Хозяин дома, как будто чем-то или кем-то занятый ранее, наконец, спустился из своего домашнего кабинета в празднично обставленную столовую (не гостиную, а именно столовую, типа: «у нас всё по-простому»), где по случаю Рождества ублажал взгляд закусками большой стол.
Гости расселись по своим, то есть, по назначенным ранее местам.
И вот тут в дверях столовой показался ещё один гость.
Нет, опоздавшим гость не был. Тут, в доме он уже с полчаса. Однако приехал сюда лишь затем, чтоб лично объяснить причину, почему не сможет быть на ужине. Вообще-то в приглашении, которое он получил, как и все здесь, значилось слово «обед». Но время было указано «несветлое». Наверное, чтобы почувствовалась роскошь стола, освещенная, для пущей красивости белыми в золоте свечами, играющими огнем в высоких хрустальных стаканах – подсвечниках.
Почему гость приехал отказываться от приглашения «лично» - хозяин дома понял чуть позже: его знакомый не хотел быть «званым дураком» и здесь. Однако …не получилось. Под напором эмоций, не вышло. А получилось как раз по-дурацки. По-видимому, в процессе разговора с банкиром у гостя дома обрушился и последний предел терпения – чувство меры.
Ну да, …его стул оставался свободным. Место между миссис Бейкер – супругой губернатора и молодым студентом из калифорнийского университета (по слухам их рассадили специально, то есть, будто бы губернаторша очень донимала молодого парня своими симпатиями).
Мужчина, в котором росту сто пятьдесят сантиметров (это ещё с высотой каблуков ботинок, более, чем на обычных, и не моды ради, а все роста для) оглядел собравшихся и как будто без особой охоты тоже двинулся к столу.
Мистер Стаффорд – хозяин дома – улыбнулся опаздывающему и указал рукой на свободный стул, как бы предлагая воспользоваться им и присесть.
Но что-то в настроении гостя было не так. Какой-то разлад. В глазах рассеянность. И даже растерянность. А в движениях – сомнение и нерешительность.
Гость-недоросток тридцати годков (а по виду так больше) сложен был, однако, крепко. Плечист, на толстых коротких ножках (этакий «комодец»). Правда, как заметили многие чуть позже (да что там! – все заметили), он был обладателем очень длинных рук, но с ладонями короткими, как у ребенка.
Гость скользнул взглядом по даме – своей соседке. Чуть нахмурился, будто припоминая её и кое-что связанное с её «пристрастиями». Затем он взглянул на студента.
Щеки парня студента тут же от его взгляда и порозовели. Будто он только что услышал: «А, так ты – новое пристрастие миссис Бейкер?»
Но гость-коротышка тут же отвел взгляд от лица парня. И, будто разгадав желание этих двоих посидеть рядышком, так и не воспользовался стулом, оставшимся незанятым. Он прошел чуть дальше, вдоль стола.
-Тед, прошу вас…
И тут в столовую торжественно внесли чудо кулинарного искусства. Прямо рядышком с опоздавшим гостем пронесли. И поставили «его» на стол – то есть, это кулинарное чудо.
Символ сытости – индейка. В День благодарения она выглядит значительно скромнее. Но эта…. Та птица, которую поставили в центр стола, как сказать, для «открытия» рождественского пира, - она, скорее, была символом избранности. Месяц с лишним её держали на привязи, не давая много двигаться, откармливая отборным зерном и трюфелями. Всё лишь для того, чтобы зарезать, порадовав избранных блюдом из её мясца
Золотистого цвета индейка, ароматно пахнущая, украшенная свежей зеленью и даже цветами (говорят, съедобными) всем своим аппетитным, пышным видом призывала желудки собравшихся гостей скорее опомниться, да приступить к званному рождественскому обеду (ужину).
Однако, оглядев стол с недобрым вожделением, гость – недоросток неожиданно произнес: «Господи, …да где же тут «по делам вашим»?..»
На человека оглянулись сидевшие за столом. Некоторым было неудобно, однако и они посмотрели через плечо. Этот гость нёс явную ересь. Он даже видом своим это общество оскорблял.
Студент по фамилии Олли вскочил с места. По-видимому, желая успокоить недовольство соседа по столу, он тут же извинился, указав на стул рядом: «Простите, сэр, простите, …кажется, этот стул …ваш, доктор Лоренс. Я по ошибке сел не на то место».
Однако плечистый крупноголовый коротышка не прореагировал на юную учтивость. И садиться за стол – не собирался.
Зато он прореагировал на обилие закусок на столе и круг сидящих, по-видимому, хорошо знакомых ему лиц. Но особо как-то он посмотрел на зажаренную индейку, появившуюся на столе.
Человек сглотнул слюну и вдруг произнес фразу, прозвучавшую (не к месту, конечно) с долей сожаления: «Как же это всё…». Но, видимо поняв, что тут не театр, к пустой болтовне малознакомого человека тут никто не прислушается, он фразы не закончил. По крайней мере, её конец услышан не был.
Чуть помедлив, гость - коротышка подошел к столу (со стороны худенькой племянницы хозяина) и, выставив свои длинные руки вперед, … неожиданно схватил огромную, откормленную трюфелями индейку и….
Он буквально сорвал её с золотого блюда. Племянница Стаффорда взвизгнула и соскочила со стула. Гость цапнул птицу всеми десятью короткими пальцами, будто зубами. И вдруг, и…вдруг, как двинет ручищи в стороны! …и разодрал пузатую золотистую тушку надвое!
Все ахнули. – Вот тебе на! …Как некра …во?! Да гоните вы…это безо…бразие…
Некоторые гости (из числа особо респектабельных), по-видимому, ожидая провокации, поспешили покинуть свои места за столом. Хозяин так же поднялся с места.
Стаффорду показалось, что он всё-таки произнес фразу, полную возмущения: «В чем дело, доктор Лоренс?!», - однако, рот его только открылся, челюсти конвульсивно дернулись, а слова не обрели силу звука.
Завладев индейкой, гость (комодец в смокинге) не кинул добычу в лица сидевших, а как бы неловко, резко обернул назад, на блюдо одну вторую её часть, а другую - …припрятал.
Золотистая рваная тушка выскользнула из цепких пальцев правой руки его и, повалив пару хрустальных бокалов, успокоилась на своем золотом блюде. Разумеется, красивенькость стола в целом пострадала. Соком от индейки была залита белая расшитая шелком скатерть. Да и глобальный смысл визита - идея общей трапезы – она тоже как бы была поругана. Гости были без меры смущены. Некоторые – вообще без меры! Они кричали, махали на «разбойника» руками, и громко призывали охрану к действиям.
Другую половинку тушки разбойник в золотистом галстуке-бабочке – оставил в своих руках. Именно! Он оставил её при себе. Только и успели гости охнуть, а хозяин повалиться задом на стул в торце стола, как гость - коротышка, поразивший всех дикой выходкой, сунул добычу под полу расстегнутого пиджака (не пожалев ни смокинга, ни белоснежной сорочки, ни себя, ибо мясо было ещё довольно-таки горячим) и … двинулся к двери столовой.
Охранник дома – Тони Эспозито, открыв рот, следил за спокойным шагом малоприятного гостя дома. Схватить крепыша-коротыша, с которым вот только что хозяин дома почтительно вел беседу - Тони не посмел. Но он обернулся к хозяину и … профессионально ждал сигнала: «Фас!»
Стаффорд, хмуря брови, молча зрел в корень выходки своего гостя (из числа «новеньких»). Вместе со всеми остальными, притихшими вокруг рождественского стола, он слушал шаги уходившего. Те сначала прозвучали из коридора, затем… в вестибюле. Хотя тот и находился далеко от помещения столовой, звук шагов гостя, покидавшего застолье, слышали. Гость прошелся по каменному полу огромного вестибюля, затем послышался звук хлопнувшей двери. «Ага, - поняли все, - похититель покоя, но главное – благословенного настроения - ушел».
Привратник дома, поспешивший за странностью гостя к выходу, не успел придержать дверь. Та закрылась принципиально шумно. Потом уши всех собравшихся за столом уловили приглушенный звук мотора и после, …наконец, всё за окнами дома банкира Стаффорда стихло.
Все посмотрели на хозяина дома. Тот выпил воды (протолкнул что-то там застрявшее в горле) и кивком лысой (чуть вспотевшей) головы разрешил всем присесть на свои места.
Стаффорд поставил стакан с водой на стол, посидел, помолчал, глядя на него. Потом дернулся лицом, будто разом, только гимнастикой лицевых мышц решил снять напряг во всем своем поджаром теле. Сморгнул, вздохнул, и, упокоено отвалив спину на высокую спинку стула, произнес: «Господа, … позвольте всё-таки …МНЕ …начать наш обед. Итак, …мы собрались, - он помедлил, будто забыл, по какому случаю сборы…- э… по поводу…э…Рождества Христова. Светлого Рождества Хрис…э…Христова. Да».
Супруга банкира настороженно следила за мужем. За легкой бледностью, покрывшей его лицо, будто мучная пыль. Она переживала за давление, наверняка подскочившее во время дикой выходки безродного врачишки.
Стаффорд заметил встревоженный и чуть сердитый взгляд жены. Поэтому он обратился сначала к ней, сидящей по его левую руку: «Дорогая, прикажи …э…порезать индейку. - Банкир поднял голову, взгляд - на половину индейки, затем – на гостей. Улыбка. Явно натянутая. – Э… порезать …э…доставшуюся нам …э…часть рождественского ужина».
Марго и по молодости не была скора на ответ. От малого, от большого ли ума, но миссис Стаффорд была женщиной отнюдь не скорой на оценки того, что видит и слышит вокруг своего мужа. И язвительной она особо не была. То есть, в отношении знакомых мужа, в его присутствие - ни-ни –никаких оценок. Только, если про себя назовет вот такого вот хулигана «безродным врачишкой», а в слух - молчок. А к сорока годам так вообще … она стала несовременно покорной женой (мужу- повелителю денег).
После происшествия за рождественским столом, где собралось двадцать человек гостей - лучших друзей дома, Марго Стаффорд лишь открыла рот, в бессилии произнести хоть пол слова и … театрально повела рукой… в сторону неприятного вида блюда (рваного, с торчавшими в стороны костями куска птицы). Она умоляюще посмотрела на ближайшего к ней человечка. – Э, … пожалуйста…
Сам повар Штульц, красный лицом аки рак, поклонившись, будто счел за честь, взялся, разрешить проблему с дележом куска индейки на двадцать персон. С подноса девушки служанки он взял разделочный нож и вилку для птицы, и …стал делить на кусочки оставшуюся часть рождественской добычи.
Повар старался не сопеть, не добавлять пару, но стон отчаяния бился пульсом в его височной вене, и миссис Стаффорд было вполне понятно: повар Шульц… взбешен.
Гости молча следили за приборами в руках повара, но в глазах каждого, просто-таки каждого из гостей всё ещё стояла другая картина: недоросток, всунувший пальцы в золотистую кожу огромной индейки, сжимает тушку и …вдруг разрывает её навое!
Глядя на нож и острые зубцы вилки в руках повара, некоторые одновременно сморгнули, снимая наваждение. Повторный испуг и…снова шепот по кругу: «Это Лоренс? Он …доктор? Я его плохо знаю, …так это тот самый …доктор, боже, кто бы мог подумать…». Все принялись шипеть, как гуси, будто этот коротконогий доктор на их глазах (в их глазах - кровожадный маньяк, раздирающий младенца) совершил нечто уж совсем …не рождественское. «Кто этот дикарь? Нет, кто он - мы в курсе, но к чему он тут, среди нас? Кто он дому банкира – нашему славному Джону?»
И ещё вопрос: «Почему доктора взбесил вид откормленной индейки?»
И все посмотрели в сторону хозяина дома.
Как только последний кус индейки лег в тарелку гостя, Джон Стаффорд постучал по бокалу вилкой и пригласил всех слушать себя. Он не поднялся с места. Не тот случай и день.
Голос его чуть хрипел сначала, затем выправился до обычного баритона. - Господа, перед тем, как приступить, …э…я просил бы вас …э…поддержать меня в моей …э…молитве.
Все сцепили пальцы скрещенных над столом рук.
-…Все мы грешники перед Богом, - начал банкир, - и завет Господа нашего …это - нам всем закон: «Кто без греха – …э…тому и судить». Ну, слова немного не те - не важно. Важна суть!
Стаффорд помолчал. Долгий сосредоточенный взгляд на небольшой кусок белого мясца с золотистой корочкой. Затем его речь чуть-чуть ускорилась: «Господь наш, Бог наш, Иисус Христос, …э…суди нас, грешных, не через строгость Свою, а только лишь, исходя из безмерного великодушия Твоего. Э…аминь».
Молитва как бы прозвучала. Немного странная. Но ведь и ужин начался как-то не по-человечески. То есть, никто б не решился сказать: «Не по-христиански», а именно – не по-человечески.
Кто знает, чем был озабочен странный (и страшный в непредсказуемости) человек, укравший со стола и унесший из чужого дома пол индейки под полой своего пиджака, кто знает? А может, ему в надобность. …Никто, никто б не сказал, что званный ужин начался не по-христиански. Сказано: здесь все грешники. Судий нет. Никто и не осуждал поступок этого несчастного. Однако люди - существа пугливые. И ещё любопытные. Теперь, когда страх испарился, рассыпавшись, и оставив лишь капельки жира на золотистой шкурке индейки, теперь всех интересовало: зачем он это сделал? Куда, кому понес несчастный уродец эту невинную жертвенную птицу, этот символ великого праздника? Без причины человек, приглашенный на рождественский ужин, так поступить не может. Во всяком случае, нормальный человек. А разве мистер Стаффорд – уважаемый в городе банкир – разве он может позвать к своему столу ненормального? Значит, коротышка – человек нормальный. И раз он был тут, среди них - значит, он достоин этого.
«Так в чем дело, - интересовались люди за столом, - что так возмутило, что так расстроило «маленького» гостя, что толкнуло его на совершение дикой выходки?»
Все стали вспоминать то, что сказал этот человек. Все пытались про себя, так сказать, собственным умом и памятью определиться с истинным порядком слов во фразе, сказанной доктором Лоренсом. И лишь самый молодой, самый неискушенный гость – студент первокурсник, покровителем которого являлся хозяин этого дома, выразил вопрос, волнующий всех, вслух. И он же поторопил хозяина с ответом: «Кажется, он сказал: «Да где ж тут по делам вашим», …нет? Что он имел в виду? Простите, я не глубоко изучал Новый завет, да, собственно, и Старый. Эта цитата оттуда, …нет? Я про «по делам вашим»? Это типа: «богу богово, а кесарю…».
Стаффорд хмурился и молчал. Его перебили. Студент тут же перевел взгляд на своего соседа - господина Крафта – известного антиквара. – Кто этот карлик, вы его хорошо знаете?
Однако сосед студента, изрядно покраснев с ушей, тихо зашипел на выскочку: «Ой, да, какая разница?! Перестаньте, и вообще, …тише, мистер Стаффорд желает сказать».
Антиквар поднял глаза и встретился взглядом со своим старым и добрым другом - Джоном Стаффордом.
Ну, кому Джоном, а кому и мистером Стаффордом – влиятельным гражданином города, крупным банкиром (почти десятикратным миллиардером, между прочим).
Студента толкнула локтем и соседка (его великовозрастная подружка), и он заткнулся. – Я только, …ну, хорошо! – Парень тупо уставился на кус белого мяса на своей тарелке. – Хорошо, я тоже буду молчать!
Хозяин дома взялся за вилку и нож и первым из сидящих за столом сделал удобный надрез на куске мясца. – А что такого, Генри? – Стаффорд с аппетитом пожевал. - Ответь, ответь человеку… э…нашему молодому другу - Максу Олли. Ты ведь читал все боговы заветы, Генри, …ответь.
Антиквар ещё сильнее покраснел с ушей.
Однако предложение высказаться было чисто риторическим. Хозяин дома и вообще тут всего слова никому здесь не давал. Поступок одного из своих гостей он ДОЛЖЕН оправдать сам. Это его ДОЛГ за этим рождественским ужином. – Макс, …господа, …давайте не будем углубляться в политику религии. Ветхий - не ветхий, какая разница? Без всякого обсуждения, на веру был принят закон. И мы – люди глубоко верующие, приняли его. Но жизнь не стоит на месте, господа. – Второй кусочек индейки двинулся ко рту хозяина дома. – Появляются среди нас всё новые и новые люди. И им хотелось бы понять, отчего именно таков закон дан людям?
Гости мирно жевали, наслаждаясь сочностью искусно приготовленного блюда. И вкушали экспромт человека, имеющего все права на привилегию произнести его первым.
- …Макс назвал нашего доброго доктора Лоренса карликом. Молод парень, можно простить необдуманную оценку незнакомого человека. …Карлик, вы сказали, Макс, так?
Студент испугался, что вот-вот лишится покровителя (про себя): «Вот черт! Откуда ж мне было знать, что этот плечистый карл так дорог моему патрону?» (В слух) - Я …э…простите, я…
Стаффорд великодушно взмахнул рукой с вилкой, мол, полно, я и не требую объяснений. Он всё «объяснял» сам. - Всплески акселерации каждые семьдесят лет приводят к тому, что человеческий тип меняется. И никто нам не скажет, в какую сторону эта акселерация двинется в другой раз. Кем будут люди будущего: карликами, великанами или… кем? Взгляните направо, господа…
Все сделали, как предложено. Посмотрели туда, куда скосил взгляд хозяин дома.
Слуги, стоявшие вокруг стола (по одному на гостя), немедленно раздвинулись в стороны. Они как-то сразу поняли, что не их демонстрирует гостям их работодатель, а только лишь стальное чучело – рыцаря в латах.
- Заметили рост? Мальчишка двенадцати лет едва сможет втиснуться в столь жалкий размер. А ведь это облачение воина. Храбреца. Господа, меч, …взгляните на меч, господа. А теперь ответьте, кто осмелится взмахнуть таким запросто?
Разумеется, все только покивали головами, никто, никто б из гостей, даже студент Макс – самый молодой и самый тут крепкий (чуть разжиревший, если честно) - и он бы не рискнул помахать таким оружием «запросто».
- Вот мы с вами ковыряемся в кусочке индейки, господа. Да, ковыряемся. А вот эти… - карлики, которые носили такие доспехи, они ели их штуками. Да, да и не по одной. Да ещё после куска оленины, …ну, это ещё до доброго винца под съеденного жареного кабанчика по одному на брата.
За столом наконец-то ожили. Гости заулыбались. Хозяину стали вторить, прибавляя к уже названным блюдам былые вкусности на рыцарских пирах (будто были там).
-Вот я и говорю, - немного громко перебил их хозяин стола и закусок, - стоит ли осуждать доктора Лоренса за поступок? …Ему – ну да, вроде …э…как бы карлику – ему - и пол вот такой индейки – кусочек. Так что господа, …э…не будем осуждать человечка, приехавшего сюда …э…после дел.
За столом мило заулыбались. Кто-то даже представил себе доктора Лоренса в латах и при двухметровом мече, …с нанизанной на его конец индейкой.
Толи не понравились банкиру улыбочки за столом и тыканье некоторых пальцем в рыцаря, толи мысль у него была какая-то иная, но он-то как раз посерьезнел, продолжив развивать мысль: «Он имел в виду только себя, господа. Кесарю – кесарево. Вот что он имел в виду, глядя на гнущийся от еды стол. Нет, нет, господа, доктор Лоренс не посчитал себя богом, забрав у нас больше того куска, который достался каждому из нас. Он имел в виду ТОЛЬКО СЕБЯ, и вовсе не желал нас обидеть. Кесарю - кесарево, …а тут, господа…- Стаффорд указал на стол. (А там и рыба, и мясо, и дичь – закусок – не сосчитать, и это только холодное) – Доктор Лоренс кардиохирург, господа. Вы же, ну не все, но некоторые – знают, он занимается пересадкой сердца. И вот сегодня… - Стаффорд потянул. Возможно даже - порисовался перед интересом в глазах гостей, переставших на минутку жевать. – Ладно! Думаю, это уже завтра перестанет быть секретом. Уже завтра его имя начнут трепать в газетах… - Стаффорд поднял взгляд от стола и сыто оглядел гостей. - Лоренс - он христианин. Уверяю вас, господа, он – христианин. (Легкий ропот за столом, мол, если христианин, так зачем же вот так с нами - христианами?) Но! Но, господа, - Джон поднял руку (тишина за столом), - именно сегодня, …э…именно сегодня, господа, наш доктор потерпел большую неудачу. Профессиональное фиаско. Будьте снисходительны к порыву этого человека, господа. (Снова ропот среди двадцати гостей, все как-то сразу поняли: хирург где-то напорол). Да, …умер пациент доктора Лоренса. Во время операции на сердце умер ребенок. И вот ведь какая деталь, господа, имя погибшего мальчугана – Христос. Вы не поверите (ропот за столом свыше меры, будто будь у пацана другое имя – так сошло бы), но это так, господа, семилетнего…э…кажется, семилетнего мальчика звали Христос.
Джон Стаффорд чуть-чуть поковырялся в этой тарелке, в той - все закуски хороши. Минутка дегустации, и вот он снова открыл рот, и снова для того лишь, чтобы продолжить открывать гостям ИСТИНУ. Так сказать дать попробовать и её остроты и вкуса. – И пусть, что этот Христос был темнокожим. И пусть. Мы не лицемеры, мы – вполне цивилизованные люди, господа, нам искренне жаль… (за столом только «белые», все покивали в знак солидарности), нам с вами …э…бесконечно жаль этого…э… ребенка. В общем, доктору Лоренсу этот наш обед, …э,…то есть, уже … ужин – он как бы не положен сегодня. Сегодня – он, так сказать, кесарь, и ему - только кесарево. Он вовсе не про нас, то есть, не о том, что вот мы все тут сидим, едим, а там… темнокожий мальчик умер, …нет, доктор имел в виду только свой грех. С кем он пошел его обсудить, куда – не наше дело, господа. Ушел, - Стаффорд махнул рукой, мол, ушел и черт с ним! – и …ушел! И пусть нам никогда не будет так скверно, как ему сегодня и сейчас. – Стаффорд указал пальцем на бокал. Ему налили вина. Хозяин приподнял бокал, как бы тостонул и тут же сам выпил. И, наконец, замолчал. Он закрыл тему.
Но опять этот студент влез! Этот Макс Олли!
-Мистер Стаффорд, и всё-таки, мне вот так кажется, в кругу людей с частностями своими – как-то надо бы поаккуратней. Мы-то ведь не при чем. И индейку он испортил. То есть, мне не жалко, конечно…
Миссис Бейкер толкнула любовника локтем. Парень тихо возмутился: «Ну что?! Разве я не прав? Он СТАЩИЛ индейку!»
Брыкание молодца услышали. Бейкер ничего не оставалось, как заступиться, встать на его сторону: «Неудачи в делах – хоть для кого, господа, это не повод, чтобы плевать на наш образ жизни. Мы не можем себе позволить ожесточиться НАШИМ сердцам. Мы не будем судить его, но, …доктор действительно, как-то уж слишком… погорячился. – И в сторону любовника. – А индейку – мне не жалко. Пусть кушает. – (Легкое «хи-хи»). – Может, он дано её не ел».
За столом даму поддержали. Её муж – все ещё пока действующий губернатор штата – надо пока поддерживать. – Да, как-то он… не по росту ручищами размахался, наш рыцарь. – Улыбки, …все довольны шутками.
Банкир кивнул повару, мол, давайте, я готов к смене блюд, и пока шла суета с его тарелками, он принялся отвечать гостям. Всем сразу. - В основе могущества государства лежит идеология. Или попросту - система идей. И первая идея любого, я теперь вправе сказать это – ЛЮБОГО человека в любом государстве – это: живи в рамках закона. Живи и помни: всё, что не запрещено – законно. Правило христианина: не накажи, а поддержи. Роковое стечение обстоятельств: сегодня Рождество Христово, а семилетний мальчик…э… Христос умирает под скальпелем врача. Погибает по причине недосмотра. Господа, …недосмотра. Наш доктор не зарезал этого темнокожего, тот умер сам, господа, …э…после операции. Нет, нет, я уверен, Лоренсу удастся отстоять свою честь и достоинство врача.
- Да Лоренс там и не при чем!
Голос, сказавший это, был сух, а тон - безапелляционен. Все повернули головы в сторону говорившего.
Том Кларк – как раз представитель власти, которая отвечает и за медицинское обслуживание граждан города - тоже. - Первое мнение комиссии, какую удалось собрать по причине ЧП в клинике Офмана: непрофессиональные действия ассистента, которому было поручено проследить за первыми послеоперационными минутами пациента. Это аспирант Лоренса. Но руководитель, разумеется, взял вину за ассистента на себя. Заявление родственники уже сделали, …думаю, дело всё-таки будет открыто. Закон – есть закон. Но прав наш уважаемый дружище Джон, судить врача будут христиане.
Седовласый старик, сидевший по диагонали от депутата городского парламента, кивнул: «Это разумно! Я о том, что он спас задницу своего ассистента. Значит, не все так помешалось в его сознании с первой серьезной неудачей». – Все посмотрели на бывшего мэра. Тот улыбнулся и продолжил свои размышления в слух: «Я просто знаю, аспирант Лоренса носит ту же фамилию, что и главный инвестор клиники Офмана - Марк Руди».
Фамилия Руди была знакома всем. Да и самого инвестора многие здесь знали не понаслышке, а лично. Тут, среди гостей банкира его нет сегодня, только по одной, понятной всем причине – уважаемый всеми господин Руди не празднует Рождества Христова.
-Что ж, - произнес хозяин дома, - очень жаль. В случае серьезного разбирательства, случай может привести к отзыву лицензии. Понимаю, Лоренс расстроен. Нет, я бы так сказал, он сильно расстроен. Но я сказал ему так: «Тед, чем смогу, я, разумеется, помогу. Это катастрофа, …ребенок, да ещё и темнокожий, …сегодня с этим нужно быть…деликатнее». В общем, …э…я сказал нашему доктору, что всё это - не такая уж и катастрофа. Я сказал, всё обойдется. А он, …э…жаль, что он не понял меня. Расстроился. Господа, простим, нашего доктора за неудачу. (и тут же) Ну что, где там горячее? – Принесли горячее. Тарелки расставили на столе, прикрыв стыдное рыжее пятно на скатерти. – А! Вот, господа, прошу, …это моё любимое блюдо, …прошу….
За столом пошел иной разговор. Иные темы. И вдруг, уже к концу трапезы, неугомонный Макс Олли снова спросил о недоростке Лоренсе: «Мистер Стаффорд, а вы не знаете, куда он пошел с нашей, …то есть, с вашей индейкой? Я …что? Да, я про этого, про доктора?»
-Опять?!
-Нет! – немного резко ответил студенту банкир. А, ответив, Стаффорд и тут же пригласил всех гостей попробовать отменного вина, но уже в каминной зале. - Наливайте всем. …Пробуйте, господа, пробуйте. Это вино было древним ещё тогда, когда нашего …такого непосредственного молодого друга - Макси - не было даже в проекте у его мамы с папой. Вино начала НАШЕГО века, господа. Пробуем!
– Да, - подхватила желание банкира миссис Бейкер и снова толкнула своего молодого любовника локтем, - да, давайте, …давайте, не будем сплетничать: кто пошел, куда, к кому, лучше выпьем. Да, выпьем за Рождество Христово и …наше с вами благополучие. За наше благополучие, господа!
***
Горячая ещё индейка жгла ему правый бок. Он остановил машину в начале улочки Секвой, возле дома номер пять.
Стандартный домишко, двухэтажный, на два входа, то есть, на две семьи.
Только Тед знал, что в правой части дома живет одинокая женщина.
Они не знакомы. Встречались раз. Пара фраз – вовсе не знакомство. Но он узнал, чего хочет эта женщина и ещё - где она живет. Узнал случаем. Кстати, этим утром.
Дело было так….
Ранним утром, всего лишь утром, когда день, которого доктор не пожелал бы и врагу, ещё только начинался, Лоренс оказался на этой вот улочке Секвой. Неподалеку от дома номер пять. Вернее, в небольшом магазинчике, который располагался через дорогу. Операций на этот день Тед проводить не планировал. Больные его – большинство их – разъехались по домам. Но остались «дежурные». Парочка тех, кто имел чужое сердце, вернее протез вместо левого желудочка сердца. Это были «экстренные» больные. Они жили в клинике и ждали либо смерти, либо чуда. (И то как бы случилось: в одной из клиник родственники погибшего в автокатастрофе подростка-мотоциклиста согласились признать последнего мертвым, хотя его сердце ещё могло биться, парнишка стал донором одному из пациентов Лоренса).
Теду позвонили на мобильный. Сказали, что есть возможность провести операцию по пересадке сердца больному Парки.
Утро Рождества. Что-то такое замкнуло в голове Лоренса, и он подтвердил: «Сегодня - никаких операций!» Лоренс впервые в жизни отказался от возможности завладеть донорским сердцем. Он отключил телефон.
Он приехал на улицу Секвой, чтобы увидеться со своим старым добрым другом. Тот почему-то не отвечал на звонки, не откликался на СМС. «Человек пожилой, …одинокий», - Тед решил, в такой день он просто обязан заехать и выяснить, в чем дело.
Вообще-то этот человек – не просто знакомый Лоренса. Когда-то, уж и Теду казалось, что давным-давно это было, он был одним из аспирантов у доктора Мерфи. И неожиданно стал последователем «чудаковатого старикана». Последователем его теорий, помощником в практике. Это Мерфи научил Лоренса работать с живым человеческим сердцем с величайшей осторожностью. Он научил его смотреть на орган, не как на основу для нового эксперимента, а как на врачебную практику по продлению чей-то надорванной жизни. И это он - Мерфи - внушал молодому хирургу, работавшему рядом с ним, стоя …на табурете: «Твои руки должны научиться работать не на автомате, а исключительно по твоему приказу. Запомни: сначала обдумай, потом - прикажи. А руки, руки, Тед, у тебя самые подходящие».
Мерфи утром дома не оказалось. Но Теду удалось выяснить у соседей, где его сейчас находится его бывший учитель. Тед сумел даже поговорить с Мерфи, «достав» его через третий звонок. О встрече договорились на вечер. И Лоренс, хотя ехать было и не обязательно, поехал в клинику. А, узнав, что донорское сердце ещё свободно, а имя у больного Парки Христос, вдруг решился на проведение операции. (Уж больно у парня имя было подходящим для начала новой жизни в такой день).
Консилиум врачей закончился в пять после полудня. Чтоб проветрить голову, Лоренс вышел на улицу, не помнит, как оказался за рулем машины, та будто сама привезла его на улицу Секвой. Тед вышел, огляделся. И, разумеется, сразу вспомнил, что приехал к своему учителю зря. Того ещё не было дома. Тед заглянул в магазин. Прошелся мимо витрин: «мясо», «рыба», «консервы» … (круг), снова: мясо, рыба, консервы, (круг)… мясо…
Эта женщина, эта старушка, что живет в доме номер пять (об этом Тед узнал чуть позднее), она стояла у витрины с мясом птицы. И она как-то сумела привлечь рассеянный взгляд Лоренса. Она что-то бормотала, долго выбирая для себя кусочек куриной грудки («чтоб нежирный, и не очень тяжелый для желудка»).
Теда, исходя из его сегодняшнего настроения, очень возмутил ответ продавца. Худосочная блондинка скривила рот и тупо произнесла на просьбу старушки: «Грудка, мэм, не железная, она из убитой курицы. Берите кусок и не задерживайте очередь в кассу».
Тед тихо возмутился: «Вы могли бы быть повежливее, …сегодня же Рождество».
-Ой! А ей есть разница: рождество или поминки? Да она вечно придет и ковыряется. Да ещё сплетничает после, всё ей тут несвежим кажется. Уж я этот сорт людей знаю! … Простите, а вы уже выбрали? Вы, что хотели купить?
- Э... – Лоренс ничего не собирался покупать. Но понял, придется.
Продавец улыбнулась и принялась охаживать растерявшегося «покупателя с кошельком»: «Я могу предложить вам индейку. Вы читали, последний за этот год журнал «На изысканный вкус» провел опрос наиболее заказываемых блюд в наших ресторанах. Представьте, калифорнийцы предпочитают индейку. Толи оценка так повлияла, толи праздник, но у нас уже семнадцать индеек за полдня купили. Восемнадцатая, уверяю вас, окажется самой лучшей среди наших запасов к Рождеству. Принести? – Девушка игриво улыбнулась.
Лоренс дернул плечами. И… ему тут же принесли две штуки на выбор.
-Эту? …А, вот эту. Отличный выбор, мистер! Штучка - как раз для рождественского праздника. Я взвешу. …Три двести. …С вас…
Тед почувствовал движение за своим плечом. Без удовольствия отметил, с каким голодным вожделением пожилая женщина смотрела на взвешиваемую для него индейку. Женщина даже не пыталась скрыть свой нескромный взгляд на пакет, в который «парная» птица была продавцом упакована.
Пожилая дама сглотнула слюну, потом вздохнула, потом… посмотрела на Лоренса и улыбнулась. – Действительно хороший выбор. Я тоже на неё смотрела.
-Да? – Тед смутился. – Тогда может…
-О, нет, нет. – Пожилая леди улыбнулась. - Мне это вредно. Благодарю вас, …мистер.
Казалось бы, после того, что случилось днем, его уже ничто не могло взволновать. Но взгляд женщины на индейку был столь жаден, столь болезненно жаден, что Тед вдруг забыл на минутку о своих неприятностях и внимательнее (ещё внимательнее) присмотрелся к женщине.
- Мне никак нельзя жирное. Доктора советуют…отказаться. У меня только треть печени. Я… после операции. – Женщина умиленно улыбнулась, поглядывая на пакет в руках Лоренса, потом сглотнула слюну и снова перевела взгляд на лицо Теда. Благо, что его глаза были всего лишь на уровне её плеча.
Она с каким-то умилением смотрела в серые глаза крепкого господина и улыбка её становилась все шире и шире. – Да, только треть, мой господин. И когда она ещё вырастет до целой, …едва ли я до тех счастливых времен доживу».
Тед замямлил: «Мне так неудобно, я …готов,… а…возьмите! Возьмите …эту».
-Я? Вы,…нет? – Старуха как будто даже испугалась дара. (Или дарителя). Она отшатнулась. Замахала руками. – Нет, нет! – Губы женщины дернулись, но уже не в улыбку, в старческую слезливость в линии губ. Какой-то обиды.
-Простите, я не хотел вас обидеть, мэм… -Лоренс сделал шаг в сторону. Ему захотелось уйти.
Но старушка быстро ухватилась за его рукав. На чистеньком морщинистом лице её снова мелькнула улыбка. – И всё же…спасибо. Это было неожиданно. …Рождество…
Старушка расплатилась с продавцом за кусок постной грудки и, глубоко понурив голову, тихо поплелась к двери, к выходу.
Лоренс впервые встретил человека без комплекса совести. То есть, и уязвленная женская гордость ни просочилась, и блеск игры на жалость - не резанул по глазам. «Про печень - я не поверил, а вот её тоска по индейке – не прикрытая истина! Она даже не пыталась скрыть её. Казалось, она вот-вот схватится руками за мой пакет. …Или даже за меня.– Тед смотрел в след женщине.- …А ведь не схватила. Не ЗАБРАЛА».
Какая-то нестерпимая тоска, нет, даже боль, обожгла сердце. «Всего лишь индейки захотелось. …Господи, малость – то какая! Минутное желание того, чего нельзя. Никак нельзя. А мальчишка ... умер навсегда. Всё б отдал, чтоб вернуть те семь минут. Новое сердце осталось без кислорода. Мне кажется, оно бы выдержало, оно бы сумело продержаться, …если бы не мозг. А голова отключилась. Ребенок умер.
За женщиной закрылась дверь. Но Тед, думая о своем, следил за ней взглядом, пока она пересекла тротуар. И когда она переходила дорогу. - Господи, … каких-то семь минут, … в конце концов, я ж не жизнь удлинить прошу, ни молодость вернуть. – Взгляд на пакет, - мне б только ...те семь минут назад открутить».
Торчащие из пакета увесистые окорока ножек кольнули советь. Тед вспомнил про старушку. Усмехнулся: «А кому-то … только этого и не хватает». – Взгляд в окно – старушки за ним уже не было.
Вообще-то эта индейка не особо ему была нужна. Вдруг захотелось распрощаться с ней немедленно. Просто сунуть в руки старушке. Пусть делает с ней что захочет.
Теду не поверилось в историю про «недостаток» печени, хотя он знал, такое в жизни случается, прооперированная печень «вырастает» до нормы внутри человека. Но фразу про докторов и печень - он пропустил мимо ушей. Решил, что женщина сказала так, лишь по причине отсутствия у неё возможностей. А ещё от обиды на болтушку блондинку кассиршу. Тед решил, что фраза старухи - это что-то вроде «защиты без нападения». За такую откровенность он, собственно, и захотел старушку порадовать тушкой птицы. Он сразу хотел выйти из магазина и отдать сверток. Но продавец стала поздравлять его с Рождеством, разболталась о своей семье, с которой она праздника не встретит, потому что будет работать до самой ночи.
Выйдя из магазина, женщины тоскующей по индейке, Лоренс уже не нашел.
Оглядевшись, он предположил, что женщина живет где-то рядом. «Где же?»
Он оглядывал дома. С виду – одинаковые как русские матрешки. «Где же? ...Господи, как глупо! Будто у меня больше дел нет! …надо ехать назад, в клинику. Надо…писать, писать эти чертовые объяснительные. Господи, зачем, …я же не хотел сегодня проводить операцию. Парки, …малыш Парки, у его матери вечно сонные глаза. …Жаль…».
Тед вернулся в магазин. Он решил спросить, не знает ли кассир, где живет женщина, купившая кусок куриной грудки. Оказалось, знает.
И он понес свой пакет к дому номер пять. К правому входу, …но оглянулся. Вот уж точно: «Не оглянись - окаменеешь!» А он оглянулся.
Из магазинчика высыпало на улицу человек пять: продавцы, охранник, подсобный рабочий – и все смотрели на него. Тихо перешептывались, решали, что он будет делать: отдаст старухе индейку или нет. Охранник поставил на то, что «Этот - …отдаст».
Тед отвернулся от зевак. Снова посмотрел на дверь дома номер пять, но … отрулил в сторону. Пошел к дому своего бывшего босса. Дока Мерфи - наставника и действующего друга.
А ведь он помнил, Мерфи нет дома. «Ладно, покружу там, возле дома. Нет его, - поеду в клинику. – Тед огляделся. - Надо было сразу, там, в магазине отдать ей пакет. Я осел! Сегодня я - полный отстой! Я… бесконечный отстой!! …Лучше бы я умер».
Горяч Лоренс в состоянии беспредельной тоски. Публика у магазина видела, как …господин…пусть маленького роста, но вполне крепкой наружности, одетый прилично вдруг взял …да и подкинул свой пакет вверх, а когда тушка индейки вылетела с него, в сердцах, то есть довольно-таки резко, он пнул по ней ногой. И розовая тушка оказалась на противоположной стороне улицы. А пакет, смяв в огромных ручищах, он выбросил в мусорный бак. «Вот вам вдогонку, доктор! Так сказать, рождественский напоследок!!»
Он уехал с улицы Секвой. Тогда, когда выбросил парную индейку на дорогу.
А вот теперь вернулся сюда опять. Горели звезды, было безлюдно, чуть моросил противный холодный дождь. А его бок грела полу тушка жареной индейки. «Нет, я точно схожу с ума. И что я снова сюда приперся? …Вернулся ли с гостей Мерфи?»
Не сильный ветер и сырость прилепили жестко отутюженные брюки к его крепкому телу. Тед обернул тушку в пиджак, чтоб не вымокла. Мускулы, какими бы гордился любой мужчина, перекатывались по предплечьям, да только не в их пустой красе сегодняшняя тема Лоренса. «как бы не простыла». Тед считал температуру блюда важным обстоятельством. Ему было важным, чтоб женщина не подумала, что ей преподнесли в подарок какой-то залежалый кусок птицы. Тед прижал черный сверток к животу и торопливо перешел дорогу.
Дом номер пять. В окне виден свет. Тед аккуратно положил свой подарок на порог. Он протянул руку, уже готовый позвонить в дверной звонок, но… опустил глаза на сверток. Золотистая корочка оказалась снизу, в черном свертке было видно белое-пребелое мясо индюшатины.
Тед сморщился. Горло сдавила новая волна тошноты. До него вдруг дошла вся нелепость его поступка. И у Стаффорда, и сейчас. Он считал, это одним «нелепым» поступком. «Господи, … я же отрезал себе голову. Воистину, боже, …я безголов».
Но вместо того, чтоб снова дать пинка своей разгулявшейся чувствительности, он стянул с себя золотистый галстук бабочку и… обвязал его лентой белую тушку. И снова укутал её в пиджак, и тут же двинул кулаком по двери. А потом ещё и носком ботинка пнул. Да серьезно, …как следует, …погромче.. И тут же во всю прыть кинулся, бежать к машине.
Он торопливо завел мотор и, как только полоска света из-за двери резанула темноту улицы, Тед двинул машину в конец улицы. «Не дай бог, … нет-нет, она не должна запомнить моего лица. Это было бы ужасно». Да, Тед серьезно испугался, что эта старая дама, с лицом, как моченое яблоко, может запомнить его внешность. Ему стало страшно от этого. «Господи, да я ещё и трус!»
Он уехал. Он сделал то, что хотел. Правильным - не правильным был его поступок – он больше не судил себя. Он снова был в клинике. А тут – вся остальная жизнь – не в счет.
В клинике он задохнулся от вопросов. Он написал, что от него потребовали и уехал домой.
Сегодня случился самый трудный день за его тридцать лет жизни. И лишь наивный, как будто пустяшный поступок – похищение индюшатины со стола банкира - неожиданно сбавил вес груза на его душе. По крайней мере, когда через час, уже из дома Тед позвонил Мерфи, разговор с приятелем он начал почти без грусти: «С Рождеством Христовым, друг! Да, всё в порядке. Да, пока один. Ло у матери. Нет, нет, я … не скучаю. Рождество? Да, да, сегодня было Рождество, …меня пригласили на ужин в один дом. Да так, так, …просто дом. Лори? Я же уже сказал тебе, она у матери. Надо бы съездить, забрать её. Но это чуть позже. Я съезжу. Нет, мы не поссорились. Нет, нет, всё …в порядке. Не волнуйся за меня. Впрочем, спасибо, мне приятно. А ты? Ты давно вернулся? У кого ты был? А! Хорошая компания. Да, я знаю их. Коллеги. …Ах, …коллеги. Френк, но я же сказал, Лори поехала к матери. Я один. Да я уже был у тебя, уже ломился в дверь. Я понял. Теперь ты дома – это хорошо. Нет, Теперь, пожалуй, я хочу побыть один. Что? Нет, всё в порядке. (Вздох, и он сломался) Знаешь, Френки, а я сегодня работал. Я был в числе распинавших Христа до смерти. Я - тот, кто проколол его грудь скальпелем. …Что? …Кого, кого, Христоса Парки. Нет, я в порядке. Я в полном порядке, Френк. Помнишь, во время нашей с тобой третьей операции умер пациент? Его звали Тони Графти. …А я вот помню. Он умер. …Вот видишь, ты тоже вспомнил. Да, да, он страдал ишемией. Его сердце раздулось, как шар. Да, он тоже умер после операции. Тогда причиной был большой возраст пациента. Да, да, Френк, я не могу к этому привыкнуть. Нет, мне кажется, тут другое. Скорее, мне жаль труда, затраченного на его сердце. …Тогда я подумал: «Какое счастье, что не я руководил ходом операции. Я только помощник». А сегодня – всё я. Всё я, друг. Френк это я виноват. Я слишком понадеялся на свой авторитет. Нет, я, …Я, Френк! Сэм отклонился от моих рекомендаций. Он счел, что, сделав по-своему, он сделает верее. У него была своя методика. Правильнее, …он так считал. А я, дурак, решил, что уже могу считать себя тобой. …Нет, УЧИТЕЛЕМ. Я проглядел человеческую жизнь. Да нет же, не смерть, Френк, ЖИЗНЬ! …Я не утешения ищу. Перестань! Перестань успокаивать меня, как ребенка! …Пусть, пусть я плачу, Френк. Хотя, я не плачу. Но даже если бы я заплакал, мои слёзы, они, …они, друг - не просьба о прощении. Я только хотел, чтобы миновала чаша, …но мы ж не боги …». (Гудки)
***
Пару часов до того миссис Пойнт открыла дверь. Но лишь потому, что сегодня такой день, что не открыть их - накликать большую беду. Она человек пожилой. В ритуалы верит, она открыла дверь прямо в темноту рождественской ночи.
На пороге сверток. Ей вдруг показалось, он шевельнулся. «Ребенок?! – Миссис Пойнт ошарашено огляделась. Произнесла предположение в слух: «Мне покинули ребенка?!»
Оберегая от резких движений больную спину, она чуть наклонилась над свертком и осторожно стала поднимать его. Обеими руками.
И тут жирный кус выпал из тряпки. Белый кус мяса…
Женщина вскрикнула. И, дернувшись назад, к двери, ударилась о косяк спиной.
Боль, резкая боль запеленила миссис Пойнт мысли и взгляд. Широко раскрыв глаза, она смотрела на обвязанный золотой лентой огромный кус жаренной индейки. Потом, чуть придя в себя, стала принюхиваться. Она встряхнула пахнущий жиром пиджак. Пригляделась к его размеру «Да это же … ХХХL, не меньше. …Однако какой он короткий. Будто на обезьяну сшит, не на человека».
Огромных размеров кусок птицы лежал у ног женщины. Переступив через него одной ногой, миссис Пойнт неожиданно поскользнулась второй ногой и упала в проеме двери!
Снова больно ударившись больной спиной, она лежала и стонала: «Будьте вы все прокляты. И вы и ваши подарки. Будьте вы все…». Потом, сморгнув слезу, она повела глазами, скосив их на индейку. Та непередаваемо вкусно пахла. Женщина поморщилась и громко сглотнула слюну.
Гримаса не могла передать постороннему человеку причину кривой улыбки старой женщины. – Господи Иисусе, …за что? Я же сказала, мне не нужна, …как вкусно…».
Рука женщины потянулась к куску. И, лежа, лежа на спине, миссис Пойнт стала есть поднесенный ей подарок. – Как же вкусно…Господи Иисусе, …гос…как…ням…ам…». Ещё тепленький жир тек по руке, по лицу, …женщина улыбалась, глядя на чисто выбеленный потолок прихожей.
Если бы сейчас по улице Секвой проезжала какая-нибудь машина, людям в ней показалось бы, что необутые женские ноги неспроста торчат из-за приоткрытой двери дома номер пять. Но был праздник. В такой поздний час все люди необъяснимым образом желают держаться за компанию, ну, или хотя бы за кусок птицы и общество телевизора.
Никаких машин на улице Секвой не было.
А Лоренс часика три после этого всё-таки решил собраться с духом и отправился к тёще. Меньше всего в столь сложный день Теду хотелось ссориться с женой. А ради этого, он решил, что можно пережить слабые потуги миссис Саммер в кулинарии, а главное – её недовольство, что он опоздал к разделу тушки «её диетической индейки».
Разумеется, он опоздал. Время близилось к рассвету. Тед просто ехал за своей женой. Его тошнило от индеек.
***
Несколько месяцев спустя.
Канун октября. Время сумерек на Хэллоуин. Та же улица, дом миссис Пойнт.
В её дверь кто-то нетерпеливо пинал ногой.
-Иду, …иду…
В дверь застучали кулаками. Тонкий девичий голос выкрикнул: «Эй?! Эй, открывайте, мы знаем, что вы дома!»
-То есть, …разумеется, но …кто это?
За дверью послышался смех. Миссис Пойнт приблизилась и в прозрачности стекла на двери увидела две головы. Это были дети.
Миссис Пойнт замерла на месте. С улицы её заметить было нельзя, стекло в дверях затемненное, зеркальное. Она стояла в паре шагов от двери, и слегка гримасничая, шевелила кончиком носа.
Миссис Пойнт не хотела открывать дверь. Ей нечего было дать этим детям. Свою нехитрую стряпню она уже предложила предыдущей компании. А тут: девочка лет одиннадцати с уже почти сформировавшейся грудью, толстый темнокожий парень – ровесник ей с нахально выпяченной губой. Третьим - был «белый». Малявка лет четырех в лихо свернутом набок кепи.
– Эй, открывайте, мы всё равно не уйдем!
-Мы не уйдем!
Пойнт открыла. Малявка задрал голову. – Мы … - он смотрел на женщину, открывшую дверь, с явным вызовом. Он предупредил: «Мы петь не будем. Я уже пел…там. – Он махнул ручонкой в сторону. - Я не буду петь». Он посмотрел на явную руководительницу их тройки.
Девочка выставила руку ладонью вперед. – Вы ведь понимаете, миссис, мы не попрошайки какие-то, но так положено, сегодня праздник, и мы пришли за конфетами.
У женщины чуть вытянулось лицо. – За ч…чем?!
Парень постарше сказал громче, решив, что старушка глухая: «Что вы претворяетесь, сегодня же праздник! Конфеты! Вы же купили к празднику конфет?»
-Я? – Старушка растерялась. – То есть, …зачем?
Девочка была почти ей в рост. - Вы ведь не жадная, ведь правда, не жадная? – Она выставила руку ближе к поясу женщины.
Парнишка постарше громко сопел. Широкие штаны толи спадали с его задницы, толи все так было и задумано. Их объемность, совершенно уродующая толстяка, оканчивалась в огромных белых кроссовках. – Мы не уйдем.
Миссис Пойнт отступила на шаг от двери. Она будто оглянулась на кого-то или на что-то в гостиной.
- Только стряпни нам не надо. У нас это, … мы на диете.
Девочка хихикнула. – Ага!
Парень продолжил: «Мы за конфетами. – И он потянулся за миссис Пойнт. То есть, он двинулся за ней, проходя в комнату, протягивая руку вперед.
Женщина тут же отшатнулась… от рук, протянутых к ней. – Конфет? – Ещё шаг назад. - А… хорошо. Я…- Забыв прикрыть перед троицей двери, она пошла в комнату.
Девчонка тут же оттолкнула парня и двинулась за ней. Малыш помялся у двери, оглянулся на улицу и … в дом не зашел. Испугался.
В гостиной на небольшом круглом столе стояла ваза. Синяя ваза, в какой обычно держат фрукты. Сейчас в ней лежали конфеты в блестящих обертках.
Когда женщина стала набирать конфеты из вазочки, набирать по одной в свою ладонь, девчонка огляделась и осторожно смахнула голубой «газовый» шарфик с крючка вешалки. Она подмигнула своему старшему напарнику и сунула шарфик старушки под свою короткую джинсовую куртку.
Миссис Пойн вернулась к компании. Протянула конфеты в обеих руках.
Три руки тут же сгребли сладости в шуршащих фантиках в свои горсти.
Разобрав конфеты, дети разбежались в стороны. При этом из-под куртки девочки, со спины, вылез край прозрачного голубого шелка.
Миссис Пойнт тут же взглянула на вешалку, вскрикнула, всплеснула руками и, … охнув, схватилась за грудь. – Обворовали! …Ну конечно!
Чуть более полугода назад она сильно упала, ударившись спиной о неровность в полу своего коридорчика, теперь спина чаще давала знать болью.
Травма отдавалась болью в любом месте. Сегодня – в сердце. – Я же отдала конфеты…
Женщина тихо прикрыла рукой двери и пошла, прилечь на диван. «Хэллоуин, …правда же, не запрещено ходить и просить. Дети,…они пришли за своим…».
Ночь прошла. На утро в ту же дверь позвонили.
На пороге стоял полицейский, двое мужчин в штатском, женщина в официальном костюме и … девочка.
Это была та самая девчонка, которая накануне стащила с вешалки миссис Пойнт голубой шарфик.
Миссис Пойнт недоуменно оглядела пеструю компанию. – Вы…ко мне?
Потом она посмотрела на девочку. – Ты решила вернуть мне…
Девочка закричала: «Это она! Это она! – И тут же спряталась за спину женщины в официальном костюме.
-Вы – Сара Пойнт и проживаете на Секвой – дом пять с тысяча девятьсот восьмидесятого года?
-Да, …а…а что собственно…
-Вам знакома эта девочка, миссис Пойнт?
Миссис Пойнт ответила, глядя на женщину, задававшую ей вопросы: «Не…ет».
Девочка закричала: «Врешь! – Она указала рукой на миссис Пойнт. - Она врет! Я тут неподалеку живу. Я её знаю. Мы вчера приходили. Сюда, к ней. – Это всё для общества. А к Пойнт: «Вы дали нам ваших отравленных конфет. Вчера, вы дали нам конфеты. Вы!! Вы!!! Теперь Гарика нет. Он умер, …вот так! - Это ребячье «вот так!» прозвучало, будто девочка этим хвасталась перед всеми.
Миссис Пойнт качнуло. – Как…отрав… они… же… не может… не мо…
Её поддержали под руки. Двое полицейских. Иначе женщина бы упала. И снова на спину. И кто знает, поднялась бы она…или….
Потом началось следствие. Дознание, очные ставки и всевозможные перепроверки химического состава конфет, купленных миссис Пойнт чуть больше полгода назад в соседнем магазине (так она сказала, в магазине подтвердили: типа, да, она сюда часто приходила).
Конфеты были очень дорогими. Миссис Пойнт отдала за них сто пятьдесят восемь долларов, …кои выторговала за галстук бабочку из золотистой парчи и совсем новенький, вычищенный ею пиджак от смокинга. Миссис Пойнт даже не предполагала, что может быть такой спрос на столь коротюсенький широченный пиджак, а вот…целых сто пятьдесят восемь долларов!
- Но как же так, - снова и снова крутила головой женщина, недоумевая, - это мои любимые конфеты. С сухофруктами внутри. Они долго хранятся, …я ела их очень экономно. Гости у меня бывают редко, но я угощала всех, кто приходил. Я могу привести вам свидетелей. Они – конфеты – они лежат тут всегда, …то есть, уже более полгода. Здесь лежат, на виду. Дети видели. Спросите, они видели.
-И вы, то есть не вы, не ваши гости, ни разу не почувствовали признаков отравления?
-Да что вы, ни разу! Все живы и здоровы. И я, я их ем охотно, нет, конечно же, нет, …экономно.
Полицейские смотрели в честные слезливые глаза старой женщины. Потом переглядывались и пожимали плечами, типа: такое дело может пролежать «на полке» нераскрытым долгие, долгие годы.
Девочка подтвердила показания мальчишки. Тот накапал на подружку, сказал, что та открыла за старушкой дверь, а потом стянула с вешалки шарф. - А когда дверь открылась, я увидел, как эта Пойнт, она набирала конфеты из вазы. Та стояла посреди стола. Нет, сэр, она не выбирала конфеты, она взяла горсть. Потом добавила в ладонь ещё.
-Две конфеты ещё упали. – Вступала девочка. - Она подняла их и тоже нам принесла.
-Я сразу три съел. Мне ничего, И Кэт – тоже. А вот Гарри…
Девочка и парнишка переглянулись. Потом парень добавил: «А нам ничего». Подумав немного, заметив суровую серость в лицах полицейских, парнишка решился предположить: «А может, это и не она подложила в конфету яд. Я смотрел фильм, там уборщик в магазине съедал конфету, а в фантик заворачивал кошачью какашку. …Что? Честно, честно, я сам видел это в кино! Я видел, клянусь богом!!
Малыш Гарри оказался единственным сыном Чарли Броди. Тот ненавидел жену, всю «эту гребанную семейную жизнь». Но жил в одном доме с мамашей жены. И сынишку Чарли любил. Души в нем не чаял, в этом сорванце.
Чарли нефтяник. Ему сообщили о том, что случилось. Бригада помогла ему живенько добраться до дома. А там, там он узнал про нелепую смерть сына …от съеденной конфеты. Разгневанный отец до смерти избил жену. Сутки ещё не отошли, как та скончалась от побоев в клинике. Побитая тёща, естественно, довела дело до справедливого наказания «этой сволочи».
Так Чарли попал в тюрьму. В камере - двое кроме него. И надо ж, повезло человеку, один - очень даже ему знаком. Это его одноклассник. Тот, что в младших и старших классах школы доставал его тем, что прижимал к стене и на глазах девчонок, делал неприличные ритмичные движения бедрами. Все смеялись над малышом Чарли. Это было в школе, а тут...
Нет, чтобы проникнуться проблемой своего приятеля, но одноклассник Чарли вдруг озлился на сладкую (на всем готовом) жизнь выездного нефтяника. Он серьезно стал потешаться над беднягой отцом. Да что там, он потешался над «сладкой» смертью сына нефтяника - отравленного парнишки.
И вот как-то в душевой, при удобном случае парочке бывалых зэков удалось сделать «большее», чем просто пошутить над «сахарным Чарли».
Недели не прошло, как одноклассник Тома Парки удавился. Теща каким-то хитрым способом передала Чарли подарок в сдобе, и он понял – время пришло. И решил воспользоваться случаем - «освободиться» досрочно.
Напарник Парки, разумеется, признался, чем Томми донимал своего приятеля по школе. Изолятор – вот куда пришло последнее письмо от жены Парки. Там его Томми и почел.
Жена писала, что «наконец-то суд прошел, и за их умершего во время операции мальчика того суку – врачишку наказали по всей строгости». Когда Томми вернулся в камеру, приятель дал ему прочесть ещё одно письмо. От их общего знакомого. Тот сказал, в чем заключалась «строгость» наказания кардиохирурга, неверно проведшую операцию по пересадке сердца мальчика по имени Христос Парки. «Этой сучке вернули всё бабло, какое Томми заплатил за операцию и плюс проценты за моральный ущерб и похороны мальчишки. Она в фаворе, так Томми и скажи: пройдя по пяти барам, она свалила куда-то. Томми будет её долго искать, когда отсидит свой срок, да тот, что накинут за траханье рыжего стручка Чарли».
При первой же возможности (заключенных повезли на медицинский осмотр), Парки попытался бежать. Его просто раздирала ненависть к подружке, которая его так «нае…».
Папаша Христоса Парки бежал. Умело бежал, но! время пришло и нашли место, где он прячется. И был подстрелен папаша парня при попытке «отстреляться достойно». Час агонии - и Томми провалился в Тартарары. Ушел к своему «зарезанному» сынку, за которого действительно сильно переживал одно время.
Морг. Тюремный морг – что может быть печальнее? Однако здесь трудилась вовсе не предающаяся печалям молодая женщина – Лори Лоренс – супруга Теда Лоренса.
Лори была в ссоре с мужем. Тот последнее время кажется ей «бОльшим эгоистом, чем она полагала».
Высокая молодая женщина (высокая? относительно, но она на две головы выше собственного мужа), она с нескрываемым любопытством (для всех остальных - с профессиональным интересом) разглядывала очередной труп жителя камеры номер сто одиннадцать. «Что такое происходит с камерой сто одиннадцать? Три палочки так скоро и так убийственно достают даже самых совершенных телом особей мужского пола? Уже второго за неделю выносят. …Этот… симпатичнее. Вернее, он выглядит менее заезженным, чем тот - первый. – Лори поправила край прозрачной перчатки на своей правой руке. - Может обратиться к службе с предложением: селить в сто одиннадцатую женщин?».
Скальпель в руках патологоанатома блеснул, и… из сердца трижды судимого были вынуты две пули. – Одна, …вторая… готово! - Ло включила диктофон. - Итак, что мы имеем: сегодня тридцатого мая две тысячи десятого года, время - час пятнадцать дня. К нам поступило тело сорокалетнего мужчины, крепкого телосложения с пулевым ранением в область сердца. Его имя …Том Парки…
***
Судебные разбирательства закончены. Апелляция Лоренса рассмотрена. Решение вынесено. Но Тед снова направляется в суд.
В здание суда он вошел с разрешения помощника судьи. Вообще-то Теду хотелось встретиться с самим Говардом Эмсом, но раз он занят, а дело безотлагательное (безотлагательным его назвал Тед), то…Теду обещали встречу с помощником судьи.
С точки зрения последнего – дело у Лоренса вовсе не спешное, тем более что решение суда по последней просьбе Лоренса было вынесено вот только, с неделю назад. Время ещё никого «не излечило» по мнению помощника судьи – Гумара Хаджа (он индиец, метра два ростом, с Лоренсом он ведет общение только сидя, иначе у него просто затекает шея, ведь «мистер Лоренс любит «затягивать разговор на часы»).
Тед шел по коридору суда скоро, но у двери кабинета замер. Замер, постоял и … присел на скамейку у двери. Задумался…
«Говорила мне жена: «Рождественский закон не суров, но обязателен. Этот вечер коротают только с самыми близкими людьми. Только с теми, с которыми и подравшись, помиришься». Что же получилось у меня, у меня - такого непослушного? В этот вечер мне не захотелось видеться как раз с «близкими». Нет, общество Лори – тут без вопросов, но её мама…. И Мерфи не было, …я принял приглашение Стаффорда. Нет, только дурак отказался бы, …впрочем, я попытался. …Нет, я понимаю, на роток всех гостей – платка б и не нашлось, но чтоб сам Стаффорд начал подавать случай, как «притчу о неразумии» - это уж слишком! Мне казалось, из дома такого человека сплетни не ползают, какой там… расползлись».
Помощник судьи Эмса прошел мимо сидящего на скамье человека спокойным, мерным шагом. Зашел в кабинет и тут же поинтересовался у своего помощника: «Что же Лоренс? Не приходил?»
Тед это слышал. Из-за двери. Но он так и не поднялся со скамьи.
Пока Хадж был рядом, совсем-совсем близко проходил, Тед смотрел на него во все глаза. Он даже хотел вскочить и произнести: «Здравствуйте! Значит, я все-таки не опоздал». Но такой первая минута их встречи показалась ему постыдной. И Тед остался сидеть на скамейке. Он даже понурился, ещё более уменьшившись в росте.
Теперь получалось, помощник судьи вошел в приемную первым. Он – Тед - опоздал.
Нервно болтая ногами, Лоренс, досадуя на себя, покачал головой. Потом посмотрел на дверь и … задумался. «Однако, как тяжело и часто он дышит. Даже покраснел. Он что, бегом на встречу бежал? Белки глаз желты, одутловатость на лице, металлический браслет буквально врезался в руку, … кардиомиопатия? …Ну, тогда пять лет - и он наш пациент».
Мимо проходили люди. Лоренс перестал «болтать» ногами. Затих. Потом, проследив за уходящим по коридору человеком, хмыкнул и произнес: «Ну это ж только через пять, а сегодня, …сегодня я у него …«пациент»».
Тед вскочил на ноги. Прошелся по свободному коридору. «Мерфи думает: лечит время. Он сказал: «Всё забывается, забудется и это. Забудется и этими, и тобой - тоже. Время, дай ему немного потикать». Потикать, … да разве мне ЭТО надо? Время – причинно - следственный процесс. И пусть! Я и теперь скажу: это хорошо, что у меня сразу нашлись силы уйти. Я б подавился куском этой индюшатины и …умер. Умер там же, в доме Стаффорда. А тут, …тут всё правильно. Неадекватное действие вызвало полную встряску эмоций, голова очистилась от проблемы, я выздоровел. Мне даже показалось, я избежал вины. Да. Да, и именно потому и после решение суда мне не показалось таким уж строгим. Я пошел на поводу адвоката и подал заявление на апелляцию, а так бы и … два года получил. Я мог сдохнуть от стыда и тоски от случившегося в прошлое, в то Рождество. …Я это знаю …точно. Я почувствовал, я почувствовал легкое захлебывания митрального клапана. Я б умер, …господи, как же глупо умереть от того, с чем бы я легко мог справиться малым движением скальпеля и проворством иглы. А так …ничего. Так я остался в дураках, зато живым, именно - не мертвым. Господи! Мне и в голову не приходило, что я настолько суеверен. Мальчик Христос … именно в Рождество – ну кто ж мог предположить?! «
Лоренсу было запрещено год заниматься медицинской практикой. Его не просто обязали выплатить компенсацию матери мальчика (отец Христоса, как случайно узнал Тед, умер, будучи в тюрьме), Тед ещё оплатил издержки по суду, который был очень к нему «милосерден». Кроме всего прочего Лоренса обязали общественными работами. Тысяча шестьсот часов отработки. Тед будет работать на общество, которое он лишил удовольствия вырастить из Христоса Парки добропорядочного гражданина.
Тед вздохнул: «Я согласен. Я… согласен, но почему же именно «не выезжая из города»?»
Тед достал из кармана бумагу. Это была просьба. Тед просил, дать ему возможность отрабатывать на благо общества в другом городе. Не здесь, не в Лос-Анджелесе.
Тед поднялся со скамьи. То есть, он с неё спрыгнул.
Стук в дверь – и он вошел в кабинет. – Здравствуйте. Простите, я кажется, опоздал.
-Да. То есть, здесь это никому не кажется. Вы опоздали, мистер Лоренс.
Гумар Хадж смотрел на Лоренса. Но казалось, он видел впереди себя только что остриженного барана. Это был взгляд снисходительного владыки, чуточку притомившегося своими обязательствами. – Проходите, мистер Лоренс.
-У меня просьба, … вот. – Тед подал бумагу помощнику Хаджа.
Помощник пробежал по тексту взглядом, посмотрел на Лоренса и…положил на стол, перед помощником судьи ещё не документ, но уже что-то вроде того.
Прочитав прошение, господин Хадж внимательно посмотрел на Лоренса, … отвернул лицо – посмотрел на окно (подумал), после придвинул бумагу к краю стола.
Бумажка уперлась Теду в грудь.
Лоренс, разумеется, спросил, в чем дело.
Помощник судьи ответил: «Мистер Лоренс, не мне вам объяснять, вы уже восемь месяцев решаете ваше дело в суде, но закон – это не орудие для снижения наказания, а суд – не место, где навязывают несправедливые, обидные требования. Здесь взвешивают вину, все «за» и «против». Говоря ВАШИМ языком, здесь пытаются приостановить начавшиеся отклонения в поведении человека, короче - болезнь. Ваша болезнь, мистер Лоренс, налицо.
-Я кажусь вам недостойным человеком? – Тед отвел взгляд и кивнул, - а, понимаю, вы находите меня чрезмерно самолюбивым.
У потомка сикха глаза были слегка навыкате и черными, блестящими как маслины. Он был не просто высок ростом и крепок, он был величав. Он внимал человеку, который …восемь месяцев с помощью своего адвоката, попросту говоря, выторговывал для своей свободы ещё один год.
Вообще-то Лоренса лишили лицензии на два года. Потом снизили срок до года. Теперь выходило, что общественными работами он будет продолжать заниматься и тогда, когда у него уже будет возможность заниматься врачебной практикой. Тед снова подал заявление в суд. Он просил, чтоб ему позволили за год отработать «общественные часы». Тысяча шестьсот часов – Тед считал, что может «сделать план» за год. Рассмотрение его заявления тянулось, судья медлил. Потом – отказал. «Вы обязаны исполнять наказание не методом Стаханова, мистер Лоренс, а исходя из глубины вашей вины. То есть не «скоро», а «качественно». Я же понимаю, вы не возьметесь за работу ассенизатора, вы же, ну, я так полагаю, исходя из вашего сильного желания, не оторваться эти годы от практики, вы же пойдете работать в больницу, в клинику. В Бюро трудоустройства общественно наказанных граждан вам могут предложить... свободную ставку санитара. Скорость там не нужна. Вы будете помогать людям, - судья Эмс улыбнулся одними губами (те были длинными и розоватыми, будто сдутый шарик растянули), - вы будете помогать им не стать НЕЖЕВЫМИ. Вам понятно, доктор Лоренс?»
Тед хмуро уставился на переносицу своего визави. Он многое пропустил мимо ушей, споткнувшись мыслями о прозвучавшую фамилию. - Простите, а… кто такой СТАХАНОВ? – Тед дернул плечами. – Простите, я не…
Эмс помолчал, потом пошевелил узкими губами и, наконец, ответил: «Известная личность. Русский новатор. ПЕРЕДОВИК».
Тед значения русского слова не знал. Он ещё более нахмурился, пытаясь понять, являются ли господа: Юрий Шевченко и Эдуард Идов (русские кардиохирурги, о которых он был наслышан) пре-до-ви-ка-ми? Но, поскольку к новаторам он их всё-таки относил, то, вздохнув, он кивнул и поблагодарил судью за разъяснения. – Я понял.
Теперь на Лоренса (ещё более покровительственно) смотрел Гумар Хадж. Он-то как раз не понял, сколько, из того, что он сказал, дошло до истца? Потому он тоже стал разъяснять. - Уязвленная гордость. Вы же врач, мистер Лоренс (не доктор, а …мистер), вы знаете, что такое язва. И вы в курсе, как серьезно начинает беспокоиться общество, если в нем появляется человек с язвами на теле. А тут хуже – язва гордости. Пока вы больны, вы - опасный для общества человек.
Лоренс сжал зубы. А когда помощник судьи замолчал, он проглотил сгусток, перекрывавший дыхание в горле и ответил: «Вот я и прошу… ну, чтоб подальше отсюда. Например, во Флориде. Например, в качестве санитара в одной из тамошних клиник».
Гумар Хадж внимательно просьбу выслушал и … постучал по листку бумаги пальцем. – Вам откажут.
Тед вспылил: «Ну!» – Потом, взяв себя в руки, заговорил уже спокойнее: «Откуда вам знать? А может, нет».
И Тед снова придвинул лист ближе к Хаджу.
Тот смотрел не на листок, всё - на Лоренса. Покрутил головой. – Вашу гордость, мистер Лоренс НУЖНО лечить. Таблетка в тысяча шестьсот часов, – думаю, этого будет достаточно вам – человеку совестливому. Вы обидели наше общество. Восьмилетний гражданин Парки – он тоже мог бы стать…- взгляд на окно, - … стать врачом, …космонавтом, …политиком, прославившим наш город.
Широкие плечи, высокая гордая шея, крупная голова, аккуратно постриженная седина, круглые черные глаза смотрят на посетителя устало, равнодушно.
Тед, глядя в смуглое лицо помощника судьи, положил ладонь на лист бумаги.
Лоренс прикрыл просьбу своей маленькой ладонью. Человек, с трудами добившийся положения, но вот - совершивший ошибку по должности, защищал свое право защищаться.
По-всему было видно, Лоренс страдал. Но причина его страдания не от наказания, а от явного и простого желания некоторых людей наказать такого, как он, ПОСТРОЖЕ (чтоб не лез, куда его не просят). С таким отношением к себе Тед встречался часто. И во врачебной жизни – тоже. Он знал, что некоторые видят в нем только уродца - недоростка. Он уже умел с этим бороться. Но на всякое сопротивление необходимо свое оружие. Защищать себя от тех, кто искусно владеет законом – Тед пока не научился.
Но он считал, время придет – и он научится. – И всё же я буду настаивать.
Хадж глубоким кивком дал понять, что согласен. – Хорошо. Вы имеете на то право. – Он снова отодвинул от себя заявление, толи давал возможность забрать его своему помощнику, чтоб пустить в дело, толи снова предлагал Лоренсу подумать и разобраться-таки со своей больной гордостью.
Тед слез со стула и, кивнул, (то есть, не сказал, до свидания ни помощнику, ни его подручному), пошел к двери.
-А почему именно во Флориду, мистер Лоренс?
Тед замер. Поглядел вперед – на дверь. Обернулся.
Хадж уже поднялся с кресла. Но расстояние между ними было таким, что стыдной малости своей Тед не почувствовал. Он дернул губы в улыбку и ответил: «Мой друг, коллега, он руководит клиникой своего отца. Психиатрическая клиника. Он готов взять меня в штат санитаром».
-Оперировать сумасшедших?
Тед помолчал. Оглядел гигантский рост делопроизводителя. Улыбка смялась. На развороте к двери он ответил: «Нет. Я же помню о предписании. Разрешение на проведение операций… у меня забрали».
Тед не видел переглядываний двух оставшихся в кабинете лиц.
Эти люди никогда бы не стали обсуждать чью-то проблему, оставшись один на один. Хадж вообще считал такое недопустимым при общении с подчиненными. Но взгляды обоих мужчин – они были красноречивы и направлены в сторону ушедшего человека, оба как бы говорили: «И правильно! Вы – наказаны за вашу безответственность, Лоренс!».
***
Вообще-то Тед солгал. С приятелем - сокурсником, он ещё даже не созванивался насчет работы. Тед обсудил дело с адвокатом и тот сказал, что «можно попробовать». – Я знаю повадки судьи Эмса. Он последователен. Отказав вам в просьбе о сжатии срока исполнения общественных работ, ему будет трудно отказать и в выборе места его исполнения. Думаю, он может дать вам разрешение на выезд из Лос-Анджелеса по месту вашей новой работы».
Неделя прошла. Один - ноль – в пользу наблюдательности адвоката. Хотя Тед посчитал, что судья Эмс просто чуть внимательнее взглянул на суть проблемы. Виновного не ломают, а дают догнать суть наказания самому. Лоренс был счастлив, что получил разрешение на выезд.
Да, судья Эмс принял во внимание заслуги Лоренса, восемь его пациентов (это только из числа жителей Лос-Анджелеса) живы сегодня благодаря его таланту кардиохирурга. Заявления людей, вступившихся за врача, он читал. И проникнулся их симпатией и доверием к Лоренсу, как к классному специалисту. «Была б польза, а где – не суть важно, - сказал он своему помощнику, немного недовольного его решением. - Гумар, я думаю, в отношении Лоренса, нам нужно быть чуточку деликатнее. Зло и добро в совести этого человека весят одинаково. Неверный разрез – он отмечает время смерти, верный - Жизнь. Это не всякому дано, мой друг. Мы с вами знаем, что зло добра в человеке не исключает, и ни гасит одно другое ни в ком из людей. Но тот, кто избрал профессию лекаря, тот всё же расположен, делать добро, нежели злое. Этот …маленький, но гордый человек, его взгляд на жизнь несколько сужен. И мы оба знаем, - не по его вине. И хирург он толковый. Ошибается – да. Но ведь пока не более, чем все».
-Понимает ли он, отчего его зло? При его профессии, лучше бы понять это сразу, чтоб научиться себя контролировать.
-Это так. Как врач, он втройне должен контролировать себя, свои поступки.
- Я полностью с вами согласен. Полностью! И потому удивлен вашему решению, дать ему уехать из города.
- А что такого? Вечный отказ – он может испортить человека.
-Говард, тут всё не так просто. В том, что произошло здесь, в клинике – это, я уже говорил тебе об этом, - есть закономерность. Это закономерность, Ваша честь, а не случай из медицинской практики.
-То есть? Я что-то упустил?
Помощник стал прохаживаться по кабинету судьи. – Вспомним дело тридцатилетней давности. От восьмимесячного Лоренса отказалась мать. Ей сказали, ребенок не живучий. Она как раз снова забеременела. Решила, что ей будет трудно раздваиваться между ребенком здоровым и ребенком- инвалидом. Но пришло время, её второму сыну исполнилось три года. И тут она каким-то образом выяснила, что первый её сын всё ещё жив. Правда, малоподвижен. Его – она из приюта так и не забрала. Её, по словам людей дома Лоренсов, испугала его «тихая дикость». ...Заметьте, Ваша честь – дикость. Зато она взяла здоровую девочку – погодка своему второму сыну. Возможно, она хотела этим поступком облегчить камень на собственной совести. Но, как мы с вами знаем, всё в жизни этой женщины устроилось не совсем так уж и легко. После смерти мужа, а детям её тогда было двадцать и двадцать один - соответственно, в её руки перешел транспортный бизнес. Но сын погиб в Ираке, а зять – муж приемной дочери - не пожелал «старушки в управлении». Её объявили неадекватной, и она попала под опеку. Теперь живет одна. Отказавшись даже видеться с дочерью и зятем. … И даже с его детьми – по сути – со своими внуками. – Хадж вздохнул, - Говард, если честно, вы сами-то верите в то, что только что сказали? Что толку разбираться в весовых категориях добра и зла в жизни этого человека? Лоренс не знает, он ведь никогда даже не пытался найти свою мать, кто он, откуда, почему вырос один – его это как будто не интересует. Дико, правда? Особенно, учитывая положение семьи Лоренсов. Вы слышали, что он сказал по поводу своего дня рождения: «Я его не помню. По паспорту это 3 июня…». Он сразу отрубил кусок от своей жизни, от времён, где осталось его детство. Говард, я настаиваю, выбор профессии – это желание доктора Лоренса рукотворно делать людям добро и зло. Они действительно равновесны в совести этого человека. Его гордость опасна.
- Не хочу даже слышать эти ваши странные заключения, мой друг. Это была врачебная ошибка, Гумар. Это …минутная безответственность.
- Это случается,…знаю. – Корректно перебил Хадж. - Но в отношении Лоренса, к которому вы по непонятной для меня причине, …деликатны, нужно подходить строже. И не только потому, что не шестеренка полетела, не кусок материи испорчен, …умер человек. Умер ребенок, восемь месяцев ожидавший донорского сердца. Тут проблема глубже. И печальнее. Лоренс всегда, …вы перечитайте протокол, он подчеркнул это, он всегда проверял исполнение помощником своих рекомендаций. Всегда! оставался рядом с послеоперационным больным. Что произошло на этот раз? Лоренс умывает руки и уходит звонить банкиру Стаффорду.
-Да, он звонил ему. Но тот был занят. И Лоренс позже поехал к нему, чтоб переговорить лично.
- Подождите с банкиром! О том, что там было - чуть позже. Временем раньше: десять минут отсутствия врача на месте, на котором Лоренс обязан быть - в результате – смерть ребенка.
-И что? С ребенком оставался молодой кардиохирург Сэм Руди. Он следил за состоянием мальчика. И медсестра Джойс была при нём.
-Нет, нет, тут все не так. Тут важен угол взгляда Лоренса на проблему. Из какой семьи этот мальчик, вы помните? Я знаю, доктор Лоренс был в курсе, из какой семьи был его маленький пациент. Мать мальчика – бывшая певичка, наркоманка, отец – в тюрьме за подлог и убийство по неосторожности. А тут – вполне созревший специалист Лоренса, врач, который рвется к самостоятельной работе. Вот вам и случай - решает Лоренс! Случай, проверить готовность к самостоятельности своего последователя – своего ассистента. Руди - его бывший клинический ординатор, и вот уже три года он – как бы уже готовый кардиохирург.
- Почему «как бы»? Руди - действительно толковый ассистент. Они работают вместе уже много лет, …кажется, пять. Но причем здесь семья пациента? Не понимаю. – Взгляд в лицо помощника.
Гумар Хадж прищурил глаза и покачал головой: «Именно – при чем».
-Вы думаете, будь Парки ребенком из благополучной семьи…
-Именно!! Вспомните, вспомните, Говард, мальчику Лоренсу невероятно повезло. На нём, разумеется, не имея на то никакого права, Лоренс теперь это знает, он сам теперь врач, некий профессор, ортопед проверил на нём одну из своих методик. В результате операции, Тед Лоренс встал на ноги в одиннадцать лет. Он стал нормальным, полноправным членом общества. То есть, эксперимент на нём …просто УДАЛСЯ. По той самой методике трудятся теперь многие ортопеды. Но суть – тогда без разрешения, без прав, на инвалиде подростке проводились медицинские эксперименты. На нем опробовались лекарства, изнурительные и болезненные процедуры. И всё помогло! А тут… в случае с Парки – тут всего лишь полное доверие своему ассистенту. Это же тоже …эксперимент. Вы понимаете?
-Гумар, ты подводишь под ответ тобою же и запутанную задачу.
-Я настаиваю! Это было сделано, пусть бессознательно, но в ответ! В ответ на то, что было сделано с ним самим. И возможны повторения! А там, во Флориде, в клинике его приятеля, там случай может быть скрыт, ну или завуалирован, как это бывает в случае расследования медицинского преступления. Там – неразумные или не совсем разумные пациенты. Говард, …но это же люди. Чем там будет заниматься Лоренс, мы с вами, …скорее всего, не узнаем никогда.
-Ему запрещена практика. Он будет там только санитаром.
-Руки, Ваша честь! Руки хирурга требуют ежедневной, многочасовой тренировки!
-Друг мой, я не соглашусь на этот раз. Лоренс - из числа тех, кто прежде думает, а после уже действует руками. Ему запрещена практика, и он будет соблюдать наши требования.
-Там – за горами, за долами, …во Флориде, …в клинике своего приятеля…
-Да! Там, во Флориде! (Судья Эмс был чуточку раздражен настойчивостью помощника) Как все, Лоренс встанет на учет, и за ним будет совершаться надзор, как за всяким, кому поручены общественные работы. Давайте, все-таки не будем сбрасывать со четов его заслуг! (Резкий переход на «ты», схмуреные брови) Ты как-то все повернул, Гумар. По-твоему, детям из неблагополучных семей, или сиротам вообще следует запретить работать врачами, политиками или военными. То есть, по-твоему, нельзя даже допускать их к ответственным профессиям!
-Именно! И в отношении Лоренса я готов на этом настаивать. Он будет подспудно совершать одно преступление за другим. За ним нужен усиленный надзор.
-Думаю, там, во Флориде как-нибудь справятся.
-Как-нибудь – нельзя. Преступно.
-А! – Судья махнул рукой и отвернул лицо с гримасой недовольства. – Давай-ка, остынем оба! Второму своему пациенту, имевшему вместо половины сердца протез, Лоренс тоже успел провести операцию. И та, как мы с вами оба знаем, завершилась успешно. Вы, думаю, уже выяснили, кто был такой, этот его второй пациент.
-Бакалейщик. Он держит магазин на углу 57-ой и 62-ой улиц.
-Невелика птица. Однако видите, результат в пользу пациента. Это - для нас с вами главное. Лоренс извлек урок, его ассистент не получил от него необходимых рекомендаций для самостоятельной практики.
-Говард, он их скоро получит. Руди – сын инвестора, поддерживающего жизнеспособность лос-анджелесского медицинского центра, где расположена клиники, в которой трудится доктор Лоренс.
-И что? Ну вы уж и это… привязали! – Улыбка в сторону помощника, но с оттенком язвительности. - Гумар, …и что? Придет время, молодой кардиохирург станет самостоятельным, Лоренс не сможет не дать ему рекомендации. И не важно, чей там сын его ассистент. Специалист будет готов - и он свою лицензию на практику получит! Пока же, Лоренс продолжил контроль, он снова отслеживает процесс до конца – то есть, до полной выписки пациента. И правильно делает, что дует на воду!
-Не заливайте его сиропом. Вы же слышали, что он творил в доме Стаффорда. Дикость. Опять дикость.
Видно очень огорчившись настойчивостью Хаджа, судья Эмс – человек всегда умеренный и спокойный - чуть вспылил: «Господин помощник! Да что ж вы так одноглазо смотрите на этого «беднягу»?!
-Он вовсе не «бедняга». И совершает свои дела с полным осознанием дела.
Судья поднялся с кресла. – Но вы же в курсе, что одному из тогдашних гостей дома Стаффорда Лоренсом по просьбе первого – именно Лоренсом – была сделана операция на сердце. Лицензия была ещё не отобрана, но к операциям его уже не допускали в виду нашего решения. И что? Та, что посмеивалась над анекдотом, случившимся с доктором в доме банкира, она же и просила после суд о разрешении взяться известному своей неординарностью кардиохирургу за скальпель. Не далее, как вчера вы были у губернатора на именинах, и что? Как там его красавица жена? Как наша миссис Бейкер, жива, …здорова? А кто зашил ей прореху в сердце, друг мой?
Хадж поджал губы. Схмурив брови, он следил за порывистыми движениями судьи.
Сам-то он уже сидел в кресле, а вот судья прохаживался туда- сюда вдоль столешницы. Хадж следил за ним, поводя своими круглыми, черными глазами.
Лоренс действительно ставил перегородку между желудочками левым и правым в сердце миссис Бейкер. Небольшое потрясение (молодой любовник кинул свою леди ко всем чертям) и произошел надрыв миокарда. Началось смертельное смешение венозной крови из правого желудочка с обогащенной кислородом артериальной кровью левого. Операция по настоятельной просьбе губернатора и личной просьбе умирающей была разрешена судом – это так. С этим помощник судьи не спорил. – Это всего лишь ответная благодарность семье Стаффорда. Джон Стаффорд просил за Бейкер.
-Да какая ей разница, кто за неё просил?! Какая разница нам с вами, Гумар?! Подумайте: он провел эту труднейшую операцию, провел вместе со своим ассистентом, с Руди, результат – вы видели сами. Так почему же вы по-прежнему не доверяете этому человеку?
Хадж помолчал. Потом ответил: «Он делает выбор между своими пациентами. И этот выбор сознательный».
-Всё! Увольте, мой друг, я устал.
А когда Гумар Хадж уходил из кабинета судьи, последний в спину ему тихо произнес, как бы вдогонку разговора: «Моя мать содержала прачечную. А отец был краснодеревщиком. Так может, я тоже не гожусь для своей должности?»
Смуглолицый великан вернулся к столу. Глядя в глаза судьи, он покачал головой.
Хадж впервые обижен другом (коллегой, боссом), полным несовпадением взглядов на вещи. – Мы друзья, Говард. Кроме того, что служим одному делу.
-И что? Только потому ты и доверяешь мне? А как же остальные коллеги, Гумар? Остальные…все. …Хотя ладно! – Эмс махнул рукой. Но легко, он никого не вытряхивал жестом из кабинета. Он даже улыбнулся. - Я всё-таки думаю, ты погорячился. Из всего мира на особом подозрении у тебя оказался калека – сирота – это как-то… - улыбка шире, - ты погорячился, Гумар.
-Мы обязательно вернемся к этому разговору, Говард. Увидите, Ваша честь, мы ещё к нему вернемся. Каждому следствию - своё время.
Судья поставил точку: «В тебе заговорил буддист, мой друг. Только я никогда не соглашусь с тем, что когда-нибудь … за возможные ошибки в практике я стану тараканом, бегающим под этим столом».
***
Тед и Глория снова были в ссоре.
Ссорились они не редко. Но в отличие от мужа, Лори ссор не боялась. Эта «милая нахалка» (слова Теда) была уверена: что б она не сделала, что бы ни сказала, как бы резко ни выразила своё им недовольство, Тед всё равно первым станет искать примирения. И кажется, нет в мире более согласного на то подкаблучника. Он находил способ, он мирился с женой, будто забывая о том, что она «опять назвала его жестоким эгоистом» и только за то, что он отказался от совместной прогулки по магазинам. Да! он не любил это дело. Особенно, если прогулка предполагалась с выездом в другой район города. Но в качестве примирения его жена получила-таки то, за чем, собственно, и волокла мужа в магазин – новую шубу к предстоящей зиме!
Тед так и не понял, зачем ей шуба? Зимы не холодные, снег – редкость, из машины – в помещение. Правда, помещение – прохладный морг, но…тут уж шуба не поможет. Но он купил ей шубу. Но Лори снова нашла причину, чтобы назвать его «эгоистом».
-Ты специально взял эту, да? Не легкую шубку из шиншиллы, не норковое манто, а «длинную лису». Ты специально, да?!
-Но я думал, …она рыжая. Как раз к твоим глазам...
-Я что, рыжая? Нет, ты ответь, я что, РЫЖАЯ?!
Глядя на шатенку от рождения (то есть и мать и отец Ло – яркие потомки шотландцев), Тед тихо пробубнил: «Я вообще-то только про глаза подумал. Но ведь… они зеленые. А так как желтый цвет…».
-Ты эгоист! Тед, ты … толстокожий эгоист! Я трачу силы, чтоб сделать из себя брюнетку, кстати, тебе же и в угоду, а ты называешь меня РЫЖЕЙ?!
- Да нет же! Когда, когда же я так тебя назвал, Лори?! И вообще, ты,… скорее брюнетка, да.
-Скорее? Скорее чего, …лисы?
В общем, дело к зиме, они опять поссорились, завтра ему улетать во Флориду, а ей два года быть на привязи у указателя: «тюрьма-дом».
Лори, конечно же, от своей тюрьмы – никуда. Та, видите ли, в прекрасном месте расположена – среди скал, на острове. Достопримечательность всей Америки. И всего, в ста милях от лос-анджелесского побережья – недалеко от дома – это ж удобно! И платят неплохо. Тед её понимал. Кто-то б другой – не понял, может быть, а Лоренс – он сам, бывает по восемь часов к одному столу бывает привязанным, пот под носом вытереть некогда – к другому обращаешься. Он жену понимал. Ему, правда, коллектив тамошний не нравился, но ведь Лори – нравится. Тед жену понимал.
И Лори, узнав о решении мужа уехать на отработку к чужим берегам, тоже сильно не противилась. Тихо переспросила: «А прилетать домой будешь, милый?» Тот обещал: «При возможности». И она согласилась. Согласилась с его выбором. Если честно, ей самой совсем не хотелось, чтоб ЕЁ Тедди в Лос-Анджелесе ходил, нанимался в санитары. Она стойко согласилась с решением мужа.
Но… не ссорится (перед разлукой в два года) из-за его ли, своего ли упрямства – она не умела. Ему улетать на ЦЕЛЫХ два года, … а они снова отвернулись друг от друга. Поссорились! Из-за окраса шубы, оттенка её волос – не понятно. Как всегда – не понятно, но поссорились!
В общем, Тед шел домой, и голова его была занята поиском основания для перемирия. Именно – перемирия, потому как он уже не верил, что с его «сученькой» (он называл Лори и так), они могут жить мирно. «А! Вот! Можно купить какой-нибудь новенький телефон. Да, с наворотами, чтоб ей было приятно говорить со мной каждый вечер. …Я пообещаю, что буду отзваниваться каждый вечер, …нет, пообещаю, что просто – часто».
Он так и сделал. Купил телефон. Потом - поехал, забирать супругу с работы.
Он делал так всегда, когда был свободен вечером, забирал её прямо с катера.
И вот пришло время, напомнить жене, что он улетает. На два года. И Тед вручил Лори телефон. – Вот, будем… говорить и видеться.
Всю дорогу женщина крутила вертела новую игрушку, не мешала мужу «поныть».
-…Не знаю, как я там устроюсь. Фридман обещал, что подыщет для меня недорогую квартирку неподалеку. Но, думаю, это он так шутит.
Тед посмотрел на жену, та занималась с будильником на новом телефоне. – Ты слышишь меня?
-Да, да, милый. Спасибо, вещичка - класс. – Лори посмотрела на мужа.
Сидя в машине, они были ростом вровень. Ей не обязательно было сильно сгибать шею. Сиденья были так подогнаны по высоте, что можно было смотреть на мужа глаза в глаза.
Это для обоих супругов было удобно.
- Так что там с квартирой, он уже нашел её для тебя? – Лори снова стала «прогибать» устройство под себя. Вводить в его память новые номера.
Тед отвернулся лицом к дороге. - Я всё-таки думаю, что он пошутил. Он имел в виду какие-нибудь смежные комнаты. Палату или кабинет. Прямо в клинике. Устроит место под моё жилье.
Глория отстранила от себя телефон (как бы даже уже и компьютер). – Что-о? Ты же говорил, что у Фридмана психиатрическая клиника.
-Ну да.
Глория протянула одну руку к голове мужа, будто температуру померила; второй рукой - цепко держалась за новую игрушку. – Но милый, - она погладила Теда по виску, потом потянулась и поцеловала за подарок, - и снова увлеклась настройками, – … я всё-таки, думаю, было бы лучше не жить в клинике. У тебя же совсем не будет личного времени.
-А зачем оно мне там…личное? - Тед посмотрел на жену. Вздохнул, понаблюдав за её стараниями. - Мне - лишь бы скорее время прошло. А в клинике оно идет быстро.
-Но это всё же не просто клиника, Тед.
Тед кивнул, но только для успокоения супруги. – Хорошо. Я перезвоню ему. Пусть поищет что-нибудь …подальше от клиники.
-Фридман еврей?
Тед пожал плечами. Потом кивнул. - Возможно. А что?
-Хочу выделить даты всех еврейских праздников. – Она быстро улыбнулась мужу. – Он всё-таки будет твоим боссом. Я бы могла поздравлять его с ЕГО Пасхой.
-Милая, я же не собираюсь там строить свою карьеру. К тому же я …еду туда санитаром, а Джо - он – главврач. Думаю, мы редко будем общаться на работе. Ну, если только после.
- Не фамильярничай с ним! Никаких откровений про жизнь. Это бывший твой друг, вы уж года три не виделись? Вот и не нужно лезть к постороннему… (Ло увидела, как Тед морщит нос) Тед, хватит тебе одной ошибки. Вспомни, как хороши были ваши отношения со Стаффордом. И что?
-Что? – Тед насупился.
Лори часто поминала мужу о случае в доме банкира. Стаффорд всегда вел себя «по-отцовски» с Лоренсом, а тут вдруг сам принялся распускать слухи о его «неадекватности».
Джон был благотворителем. Когда-то он взял опеку за парой-тройкой сирот из детского дома, находившегося в том же районе, где был расположен его банк. Из Лоренса вышел толк, потому в последствии они стали в некотором роде приятелями (уже, когда Тед стал практиковать). Впрочем, и тогда первый держался дистанции с «сиротой». После случая в Рождество, Джон уж хотел, было, кинуть свою «благотворительность», а тут вот … печальный случай с супругой губернатора. После её счастливого выздоровления банкир извинился перед Лоренсом. Извинился за «несносных болтунов» среди своих гостей. Скорее всего, он догадывался, что Теду известно, кто запустил анекдотец о «неадекватном отношении доктора к христианским праздникам», однако Джон настаивал на том, что он тут не при чём. «Нужно всегда держать себя в рамках, Тедди. Кругом столько безголовых болтунов».
Жене Тед всегда сам рассказывал анекдоты про себя, (чтоб не более обгадили другие), но про случай в доме Стаффорда Лори узнала от директора тюрьмы. Тед был в тот день как-то особо рассеян. Разумеется, его менее всего напрягало похищение индейки, но в анекдоте не упоминалась причина его «особой рассеянности в тот день», там говорилось только об его «особом пристрастии с жареному».
- Ты не должен особо сближаться с Фридманом. Да, я так считаю. Чтобы после не сказали, что ты заигрывал с главврачом психиатрической клиники. Да, да, могут! Зачем тебе это клеймо, милый? Говорю, держись от него подальше. К тому же все, кто углубляется в… «психо», они немного сами становятся …того…
-Ну! Тогда кто же я, родная? Кто я - ежедневно орудующий скальпелем, - мясник? …Перестань! Ты начинаешь напоминать мне помощника судьи Эмса - некого Хаджа.
-Кого?
-О! Личность! Законник, подозревающий в беззаконии всех, кто менее двух метров ростом. В нём два метра. А может и больше. Фамилия у него …Хадж. …Хадж, а сам как будто индус.
-Нашел, …нет, ты нашел к кому пойти?! – У Лори вспыхнули гневом глаза. Кто-то снова обидел её «маленького, любименького мужа» (она так называет Теда). - Зачем ты, …нет, ты же сказал мне, что пойдешь к судье с заявлением…
-Уже всё прошло, милая. – Тед улыбнулся. - Это уже прошлое. Хадж – прошлое. Мы с ним больше не встретимся, обещаю. Эмс дал мне разрешение, и я уже лечу …завтра. Завтра, милая.
Тед нахмурился. Помолчал. Потом снова повернулся лицом к жене. – Нет, а ты почему к Фридману прицепилась? У нас прекрасные отношения.
- Ну! У тебя со всеми сначала прекрасные отношения, а после … всплывает какой-нибудь анекдот. Вот как тут, на днях…
Тед напрягся. - Что, опять тебе про меня что-то наговорили? …Кто?
Лори погладила мужа по щеке. Она хотела успокоить его, но заметила легкую «колючесть» щеки. – Ты плохо побрился, милый.
Тед дернул шеей и отвернулся. Но потом стал настаивать: «Ло, …что ты опять услышала про меня?»
-Ничего. Ничего такого…
- А НЕ такого, что? – Тед повернулся лицом к жене. – Что? Что я опять сделал не так, Лори?!
Ло было страшно подумать, что может произойти, ведь впереди был поворот. – Тед! Бога ради, следи за дорогой, я хочу ещё пожить!
Лоренс вписался в поворот, но потом снова уставился на жену. – Лори, ответь.
Лори ничего не оставалось, как ответить: «Сегодня был день рождения у Торанта ( это директор тюрьмы). Он пригласил всех наших к себе в кабинет. И там…один из конвоиров рассказал анекдот про одну заключенную. Про старушку. Про её ненормальные требования. Она хотела выписать для себя журнал «Медицинская наука». А! Так я тебе как-то читала про неё. Помнишь, я читала, статья в газете называлась «Ай-да, бабушка-старушка!» Она пыталась отравить город. Помнишь, …Мэри Пойнт. Она когда-то работала на очистных сооружениях на водоканале. Во время какого-то профессионального праздника, её пригласили в качестве почетной гостьи на место работы. И во время экскурсии для ветеранов труда она кинула в сток упаковку тетродотоксина. Отравилась одна из сотрудниц лаборатории. Она имела привычку пробовать водичку на вкус. И ещё семь человек, включая самого экскурсовода, рекламировавшего усердие и качество работы работников водоканала. А старушка воды не пила. Она сказала, что у неё от сырой воды несварение. …Помнишь? Маленькая, сморщенная, как печеное яблоко. Там ещё её фото было. Помнишь? …Мэри Пойнт, …я тебе читала, Тед.
Тед смутно помнил историю о старушке, только не понимал, при чем здесь он?
-Так что там обо мне твой босс опять наплел?
Лори дернула плечами. – Вот какой ты! «Твой босс». Он не мой!
-А что, мой?! Что он там говорил, ну?
-Нет, ты можешь нормально сказать про человека. …Он – не МОЙ!
-Нет, это я говорю «не нормально», …как же! Как же еще нормально, если этот жук опять тебе обо мне что-то наплел. Ведь наплел же, Лори! Ты же сама начала про это рассказывать. Сначала про меня, а после как-то всё на какую-то старуху с печеными яблоками перевела. А мне нет дела до этой Пойнт! Что ПРО МЕНЯ рассказало это тюремное пугало на своих именинах?
Лори поняла, Тед завелся. Она, чтоб не сразу сводить минуту их примирения в очередную ссору, заткнулась и отвернулась.
Тед, поворчав ещё, тоже замолчал. Он понял, сейчас с жены и слова не вытянуть. Она опять считает его «эгоистом», возможно, из числа тех, кто небрежен не только в отношении каких-то там старушек, но и её – «сладенькой булочки» (Тед её так называл при случае).
А тут они и приехали. Время - выходить из машины.
Дом у них был небольшой, но современный. Оборудованный всякой там бытовой электроникой, автоматикой.
Ло не сильно любила прибираться в доме, потому мебели и тряпок они заводили как можно меньше. За пылью следил робот- уборщица, и остальным, почти всем - занимались машины. Зато в доме много было и солнца и воздуха, а посторонних – не было.
Тед поднялся в комнаты из гаража. Лори вошла в дом раньше.
Домашний факс сообщал, что коллега Теда из Майами «ждет завтрашней встречи с нетерпением». Лори усмехнулась: «Ну конечно! Наскучило самому лоботомией заниматься, а тут …хирург-профи – тут как тут, да ещё и ссыльный! Измывайся – не хочу!»
Но уже через минутку, возможно, впервые в жизни, вдруг представив себя посреди полупустого дома одной, Лори заткнулась. А потом и вовсе решила первой подойти к мужу и как-то попытаться замять ссору.
Тед поднимался по лестнице и уже почувствовал запах жареной телятинки.
Лоренс был из тех людей, кто вряд ли когда-нибудь откажется от потребления братьев меньших (и не особо разумных). Он мясо любил. Причиной некоторого избыточного веса в нем – мясо, а вовсе не стряпня и сладкое. При его росте, он должен быть строен, как школяр. Но желание быть физически сильным (это желание тяготеет над ним с детства, тогда ему особенно было важно дать отпор в случае домогательств некоторых из одноклассников), неизменно приводило его сначала в трена…жерный зал, а после…в «жорный».
Ло готовила телятину. В этот раз что-то вдруг не на пару, а именно жаренную.
Она улыбнулась мужу, входившему в кухню. - Что, учуяло чудище, моё милое, где мяском попахивает. – И тут же с плеча своего бретельку от маечки – раз! и сдернула. И губу прикусила. – Аур-р… мяска захотел, мой свирепый лев?
Тед сглотнул. Вообще-то он шел сюда, уже придумав кое-что для их с Ло примирения, но вот тут …такой прием, …Тед обомлел.
Чтоб не упасть, он попятился к стулу. Встал на цыпочки, потянулся и присел на стул. Придвинул к себе руками стол (обычная процедура, ведь наоборот, придвинуть стул к столу, сидя, Тед не мог).
– Ладно, …мур - мур. Допустим, я …лев, и что? Как там с мясом? Будет? …Или мне самому … добывать и жарить?
-А ты …попробуй. А ты …поймай.
Глория кокетничала с мужем, по всему получая огромное удовольствие. Она сделала такие глаза, … такие обворожительно-ласкательные, что Тед решил, это намек, пора брать добычу руками.
Он разворошил волосы на голове пальцами (лев, как будто), потом толи рыкнул, толи хмыкнул добродушно, и … соскочил со стула.
Ло стояла у плиты. Та была приподнята, и ей легко было наблюдать, как, на решетке барбекю, обжариваются, капая соком на противень, куски молодой коровки.
Тед обхватил жену за ягодицы, вжался телом, уткнувшись лицом в холмики её маленьких грудей, упрятанных под шелком халатика. А потом неожиданно …рассмеялся. – Как-то у нас не так. Не как у многих, …как-то всё иначе. Я знаю, да, я знаю, как у других. Я молчун, терпеливо выслушиваю сливания проблем в других семьях. Макс жалуется, Тони стонет, …там всё так… глобально. Сорятся они только «по существу», мирятся - по взаимному соглашению и чаще – в присутствии третьего лица. Ло, ну ведь мы можем, можем же вообще…не ссориться, не отворачиваться друг от друга. Ведь так?
Он лишь чуть- чуть отодвинулся от Лори, и, задрав голову, улыбнулся, заглядывая жене в глаза.
-Разумеется, милый. – Лори хитро прищурилась. – Разумеется, если я буду сливать, а ты -…слушать, ну, или можно наоборот. Да, я согласна, у нас всё получится.
Тед прерывисто вздохнул. Он почувствовал иронию в словах жены и вздохнул. – Генетики говорят, что природа сама выведет великанов и карликов из строя людей. Как всё-таки прекрасно, Ло, что мы с тобой не те и не другие. Это дает надежду, что у нас с тобой будут красивые и очень, …очень живучие дети.
-Да? – Лори потянулась одной рукой и выключила барбекю. – А знаешь, я тоже в это верю. – Она поцеловала мужа в лоб и руками начала наглаживать его бугорок ниже пояса.
-Да? Ты, правда, согласна? – Тед прищурился, заглядывая в зеленые глаза жены. - Я тут на днях разговаривал с одним пациентом. – Тед грустно вздохнул, отвернулся, прижавшись к грудям жены ухом. - Нет, уже не моим, конечно. Его будет оперировать Сэм Руди, но, боже, как же он достал нас тем, что мы как-то особо должны будем поступить с его …остатками собственного сердца. Он считал, у него необычное сердце,… необычного, потому что он …музыкант, его сердце умеет чувствовать музыку …само, само по себе. – Тед вздохнул, ощущая прилив кровь к своему увеличивающемуся бугорку. - господи, как же мы одинаковы, когда приходит время…прощаться с собственным сердцем. Мы становимся равными ростом, возможностями, даже умением слышать музыку…тогда, …когда приходит ОНО – господин Время.
Тед задрал голову, снова посмотрел на жену. - У тебя, вот у тебя, милая, – самое обыкновенное человеческое сердце. Не знаю на счет его музыкального слуха, но я рад, рад, что оно здорово.
-И счастливо, Тед. И … - Лори обвила шею мужа руками, - и счастливо…
Она потерлась щекой о густо-волосатую макушку мужа. Ощутила тепло его головы. Знакомый запах его волос. А, прислушавшись, тоже услышала биение сердца. – Он великан… этот ваш пациент? …Нет? …Понятно, как мы. Как мы …
-Не знаю, кому он там папа, - Тед опустил голову, голос его стал глуше. - Только, детка, давай, пусть это всё случиться после нас с тобой. Пусть генетики пока подождут с прогнозами, ладно. Береги себя, милая, просто... – Он с силой вжался в тело жены, - просто береги себя – и всё. Черт с ними, с этими торантами - стервятниками, кружащими вокруг твоей красоты, …береги себя, пожалуйста.
Лори согнулась и беспокойно заглянула мужу в глаза. – Тед, ну ты что, Тедди, милый…
В доме стояла тишина. В глазах мужа - реальная обеспокоенность. По телу Лори побежали мурашки. – Тед, маленький, миленький, конечно же сберегу, ну конечно же, милый…
Тед улыбнулся и, довольный ответом, мягко ударил обеими руками по ногам жены (под сгиб), та, присела, и он…осторожно завалил её на пол. И …взял тут же, прямо у плиты.
Телятина чуть пересохла, конечно, но была ещё вполне съедобной. Они её запивали теплым разбавленным винцом. Это вместе с овощами, которые они ели целиком, было их сегодняшним ужином.
А ночью, вот уж женские мозги! Лори опять вспомнила про ту дурацкую историю со старушкой (она просто не давала ей покоя). А Тед, (ну уж, разумеется!), вспомнил, что Торант что-то там рассказал, «заманив всех сотрудников в свой «тюремный» офис». – Что он говорил там? Какой опять анекдот?
Лори затараторила, пытаясь скоро запудрить мужу мозги: «Ой, господи, да какой анекдот? Никакого анекдота. Никто никакого анекдота не рассказывал. Сказал только, что старушка эта – ну эта сумасшедшая отравительница, она потребовала…». – Лори заткнулась. Уставилась на мужа. Потом отвернулась и махнула рукой в сторону. – Ай, да дура она. Больная, что взять.
-Нет, ты, раз уж заикнулась, …Ло, Ло, милая, подожди. Не отворачивайся. Что сказала эта больная, что?
-Тед, ну ты разберись, что тебе сказать: сначала ты просил, чтоб я сказала, что сказал Торант, теперь какая-то больная. Никто ничего НЕ СКАЗАЛ про тебя. Просто… - не важно! – Лори явно хотела прекратить разговор. Она даже попыталась заигрывать с мужем, снова спровоцировав его на секс, но Тед был начеку. – Нет, ты сначала скажи, что сказал Торант.
-Ой, перестань! Давай вот больше без вопросов.
-Ло, милая, ну хорошо, хорошо, расскажешь, когда захочешь. – С минуту Тед молчал. Потом снова. – Нет, что сказала старуха? Я её знаю? Откуда она меня знает? А Торант, ему что от меня нужно? Он что сказал? Что он вообще лезет в нашу жизнь? Кто он такой? Он - директор тюрьмы, вот пусть и сидит – не высовывается. – Снова взгляд в сторону. Минутка прошла. – Хорошо! К черту старух, ЧТО СКАЗАЛ Торант?
-Милый, ты уже и сам запутался, и меня запутал. А! Я уж и забыла, что он там говорил. Забудем.
-Я напомню: ты сказала, что Торант что-то сказал про меня, и это, по-видимому, как-то связано с этой…с отравительницей. Осталось понять, при чем здесь я?
Лори он развернул к себе лицом. Глаза жены бегали, она уже ничего не хотела. Даже зевнула. – Ой, мне надо рано вставать, я же забыла, мне же надо… ой, и голова что-то разболелась, Тед, пусти, пусти, говорю, я сплю. – Она вырвалась и улеглась, на свою половину широкой кровати.
Лори слышала, как Тед сопит. Да, он сопел, когда был чем-то сильно недоволен.
-Тед, завтра у нас обоих трудный день, давай…спать.
И в доме, наконец, настала тишина. Только вдруг она показалась Лори такой, будто она уже осталась в своем доме одна. Полежав, отвернувшись, она осторожно, почти не заметно, стала двигаться спиной – ближе к мужу.
Тед лежал в ожидании её ответа. Он лежал, позиции не меняя, к жене обернувшись всем телом. Потому после минутных стараний, Лори, уткнулась-таки задницей в его горячие бедра.
Тед был голым (сегодня не его инициатива была лечь спать голыми), ну, в общем, Ло ещё на кое-что наткнулась, и была тому обрадована. Она обернулась. – Ну так что, … продолжим? Я могла бы сегодня побыть наездницей.
Тед хмыкнул. Глаза его были серыми щелками. - А как же твоя усталость?
Лори поняла, муж все ещё сердится. Она улыбнулась. – А! Высплюсь после!
Тед позволил жене влезть на себя. Его голова оказалась между её коленей, и он время от времени (пока Лори «наезживала» его), поворачивал голову, и лизал их (колени и бедра жены).
Запах её тела так волновал его, что он с трудом справлялся с мыслями, а те всё были направлены на одно: как, как он будет жить без неё целых два года? «А она тут как, без меня, …среди этих… торантов?». – Ло, что сказал этот длинношеий?
-Что?
-Торант, что он сказал?
-Не мешай, я …парю…
-Я понимаю. А что старушка? Много ей дали за попытку отравить целый город? Я что-то забыл конец её истории.
- Я не спрашивала. В статье об этом не говорилось. Дело только рассматривалось. А теперь, теперь о ней никто ничего не знает. Её увезли от нас. – Лори немного запыхалась от разговора и своих ритмичных движений. Потом, когда те быстро перешли в порывистый «галоп», она застонала, потом закатила глаза и, …охнув, замерла. Бусинкой выскользнула с нити, упала на грудь мужа, рассыпав по его плечам вьющиеся темные волосы. – Замечательно, всё, я … сплю.
-Ну, ну, ягодка, не спи. В тебе ещё столько сил. – Лоренс, как оладью, перевернул жену на спину, сначала он хлопнул её ладошкой по влажному животу, потом потянулся, вылизал пот между холмиками на груди, а потом примял под себя и …закончил тему сам. – Да! Да! Да! …Хо…хорошо…
После, как кончил сам, Тед уже и забыл, кто там что сказал про него, что было опять не так, …он уснул. И Лори – тоже. До утра оба были смирны и покойны. До дня следующего.
Настал день прощаний. Из-за суматошного завершения дел в клинике Офмана, Тед освободился только к самому часу приезда в аэропорт. Лори ждала его там уже с час. Накупила ему всяких милых мелочей в дорогу, была немного слезлива. Зато часто лезла целовать его, а он всё думал, что он такое забыл ещё? Что забыл сказать, сделать, передать? Слезливость и поцелуи жены ему даже немного мешали. Непонятно, к чему он вдруг спросил её: «Как там наш дорогой директор тюрьмы? Какие сегодня анекдоты рассказывал? Ну, так, …на дорожку расскажи».
Лори уставилась на мужа. Не мигая, она смотрела на него и думала: «Какой же ты всё-таки… эгоист. Я плачу, а ты,… ты про директора тюрьмы вспомнил…». - Ло сдержалась. Меньше всего ей хотелось, чтобы они простились, поссорившись. Она сдержалась. На счет эгоизма и прочее – она промолчала. Но! она сказала другое: «Тед, ради бога, …ради всего святого, ради меня, Тед, как можно меньше общайся там… с людьми, …ладно. Люди сейчас стали подозрительными. А там… тем более там. НО ты можешь завести собаку. Пожалуйста, милый, береги себя. Ни с кем, ни с кем…слышишь, …обещаешь?»
Тед не понял, на счет верности кому - чему просила жена, но он кивнул. – Хорошо, милая. Заведу ньюфаундленда. И…буду нем, как тапок.
-Тапок? ...Дурачина ты, но я всё равно тебя люблю… – Она крепко обняла мужа. Стала целовать его в макушку.
На них смотрели, оглядывались, но они никого вокруг не замечали. Тед был великаном в глазах Лори, она в его сердце - самой красивой женщиной на свете. Остальное…
-И я тебя люблю, милая.
- Тед, …пожалуйста, назови пса Деринг. Пожалуйста, …обещай. Так звали моего, …у меня был колли. В детстве. Его раздавил грузовик. – Лори боялась, что расплачется. А делать этого никак было нельзя, она заплатила кучу денег за свой макияж. Ей хотелось сегодня быть самой красивой …во всем лос-анджелесском аэропорту.
-Печально. Но…мне пора.
Тед Лоренс был последним пассажиром, который взошел на борт самолета рейса PQ-41.
На правой руке его болтался розовый мешочек. Вообще-то не совсем мешочек, игрушка, мягкая игрушка - обезьянка.
***
Если бы она не видела, как горел и падал его самолет, она бы, возможно, так всю жизнь после и ждала его приезда назад, …домой. Но она видела, как Тед поднимался в самолет по трапу. Видела, как взлетал самолет, как на его борту что-то вспыхнуло, а потом он взорвался. Тут же, на взлете … и обломки, пылая, стали падать на зеленое поле травы.
И она сразу поняла, как-то сразу поверилось ей, что Тед больше никогда к ней не вернется. Это странное ощущение де жавю, будто она уже слышала эту страшную тишину вокруг себя, будто она уже ощущала вот такую же тяжесть, давящую на сердце и даже пробовала на вкус слезы обиды, слезы о том, что уже никогда к ней не вернется тот, кто был у неё вот какие-то минутки назад.
Мягкая игрушка с сомкнутыми чуть обгорелыми лапами – вот что у неё осталось от того прощального дня. Нелепое доказательство тому, что Время было, но… ушло.
А через три года, к ней в тюремный морг спустили труп некой Пойнт.
Труп как труп, Лори привыкла иметь с ними дело. Но вдруг вошел Торант, с которым последнее время Лори держалась сухо, и передал ей листок бумаги.
Это была журнальная вырезка. Половинка страницы глянцевого медицинского журнала.
-Ты помнишь, три года назад, в мой день рождения, …в моем кабинете, ты помнишь, …Тим нам всем рассказывал про эту старушку. Её фамилия Пойнт. Перед отправкой во флоридскую психушку, она попросила принести ей хотя бы один медицинский журнал. Вообще-то она просила подписку, но над ней, разумеется, посмеялись. А на дорожку кто-то из наших, все же сунул ей… старенький медицинский журнал. Она выдрала оттуда страницу. Эту…
Лори нахмурилась. Взгляд её на старушку по пояс открытую от простыни, стал жестче.
Торант потоптался на месте. – Ло, честное слово, узнаю, кто дал ей этот журнал…. Она повесилась этой ночью. Картинку она, по-видимому, всё время держала свернутой, наверное, носила между пальцами. Я думал, …я думаю, в общем, вот… я вернул тебе страницу.
Лори молча смотрела на старуху. Взгляд её был настолько тяжел, что Торант сначала поинтересовался, всё ли в порядке, а после поспешил уйти.
Вернее, он спешил пригласить на помощь Глории кого-нибудь из конвойных. Для моральной поддержки. Все конвоиры в его тюрьме были не лишены чувства юмора. Это помогает держать себя «скромно» (по-человечески).
Лори долго смотрела на страничку из журнала. Теду присуждали премию – «Человек года». Он улыбался. Фотограф снял его одного, потому Тед на снимке выглядел просто великаном. Ну, просто ВЕЛИКАНОМ. Он держал в руках какие-то бумаги, возможно, поздравительные и улыбался, глядя прямо в камеру. Это был снимок пятилетней давности. У доктора Лоренса был тогда подъем в карьере, он сделал много успешных операций. У него взяли интервью. «Пять лет назад, …каких-то пять….». Но на половине листа поместилась только фотография.
Миссис Пойнт написала письмо сыну на обратной стороне куска странички. Написала, ещё находясь в рамках некоторой разумности. «Ты был единственным у меня. Не я воспитала тебя таким, ты вырастил себя сам. И я рада, что вышло именно так. Пусть жизнь твоя будет долгой и счастливой. Благослови тебя Бог. И даже Сын его. И он. Ведь тот мальчишка заслужил своей смерти, ведь так, сынок? Я сразу поняла – заслужил. Ты сделал всё правильно. Жаль, что я не сразу узнала тебя тогда, в магазине. Мы могли бы многое рассказать друг другу. И, возможно, … прятать… конфеты…».
Дальше было неразборчиво. Лори разглядела только чем-то размытые, толи слюной (от старушачьих поцелуев в край листка), толи от слёз слова «люблю» и «вечно».
Глория Лоренс подошла к столу с инструментами, выбрала молоток потяжелее и зубило.
И … превратила в месиво голову той, что когда-то родила её любимого мужчину.
***
В тюрьме хотели скрыть случай неожиданного минутного умопомрачения патологоанатома – госпожи Лоренс, но тут вдруг прокурор запросил справку о повторной проверке причины смерти женщины, покончившей с жизнью в камере окружной тюрьмы. И историю в тюремном морге замять не удалось.
Лори получила на руки приказ об увольнении со службы, а помощник судьи Эмса – Гумар Хадж – причину для продолжения темы о возмездии зла. О его коловращении вокруг людей, «как бы делающих добро».
Говард Эмс долго смотрел в круглые черные глаза своего помощника. И вдруг ему подумалось такая вещь: «И как это я мог доверять этому человеку столько лет? Я считал его своим другом. Я искреннее считал его … своим приемником».
***
Не найдя работу самостоятельно, Лори приехала на улицу Секвой. К другу своего мужа – Френку Мерфи. Тот всегда считался Тедом отзывчивым человеком. Лори надеялась, что он поможет ей в поисках работы. Мерфи в свое время обзавелся массой связей. У него было много знакомых, кто мог бы помочь с устройством «милого патологоанатома», но… кажется, он задумал иное.
Френк приболел. Свой последний день рождения он встречал, лежа в кровати. Друзья устроили стол вокруг неё. А Лори как раз зашла на другой день. Она принесла имениннику цветы и электронную игрушку – собачку-робота, способного собрать, кинуты в щель двери газеты и письма.
Застав семидесятитрехлетнего Мерфи слегка затемпературившим, она осталась на пару дней, выхаживая его от простуды. И многое узнала … о своем муже.
-Вы такая отзывчивая, Лори. Не зря Тед так тепло любил вас.
-Да. Я тоже его любила. – Лори замерла. – Представьте, Френк, я впервые сказала о Теде в прошлом времени.
-Это неплохой знак. Не пугайся. Это значит, время берет своё. Вы здоровая, красивая молодая женщина. Уверен, - Мерфи указал на потолок, - он вашему счастью будет очень рад.
-Да, …хотя кто знает, при жизни Тед был ревнив.
-Вы давали повод? К кому же он вас ревновал?
-А! не только к мужчинам, которые окружали меня на работе, но, кажется, даже к женщинам, о которых я вдруг чаще обычно ему рассказывала. Вообще-то он любил поговорить о нас с ним.
-Да, это в нём было. Доля здорового мужского эгоизма. Он любил поговорить о себе.
-Наверное, это заразно. Последнее время, я думаю только о себе. …О себе одной.
Мерфи рассмеялся, поняв, что Лори шутит. – Наверное, да! Заразно. …Впрочем, нет. Женщины, действительно думают о себе чаще.
-Вы же сказали, что не были женаты. Откуда сведения о женщинах?
-Я их … штопал. Ревнивцы – это сплошь сердечники. Вы же тоже ревновали Теда, так? К медсестрам, например. К юным санитаркам – студенткам из медицинского. Нет?
Лори смяла улыбку. По всему было видно, что да, было.
И вдруг, после минутной задумчивости, она посерела лицом. – Но к одной женщине я …приревновала его особенно сильно. Меня из-за неё уволили.
-Если не хотите рассказывать, не нужно.
-Отчего же, …можно. – И Лори рассказала, как «мочила ту, которая не пожелала стать ей свекровью».
Историю о причине увольнения жены Лоренса – того самого, который когда-то был его ординатором и ассистентом - эту историю Мерфи уже рассказывали.
Заехал как-то «поболтать» Стаффорд. Вообще-то они с Мерфи уж сто лет как не приятели, но тут одному из нынешних знакомых банкира потребовалась операция на сердце. И он приехал к Мерфи, узнать, как у «БЫВШЕГО светила», кто на сегодня является наиболее «известным в этой области». И Мерфи ответил: «Сын Марка Руди – Сэм Руди – ассистент Лоренса». И Стаффорд к слову, рассказал Мерфи анекдот «о жене покойного кардиолога Лоренса». А потом, он поведал последний «анекдотец» из семьи «покойничка»: «А! Там все теперь покойнички». – Таким был короткий анекдотец Стаффорда.
Мерфи выслушал историю скандального увольнения миссис Лоренс с интересом, но с ещё большим интересом второй анекдотец. А после, пригласил к себе в гости ещё одного человека. Поверенного в делах Теда Лоренса. К счастью, и с ним он был близко знаком.
-А ведь вы не только …сильная женщина, Ло, вы же не знаете большего о себе, вы… самая богатая вдова Лос-Анджелеса. Да, Глория. У меня тут на днях был один человек…
-Что? – Лори села на кровать, в ногах Мерфи. – О чем вы?
-Вы богаты. То есть, знайте, что это вас ждет. Уверен, агенты по недвижимости уже перестали докучать вам. Лори, вам не придется выезжать из вашего милого дома. Думаю, при случае, вы вообще всю улицу купить сможете, …если вдруг захотите ещё большей тишины. Хотя, …разве она нужна вам?
Ло рассмеялась. Немного истерично. – Ах, ах, вы об этом. Да, да, какой-то шутник подходил ко мне на днях с предложением, продать ему транспортный бизнес.
Мерфи долго смотрел на чуть осунувшееся, но ещё милое, молодое лицо женщины. Он молчал. Лори не понимала, почему.
Потом он протянул руку. Лори подала ему свою. Мерфи приподнялся и поцеловал руку «своей спасительницы». – И все же это так. Пройдет совсем немного времени, и вы начнете принимать поздравления от поверенного в делах семьи Мэри Пойнт. Это девичья фамилия вашей несостоявшейся свекрови. А по мужу она… тоже Лоренс. Да, да, …ой, нет, нет. Лори, ну что вы так грустно смотрите на окно? …Перестаньте, прошлое - это только прошлое. Я думаю, вы тогда просто погорячились со сносом её глупой башки. Впрочем, поделом ей. Кто знает, чтоб было с нами со всеми, если бы ей удалось накормить нас своими конфетками.
– Мерфи улыбнулся, чтоб поддержать чуть побледневшую женщину. - Она взяла фамилию Пойнт после того, как отреклась от своей родни – семьи своей приемной дочери. Пойнт, прежде чем предпринять попытку отравить город, испробовала яд на членах своей семьи. Нет, то есть, сначала она даже хотела, ну, мы так с коллегами решили, отравиться сама. Она вложила яд в одну из конфет. Поставила их – целую вазу на стол и … ела по одной. Когда к ней приходили гости, она угощала и их. Но «нужную» конфетку съел совсем другой человек. …Четырехлетний мальчик. Он – стал её первой жертвой. Через год она двинулась с конфетами к своей семье. Ей хотелось … помириться с ними. Она сама угощала их конфетами и, … дождавшись смерти последнего, уехала. Все знали, что семья Лоренсов с матерью в ссоре. Что уже много лет они не общаются. Но тут кто-то пустил слух и очень вовремя, о том, что старушка часто по почте получала посылки в виде плоских коробок. Следователь проверил, и действительно! кто-то присылал Пойнт конфеты. Отправлял из разных мест. Даже из Нью-Йорка, где Пойнт как будто никогда и не бывала. Отравленные присылали ей конфеты или нет - теперь никто не узнает. Однако, беду от старушки и пожизненное заключение – это обстоятельство все же отвело. На время. Пойнт снова не тронули. Представьте! Даже ни в чем не заподозрили. Безнаказанность наглеет – это факт. Когда её пригласили на бывшее место работы в качестве почетной гостьи – она не задумываясь, применила тот же ход. Выронила из рук …в бассейн …коробку с шоколадными конфетами. Но ту, к счастью, выловили во время. Таблетки ещё не успели разойтись. Пострадало бы большее количество людей, если бы не расторопность тамошней безопасности. На водоканале.
Мерфи помолчал. Потом грустно улыбнулся. – Когда вам надоест делать вскрытия вашим мертвым уголовникам, …а я слышал, некто Торант очень печется о вашем восстановлении в должности, вы можете заняться делом семьи вашего бывшего мужа. Стать Главой Совета директоров ТрансСервисКалифорния.
-Да пошли они,… я ничего в трансах не понимаю.
Мерфи кивнул. Помолчал. – Тед рассказывал, что ваш отец был профессиональным таксистом.
-Ну да. Он нас с мамой всегда возил: её - в клинку, она была старшей сестрой в клинике Офмана, а меня - в медицинский институт. Я вот только после смерти Теда сама села за руль.
-Их больше нет?
- Родителей? …Нет. – Лори пожала плечами. – Я второй раз переживаю автокатастрофу, будучи наблюдателем. – Ло поджала губы, потом вдруг улыбнулась. – Когда-нибудь, глядишь, и мне повезет.
Мерфи снова взял руку женщины в свои руки. Рука Лори показалась ему слишком холодной. Он погладил по ней, потом тихо положи на кровать. – Ну, конец нас всех когда-нибудь ждет, милая Лори. Что о нём грустить раньше времени. А пока, …пока я советую вам, продать наследуемый вами бизнес и …махнуть куда-нибудь. …А куда бы вы хотели?
Лори долго сопротивлялась фантазировать. Только к концу второго вечера в доме Мерфи, она согласилась сказать.
На ум все шли предложения Теда, Ло сама никогда особой фантазией не отличалась. Ей нравился отпуск в Испании. Туда она Теда всё и звала. Туда он её и возил. – Я бы полетела в Испанию…
-Ну вот! – Мерфи улыбнулся. – Испания - это прекрасно!
Лори, помолчав, закатила глаза и тихо произнесла: «Нет, нет, в Испанию я больше не полечу. Я бы хотела,… я хочу, … никого не узнавая, плыть на большом корабле, …и уплыть далеко, очень далеко. Подальше отсюда. …Подальше… – Она посмотрела на Мерфи и прикрыла руками рот. А потом улыбнулась. Мечтательно.
Френк отметил её «всегдашнюю» замечательную улыбку. «Так загадочно умеют улыбаться только патологоанатомы».
-Тед называл это «путешествием вверх тормашками». Мы никогда не могли себе позволить…так путешествовать. В наших тормашках всегда были не полны кармашки. Кругосветное путешествие нам было… не по средствам.
Мерфи снова схватился Глории за руку. Потряс ею. – И вот: время пришло! Отправляйтесь в ваше…вверх кармашками! Лори, я настоятельно вам советую: к черту вашу тюрьму, отправляйтесь на волю!
***
Лайнер «Принц Солнца», на который Лори заказала билет, курсировал между Сан-Франциско и Сиднеем. Тихоокеанский лайнер не смог взять на борт самую богатую вдовушку Калифорнии. Ему пришло время утонуть, а Лори – нет.
Глория Лоренс опоздала на борт. А когда она пыталась догнать корабль в соседнем порту, познакомилась с одним капитаном. Очень серьезный и очень симпатичный человек. Он пригласил её в путешествие на своем корабле. Лори согласилась. Таким было её ВРЕМЯ.
15 мая 2010 Пермь