океан,
Таинственный и бесшабашный,
Чтоб устремил ладью я сквозь туман,
К звезде своей прекрасной…»
Иногда стихотворения окрашивались шутливо-эротическим мазком:
«Как хочу я, чтобы Вас
Приоткрыло одеяло,
Обнажив Ваш чудный таз,
И Луна в окно сияла!...»
Фантазии и грезы Толика уводили его еще дальше от действительности:
«Твой сон – пленителен и сладок,
Он дразнит негою меня.
Намеками прозрачных складок
Вовсю заводит простыня…»
Уже в этих его ранних стихах ощущалась какая-то удивительная свежесть, образная яркость, мягкая ироничность и самобытность, что впоследствии сформирует его индивидуальный подчерк.
В новый учебный год Толик вошел новым человеком – насыщенным и как бы «светящимся» изнутри. Одноклассники, почувствовав в нем колоссальную перемену, сначала насмешливо перешептывались между собой, недвусмысленно указывая на него пальцами. Затем, видя, что реакции – ноль, стали откровенно «подкалывать»: «Что, Толян, крыша-то совсем прохудилась, а не пора ли новую ставить?».
Но Толик ни на кого не обращал внимания. Он терпеливо и упорно шел к своей заветной цели: удивить, ошеломить, покорить женщину своей мечты и добиться взаимности с ней.
Ирина Владимировна действительно по-началу сначала смотрела на Толика как на одного из своих учеников. Да и могло ли быть иначе – такая существенная разница в возрасте, кроме всего прочего. Со временем она все же стала замечать, что этот странный мальчик с задумчивыми карими глазами, мясистым, крупным носиком, волевым подбородком и чуть оттопыренными ушами, как-то отличался от сверстников. Он  обладал не по годам высокой, ладно скроенной стройной спортивной фигурой, был серьезным, вдумчивым(хотя мог временами быть и весьма остроумным), трудолюбивым и любознательным. И главное, в нем ощущалась уже почти сформировавшаяся, хотя и скрытая мужская сила, воля и убежденность.
«Н-да… Этот парень далеко пойдет», - не раз ловила себя на этой мысли Ирина Владимировна. И не только на этой. Как ни странно ей было признать самой себе, но ее влекло к Толику. Хотелось потрепать его по курчавым волосам, поцеловать в щечку (и вовсе не по-дружески, и уж, тем паче, - не по матерински)… И 1даже, возможно, более того…
Ирина Владимировна вдруг внезапно очнулась от своего оцепенения, пугаясь и смущаясь  собственных мыслей и ощущений. «О чем это я?» - усмехнулась она. – Спятила ты, милая, что ли? Наверное, от того, что у тебя давно мужчины не было. Тоже, нашла кандидатуру! Он же совсем еще ребенок: пушок едва пробивается под носом… Но почему он так странно смотрит на меня, загадочно-выразительно, и в то же время – властно, с вызовом? А может мне все это лишь кажется? Но сердце-то не обманешь! Почему в последнее время оно так пугающе трепещет, когда я смотрю на этого мальчика? Почему по телу разливается нежнейшая истома и какая-то необъяснимая дрожь?... Нет, этот Толик обладает явно чем-то таким притягательным и харизматичным, что даже я, разумная, зрелая женщина, чувствую себя школьницей и, похоже, не в силах устоять… Он действует на меня почти магически и словно гипнотизирует взглядом… Нужно как-то с этим бороться!... Или не нужно?».
Ирина Владимировна, сама того не замечая, перешла от мысленных  размышлений к разговору вслух сама с собой, стоя у окна в своем кабинете и наблюдая, как вечер уже коснулся осенней природы, как солнце плавно и сонно уходило за горизонт, оставляя в памяти еще один пережитый день…
- Не нужно с этим бороться, Ирина Владимировна, - вдруг разрезал тишину знакомый голос. Она, вздрогнув от неожиданности, оглянулась и, покачнувшись, упала бы, если бы не Толик, который подобно ловкому леопарду, в один миг подскочил к ней и привел в состояние равновесия.
-Ты… ты все слышал?- пытаясь преодолеть внезапно подступившее волнение и стыд, спросила учительница.
-Что именно? – голос Толика был одновременно игривым и завораживающе-бархатным. Он подозревал, что природа одарила его красивым низким баритоном и весьма гордился этим фактом, догадываясь, что со временем это может пригодиться ему в жизни: стать, ну если не певцом или актером, то по крайней мере оратором. 
- Послушай, Толик, мне сейчас не до смеха. Скажи: что ты слышал?!
- Я полагаю, - откашлявшись, ответил он. –Вы сейчас разговаривали обо мне.
- О тебе?! Да с какой это стати? А, ну да… я просто вспоминала всех своих учеников и пыталась каждому дать исчерпывающую характеристику.
Лицо Ирины Владимировны покрылось предательской пунцовой краской. Оно всегда ее выдавало, если она говорила ложь. Толик это явно заметил и даже с удовлетворением отметил как она прекрасна в своем неприкрытом, целомудренном смущении! И это факт подхлестнул его к решительным действиям, о которых он так мечтал с сегодняшнего утра и к которым так долго готовился.
- Видите ли, Ирина Владимировна, - начал он немного неуверенно. – Я не просто так сюда зашел. Мне очень хотелось бы поделиться с Вами своими стихами… И еще, я так мечтаю, что если Вам хоть что-то понравится, Вы напишите музыку?...
Она облегченно вздохнула: «Кажется, пронесло!»
А вслух радостно произнесла:
- Ты пишешь стихи? Это же замечательно! Я с удовольствием их послушаю, а потом сделаю свое резюме.
Толик, сглотнув, начал читать, вначале тихо и зажато, но, глядя в восторженно – удивительные глаза Ирины Владимировны, воодушевлялся все больше и больше.
 Он читал о своей любви к ней – Царице, Богине, которая заполнила все клеточки его организма своим присутствием в его жизни, о том, как она изменила его, помогла подняться над собой, как она открыла ему Мир Музыки и Поэзии, как пробудила в нем желание жить, совершенствоваться и расти как личность…
Слушая Толика, Ирина Владимировна не могла понять, что с ней происходит. Во-первых, она почувствовала головокружение и небольшое «онемение» всего тела, по которому как бы струйками побежало легкое покалывание. Во-вторых, ей почему-то стало трудно дышать, словно спазм подступил к горлу. Ну, а в-третьих, у нее возникло ощущение, что она – словно оторвалась от реальной действительности и парит вне времени и пространстве.
«Что со мной? – промелькнуло в ее сознании, которое начинало слегка затуманиваться. – Что он делает со мной? Откуда такая мощная энергетика у этого мальчика? Что вообще происходит?» С трудом открыв непроизвольно закрывшиеся глаза, она посмотрела на Толика испуганно-изумленным взглядом.
- Кто ты??? С какой Планеты прилетел? На нашу грешную землю? – только и смогла промолвить она. Язык почти не слушался ее. Как и весь организм, он находился в состоянии одеревенения.
Толик как-то  странно улыбнулся и приблизился к Ирине Владимировне настолько близко, что она ощутила не только его дыхание, но и учащенное сердцебиение.
- Я? Просто – Толя. Толя Вежин. Я – такой же, как и многие, кто Вас окружает. Но есть одно, что выделяет меня среди прочих, - после непродолжительной паузы он, набрав побольше воздуха в легкие, в одно мгновение выплеснул то, о чем так долго не решался сказать: - Я люблю Вас, Ирина Владимировна. Это невозможно объяснить, невозможно нарисовать, спеть. Любовь вообще невозможно выразить словами. Это определенное (или – неопределенное?) состояние души и тела, которое, с одной стороны, живет внутри нас, а с другой – вне нас. Она может иметь почти электромагнитное излучение… Может быть, поэтому Вы это сейчас и почувствовали… Когда я читал Вам стихи, от меня шла мощная энергетика, энергия моей любви. Возможно, она напугала Вас… Но… прошу, не бойтесь, - голос Толика перешел на шепот. – Я не сделаю Вам ничего дурного. Ничего такого, что причинило бы Вам дискомфорт или боль Я вообще ни на что взаимное не надеюсь, но «выплеснуться» мне было просто необходимо, ведь я столько времени  вынашивал, взращивал, лелеял это в себе!.. Но прошу Вас только об одном: не гоните меня от себя… Вы нужны мне… Вы так близки и так дороги мне, милая… милая моя!..
И тут, как на духу, окончив, наконец, свою исповедальную речь, он решился взглянуть в глаза Ирины Владимировны. То, что он увидел, привело его в состояние необычайного смятения: на ее прекрасных глазах, которые он так любил, блестели слезы…
- Толик, милый мой мальчик, - с трудом подбирая слова и задыхаясь от собственных слез, которые неумолимо заливали все пространство на ее лице, произнесла она. – Как же так?.. Это невозможно… Это – просто невероятно… Ты же понимаешь, что я не могу разделить твою любовь. Я не хочу тебя ранить, травмировать. Ты мне очень, очень нравишься, но мы с тобой не пара. У тебя еще все впереди. И сколько раз ты будешь любить и это будет взаимно! Какая счастливая будет та, которая удостоится твоей любви! Но я, я – не могу, прости меня… Ирина Владимировна в отчаянии отвернулась и уже не в силах более сдерживаться, дала волю бурному потоку безудержно льющихся слез – отчаяния и жалости к этому бедному мальчику.
Толик  скорее ощутил, нежели услышал то, что только что произнесла учительница. Его вдруг охватило страшное, холодное оцепенение. «Ну, вот и сказке конец», - успел подумать он, в ту же секунду чувствуя, что теряет контроль над ситуацией: все поплыло перед глазами… Теряя равновесие, он заметил расширенные от ужаса глаза Ирины Владимировны, которая что-то кричала, махала руками и, кажется, пыталась его удержать… И всё… Потом – полный провал, помутнение сознания и полная изолированность от внешнего мира…
… Очнулся Толик от чьего-то мягкого прикосновения к его голове. Открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что находится уже не в кабинете Ирины Владимировны, а в какой-то уютной, небольшой комнате, и почему-то на кровати. А еще – весьма неприятно ныла голова.
- Слава Богу, пришел в себя! Ну и  напугал ты меня, парень, - радостно воскликнула Ирина Владимировна, сидящая на кровати, где лежал Толик, и гладившая его волосы.
- Что это было? Где я? – прошептал Толик, перехватив руку учительницы.
- У меня дома, милый мой. Ты разве ничего не помнишь? Ты же в моем классе в обморок упал, да еще при этом задел головой стул! Пришлось вызывать «скорую». Но отправлять тебя в твой дом я не решилась: еще нагоняй от твоих родителей получу. Поэтому подумала, что будет лучше для всех, если ты здесь отлежишься и здоровеньким уйдешь.
Тут до Толика дошло наконец, что произошло. Он моментально вспомнил все детали своего злосчастного визита к Ирине Владимировне. Ему стало безумно стыдно: надо же так опозориться перед любимой женщиной – упасть в  обморок, словно красна девица!!! Да она теперь вообще его за мужчину – то принимать не будет. Тюфяк. Слабак. Ничтожество!
Он хотел соскочить с постели и немедленно убежать куда глаза глядят, только бы подальше от нее, да и от всех людей. Соскочить, однако, не удалось: голова все еще давала о себе знать тупой, ноющей болью, да и слабость ощущалась во сем теле. Стиснув зубы, он отвернулся и в  отчаянии закрыл глаза.
- Теперь Вы смеяться надо мной будете и презирать меня, - только и смог он процедить.
То, что последовало дальше, никак не вязалось с самыми оптимистичными ожиданиями Толика.
Ирина Владимировна, полностью сняв с себя одежду и, оставшись в чем мать родила, абсолютно беззастенчиво юркнула под одно одеяло с ним. Затем, она обняла его, прижавшись к нему сзади всем телом.
Моментально ощутив прилив былой энергии и какого-то чудодейственного, нереального счастья, Толик повернулся к ней лицом и теперь уже сам, судорожно обняв ее, совершенно не соображая что делает, стал неистово целовать.
Он целовал каждую клеточку, каждый кусочек, уголочек ее лица, погружаясь в него, словно в морскую пучину. Собственно, - и   лица-то ее он не видел: это было одно сплошное счастье – эти глаза, которые сводили его с ума, это чудный носик, эта милая родинка под ним…
Он спускался все ниже и ниже, как в каком-то наркотическом дурмане, найдя, наконец, губы – эти влажные, чувственные, податливые… Толик никогда раньше не целовался и лишь следуя какому-то нечеловеческому инстинкту, понимал, чувствовал, как это нужно делать… Нет, он не торопился проникнуть сразу вовнутрь. Сначала пощекотал их язычком – нежно – нежно, чуть касаясь… Затем, взял своими губами сначала верхнюю и пососал ее, потом – то же проделал с нижней губой. И только после – обхватил обе ртом, полностью всасывая и немного покусывая…
Чувствуя, как тело Ирины Владимировны начинает трепетать и волноваться, Толик еще больше воодушевился. Теперь уже в ход пошел язык, который ловко проник в ее прелестный ротик и стал совершать там кругообразные движения, наряду с этим, Толик успевал ласкать небольшие, но такие нежно-упругие, почти девичьи грудочки, которые приводили его в неописуемый восторг. Он то сжимал и разжимал их, то просто гладил, то вдруг оторвавшись от губ, припадал к ним и целовал, и кусал легонько сосочки, находясь в состоянии головокружительной эйфории…
Но что в это время происходило с Ириной Владимировной? Она уже не чувствовала разницы в возрасте. Она полностью отдалась течению времени, своему упоительному состоянию, да просто этому, пусть маленькому, но такому потрясающему, сильному, ласковому, ненасытному и очень сексуальному мужчине. «Наверное, это и есть счастье – быть любимой», - успевала думать она, в то время как Толик становился все напористей и необузданней. Вот уже его поцелуи поползли все ниже и ниже. Дойдя до «заветного ларьца», он внезапно остановился и выразительно-красноречиво посмотрел на Ирину Владимировну.
- Ну же, милый, прошу тебя, не останавливайся, сделай мне ЭТО, - хриплым от растущего возбуждения голосом попросила, нет, скорее, простонала  она. – Я хочу ощутить твой язычок в своем лоне, оно так же ждет этого! Поласкай его, пожалуйста!
Толик, как по команде, со страстью припал к открывшемуся его взору саду любви, одновременно разведя ее ноги до упора. Его ловкий язычок изведал все прелести этого сокровенного тайника – сущего Эдема, доведя Ирину Владимировну до полного изнеможения: его прикосновения к ее плоти были нежны и сильны; он то покусывал клиторок, то посасывал его, а то вдруг внезапно соскальзывал и резко, толчком проникал всем языком в глубокое ущелье, которое трепетало, стонало и выделяло огнедышащую влагу. Для особой пикантности, Толик изловчился просунуть еще и два пальца в анальное отверстие, которыми выполнял определенные движения…
- О, как мне хорошо! Что ты со мной делаешь, Толечка?! Ты сводишь меня с ума! О! Это невозможно… Еще, еще, еще сильней… Да… да… вот так… - Голос Ирины Владимировны прерывался от досель неведомого ей ощущения, волной подкатившего к низу живота. Словно электрический разряд пронзил ее от головы до пят и, задыхаясь от подступившего неземного блаженства, она, обессиленная, содрогнулась всем телом и замерла, словно погрузившись в гипнотическое состояние…
Толик был вне себя от счастья, которое сумел доставить своей любимой женщине, еще ничего особого и не сделав. Дождавшись, когда Ирина Владимировна «придет в себя», он, до последней капли, выпив всю влагу из ее трепещущего лона, отстранился от нее, и теперь уже оказался стоящим над ее головой.
Открыв глаза, все еще затуманенными от наслаждения, она едва не вскрикнула, увидев прямо перед лицом огромный детородный орган, в самом что ни на есть боеготовом состоянии и чем-то напоминающий зрелый банан. С головки этого завораживающего своей неприкрытой красотой фрукта медленно стекал живописный сок, - прямо на лицо Ирины Владимировны, внезапно ставшее  пунцовым от такого откровенного зрелища…
Она, без лишних слов, чуть приподнявшись, слегка коснулась язычком его плоти, которая моментально затрепетала, благодаря за столь долгожданную ласку.    
Затем, уже не смущаясь, и напрочь забыв о том, что она – учитель, а он – ее ученик, полностью обхватила «инструмент любви» своими губами и, сначала – нежно, а потом – все энергичней и глубже стала  совершать сосательно-вращательные движения, то покусывая, то втягивая полностью это воистину прекрасное произведение искусства.
Сказать, что Толик испытывал полный и совершенный кайф – ничего не сказать. Он находился где-то на грани сознательного и бессознательного, ощущая абсолютно неземное блаженство. Он не понимал, что с ним происходит, откуда возникли эти неописуемые, необыкновенные ощущения истинного, полного и бесконечного счастья. Возможно, это состояние продлилось бы еще – бог знает – сколько времени, но вдруг внезапно Ирина Владимировна отстранилась от этого упоительного занятия, которое, по всей видимости, и ее приводило в восторженно-исступленное томление и, глядя в изумленные глаза Толика, прошептала:
- Толечка, я хочу… хочу тебя ощутить в себе, понимаешь? О, Господи, что я такое говорю! – Ирина Владимировна почувствовала, как предательски дрожит голос, пересохли губы, а говорить становится уже совершенно невозможно.
- Погоди… те… Не нужно ничего говорить, - Толик нежно прикрыл рот Ирины Владимировны пальцами. Затем осторожно прикоснулся к ее плечам и мягко, ненавязчиво положил на спину. –Я умираю от жажды… От жажды по тебе, любимая. Ты – само совершенство. Ты – мой идеал, понимаешь? И то, что ты сейчас здесь, со мной – это просто невероятно. Это –фантастика. Я не знаю, что будет завтра, может быть, ты станешь презирать меня… Но сегодня я хочу любить и сделать тебя счастливой. Ты это запомнишь. И последнее: знай, что ты – моя первая женщина, и никто и никогда тебя больше не будет любить так, как я…
- Я знаю… Я это чувствую… Люби меня, Толечка, люби, здесь и сейчас… А что там будет дальше – одному Богу известно…                               
Через мгновения Толик перешел к более решительным действиям. Войдя в ее божественное, чарующее лоно, стал лихорадочно совершать поступательные движения. А увидев, как безотчетно и с радостью подчиняется она его мужской воле, Толик начал двигаться все быстрее. И вскоре для них уже не существовало ничего, кроме их собственных феерических ощущений, после начала которых Ирина Владимировна стала громко стонать, при этом своими руками нежно перебирала пряди волос на голове Толика. В кульминационный миг с губ учительницы сорвался торжествующий крик, Ирина Владимировна крепко прижалась к Толику, затем стала осыпать его тело поцелуями.
Это было слияние двух близких душ, сердец, тел, в единое целое… Восторг на грани умопомешательства, переходящий в иступленную нежность… И страсть, страсть, почти животная, которой не было предела… Как странно: ведь не первые же они люди, которые открыли ЭТО ЧУДО ПРИРОДЫ. Но почему, почему настолько обоюдно ярко и гармонично они переживали эти удивительные ощущения.
Уже спустя определенное время, Толик, возвращаясь мысленно к этой памятной встрече, размышляя и анализируя, что же такого особенного, острого, яркого, нечеловеческого было в их соединении с Ириной Владимировной, вдруг осознал: когда обладаешь не случайной, а ЛЮБИМОЙ женщиной, близкой тебе по духу, взглядом, мыслями, которая пробуждает массу эмоций, вдохновения, стремление к творчеству и активной жизни, - это, вероятно, и есть то, что называется ЛЮБОВЬЮ, а не механическим, физиологическим актом, после которого – лишь пустота в душе, несмотря на сиюминутное удовольствие…
После Ирины Владимировны у Толика было несчетное количество женщин, самых разных возрастов и обличий, благо природа одарила его привлекательной внешностью, интеллектом с чувством юмора и недюжинными мужскими способностями. С кем-то из них ему было хорошо, с кем-то не особенно. Но вот что всегда не давало ему покоя: среди всех женщин, которыми он обладал, он искал хотя бы приблизительно похожую на ту, которая подарила ему ни с чем не сравнимое счастье. И не мог найти. Такой, как Она – не существует в природе. Она – уникальна. И – в единственном экземпляре. И, быть может, любовь всей его жизни…      
… Ирина Владимировна уехала в другой город. На следующий же день. Внезапно. Не предупреждая и не оповещая никого. Просто: взяла и уехала. С ней и уехало все лучшее, что было в жизни Толика – мечта, творчество и… любовь, которая отныне осталась лишь прекрасным, но щемящим воспоминанием… Светлым и чистым… Ярким и незабываемым…
Он пытался ее найти, но тщетно. Судьба разъединила их навсегда. И только благодаря соей силе воли, упорству, невероятной трудоспособности и целеустремленности, дисциплине и настойчивости, Анатолий шел вперед, шаг за шагом прокладывая себе тернистый путь, извилистый путь к новым свершениям и достижениям.
…День завершен. А завтра тебе               
Судьбой предназначена новая веха.
Звонко окликнет на скользкой тропе
В час расставания звонкое эхо…
Он знал, что в этом мире ничего никому не достается просто так. Одного таланта и способностей недостаточно, чтобы чего-то добиться. Необходимо много трудиться и свято верить в успех. Даже если придется ждать его большую половину своей жизни. И еще: всегда нужно быть в позитиве, никогда, ни при каких обстоятельствах не унывать и не останавливаться на достигнутом, постоянно стремиться к покорению все новых и новых вершин, ибо в этом, наверное, и есть смысл человеческого пребывания на матушке – Земле. Остановка означает конец. Нет цели – нет и действий. Нет действий – нет жизни.
Позднее, Анатолий, уже будучи известным, солидным и уважаемым адвокатом и поэтом, напишет:
«Читатель, зри, что может с сей судьбой сравниться,
Таким быть должен настоящий путь
Того, кто прочно к знаниям стремится,
Кого влечет благая счастья суть.
Но как, друзья мои, в пути не преуспели,
Какой бы ни был в жизни поворот,
Не думайте, что вы достигли цели:
Иди вперед, иди, мой друг, вперед!»
… Анатолий Вежин внезапно очнулся от нахлынувших воспоминаний и вновь взглянул на гостью, с интересом разглядывающую его кабинет.
- Простите, я немного задумался. Вам не скучно?
- Нет, что Вы, - игриво ответила она. – У Вас очень уютно и комфортно, все по-существу и ничего лишнего. Прямо-таки как дома! Какой чудесный аквариум с золотыми рыбками… Наверное, хорошо успокаивает нервную систему после напряженного трудового дня?
- Да… да… конечно… - заикаясь от волнения, Анатолий предложил даме чай, на что она любезно согласилась. Затем, преодолев затянувшееся молчание и робость, он пошел ва-банк, выстрелив в упор:
- Простите, а как Ваше имя – отчество?
Она, лукаво прищурив свои восхитительные глазки, и, выдержав небольшую паузу, загадочно произнесла:
- Ирина Владимировна. Композитор и исполнитель.
Анатолий почувствовал, что ему не хватает воздуха, а в висках отчаянно застучало.
- Этого не может быть, - прошептал он. – Не может! –вдруг воскликнул, яростно ударив по столу кулаком.
- Отчего же? – так же загадочно продолжала она. – В жизни всякое может случиться. Особенно, когда этого совсем не ждешь…
Анатолий, не выдержав напряжения и, потеряв остатки самообладания, ринулся к ней, схватил за плечи и начал их трясти, совершенно не соображая, что делает.
- Но как же так?! Ведь прошло столько лет! А ты… простите, Вы – такая же молодая и цветущая, как  и тогда? Как такое возможно?!
Ирина Владимировна, мягко от него отстранившись от неожиданно – бурных эмоций адвоката и, глядя пристально ему в глаза, ответила:
- Все очень просто, Анатолий Александрович: я – ее родная дочь.
Вежину показалось, что он сходит с ума, до такой степени был потрясен услышанным.
- Дочь?! И тоже Ирина Владимировна?! Бред какой-то.
- А что тут удивительного? Моего отца звали Владимир, маму – Ирина. Я не знаю, почему мне дали имя матери: ради прикола или им очень уж нравилось это имя?
- Простите, за абсолютно бестактный вопрос, но я просто обязан его задать, для меня это очень важно: сколько Вам лет? – Анатолий все еще не верил тому, что происходит. Здесь и сейчас. Все это напоминало ему не более, и не менее – мистическую мелодраму, которая, по иронии судьбы, произошла в его жизни.
- А я и не скрываю своего возраста. 39… недавно исполнилось…
«39? Мама была старше меня на 15 лет, а дочь – на 15 младше. Фантастика!» - подумал Анатолий, а вслух произнес волнуясь:
- И Вы, стало быть, как и мама, - композитор? Но возможно ли такое абсолютное совпадение?!
- А почему бы и нет? Да, я тоже композитор. Мама этого очень хотела.
- Мама хотела?!.. А где она сейчас, Ваша мама? Жива – здорова? Простите…
- Да, с ней в се в порядке, - задумчиво произнесла новоявленная Ирина Владимировна. – Она за границей. Вышла замуж за иностранца, - и, немного помолчав, с грустью добавила: - Она Вас очень любила, Анатолий Александрович… Много рассказывала о Вас, Ваших способностях, стихах… Очень жалела, что так и не написала ни одной песни на них… И… поручила это сделать мне… Вы знаете, я умею сочинять песни ничуть не хуже мамы, а, может быть, в чем-то и поярче.  К тому же сама делаю аранжировки к своим песням.
Анатолий, все еще с трудом веря в возможность такой метаморфозы и, видя перед собой исключительно Ирину Владимировну, которую он так любил, рассеянно слушал ее дочь, да практически почти и не слышал, а лишь догадывался о смысле ее слов. Все это время, пока она говорила, он, не отрываясь, вглядывался в ее милое, до боли знакомое и родное лицо, пытаясь найти хоть какую-то отличительную разницу между матерью и дочерью, но так ничего и не нашел. Даже родинка с правой стороны под носиком – и  та сохранилась. Эта дочь – словно и не копия, а самый что ни на есть настоящий оригинал!
Все уснувшие было за эти годы чувства Анатолия к его учительнице, вновь хлынули из него бурным потоком, но теперь  уже как-то по-особенному, по-новому. Это чувство было зрелым, выстраданным, истосковавшимся по истинному, подлинному. И, уже не стесняясь ни себя, ни этой молодой женщины, ни образа ее матери, он приблизился к ней, обнял ее за плечи и с нежностью – необычайной, на какую только способен, произнес:
- Я тебя увидел в томном полумраке,
Ты по мне скользнула переливом глаз…
Блики этой ночи стали очень ярки,
Я своей любовью грею этот час!
Милая моя девочка… Сколько лет я ждал тебя и верил в чудо… Больше я тебя от себя никуда не отпущу и никому, никогда не отдам. Слышишь?!..
- Я знаю, - серьезно и твердо ответила она, глядя ему прямо в глаза. – У нас все будет с тобой хорошо. Но не сразу. Мы должны многое узнать друг о друге, стать ближе друг к другу. Также мы должны научиться многое терпеть и прощать слабости, доверять и не покушаться на внутреннюю свободу и независимость другого. Но самое главное, пожалуй, - научиться по-настоящему любить друг друга. А это значит – постоянно удивляться и восхищаться, обновляться и гореть, открывать новое, неизведанное. Мы должны беречь друг друга и помогать вот всем. А еще не нужно бояться разлук, ибо в разлуке и формируется истинная бесконечная Любовь.
Я напишу много красивых песен на твои стихи, которые станут популярными. Наши души – через них – очистятся от повседневных неурядиц и проблем. А когда мы уйдем с тобой в Вечность, наше творчество останется благодарным потомкам. Ты со мной согласен, милый?
- Канечно, - с улыбкой произнес Анатолий, нежно целуя Ирину в щечку. «Возможно ли такое чудо и счастье?» - с трепетом в сердце подумал он.
«Возможно, -  мысленно ответила ему Ирина. – Только для этого необходимо очень потрудиться. Счастье – удел избранных и его нужно заработать. И никогда, ни при каких обстоятельствах, не отпускать…»