КРЫЛЫШКО КРОЛИКА
Мне звезда упала на ладошку…
Александр Дольский
Крылатость – извечное свойство существования материи и духа. Предполагает она лёгкость, природную естественность движения.
Полёт души. Крылья бабочки. Звуки музыки прекрасной. Завораживающая слух звукопись слова. Яркая траектория звезды в ночном небе… Сожми ладонь, почувствуй покалывающие токи посланной тебе светящейся частицы мирозданья. И отпусти её в новый полёт, от ладони – к ладони, от сердца – к сердцу.
Кружат планета-гигант и неощутимый кроха-электрон, каждый – по своей природой заказанной орбите. Кружит слово в своенравном песенном вираже, птицей вольной парит. Дай-то Бог, чтоб птица та всегда оставалась «птицей-совестью, птицей-честью», как песенное слово Александра Дольского. Однако ж, увы и увы…
«Планета не для чистоплюев», – гордится собой выстаревшая девочка-интертекстуалисточка, лишний раз подтверждая, что «давно преступлена черта». Её «муза парит в своём высоком небе». Странно как-то парит, «презрев гармонию вещей», «на вилы подняв небеса». Усердствует, «только Богу потакая». Вот оно, то злое усердие «настырной дурынды»: «Ненавижу тебя, Господи, / Так, как будто бы Ты есть». Это ж надо как «возвысилась» в богохульстве «за гранью добра и зла» некая живущая «с агонией в гармонии душа»! Оно бы и то ничего – «каждый выбирает для себя»… Но зачем же вульгарной обманкой строить из себя сахарную барышеньку? Разве ж спрячешь хромающий на все корпускулы чёрный свет богопротивной души… «Пьеса жизни проиграна в прах», – богохульство не проходит безнаказанно, рано или поздно мстит за себя. «Душа сошла на нет» – финал предсказуем.
Идут годы. С нескрываемым волнением жду, что будет мне предъявлен счёт четвертьвековой давности за употреблённого когда-то, молодой хозяйкиной рукою запечённого в яблоках, кролика. Это сейчас по прошествии лет и господстве новой «гармонии отношений» я бы ни сколько не усомнился, что от всей души попотчевали бы меня хорошо обглоданной тазовой косточкой, но тогда…
Память, воскресни! Какая такая часть того уважаемого кролика была мне с улыбочкой поднесена? – мягкая попка или… нет, всё-таки крылышко.
Крылышко кролика!… Я уже давно ничему не удивляюсь. В те давние годы в том доме, не принявшем ещё мету Давидову, всё, похоже, было крылато, овеяно зримым присутствием пегасовым. И Пегас тот тоже был в яблоках и при молодых размашистых крыльях.
Кролик, кролик… Эта, пусть и крылатая, мелочь не идёт ни в какое сравнение с той, более позднего времени, абрикосиной из выпитого Дольским в том же дому варенья. Ах, та абрикосина, чудится мне, до сих пор стоит у него в глотке.
Эх, Дольский, Дольский! Дитя наива… Как Вы были неосмотрительны. Как безрассудны были, вовсю налегая на угодливо, не без умысла, придвинутую тарелку картошки с котлетами и банку с абрикосовым вареньем. Да, жидковато оказалось то вареньице… но ведь Вы его пили! Пили, тогда ещё не ведая, что, звенькнет крылышком каких-то пятнадцать лет, и Вы будете публично уличены в своей абрикосовой несостоятельности.
Да, но сам то я, сам… Просыпаюсь порою, вздрагивая от предощущения, что вот-вот вспомянется мне да и спросится за ту кроликовую попку в яблоках, а заодно и за кроликовое крылышко. Где ж его теперь-то сыщешь…
FINITA LA…
–
Потом вошёл Он. Это был Александр Дольский…
…За столом сидел его Величество Дольский и поглощал наши котлеты… Мы были готовы отдать ему всё. Он был очень голоден. Аппетит у него был отменный. Особенно на сладкое. Давид достал банку с абрикосовым вареньем… когда я вернулась, Дольский заглатывал последние абрикосины, опрокинув банку в рот, как рюмку.
…Дольский спел нам… Это была сама поэзия. Это было как удар грома, среди ясного неба. Всё равно как если бы Бог снизошёл на землю. Я потрясённо молчала.
…Любим Вас за всё! Вы – наша «птица-совесть, птица-честь». Наше время лучше Вас ещё никто не выразил. Вам просто нет равных, ни в прошлом, ни в будущем.
…Я живу с Вашими стихами, песнями, Вашим Духом.
Хорошо, что Вы на свете есть.
…Хочется плакать и целовать Ваш голос. Вы такое сокровище!!! Все дни проходят под знаком Вашего Зодиака. Как я люблю всё Ваше, всё, что имеет какое-то отношение к Вам.
…Когда я смотрю по ТВ всякие «проповеди о вечном», богослужения – сочувствую этим людям: поклоняться всякой мертвечине, когда рядом на земле живёт такой чудный Бог, живой, теплокровный, талантливый… …Для меня и Космос, и Бог, и Поэзия, и Музыка, всё святое и вечное – это Вы.
Н. Кравченко
«Будьте Вы благословенны», 1997 г.
«НЕ ПРОШЛО И ПЯТНАДЦАТИ ЛЕТ»
(заметки о концерте А. Дольского в Саратове)
– Имя! – коротко бросил он, надписывая мне свою книгу. Я обмерла. …Книги, действительно, стоили недёшево: 250 рублей за сборник. Мог бы подарить нам хотя бы одну книжку по старой памяти, – подумала я. В конце книги автор выражал «благодарность Владимиру Уфлянду за помощь в составлении книги». Это стыдно, поэт должен сам составлять свою книгу или, по крайней мере, не афишировать чью-то помощь в таких вопросах.
Не надо нам было с Давидом идти в эту гостиницу. Но хотелось пообщаться чуть больше, чем позволяли рамки антракта. Когда-то у него было на это желание и время….
Мы вышли из гостиницы в гробовом молчании. Память прокручивала картинки: вот Дольский у нас за столом, уминает котлеты с картошкой, залпом выпивает из банки абрикосовое варенье. Вот мы собираем ему посылки: краски, кисти, костюмы для борьбы дзюдо детям. И хоть бы капля благодарности. Неужели он всё забыл? Ведь не прошло и пятнадцати лет…
– Какой ресторан! – с отвращением сказал Дольский. – Я ем только два раза в день – в 13 часов и в 18. И только кашу.
Мы с Давидом мысленно ужаснулись, вспомнив его сокрушительный аппетит и детскую любовь к сладкому.
Наивный Дольский… Чтобы Янковский (брат знаменитого артиста!) потратил деньги на букет? …букет, естественно, был наш.
Я смотрела и не узнавала. Тот же зал, сцена, та же гитара, руки, голос. И – всё другое. Вялый тон. Заученные клише. Однообразные приёмы, набившие оскомину… это была не старость тела. Это была старость души.
Мне говорили: «Ну как он мог не отвечать на такие письма?» А я чувствовала, что он не мог бы мне соответствовать в этом душевном разговоре на том же уровне правды и подлинности, на той же высокой ноте и волне, и получить в ответ нечто суррогатное было бы ещё больнее, чем неответ.
…Слово относится к нему плохо. Мстит за себя. Полная потеря поэтического слуха. Слово, язык – это то, обо что всё время спотыкаешься в его неуклюжих, неудобоваримых виршах. Неопалимая купина обернулась обычным кустом. У крошки Цахеса кто-то вырвал три волоска. Золочёная карета превратилась в тыкву.
Всё, что он говорил, вызывало внутренний протест, отторжение. …Что за дешёвый снобизм!
Н. Кравченко
«Ангелы ада», 2004 г.
–
По счёту картофеля дольки,
Котлеты, что были съедены…
Хватит важничать, Дольский! –
Finita la commedia.
Мало того, что Вы есть –
Вам ещё хочется есть…
Пятнадцать лет – не помеха,
К тому же – кругом инфляция.
Дольский, хотя б на утеху мне,
Признайте себя паяцем.
Поэтом плохим к тому же,
Забывшим про do ut des.
За то – накормила б вас ужином
По самый по диурез.
Кашкой любимой вашей,
Той, что давно по возрасту.
Ах, бросьте ж в горсти приукрашивать
Звёздную вашу коросту.
Вы исписались, писаный!
Куда глядел только Уфлянд?..
Прячьте ж бездарную лысину,
Только проплешина – тут факт.
Вой мой не ради смеху –
Всё возвертайте взад.
Дюжие ваши огрехи
Бьют мне бревном в глаза.
Дольский, верните деньги,
Помните тот букет?..
Вы исчерпали эго,
И вам пощады нет.
Путь ваш был розами выстлан –
За мною контрольный выстрел.
От имени «настырной дурынды»
Граф о’ Мэн
Finita la commedia ит. (финита ла коммэдиа) – представление окончено.
do ut des лат. (до ут дэс) – «даю, чтобы и ты мне дал».