Посвящаю своему отцу
Данилову Виктору Васильевичу - капитану 2-го ранга ВМФ СССР
Течёт и время безвозвратно:
Ни часу, ни минуты нам
Не укрепить, не взять обратно
По уплывающим волнам.
…
Вы так же, как и мы, прияли
Своё наследство от веков.
Вы продолжаете скрижали,
начатые рукой отцов.
П.А. Вяземский «Слово примирения», 1858
Теперь-то зачем спешить-суетиться?.. Теперь можно спокойно посидеть, «поработать» (хотя, это не работа, а удовольствие!) до глубокой ночи или встать ни свет ни заря. Они – вспышки памяти! – ярко освещают прошлое, особенно ночью. Помню, почти ощущаю запах паровозного дыма и гари – лежу на верхней продуваемой степным ветром плацкартной полке и гляжу в открытое окно, еду в пионерский лагерь под Новороссийск!.. Это моя первая поездка без родителей. Кругом ещё малознакомые ребята – надеюсь, будущие друзья. Они так же, как и я, каждый в себе: кто-то задумчиво смотрит в окно, кто-то пытается познакомиться с соседом. Стучат колёса… стучат – заставляют глубоко задуматься!..
И вот уже – утро другого дня!.. Кажется, только что был там – на лагерной веранде в Кабардинке!.. И рядом шумно дышит Чёрное море!.. Тёплый деревянный пирс, уходящий в притягивающую прохладную безграничную водную даль. Зависть и восхищение от вида спортивных фигур братьев-близнецов Ворман, изумительно ныряющих ласточкой!.. Крики чаек в глубокой Новороссийской бухте!.. Далеко влево Геленджикский маяк… и вдруг шторм, скользкие валуны, разбитые коленки – зачем полезли в штормовую волну?!.. Вот так же сначала медленно звучит фортепьянная тема у Моцарта в Фантазии… и вдруг срывается, мечется, бьётся – это наши воспоминания!..
И ты тоже мечешься среди мыслей, фотокарточек, ждёшь писем, вздрагиваешь во сне от последней поездки в родной Калининград… – там тоже чайки, там тоже детство, море, но уже Балтийское!..
Наверное, память может перегрузиться от воспоминаний, если их иногда не выплёскивать на бумагу. Она (бумага), как предохранительный клапан от взрыва при большом давлении. Это, как общение с себе подобными, без которого можно сойти с ума. И чем дольше живёшь – тем больше впечатлений от... раннего утра, дождя, наступившей весны!.. А мешает этому повседневная суета!
И кто-то «сверху» уже в который раз заставляет задуматься: что же ты намерен оставить в этой «суете» своим детям, внукам… и любимым?.. А в понятие «что» сначала вкладывается: какую память о себе ты оставишь – добрую или не очень... и только потом – какое «имущество»?.. Хотя, духовное и материальное так перемешано друг с другом, что не сразу поймёшь, что первично?.. Может быть, это вызовет чью-то ироническую улыбку, но в своей юности я остался должен моей бабушке Александре Никифоровне (аж!) 5 рублей. В шестьдесят шестом году это были очень немалые деньги («французская» булка стоила 6 копеек). Бабушка дала мне их, коротко заметив: «Заработаешь – вернёшь!..» Тогда она поняла «важность» моих намерений: той весной, на 8 марта, я хотел сделать подарок одной девочке… Бабушка умерла второго апреля того же года. Я не успел вернуть ей этот «материальный» долг – возвращаю теперь доброй памятью, которую передаю своим детям и внукам.
Перебирая фотографии, документы, награды родителей, вдруг осознаёшь, что ты уже в том же возрасте, как и они когда-то.
Иной раз в зеркале вдруг промелькнёт их образ, их мимика в твоём собственном отражении. И в эти минуты всплывают в памяти слова, ими сказанные и тогда неосознанные. Исподволь начинаешь примерять «на себя» те слова… вспоминать их жесты, глаза – да… мы их продолжение!.. Сейчас жалеешь, что не переспросил, не уточнил, не записал, «не сфотографировал!» в памяти эти мгновения более четко… теперь поздно!.. Многие важные вещи из их жизни так и останутся неизвестными тебе и твоим детям. И они также, как и ты, будут корить себя за упущенное.
Разбираясь со своей родословной, недавно в Интернете нашёл строчки о своём деде – капитане Волжского пароходства Данилове Василии Игнатьевиче. Я и раньше понимал, что за 55 лет капита;нства он был довольно известным человеком не только в Саратове, но и на всей Волге. И бабушка, встречая гостей и подавая на стол величиной с «протвень» горячие пироги с рыбой и капустой, приговаривала: – Мы гостям рады – пирог вам в награду!.. И добавляла: – А в гости ждём всех родных от Горького до Астрахани!..
В конце своей профессиональной деятельности дед – по его словам – «состоял в качестве личного капитана» первого секретаря Саратовского обкома КПСС П.Т. Комарова. Мама вспоминала, как на их с отцом свадьбе «Пал Тимофеич» во время тоста говорил: – Дети, гордитесь вашими родителями, будьте их достойны! Живите, растите своих детей и трудитесь также честно, как Василь Игнатич!..
Павел Тимофеевич уважал деда и даже землю отводил ему и его большой семье под новый дом на Бабушкином взвозе в Саратове, а дед не принял «подарка» – постеснялся, так и остался жить в одной комнате коммуналки в доме «Водников» на Соляно;й. Правда, тогда уже почти все их девять детей выросли и разъехались, но всегда кем-то был занят огромный голубой сундук под спальное место. А позже, когда мы переехали в Саратов, в шестьдесят первом году, этот сундук стал и моей «кроватью».
Жаль, что я был знаком с дедом «вживую», когда мне было всего лишь 6-8 лет – он приезжал к нам в Калининград, а я бывал у него в Саратове. Было бы здорово, поговорить с ним сейчас о том, как в восемнадцатом году он готовил к летней навигации под «охраной» милиции национализированные суда бывших саратовских компаний. Как он вообще относился к этой, так называемой, «национализации»?.. Помню, правда, дед, горько усмехаясь, как-то заметил, что «бегал какой-то плюгавый, вечно пьяный бездельник Федька с мандатом и пистолетом по селу Золотое (откуда корни всех Данило;вых) и отбирал у «богатых» всё что ни попадя! Вернее, грабил!..».
Уже не от деда, а только из бабушкиных рассказов я узнал о его фронтовых годах и совсем «невоенных» его подвигах. Дед «просто» доставлял в Сталинград на пароходах боеприпасы, технику, бойцов, рвущихся в бой, а раненых – вывозил в Саратов, где их размещали в госпиталях. В этих же госпиталях, кстати, студенткой в то же самое время работала моя мама – Инна (Янина) Станиславовна Ясинская. Она жила с декабря 1941 года в общежитии мединститута на Белоглинской, а работала сначала в военном госпитале на Мичурина, а затем в 3-ей Советской больнице. Мама училась и работала вместе с сестрой моего отца – Антониной Васильевной Даниловой, известной всем позднее, как Латышева – самой заслуженной – по моему мнению – из всех Заслуженных врачей СССР и самой любимой из участковых врачей Заводского района. Мама рассказывала, как после операций – а они были хирургическими медсёстрами – уже затемно и в лютый мороз они, возвращаясь в промёрзшее общежитие, сопровождались стаями голодных собак, которые чуяли «операционную» кровь. Она вспоминала: – Сколько же обгорелых и тяжелораненых солдат привозили из-под Сталинграда!..
А там, под Сталинградом, где проводил своё судёнышко мой дед, Волга, и в самом деле, горела от разлившейся нефти вокруг кораблей, барж и шлюпок... – вода буквально кипела от пуль и снарядов.
Их документы, вещи – дедов бинокль, отцовская штурманская раскладная линейка, электрическая бритва… – несут на себе печать их прикосновений, они – свидетели их отношения к людям, к жизни, к Богу (хотя их упорно заставляли быть атеистами!)... Листая отцовскую «Записную книжку штурмана», в которую им заносилась в основном специфическая штурманская информация учебного похода (1959 года) вокруг Европы, я неоднократно ловил себя на мысли, что отчётливо помню, как, расстелив на полу калининградской квартиры огромную географическую карту мира (в полкомнаты!), используя металлические пёрышки от деревянной ручки в качестве кораблей, мы вместе с отцом вечерами проделывали маршрут этого похода. И как будто наяву, я видел: то балтийские фиорды, то зелёные берега скандинавских стран, то пальмы Алжира и прозрачно-голубые воды Адриатики с плывущими дельфинами. Я вскакивал при объявлении боевых тревог, запрокидывая голову и грозя кулаком, будто бы над нами пролетал иностранный самолёт-разведчик. А вместо маяков, ставил на «скалы» фонарик и гудел «двигаясь в туманах».
К 4 классу мы с соседом по коммуналке Серёжкой, живущем у родной тётки Нади, готовы были сбежать в Нахимовское училище. Он отчаянно занимался «аглицким», даром, что его сестра была переводчицей, а их родители жили в Ленинграде. Я тоже был уверен, что стану морским офицером, как мой отец. Серёга стал нахимовцем! Потом офицером!.. А моя судьба сложилась иначе. Море я видел только на географических картах и с песчаных солнечных пляжей, а долг перед морским прошлым отца я всё же попытаюсь исполнить. Его дневник, как некий путеводитель, ведёт меня по отдельным вехам моей юности через призму детских послевоенных воспоминаний.
И вот я держу отцовскую «Записную книжку штурмана», когда его уже нет в живых и уточнить что-либо совсем нельзя…
11 июня 1959 г .
В 14-00 на рейде города Балтийска (военно-морской базы флота под Калининградом) ветер 6-7 баллов, море 4-5 баллов. С катера МБ-24 погрузились на КРЛ (лёгкий крейсер) «Фрунзе».
СПРАВКА : Легкий крейсер "Фрунзе" (заводской № 356, проекта 68-К) был заложен 29 августа 1939 года на заводе № 198 в г. Николаеве. И 25 сентября 1940 года зачислен в списки кораблей ВМФ, спущен на воду 30 декабря 1940 года, но летом 1941 года строительство было приостановлено. В связи с началом войны 9 августа 1941 года он был отбуксирован в порт Поти и законсервирован. А в 1942 году кормовая часть корабля была отделена и приварена к корпусу поврежденного торпедами крейсера "Молотов".
В 1939 году рассматривался вопрос об установке на наших крейсерах германского вооружения, но в конце 1940 года от немецких пушек всё же отказались. Согласно пятилетнему плану военного судостроения на период 1938 – 1942 годов намечалось заложить 17 крейсеров проекта 68, из них в 1939 году – пять, в 1940 году – один, в 1941 году – шесть и в 1942 году – пять единиц. Фактически же заложили всего 7. С началом войны 5 спущенных на воду крейсеров («Чапаев», «Валерий Чкалов», «Железняков», «Фрунзе» и «Куйбышев») были законсервированы; два («Орджоникидзе» и «Свердлов») после взятия Николаева немцами были разобраны при оккупационных властях на металл, так как их техническая готовность не превышала 20%.
Только через шесть лет (в 1948 году) крейсер «Фрунзе», наконец-то, вернулся на завод и встал к достроечной стенке. Крейсеру заново сделали кормовую часть. В сухом доке, ее состыковали с корпусом, и в конце 1950 года корабль, достроенный по измененному проекту, поднял Военно-морской флаг и вступил в состав Черноморского флота.
Полное водоизмещение 14 100 тонн; длина 199 м, ширина 18,7 м, осадка 6,9 м. Мощность двигательных установок 2х62300 л.с.; скорость хода: максимальная 33,4 узла, экономическая 17 узлов; дальность плавания экономическим ходом 6360 миль. Вооружение: 4x3 152-мм МК-5-бис,4х2 100-мм СМ-5-1 и 14x2 37-мм В-И орудий. Бронирование: борт 100, главная палуба 50, башни 175, рубка 130мм. Экипаж 1184 человека.
В 1958 году крейсер «Фрунзе» был переведен в разряд учебных кораблей, а 1961 году списан и разделан на металлолом. Такова судьба была и у других крейсеров этого типа: в 1964 – «Чапаев», в 1965 – «Куйбышев», в 1976 – «Железняков» и в 1980 – «Комсомолец» также пошли «на иголки».
(Смотри продолжение... )