Снег, белый, искристый, свежий, слепящий, разбрызганный по воздуху миллиардами ледяных осколков, тождественных, но непохожих друг на друга, закрывал всякую близкую видимость, а неуловимый горизонт, который подступил, практически, вплотную, теперь оказался вплавленным в морозную синеву высоко стоящего неба.
По санному пути, тянувшемуся вдоль кромки снежного поля, под унылые возгласы возницы, медленно плыли сани, запряженные усталой деревенской клячей.
В харчевне стоял пряно-кислый дух незавершенной накануне трапезы, но было по-зимнему тихо. Пара постояльцев, сидящих в разных концах большой залы, молча смотрели перед собой, не отвлекаясь на лениво подметающего пол коридорного.
Снегопад, внезапно захвативший селение, кончился, и яркое зимнее солнце немедленно встало в высокую точку, откуда хорошо видны дела человеческие.
И правда, зимним, и теперь уже погожим, утром, выпавший ночью снег встречает первозданной белизной, хрустом и морозным дыханием. Это те редкие минуты, когда веселое солнце ласково сопровождает каждый шаг озорными блестками, а настроение, по неизвестным причинам, улучшается, и стремится влиться в нетерпеливо-радостное ожидание необычного.
Поглощенный ощущением близкой удачи, вы на секунду останавливаетесь, оборачиваетесь, и родное окно внезапно посылает зайчика. Прищурившись, смотрите на соседнее, поднимаете глаза к небу, и, потом, будучи в некотором ослеплении, вглядываетесь в темный, кругами расходящийся снег, который, осторожно, будто на ощупь, затекает под ноги, накрывает белой, морозной посыпью воротник, и засыпая, стирает следы недавней ходьбы, и неловкого людского присутствия.
Вы улыбаетесь, вздыхаете, и ровно-хрустящим, упругим шагом спешите вызволять попавший в ледяной плен призрачный горизонт.
Нефертити
Как-то постепенно, а может, скачкообразно, исчезли из жизни легкость, беззаботность и кураж. Вместе с ними ушло и хорошее настроение по утрам.
Радость жизни уступила место привычке и распорядку, и тому есть масса скучных оправданий. Другое дело, стоит ли их перечислять. По-моему, утрата легкости и беззаботности никак не связана с возрастом, достатком, статусом или положением.
Плотный уход в плоскость практического, результативного жития, обретение надежных основ, овладение практикой добычи и мастерством удержания материального блага, с неизбежностью влечет и жертвы, и утраты. Одна из них, - легкость, другая, - беззаботность, а третья, - кураж.
И свидетельством тому, занудство, лишние килограммы, несвежесть дыхания, и полное отсутствие творческого позыва, - не нужно творчества ему, пока комфорт простой имеет.
Это, к сожалению, так, ибо всякое творчество разрушает трудом обретенную целостность. Проще говоря, отвергается все, что посягает на комфорт. Вот именно стремление к комфорту, и есть верный признак увядания.
Следовательно, при всех прочих равных - достатке, положении, статусе, чтобы окончательно не утратить первую свежесть, необходимо взрастить в себе какую-либо страсть, но лучше, творческое увлечение.
Следуя позывам взращенной страсти и, заодно, преодолевая порядком надоевший комфорт, выслушал "Нефертити" от Чика Кориа и Энтони Брэкстона.
Абсолютно современная музыка, вернее, вневременная, ибо исполнялась в вечном настоящем и для вечного настоящего. Пройдет еще сорок сороков, а она останется свежей, как та осетрина, только наоборот.
К чему такое длинное вступление, спросите вы. Я отойду к окну, вздохну не скорбно, закурю, выдержу паузу, и бархатным голосом, полным веселой грусти, отвечу:
- Не знаю, как у других, а у меня сложилось впечатление, что все сущее заполнено пустым и пустопорожним. И в этой пустоте, вернее в зазоре между пусто и пусто, имеются следы некогда искрившейся жизни, - не самой жизни как таковой, а представлений о жизни, как об искрящейся сущности, отличной от безликой правды бытия-сейчас.
Какая, собственно, разница, существовала ли в натуре дама по фамилии Нефертити. Важно, что Брэкстон, Кориа и Альтшул отыграли ее в семьдесят первом, а Пушкин А.С. написал Египетские ночи и Маленькие трагедии, где Сергей Юрский предстал импровизатором.
Клеопатра, Нефертити, - были ли они дамами просто приятными, или дамами, приятными во всех отношениях, - мы не знаем. Может, Клеопатра была мамзелью крайней тяжести, а Нефертити выступала в полутяже под псевдонимом Нефер, но, скорее всего, просто исполняла Атонские арии в весе пера. Не суть. Важно, что импульс, от нее исходящий, искру запустил такую, что премного взволновались и Брэкстон, и Кориа, и, заодно, мы с вами, коль поминаем их по вторникам каждый шестой месяц в високосном году.
Кофейный проездной
Любовь к кофе началась с раннего детства. Каждое утро, родители, совершая неторопливый ритуал отрешенно-сосредоточенного приготовления, с включенной в него паузой предвкушения, и наслаждения медленно расползающимся по всей квартире ароматом, принимали божественный напиток с нескрываемым удовольствием, а мне говорили, что детям такое нельзя.
Папа варил в металлическом кофейнике с тяжелым дном. Сперва раскалял, потом клал три-четыре ложки молотого с горкой, заливал холодной водой и, постепенно, раз за разом доводил до кипения. После, минуты две давал отстояться, и пил из стакана с подстаканником с сахаром вприкуску.
Иногда мне давали кусочек сахара, смоченный в кофе. В такие мгновенья, я мечтал поскорее вырасти, и уже тогда кофейничать на общих основаниях, ибо кроме вожделенного вкуса самого по себе, признание за мной права на полновесное участие в кофейном ритуале, означало утрату порядком надоевшего статуса "маленького ребенка", соответственно, обретение другого, подразумевающего уважительность, взрослость и равность.
Растворимый считался великим деликатесом, ибо достать его можно было только по блату. Но еще тогда, когда его обретение являлось всенародно признанным геройством, а в ряду подарков и презентов того времени, банка "Pele" занимала особо почетное место, папа выдвинул неопровержимую максиму: "Растворимый, - суть кофейный напиток, предназначенный для случаев, в которых невозможен настоящий."
На исходе семидесятых в городе появились кафе с эспрессо-аппаратами прибалтийского производства, где кроме кофе подавали мороженное и коньяк.
Чуть позже в моду вошел "кофе на песке", который предлагалось пить со стаканом холодной воды, - ровно как в фильме "Семнадцать мгновений весны".
Перед перестройкой исчезло все, но вскоре, вместе с реформами и спиртом "Royal", в страну хлынул поток растворимого кофе. Даже наши уральские мужики, которые пиво никогда не держали за алкоголь, а бутерброды за еду, после серьезного обеда с пельменями под водочку, просили чашку "настоящего", то есть, растворимого кофе.
В начале нового века появились всевозможные кофейни и кофемашины, а количество сортов превысило предел разумения обычного человека.
Будучи заграницей, везде, где только можно, я заказывал эспрессо. Однако, по-настоящему хороший, удалось отведать в Римской рабочей забегаловке в 1994 г., из бумажного стаканчика на вокзале в Будапеште в 1998 г. , и в центре Екатеринбурга в 2010 г. Причем самым лучшим оказался Екатеринбургский.
Оставаясь верным традициям семьи, я пошел дальше отца, и приобрел волшебную итальянскую кофемашину, которая сама мелет и заваривает эспрессо, очень напоминающий настоящий.
Но самым-самым вкусным остается кофе, который я пил украдкой из папиного стакана, - один глоточек, пока отец не видит,- но какой!
Пеплос
Все задаю себе вопросы, - мучительные, неразрешимые, волнующие. Почему, к примеру, не люблю стричься, и ненавижу разглядывать фотографии. Особенно свои, особенно детские. А визги и вопли, - ой, смотри, ты тут такой смешной, когда маленький..., ой, кто это тут у нас в панамке... , ой, так ты когда-то был совсем маленьким ... ну, весь в отца, ой, смотри, нос мамин...- приводят меня к тяжелой мысли о необходимости совершения административного правонарушения.
Не люблю обсуждать одежду, особенно ту, что собираюсь надеть в ближайшее время. И никогда не думаю об этом, за изъятием той миллисекунды, которая предшествует мгновению, когда, всунутой в темное нутро шкафа рукой, выуживаю первую попавшуюся тряпку.
И да, я никогда не был маленьким, а на фотографиях совершенно другой мальчик. Он говорит не моим голосом, и берет у него дурацкий, и сапоги ненастоящие.
Мне не то, чтобы особенно жалко волосы. Просто высидеть неподвижно под стрекот без устали говорящих ножниц очень трудно. Особенно с удавкой на шее, и мукой в душе.
Что сказать, когда осыпаются листья, когда осень неприлично рано задула ветрами, и надо ежиться, поднимать воротник, подпрыгивать над лужей, и бояться замочить штанину.
Осенью уместно сало, масло, размазанное по печенью, и соленые грузди в сметане.
Именно осенью мне приходится покупать очередную сорочку с галстуком. Еще висит угроза приобретения брюк, в просторечие, штанов, но, бог даст, пронесет и на этот раз.
Недавно пригласили на важный фуршет-встречу-юбилей серьезного учреждения, - начальство, первые руководители, аппарат, все дела. Пришлось идти покупать рубашку.
- Восемь с половиной, - думаете, это Феллини, - ошибаетесь, это тысяч рублей, наших советских рублей. Восемь, повторяю для непонятливых, и еще пятьсот.
Побежал в соседний магазин, благо, недалеко, метров сто пятьдесят, - семь шестьсот.
- Вам, дяденька, на рынок, или в Пеплос. Там дешевле.
- Девочки, родные мои, мне один раз надеть, и все, баста, финита. Может, в аренду, или одноразовое, как для упокоенных, из бумажки, а ?
- В "Пеплос", вам туда, три остановки на троллейбусе.
Приехал в "Пеплос", взял "белоруссию" на тысячу пятьсот, плюс галстук за четыреста. Все-ж начальство, праздник, фуршет...
Пломбир в шоколаде
Сколько себя помню, испытываю неподдельную страсть к мороженному.
В прошлой жизни, выходя гулять, и имея гривенник в кармане, я чувствовал себя в "поряде". И правда, можно купить фруктовое за семь, а на оставшиеся три, выпить газировки из автомата. Только, чур, из правильного, - такого, который наливает побольше сиропа и доливает стакан до краев.
Все пацаны в округе знали, где живут правильные автоматы. Мало, знали, строго следили за тем, чтобы там всегда стояли стаканы. Но если стакан уходил вместе с мужиками за бутылкой, приходилось идти к неправильному, забирать другой, и тащить в правильный.
Отдыхая с родителями, получалось вытрясти на пломбир за девятнадцать коп.
Однажды, в городе на Неве, дядька привел в кафе "Норд", где мы съели по шесть шариков разного. Поэтому, счастливее детей, чем Ленинградские, просто не было на свете.
До сих пор покупка сливочного или пломбира пробуждает во мне детские чувства. Делая заказ, я украдкой оглядываюсь по сторонам, - не слышит ли мама.
- Влад, опомнись, ты недавно болел, подожди пока растает.
А может и вовсе запретить.
- Ты разве не помнишь, завтра к зубному!
Но если ее рядом нет, тоном не терпящим возражений, я, как настоящий взрослый, строго говорю официанту:
- Пожалуйста, сто пятьдесят пломбира, с шоколадом и орехами, и шоколадом полейте побольше.
И бывает, повторяю заказ.
Банка с дождем
В той, другой жизни, где наличие садового участка воспринималось как абсолютное и бесспорное благо, а первая модель жигулей, гараж и мебельная стенка в придачу, означали серьезный и устойчивый семейный достаток, обеспеченность трехлитровыми банками во многом определяла ход садово-заготовительной кампании, а значит, и материальное самочувствие всей семьи накануне предстоящих зимних холодов.
Трехлитровки представляли собой многооборачиваемую тару полифункционального использования - варенье, компоты, сахар, другие сыпучие продукты, пиво, - все хранилось именно там. За такими банками охотились, их обязательно требовали к возврату, тщательно мыли, сушили и хранили. И полиэтиленовые крышки к ним тоже.
Однако одно, не очень заметное, свойство оказалась неоправданно забытым, а может быть, вовсе незамеченным, поскольку отсутствовал всякий его утилитарный смысл.
Использованные пустые банки выставлялись на балкон, и в мокрый сезон, когда капли барабанят по стеклам, подоконнику и перилам днями напролет, они собирали дождь. По уровню воды можно было понять насколько дождлива осень. Конечно, это можно было понять и без трехлитровки, но осенний дождь, ежедневно собираемый в банку, в которой совсем недавно обитало знойное и ароматное лето, - варенье, компот или пиво, все такое солнечное, теплое, искрящееся, - означал окончательный приход длинной осени, включающей, кроме октября с ноябрем, целую зиму и добрую половину Челябинской весны.
Осенние банки собирали дождь и в мою неокрепшую душу.
Отстоявший вахту у балконной двери задумчивый подросток брал "Три товарища", ложился на диван, и погружался в другие дожди и осени, - туда, где преданность, сдержанность и дружба, любовь и самопожертвование, неразрывно связаны и необходимо органичны, где люди совершают поступки по совести или против нее, где человеческое, при любом исходе, берет в плен читателя, хотя вечно проигрывает современности.
Еж, воробьи и сороки
Выслушал рассказ о счастливом человеке. Пенсионер шестидесяти лет, живущий у себя в саду. Муж одной из моих сотрудниц с ним в друзьях. Блаженный. Все себе в саду обустроил, - чистенько, аккуратненько, компактненько. Слушает пение птиц, кормит ежика, ежедневно приходящего на ужин ровно в восемь. Сделал защищенные от сорок кормушки для воробьев. Вот сорок не любит, а книжки читает, и жизни радуется, - отрешенный и счастливый.
И правда, сколько нужно человеку для счастья?
Когда человек не обладает вечным, а значит, вечно живым, началом, разве ему кто-то улыбнется. Если в каждом видеть врага, в любом пустяке заговор, и считать, что все в мире устроено не в твою пользу, - никогда слона не продашь. Хочешь быть счастливым, - будь им!
Я не могу назвать себя человеком, активно стремящимся к счастью. Не могу сказать и того, что мне известны рецепты или секреты достижения этого состояния.
А спроси меня напрямки, - ты счастливый человек, - и, скорее всего, я отвечу "да". И безо всяких там "почему" или "потому что". Просто, - да, ибо не чувствую себя несчастным.
Тетрадка в клеточку
После долгих и мучительных раздумий понял, что тетрадка в клеточку является самым удобным и недорогим средством для записи умных мыслей, ведения домашней бухгалтерии, телефонов, игры в крестики нолики, отработки личной подписи и рисования виньеток.
Каких только органайзеров, блокнотов и папок судьба не забрасывала на мой стол - с калькулятором, датчиками температуры и давления, счетчиком Гейгера, определителем РН. С застежками, завязками, секретными замками и потайными карманами.
Этими произведениями коммерческого искусства можно любоваться, наслаждаться, гордиться, но использовать для пометок о покупках, звонках, днях рождения, телефонах и предстоящих делах, - ни за что!
Как вообще можно есть золотой ложкой, смотреть на время сквозь безумный алмаз, спать на тонком батистовом, расшитом кристаллами Сваровски, или носить ручной работы штиблеты с золотой застежкой, и шнурками, свитыми из тончайших платиновых волосков.
Думается, предметы роскоши, пусть и напоминающие обычные, невозможны к нормальному использованию. Например, потерял блокнот, отделанный аметистами, посеял Лонжин на двенадцать карат, сломал Паркер золотого пера. Чувство самосохранения подсказывает, что эти предметы задуманы и созданы исключительно для хранения в банковских ячейках.
Напротив, школьная тетрадка, потрепанная и обшарпанная, обладает необъяснимой притягательностью, теплом, уютом, и милой сердцу несерьезностью. Ее не страшно открывать, ронять, терять, обливать чернилами. Можно вырвать оттуда листочек или поставить на нее чашку.
А еще школьная тетрадка обращает нас к детству, тому пронзительному состоянию неподеленности, когда играя в морской бой, ты ставишь на кон себя целиком, ибо только так выигрываются большие сражения, и только так совершаются истинные поступки в принципе.
Я приехал за собой
Есть в приездах и отъездах неизъяснимая прелесть. Вроде бы, все знакомо и предсказуемо, - а вот и нет, ибо переезд даже на сотню километров все меняет, - пространство, цвет, звук, а главное, - расстояние до близких.
Когда уезжаешь из города, сразу отдаляешься от мамы. Дочь, как всегда недосягаема, младший уехал сам не знамо куда, а с благоверной, слава богу, не расстаемся.
Приезжаешь, благоверная уже гремит по хозяйственной части, мама снова поблизости, младший жалобно просится домой, и только дочь по-прежнему недоступна во всем своем Петербургском великолепии.
После отлучки нас встречают аромат нежилья, понурость обстановки, грусть на стенах и застарелые капли в раковине.
И, как по мановению волшебной палочки, молчащее доселе жилье заполняется звуками, стремительной ходьбой, льющейся из всех кранов водой, подпрыгивающей стиральной машиной, открытыми окнами и веселым гулом заоконного Челябинска, дурацкими телефонными звонками, бог знает кем включенным телевизором, скрипом неторопливого высокоскоростного могилевского лифта, и домофонными просьбами срочно пропустить кого-то к Кате.
Все ожило, завертелось, заискрилось, зажурчало, запело. И это здорово, друзья мои, потому как искрит и пенится только то, что живо и радостно.
Праздничный полуфабрикат
Никогда не придавал значения датам, числам, праздникам, знакам зодиака, приметам. Магия цифр, их совпадений и комбинаций меня никак не кабаллят. И тем не менее, что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы.
Вынашивание праздника, муки подготовки, ожидание момента, - этим нельзя пренебречь, просто невозможно. Мы синхронизируем свои ожидания, действия, стремления. Помните опыт с ходиками?
На стенку вешают пару ходиков, и, поначалу, они тикают вразнобой, а через некоторое время синхронизируются, то есть, идут в ногу.
Сейчас, когда я вижу "праздничные полуфабрикаты", - мандаринки, заготовки для винегрета, формы для выпечки печенья, и швабру, настойчиво ожидающую кого-то из нас - мужчин, когда все на мази, и коты лихорадочно пытаются прорвать кухонную оборону, и вот-вот начнутся звонки "вы где, давайте к нам", - ничего лучшего, чем слоняться по дому с глупой улыбкой, и ненастойчиво предлагать свои услуги, будучи в полной уверенности, что мне откажут, придумать не могу.
Конечно, лучше скинуть лет сорок, вытащить дочь, внучку, родителей, дедов, и устроить домашний маскарад. Потом усадить всех за стол, пусть советский, скромный,- с горбушей, шпротами, оливье, баночкой красной икры,- неспешно проводить старый год, зажечь бенгалки...
Любовь не кончается никогда, помните об этом, дорогие мои, не закрывайтесь друг от друга, не приносите себя в жертву "правоте".
Человеку нужен человек, - это и есть настоящее чудо, другие чудеса, - суть иллюзия.
Право руля
Практически любая группа слов, заключенная в форму предложения, образует смысл. Например фраза "Когда-нибудь я стану кошкой".
Получается, бытие прибавляется каждым новым предложением. Потрясающе, ведь мир меняется на глазах, когда мы говорим.
Мы всегда мечтали, чтобы была возможность переходить, - не получился день сегодняшний, вернемся во вчерашний. Там исправим, наладим, правильно поставим, верно скажем, щелкнем пальцами.
Думаете, нельзя, ибо время не обращается вспять, а из следствия невозможно перепрыгнуть в причину в том в мире, где действуют законы физики.
Но если переговорить неудачное вчера, превратив его в успешное, в самом рассказе возникнет иное ощущение уже свершившихся событий
Более того, существует просто обратимый мир, - тот, который умещается на острие иглы, и в котором проживают производные, пределы, волновые фронты, топологические пространства, музыкальные последовательности, цвета и звуки.
Нельзя жалеть о прошлом, но без диссонанса и мук совести, уколов самолюбия и жажды познания, стыда и желания исправить, без этого факультета вещей ненужных, нет внутреннего события, - изменчивого и длящегося, которое собственно и составляет бытие.
Сядьте за стол, возьмите альбом, карандаши, и уже нарисуйте что-нибудь. Или сыграйте, напишите - лошадь, дом, осень, девушку, машину, парусник. Пусть лошадь скачет, дом скрипит, а девушка смеется, не на бумаге, конечно, но в вашей интерпретации увиденного, ибо рисунок, как всякий творческий акт, есть то, что продолжает бытие, а значит, делает ощутимым присутствие вечного настоящего.
Вальс Бостон, господа, присоединяйтесь, - все оживет в рисунке.
И вот, в лихо заломленном берете, - мама так любила напяливать на меня этот берет, прямо на уши, чтобы не продуло, - в синенькой курточке с замком, взведенным прямо под горло, в маминых резиновых сапогах, я ступаю по огромным и глубоким весенним лужам, превратившим наш двор в архипелаг и, одновременно, корабельное кладбище.
И мне, - поверите, дорогие мои, - пять лет, и мне весело. Весело, потому что в тот момент я в море.
В море, которое бушует, которое синее, черное и жуткое одновременно, которое безжалостно разметало корабли, ялики и лодки, - а я смеюсь, и не ощущаю ничего кроме восторга.
Там, в глубине детской души, еще не прижились, не оформились в качестве непреложного целого, запреты на лужи, на сладкое, на холодно, и на нелепые фантазии, отвлекающие от настоящего дела. Еще не устоялось в качестве обязательно присутствующего то, что отравляет жизнь каждому маленькому человеку.
И сейчас, когда мне пять, когда я в морских сапогах и настоящей рыбацкой штормовке управляю кораблем, оставшимся без парусов посреди взревевшего моря, мне неважно, что неприятное будущее наступит уже через полчаса.
В том вечном настоящем, я смело разрезаю волну, выбираю шкоты, ложусь на другой галс, и отдаю команды, - ибо я неподелен и неподделен, я есть одновременно корабль и его команда, капитан и мачта, и ветер, и шторм, и туча, покрывшая до черноты студеное северное солнце, - право руля!
Место
Институтский преподаватель химии позвонил из Израиля, просил помочь сыну. Поговорили. Утром в конторе сказали, что меня кто-то искал. Подумал, евреи, - оказалось, юристы. Во второй половине раздался звонок от маминого сослуживца. Еврей, заслуженный деятель всего и вся, - просил помочь зятю. Следом объявился зять.
Евреев приходится тормозить. Сначала они долго расспрашивают о моих детях и родителях, потом долго рассказывают о своих.
Золя Яковлевич Иткис, - чудесный человек, изумительный преподаватель, и лаборантки на их кафедре были,- закачаешься. Голос совсем не изменился, интонации те же. Я кивал в телефон, пока разговаривал с ним, и думал о том, что Яша здесь, и занимается каким-то бизнесом, а его папа переживает там. И чтобы помочь сыну, не поленился, разыскал меня. Яше это было сделать проще простого, - он мог позвонить и назвать фамилию. Но они вежливые люди, - хотели высказать уважение по-полной.
Леонид Пивер - дядя Леня, мамин коллега, известный хохмач, человек с абсолютным слухом и абсолютным чувством юмора. Тут-же поведал, что помогает снимать фильм о местном газпроме, руководит которым Юра, - ты дружил с его отцом, помнишь, - так Юра сразу назвал тебя, только Митей. Я ему говорю, да какой он Митя, когда он Влад. И два еврея, молодой и старый, час спорили, как меня зовут.
После, дядя Леня долго рассказывал, какой замечательный у него зять, а еще, если я не в курсе, его зять, одновременно, отец его внука, раз, внучки, два, и, самое интересное, муж его дочери, три, - послушай, что этот поц выдал позавчера, он смотрел телевизор, - там выступал один еврей,- ну, ты знаешь, - с прямой челкой в парике, - он еще поет патриотическими голосами, - таки он его знаешь кем назвал, - ты умрешь, побожись, что никому,- ой, я наверно тебя отрываю, - нет, тогда слушай анекдот...
Открыл сайт "одноклассники", - вы будете смеяться, но один еврей из Ашкелона предлагает дружить и просит, чтоб я выслал ему фотографии родителей и тетки. Другой, тоже из Ашкелона, просто объявился у меня на странице, - мы с ним когда-то вместе занимались железом. Решил посмотреть ответ от Мусика. Тот, слава богу, пока еврей из Москвы. От Мусика ничего не было, а вот от его двоюродной сестры Ирочки, разумеется, из Ашкелона, привет, хотя и давний, имелся.
Оттуда, из глубин интернета, на меня смотрело племя Израилево и улыбалось, и я, Влад Адвоинженер, улыбался в ответ.
Почему не уехал вместе со всей толпой в девяностые, почему не уехал раньше, когда тетка с дядькой звали в Италию?
Тогда, в 1989 году, верилось, что все быстро изменится, исправится, и будет навсегда хорошо. Мне было интересно работать, интересно жить.
Теперь я понимаю, что не поехал ни в одиночку, ни вместе со всеми по совершенно иным причинам.
Именно здесь, в Челябинске, качается огромный маятник Фуко, ходит на подводных крыльях Ракета, а меня до сих пор не пускают в музей Александра Грина.
Здесь, в подвале на Омской, скульптор Бокарев режет доски с Орфеем и Эвридикой, а в филармонии блестящий Игорь Жуков исполняет фортепианный концерт Скрябина.
И на нашей старой кухне вечерами собираются гости, - Арон Михайлович Кербель взахлеб рассказывает о театре, дядя Роба обсуждает тонкую прослойку сварного шва, а баба Поля интересуется тем, как мама готовит оладышки на кефире.
В политехническом Владимир Ильич объясняет несобственные интегралы, а Миша Бойко, так и не отхлебнув, читает наизусть поэта Рубцова.
Летними вечерами папа играет в шахматы в городском саду, где на танцах исполняют "Can't buy me love", Боря Левит на школьной электрогитаре нота в ноту воспроизводит безумный алмаз Флойда, Леха Симонов в скверике имени Цвиллинга тянет битловскую "Оу, дарлинг", а Мотор, прощая изменницу, преподносит всем первый урок толерантности.
Мы с Корнеевым все еще сидим спина к спине на большом камне в карьере Изумрудный и слушаем Рыбу, излагающего события в седьмом круге, а рядом бегает овчарка по имени Дик, и высматривает среди купающихся свою хозяйку, - ту самую Светку, за которой, вместо Любы, бегало полторы школы.
Получается, дорогие мои, Челябинск, - место исполнения судьбы, место, в котором я родился и проснулся, обрел личность, достоинство, язык и разум, и где соединяется мое вечное настоящее с настоящим сегодня, и, поэтому оно уникально, единственно, неделимо, неразменно и необратимо.