Часть I
ОЧЕРЕДЬ ЗА РОЖДЕНИЕМ
Глава I
«Скорая» плавно бороздила бурую снежную кашу. Под колесами чавкала жижа, в окна бились хлопья мокрого снега, налету врезались в лобовое и разбивались в кляксы. Дворники размашисто очищали стекло, чуть слышно отчеканивая секунды ритмичными щелчками.
Позади исчезали коридоры вечерних улиц, стиснутые серыми глыбами домов.
Темное небо набухло, тяжело навалилось на покатые крыши.
Деревья костлявыми ветвями впивались в вышину, будто искали в небесах опору от нещадного ветра.
Блеклые пятна уличных фонарей дрожали, тускло освещая прохожих, устало бредущих после рабочего дня.
В «скорой» меня сопровождали муж и медбрат.
Медбрат – молодой человек с пухленькими губами и банным румянцем на щеках, отрешенно глядел в окно. Доставка рожениц для него – занятие привычное. Он выходил из забытья, только если я подавала признаки жизни беспокойным шевелением рук. На миг он, точно сторожевая собака, привлеченная неясным шорохом, настораживался, но тут же безучастно обмякал.
Муж был взволнован, нервничал и опасливо поглядывал на меня: не надумаю ли разродиться в дороге?
Ох, уж эти мужчины! Трепещут при виде пустяковой царапины, а если дело стало за родами – готовы падать в обморок.
Лишь присутствие юнца в белом халате слегка ободряло будущего отца.
Да успокойтесь, я не собираюсь разродиться в дорожных условиях! Это не место для явления новой жизни, и, что бы там ни было, потерплю до конечного пункта – если, конечно, в моем положении можно потерпеть…
Втайне я завидовала безмятежности медбрата. Во мне калейдоскопом кружились разные чувства: радостное волнение, которое обычно охватывает пассажира поезда дальнего следования при приближении к конечной станции; ликующее томление долгожданной встречей с моим первенцем, так тяжело вынашиваемым, и уже от того дорогим; гордость осознания предстоящего материнства, и щемящий страх перед родами – этим неизведанным и потому пугающим процессом.
Но радость скорого разрешения от бремени захлестывала все опаски – я ехала рожать, и все во мне ликовало! Я – будущая мать!
Ни серый промозглый день, ни слякотный путь, ни перепуганный муж не могли помешать чувствовать себя счастливой и окрыленной!
«Скорая» могла бы ехать быстрее. Время тянулось, а дворники, казалось, отсчитывали не секунды, а нудные минуты, отзвуком резонируя во мне. Все тело превратилось в пульсирующий орган, отбивающий ритм в такт щелчкам на лобовом стекле.
Поскорей бы добраться до роддома! Там, в окружении докторов, этих добрых айболитов – людей, облеченных, точно ангелы небесные, в белое, мне станет куда спокойней, и я обрету уверенность.
Но, если вдруг приспичит рожать прямо сейчас, здесь, в «скорой»? Неужели юный медбрат, который, возможно, еще вчера был всего лишь юным натуралистом, сможет оказать помощь? Или станет безучастно наблюдать, как я, корчась, начну выворачиваться наизнанку?!
Нет, нет, прочь пустые опасения!
Скорей же, «скорая», вперед, поторопись, терпение на исходе!
Словно улавливая мой учащенный пульс, колеса прибавили ходу.
Машина выехала на гранитную набережную Невы, обогнала сфинксов, свернула и, наконец, мягко остановилась у дверей "приемного покоя".
Парадные двери роддом унаследовал от зажиточного особняка прошлого столетия. Когда-то он принадлежал состоятельным людям, с любовью и изысканным вкусом украшающим малейшие детали жилища.
Добротные двери роддома были искусно отделаны ажурной резьбой по дереву и охранялись некрупными барельефами львиных голов, приоткрытые пасти которых придавали им удивленный вид.
Один изо львов по старости потерял кусочек нижней челюсти, но многократно положенный поверх слой коричневой краски современности постепенно скопился в пасти льва, отчего челюсть его выглядела отчасти протезированной.
Грубый слой не тронул только медную, изящного изгиба, дверную ручку. Бесконечным соприкосновением с теплом человеческих рук она отполировалась и блестела наподобие жемчужины, обработанной гостеприимным моллюском.
Просторный холл с колоннами, вполне пригодный для светских балов, был пуст. Но слякотная дорожка на полу, выстланном пестрой и скользкой, словно рыбья чешуя, плиткой, привела нас с мужем к длинному коридору, ведущему, по-видимому, в места обитания бывшей прислуги особняка.
В глубине коридора на хлипком диванчике приютились две беременные. Они уже переоделись в выданные им казенные, сине-выцветшие фланелевые халаты, в которых походили на пузатых уборщиц общественных туалетов. Только по разноцветным домашним тапкам их одеяния были различимы.
Двум другим переодетым сесть было некуда, и они уныло подпирали плечами стены коридора. Третья – в углу, у мусорного ведра, суматошно остригала ногти на руках большими канцелярскими ножницами.
Состриженные кусочки жестко отскакивали на пол, и ей приходилось с кряхтеньем нагибаться, подбирать их и бросать в ведро.
Еще две беременные прибыли, видно, незадолго до меня.
Под руководством кладовщицы – пожилой растрёпы в белом, видавшем виды, халате и жеваном чепце, они наспех раздевались и запихивали вещи в выданные им холщовые мешки.
Кладовщица ворчливо подгоняла беременных. Те нервничали, и все у них выходило неладно: то рукав пальто не стягивался, то сапог не расстегивался, то вещи не впихивались в мешок.
С недовольным ворчанием кладовщица бросалась от одной к другой, без надобности одергивая их, отчего они еще больше терялись и нахохливались, точно встревоженные воробьи.
Наконец, с мешками было покончено, и беременные, одна за другой, выстроились в очередь у кабинета врача. В напряженном молчании, понуро опустив головы, они обхватывали животы руками, будто оберегали от посторонних взглядов драгоценный кладезь новой жизни.
Я невольно вцепилась в руку мужа:
– Может, нам не сюда?
– Не бойся, идем! – подбодрил он.
Я поморщилась. Он успокоил:
– Да ладно тебе, подумаешь, старуха какая-то, ты ее больше никогда не увидишь!
Мы шагнули в коридор.
Завидев нас, кладовщица всплеснула руками, хлопнув себя по бокам:
– Вы что сегодня все повзбесились?! Всем разом приспичило рожать?! Понаехали тут, а я работай одна за десятерых, но за одну зарплату! Чтоб их там кочет в лысое клюнул! – негодующе ткнула она пальцем куда-то вверх. – Что встали-то?! Быстро прощаемся, и – раздеваться!
Она юркнула в соседнюю дверь с надписью «кладовая», тут же вернулась с очередным мешком и пихнула его мне в руки.
Не позволив толком попрощаться с мужем, кладовщица отправила его ко всем чертям, выставила за порог «приемного» и командным тоном принялась за меня:
– Снимаем все! Запихиваем в мешок… побыстрей, поплотней! Еще быстрей, рук нет, что ли? А еще молодая!.. Тапки с собой?.. Да, сапоги тоже в мешок! Кольца, серьги есть? Нет? Тогда трусы сымай!.. Что значит, зачем?! В трусах рожать собралась, что ли?! Нет? Вот и сымай! И не трясись!.. Карта беременной где?.. Да не суй ее мне, сама держи!.. Вставай за теми в очередь!
На скорую руку натянув на себя роддомовскую униформу, я пристроилась за роженицами в очередь у кабинета врача.
Кладовщица подхватила готовый к отправке мешок, привычным махом вскинула ношу на плечо, и потащила ее вглубь коридора.
Со спины она смахивала на Деда Мороза с мешком новогодних подарков для детей. Только неопрятный халат ее мало походил на сказочный дедморозовский наряд, а серый мешок, задушенный грубой веревкой, мог напугать ребятишек и испортить им праздник.
Одна за другой мои предшественницы исчезали за дверьми кабинета врача.
В ожидании своей очереди я тихо присела на обшарпанный диванчик. Он слегка качнулся, жалобно скрипнул и затих...
– Следующий, заходите! – послышалось, наконец, из кабинета.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2010/05/18/534